Кидд ничего обо всем этом не знал и знать не желал.
Он ждал.
Если бы его спросили, как в суде, ждет ли он чудесного спасения, он бы твердо ответил: «Нет, ваша честь!»
Но чего-то все же ждал.
Ему часто снилась Камилла. Она спускалась с небес и уводила его с собой в другой, в свой прекрасный и чистый, мир.
Наяву он даже под пытками не признался бы, что ждет от своей жены каких-то поступков по своему спасению.
Когда открылась дверь камеры и вошел брадобрей с медным тазом и бритвой, он понял, что дождался.
Брадобрей намылил физиономию капитана и тут же начал шептать ему на ухо:
— У меня под фартуком спрятаны два пистолета. Когда отопрут двери камеры, мы выстрелим одновременно. Пока охранники опомнятся, мы будем на улице. В тисовой роще нас ждут шестеро верных ребят с лошадьми. Они нас прикроют, если будет погоня. В тихой гавани в пяти лигах отсюда стоит полностью снаряженный шлюп. Уже к вечеру мы будем вне досягаемости для любой погони.
Кидд уныло молчал.
— Вы согласны?
Кидд так же уныло покачал головой.
— Вы не согласны?! Почему?
Кидд провел большим пальцем по кадыку.
Потрясенный брадобрей посмотрел на бритву, на намыленного.
— Вы просите вас зарезать?
Сердясь на непонятливость непрошеного спасителя, капитан открыл рот, выплюнул сунувшуюся туда пену
— Побрить достаточно.
В силу того что спаситель настоящим брадобреем не был, получилось нечто среднее. В руки охранников капитан попал с изрядно исполосованной физиономией.
Пришлось вызывать врача.
Даже если бы Кидду предстояло умереть через отсечение головы, его нельзя было бы подвергать преждевременному и, стало быть, незаконному кровопусканию.
Ни капитан, ни врач, ни охранники не ощущали некоторого комизма ситуации. Шла борьба за здоровье человека, которого через час убьют.
Облепленный пластырями капитан вышел к знакомого вида карете.
Отворилась дверь.
Откинули ступеньку.
Войдя внутрь, Кидд обнаружил, что он не один. Кто это, напарник по путешествию на тот свет?
— Успокойтесь, сын мой.
Присмотревшись, капитан увидел перед собой англиканского пастора.
— Это ошибка, святой отец.
— Поверьте, никакой ошибки.
— Я католик.
— А я вообще адвокат.
Карета осторожно, словно боясь потревожить пассажиров, тронулась с места.
Вместе с ней тронулась и полудюжина конных кирасир. Громко зацокали копыта.
— При чем здесь адвокат и как вы попали сюда, ведь здесь все охраняется?!
— Говорить буду я. У нас очень мало времени. Я и те люди, которые меня послали, не заинтересованы в том, чтобы вы сегодня умерли. Эти люди готовы помочь вам бежать. Для этого все готово. У выезда из тисового леса устроена засада. Когда мы будем проезжать мимо, я резко открою дверцу, это будет знак. Вы понимаете — дверь не за-кры-та! Дело верное. Кстати, среди этих кирасир трое — наши люди. Вы поняли меня?
Кидд кивнул:
— Понял.
— Но ничто в мире не делается просто так. Надеюсь, вы и это понимаете?
— Понимаю.
— Те люди, которые меня послали, убеждены, что алмазная афера не пустой звук. И каперское свидетельство, и королевский декрет существовали. Декрет сейчас находится у посла Великого Могола.
— Наверное.
— Правительство вигов готово пойти на огромные уступки Аурангзебу ради того, чтобы он никогда никому эту бумагу не показывал.
Кидд опять кивнул.
— Вы понимаете, это же прямое предательство интересов Англии!
Копыта цокали, деревья за решетчатым окошком мелькали.
— Предательство.
— Если вы согласитесь выступить с новыми показаниями, изложите во всех подробностях всю историю с алмазом и укажете, где он находится в настоящее время, мы вас спасем. Вы станете состоятельным человеком, вернетесь… в общем, отправитесь куда захотите.
— А кто пострадает, если я дам показания?
— Да все. И премьер, и министр иностранных дел, все!
— А лорд Белломонт?
— А этого вообще сотрут в порошок! Решайтесь, лес заканчивается.
— А те, кто помогал губернатору там, в Нью-Йорке?
— Никто не уйдет от ответа. И этот торгаш Ливингстон; и… да решайтесь вы, осталось каких-нибудь пятьдесят футов до засады.
— Значит, все, кто был связан с Белломонтом, пострадают. А если кто-то был с ним связан слегка, не напрямую, просто был хорошим знакомым и даже не мужчина?
— Мы отыщем всех, кого еще не отыскали. Покончим со всей этой кликой. Мужчины, женщины, негры — заплатят все. Для нас все равны! Решайтесь же.
Адвокат-пастор схватился за ручку двери.
Кидд отрицательно покачал головой.
— Нет?!
— Нет.
Потрясенный адвокат потерял дар речи. Он был слишком уверен, что смертник согласится в конце концов.
Карета неторопливо проехала мимо засады.
Адвокат тяжело дышал и пытался ослабить ворот своего одеяния. Когда на его лицо падал солнечный луч из дверного окошка, было видно, что по нему катятся потные ручьи.
Под колесами кареты загрохотала каменная мостовая. Послышались крики зевак. Оставалось только гадать, приветствуют они смертника или сочувствуют ему.
Дома вдоль центральной улицы были двух— и трехэтажные. Кидд отрешенно смотрел на покачивающиеся балконы и крыши, на прозрачные легкомысленные облака над ними.
Адвокат молчал, борясь со своим отчаянием и возбужденным дыханием. Он никак не мог смириться с мыслью, что столь хорошо подготовленный побег не удался.
И по какой причине!
— Ладно, вы не хотите бежать, но объясните хотя бы почему?
Кидд ничего не ответил. Он сел прямее на своей скамье и прислушался.
Стал слышен или, вернее сказать, ощутим шум собравшейся на площади толпы. Многолюдное ожидание притягивало к себе карету, как магнит. Отдельные выкрики вспыхивали как искры на фоне монолитного гудения.
Карета начала поворачивать направо.
Это означало — прибыли.
Значит, где-то слева помост.
Карета остановилась.
Адвокат криво усмехнулся:
— Не все мы выпили вино и жизнь прожили лишь на треть, но в искупленье нам дано в цветущем мире умереть.
Дверца кареты распахнулась.
Шум толпы сделался слышнее. Кидду показалось, что он чувствует ее дыхание, как будто громадное животное распахнуло свою пасть.
ЭПИЛОГ
КРАТКИЙ СЛОВАРЬ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ
Он ждал.
Если бы его спросили, как в суде, ждет ли он чудесного спасения, он бы твердо ответил: «Нет, ваша честь!»
Но чего-то все же ждал.
Ему часто снилась Камилла. Она спускалась с небес и уводила его с собой в другой, в свой прекрасный и чистый, мир.
Наяву он даже под пытками не признался бы, что ждет от своей жены каких-то поступков по своему спасению.
Когда открылась дверь камеры и вошел брадобрей с медным тазом и бритвой, он понял, что дождался.
