Поуп Майкл. Королевский корсар

   — Думаю, ваш отец будет доволен, получив это письмо. Его задание выполнено полностью. Теперь вот еще что. Вручаю вам второе письмо, но оно предназначено не его превосходительству и не мистеру Ливингстону. Вы отдадите его моей жене, миссис Джонсон-Кидд. Знаете, где находится ее дом?
   — Кавендиш-авеню, — сказал Смайлз.
   — Правильно. На этом письме тоже нет имен во избежание неприятностей, о которых я уже говорил. Но это только первая часть просьбы. Есть еще вторая, и она больше первой.
   Матросы стояли как истуканы, ничего не выражалось на их смуглых, обветренных лицах.
   — Миссис Джонсон безумно обрадуется этому письму. Она захочет вас отблагодарить, не отказывайтесь. Она, конечно, захочет написать ответ. Плачу двести фунтов тому, кто возьмет на себя эту обязанность.
   Матросы молчали.
   — Причем деньги вперед. Их вручит миссис Джонсон. Я дал прямые указания в этом письме.
   — Да, сэр, мы постараемся все сделать так, как вы хотите.
   Когда «Приз авантюриста» покидал Сан-Томе, к северу от острова, на расстоянии каких-нибудь двух морских лиг виднелось целое море парусов.
   Датчанин не соврал насчет эскадры.
   До Эспаньолы добрались без приключений. Корабль спрятали в небольшой, шириною всего в три кабельтовых, бухточке.
   Сам Кидд, сбрив рыжие бакенбарды и выкрасив волосы черной бирманской хною (хна, кстати, нашлась в трюме корабля среди прочих грузов), отправился в поселок под звучным названием Барранкилья, находившийся на берегу соседней бухты и смешением рас и языков напоминавший древний Вавилон.
   Здесь жили и местные индейцы мачуа, остатки некогда большого невоинственного народа, сенегальские негры, вывезенные французским губернатором противоположной части острова для строительства укреплений и бежавшие со строительства, попадались метисы, самбо конечно же, испанцы, но в основном из числа опустившихся, лесорубы, буканьеры, немного французов и англичан.
   Испанские власти смотрели сквозь пальцы на существование этого поселения, хотя и считали его рассадником всяческих безобразий, сборищем вражеских шпионов и беглых каторжников. Не хватало сил для его ликвидации. Кроме того, опыт показывал, что наличие таких мест — вещь природно-необходимая. Стоит уничтожить Барранкилью в данной бухте, она возникнет в соседней. К поселению относились как к неизбежному злу. Жители Барранкильи платили испанским властям лояльностью, может быть, лишь внешней, но зато неизменной.
   Одевшись попроще — застиранная рубаха, стоптанные сапоги, штаны из сильно потертого бархата, на голове синий платок из бумазеи, — Кидд поселился в самом веселом и шумном месте Барранкильи, на рынке. В небольшом, крытом пальмовыми листьями домишке. Таких здесь было полно.
   Заняться ему было совершенно нечем.
   Слонялся по берегу.
   Слонялся по рынку.
   Старался не попадаться на глаза людям местного алькальда.
   Впрочем, они сами старались никому не попадаться на глаза. Два или три раза за месяц ожидания он видел фигуру с алебардой, в кирасе и в железной шапке.
   Заняться ему было нечем потому, что товары из трюмов «Приза» продавали Хейтон и доктор.
   Дело это было деликатное.
   Надо все было сделать так, чтобы не вызвать слишком больших подозрений. Вообще избежать подозрений было невозможно. В самом деле, это очень странно, когда в такой карибской дыре, как эспаньольская Барранкилья, появляется большое количество кашмирского шелка, первоклассного миткаля и бенаресской кисеи. Это то же самое, если бы кто-то затеял торговлю льдом перед дворцом Великого Могола в июльский полдень.
   Несмотря на все предосторожности, а может, и благодаря им, поползли по острову соблазнительные слухи.
   Последним их, как это и положено, услыхал алькальд.
