Пратчетт Терри. Монстрячий взвод

   Была и более светлая сторона. У них могла быть власть, но приказы отдавала генерал Фрок. А генерал Фрок могла отдавать приказы, но можно было допустить, что старший сержант Джекрам предвидел их.
   И может, именно поэтому Шафти попросила Полли и Тонк пойти с ней, и их провели в комнату, где напротив пары стражников стоял робкий молодой человек по имени Джонни, с белыми волосами, и синими глазами, и золотой серьгой, а его штаны были спущены до колен на случай, если Шафти захочет проверить и другую его особую примету.
   Один его глаз был закрыт черной повязкой.
   — Это он? — спросила майор Клогстон, которая, прислонившись к стене, ела яблоко. — Генерал просил передать, что вам будет выдано приданое в пять сотен крон, с поздравлениями от армии.
   Услышав это, Джонни просиял. Шафти долго смотрела на него.
   — Нет, — сказала она, наконец, отворачиваясь. — Это не он.
   Джонни открыл было рот, но Полли рявкнула:
   — Никто не разрешал тебе говорить, рядовой! — И, такой уж был день, он захлопнул его.
   — Боюсь, он единственный кандидат, — произнесла Клогстон. — У нас довольно много серег, светлых волос, голубых глаз и Джонни — и, как ни странно, значительное число карбункулов. Но он единственный, у кого есть все сразу. Ты уверена?
   — Определенно, — ответила Шафти, смотря на парня. — Моего Джонни, должно быть, убили.
   Клогстон подошла ближе и понизила голос.
   — В таком случае, эм, генерал неофициально сказала, могут быть устроены свидетельство о браке, кольцо и пенсия вдовы.
   — Она может это? — прошептала Полли.
   — Для одной из вас? Сегодня? Вы будете удивлены, что может быть сделано, — произнесла Клогстон. — Не думайте о ней слишком плохо. Она желает добра. Она очень практичный человек.
   — Нет, — отозвалась Шафти. — Я… это… ну, нет. Благодарю, но нет.
   — Ты уверена? — спросила Полли.
   — Абсолютно, — дерзко ответила Шафти. Поскольку по натуре своей она не была дерзким человеком, то у нее получилось не так, как она хотела, или как должно было быть, интонации получились как у страдающего геморроем, но она хотя бы попыталась.
   Клогстон отступила назад.
   — Ну, если ты уверена, рядовой. Вполне справедливо. Уведите его, сержант.
   — Подождите минуточку, — остановила ее Шафти. Она подошла к изумленному Джонни, встала перед ним и, протянув руку, сказала: — Прежде чем они тебя уведут, отдай мне мои шесть пенсов, сукин сын!
   Полли протянула руку Клогстону, та ее пожала и улыбнулась. Была одержана еще одна маленькая победа. А когда начинается оползень, катится любой, даже квадратный, камешек.
   Полли шла к довольно большой камере, из которой сделали казарму для женщин, или, по крайней мере, для официально признанных женщин. Люди, взрослые мужчины, наперегонки несли в нее подушки и дрова для огня. Все это было очень странно. Полли казалось, что с ними обращаются как с чем-то опасным и хрупким, например, как с огромным прекрасным кувшином, полным отравы. Она завернула за угол и столкнулась с де Словом и мистером Шриком. Пути назад не было. Они определенно искали кого-то.
   Человек одарил ее взглядом, в котором упрек смешивался с надеждой.
   — Э… так значит, вы женщины? — произнес он.
   — Э, да, — ответила Полли.
   Де Слов вынул свой блокнот.
   — Это потрясающая история, — сказал он. — Вы, и правда, пробились и проникли сюда, переодевшись прачками?
   — Ну, мы ведь женщины, и мы немного стирали. Полагаю, это было хитрое переодевание. Можно сказать, мы проникли, будучи не переодетыми.
   — Генерал Фрок и капитан Блуз очень гордятся вами, — продолжал де Слов.
   — А, так его все же повысили?
   — Да, и Фрок говорит, что вы прекрасно справились, для женщин.
