— Шлюп не такой уж большой. Команда не более сорока — пятидесяти человек, — осторожно сказал Каллифорд.
   — Ты предлагаешь их всех пустить на дно. Из-за двух тюков второсортного хлопка?! А ты поручишься за то, что кто-нибудь из наших головорезов в ближайшем порту за кружкой рома не похвастается, как здорово он топит голландские шлюпы?!
   Помощник понимал, что капитан прав, поэтому молчал, опустив голову на грудь.
   В этот момент на верхней палубе раздался грохот каблуков, засвистели боцманские дудки.
   Брайан Лич поднялся на локтях:
   — Что это?
   — Я сейчас пойду узнаю, — сказал Каллифорд, хотя прекрасно знал, в чем дело. — Голландский шлюп был замечен, к Берджессу явились выборные от команды, и он…
   — Кто командует этим кораблем — я или Берджесс?!
   Лич обессиленно рухнул на постель.
   Каллифорд выскочил вон.
   На палубе кипела жизнь.
   Носились туда и сюда вооруженные люди. Матросы, вцепившись в вымбовки, крутили колеса, натягивая канаты, которыми управлялись паруса.
   На пушечных палубах гремели команды Мэя. Он обещал немедленно вставить фитиль в задницу тем, кто слишком медленно выполняет его команды.
   Несмотря на то что «Блаженный Уильям» был в непрерывном плавании почти шесть месяцев и дно его обросло всяческой морской дрянью типа ракушек и водорослей, благодаря поднятому парусному вооружению он набрал приличную скорость.
   Голландцы слишком поздно поняли, что паруса эти поднимаются в их честь и что им не следует слишком уповать на защиту своего флага. Этот трехпалубный красный гигант, украшенный крестом Святого Георга, вне всякого сомнения, собирается на них напасть.
   — Уильям! — крикнул Берджесс. — Дай пару предупредительных выстрелов.
   Главный канонир не заставил себя ждать.
   Одна за другой выстрелили две носовые пушки. Пороховой дым завернулся в гигантские белые шары. Одно ядро подняло высоченный фонтан брызг справа от голландской кормы, второе — слева. Преследуемым давалось понять, что они в пределах досягаемости. Кроме того, намекалось, что преследующие стреляют весьма недурно.
   Туповатый Мэй никогда бы не сделал, если так можно выразиться в данном случае, карьеры, когда бы не его звериное чутье и сверхъестественный глазомер. Он не мог объяснить, что именно он делает с пушкой, для того чтобы она била без промаха.
   Несмотря на приказ лечь в дрейф, голландцы продолжали идти своим курсом, не убавляя парусов.
   — Раз они пытаются от нас удрать, значит, на борту у них есть кое-что получше, чем соленые воловьи шкуры. — Берджесс подмигнул Каллифорду.
   Тот негромко сказал:
   — Лич запретил атаковать голландцев.
   Штурман весело развел руками:
   — Но мы уже атакуем. Не можем же мы бросить это дело на середине. Над нами будет смеяться весь Мэйн.
   Каллифорд отошел к другому борту и достал подзорную трубу из кармана.
   — Что ты хочешь рассмотреть, Роб? Какого цвета подштанники теперь у голландского капитана?
   — Хочу убедиться, что мы делаем эту глупость без свидетелей, Сэм.
   Берджесс махнул на него рукой.
   — Эй, Уильям, пора переходить от предупреждений к делу, как ты думаешь, старина?
   Главный канонир продемонстрировал это. Одно из ядер, выпущенных носовыми пушками, снесло фонарь над кормовой надстройкой. Второе влетело в окно кормовой каюты и там с наслаждением взорвалось. Брызги стекол, щепки, клубы дыма хлынули из окон голландской кормы в разные стороны. Победный клич пронесся над палубой «Блаженного».