Брадобрей намылил физиономию капитана и тут же начал шептать ему на ухо:
— У меня под фартуком спрятаны два пистолета. Когда отопрут двери камеры, мы выстрелим одновременно. Пока охранники опомнятся, мы будем на улице. В тисовой роще нас ждут шестеро верных ребят с лошадьми. Они нас прикроют, если будет погоня. В тихой гавани в пяти лигах отсюда стоит полностью снаряженный шлюп. Уже к вечеру мы будем вне досягаемости для любой погони.
Кидд уныло молчал.
— Вы согласны?
Кидд так же уныло покачал головой.
— Вы не согласны?! Почему?
Кидд провел большим пальцем по кадыку.
Потрясенный брадобрей посмотрел на бритву, на намыленного.
— Вы просите вас зарезать?
Сердясь на непонятливость непрошеного спасителя, капитан открыл рот, выплюнул сунувшуюся туда пену
— Побрить достаточно.
В силу того что спаситель настоящим брадобреем не был, получилось нечто среднее. В руки охранников капитан попал с изрядно исполосованной физиономией.
Пришлось вызывать врача.
Даже если бы Кидду предстояло умереть через отсечение головы, его нельзя было бы подвергать преждевременному и, стало быть, незаконному кровопусканию.
Ни капитан, ни врач, ни охранники не ощущали некоторого комизма ситуации. Шла борьба за здоровье человека, которого через час убьют.
Облепленный пластырями капитан вышел к знакомого вида карете.
Отворилась дверь.
Откинули ступеньку.
Войдя внутрь, Кидд обнаружил, что он не один. Кто это, напарник по путешествию на тот свет?
— Успокойтесь, сын мой.
Присмотревшись, капитан увидел перед собой англиканского пастора.
— Это ошибка, святой отец.
— Поверьте, никакой ошибки.
— Я католик.
— А я вообще адвокат.
Карета осторожно, словно боясь потревожить пассажиров, тронулась с места.
Вместе с ней тронулась и полудюжина конных кирасир. Громко зацокали копыта.
— При чем здесь адвокат и как вы попали сюда, ведь здесь все охраняется?!
— Говорить буду я. У нас очень мало времени. Я и те люди, которые меня послали, не заинтересованы в том, чтобы вы сегодня умерли. Эти люди готовы помочь вам бежать. Для этого все готово. У выезда из тисового леса устроена засада. Когда мы будем проезжать мимо, я резко открою дверцу, это будет знак. Вы понимаете — дверь не за-кры-та! Дело верное. Кстати, среди этих кирасир трое — наши люди. Вы поняли меня?
Кидд кивнул:
— Понял.
— Но ничто в мире не делается просто так. Надеюсь, вы и это понимаете?
— Понимаю.
— Те люди, которые меня послали, убеждены, что алмазная афера не пустой звук. И каперское свидетельство, и королевский декрет существовали. Декрет сейчас находится у посла Великого Могола.
— Наверное.
— Правительство вигов готово пойти на огромные уступки Аурангзебу ради того, чтобы он никогда никому эту бумагу не показывал.
Кидд опять кивнул.
— Вы понимаете, это же прямое предательство интересов Англии!
Копыта цокали, деревья за решетчатым окошком мелькали.
— Предательство.
— Если вы согласитесь выступить с новыми показаниями, изложите во всех подробностях всю историю с алмазом и укажете, где он находится в настоящее время, мы вас спасем. Вы станете состоятельным человеком, вернетесь… в общем, отправитесь куда захотите.
— А кто пострадает, если я дам показания?
— Да все. И премьер, и министр иностранных дел, все!
— А лорд Белломонт?
— А этого вообще сотрут в порошок! Решайтесь, лес заканчивается.
— А те, кто помогал губернатору там, в Нью-Йорке?
— Никто не уйдет от ответа. И этот торгаш Ливингстон; и… да решайтесь вы, осталось каких-нибудь пятьдесят футов до засады.
— Значит, все, кто был связан с Белломонтом, пострадают. А если кто-то был с ним связан слегка, не напрямую, просто был хорошим знакомым и даже не мужчина?
— Мы отыщем всех, кого еще не отыскали. Покончим со всей этой кликой. Мужчины, женщины, негры — заплатят все. Для нас все равны! Решайтесь же.
Адвокат-пастор схватился за ручку двери.
Кидд отрицательно покачал головой.
— Нет?!
— Нет.
Потрясенный адвокат потерял дар речи. Он был слишком уверен, что смертник согласится в конце концов.
Карета неторопливо проехала мимо засады.
Адвокат тяжело дышал и пытался ослабить ворот своего одеяния. Когда на его лицо падал солнечный луч из дверного окошка, было видно, что по нему катятся потные ручьи.
Под колесами кареты загрохотала каменная мостовая. Послышались крики зевак. Оставалось только гадать, приветствуют они смертника или сочувствуют ему.
Дома вдоль центральной улицы были двух— и трехэтажные. Кидд отрешенно смотрел на покачивающиеся балконы и крыши, на прозрачные легкомысленные облака над ними.
Адвокат молчал, борясь со своим отчаянием и возбужденным дыханием. Он никак не мог смириться с мыслью, что столь хорошо подготовленный побег не удался.
И по какой причине!
— Ладно, вы не хотите бежать, но объясните хотя бы почему?
Кидд ничего не ответил. Он сел прямее на своей скамье и прислушался.
Стал слышен или, вернее сказать, ощутим шум собравшейся на площади толпы. Многолюдное ожидание притягивало к себе карету, как магнит. Отдельные выкрики вспыхивали как искры на фоне монолитного гудения.
Карета начала поворачивать направо.
Это означало — прибыли.
Значит, где-то слева помост.
Карета остановилась.
Адвокат криво усмехнулся:
— Не все мы выпили вино и жизнь прожили лишь на треть, но в искупленье нам дано в цветущем мире умереть.
Дверца кареты распахнулась.
Шум толпы сделался слышнее. Кидду показалось, что он чувствует ее дыхание, как будто громадное животное распахнуло свою пасть.
ЭПИЛОГ
Лорда Белломонта замучили простуды.
Сразу по завершении дела капитана Кидда он собирался отплыть в Нью-Йорк, но план этот расстроился. Жесточайший жар свалил губернатора в постель. Больше недели он находился в опасной близости от той пропасти, из которой нет возврата.
Наконец усилия лучших лондонских врачей дали свои результаты.
Его высокопревосходительство начал поправляться.
Мы застаем его в тот момент, когда он сидит в кресле перед камином в своем лондонском особняке. Ноги его укутаны шотландским пледом, в слабых желтых пальцах он держит чашку куриного бульона.
Несмотря на то что отвратительное, липкое дело прикончено и отринуто в небытие, несмотря на то что простуда побеждена и здоровье, по словам лекарей, должно очень быстро пойти на поправку, настроение у губернатора отвратительное.
И оно еще больше ухудшилось, когда массивный, медлительный камердинер, наклонившись к желтоватому уху Белломонта, прошептал сквозь усы:
— Мистер Аткинсон, милорд.
Его превосходительство дернулся, несколько капель бульона упало на клетчатое колено.
— Уберите это, Хемп. Он совсем остыл.
— С вашего позволения, я принесу вам горячий, милорд.
— Да, погорячее, как можно горячее, я никак не могу согреться, Хемп.