   Поколебавшись немного, он явился с визитом на борт «Приза авантюриста».
   С ним беседовали Хини, Хейтон и доктор.
   Имея в своем распоряжении всего лишь шестерых альгвазилов, глава испанской администрации Барранкильи вел себя мирно. Он послал донесение в канцелярию губернатора, но, зная по опыту, как там ведутся дела, раньше чем через две недели не ждал подкрепления.
   За две недели эти странные купцы успеют все продать и уйти в море. Поэтому имело смысл получить с них то, что можно было получить.
   Немного денег.
   Немного тканей.
   По стаканчику малаги, сеньоры!
   За взаимопонимание!
   В тот момент, когда этот приятный во всех отношениях разговор был в разгаре, Кидд проснулся на своей тростниковой циновке.
   Проснулся от дружеского похлопывания по плечу.
   Он перевернулся на спину и увидел перед собой знакомое лицо. Лицо из прошлого. В помещении был полумрак, свет проникал сквозь многочисленные щели в плетеных стенах. Все очертания и фигуры были чуть нереальны.
   Перед лежащим капитаном стоял Ливингстон, но мучительное ожидание Кидда, спровоцированное дыханием прошлой жизни, которое принес с собой друг, разродилось словом:
   — Камилла!
   Ливингстон рассмеялся.
   — Нет, она не смогла приехать. Хотела, но не смогла. Она же, ты знаешь, больна.
   — Но жива?!
   — Жива, здо… здорово по тебе скучает.
   — Она получила мое письмо?
   — Конечно. И написала ответ.
   Кидд нетерпеливо сломал печать.
   Читать было невозможно.
   Он выбежал на улицу.
   Усмехающийся друг последовал следом, помахивая тросточкой и поглядывая по сторонам.
   Письмо было немного странным. В нем были, конечно, слова о любви, об истомившемся сердце, которое как голубка рвется навстречу своему голубку, но большую часть его составляли деловые сухие инструкции, как ему, Кидду, отныне следует себя вести, кого слушать, кому подчиняться и что говорить.
   Алмаз ведено было отдать Ливингстону.
   После этого следовали поцелуи.
   Множество.
   Тысячи!
   — Ну, где он?
   Кидд не сразу понял.
   — Кто?
   — Ну, камень. Ты нашел его? — В голосе друга зазвучала неподдельная тревога.
   — Нашел.
   — Так давай. У меня очень мало времени. Это испанская территория, не забывай, если нас здесь схватят…
   — И ты уплывешь?
   — Немедленно!
   — А как же я?!
   На лице друга появилась ободряющая улыбка.
   — Тебе нельзя. Тебя ведь велено арестовать. Ты знаешь об этом?
   — Знаю.
   — Ну, вот. Тебе придется на некоторое время задержаться здесь. Мы не хотим рисковать твоей свободой. Я оставлю тебе денег, постепенно тебя станут искать все меньше, и ты сможешь увидеться со своей женой. Она к тому времени уже выздоровеет. Может быть, она сама к тебе сюда приедет.
   Кидд сердито покачал головой:
   — Нет!
   — Что — нет?
   — Ей нельзя сюда приезжать.
   — Хорошо, нельзя, ты сам потом к ней приедешь. А она за это время при помощи камня вылечится.
   Тут из-за тростниковой загородки появилось чумазое детское лицо, и какой-то негритенок прогундел:
   — Не верь ему, он тебя обманывает.
   Ливингстона чуть не хватил удар. Самое серьезное, тайное дело, за которое он когда-либо брался в жизни, — и какой-то грязный негодник, впутывающийся в его планы!
   Это же катастрофа!
   Это же уму непостижимо!
   Здесь каждый последний раб посвящен в главные тайны британской короны!
   Кидд его успокоил:
   — Это сын лесоруба, который сдает мне жилье. Он не понимает по-английски. Кто-то научил его этой фразе, он ее всегда говорит.
   — Не верь ему, он тебя обманывает.
   В этот раз мальчишка обратился к Ливингстону, и тот через силу усмехнулся, начиная успокаиваться.