   Шлюп и после этого не пожелал выбросить белый флаг. Положив руля к ветру, голландский капитан стал поворачиваться к преследователю правым бортом, готовясь к артиллерийскому сражению.
   Берджесс выругался:
   — Этот герой меня смешит. Старина Уильям, сделай так, чтобы у этого дурака пропало всякое желание ворочать штурвалом.
   Мэй выполнил и эту просьбу воинственного штурмана. Вторым попаданием восьмифунтовое ядро, попавшее под кормовую надстройку, лишило шлюп управляемости. После этого сопротивляться уж точно не имело смысла.
   — Абордажная группа, на гальюн!
   Гальюном называлась носовая часть палубы между бушпритом и носовой надстройкой. Там располагалось место общественного пользования для рядовых матросов. Офицеры и знатные пассажиры справляли свои надобности на балконах у кают в кормовой части судна.
   Неугомонный капитан шлюпа тем не менее сдаваться не собирался.
   Было видно, как он выстраивает на верхней палубе стрелков с мушкетами.
   — Клянусь собственной печенкой, — объявил штурман, увидев это, — пара ящиков с золотом нас там ожидает. Ничем больше я не могу объяснить это упорство.
   — А я могу.
   — Что?
   — Голландцы сопротивляются в надежде, что в последний момент к ним подойдет подмога.
   Штурман на секунду помрачнел. Но только на секунду. Обежал взглядом горизонт:
   — Какая подмога, откуда?
   «Блаженный» пришвартовался к голландцу по касательной, выламывая пушечные стволы из портов. Пираты на ходу спрыгивали на палубу шлюпа, приветствуемые мушкетными выстрелами. Одна или две головы были разнесены в мелкие куски, но, в общем, большого вреда нападавшим стрелки принести не смогли.
   Медленно вытащив шпагу из ножен, Берджесс, улыбаясь, произнес:
   — Пойдем посмотрим, что там от нас прятали.
   Каллифорд протянул ему свою подзорную трубу:
   — Есть кое-что поинтереснее.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Посмотри сам.
   Штурман неохотно засунул шпагу обратно.
   — Куда смотреть.
   — Зюйд-зюйд-вест.
   Несколько мгновений Берджесс молча всматривался в линии горизонта. Потом опустил трубу и сказал упавшим голосом:
   — Это эскадра.
   — Да. Эскадра. И она идет сюда. На шум нашего боя.
   Штурман растерянно оглянулся:
   — Надо что-то делать, черт возьми!
   — Что? — равнодушным тоном спросил Каллифорд.
   — Свистать всех обратно на борт. Эскадра еще далеко. Они не успели нас толком рассмотреть. Мы успеем уйти.
   — Не успеем.
   — Почему?!
   — Сначала надо потопить шлюп.
   — Залп в ватерлинию — и они затонут за четверть часа.
   — Кто-нибудь обязательно выплывет и все расскажет.
   Берджесс задумался. Лицо его покраснело. По вискам побежали от напряжения струйки пота. Выхода не было!
   — А чья это эскадра?
   — Какая разница. Французы нас потопят. Англичане или голландцы повесят.
   — Что же делать?
   — Извиниться для начала перед голландским капитаном.
   — Что я ему скажу?
   — Скажешь, что обознался, принял его за испанца.
   — Он же не поверит или примет меня за идиота.
   — Лучше быть живым идиотом, чем…
   Штурман не дал Каллифорду закончить его сентенцию, он взревел и схватился пальцами за горло.
   Поведение кораблей эскадры недвусмысленно говорило об их намерениях. Они собирались охватить «Блаженного Уильяма» широкой дугой, с тем чтобы он имел только один путь к отступлению, на запад. Но если бы он решил уходить в этом направлении, ему пришлось бы двигаться в бейдевинде, то есть навстречу ветру. В данной ситуации это было невозможно.
   — Англичане, — сказал Каллифорд.
   — Всегда рад встрече с соотечественниками, — процедил сквозь зубы Берджесс.
