Поуп Майкл. Королевский корсар

   — А точно ли деньги были у них?
   — Похоже на то. При нашем появлении их главный, то ли вождь, то ли жрец, покончил с собой. Он сообразил, за чем мы явились и что с ним можем сделать.
   Лич несколько раз тяжело вздохнул. Полежал несколько секунд с закрытыми глазами.
   — Там что, больше никого не осталось в живых после вашего посещения? Некого допросить?
   Берджесс усмехнулся и почесал лысый затылок.
   — Это все равно что допрашивать обезьян. Пользы не намного больше.
   — Понятно. А что вы скажете об этом шотландце? Как его зовут? Кидд?
   — Именно так, капитан, — ответил Каллифорд. — Уильям. И надо заметить, он немного блаженный. На мой взгляд,
   Все засмеялись.
   Даже на губах лежащего появилось некое подобие улыбки.
   — Тем не менее я не считаю, что с ним все ясно. Не исключено, что он что-то знает.
   — Знает?! Так расспросите. Допросите!
   Каллифорд почесал пальцем рваную ноздрю:
   — Расспросить? Я его уже расспросил. Прямо на месте. Тогда же у меня создалось впечатление, что он немного не в себе. Дикари приняли его за бога и оказывали ему, судя по всему, божеские почести.
   — Что ты имеешь в виду?
   Каллифорд хмыкнул и почесал другую ноздрю:
   — Он сказал, что они его облизывали.
   Берджесс и Мэй открыли свои пасти, готовясь хохотать. Но Лич был не расположен шутить.
   — Облизывали? Интересно.
   — Поэтому я решил взять его с собой. Будем внимательно за ним следить.
   — Он что, по-вашему, прячет сорок фунтов золотых монет в карманах панталон?!
   Каллифорд не любил, когда над ним смеялись. Лицо у него дернулось.
   — Он придет в себя, надеюсь. Перестанет считать себя богом, ведь облизывать мы его не станем, как вы понимаете. Тогда мы с ним поговорим.
   Берджесс покачал лысой головой:
   — По-моему, пустой номер, я бы его вздернул.
   Каллифорд раздраженно покосился на него:
   — Ты бы вообще всех вздернул, у кого есть шея.
   — Надо взять его с собой, — сказал тугодум Мэй. — Чем мы рискуем?
   Капитан согласился:
   — Конечно возьмем. Но, чтобы обезопасить себя от его хитростей, перед входом в любую гавань будем сажать его на цепь. Не верю я что-то в живых богов. Даю голову на отсечение, парень нас дурачит.
   — Может, просто набивает себе цену, боится, что мы оставим его на берегу вместе с французами. Они, я думаю, уже догадались, по чьему совету мы выпотрошили их карманы.
   — Да, Каллифорд, и это возможно. Поэтому помните о цепи. Кроме того, если он сделает попытку бежать…
   Через открытое окно в каюту влетел тяжелый, мучительный стон. Еще один француз расстался со своим временным богатством. Капитану, похоже, чужие страдания приносили облегчение.
   — Так вот, если он сделает попытку бежать, ему спокойно можно вставлять фитили между пальцев. Значит, он действительно что-то знает.
   Мэй наморщил лоб и осторожно спросил:
   — Как же мы увидим, что он собрался бежать, если он будет сидеть на цепи?
   — Однажды мы «забудем» посадить его на цепь или «забудем» закрыть замок, — пояснил Каллифорд.
   — А-а, — протянул тугодум, но никто не был уверен, что он все понял правильно.
   В то же открытое окно из влажно-душной бездны тропической ночи влетела огромная мохнатая бабочка и, шумно попетляв под деревянным потолком, присоединилась к кучке насекомой мелочи, осадившей тусклый масляный фонарь.
   Брайан Лич сказал:
   — Вы мне ничего не рассказали о мусульманине.
