Страница:
- Князь, прошу вас не отставать и держаться строго в моем кильватере, - по-адмиральски изрек Чесменский, лихо, по-боцманмовски сплюнул и взглядом указал на эрмитажный подъезд: - Там, такую мать, такое... Содом и Гоморра. Черт ногу сломит.
Истину глаголили их сиятельство, ни на йоту не соврали. Внутри Эрмитажа действительно было шумно и бестолково: слышались повышенные голоса, толпами метались слуги, в глазах рябило от густоты румян, сверкания бриллиантов и роскоши одежд. Дамы были в робах с фижмами и шлейфами, при высоких прическах, мушках и жемчугах, кавалеры - по французской моде, на красных каблуках, в радужном сиянии орденов и эполет, лакеи - вымуштрованы, оливреены и похожи на дубовых истуканов. Все это человеческое скопище шумело, разговаривало, предавалось движению, воздух в Эрмитаже был тяжел, густо отдавал потом, табаком, "усладительными", из цедры и розового масла, притираниями. Казалось, что в парфюмерную лавку запустили козла...
А между тем раздались всхлипы скрипок, томно застонали виолы, и все галантнейшее общество потянулось в залу принимать участие в "круглом польском"<Полонез. Популярны были сочинения Огинского и Козловского, танцевали их медленно и величаво, иногда до получаса без перерыва.>, коим по обыкновению сам великий князь<То есть будущий император Павел I. К слову сказать, по воспоминаниям современников, он был непревзойденным танцором.> открывал большое эрмитажное собрание.
- Ну, такую мать, это надолго. - Фыркнув, Чесменский поскучнел, шмыгнул с неодобрением носом и потянул Бурова в другую сторону, в залу, где был накрыт стол с закусками. - Знаете, князь, все эти полонезы, менуэты, англезы, гавоты вызывают у меня морскую болезнь - бездарнейшие кобенья, никакой жизни<Англез представлял собой некую пантомиму любви: партнерша, уклоняясь от ухаживаний кавалера, держалась от него на пионерском расстоянии. Гавот - старинный французский танец, исполняли его медленно и печально.>. То ли дело наша русская, вот где удаль, вот где размах<Между прочим, дочь Чесменского графиня Орлова вошла в историю как непревзойденная мастерица русской пляски.>. Хотя вальсен этот новомодный очень даже ничего. Выбрать бабенку поглаже, облапать ее поладней и... Пойдемте-ка лучше выпьем, матушка-то государыня никуда от нас не денется. Вот черт, только этого хохла нам не хватало... Дьявол его побери со всеми потрохами...
Он тут же замолчал, расправил плечи и вполне дружелюбно произнес:
- Приятного аппетита, Кирилла Григорьевич, что это в одиночку-то? Принимайте в кумпанство...
Действительно, у стола в гордом одиночестве пребывал экс-гетман малороссийский Разумовский и угощался водочкой под икру и буженину. И, судя по траектории его движений, уже давно.
- А, это вы, морской волк, прошу, прошу, - сказал он с тщательно скрытой ненавистью, наирадушнейше повел рукой и вдруг, возрадовавшись, забыв про налитое, с улыбкой изумления уставился на Бурова. - Ты?
- Граф, разрешите мне представить вам князя Бурова-Задунайского, полез было с церемониалом Чесменский, да только Разумовский начхал на церемонии и хлопнул князя Бурова по плечу:
- А ведь ты казак! Я так тогда и смекнул, даром что на рожу черный, а закваски нашей, коренной, казацкой. - Он оскалился, погрозил кому-то кулаком, снова хлопнул Бурова по плечу и шепнул так, чтобы Чесменский не услышал, прямо в ухо: - Слава Богу, не кацапской...
Верно говорят, что проявляется порода во втором колене. Видно, похож был Буров на своего геройского малороссийского деда. А уж тот-то точно в коленках не был слаб...
- Э, да вы знакомы? - удивился в свою очередь Орлов, пхнул локтем назойливого лакея и лично потянул со льда нарядную бутылку. - Ну что, господа, шампанского за встречу?
А в хитроватых прищуренных глазах его угадывалась усиленная работа мысли - где, когда, при каких обстоятельствах пересеклись пути-дорожки Бурова и Разумовского?