   — Ты знаешь, я должен отвезти его сам. Мы сейчас же погрузимся и отплывем, — сказал Кидд.
   Ливингстон замялся. У него были другие планы.
   — Так сразу?
   — А что тянуть? У меня все с собой, шкатулка с документами и камень.
   — Пойми, это опасно, тебя ищут.
   — Надеюсь, что на твоем собственном корабле я буду в безопасности, друг!
   — Разумеется, — скрипнул зубами Ливингстон.
   — А потом, мне даже приятно рискнуть ради Камиллы. Я столько раз это делал за эти два года, что мне не привыкать. Кроме того, мне почему-то кажется, что камень из моих рук будет действовать сильнее и быстрее поможет.
   Ливингстон попытался возражать:
   — Должен, по-моему, врач, он учился, мистер Джонсон, Камилла ему доверяет.
   Кидд расхохотался:
   — Он учился?
   — Да.
   — Учился пользоваться алмазом «Посланец небес»?
   Ливингстон смешался, что с ним случалось в жизни крайне редко.
   Выйти из неприятного положения ему помог губернатор Эспаньолы.
   Дело в том, что помимо донесения барранкильского алькальда до канцелярии дона Клавихо дошли слухи о фантастических тканях, коими торгуют в прибрежном Вавилоне. Эти слухи попали ему в уши из уст дочерей.
   Они решили обновить свой гардероб.
   С этой целью, а кроме того, с тем, чтобы захватить наглого англичанина, залегшего в водах острова, принадлежащего испанской короне, дон Клавихо отправил в залив Савона два сорокапушечных корабля.
   В тот самый момент, когда разговор двух старинных друзей зашел в тупик, прозвучал первый испанский залп в борт затаившегося «Приза».
   Надо было немедленно убираться.
   Опасная канонада легко могла перебраться из соседней безымянной бухты в бухту Барранкильи.
   Ливингстон с ужасом понял, что у него нет времени для того, чтобы уговорить Кидда остаться.
   — Я еще раз хочу тебя предупредить, что ты подвергаешь себя огромному риску, плывя со мной.
   — Не большему, чем ты, оставаясь здесь. Кажется, испанцы обнаружили мой корабль.
   Схватив плетеную индейскую сумку, в которой находилась шкатулка с документами, Кидд спешно направился вслед за Ливингстоном.
   Подбегая к шлюпке, торговец крикнул матросам, сидевшим в ней:
   — Быстрее!
   В ближайшие полчаса это слово чаще всего слетало с его уст. И когда шлюпка направлялась к небольшому двухмачтовому бригу, бросившему якорь в двух кабельтовых от берега, и когда они с Киддом поднимались на борт, и когда матросы начали карабкаться по вантам и налегать на вымбовки, вытаскивая якорь. И даже когда бриг был уже на рейде.
   — Быстрее, быстрее, быстрее!
   Можно сколько угодно презирать слабую испанскую власть на Эспаньоле, но только до того момента, когда возникает реальная опасность попасть ей в руки.
   Торопливую сцену отъезда сопровождала орудийная канонада в соседней бухте. Кидд даже удивился, кто это там оказывает такое упорное сопротивление испанцам?
   Этот вопрос навсегда остался без ответа.
   Когда непосредственная опасность миновала, можно было поговорить об опасности отложенной.
   — Объясни мне, что случилось? Почему за мной начали охотиться?
   На столе стояла бутылка рома и два стакана. Пил в основном Ливингстон. Чувствовалось, что настроение у него скверное. Ему было велено доставить камень, причем камень без оправы. Он приказ не выполнил. Вернее, выполнил не полностью, что, в сущности, одно и то же.
   Что теперь делать с этим Киддом?
   Ведь придумана была такая замечательная идея — оставить его на «Приключении» (в Нью-Йорке считали, что он прибудет на этом корабле), выписать ему новые паспорта, дать денег и отправить в плавание, например вокруг Огненной Земли к Галапагосам. У Ливингстона были припасены все необходимые бумаги. Ему удалось не так уж мало выторговать у губернатора Беллофонта для своего нелепого друга.