— Слушаюсь, милорд,
Аткинсон, двадцатисемилетний лощеный хлыщ с отвратительной всепонимающей улыбкой на пухлом личике, самоуверенно вошел в кабинет. Всем своим видом он говорил, что ему приходилось бывать и не в таких кабинетах.
Секретари премьер-министров — самые наглые люди на свете, подумал лорд Белломонт.
— Приветствую вас, милорд. Рад видеть ваше высокопревосходительство в добром здравии.
— Глупое присловье, — сердито ответил Белломонт, — как будто бывает недоброе здравие.
Аткинсон весело рассмеялся:
— Очень мило, я пущу эту шутку в клубе.
— Только не забывайте ссылаться, Аткинсон.
Молодой человек мгновенно сделался серьезен.
— Разумеется, милорд. Я ведь известен тем, что всегда и за все плачу сполна и стараюсь не делать долгов. По крайней мере таких, какие не могу отдать.
— Что вы имеете в виду, сэр?
Секретарь премьера стоял, опираясь изящным, обтянутым черным камзолом локтем на каминную доску, поза как бы говорила о том, что они с пламенем в камине приятели.
— Я здесь не по собственному наитию, милорд. Меня послали к вам. Послали сказать, что дело, которое вы почитаете закрытым, таковым не является.
Вот почему лорд Белломонт хотел отплыть в Новый Свет как можно скорее, чтобы оттянуть этот разговор. И провести его на той территории, где бы он чувствовал себя в безопасности.
Аткинсон тем временем продолжал:
— Я понимаю, вас мучат неприятные видения. Тело Кидда все еще не захоронено, то, что от него осталось, висит на цепях у стен Тауэра, но жизнь, в частности финансовая жизнь, продолжается.
Губернатор Нью-Йорка закрыл глаза.
— Вы прекрасно помните, что сумма, внесенная моими контрагентами в так называемый исполнительский фонд, составила двадцать тысяч фунтов. С учетом минимального банковского процента за два года она выросла до тридцати шести тысяч.
— Но ведь вашим… контрагентам должно быть известно, что я тоже на этом деле только потерял. Шесть тысяч. Мы же были партнерами, предприятие оказалось убыточным…
Открыв глаза, Белломонт увидел, что Аткинсон улыбается. Улыбается как человек, который все аргументы собеседника знает наперед и заранее с ними не согласен.
— …Кроме того, дополнительные траты. Одна миссис Джонсон высосала из меня две с половиной тысячи.
Аткинсон продолжал улыбаться.
— Если приплюсовать сюда мелкие издержки и мои треволнения, то возникает сумма… Да чему вы, дьявол вас раздери, улыбаетесь?!
— Милорд, чтобы не мучить вас длинными речами, я скажу вам только одно. Тем людям, что меня послали…
— Да что вы тут играете в таинственность, мне отлично известны имена тех, кто вас послал! Я с ними…
— Вы хотите сказать, были друзьями?
— Да.
— Вот видите, вы сами признали, что ваши особые отношения с этими высокопоставленными джентльменами — в прошлом.
— В прошлом?
— Чему вы удивляетесь? Нет таких людей на свете, которые бы любили, когда их обманывают.
У губернатора возникло сильнейшее желание вскочить на ноги, но слабость и плед воспрепятствовали этому.
— Я никого не обманывал. Кроме этого дурака Кидда. Я никогда бы…
— А где тогда алмаз «Посланец небес»?
— Сколько раз можно повторять: этот идиот Кидд пытался выдать за алмаз кусок горного хрусталя, ограненный водой. Он верил, что у него в руках драгоценность.
— Я не знаю, кто он, капитан Кидд, идиот или дурак. И в том и в другом случае он не смог бы один придумать такой хитроумный план, в результате исполнения которого знаменитый алмаз оказался исключительной собственностью лорда Белломонта.
Губернатор выпучил свои мутноватые глаза на говорливого наглеца:
— Не верю!
— Что значит — не верю, милорд?
— Не верю, что вы можете говорить это всерьез. Чтобы я стал обманывать, причем так убого! Подсовывать какой-то хрусталь вместо алмаза!
Секретарь премьера дослушал эту речь, выражение его лица не менялось при этом.
Хемп бесшумно приблизился к креслу и осторожно вручил господину чашку с раскаленным бульоном.
Подождав, когда камердинер удалится, Аткинсон сказал:
— Оставим эти бесполезные препирательства. Будем говорить исключительно о деле. Довожу до вашего сведения, что все ваши долговые обязательства, а это более семидесяти тысяч фунтов, как вам должно быть известно, скуплены одним лицом. И если к завтрашнему утру у вас не появится разумный план решения алмазного вопроса, то все расписки будут представлены в суд. Вы отправитесь в долговую тюрьму, а все ваши поместья пойдут с молотка.
Секретарь премьера поклонился и быстро пошел к выходу. Губернатор остался сидеть с открытым ртом. Так он сидел довольно долго, медлительный Хемп успел сходить в прихожую и вернуться с сообщением, что его высокопревосходительство желает видеть некий господин.
— Кто он?
— Его зовут Кидд, милорд.
Отец капитана, Генри Кидд, ожидавший в прихожей, услышал истошный вопль сановника. Если бы он был плохо воспитан и решился приотворить дверь и заглянуть внутрь, то увидел бы, как лорд Белломонт бьется в кресле и пытается сорвать с себя рыжее шотландское одеяло, пропитанное раскаленным куриным бульоном.
Базир внимательно посмотрел по сторонам и удовлетворенно улыбнулся.
Это было то самое место!
Каменистая площадка перед отвесной, поросшей мхом скалой и небольшой водопад справа.
Базир был горд собой. Хвала Всевышнему, вложившему в его голову столь терпеливый и проницательный ум. Прочно держа в памяти все то, что удалось выведать у самого Кидда во время бесконечных душеспасительных разговоров, Базир волею случая столкнулся в бомбейском порту с двумя матросами, ходившими вместе с капитаном Каллифордом во Французскую бухту за сундуком Леруа. Сначала они не хотели откровенничать. Тогда он пригрозил, что сдаст их местным могольским стражникам.
Угроза подействовала.
Языки развязались, и скоро у Базира была полная картина того места, где, по его представлениям, должен был находиться «Посланец небес».
Судя по сведениям, дошедшим из Лондона о судебном процессе над капитаном Киддом, до английской столицы камень не добрался.
Возможно, он затерялся где-нибудь в пути, но Базир фанатически верил в то, что знаменитый алмаз не покидал того пристанища, в которое его определил капитан Леруа. И пристанище это не могло находиться нигде, кроме как на Мадагаскаре.
Но Мадагаскар велик.
Матросы Каллифорда, естественно, ничего не знали о камне, они лишь рассказали, где хранился сундук с деньгами.
Не так уж мало.
Судя по рассказам Кидда, алмаз не далеко ушел от золота.
Много раз Базиру удавалось подвести своего «друга» к тому месту в рассказе, где происходило убийство Леруа. Кидд охотно описывал наконечник стрелы, вылезший изо рта француза, но дальше этого не шел.
О том, что случилось с камнем, он молчал.
От непрерывных размышлений на эту тему у Базира болела голова и пропал аппетит. Не раз он приходил в отчаяние. Сто раз давал себе обещание не думать о камне.