   — Да, думаю, что так, — сказала Полли. — Да. Очень хорошо, для женщин.
   — Генерал так же сказал… — де Слов посмотрел в блокнот, — что вы делаете честь женщинам вашей страны. Вы ответите пару слов на это?
   Он выглядел невинным, так что, возможно, не понял бушующего в ее голове спора. Делаете честь женщинам страны. Мы гордимся вами. Каким-то образом эти слова запирали тебя, ставили на место, поглаживали по головке и выдавали конфетку. С другой стороны, надо же было с чего-то начинать…
   — Очень мило с его стороны, — ответила Полли. — Но мы просто хотели сделать свое дело и вернуться домой. Именно этого хотят все солдаты. — Она немного подумала и потом добавила: — И горячего сладкого чая. — К ее удивлению, он записал это.
   — Последний вопрос, мисс: как вы думаете, мир стал бы другим, если бы больше женщин были солдатами? — спросил де Слов. Он снова улыбался, подметила она, так что это, вероятно, вопрос с подвохом.
   — О, думаю вам лучше спросить об этом у генерала Фрока, — сказала Полли. И мне хотелось бы видеть его лицо, если он спросит…
   — Да, но что вы думаете, мисс?
   — Прошу вас, я капрал.
   — Простите, капрал… и так?
   Карандаш замер. Вокруг него мир менялся. Он записывал вещи, которые потом проникали повсюду. Перо, наверное, не острее меча, но, быть может, печатный станок тяжелее осадного орудия. Всего несколько слов могут изменить все.
   — Ну, — начала Полли, — я…
   Внезапно вокруг ворот на другой стороне двора все оживились, и въехало несколько кавалерийских офицеров. Должно быть, их ждали, потому как офицеры Злобении спешно подбегали ближе.
   — А, похоже, князь вернулся, — заметил де Слов. — Он, возможно, не будет рад перемирию. Они отправили нескольких всадников ему навстречу.
   — Он сможет что-нибудь сделать?
   Де Слов пожал плечами.
   — Он оставил здесь некоторых старших офицеров. Будет скандал, если он попытается что-то предпринять.
   Высокая фигура спешилась и теперь шла прямо к Полли, или скорее, поняла она, к большому входу за ней. Отставая, за ним неслись суматошные клерки и офицеры. Но когда кто-то замахал перед его лицом чем-то белым, он схватил это и остановился так внезапно, что некоторые из офицеров врезались прямо в него.
   — Эмм, — произнес де Слов. — Полагаю, это выпуск с карикатурой. Эмм.
   Газета была отброшена прочь.
   — Да, похоже, так оно и есть, — добавил де Слов.
   Генрих приближался. Теперь Полли могла разглядеть его лицо.
   Он казался оглушенным. Рядом с ней де Слов перевернул страничку блокнота и прокашлялся.
   — Вы собираетесь говорить с ним? — удивилась Полли. — В таком настроении? Да он зарежет вас!
   — Я должен, — ответил де Слов. И, когда князь и его свита были уже у дверей, сделал шаг вперед и произнес слегка скрипучим голосом: — Ваша светлость? Могу я поговорить с вами?
   Генрих повернулся и увидел Полли. На мгновение их взгляды скрестились.
   Адъютанты князя знали своего хозяина. Как только его рука опустилась к мечу, они окружили его, и началось неистовое перешептывание, среди которого раздавался громкий голос Генриха, вопрошающий «Что?» и «Что за черт!»
   Толпа расступилась. Князь медленно и осторожно стряхнул пылинку с безукоризненно чистой куртки, бросил взгляд на Отто и де Слова и, к ужасу Полли, направился к ней…
   … протянув руку в белой перчатке.
   О, нет, подумала она. Но он умнее, чем думает Ваймс, и он может контролировать себя. А я вдруг становлюсь всеобщим талисманом.
   — Ради блага наших великих стран, — произнес Генрих, — и во имя дружбы, предлагаю прилюдно пожать руки.
   Не найдя иного выхода, Полли взяла его огромную руку и послушно пожала.