- Нет уж, только не шампанского. - Разумовский помрачнел, глянул хмуро на бутыль, какими наводнил уже всю столицу, и, выпив в одиночку водки, закусывать не стал, засобирался. - И вообще, господа... Пойду-ка я освежусь. А то день нынче жаркий... Экий ты, хлопче, гарный, ну прям орел!
Дружески подмигнул Бурову, сдержанно икнул и, не подавая виду, что уже изрядно пьян, степенно вышел из зала. Бриллианты у него были даже на спине...
- Чертов хохол, ему его шампанское, видите ли, не нравится! - тихо, так, чтобы Буров не услышал, прошептал Чесменский и ловко, изображая жизнелюба, принялся открывать бутылку. - И мы освежимся винцом холодненьким. Сие пользительно для здоровья. Весьма. - Без звука откупорил, с улыбочкой налил, веско взглянул на Бурова поверх хрустального бокала: За успех, князь.
Ладно, выпили шампанского, закусили устрицами, поели ракового биска<Студень, приготовленный из раков, которых выдерживали некоторое время в сливках с пармезаном.>, облагороженного каперсами и розмарином. А между тем величественный полонез сменился бравой манимаской<Полька с фигурами.>, и Алехан, играя вилкой, гнусаво замычал, себе под нос, якобы в такт:
- Трам-пам-пам, трам-пам-пам...
Солировал он недолго - снова налили, выпили еще и принялис закусывать изысканнейшими разносолами. Остановились, когда оркестр заиграл галантный менуэт в двенадцать форланов.
- Эге, князь, нам, кажись, пора, труба зовет. - Чесменский вздохнул, потом рыгнул и положил на скатерть грязную вилку. - Никак менуэтец дают. Значит, Като уже там. Уж я-то ее повадки знаю<В обычае императрицы было первой исполнять менуэт.>.
Выпили, как водится, на дорожку еще, зажевали голубятиной с молодыми оливками и направились в залу, где царило прекрасное. В самом деле, прекрасен, преисполнен величия благородный менуэт, но и мудрен же, ох как мудрен. То присядь хитро, то поклонись до земли, то руки поменяй, да ведь не просто так, а все с бережением, иначе лбом кого боднешь, в спину шарахнешь дерзко или вообще, Господи спаси, в ногах запутаешься и грохнешься наземь. Ужас, чего напридумывали французы там у себя в Париже. Однако и наши-то, русские, ничего, не пальцем деланные и не лыком шитые, танцевали изрядно, с достоинством, лихо выписывали фигуры да выделывали па. Кавалеры выступали сановито, дамы приседали в лучшем виде. Вот это пляска так пляска, одно слово - балет.
Однако же не все галантнейшее общество пребывало в объятьях Терпсихоры, в основном работала ногами молодежь. Люди-то основательные, годами зрелые размещались большей частью вдоль стен, где были устроены столы для "шуршания листвой"<Так называли игру в карты.> и места имелись для приятного общения и праздного отдохновения. Играли, само собой, в чепуховину изряднейшую - так, в ламбер, в кадрилию, в пикет да в контру<Коммерческие игры, не запрещенные указом.>, - не для выигрыша, конечно, единственно для времяпрепровождения, следили за танцующими, судачили, мыли кости, угощались мороженым, усиленно потели, вспоминали молодость. Да, были времена... А теперь мгновения...
"Марлезонский балет, блин, - Буров с интересом огляделся, сам встал в шестую позицию, усмехнулся про себя, - это тебе не "заливши фары, танцуют пары"...<Из репертуара группы "Ленинград".>
Ну, и где ее величество?"
- Зубова с Шешковским он, хвала Аллаху, тоже пока что не замечал.