Напрасно.
Решение, как это часто бывает, пришло во сне.
Базир увидел во сне водопад.
Он проснулся такой мокрый от пота, как будто водопад не снился ему, а изливался на него наяву.
Не в силах сдержать чувства, Базир радостно и продолжительно возопил.
То же самое он сделал, отыскав реальный водопад. Эхо его вопля потыкалось среди камней и затихло.
Базир для начала прошел в левую часть каменной площадки и там сразу же отыскал расщелину в скале и увидел множество валунов рядом с нею. Несомненно, это было место захоронения сундука с монетами.
С лица мусульманина не сходила мудрая, снисходительная улыбка. Воистину стоит пожалеть тех, кто кидается на малую добычу, не зная, что поблизости скрывается большая.
Аллах по своему усмотрению выбирает тех, кому открыть большую добычу, кому малую, а кого вообще оставить ни с чем.
Базир подошел к водопаду. Прилетавшая сверху струя бесконечно и неустанно пенилась в каменной чаше, на дне которой смутно просматривались какие-то камни.
Как просто, все на виду!
Возможно, многие люди смотрелись в эту чашу, пили воду, умывались, даже забирались с ногами в чашу, чтобы ополоснуться целиком, и никто не знал, что топчут их пятки!
Базир встал на колени, запустил руки по локоть в пену и выгреб наружу сразу целую груду разных камешков.
Было бы смешно, если бы «Посланец небес» явился по первому зову.
Руки снова окунулись и снова что-то выгребли.
Так продолжалось не менее десяти раз. Наконец Базир почувствовал усталость и решил сбросить халат, стеснявший его движения. Он, стоя на коленях, стащил его, обернулся, чтобы отбросить…
За спиной у него стояло не менее десятка человек, полуголых, темнокожих, с разрисованными физиономиями и вытянутыми вперед копьями.
Они стояли так же бесшумно, как и появились.
Базир многое успел за первые несколько секунд этой неожиданной встречи. Успел испугаться, успел обрадоваться, что камень все еще находится там, в чаше, успел подумать, что с дикарями надо вести себя как можно увереннее. Кидда ведь они, именно они самые сделали своим богом!
И Базир повел себя так, как должен был, по его представлениям, вести себя бог.
Он встал в гордую позу и обрушил на молчаливых копьеносцев поток португальской брани. Среди многих национальных школ этого искусства, знакомых бывшему суратскому чиновнику, португальская считалась наиболее радикальной.
Божественная карьера Базира оказалась очень короткой.
То ли оттого, что дикари абсолютно не понимали по-португальски, то ли оттого, что понимали слишком хорошо, они кинулись на мусульманина, мгновенно связали и в полной тишине потащили в чащу.
Базир был доставлен в ту самую деревню, где много лет назад побывал капитан Кидд.
За это время внешние следы разгрома и пожара были устранены, но в душах аборигенов они остались. Можно сказать, что те раны до сих пор еще кровоточили.
Успели сложиться предания о том страшном дне, когда на деревню неведомо откуда обрушилось целое полчище демонов, изрыгающих огонь. Детям завещалось всегда и везде избегать встречи с демонами, женщинам запрещалось на них смотреть, а мужчинам полагалось истреблять их нещадно, если будет такая возможность.
И вот один попался.
Он был не так страшен, как те, прежние, демоны, он изрыгал не огонь, а ядовитую слюну и потоки слез. Он был жалок, он был бессилен, он был отвратителен, но он был демон.
Как и требовало предание, он был казнен.
Но не просто так, а с соблюдением всех полагающихся церемоний.
Его оттащили к хижине жреца, привязали к столбу, обложили вязанками хвороста.
Из хижины вышел жрец, он был не так живописен, как тот, прежний, и он был молод. Но интересно было не это, а то, что он нес в руках.
Жезл.
На верхушке украшенной резьбой палки из статирного дерева был укреплен большой, сверкающий на солнце камень.
Несмотря на ужас своего положения, Базир этот камень узнал.
«Посланец небес»!
Это было последнее, что он увидел на этом свете.
Жрец взмахнул жезлом и ударил Базира его концом в лоб.
Дикари были не настолько свирепы, чтобы сжигать человека (или демона) живьем. Сначала они сочли нужным лишить его сознания.
— Ну что, что это такое? Это не смертельно? Да отвечайте же, черт вас подери!!!
Миссис Джонсон-Кидд стояла посреди своей спальни, перед нею на коленях поместился мистер Джонсон, лучший лекарь Нью-Йорка. Он держал миссис Джонсон-Кидд за бедра, а щекой припал к животу.
Происходящее не имело ничего общего с любовной лаской.
Это был медицинский осмотр.
После известных событий, приведших к печальной и, как многие считали, позорной кончине капитана Кидда, мистер Джонсон отдалился от своей пациентки. Сейчас не время подробно разбирать причины, по которым это произошло. Отчасти по необходимости соблюсти приличия, отчасти из нежелания видеть человека, делить ложе с которым означало делить неприятные воспоминания.
Одним словом, около полутора месяцев старые друзья не виделись.
Однажды случилось так, что миссис Джонсон послала за своим прежним врачом.
Увидев лекаря, она предупредила, что рассчитывает использовать его лишь в профессиональном качестве.
Мистер Джонсон выказал такую готовность. Вдова капитана была не только хорошая любовница, но и хорошая клиентка.
Жалобы были жалкие. Какая-то тошнота. Какие-то головокружения.
Дурные сны.
Доктор прописал успокаивающие порошки и обещал навестить больную на следующий день.
Порошки помогли вроде бы от тошноты. Но ничего не могли поделать со снами.
Миссис Джонсон каждый раз просыпалась с криком, ничего толком из увиденного во сне вспомнить не могла, но была уверена, что видела нечто ужасное.
Она сделалась нервной, раздражительной, потеряла аппетит.
Нервы, успокаивал ее доктор и советовал закатить хороший пикник. Тем более что с деньгами, полученными от графа Белломонта, ее состояние весьма округлилось и приосанилось.
Вдове не хотелось пикников.
Она бродила по саду, распекала слуг и капризничала за столом.
Однажды во время беседы со своим врачом она у него на глазах съела не поморщившись целый дикий апельсин. Фрукт в несколько раз более кислый, чем обыкновенный лимон.
И только тут у врача зашевелилось в голове некое сомнение…
— Позвольте, я вас осмотрю.
Он послушал больную, еще раз расспросил о всех ее ощущениях.
— Ну что со мной, что? Я умру?
Мистер Джонсон посмотрел на кожуру апельсина, лежавшую на маленьком серебряном подносе у локтя больной.
— Почему вы молчите, мне страшно! Скажите что-нибудь, или я…
— Вы беременны.
— Этого не может быть!
— Тем не менее это так.
— Говорю вам, я бесплодна. За это меня и ценили в том заведении, во Франции. Я никогда ни от кого не беременела, зарубите это себе на носу.
Мистер Джонсон погладил свою внушительную, мужественную горбинку на носу.
— Да мне и не от кого забеременеть. Последний раз я спала с… — По лицу миссис Джонсон пролетела стая красных пятен. Доктор деликатно покашлял. Камилла повернула к нему лицо с выпученными глазами:
— Это что же, я беременна от него?!