   — О, очен хорошо, — произнес Отто, беря свой иконограф. — Я смогу сделать лишь один, потому как, к сожалению, придется использовать вспишку. Сикундочку…
   Полли уже знала, что искусству, рождающемуся за секунду, тем не менее, необходимо гораздо больше времени, чтобы позволить улыбке застыть в безумной гримасе или, в худших случаях, в смертельном оскале. Устанавливая оборудование, Отто что-то бормотал себе под нос. Генрих и Полли не опускали рук и смотрели прямо в иконограф.
   — Значит, — пробормотал Генрих, — солдатик вовсе не солдатик. Тебе повезло!
   Полли продолжала ухмыляться.
   — И часто вы угрожаете испуганным женщинам? — спросила она.
   — А, это пустяки! В конце концов, ты всего лишь крестьянка! Что ты знаешь о жизни? И ты показала характер!
   — Улибочку! — приказал Отто. — Адин, два, три… а, чер…
   К тому времени, как пропали картинки перед глазами, Отто уже стоял на ногах.
   — Однажди я все же найду такой фильтр, которий заработать, — пробормотал он. — Всем спасиба.
   — Это было ради мира и дружбы между нашими странами, — произнесла Полли, мило улыбаясь и отпуская руку князя. Она отступила на шаг. — А это, ваше высочество, для меня…
   Вообще-то, она не ударила. Жизнь — это поиск того, как далеко ты можешь зайти, а зайти можно слишком далеко, пытаясь понять, как далеко ты можешь зайти. Но простого рывка ногой было достаточно, чтобы увидеть идиотское падение в смехотворном, защищающемся приседании.
   Она промаршировала прочь, напевая внутри себя. Этот замок не был сказочным, и не существует такой вещи, как сказочный конец, но иногда все же можно пригрозить прекрасному принцу ударом в пах.
   А теперь, осталось кое-что еще.
   Солнце уже садилось, когда Полли отыскала Джекрама, и кроваво-красный свет проникал внутрь сквозь высокие окна самой большой кухни крепости. Он сидел один за длинным столом возле самого огня, в полном обмундировании, и ел толстый кусок хлеба со свиным салом. Рядом с ним стояла кружка с пивом. Когда она подошла, он взглянул на нее и кивнул на соседний стул. Вокруг них взад и вперед бегали женщины.
   — Свиное сало с солью и перцем, и кружка пива, — произнес он. — Лучше и быть не может. Всегда можно сделать самому. Хочешь кусочек? — И он махнул одной из служанок.
   — Не сейчас, сержант.
   — Точно? — спросил он. — Есть старая поговорка: поцелуи не вечны, в отличие от еды. Надеюсь, чтобы поразмыслить над этим, тебе не понадобится искать причин.
   Полли села.
   — Но пока что, поцелуй длится, — ответила она.
   — Шафти разобралась со всем? — Он допил пиво, щелкнул пальцами служанке и указал ей на пустую кружку.
   — К своему удовольствию, сержант.
   — Что ж, это честно. Честнее не бывает. Что дальше, Перкс?
   — Не знаю, сержант. Я пойду с Уо… с Алисой и армией и посмотрю, что будет.
   — Удачи. Приглядывай за ними, Перкс, потому что я не иду, — сказал он.
   — Сержант? — Полли была потрясена.
   — Ну, похоже, сейчас войны не будет, а? В любом случае — вот он. Конец пути. Я внес свою лепту. Дальше не пойду. Еле сдержал дрожь перед генералом, а уж он-то будет рад увидеть мою спину. Кроме того, возраст берет свое. Сегодня, когда мы атаковали, я убил пятерых бедолаг, а потом вдруг понял, что задумался — зачем. Это не хорошо. Пора уходить прежде, чем я окончательно не затупился.
   — Вы уверены, сержант?
   — Мда. Кажется, давнее «моя страна, хороша или плоха» уходит прочь. Пора осесть и узнать, за что же мы боролись. Точно сало не будешь? У него даже корочка похрустывает. Вот что я называю стилем.