   Неожиданно испанцы проявили прыть и смешали все карты.
   — Почему ты молчишь?
   — Потому что пью.
   — Ты не хочешь мне ничего объяснять?
   — Что тут объяснять, Уильям? Парламентской оппозиции тори в Лондоне стала известна эта история с алмазом. Кто-то просветил Великого Могола на этот счет. Девять лет назад индусы отправили его в подарок Вильгельму, корабль, на котором его везли, исчез. Обвинить было некого. Теперь нашли виноватого.
   — Кто же он?
   Ливингстон кашлянул.
   — Ты.
   — Я?
   — Ну что ты так вытаращил глаза. Посол Аурангзеба утверждает, что камень находится у тебя. Это важно, а не то, как он к тебе попал.
   Кидд поднес ко рту стакан, но пить не стал, медленно поставил стакан обратно.
   — Понятно.
   — Не знаю, что тебе понятно, но догадываюсь, что не все. Дело в том, что ты не просто Уильям Кидд, ты английский офицер, к тому же не просто английский офицер, ты выполняешь прямое указание его величества. О чем имеется соответствующий указ.
   — Имеется.
   Ливингстон вдруг ударил ладонью по столу:
   — Но почему он имеется у посла Великого Могола?!
   Кидд бросился в угол каюты, где были свалены его вещи, достал шкатулку, открыл, вытряхнул на стол находившиеся там бумаги.
   — Вот они все. Все здесь.
   Ливингстон быстро их перебрал.
   — Каперское свидетельство здесь, разрешение… Послушай, здесь нет главного — здесь нет королевского декрета.
   Кидд медленно, как бы находясь в прострации, перебрал бумаги неловкими пальцами.
   — Куда он мог подеваться?
   Ливингстон страшно осклабился:
   — Этот вопрос должен тебе задать я.
   — Поверь, за все время плавания я ни разу не заглядывал в эту шкатулку, не было нужды.
   — Значит, это сделал кто-то из твоих офицеров.
   — Невозможно!
   — Слуг?
   — Навряд ли. Все они были людьми неграмотными. Они не смогли бы понять ценность этих документов.
   — Никто взять не мог, а декрета нет. Тогда остается предположить одно: ты сам его отдал.
   Кидд поднял брови и растерянно улыбнулся:
   — Надеюсь, ты шутишь?
   Ливингстон зло от него отмахнулся:
   — Мне не до шуток. Мне нужно доставить алмаз сэру Белломоту. Он отправит его в Лондон. Премьер-министр объявит, что он отнят у всем известного пирата и злодея Уильяма Кидда. Алмаз будет вручен послу Аурангзеба. Парламентское расследование, которое начала оппозиция против нынешнего кабинета, будет само собой прекращено.
   Как только Ливингстон сделал перерыв в своей речи, Кидд вставил:
   — Но все это будет уже после того, как я вылечу Камиллу. Мы договаривались так.
   Ливингстон вскочил с места:
   — Твоя Камилла…
   Кидд вскочил еще ретивее:
   — Что — моя Камилла?!
   Торговец понял, что зарвался.
   — …Нуждается в лечении.
   — Ей стало хуже?!
   — Нет, ей просто не стало лучше за эти два года. Много денег ушло на докторов.
   — Да-а?
   Ливингстон серьезно кивнул:
   — Они столько жрут и столько пьют, Уильям, причем норовят это делать под музыку.
   — Они что, все время толкутся в доме? Они же мешают Камилле! Ей необходим покой и уединение.
   Ливингстон сумрачно кивнул:
   — Да, ей необходимы покой и уединение, но помочь по-настоящему ей может только алмаз.
   — И он у меня есть.
   Друг-торговец быстро огляделся и тихо спросил:
   — А ты можешь мне его показать? Кидд на мгновение задумался, но потом отрицательно покачал головой:
   — Нет, друг, даже тебе не могу показать. Даже тебе. Он хорошо спрятан, и мне не хотелось бы обнаруживать тайник.