   — Его зовут Базир. Сопровождал груз на «Порт-Ройяле». Родом индус. Надзирал за торговлей в Сурате. От Великого Могола. На лбу шрам.
   Коротко доложив все ему известное, Мэй вытер вспотевший от напряжения лоб.
   — Зачем он нам нужен? — спросил капитан.
   — Выкуп? — неуверенно предположил Берджесс.
   — Ты предполагаешь, мы можем потребовать выкуп с Великого Могола? — с нескрываемой иронией спросил Лич.
   — Потребовать-то мы можем…
   — Но вряд ли получим.
   — Да я бы и не советовал пробовать.
   — Почему, Роберт?
   — Во-первых, этот Базир не родственник, а всего лишь чиновник.
   — А во-вторых?
   — А во-вторых, я бы не стал на нашем месте сообщать Великому Моголу, что именно мы ограбили его корабль.
   Берджесс почесал лысину.
   — Корабль принадлежал компании.
   — Это несущественно. Перевозил же он груз, принадлежащий Аурангзебу.
   — Все-таки я бы попробовал.
   — Что бы ты попробовал, Сэмюэль?
   — Надо сообщить в Дели, что этот Базир у нас.
   — Не думаю, что слуга, не уберегший хозяйские сокровища, представляет какую-нибудь ценность.
   — Вот именно, Роберт. Аурангзеб выкупит его, для того чтобы посадить на кол.
   — У нас в Девоншире говорят: не лови рыбу на птичью приманку.
   — Мало ли что у вас там говорят, в вашем Девоншире.
   — Я бы попросил тебя поуважительнее, разрази тебя дьявол, отзываться…
   Капитан и Уильям Мэй внимательно наблюдали за этим обменом колкостями. Причем Мэй ничего не понимал, а капитан понимал более чем достаточно. Поэтому, когда разговор подошел к опасной черте, он немедленно подал голос:
   — Берем с собой.
   — Кого? — одновременно и одинаково возбужденно поинтересовались помощники.
   — Этого вашего могольского чиновника. У нас ведь найдется еще одна цепь на корабле?
   — Найдется, — подытожил Мэй.
   Как бы в подтверждение его слов в окно влетели, один за другим, три мучительных стона.
   В это время два человека, судьба которых так подробно обсуждалась пиратскими командирами, сидели на полу в маленьком безоконном деревянном мешке в кормовой части корабля и пытались представить себе свое будущее.
   Заглядывать слишком далеко было бессмысленно, поэтому они старались разглядеть лишь очертания завтрашнего дня.
   Повесят или не повесят?
   Мусульманин нервничал больше христианина.
   Для того чтобы обрести относительное душевное равновесие, Уильяму было достаточно знать то, что его не съедят.
   Базиру такой уверенности было явно маловато. И все прочие варианты собственной кончины он хотел бы отнести на как можно более отдаленное будущее. Чтобы иметь такую возможность, надо было вооружиться уловками, придумать какие-то капканы для воображения и жадности белых разбойников.
   Крики жестоко уговариваемых французов доносились сюда, вниз, что не способствовало холоднокровности настроя пленников. Уильям первым устал от бесплодных попыток заглянуть в свое будущее. Даже самое ближайшее.
   Ему захотелось общения.
   Мусульманский индус, насколько можно было судить, свободно владел английским.
   — Как тебя зовут?
   — Какое это имеет значение? Аллах узнает меня, под каким бы именем меня ни казнили.
   Так уж устроен восточный человек: даже если он не хочет разговаривать, он сообщает о своем отказе очень многословно. Уильям принял многословие мусульманина за готовность общаться.
   — Сколько тебе лет?
   — От количества лет, проведенных здесь, срок нашего пребывания там не меняется.
   — Где это — там?
   Базир усмехнулся, чувствуя свое превосходство над этим западным дикарем.
   — Миром человека не исчерпывается мир Аллаха.