   Полли отмахнулась от протянутого куска хлеба, и молча сидела, пока Джекрам поглощал его.
   — А ведь довольно забавно, — наконец произнесла она.
   — Что, Перкс?
   — Узнать, что все это не ради тебя. Ты думаешь, что ты герой, а потом оказывается, что ты лишь часть чьей-то истории. Именно Уозз… Алису они запомнят. Мы лишь должны были привести ее сюда.
   Джекрам ничего не ответил, но, как и полагала Полли, достал из кармана мятый сверток жевательного табака. Она опустила руку в свой собственный карман и достала из него маленький пакет. Карманы, подумала она. Мы должны держаться за них. Солдату необходимы карманы.
   — Попробуйте вот это, сержант, — предложила она. — Давайте, открывайте его.
   Это был маленький кисет из мягкой кожи со шнурком. Джекрам приподнял его так, что он перекручивался и так, и эдак.
   — Ну, Перкс, чтоб мне провалиться, я вовсе не… — начал он.
   — Конечно, нет. Я заметила, — ответила она. — Но эта бумага действовала мне на нервы. Почему вы так и не сделали себе нормальный кисет? Этот мне сделали всего за полчаса.
   — Ну, такова ведь жизнь, — сказал Джекрам. — Каждый день думаешь, «да, точно, пора уже сделать себе новый», но потом вдруг находится тысяча дел, и ты, в конце концов, продолжаешь пользоваться старым. Спасибо, Перкс.
   — Ну, я просто подумала, «Что можно дать человеку, у которого все есть?», а это было все, что я могла себе позволить, — кивнула Полли. — Но ведь у вас нет всего, сержант. Сержант? Ведь нет же?
   Она заметила, как он замер.
   — Лучше не продолжай, Перкс, — проговорил он, понижая голос.
   — Я просто подумала, что вам захочется показать кому-нибудь ваш медальон, сержант, — ободрительно сказала Полли. — Тот, что у вас на шее. И не смотрите на меня так, сержант. Ну, да, я могла бы уйти и никогда бы не узнала, не знала бы наверняка, и, может, вы его никому не покажете, никогда, и не расскажете, а потом однажды мы уже будем мертвы… ну, так чего вы теряете, а?
   Джекрам смотрел на нее.
   — Чтоб вам пусто было, вы вовсе не бесчестный человек, — продолжала Полли. — Хорошо, сержант. Вы каждый день это говорите.
   Вокруг них, под куполом, гудела кухня, сновали женщины. Казалось, их руки постоянно заняты — держат детей, или кастрюли, тарелки, шерсть, кисть, иглу. Даже если они просто говорят, их руки все равно остаются занятыми.
   — Никто не поверит тебе, — наконец произнес Джекрам.
   — Кому мне рассказывать? — переспросила Полли. — И вы правы. Никто мне не поверит. Но я поверю вам.
   Джекрам уставился на новую кружку пива, будто пытаясь увидеть в пене свое будущее. Наконец, он принял решение, достал из-под своей ужасной майки золотую цепочку, отстегнул медальон и очень бережно открыл его.
   — Ну вот, — протянул он его. — Пусть тебе спокойнее будет.
   Внутри была крошечная картинка на каждой половинке медальона: темноволосая девушка и молодой блондин в форме Взад-и-Вперед.
   — Вы хорошо здесь вышли, — сказала Полли.
   — Придумай что-нибудь еще, это уже устарело.
   — Нет, правда, — продолжала Полли. — Я посмотрела на картинку, потом на вас… Я узнала ее лицо. Бледнее, разумеется. Не такое… полное. А что за парень?
   — Его звали Вильям, — ответила Джекрам.
   — Ваш любимый?
   — Да.
   — И вы пошли в армию вместе с ним…
   — Ну да. Все та же история. Я была крупной, здоровой девушкой, и… ну, ты сама видишь. Художник сделал все, что мог, но я плохо получалась маслом. Акварелью лучше, правда. Там, откуда я родом, мужчина брал в жены ту, что могла бы поднять по свинье каждой рукой. И пару дней спустя я поднимала каждой рукой по свинье, помогая отцу, и один из моих сабо утонул в грязи, и старик начал орать на меня, и я подумала: к черту все это, Вилли никогда не орет. Стащила кое-какую мужскую одежду, даже не задумывайся как, обстригла волосы, поцеловала герцогиню и уже через три месяца была Избранником.