   Друг понимающе кивнул. Такие аргументы были ему понятны.
   Кидд, чтобы усилить впечатление, добавил:
   — Никто, кроме меня, не может достать его из этого тайника. А если попытается, может навсегда его потерять.
   Эта короткая загадочная речь, как ни странно, произвела на в высшей степени практический ум торговца сильнейшее впечатление. И он решил отказаться от уже задуманного ночного обыска капитанского скарба.
   Если бы речь шла не о знаменитом алмазе, он бы посмеялся над наивной попыткой своего друга напустить вокруг камня дополнительного тумана. Но сейчас…
   Даже самые трезвые люди пьянеют в присутствии особенно больших ценностей. Невозможно себе представить человека, способного пошутить перед горой золота на миллион фунтов.
   На это способен только сумасшедший.
   — Знаешь, Уильям, мы поступим следующим образом, — сказал Ливингстон на пятый день плавания, когда страсти улеглись и в голове составился новый план, — мы не поплывем сразу в Нью-Йорк.
   Капитан вскинулся:
   — То есть как это?
   — Мы высадим тебя в южной части Лонг-Айленда.
   — Я не хочу в южную часть Лонг-Айленда, я хочу как можно скорее увидеть Камиллу! Я переоденусь, побреюсь наголо, приклею бороду, но я отправлюсь к ней.
   — Когда ты явишься к ней лысый, бородатый и переодетый индейцем, ее хватит удар.
   — Ты сообщишь ей, в каком виде меня ждать.
   — Я сообщу ей, где тебя искать. И она сама к тебе прилетит. На крыльях страсти.
   Ливингстон подумал, что с крыльями страсти он чуть пересолил. Но Кидду так не показалось. Его озаботило другое:
   — Как же она прибудет ко мне, если ей нельзя вставать?
   Друг тут же нашелся:
   — Ее привезут.
   — Доктора?
   — Хотя бы и они. Пусть, кстати, поприсутствуют при алмазной процедуре и поумерят свою ученую спесь.
   — Отлично!
   — Вот именно. После этого ты отдашь алмаз, его отвезут в Лондон, скандал будет исчерпан. Ты сможешь появляться открыто. Останется лишь погасить издержки.
   Кидд кивнул:
   — Да, пусть эти серьезные люди в париках заплатят мне за то, что я пережил.
   Ливингстон налил себе рома и выпил его одним циничным глотком.
   — Боюсь, Уильям, ты немного неверно представляешь себе ситуацию.
   — Возможно. Я даже тебя сейчас не вполне понимаю.
   — Так вот… — Торговец задумался, стоит ли говорить то, что он вознамерился сказать, но, так ничего и не решив, продолжил: — Поскольку алмаз поступит индийскому послу, а от него к королю, те господа, что снарядили «Приключение», понесут большие убытки. Тебе надо подумать, чем их возместить. У тебя, насколько я понимаю, был корабль, тот, на котором ты приплыл на Эспаньолу, но теперь его нет. Как и груза, в нем, видимо, имевшегося.
   Кидд вздохнул:
   — Груз мне не принадлежал, я отказался от своей доли.
   — Почему?
   — Чтобы спасти друга. Его звали Базир, он был очень хороший и умный человек. Мы разговаривали с ним часами. После Камиллы и тебя он был мне самым близким человеком.
   Ливингстон достал из кармана платок и тщательно вытер потное лицо.
   — Базир?
   — Да.
   — Мусульманин?
   — Да.
   — Теперь я знаю, кто взял королевский декрет.
   Кидд поморщился, как будто Ливингстон сказал совершенно несусветную глупость.
   — Он не только его взял, но еще и доставил ко двору Великого Могола.
   — Ты безумец. Базир мой друг. Он не мог так поступить! Друзья не могут так относиться друг к другу.
   Ливингстон просто махнул рукой.