   Какой удивительный человек, этот мусульманин, с неожиданной приязнью подумал Уильям. Видимо, знает много ученостей.
   — Скажи, ты ведь плыл на том корабле, который потопили французы?
   Базир насторожился. Может быть, к нему специально подсадили этого прикидывающегося дураком человека. Когда ничего не может добиться умный, может пригодиться скудный умом. Надо быть настороже.
   — Я плыл на этом корабле.
   — Судя по одежде, ты не моряк.
   Базир промолчал. Полная темнота в каюте-конуре позволяла ему не думать о том, как выглядит его лицо.
   — Ты ведь не моряк?
   — Я податной чиновник.
   — Ты следил за товаром, который везли на корабле, да?
   Несмотря на темноту, Базир огляделся по сторонам.
   — Да.
   — Весь груз тебе был хорошо известен.
   — Был.
   Мусульманину казалось, что из темноты к нему приближается невидимая рука и сейчас схватит его за горло. Она его еще не схватила, но говорить ему уже сделалось трудно.
   — Так вот, я и хотел спросить у тебя, что это был за алмаз там, среди прочих товаров. Такой большой, на полладони, больше, чем куриное яйцо?
   Базир напрягся. Ему казалось, что сейчас на него обрушится потолок. Он зажмурился и так просидел несколько секунд в двойной темноте.
   — Почему ты не отвечаешь?
   Голос звучал просто и искренне. Мусульманин не чувствовал в нем никакого подвоха, поэтому ему стало совсем страшно, прошиб отвратительный пот.
   — Ты что, заснул?
   — Нет.
   — Ты хрипишь, как будто тебя душат.
   — Меня душат тяжкие мысли.
   — А-а, — проявляя неожиданную проницательность, сказал Уильям, — ты не хочешь говорить об алмазе.
   Мысли мусульманина совсем смешались. Он уже не знал, что ему думать. Идиот этот англичанин или великий хитрец.
   — А раз не хочешь говорить, значит, уже все про него знаешь, правильно?
   В голосе Кидда было столько убийственного простодушия, что могольский чиновник сорвался:
   — Этот бриллиант называется «Посланец небес», он одна из трех главных драгоценностей короны шахиншаха.
   — Зачем он отправил ее плавать по морям?
   — «Посланец небес» обладает многими чудодейственными свойствами…
   Базир осекся. Что он делает?! Кому он это рассказывает?! Он обезумел! О Аллах, убери затмение с моего бедного разума!
   — Какими он обладает свойствами?
   Мусульманин уже овладел собой.
   — Не знаю. Слышал только, что алмаз этот чудодейственный, а куда его везли и зачем, то мне неведомо. Да я его и не видел никогда. Таким мелким людям, как я, это не дозволяется. Я не уверен даже, что он был на корабле.
   Кидд страстно ему возразил:
   — Был, был!
   Базир перевел дыхание и осторожно, тихо-тихо спросил:
   — А ты видел его?
   — Конечно.
   Чиновник еще более понизил голос, опустив его до уровня змеиного шипения: — Где?
   — В руках у капитана Леруа.
   — Когда вы относили прятать сундук с монетами?
   — Да.
   — Он сам показал тебе его?
   — Да. Мы стояли возле водопада, он достал из кармана тряпицу…
   — А что было потом?
   — Потом на нас напали дикари.
   Базир несколько раз вздохнул, стараясь справиться с волнением. Он чувствовал, как у него дрожит все внутри. Сейчас, сейчас он узнает…
   Зря он взял эту передышку. Кидд внезапно задумался о смысле своей откровенности.
   Зачем он рассказывает все это?
   Кому он рассказывает все это?
   С неприятным удивлением он обнаружил, что выболтал уже почти все, что знал.
   — Может быть, ты знаешь, где этот камень находится и сейчас, а?