— Если мужчина спит со своей женой так редко, то у него скапливаются силы, способные преодолеть любое бесплодие. Возьмите хотя бы Библию.
Доктор не знал, какое именно место из священной книги он приводит в пример, да его пациентке в этот момент было не до книжных примеров.
Она грохнулась в обморок.
На протяжении дальнейшей беременности это с ней случалось часто.
Рожать она не хотела, она боялась рожать, утверждая, что эти роды ее убьют.
Врачи Нью-Йорка отказывались ей помогать в деле освобождения от плода. Слишком все далеко зашло.
— Пусть лучше ее убьют роды, чем я, — сказал как-то один врачеватель другому.
Камилла сделалась мрачна и замкнута.
Она почти никого не принимала.
За две недели до разрешения она пригласила к себе мистера Ливингстона и попросила, чтобы он позаботился о ребенке после того, как ее не станет.
— Я не хочу, чтобы он попал в руки родни моего первого мужа.
Ливингстон, постаревший, поседевший, казавшийся все еще бодрым человеком, несмотря на затаенную тоску в глазах, не стал говорить вдове капитана увещевательных речей. Он просто обещал позаботиться о ребенке.
22 января 1702 года Камилла Джонсон-Кидд умерла в тяжелых родах. В результате тех же родов появился на свет мальчик, которого мистер Ливингстон назвал Уильямом.
Почти никто не догадался, в честь кого он так назван.
Сразу по завершении дела капитана Кидда он собирался отплыть в Нью-Йорк, но план этот расстроился. Жесточайший жар свалил губернатора в постель. Больше недели он находился в опасной близости от той пропасти, из которой нет возврата.
Наконец усилия лучших лондонских врачей дали свои результаты.
Его высокопревосходительство начал поправляться.
Мы застаем его в тот момент, когда он сидит в кресле перед камином в своем лондонском особняке. Ноги его укутаны шотландским пледом, в слабых желтых пальцах он держит чашку куриного бульона.
Несмотря на то что отвратительное, липкое дело прикончено и отринуто в небытие, несмотря на то что простуда побеждена и здоровье, по словам лекарей, должно очень быстро пойти на поправку, настроение у губернатора отвратительное.
И оно еще больше ухудшилось, когда массивный, медлительный камердинер, наклонившись к желтоватому уху Белломонта, прошептал сквозь усы:
— Мистер Аткинсон, милорд.
Его превосходительство дернулся, несколько капель бульона упало на клетчатое колено.
— Уберите это, Хемп. Он совсем остыл.
— С вашего позволения, я принесу вам горячий, милорд.
— Да, погорячее, как можно горячее, я никак не могу согреться, Хемп.
— Слушаюсь, милорд,
Аткинсон, двадцатисемилетний лощеный хлыщ с отвратительной всепонимающей улыбкой на пухлом личике, самоуверенно вошел в кабинет. Всем своим видом он говорил, что ему приходилось бывать и не в таких кабинетах.
Секретари премьер-министров — самые наглые люди на свете, подумал лорд Белломонт.
— Приветствую вас, милорд. Рад видеть ваше высокопревосходительство в добром здравии.
— Глупое присловье, — сердито ответил Белломонт, — как будто бывает недоброе здравие.
Аткинсон весело рассмеялся:
— Очень мило, я пущу эту шутку в клубе.
— Только не забывайте ссылаться, Аткинсон.
Молодой человек мгновенно сделался серьезен.
— Разумеется, милорд. Я ведь известен тем, что всегда и за все плачу сполна и стараюсь не делать долгов. По крайней мере таких, какие не могу отдать.
— Что вы имеете в виду, сэр?
Секретарь премьера стоял, опираясь изящным, обтянутым черным камзолом локтем на каминную доску, поза как бы говорила о том, что они с пламенем в камине приятели.
— Я здесь не по собственному наитию, милорд. Меня послали к вам. Послали сказать, что дело, которое вы почитаете закрытым, таковым не является.
Вот почему лорд Белломонт хотел отплыть в Новый Свет как можно скорее, чтобы оттянуть этот разговор. И провести его на той территории, где бы он чувствовал себя в безопасности.
Аткинсон тем временем продолжал:
— Я понимаю, вас мучат неприятные видения. Тело Кидда все еще не захоронено, то, что от него осталось, висит на цепях у стен Тауэра, но жизнь, в частности финансовая жизнь, продолжается.
Губернатор Нью-Йорка закрыл глаза.
— Вы прекрасно помните, что сумма, внесенная моими контрагентами в так называемый исполнительский фонд, составила двадцать тысяч фунтов. С учетом минимального банковского процента за два года она выросла до тридцати шести тысяч.
— Но ведь вашим… контрагентам должно быть известно, что я тоже на этом деле только потерял. Шесть тысяч. Мы же были партнерами, предприятие оказалось убыточным…
Открыв глаза, Белломонт увидел, что Аткинсон улыбается. Улыбается как человек, который все аргументы собеседника знает наперед и заранее с ними не согласен.
— …Кроме того, дополнительные траты. Одна миссис Джонсон высосала из меня две с половиной тысячи.
Аткинсон продолжал улыбаться.
— Если приплюсовать сюда мелкие издержки и мои треволнения, то возникает сумма… Да чему вы, дьявол вас раздери, улыбаетесь?!
— Милорд, чтобы не мучить вас длинными речами, я скажу вам только одно. Тем людям, что меня послали…
— Да что вы тут играете в таинственность, мне отлично известны имена тех, кто вас послал! Я с ними…
— Вы хотите сказать, были друзьями?
— Да.
— Вот видите, вы сами признали, что ваши особые отношения с этими высокопоставленными джентльменами — в прошлом.
— В прошлом?
— Чему вы удивляетесь? Нет таких людей на свете, которые бы любили, когда их обманывают.
У губернатора возникло сильнейшее желание вскочить на ноги, но слабость и плед воспрепятствовали этому.
— Я никого не обманывал. Кроме этого дурака Кидда. Я никогда бы…
— А где тогда алмаз «Посланец небес»?
— Сколько раз можно повторять: этот идиот Кидд пытался выдать за алмаз кусок горного хрусталя, ограненный водой. Он верил, что у него в руках драгоценность.
— Я не знаю, кто он, капитан Кидд, идиот или дурак. И в том и в другом случае он не смог бы один придумать такой хитроумный план, в результате исполнения которого знаменитый алмаз оказался исключительной собственностью лорда Белломонта.
Губернатор выпучил свои мутноватые глаза на говорливого наглеца:
— Не верю!
— Что значит — не верю, милорд?
— Не верю, что вы можете говорить это всерьез. Чтобы я стал обманывать, причем так убого! Подсовывать какой-то хрусталь вместо алмаза!
Секретарь премьера дослушал эту речь, выражение его лица не менялось при этом.
Хемп бесшумно приблизился к креслу и осторожно вручил господину чашку с раскаленным бульоном.
Подождав, когда камердинер удалится, Аткинсон сказал:
— Оставим эти бесполезные препирательства. Будем говорить исключительно о деле. Довожу до вашего сведения, что все ваши долговые обязательства, а это более семидесяти тысяч фунтов, как вам должно быть известно, скуплены одним лицом. И если к завтрашнему утру у вас не появится разумный план решения алмазного вопроса, то все расписки будут представлены в суд. Вы отправитесь в долговую тюрьму, а все ваши поместья пойдут с молотка.