   — Ну, вот ты, ты мог бы так поступить. Ты торгуешь, ты любишь деньги, так скажи, разве за деньги, даже за большие деньги, ты бы мог меня предать?
   Торговец встал из-за стола.
   — Ты не ответил на мой вопрос.
   — Я не отвечаю на глупые вопросы.
 
   «ПРИЗ АВАНТЮРИСТА»
   (продолжение)
   Яблоневый сад миссис Джонсон-Кидд снова был в цвету.
   Тяжелые майские пчелы сновали в благоуханных кронах.
   Черная дворня была так же ленива, как и два года тому назад, когда под этими цветущими сводами Ливингстон вел своего друга капитана Кидда в дом белотелой вдовы.
   Теперь торговец шагал один.
   Нервно постукивая тросточкой в кирпичную дорожку и хмуро поглядывая по сторонам.
   Май не радовал мистера Ливингстона и не мог смягчить своей волшебной пышностью несомненное разлитие желчи в его организме.
   Поднявшись по ступеням, гость решительно вошел внутрь. За время, прошедшее с отплытия капитана Кидда к туманным мадагаскарским берегам, мистер Ливингстон стал в доме миссис Джонсон-Кидд совсем своим человеком.
   Он приезжал когда ему вздумается.
   Приводил кого пожелает.
   С удовольствием ел и пил.
   Впрочем, соломенную вдовушку это мало стесняло. Она не ограничивала себя в знакомствах. Любила шумные застолья и всевозможное музицирование.
   Клавесин в ее доме не умолкал.
   Часто она в большой компании отправлялась на лодках вверх по Гудзону. Тогда устраивались очаровательные пикники, с кострами и плясками вокруг них.
   Правда, заплывали не слишком далеко, чтобы, не дай Бог, не столкнуться с индейцами.
   В большой гостиной Ливингстон никого не обнаружил. Тогда он прошел дом насквозь и оказался на заднем крыльце, мало чем уступавшем парадному. С него открывался вид на парк, устроенный как бы по английской моде.
   Газон.
   Кусты, подстриженные в виде шаров.
   Пруд с ажурной беседкой на берегу.
   Лодка, возле беседки.
   Все это великолепие прозябало без внимания миссис Джонсон.
   Ливингстон вернулся и столкнулся с Ситти, мулаткой-горничной. На ее лице был написан ужас. Еще бы, она пропустила появление гостя и не доложила о нем госпоже.
   — Где миссис Джонсон?
   Ситти силилась что-то сказать, теребила фартук, судорожно сглатывала слюну.
   — Да что с тобой? Не заболела ли миссис Джонсон?!
   Мулатка невнятно помотала головой и еще яростнее взялась за свой фартук.
   Ливингстон был весьма удивлен. Он понимал, что поставил девчонку в дурацкое положение своим внезапным, после двухнедельного отсутствия, появлением, но уж больно она нервничает.
   Может, и правда что-то случилось?
   Вот будет номер, если Камилла действительно заболеет.
   Как раз к приезду мужа.
   А алмаз не подействует!
   — Ты мне ответишь что-нибудь? Ладно, я сам поднимусь в спальню.
   — Мистер, мистер, мистер… — быстро заговорила Ситти, но ничего сверх этого слова.
   Ливингстон быстро поднялся по широкой, украшенной широкой ковровой дорогой лестнице на второй этаж. Прошелся вдоль шеренги не в меру развесистых кадочных пальм и положил ладонь на золоченую ручку белой ампирной двери. Другой рукой решительно постучал.
   — Кто там? — недовольно, но томно спросила мадам.
   Ситти стояла за Ливингстоном как тень, питающаяся собственным ужасом. Торговец подмигнул ей и ответил измененным голосом:
   — Капитан Кидд! — и нажал на ручку.
   Дверь охотно распахнулась.
   Портьеры были подняты, комната с неглубоким эркером была ярко освещена майским солнцем. Почетное положение в спальне занимала, естественно, кровать. Над ней царил квадратный белый балдахин. Под балдахином нежилась миссис Джонсон. Или ежилась. Гость не рассмотрел. Его внимание привлек доктор. Доктор, носивший ту же фамилию, что и миссис.