   — Что будем делать, Сэмюэль?
   Штурману не пришлось отвечать на этот вопрос. Носовое орудие галиона, идущего крайним слева, просигнализировало, что к «Блаженному Уильяму» сейчас будет выслана шлюпка.
   — Дайте им знать, что мы готовы ее принять, — приказал Каллифорд.
   Берджесс поморщился, но ничего не сказал.
   Между тем захват голландского шлюпа закончился. Несмотря на приказ старшего помощника прекратить безобразие на его борту, пираты торопливо обшаривали его трюмы и выворачивали карманы пленных голландцев. Догадываясь, что им через пару часов придется, быть может, за это отвечать, они не могли остановиться.
   Роковая инерция.
   Два голых по пояс пирата приволокли на борт человека в сбитом парике, с простреленной правой рукой и перепачканным кровью лицом.
   — Кто это? — недовольно спросил Берджесс.
   — Убил двоих наших, здорово владеет шпагой, — возбужденно сообщили доставившие.
   — Мы хотели отправить его на корм рыбам, но потом подумали, что он может нам порассказать много интересного.
   — Кто ты такой? — мрачно спросил штурман, похлопывая по рукояти своей шпаги.
   Пленный усмехнулся:
   — Я капитан «Витесса», шлюпа, который сейчас обшаривают ваши люди. — Он увидел приближающиеся широким фронтом английские галионы и добавил: — Что бы они там ни отыскали, вам придется сильно переплатить за добытое.
   Берджесс мгновенно налился кровью и сделал угрожающий шаг вперед.
   Каллифорд положил ему руку на плечо:
   — Погоди.
   Штурман зашипел, как масло на раскаленной сковороде, но перечить не посмел. Он понимал, что в создавшейся ситуации виноват больше, чем кто бы ни было.
   — Как вас зовут, милейший? — даже чуть улыбнувшись, обратился к пленному старший помощник.
   — Гастон Гренуй, офицер голландского флота.
   — Француз! — радостно взвизгнул Берджесс. — Мы спасены, Роберт, спасены!
   Раненый француз презрительно посмотрел на лысого англичанина.
   С флагманского английского галиона спустили на воду шлюпку. В нее живо спускались по веревочным лестницам гребцы.
   — Совершенно не вижу, почему тот факт, что я родился в Бордо, может избавить вас от заслуженной виселицы, — спокойно сказал Гренуй.
   Берджесс опять чуть было не кинулся на самоуверенного пленника, он до половины вытащил шпагу из ножен, и снова здравый смысл в лице Каллифорда удержал его от опрометчивого и опасного поступка. Удержал, но французу заметил:
   — Напрасно вы ведете себя столь вызывающе. Пусть нам суждено болтаться на рее, но до того момента, когда это случится, у нас есть возможность… — Вы меня не тронете.
   Берджесс проревел:
   — Еще как тронем! Клянусь всеми мертвецами, сыгравшими в ящик по моей воле!
   Гренуя не испугала эта шумная угроза.
   — Вы меня не тронете, потому что я ваша единственная надежда.
   Шлюпка быстро приближалась к плавучему острову, состоящему из двух сцепленных абордажными крючьями кораблей.
   — Возможно, возможно, — задумчиво сказал Каллифорд. — Сэмюэль, я отлучусь ненадолго. Ты позаботься о том, чтобы наш гость не скучал.
   Сказав это, старший помощник спустился на шканцы и быстро зашагал в сторону кормы.
   Пираты, наконец сообразившие, что происходит что-то неладное, бросились к нему с вопросами.
   Он отмахивался. Стремительно открыл дверь, которая вела в кормовую надстройку, и исчез за нею.
   Поднявшийся с пушечной палубы Мэй и мрачный как туча Берджесс наблюдали за тем, как приближается к борту «Блаженного» шестивесельная шлюпка. Она была уже достаточно близко, так что можно было рассмотреть, что помимо гребцов в ней находятся несколько человек в английских военно-морских мундирах.