- Вот она, матушка, в зеленом молдаване<Широкое платье без талии.>, с кавалером в белых штанах, - тихо, не прекращая улыбаться, произнес Чесменский, и голос его задрожал от ярости. - Это князь Барятинский, мать его. Чистоплюй хренов. Отвертелся тогда, гад, когда мы Петрушку-то того. Теперь вот с Като за одним столом сидит...<Князь Барятинский принимал активное участие в заговоре против Петра III. Видимо, поэтому и входил в круг придворных, которым разрешалось обедать с Екатериной за одним столом. Эти счастливцы были: Кирилл Разумовский, Потемкин, его племянница, она же любовница, Бронницкая, Строганов, Барятинский, дежурный генерал-адъютант и еще четырнадцать персон. Орлова-Чесменского не приглашали.>
А менуэтец между тем подошел к концу - дамы сделали книксен в последний раз, кавалеры поклонились в знак прощания, и музыка смолкла. Стали ясно различимы голоса, смех, позванивание хрусталя, постукивание ложечек о креманки с мороженым. Терпсихора на время взяла тайм-аут. А вот танцорка в молдаване и не подумала отдыхать - сопровождаемая Барятинским, она отведала смородинного джема, разведенного в вареной воде<Любимый напиток Екатерины.>, промокнула платочком губы и с достоинством, величественной походкой, неспешно подалась в народ. Останавливалась, заговаривала и, кивнув, провожаемая поклонами, шествовала себе дальше. Сразу чувствовалось, что она здесь хозяйка. И не только здесь... Так, в атмосфере почтительности и подобострастия, она доплыла до Алехана, встала на мертвый якорь и дружелюбно улыбнулась:
- А, вот вы где, граф. И вижу, не один. Никак это тот самый...
- Князь Буров. Буров-Задунайский. - Буров напористо кивнул, мощно притопнул каблуками и, улыбнувшись очень по-мужски, схватил инициативу в свои руки. - Безмерно счастлив, ваше величество, видеть вас во всем сиянии красоты, обаяния и несравненного шарма. Видел сие лишь единожды, и то в эротическом сне. Позвольте ручку. - И, не дожидаясь разрешения, грохнулся на колено и припал к холеной, пахнущей духами длани - правой. Знал, что левую, отдающую табаком, императрица не позволяет целовать никому<Екатерина была страстная нюхательница табака, причем брала его только левой рукой, чтобы правая, предназначенная для целования, не пахла оным.>. А еще Буров, и не хуже Чесменского, знал женщин. Обращайся с императрицей словно с потаскухой, и успех тебе обеспечен. Главное - обратить на себя внимание, выделиться из общей массы, показать полное пренебрежение этикетом и условностями. Да насрать на них, если женщина нравится. Правда, вот в плане последнего Буров был не уверен. Очень даже. Ничего уж такого примечательного в самодержице государыне российской не было. Так, в годах, мелкого росточка, со взглядом искушенной, много чего повидавшей женщины. Говорит негромко, нараспев, держится жеманно, нарочито вежливо. Словно майорша Недоносова из Первого отдела управления кадров ГРУ. Такая же лиса с повадками вальяжной, готовой выпустить в любой момент когти кошки. Мелковата будет для смилодона, не та порода.
- Ну право же, подымайтесь, князь, с кавалерами приятнее общаться, когда они в стоячем положении. - Императрица тонко улыбнулась, с толикой кокетства, но без тени смущения, собрала губы в крошечную вишенку и мягко отняла державную длань. - Я слыхала вашу историю, князь, она занимательна. И что же послужило причиной ей?
- Козни Калиостро, ваше величество. - Буров, мигом сориентировавшись в обстановке, встал, лихо изобразил почтительность и вежливую ярость. Черные происки этого шарлатана, возмутителя спокойствия и злостного фармазона. Коварно воспользовавшегося моей доверчивостью.
- Ох уж эти мне фармазоны. Всю эту масонию нужно высечь кнутом. Я как раз на эту тему только что написала пьесу<Речь идет о пьесе "Обманщик", высмеивающей Калиостро как шарлатана и представителя масонства.>. - Ее величество на миг выпустила когти, но тут же, совладав с собой, коротко вздохнула и одарила Бурова любезной улыбкой. - На той неделе, с Божьей помощью и тщаниями господина Елагина, премьера. Так что, князь, прошу вас быть в следующий вторник, буду рада видеть в вас зрителя внимательного и добросердечного. - Всемилостивейше кивнув, она вторично допустила Бурова к руке, прищурилась лукаво и только приготовилась плыть дальше, как откуда-то из-за ее спины вывернулся наследник, великий князь Павел Петрович. От был совсем такой, как его изображают в кино, - курносый, маленький, на удивление похожий на обезьяну. Плюс уже изрядно навеселе, точнее, в основательнейшем мрачном подпитии.