   — Что это?
   — Так мы называли капрала, — объяснила она. — Избранник. Да, мне тоже было смешно. И я шла дальше. Армия — это всего лишь лужица мочи по сравнению с управлением свинофермой и присмотром за тремя ленивыми братьями.
   — Как давно это было, сержант?
   — Правда, не знаю. Клянусь, я не знаю, сколько мне лет, и это правда, — проговорила Джекрам. — Так часто врала о своем возрасте, что, в конце концов, стала себе верить. — И очень осторожно она начала перекладывать жевательный табак в новый кисет.
   — А ваш молодой человек? — тихо спросила Полли.
   — О, мы чудесно проводили время, чудесно. — Джекрам остановилась и с минуту смотрела в пустоту. — Его так и не повысили из-за его заикания, но у меня был громкий голос, а офицерам это нравится. Но Вилли никогда не возражал, даже когда меня сделали сержантом. Его убили в Сеппли, прямо рядом со мной.
   — Сожалею.
   — Не нужно, не ты же его убила, — ровно произнесла Джекрам. — Но я переступила через его тело и проткнула ублюдка, который сделал это. Это была не его вина. И не моя вина. Мы были солдатами. А потом, несколько месяцев спустя, появилось маленькое чудо, и его назвали Вильямом, как и отца. Его вырастил мой отец, он стал оружейником в Скритце. Хорошее занятие. Никто не убьет хорошего оружейника. Мне рассказывали, что он похож на своего отца. Однажды я встретила капитана, купившего у него меч. Он показал мне его, не зная всей истории, разумеется. Чертовски хороший меч. Рукоять в виде пергамента и прочее, очень стильно. Слышала, что он женат, четверо детей. Карета, слуги, большой дом… мда, ты внимательно слушаешь…
   — Уоззи… ну, Уоззи и герцогиня говорили…
   — Да, да, говорили о Скритце и мече, — кивнула Джекрам. — Тогда я и поняла, что не только я одна приглядываю за вами. Я знала, что вы выживете. Вы нужны были старушке.
   — Значит, вам стоит ехать туда, сержант.
   — Стоит? Кто это сказал? Я прослужила старушке всю жизнь, и теперь она ничего не вправе требовать от меня. Я теперь сама по себе, всегда была.
   — Вы уверены, сержант? — спросила Полли.
   — Ты плачешь, Перкс?
   — Ну… все это довольно грустно.
   — Ну, я тоже иногда всплакиваю, — призналась Джекрам, все еще перекладывая табак в новый кисет. — Но, как бы то ни было, у меня была прекрасная жизнь. Видела кавалерийский прорыв в битве при Сломпе. Была в рядах Тонкой Красной Линии, что отбросила тяжелую бригаду в Овечьих Сугробах, уберегла имперский флаг от четырех настоящих мерзавцев в Раладане, побывала во многих странах и повстречала очень интересных людей, которых впоследствии убила прежде, чем они смогли добраться до меня. Потеряла любовника, все еще есть сын… многие женщины сталкивались с чем-то и похуже, уж поверь мне.
   — И… вы вычисляли других девушек…
   — Ха! Это стало чем-то вроде хобби. Большинство из них были напуганы, бежали от бог знает чего. Их довольно быстро находили. И многие были вроде Шафти — шли за своими парнями. Но в некоторых была, как я это называю, искорка. Чуть-чуть огня. Можно сказать, я ставила их на ноги. Сержант может быть очень влиятельным человеком. Слово здесь, кивок там, иногда поправки в бумагах, шепоток в темноте…
   — … пара носок, — добавила Полли.