   Каллифорд вошел в каюту капитана. Лицо Брайана Лича исказилось, и он тихо проговорил:
   — Вы ослушались моего приказа и напали.
   Старший помощник пожал плечами, оглядываясь.
   — Это не самое худшее из того, что сегодня произошло.
   — Что ты имеешь в виду?
   Каллифорд прошелся по каюте, все время что-то высматривая. Что именно он искал, понять было трудно. Поведение старшего помощника взволновало капитана.
   — Что ты ищешь?!
   Каллифорд нехорошо усмехнулся:
   — Сейчас узнаешь, капитан.
   Лич попытался приподняться, но изможденное тело совершенно его не слушалось.
   Наконец Каллифорд нашел то, что искал. Он быстро подошел к изголовью капитанской кровати, взял одну из пропотевших подушек и с силой наложил на лицо Лича.
   Никакого сопротивления не последовало.
   Через несколько минут, как раз в тот момент, когда борт шлюпки ударился о борт «Блаженного», Каллифорд снова был на мостике.
   — Где ты был? — подозрительно спросил Берджесс.
   — Я искал врача. Ведь мы обязаны оказать помощь мистеру Греную, а то он изойдет кровью, прежде чем увидит подошвы наших сапог.
   — Какой врач?! — спросил, морща лоб, Мэй. — У нас сроду не было лекарей на борту.
   Ему не успели ответить. Первый английский гость, это был красномордый полковник Маллин, перебросил ногу через фальшборт.
   Судьба командиров «Блаженного Уильяма» и его команды решалась в большой каюте галиона «Виктория», флагманского корабля невисской эскадры.
   Полковник Маллин сидел по правую руку от лорда Хардуэя, полковник Керр — по левую. Майор Плант — по правую руку от полковника Маллина.
   Дело о нападении на шлюп «Витесс» разбиралось так тщательно, как только возможно. Было допрошено сорок матросов, но их показания были схожи, как камешки на морском берегу. Все твердили одно: был приказ с мостика атаковать, вот они и атаковали. О том, чем эти благородные господа занимались в прошлом, лорд Хардуэй спрашивать не считал нужным. Когда полковник Маллин осторожно поинтересовался: почему? — он ответил, что с него и так хватает вранья.
   — Вы посмотрите, как они умудряются морочить нам голову, рассказывая о том, что мы видели собственными глазами. Что они наплетут относительно того, чему мы не были свидетелями!
   — Да уж.
   — То-то. К тому же у меня нет цели изобличить их в пиратстве. И так видно, кто они такие. Нам важно понять, годятся ли они для тех целей, которые нами намечены.
   Маллин пыхнул трубкой:
   — Ну и как, сэр, к какой мысли вы склоняетесь?
   — Надо поговорить с вожаками этих бандитов, тогда можно будет делать выводы.
   Допрос главного канонира дал не больше, чем допрос самого распоследнего матроса. Уильям Мэй не мог объяснить, почему «Блаженный» напал на голландца.
   — Я выполнял команды, которые поступали с мостика. Лорд Хардуэй переглянулся со своими полковниками:
   — А кто их отдавал?
   — Сэм Берджесс.
   — Какую должность он занимает на вашем судне?
   — Штурман.
   Лорд Хардуэй пожевал тонкими, бледными от предчувствия морской болезни, губами. Вся эта компания ему категорически не нравилась. На лбу у каждого из этих негодяев было написано, что он пират, убийца и мошенник.
   На время роль допрашивающего взял на себя военный тюремщик:
   — С каких это пор кораблем в бою стал командовать штурман, а?
   Мэй вздохнул:
   — У нас такое случается с тех пор, как заболел капитан Лич, сэр.
   — Приведите сюда штурмана Берджесса.