Секретарь премьера поклонился и быстро пошел к выходу. Губернатор остался сидеть с открытым ртом. Так он сидел довольно долго, медлительный Хемп успел сходить в прихожую и вернуться с сообщением, что его высокопревосходительство желает видеть некий господин.
— Кто он?
— Его зовут Кидд, милорд.
Отец капитана, Генри Кидд, ожидавший в прихожей, услышал истошный вопль сановника. Если бы он был плохо воспитан и решился приотворить дверь и заглянуть внутрь, то увидел бы, как лорд Белломонт бьется в кресле и пытается сорвать с себя рыжее шотландское одеяло, пропитанное раскаленным куриным бульоном.
Базир внимательно посмотрел по сторонам и удовлетворенно улыбнулся.
Это было то самое место!
Каменистая площадка перед отвесной, поросшей мхом скалой и небольшой водопад справа.
Базир был горд собой. Хвала Всевышнему, вложившему в его голову столь терпеливый и проницательный ум. Прочно держа в памяти все то, что удалось выведать у самого Кидда во время бесконечных душеспасительных разговоров, Базир волею случая столкнулся в бомбейском порту с двумя матросами, ходившими вместе с капитаном Каллифордом во Французскую бухту за сундуком Леруа. Сначала они не хотели откровенничать. Тогда он пригрозил, что сдаст их местным могольским стражникам.
Угроза подействовала.
Языки развязались, и скоро у Базира была полная картина того места, где, по его представлениям, должен был находиться «Посланец небес».
Судя по сведениям, дошедшим из Лондона о судебном процессе над капитаном Киддом, до английской столицы камень не добрался.
Возможно, он затерялся где-нибудь в пути, но Базир фанатически верил в то, что знаменитый алмаз не покидал того пристанища, в которое его определил капитан Леруа. И пристанище это не могло находиться нигде, кроме как на Мадагаскаре.
Но Мадагаскар велик.
Матросы Каллифорда, естественно, ничего не знали о камне, они лишь рассказали, где хранился сундук с деньгами.
Не так уж мало.
Судя по рассказам Кидда, алмаз не далеко ушел от золота.
Много раз Базиру удавалось подвести своего «друга» к тому месту в рассказе, где происходило убийство Леруа. Кидд охотно описывал наконечник стрелы, вылезший изо рта француза, но дальше этого не шел.
О том, что случилось с камнем, он молчал.
От непрерывных размышлений на эту тему у Базира болела голова и пропал аппетит. Не раз он приходил в отчаяние. Сто раз давал себе обещание не думать о камне.
Напрасно.
Решение, как это часто бывает, пришло во сне.
Базир увидел во сне водопад.
Он проснулся такой мокрый от пота, как будто водопад не снился ему, а изливался на него наяву.
Не в силах сдержать чувства, Базир радостно и продолжительно возопил.
То же самое он сделал, отыскав реальный водопад. Эхо его вопля потыкалось среди камней и затихло.
Базир для начала прошел в левую часть каменной площадки и там сразу же отыскал расщелину в скале и увидел множество валунов рядом с нею. Несомненно, это было место захоронения сундука с монетами.
С лица мусульманина не сходила мудрая, снисходительная улыбка. Воистину стоит пожалеть тех, кто кидается на малую добычу, не зная, что поблизости скрывается большая.
Аллах по своему усмотрению выбирает тех, кому открыть большую добычу, кому малую, а кого вообще оставить ни с чем.
Базир подошел к водопаду. Прилетавшая сверху струя бесконечно и неустанно пенилась в каменной чаше, на дне которой смутно просматривались какие-то камни.
Как просто, все на виду!
Возможно, многие люди смотрелись в эту чашу, пили воду, умывались, даже забирались с ногами в чашу, чтобы ополоснуться целиком, и никто не знал, что топчут их пятки!
Базир встал на колени, запустил руки по локоть в пену и выгреб наружу сразу целую груду разных камешков.
Было бы смешно, если бы «Посланец небес» явился по первому зову.
Руки снова окунулись и снова что-то выгребли.
Так продолжалось не менее десяти раз. Наконец Базир почувствовал усталость и решил сбросить халат, стеснявший его движения. Он, стоя на коленях, стащил его, обернулся, чтобы отбросить…
За спиной у него стояло не менее десятка человек, полуголых, темнокожих, с разрисованными физиономиями и вытянутыми вперед копьями.
Они стояли так же бесшумно, как и появились.
Базир многое успел за первые несколько секунд этой неожиданной встречи. Успел испугаться, успел обрадоваться, что камень все еще находится там, в чаше, успел подумать, что с дикарями надо вести себя как можно увереннее. Кидда ведь они, именно они самые сделали своим богом!
И Базир повел себя так, как должен был, по его представлениям, вести себя бог.
Он встал в гордую позу и обрушил на молчаливых копьеносцев поток португальской брани. Среди многих национальных школ этого искусства, знакомых бывшему суратскому чиновнику, португальская считалась наиболее радикальной.
Божественная карьера Базира оказалась очень короткой.
То ли оттого, что дикари абсолютно не понимали по-португальски, то ли оттого, что понимали слишком хорошо, они кинулись на мусульманина, мгновенно связали и в полной тишине потащили в чащу.
Базир был доставлен в ту самую деревню, где много лет назад побывал капитан Кидд.
За это время внешние следы разгрома и пожара были устранены, но в душах аборигенов они остались. Можно сказать, что те раны до сих пор еще кровоточили.
Успели сложиться предания о том страшном дне, когда на деревню неведомо откуда обрушилось целое полчище демонов, изрыгающих огонь. Детям завещалось всегда и везде избегать встречи с демонами, женщинам запрещалось на них смотреть, а мужчинам полагалось истреблять их нещадно, если будет такая возможность.
И вот один попался.
Он был не так страшен, как те, прежние, демоны, он изрыгал не огонь, а ядовитую слюну и потоки слез. Он был жалок, он был бессилен, он был отвратителен, но он был демон.
Как и требовало предание, он был казнен.
Но не просто так, а с соблюдением всех полагающихся церемоний.
Его оттащили к хижине жреца, привязали к столбу, обложили вязанками хвороста.
Из хижины вышел жрец, он был не так живописен, как тот, прежний, и он был молод. Но интересно было не это, а то, что он нес в руках.
Жезл.
На верхушке украшенной резьбой палки из статирного дерева был укреплен большой, сверкающий на солнце камень.
Несмотря на ужас своего положения, Базир этот камень узнал.
«Посланец небес»!
Это было последнее, что он увидел на этом свете.
Жрец взмахнул жезлом и ударил Базира его концом в лоб.
Дикари были не настолько свирепы, чтобы сжигать человека (или демона) живьем. Сначала они сочли нужным лишить его сознания.
— Ну что, что это такое? Это не смертельно? Да отвечайте же, черт вас подери!!!
Миссис Джонсон-Кидд стояла посреди своей спальни, перед нею на коленях поместился мистер Джонсон, лучший лекарь Нью-Йорка. Он держал миссис Джонсон-Кидд за бедра, а щекой припал к животу.