   Он был без камзола, Даже без рубахи. В одном шейном платке. Левый его башмак стоял на бархатной подушке кресла, а он в это время завязывал ленты чуть ниже своего колена. Ленты своих панталон, надетых за несколько мгновений до появления Ливингстона,
   — Прошу прощения, миледи, — по инерции произнес друг капитана Кидда.
   — С каких это пор вы взяли за обыкновение в любое время дня и ночи врываться в мою спальню?! — Претензия была только в словах хозяйки, но ее не чувствовалось в тоне.
   Ливингстон кратко поклонился:
   — Когда спешишь обрадовать человека, не думаешь, какое время на дворе.
   — Обрадовать?!
   — Вот именно, миссис Джонсон-Кидд. Прибыл ваш муж. Капитан Уильям Кидд!
   Доктор в этот момент менял ногу, он потерял большую часть равновесия и чуть было не свалился на пол.
   — Он здесь?!
   Лицо возлюбленной жены капитана сделалось серым.
   Ливингстон с удовольствием сказал:
   — Да!
   Доктор, поддерживая руками кое-как подвязанные у колен панталоны, крикнул:
   — Но его же должны арестовать! Почему же его не арестовывают?!
   Серость на лице миссис Джонсон-Кидд начала сменяться краснотой.
   — Он сейчас войдет?! Сюда войдет?!
   Друг капитана с сожалением вынужден был сказать:
   — Нет. Он на моей ферме на Лонг-Айленде.
   — Не бойся, Камилла, он еще далеко.
   Ливингстон всплеснул руками:
   — Доктор, и вы здесь?! А я вас сразу не заметил.
   Доктор поискал глазами свой камзол.
   — Да, я здесь.
   — А, я понял, вы не только осматриваете миссис Джонсон, но и себя показываете.
   — Вы угадали. Это такой новый, прогрессивный способ излечения глубокой меланхолии.
   Ливингстон поощрительно кивнул:
   — Я всегда был на стороне прогресса. Но если вы не против, я попросил бы вас прервать сеанс. Мне необходимо обмолвиться с больной несколькими фразами с глазy на глаз.
   Доктор надел камзол на голое тело и вышел из спальни, напевая на мотив гэльской песенки:
   — Несколько фраз, с глазу на глаз.
   — Ситти, закрой дверь.
   Невидимая мулатка мгновенно подчинилась. Двери закрылись.
   Ливингстон повернулся к супруге капитана.
   Она уже отчасти овладела собой.
   — Так, значит, он прибыл.
   — Я пришел сообщить именно это.
   — С алмазом?
   — Да.
   — Вы видели камень?
   — Он мне его, конечно, не показал, но я чувствую, что он у него.
   — С каких это пор вы стали полагаться на чувства?
   — В жизни всякого человека рано или поздно наступает такой момент.
   Камилла усмехнулась:
   — Я жила подобным образом всегда.
   — Поэтому я всегда перед тобой преклонялся.
   — Оставим эти ядовитые любезности для более удобного случая. Ты сказал, что он на твоей ферме?
   — Да.
   — Ты скрываешь его от ареста?
   — Можно сказать и так.
   — Я должна туда поехать?
   — Без этого не обойтись. Он должен испытать алмаз на тебе. Ты выздоровеешь, он отдаст камень мне, я отдам его губернатору, он отвезет его премьер-министру
   — Премьер-министру? Дело зашло так высоко?
   Ливингстон понял, что проговорился. Впрочем, слегка. Камилла знала, что камень добывается для Лондона. Остальное она могла бы додумать и сама. Не надо было ей рассказывать про камень, пусть бы думала, что Кидд охотится только за каким-то сундуком с монетами. С другой стороны, Кидд сам бы не удержался и все рассказал любимой жене.
   Ливингстон уже два года мучился сомнениями на тему, что и кому следовало в этой истории знать, чтобы она завершилась как можно успешнее.