   Штурман был недалеко, дожидался за дверью. Его появление рассеяло все сомнения (если таковые еще оставались) относительно характера той деятельности, которой занималась команда «Блаженного Уильяма».
   Бритоголовый, татуированный, слегка навеселе. Пират — пиратище.
   — Скажите мне, Сэмюэль…
   — Берджесс, сэр.
   — Пусть так. Так вот, скажите мне, почему нападением на голландский шлюп командовали вы?
   — Вообще-то у нас командует капитан…
   — Но капитан Лич, насколько мне известно, был болен.
   — Точно так, сэр. Старший помощник Каллифорд отправился к нему в каюту, чтобы узнать, как нам себя вести, поскольку на горизонте, прямо по курсу, мы увидели шлюп. Мы подумали, что это шлюп французский…
   — Почему вы так решили?
   Штурман поскреб бритую макушку:
   — А какой же еще, сэр?! Разве мы посмели бы напасть на шлюп нашего союзника?
   Лорд Хардуэй склонил голову и некоторое время сидел так. Когда он ее поднял, выражение лица у него было кислое. Волнения на море не было никакого, поэтому выражение лица лондонского посланца выражало его отношение к следствию, которым он вынужден был заниматься.
   — Позовите этого, как его, Каллифорда.
   Штурман удалился в сопровождении двух мушкетеров в ярко-красных кафтанах. Два других человека в таких же мундирах ввели старшего помощника, он церемонно поклонился и, не удержавшись (хотя давал себе слово), потрогал правую ноздрю.
   Несомненно, рваная ноздря хуже бритого черепа. Именно так и отреагировал лорд Хардуэй. Выражение лица у него сделалось совсем мрачным.
   Маллин, Керр и Плант тоже не выказывали благостного расположения духа.
   — Ты старший помощник?
   — Да, сэр.
   — Значит, ты должен знать, кто отдал приказ напасть на голландский шлюп.
   — Должен знать и знаю это.
   — Кто же?
   — Капитан Лич.
   — Он же был болен!
   — Он плохо управлял своими руками и ногами, это из-за бомбейской лихорадки, господа, так вот, руками и ногами, особенно сразу после приступа, он шевельнуть не мог. А голова, поверьте, господа, голова у него была в порядке.
   Лорд Хардуэй подумал, что хуже негодяя может быть только говорливый негодяй.
   — И вот, когда он узнал, что прямо по курсу у нас возник то ли бриг, то ли шлюп…
   — От кого он мог это узнать?
   — Да от кого угодно. За ним присматривал один матрос, сами понимаете — немощь…
   Полковник Маллин поднял руку:
   — Где он сейчас, этот матрос?
   — Погиб. Погиб во время абордажа. Мы понесли немалые потери. Кто же думал, что они будут так сопротивляться.
   — Кто же думал, что вы нападете на шлюп союзников.
   Каллифорд картинно развел руками:
   — Капитан Лич считал, что это французский, то есть вражеский, корабль.
   Лорд Хардуэй резко наклонился вперед:
   — Он сам вам об этом сказал?
   — О да, сэр. Сказал и приказал атаковать.
   — Человек, лежащий без движения в каюте?! Он что, сквозь стены мог видеть?
   — Не знаю, сэр. Не думаю. Все дело в этом матросе, видимо, он так описал капитану этот шлюп.
   Лорд Хардуэй махнул рукой. Каллифорд не совсем понял, что означает этот жест, но на всякий случай замолчал.
   Маллин и Керр с сожалением смотрели на своего высокопоставленного друга. Они слишком хорошо его знали и видели, что это дело его тяготит, что он занимается им без всякой страсти и почти без любопытства.
   — Итак, Лич отдал вам приказ атаковать.
   — Отдал.
   — Но вы-то видели, что на грот-мачте шлюпа голландский флаг, а не французский.
   Каллифорд кивнул:
   — Видеть-то я видел…
   — И что же?