   Если бы этот вопрос был задан несколькими секундами раньше, на него был бы дан исчерпывающий ответ. Была бы описана вымоина в скале, в которую вечно падает струя водопада и на дне которой беззаботно перекатывается тот самый «Посланец небес». Но Уильям уже принял решение помалкивать. С какой стати он будет выкладывать мусульманину то, что он скрыл от британца. Пусть все одинаково ничего не знают.
   — Так ты знаешь, где он сейчас?
   — Нет. На нас сразу же напали. Капитана Леруа убили. Я его не любил, он обманул меня и забрал мой корабль, но мне его было жалко.
   — А камень, конечно, забрали дикари? — не желая сходить с нужного направления в разговоре, давил Базир.
   — Наверно. Больше я его не видел.
   — А пираты искали его?
   — Наверно, искали.
   — Ты рассказывал им о нем?
   Уильям подумал и сказал правду, не зная, правда, на пользу ли она ему:
   — Нет.
   И тут же почувствовал, как рука мусульманина легла ему на плечо.
   — Послушай моего доброго совета, не рассказывай больше никому об этом камне. Тебя не оставят в покое, будут пытать. Никто не поверит, что ты не знаешь, где он спрятан.
   — Но ты-то веришь ведь, правда?
   Базир усмехнулся:
   — Я не в счет. У меня нет возможности тебя пытать. К тому же мне так же выгодно помалкивать о его существовании, как и тебе.
   — Почему?
   — Потому что меня тоже станут пытать. Когда речь заходит о таких вещах, как этот камень, люди не задумываются о способах, которыми его можно добыть.
   Уильям помолчал и тихо сказал:
   — Понятно.
   — Надеюсь, что так.
 
   «БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
   (продолжение)
   Решив судьбу Кидда и Базира, Брайан Лич перешел к обсуждению того, что делать дальше.
   Тут много говорить не пришлось. Всем, даже не слишком сообразительному Мэю, было ясно, что после недавних событий благоразумнее всего убраться подальше из здешних вод. А может быть, и из Индийского океана. Где-то неподалеку рыщут фрегаты конвоя «Порт-Ройяла», встреча с которыми не сулила ничего приятного. Кроме того, когда известие о нападении дойдет до делийского правителя, несомненно, начнется настоящая охота за теми, кто рискнул ограбить корабль Великого Могола. К тому же Ост-Индская компания присоединится к этой охоте со всеми своими пятнадцатью пятидесятипушечными судами.
   Нет, надо уносить ноги. И как можно дальше.
   Поскольку «Блаженный Уильям» был слишком хорошо известен чиновникам адмиралтейства его величества и известность эта была не слишком положительного рода (мягко говоря), то в Европу лучше было не соваться.
   Кроме того, не следовало забывать и о войне. Всякому, кто захотел бы добраться до британских портов, предстояло миновать воды, контролируемые французским флотом.
   Что же оставалось?
   Оставалось Карибское море.
   Среди его бесчисленных островов можно было затеряться. Можно было бы прожить какое-то время, ускользая от французских пушек и английских виселиц.
   Плавание было не слишком веселым. Команда немного нервничала. Все рассчитывали на большую добычу, чем та, что в конце концов досталась. Деньги из людей Леруа вытрясли. Но дело в том, что команда «Блаженного» была вчетверо больше команды «Веселого». И то, что хорошо для одного, не слишком хорошо для четверых.
   Кроме того, поползли слухи о сундуке капитана Леруа. Часть пиратов считала, что нужно остаться и обшарить «проклятые горы». Разговоры на эту тему отнюдь не способствовали укреплению дисциплины.
   Разумеется, было известно и о том, что на борту находится человек, который, вполне возможно, представляет себе, где «этот треклятый француз припрятал свои деньжата». Даже имя этого человека стало известно.
   Кидд.
   На нижней палубе, там, где развешивались гамаки для сна, об этом Кидде рассказывали самые фантастические истории. Спустя какую-нибудь неделю о нем уже говорили не иначе как о человеке, зарывшем клад в горах, рядом с «французской» бухтой.