   — Ну да, вроде того, — ухмыльнулась Джекрам. — Всегда слишком волновались насчет уборных. Меньше всего думайте об этом, говаривала я. В мирное-то время никому нет дела, а на войне все делают это одинаково и, к тому же, чертовски быстро. О, я помогала им. Я была, как же это, их знаменитым жиром, и на этом жире они скользили к вершинам. Малыши Джекрама, так я их называла.
   — И они никогда не подозревали?
   — Что, подозревать Веселого Джека Джекрама, полного рома и уксуса? — со старой зловещей ухмылкой переспросила Джекрам. — Джека Джекрама, который может остановить потасовку в баре, всего лишь рыгнув? Нет, сэр! Возможно, кто-нибудь о чем-то догадывался, возможно, они понимали, что где-то что-то происходило, но я просто была большим толстым сержантом, который знал всех и вся, и пил все и вся.
   Полли прищурилась.
   — Что вы собираетесь делать теперь, если не поедете в Скритц?
   — Ну, у меня есть небольшие сбережения. Более чем просто небольшие, если честно. Грабеж, воровство, мародерство… все это одно и то же, как ни назови. Я не спустила все это, как остальные, понимаешь? И, думаю, смогу вспомнить большинство чертовых мест, где все зарыла. Всегда подумывала открыть таверну, или, может, бордель… нет, надлежащее, высококлассное заведение, не смотри на меня так, ничего, подобного той вонючей палатке. Нет, я говорю о заведении с собственным рестораном, с люстрами и огромным количеством эксклюзивного красного бархата. Какая-нибудь величавая дама будет сидеть у входа, а я была бы вышибалой и барменом. Вот тебе еще один совет, малыш, для твоей будущей карьеры, что заучили другие Малыши: иногда стоит посещать подобные местечки, иначе, мужчины будут задавать вопросы. Я всегда брала с собой книгу, а девушке советовала поспать, у них ведь очень тяжелая работа.
   На это Полли ничего не ответила, лишь спросила:
   — Вы не хотите вернуться и увидеть своих внуков?
   — Я бы не хотела, чтобы он меня видел, — твердо проговорила Джекрам. — Не осмелилась бы. Мой мальчик — уважаемый человек в этом городе! А что есть у меня? Не думаю, что ему понравится, если какая-то жирная старуха появится у его задней двери и, расплевывая повсюду табак, будет утверждать, что она его мать!
   Некоторое время Полли смотрела на огонь, пока в ее голове не зашевелилась новая идея.
   — А если выдающийся старший сержант, увешанный медалями, подъедет в огромной карете к парадному входу и скажет, что он — его отец?
   Джекрам уставилась на нее.
   — Что ты хочешь сказать, Перкс?
   — Вы врун, сержант, — ответила Полли. — Лучший, из тех, кого я знала. Одна последняя ложь окупит все! Почему нет? Вы можете показать ему медальон. Рассказать о девчонке, что вы оставили позади…
   Джекрам отвернулась, но все же произнесла:
   — Ты чертовски умна, Перкс. Но, в любом случае, где я возьму огромную карету?
   — Сержант! Сегодня? Да здесь же есть… высокопоставленные мужчины, которые дадут вам все, что вы ни попросите. И вы это знаете. Особенно, если это будет означать, что они вас больше не увидят. Вы никогда от них не требовали многого. Если бы я была вами, сержант, я бы собрала некоторые должки, пока возможно. Взад-и-Вперед, сержант. Бери сыр, пока он есть, потому что поцелуи не вечны.
   Джекрам глубоко вздохнула.
   — Я подумаю, Перкс. А теперь иди, ладно?
   Полли встала.
   — Подумайте хорошенько, ладно, сержант? Как вы говорили, любой, у кого хоть кто-то остался, сейчас ведет игру. Четверо внуков? Я бы гордилась дедом, который может плевком табака убить муху на противоположной стене.
   — Предупреждаю тебя, Перкс.
   — Просто мысль, сержант.
   — Мда… конечно, — прорычала Джекрам.
   — Спасибо, что протащили нас, сержант.
   Джекрам не повернулась.
   — Так я пойду, сержант.