   — Но у нас не принято обсуждать приказы капитана. Хоть кого спросите. Раз приказано — надо выполнять, каким бы странным или неприятным ни казался приказ. Да, я видел, что флаг голландский, но не посмел ослушаться приказа.
   Каллифорд извергал эту наглую ложь с самым искренним видом. Лорд Хардуэй и его помощники с интересом следили за этим спектаклем, ожидая, что мерзавец пустит петуха, переусердствует, но Каллифорд сыграл свою роль великолепно. Все понимали, что он врет, но вместе с тем не видели, как его можно было уличить во лжи.
   — Хватит!
   Рука лорда хлопнула по бумагам, разложенным на столе. Правая рука. Левая разбросала по плечам локоны парика.
   Пират стоял покорный, как овечка, по его изуродованному лицу читалось, что он готов смиренно принять любую участь, какую высокопоставленные господа сочтут нужным ему назначить.
   Но время распределения участей еще не подошло.
   У лорда Хардуэя были еще вопросы.
   — Ответь мне, почему в сундуке капитана Лича мы не обнаружили никаких документов. Ни патента, ни капитанского свидетельства, ни приписного паспорта?
   Каллифорд пожал плечами, ничуть не смутившись, хотя, признаться, лорд рассчитывал его этим вопросом смутить.
   — Извините, сэр, но я человек неграмотный. Всеми бумажными делами занимался капитан, и только капитан.
   — Вы что, нанимаясь на службу, не подписывали с ним контракта?
   — Почему же, я прикладывал палец, измазанный в чернилах, к какой-то бумаге.
   — Ты до такой степени доверял капитану Личу?
   — А почему я не должен был ему доверять, сто чертей мне в глотку и еще сто в печень! Лич был славный парень и никогда не обманывал меня и других неграмотных парней.
   — В каюте капитана Лича не найдено никаких бумаг, ни с пальцем, ни без пальца.
   Каллифорд сделал недоуменное выражение лица.
   — Я, например, считаю, что ты, увидев паруса нашей эскадры, уничтожил все бумаги, — вмешался в разговор полковник Керр.
   Его поддержал Маллин:
   — Контракт, конечно, был. Стандартный пиратский контракт из двенадцати пунктов.
   Допрашиваемый выпучил глаза, как будто все сообщаемое было для него откровением.
   — Пиратский… контракт… что вы такое говорите, сэр?!
   — Что вы с ними сделали — сожгли или выбросили в воду?
   Каллифорд обратился к лорду Хардуэю за защитой от нападок его слишком ретивых помощников:
   — Сэр!
   — Скажи мне, чем вы занимались в морях Индийского океана, прежде чем появиться здесь?
   — Мы состояли на службе в компании.
   — К какому порту вы были приписаны?
   — Чаще всего мы стояли в Сурате.
   Было видно, что лорд Хардуэй не верит ни единому слову, но отчего-то продолжает спрашивать.
   — Что же заставило капитана Лича покинуть те благодатные места?
   Каллифорд многозначительно закатил глаза:
   — Война, сэр.
   — Война? Лич испугался войны?!
   — Не совсем так, сэр. Мы ввязались в войну. Мы даже потопили один французский корабль. По всей видимости, это был капер, он охотился за судами компании, сэр. Причем капер этот был не одиночкой, и капитан Лич пришел к выводу, что французов у берегов Мадагаскара слишком много, это опасно, и велел идти в Карибское море, где, он считал, мы будем в большей безопасности. По дороге нам встретился этот треклятый шлюп. Думаю, его очертания смахивали немного на очертания того французского капера, вот капитан и решил на него напасть. В конце концов, джентльмены, капитан Лич был не так уж не прав.
   — Поясни свою мысль.
   — Капитаном шлюпа оказался француз, я лично в этом убедился, прежде чем меня сцапали ваши ребята.
   Лорд Хардуэй сидел, уткнувшись лицом в ладони. Так он и заговорил:
   — Ты лжешь, как последний паршивый пес!