   Оставалось непонятным только одно: почему это господа командиры не подсмолят пятки этому Кидду и не выведают, где именно он вырыл яму для сундука с золотом?
   А может, уже выведали, но не хотят делиться с командой?!
   Для отвода глаз устроили этот поход на Тортугу, а сами наймут там другой корабль, с матросами, которые ничего не подозревают о кладе, и лягут на обратный курс.
   Брожение шло серьезное.
   И старший помощник Каллифорд, и штурман Берджесс, и главный канонир Мэй ощущали это.
   Мэй — в меньшей степени. Для него матросы мало отличались от пушек, и поэтому он спал спокойно.
   Теперь перенесемся на противоположную сторону Атлантики и посмотрим, что происходит в тех местах, куда направлялся «Блаженный Уильям».
   Война потихоньку разгоралась.
   Шла она не только на островах и велась не только при помощи флотов.
   Заполыхал весь континент.
   Воевали не только французские войска с английскими солдатами.
   Французские колонисты выступали против английских колонистов.
   Разделились и индейцы, которым, по логике вещей, должны были быть противны и те и другие.
   Ирокезы выступили на стороне Франции. Делаварам, например, милее была Англия.
   Война как война.
   Совершались подвиги, совершались предательства. Все мечтали о контроле над территориями и считали, что именно в этом основа будущего благополучия.
   Силы государств были более-менее равны, что обещало достаточно длинную войну.
   Стратеги и с той и с другой стороны размышляли над тем, как в короткий срок увеличить свои силы и нарастить средства.
   Именно об этом беседовали в доме губернатора острова Невис, сэра Адама Вудфорда, несколько высокопоставленных господ. Парадный обед по случаю прибытия из метрополии лорда Хардуэя, личного посланца короля Вильгельма, подходил к концу. Дамы благополучно удалились, и теперь за столом царили портвейн и политика.
   Вместе с лордом Хардуэем, худосочным аристократом, с трудом вынесшим тяготы морского путешествия, прибыл полковник Маллин, большой специалист по строительству военных тюрем и усмирению бунтов в войсках; хотя внешне — человек красномордый и добродушный — таким не казался. При этом, по отзывам знакомых и сослуживцев, редкая скотина, хотя и смелая.
   Кроме того, присутствовал и полковник Керр. Штабист-картограф. Любитель поруководить военно-морскими действиями, не выходя из кабинета. Сухой, рыжий, желчный и, как всякий человек, самозабвенно преданный своему делу, немного не от мира сего. Правда, портвейну не враг.
   Свиту толстяка Вудфорда составлял командующий гарнизоном острова Невис майор Плант. Служака, хороший товарищ и несчастный отец пяти некрасивых дочерей, которых немыслимо было выдать замуж даже за местных заскорузлых плантаторов, не говоря уж о молодых офицерах, прибывающих из метрополии, чтобы отслужить свой срок в колониях.
   Присутствовал и главный денежный мешок острова, синьор Галиани. Выходец из Ломбардии, итальянец до мозга костей, он вместе с тем оставался преданнейшим подданным британской короны. Ему принадлежала половина лавок на острове, треть плантаций сахарного тростника и идея воздвигнуть огромный англиканский храм на главной площади Порт-Элизабет. То есть столицы острова.
   Ломбардец, как и все итальянцы, что неудивительно, был черноволос, горяч, говорлив и лжив. Все знали, что от него не услышишь и слова правды, поэтому он никому не приносил вреда своей ложью.
   Сэр Вудфорд поднял тост за высоких гостей. Выразил восторг по поводу того, что имеет честь состоять на службе у короля, который посылает к нему столь проницательных, благородных и великолепных инспекторов. Заверил, что и без всяких инспекций интересы британской короны блюдутся им в полной мере на самом острове Невис и во всех прилегающих к нему водах. Подверг осмеянию и развернутой критике тех, кто испытывает и высказывает сомнения по поводу благополучного и скорого окончания войны. Даром что за столом не было никого, кто держался бы противоположного мнения.