Происходящее не имело ничего общего с любовной лаской.
Это был медицинский осмотр.
После известных событий, приведших к печальной и, как многие считали, позорной кончине капитана Кидда, мистер Джонсон отдалился от своей пациентки. Сейчас не время подробно разбирать причины, по которым это произошло. Отчасти по необходимости соблюсти приличия, отчасти из нежелания видеть человека, делить ложе с которым означало делить неприятные воспоминания.
Одним словом, около полутора месяцев старые друзья не виделись.
Однажды случилось так, что миссис Джонсон послала за своим прежним врачом.
Увидев лекаря, она предупредила, что рассчитывает использовать его лишь в профессиональном качестве.
Мистер Джонсон выказал такую готовность. Вдова капитана была не только хорошая любовница, но и хорошая клиентка.
Жалобы были жалкие. Какая-то тошнота. Какие-то головокружения.
Дурные сны.
Доктор прописал успокаивающие порошки и обещал навестить больную на следующий день.
Порошки помогли вроде бы от тошноты. Но ничего не могли поделать со снами.
Миссис Джонсон каждый раз просыпалась с криком, ничего толком из увиденного во сне вспомнить не могла, но была уверена, что видела нечто ужасное.
Она сделалась нервной, раздражительной, потеряла аппетит.
Нервы, успокаивал ее доктор и советовал закатить хороший пикник. Тем более что с деньгами, полученными от графа Белломонта, ее состояние весьма округлилось и приосанилось.
Вдове не хотелось пикников.
Она бродила по саду, распекала слуг и капризничала за столом.
Однажды во время беседы со своим врачом она у него на глазах съела не поморщившись целый дикий апельсин. Фрукт в несколько раз более кислый, чем обыкновенный лимон.
И только тут у врача зашевелилось в голове некое сомнение…
— Позвольте, я вас осмотрю.
Он послушал больную, еще раз расспросил о всех ее ощущениях.
— Ну что со мной, что? Я умру?
Мистер Джонсон посмотрел на кожуру апельсина, лежавшую на маленьком серебряном подносе у локтя больной.
— Почему вы молчите, мне страшно! Скажите что-нибудь, или я…
— Вы беременны.
— Этого не может быть!
— Тем не менее это так.
— Говорю вам, я бесплодна. За это меня и ценили в том заведении, во Франции. Я никогда ни от кого не беременела, зарубите это себе на носу.
Мистер Джонсон погладил свою внушительную, мужественную горбинку на носу.
— Да мне и не от кого забеременеть. Последний раз я спала с… — По лицу миссис Джонсон пролетела стая красных пятен. Доктор деликатно покашлял. Камилла повернула к нему лицо с выпученными глазами:
— Это что же, я беременна от него?!
— Если мужчина спит со своей женой так редко, то у него скапливаются силы, способные преодолеть любое бесплодие. Возьмите хотя бы Библию.
Доктор не знал, какое именно место из священной книги он приводит в пример, да его пациентке в этот момент было не до книжных примеров.
Она грохнулась в обморок.
На протяжении дальнейшей беременности это с ней случалось часто.
Рожать она не хотела, она боялась рожать, утверждая, что эти роды ее убьют.
Врачи Нью-Йорка отказывались ей помогать в деле освобождения от плода. Слишком все далеко зашло.
— Пусть лучше ее убьют роды, чем я, — сказал как-то один врачеватель другому.
Камилла сделалась мрачна и замкнута.
Она почти никого не принимала.
За две недели до разрешения она пригласила к себе мистера Ливингстона и попросила, чтобы он позаботился о ребенке после того, как ее не станет.
— Я не хочу, чтобы он попал в руки родни моего первого мужа.
Ливингстон, постаревший, поседевший, казавшийся все еще бодрым человеком, несмотря на затаенную тоску в глазах, не стал говорить вдове капитана увещевательных речей. Он просто обещал позаботиться о ребенке.
22 января 1702 года Камилла Джонсон-Кидд умерла в тяжелых родах. В результате тех же родов появился на свет мальчик, которого мистер Ливингстон назвал Уильямом.
Почти никто не догадался, в честь кого он так назван.
КРАТКИЙ СЛОВАРЬ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ
Анкерок — бочонок с водой.
Бакштаг — натянутый канат, поддерживающий мачту с кормовой стороны.
Бар — песчаная подводная отмель, образуется в море на некотором расстоянии от устья реки.
Бейдевинд — курс парусного судна относительно ветра, когда его направление составляет с направлением судна угол меньше 90°.
Бизань — нижний косой парус на бизань-мачте, последней, третьей мачте трехмачтового корабля.
Брас — снасть, служащая для поворота реи.
Бриг — двухмачтовое парусное судно.
Бушприт — горизонтальный или наклонный брус, выступающий впереди форштевня и служащий для вынесения вперед носовых парусов.
Ванты — оттяжки из стальных или пеньковых тросов, которыми производится боковое крепление мачт, стеньг или брам-стеньг.
Верповать — передвигать судно с помощью малого якоря — верпа, его перевозят на шлюпках, а потом подтягивают к нему судно.
Вертлюжная пушка — пушка, вращающаяся на специальной установке — вертлюге.
Вымбовка — рычаг шпиля (ворота, служащего для подъема якоря).
Гакаборт — верхняя часть кормовой оконечности судна.
Галион — большое трехмачтовое судно особо прочной постройки, снабженное тяжелой артиллерией. Эти суда служили для перевозки товаров и драгоценностей из испанских и португальских колоний в Европу (XV-XVII вв. ).
Галс — направление движения судна относительно ветра.
Гандшпуг — рычаг для подъема тяжестей.
Гафель — перекладина, к которой прикрепляется верхняя кромка косого паруса.
Гик — горизонтальный шест, по которому натягивается нижняя кромка косого паруса.
Гинея — английская монета.
Грот — самый нижний парус на второй от носа мачте (грот-мачте).
Испанское море — старое название юго-восточной части Карибского моря,
Кабельтов — морская мера длины, равная 185, 2 метра.
Камбуз — корабельная кухня.
Капер — судно, владельцы которого занимались в море захватом торговых судов (XVI-XVIII вв. ).
Квадрант — угломерный инструмент для измерения высот небесных светил и солнца. Применялся в старину, до изобретения более совершенных приборов.
Квартердек — приподнятая часть верхней палубы судна в кормовой части.
Кильватерная струя — след, остающийся на воде позади идущего судна.
Кливер — косой парус перед фок-мачтой.
Кильсон — брус на дне корабля, идущий параллельно килю.
Кордегардия — помещение для военного караула, а также для содержания арестованных под стражей.
Кренговать — положить судно на бок для починки боков и киля.
Крюйс-марс — наблюдательная площадка на бизань-мачте, кормовой мачте судна.
Кулеврина — старинное длинноствольное орудие.
Лаг — простейший прибор для определения пройденного судном расстояния.
Люггер — небольшое парусное судно.
Нок-рея — оконечность реев, гафелей, бушприта и вообще всех горизонтальных или наклонных рангоутных деревянных частей на судне.
Нирал — снасть для спуска парусов.
Оверштаг — поворот парусного судна против линии ветра с одного курса на другой.
Пиастр, дублон, реал, мараведис — старинные испанские и мавританские монеты.