   Каллифорд слегка растерялся. Он не ожидал, что человек в таком дорогом и так тщательно расчесанном парике сможет произнести такие слова.
   — Ты пес! Ты лжешь на каждом шагу. Как мог человек, лежащий без движения в постели, увидеть очертания корабля прямо по курсу? Для этого как минимум нужно встать с постели!
   Каллифорд открыл было рот, но ему было громогласно велено:
   — Молчать!
   Полковники приободрились, лорд Хардуэй начинал напоминать, хотя бы отчасти, себя прежнего.
   — Я колебался, что мне с тобой делать. Но меня доконала история с потопленным французским капером. С меня довольно! Возможно ли так лгать?!
   Пират рухнул на колени:
   — Но я могу доказать, что мои слова не ложь.
   — Доказать?!
   — Я согласен, пусть не пробьет и пяти склянок, болтаться на рее, сам завяжу себе петлю, если не докажу, что история с потопленным французом — правда.
   Лорд Хардуэй встал.
   Встали и остальные.
   — Если ты не сделаешь этого, то пожалеешь не только о своих словах, но и том, что родился на свет.
   Через каких-нибудь полчаса перед лордом и полковниками предстал Уильям Кидд.
 
   «БЛАЖЕННЫЙ УИЛЬЯМ»
   (продолжение)
   Выглядел несчастный шотландец неважно. Истлевшая рубаха, клочковатая борода, подслеповатый взгляд. Давал себя знать месяц, проведенный почти в полной темноте.
   Лорд Хардуэй смотрел на шотландца без восхищения, но с любопытством.
   Полковники Маллин и Керр не испытывали ни того, ни другого чувства.
   — Кто вы такой и откуда?
   Уильям, увидев перед собой столь великолепно одетых господ, решил, что таким большим начальникам следует говорить только правду
   И начал ее говорить.
   Важные господа слушали с интересом и не перебивали. Это убедило Кидда, что он говорит вещи важные и любопытные. Он рассказал важным господам о своей юности, о том, что он не хотел учиться, о том, как любит рыбачить, о том, что в городе он чувствует себя неуютно и поэтому предпочитает жить в загородном доме. Довольно подробно он описал свой дом и свой образ жизни в нем. Ничего не скрывая, он подробно поведал о том, что думает отец по его поводу, и о том, что соседи хихикают ему в спину, считая немного ненормальным.
   В этом месте оба полковника и майор улыбнулись, кто криво, кто затаенно.
   Лицо лорда Хардуэя осталось неподвижным.
   Уильям смотрел, конечно же, на лорда, он понял, что ему позволено говорить дальше.
   И он начал рассуждать о том, почему не стал жениться. Он считал, что жена — это не отец, жена не позволила бы ему предаваться его вольным привычкам, шляться где попало и обедать когда угодно. Кроме того, и это самое главное, он не встретил женщину, с которой ему бы хотелось не только спать, но и просыпаться. Деревенские подружки никогда не обделяли его своим вниманием, потому что мужчина он видный и не жадный. Он позволял поселянкам бесплатно собирать хворост в своем лесу и никогда не взыскивал штраф за потраву луга, если такое случалось.
   В этом месте лорд Хардуэй вежливо заметил, что пора бы переходить от рассказов о жизни земной к описаниям жизни морской.
   — О да, сэр.
   И Уильям самым подробным образом изложил историю своей злополучной поездки в Бристоль. Тяжело вздохнул, упоминая о горькой судьбе болезненного брата Энтони, упомянул о его предсмертных советах и сослался на эти советы как на причину того, что он бросился в лукавые объятия первого попавшегося француза, оказавшегося столь недобросовестным человеком.
   — Это было в бристольском порту?
   — Именно так, сэр.
   — Вы не могли бы поподробнее описать чиновников, участвовавших в сделке?
   Уильям описал.