   Лорд Хардуэй одобрительно кивал.
   Полковник Маллин поощрительно надувал щеки.
   Полковник Керр молчал.
   Даже в таком сильно подпитом состоянии он непрерывно размышлял над конфигурацией театра военных действий и над особенностями акватории.
   — Но одно сомнение меня все-таки гложет.
   Все разом встрепенулись.
   Губернатор напряженным взором посмотрел сквозь хрусталь своего бокала на большой подсвечник, стоявший посреди стола, уснащенный изрядно оплывшими свечами.
   — Не могу поверить, что его величество и господа члены британского парламента могли принять такое решение.
   Это решение было сообщено лордом Хардуэем много раньше, еще утром, сразу по прибытии. В кабинете губернатора. В присутствии высших офицеров гарнизона и влиятельнейших граждан. То есть при всех тех, кто находился сейчас за столом.
   Оказывается, губернатор был поражен уже тогда, но не посмел высказать свое мнение, находясь в трезвом виде.
   Лорд Хардуэй тоже был не в восторге от поручения, которое послан был выполнять в Новый Свет. Тем не менее он, поправив локон своего парика, заметил:
   — Как бы там ни было, сэр Вудфорд, всем нам придется делать то, что нам надлежит делать.
   Полковники одновременно кивнули. Им понравился ответ лорда Хардуэя и своей твердостью, и своей тактичностью. Он не стал резко обрывать старика губернатора, но вместе с тем дал понять, что в военное время приказы не обсуждаются.
   — Я привез с собой целый саквояж, набитый патентами и свидетельствами, и не вернусь в Лондон, пока не найду применение им всем.
   Майор Плант и синьор Галиани переглянулись, но их взгляды ничего не сказали друг другу. Лорд Хардуэй продолжил:
   — Майор, сегодня же отдайте приказ офицерам вашей эскадры готовиться к выходу в море.
   — Слушаю, сэр.
   — Из моих шести кораблей четыре нуждаются в мелком ремонте. На «Сомерсетшире» треснула фок-мачта.
   — Понял вас, сэр. Завтра с рассветом мои плотники займутся ею.
   Губернатор продолжал стоять, держа бокал в вытянутой руке. Он был пьян, но даже сквозь опьянение до него доходило, какую непозволительную вещь он сказал. Он посмел открыто обсуждать и осуждать королевский приказ.
   Так и не выпив, он тяжело опустился в кресло.
   Лорд Хардуэй, напротив, встал. Откланялся и удалился в отведенные покои, громко стуча золочеными каблуками по вощеному полу.
   Ранним утром следующего дня эскадра из четырех кораблей покидала бухту Порт-Элизабет. Туман, покрывавший побережье и акваторию бухты, придавал этому событию некоторую таинственность.
   Город — горстка белых кубиков среди сочной зелени пальм — в этот час еще спал.
   Губернатор Вудфорд стоял на набережной, глядя в корму последнему из кораблей, исчезающих в тумане, и едва заметно шевелил губами. Если бы кто-нибудь мог подслушать, что он шепчет, то он бы очень удивился. Губернатор посылал тихие проклятия на голову главнокомандующего королевскими военно-морскими силами в Новом Свете.
   Губернатор был в ужасе от того, что наговорил вчера за портвейном, причем в похмельном сознании прегрешение разрасталось, как в увеличительном стекле. Сэр Вудфорд был уверен, что этот столичный хлыщ Хардуэй рано или поздно использует против него эту пьяную оплошность.
   Не нравилось губернатору и то, что его единственный сын Генри, двадцатилетний лейтенант, увязался вместе с эскадрой.