- А, никак у нас уже второй Задунайский, слава Богу еще не фельдмаршал<Имеется в виду внебрачный сын Петра I фельдмаршал Румянцев, которому за все хорошее был присвоен титул Задунайский.>, - с ненавистью, смешанной с брезгливостью, глянул он на Бурова, и ноздри его короткого сифилитического<То есть очень курносый. При запущенном сифилисе проваливается спинка носа.> носа злобно раздулись. - А потом, что это за род такой, Буровы? Настолько древний, что о нем уже никто не помнит?
Вот ведь как, на мартышку похож, а соображает. И говорит как человек. До чертиков уставший от фаворитов своей державной матушки.
- Его высочеству наследнику престола гип-гип-гип-гип ура! - лихо изобразил Швейка в камзоле Буров и, низко поклонившись с отменнейшим старанием, расплылся в улыбке обожания. - А что касаемо Дуная, его превосходительства фельдмаршала и моей скромной персоны, то поясняю вкратце, для всех: господин Румянцев - левозадунайский, а ваш покорный слуга, соответственно, - правозадунайский. Хотя, ваше высочество, это не принципиально, ибо в одну и ту же реку нельзя войти дважды, потому как, не зная броду и сунувшись в воду, даже если и пойдешь налево, то все равно попадешь направо. Теперь по второму пункту. - Буров замолчал, поклонился снова и, поймав пытливый, полный мыслей взгляд наследника, принялся развешивать лапшу дальше: - Род Буровых действительно очень древний. Мои предки сиживали у Ивана Калиты выше Хованских, Мстиславских и Заозерских. Рюриковичи у них в холопах ходили. Игнатий Буров с Евпатием Коловратом встретили смерть жуткую, лютую во славу отечества. Никита Буров командовал полком засадным в Куликовской битве, а старший сын его, Матвей, водил рати в сечу в сражении при Калке. Что же касаемо места рода нашего в памяти людской... - Буров на мгновение сделал паузу, потемнел лицом, и в голосе его послышались мука, скорбь и клокочущая святая ярость. - Когда Мамай, собака, взял Торжок<Полный бред - Мамай Торжка не брал. И вообще Торжок очень далеко от Дуная.>, нашу испокон веков наследную вотчину, то предал огню все - и детинец, и кладенец, и хоромы, и утварь. А главное - семейные летописи. Увы, ваше высочество, анналами времен всегда распоряжается победитель...
- Итак, князь, приятно было, - прервала Бурова императрица, благожелательно кивнула и подала сигнал Галуппи<Придворный капельмейстер.>, чтобы начинал новый танец. - До вторника...
Сама авантюристка до корней волос, силой узурпировавшая власть у мужа и хитростью у сына, она всегда испытывала симпатию к людям волевым, решительным, не лезущим в карман за словом. А кроме того, она отлично знала, что летописями времен действительно распоряжаются победители<Сейчас уже даже ортодоксальные историки склоняются к мысли, что династия Романовых пришла к власти в результате кровопролитной гражданской войны, называемой официальной наукой Смутным временем. Захватив бразды правления в свои руки, первое, что они сделали, это переиначили все летописи. Поговорка: "Что написано пером, то не вырубишь топором" - не для властей предержащих.>.
"Ну, слава Богу, кажись, клюнула".
Чесменский глянул царице вслед, то ли перекрестил пупок, то ли просто почесался и, содрогаясь от звуков музыки, с видом христианина на арене Колизея, повернулся к Бурову:
- Князь, еще немного и меня стошнит. Пойдемте-ка лучше выпьем и как следует закусим. В тишине. Один черт, раньше девяти уходить отсюда неуместно<Большие эрмитажные собрания заканчивались в девять вечера. Уходить первым или последним считалось моветоном. Поэтому все отчаливали дружно, толпой.>.