Планшир — брус, проходящий поверх фальшборта судна. Полубак или бак — носовая часть верхней палубы судна. Порты — отверстия в борту судна для пушечных стволов.
Рангоут — совокупность деревянных частей оснащения судна, предназначенных для постановки парусов, сигнализации (мачты, реи, гики и т. д. ).
Рея — поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.
Румпель — рычаг для управления рулем.
Салинг — верхняя перекладина на мачте, состоящая из двух частей.
Скула — место наиболее крутого изгиба борта, переходящего в носовую или кормовую часть.
Стеньга — рангоутное дерево, служащее продолжением мачты; брам-стеньга — продолжение стеньги.
Сходный тамбур — помещение, в которое выходит трап — лестница, ведущая в трюм.
Табанить — грести назад.
Такелаж — все снасти на судне, служащие для укрепления рангоута и управления парусами.
Траверз — направление, перпендикулярное направлению курса судна.
Утлегарь — рангоутное дерево, являющееся продолжением бушприта.
Фальшборт — легкая обшивка борта судна выше верхней палубы.
Фал — веревка, при помощи которой поднимают на судах паруса, реи, сигнальные огни и т. п.
Фартинг — мелкая английская монета.
Фелука (фелюга) — узкое парусное судно, которое может идти на веслах.
Фок-зеил — нижний прямой парус фок-мачты, первой мачты корабля.
Форштевень — носовая оконечность судна, продолжение киля.
Фут — мера длины, равная 30, 48 см.
Шканцы. — палуба в кормовой части парусного корабля.
Шкот — снасть для управления нижним концом паруса, а также растяжки паруса по рею или гику.
Шпигат — отверстие в фальшборте или в палубной настилке для удаления воды с палубы.
Шпиль — ворот, на который наматывается якорный канат.
Штаг — снасть, поддерживающая мачту.
Шлюп — одномачтовое морское судно.
Шкафут — широкие доски, уложенные вдоль бортов. Служили для прохода с бака на квартердек (или шканцы).
Юферс — блок для натягивания вант.
Ярд— английская мера длины, равная 3 футам; около 91 см.
Бакштаг — натянутый канат, поддерживающий мачту с кормовой стороны.
Бар — песчаная подводная отмель, образуется в море на некотором расстоянии от устья реки.
Бейдевинд — курс парусного судна относительно ветра, когда его направление составляет с направлением судна угол меньше 90°.
Бизань — нижний косой парус на бизань-мачте, последней, третьей мачте трехмачтового корабля.
Брас — снасть, служащая для поворота реи.
Бриг — двухмачтовое парусное судно.
Бушприт — горизонтальный или наклонный брус, выступающий впереди форштевня и служащий для вынесения вперед носовых парусов.
Ванты — оттяжки из стальных или пеньковых тросов, которыми производится боковое крепление мачт, стеньг или брам-стеньг.
Верповать — передвигать судно с помощью малого якоря — верпа, его перевозят на шлюпках, а потом подтягивают к нему судно.
Вертлюжная пушка — пушка, вращающаяся на специальной установке — вертлюге.
Вымбовка — рычаг шпиля (ворота, служащего для подъема якоря).
Гакаборт — верхняя часть кормовой оконечности судна.
Галион — большое трехмачтовое судно особо прочной постройки, снабженное тяжелой артиллерией. Эти суда служили для перевозки товаров и драгоценностей из испанских и португальских колоний в Европу (XV-XVII вв. ).
Галс — направление движения судна относительно ветра.
Гандшпуг — рычаг для подъема тяжестей.
Гафель — перекладина, к которой прикрепляется верхняя кромка косого паруса.
Гик — горизонтальный шест, по которому натягивается нижняя кромка косого паруса.
Гинея — английская монета.
Грот — самый нижний парус на второй от носа мачте (грот-мачте).
Испанское море — старое название юго-восточной части Карибского моря,
Кабельтов — морская мера длины, равная 185, 2 метра.
Камбуз — корабельная кухня.
Капер — судно, владельцы которого занимались в море захватом торговых судов (XVI-XVIII вв. ).
Квадрант — угломерный инструмент для измерения высот небесных светил и солнца. Применялся в старину, до изобретения более совершенных приборов.
Квартердек — приподнятая часть верхней палубы судна в кормовой части.
Кильватерная струя — след, остающийся на воде позади идущего судна.
Кливер — косой парус перед фок-мачтой.
Кильсон — брус на дне корабля, идущий параллельно килю.
Кордегардия — помещение для военного караула, а также для содержания арестованных под стражей.
Кренговать — положить судно на бок для починки боков и киля.
Крюйс-марс — наблюдательная площадка на бизань-мачте, кормовой мачте судна.
Кулеврина — старинное длинноствольное орудие.
Лаг — простейший прибор для определения пройденного судном расстояния.
Люггер — небольшое парусное судно.
Нок-рея — оконечность реев, гафелей, бушприта и вообще всех горизонтальных или наклонных рангоутных деревянных частей на судне.
Нирал — снасть для спуска парусов.
Оверштаг — поворот парусного судна против линии ветра с одного курса на другой.
Пиастр, дублон, реал, мараведис — старинные испанские и мавританские монеты.
Планшир — брус, проходящий поверх фальшборта судна. Полубак или бак — носовая часть верхней палубы судна. Порты — отверстия в борту судна для пушечных стволов.
Рангоут — совокупность деревянных частей оснащения судна, предназначенных для постановки парусов, сигнализации (мачты, реи, гики и т. д. ).
Рея — поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.
Румпель — рычаг для управления рулем.
Салинг — верхняя перекладина на мачте, состоящая из двух частей.
Скула — место наиболее крутого изгиба борта, переходящего в носовую или кормовую часть.
Стеньга — рангоутное дерево, служащее продолжением мачты; брам-стеньга — продолжение стеньги.
Сходный тамбур — помещение, в которое выходит трап — лестница, ведущая в трюм.
Табанить — грести назад.
Такелаж — все снасти на судне, служащие для укрепления рангоута и управления парусами.
Траверз — направление, перпендикулярное направлению курса судна.
Утлегарь — рангоутное дерево, являющееся продолжением бушприта.
Фальшборт — легкая обшивка борта судна выше верхней палубы.
Фал — веревка, при помощи которой поднимают на судах паруса, реи, сигнальные огни и т. п.
Фартинг — мелкая английская монета.
Фелука (фелюга) — узкое парусное судно, которое может идти на веслах.
Фок-зеил — нижний прямой парус фок-мачты, первой мачты корабля.
Форштевень — носовая оконечность судна, продолжение киля.
Фут — мера длины, равная 30, 48 см.
Шканцы. — палуба в кормовой части парусного корабля.
Шкот — снасть для управления нижним концом паруса, а также растяжки паруса по рею или гику.
Шпигат — отверстие в фальшборте или в палубной настилке для удаления воды с палубы.
Шпиль — ворот, на который наматывается якорный канат.
Штаг — снасть, поддерживающая мачту.
Шлюп — одномачтовое морское судно.
Шкафут — широкие доски, уложенные вдоль бортов. Служили для прохода с бака на квартердек (или шканцы).
Юферс — блок для натягивания вант.
Ярд— английская мера длины, равная 3 футам; около 91 см.