   Видите ли, он хочет послужить отечеству! Как будто ему нельзя послужить, сидя на берегу и не рискуя попусту.
   Синьор Галиани стоял рядом и подсчитывал в уме, что даст ему, главному поставщику невисской эскадры, этот поход. Выходило, что даст немало.
   Лорд Хардуэй стоял на шканцах флагманского корабля и настороженно прислушивался к сигналам своего организма. С ужасом он ожидал признаков морской болезни. Как и многие флотоводцы, он был, к несчастью, ей подвержен.
   Слава Богу, океан был гладок, как обеденный стол.
   Утром того же самого дня «Блаженный Уильям» приближался к острову Невис с юга. Встречные ветры и атлантические штили измотали команду. Матросы уже две недели как не видели нормальной пищи — сплошь солонина и сухари. Непрерывные размышления о зарытом на Мадагаскаре золоте добавили яду в общую атмосферу. Поэтому когда на горизонте показался некий корабль, он был заведомо обречен.
   Команда желала развлечься.
   И развлечений она желала кровавых.
   Одномачтовый однопалубный шлюп под голландским флагом.
   Откровенно говоря, это было не совсем то, что нужно.
   Не француз.
   Не испанец.
   — Что будем делать? — спросил Каллифорд, складывая подзорную трубу и пряча ее в карман своего черного кафтана.
   Берджесс взорвался:
   — В конце концов, мы не состоим на королевской службе и не обязаны заботиться о безопасности союзников его величества.
   — Не состоим, — подтвердил Мэй.
   — Когда нас станут вешать, никто не спросит, кем мы себя считали, всех заинтересует, что мы делали.
   Берджесс несколько раз хлопнул ладонями по дубовым перилам:
   — Команда застоялась. Через пару минут они узнают, что прямо по курсу у нас появилась добыча, и тогда ты посмотришь, как они отнесутся к твоим благоразумным рассуждениям.
   По лицу Каллифорда было видно, что предстоящее развлечение ему не по душе.
   — Что тебя смущает, Роб? Солнце еще не успеет войти в зенит, а мы уже возьмем этот шлюп на абордаж.
   — А что ты там рассчитываешь найти, кроме сахарного тростника и соленых воловьих шкур? Золото и жемчуг на таких посудинах не перевозят.
   — Я хочу хоть немного успокоить наших негодяев, хочу, чтобы у них снова появился вкус к жизни.
   Каллифорд вздохнул:
   — Ладно.
   Берджесс открыл было рот, чтобы отдать соответствующие команды, но его остановил жест первого помощника.
   — Я сейчас схожу в капитанскую каюту. Пусть Лич сам отдаст приказ о нападении.
   — Но он же…
   — Я постараюсь его уговорить.
   Каллифорд быстро прошагал по палубе по направлению к корме.
   Капитан лежал в той же самой позе, в какой мы его оставили во французской бухте на Мадагаскаре. Он только еще больше осунулся и высох. Когда приступ лихорадки оставлял его, он полностью приходил в себя. Единственное, что его донимало в это время, — это слабость. Он не мог самостоятельно подняться с постели.
   Каллифорда встретил острый, немного злой взгляд.
   — Что случилось?
   — Прямо по курсу голландский шлюп.
   — И что же?
   Первый помощник, как и всегда в момент смущения, шмыгнул носом и высморкался.
   — Я не слышу!
   — Берджесс предлагает его атаковать.
   Капитан закашлялся. Кашлял долго, мучительно, наконец поборол приступ.
   — Он сошел с ума!
   — Возможно. Но вместе с ним близка к сумасшествию вся команда. Если им не бросить эту кость, они могут взбунтоваться. Бунтом просто пахнет в воздухе.
   — Заставьте их побольше бегать по реям, всю дурь выдует из голов. Ты же сам прекрасно понимаешь, что в этих водах мы не можем нападать на голландский шлюп. Это не Индийский океан, здесь нам не замести следы.