Однако в тишине не получилось. У закусочного стола Алехан встретил адмирала Спиридонова, с коим зело геройствовал в Хиосских водах, и они стали вспоминать лихое боевое прошлое: как палили в упор по супостату, стоя на шпринге, сиречь мертвом якоре, как снимали знаменитые шальвары с злокозненного Крокодила Турции<Турецким флотом командовал капудан-паша Гесан-бей, сам из бербейских пиратов, прозванный за удаль Крокодилом Турции. Ходил в широчайших шальварах вызывающе желтого цвета.>, как сожгли при посредстве брандеров<Малые суда, начиненные порохом, взрывались вместе с неприятельскими кораблями.> запертую в Чесменской бухте оттоманскую армаду. При этом флотоводцы, естественно, пили ром, употребляли матерно-морскую терминологию и не обращали ни малейшего внимания на окружающих. Какое дело морским волкам до жалких сухопутных крыс? Да и до смилодона тожа. В общем, посидел Буров, посидел, заскучал и поднялся.
- Пойду ка я, ваша светлость, пройдусь. Засиделся что-то.
- Давай, князь, давай. У кареты встретимся, - не поворачивая головы, отозвался Чесменский, вилкой зацепил кусочек балыка и полез к Спиридонову чокаться. - А помнишь, Григорий Андреич, как ты приказал оркестру-то играть самое бравурное? Марш сей прозвучал для оттоманов похоронным<Во время битвы на русских кораблях играли во всю мочь оркестры.>.
"Да уж, Чесма не Цусима. - Буров вздохнул, отвалился от стола и гуляющей походкой пошел по Эрмитажу. - Да уж..." Вокруг него царило великолепие - скульптуры завораживали, живопись пленяла, потолки, декор, полы вызывали восхищение. Действительно, обитель муз, штаб-квартира Аполлона, сокровищница редкого и прекрасного. На стенах еще висели подлинники, друг Хаммер<Американский миллиардер, лучший друг большевиков, скупивший, верно, за гроши пол-Эрмитажа.> еще и не родился, никто еще не драл шпалер<Революционные массы, взявшие Зимний в 1917 году, натурально так и делали - драли занавеси и шпалеры на портянки, а кожу кресел - на сапоги, после чего ходили в штыковую на портреты офицеров, героев Бородинского сражения. А еще, к слову сказать, блевали на Иорданской лестнице, тонули в винных погребах, взрывали гранаты в Алмазной комнате и т. д, и т. п., и т. д. Восставший народ, стихия...>, не брал в штыки военные портреты. Искусство еще не принадлежало народу...
- А вы, мадам, оказывается, девушка со вкусом. - Буров, пресытившись прекрасным, остановился у портрета ее величества, очень даже панибратски подмигнул и направился в Эрмитажный сад - не ахти какой, висячий, под открытым небом. Не сад - садик, всего-то размером двадцать пять саженей<Сажень - 2, 13 метра.> на двенадцать. Не шедевр Семирамиды, конечно, но в общем и целом весьма и весьма.
В саду том буйно зеленели деревья, кивали головками цветы, на дерне были сделаны дорожки для прогулок, стояли статуи, изваянные Фальконе. Еще там был устроен особый павильон, где содержались птицы, обезьяны, кролики и прочая живность. И судя по бодрым оптимистичным голосам, жилось братьям меньшим в неволе неплохо.
"Ну парадиз, прямо рай в миниатюре", - одобрил Буров старания садовников, неспешно потянул ноздрями запах роз, и как-то невзначай, совершенно непроизвольно подумалось ему насчет Евы - не в плане первородного греха, а так, чисто теоретически, в смысле изначальной гармонии. И надо же, прямо чудеса - сразу раздался женский смех.
- Ну, наконец-то! Вот вы где, неуловимый князь Буров! Теперь я понимаю, отчего это вся полиция не может вас сыскать. Это какой-то ураган в штанах!