   — Перкс! — окликнула Джекрам, когда она подошла к двери. Полли шагнула обратно в комнату.
   — Да, сержант?
   — Я… ожидала лучшего от них, правда. Думала, что в этом они станут лучше мужчин. Вся беда в том, что они были лучше мужчин в притворстве мужчинами. Говорят, что армия сделает из тебя настоящего мужчину, а? Так что… чем бы ты ни занялась дальше… будь собой. Хорошо это или плохо, но будь собой. Когда накапливается слишком много лжи, не остается правды, к которой можно было бы вернуться.
   — Хорошо, сержант.
   — Это приказ, Перкс. И… Перкс?
   — Да, сержант?
   — Спасибо, Перкс.
   Полли остановилась у двери. Джекрам передвинула кресло к огню и села обратно. Вокруг работала кухня.
   Прошло полгода. Мир не был совершенен, но он все еще двигался.
   Полли сохранила газетные статьи. Они не были точными, не в деталях, потому что писатель рассказывал… истории, а не то, что было на самом деле. Это было похоже на картины, если ты был там и видел суть. Был поход на замок, и впереди на белом коне, держа флаг, ехала Уоззи — это правда. И правда, что люди выходили из своих домов и присоединялись к походу, так что к воротам подошла уже не армия, а что-то вроде дисциплинированной кричащей и ликующей толпы. И правда, что стражники всего лишь взглянули на них и всерьез задумались над своим будущим, и что ворота открылись еще до того, как лошадь подъехала к подъемному мосту. Сражения не было, совсем. Все закончилось. Страна спокойно вздохнула.
   Полли не верила, что единственный портрет герцогини, стоявший на мольберте, улыбнулся, когда Уоззи подошла к нему. Полли была там, но этого не видела, хотя многие люди клянутся, что так и было, и можно было лишь предполагать, что же случилось на самом деле, или, что, возможно, существует множество разных правд.
   В любом случае, все получилось. А потом…
   … они вернулись домой. Как и многие солдаты, пользуясь хрупким перемирием. Уже падал первый снег, и, если людям нужна была война, зима подарила ее. Она пришла с пиками льда и стрелами голода, перевалы она засыпала снегом, и весь мир стал так же далек, как и луна…
   И тогда открылись старые шахты гномов, и стали появляться пони. Всегда поговаривали, что здесь повсюду были гномьи туннели, и не только туннели; потайные подгорные каналы, доки, шлюзы, которые могли поднять баржу на целую милю вверх в шумной темноте, вдалеке от ветров, дующих на вершинах гор.
   Они везли капусту и картофель, корнеплоды, яблоки, боченки с жиром, все то, что могло долго храниться. Зима была побеждена, и в долинах заревел растаявший снег, и Нек начала царапать своими волнами илистую долину.
   Они вернулись домой, и Полли все спрашивала себя, уходили ли они вообще. Были ли они солдатами? Их приветствовали по дороге к КнязьМармэдьюкПетрАльбертХансДжозефБернхардВильгельмсбергу, а обращались с ними куда лучше, чем было положено по чину, и даже изготовили специальное обмундирование. Но она постоянно вспоминала Липкого Аббенса…
   Мы не были солдатами, решила она. Мы были девчонками в форме. Мы были счастливым амулетом. Мы были талисманом. Мы не были настоящими, мы всегда оставались символом чего-то. Мы отлично справились, для женщин. И мы были лишь на время.
   Тонк и Лофти никогда больше не заберут в школу, и они пойдут своей дорогой. Уоззи пошла в служанки к генералу, и теперь у нее своя комната, тишина и никаких побоев. Она написала Полли, крошечными, острыми буковками. Она казалась счастливой; мир без побоев был раем. Нефрития и ее парень ушли за чем-то, более интересным, что делали тролли. У Шафти… были собственные дела. Маледикта исчезла. А Игорина осталась в столице разбираться с женскими проблемами, ну, по крайней мере, с теми, которые не касались мужчин. А офицеры дали им медали, и смотрели, как они шли с застывшими, бесцветными улыбками. Поцелуи не вечны.