Буров оторвал глаза от мохнатого надувшегося шмеля, обернулся и моментом преисполнился ожидания неприятностей - перед ним поигрывала веером декольтированная красотка, одна из трех свидетельниц его беседы с князем Зубовым, такой сердечной и душещипательной, что теперь его, Бурова, с собаками ищут. Девица, сразу чувствовалось, была искушена, в амурных тонкостях изрядно многоопытна и, несмотря на позу, вычурность, жеманство и апломб, смотрелась совершеннейшей прелестницей: роба цвета candeur parfaite<Совершенная невинность (фр.).>, прическа "Le chien couchant" высотой не менее полуаршина<Аршин - 0, 7 метра.>, одна мушка на виске "страстная", вторая, в форме звездочки, на носу, - "наглая" и третья, крошечным сердечком, на щеке - "согласная". Естественно, крупное "перло"<Жемчуг называли "перло", бывать на людях без нитки оного считалось моветоном.> на шее, высокие, аж до трех вершков, каблуки<Около 13 см.>, модная блошная ловушка, веер и объемистая табакерочка, называемая еще "кибитка любовной почты"<В те времена существовала поголовная мода на нюхание табака, даже шестнадцатилетние красавицы тянули его своими прекрасными ноздрями. Во время совместной процедуры ухажеры вкладывали в табакерки дамам амурные послания, отсюда и название "кибитка любовной почты".>. В общении же с мужчинами красотка была напориста, тверда и придерживалась тактики Суворова: ура! коли! рубай! давай!..
- Графиня Потоцкая, фрейлина ее величества, - с готовностью присела она в рассчитанном книксене и разом показала великолепие плеч и сладостно волнующиеся полушария груди. - Вы, князь, произвели на меня незабываемое впечатление. Своей силой, удалью, любовью к бедным кискам. С тех пор как увидала вас, нахожусь в волнительной истоме. Лишь единственное желание пребывает во мне после встречи с вами - снова лицезреть вас, Аполлона с торсом Геракла. О, я не спала ночами, все думала о вас, терзала душу тщетными расспросами. Но где мне, бесталанной фрейлине, коль вся полиция столицы вас найти не может? И вот сегодня, о радость, я увидала вас в танцзале беседующим с ее величеством и его высочеством. Так остроумно, так изящно, с тончайшим шармом и благородным слогом. О, я сейчас же пойду расскажу всем о своем счастье...
- Я тебе пойду, - твердо пообещал Буров и, глядя на шантажистку с нескрываемым интересом, спросил дурашливо, но очень по-мужски: - И чего ж тебе надо, девочка Надя?
А что, занятная девица, со звоном кует свое женское счастье. Сразу видно, не зажигалка, из тех, что ярко светит, но ни хрена не греет...
- Ладно, пусть я буду Надя. Только заткните поцелуем мои болтливые уста, заставьте замереть мой блудливый дух, любите меня, и не так, как Дафнис Хлою, а аки королевну Иоанну Неаполитанскую<Королева Иоанна Неаполитанская, женщина развращенная и непостоянная, обыкновенно наслаждалась страстью с несколькими мужчинами сразу. А бывало, и с женщинами.> ее разнообразные махатели.
Выдав все это на одном дыхании, якобы Надя прильнула к Бурову, жадно и похотливо впилась ему в губы, а трудно оторвавшись, молча повлекла куда-то внутрь дворца, видимо, во фрейлинские номера. Рассчитала все тонко, филигранно, с женской изворотливой сметливостью - все ушли на бал, свидетелей нет. А потом, qui sine peccato est?<Кто без греха? (Лат.).>
Буров шел на блудодейство улыбаясь, мерил взглядом достоинства партнерши и, находя их восхитительными и многообещающими, ловил себя на мысли, что невольно спешит. Можно и расстараться, если женщина просит. Что-то он давно не брал в руки шашек...
Наконец пришли. Фрейлина ее величества жила неплохо - лепные потолки, расписные стены, массивная, тонко инкрустированная мебель. Не угол в общежитии суконно-камвольной фабрики. Все здесь дышало негой, сладострастием, изысканным уютом и было уготовано на потребу Купидону - и воздух, напоенный ароматами духов, и кресла-серванты с закусками и напитками, и мягкий, благодаря маркизам и портьерам, берущий сразу за живое интим. А главное - великолепная, под шелковым кисейным пологом кровать размером с кузов самосвала. Это было настоящее гнездышко любви, обиталище опытной, знающей, что такое страсть, красивой женщины. Той, которая просит...
Дважды упрашивать Бурова было ни к чему. И заходила ходуном кровать, и трепетно заволновались шторы, и полетели к высоким потолкам, к плафонам и изысканной лепнине женские, полные страстного блаженства крики. А затем, когда они наконец-то смолкли, неожиданно открылась дверь, и в альков пожаловала дама, в коей Буров узнал еще одну свидетельницу его гнусного глумления над Зубовым. Вот ведь точно выбрала момент, пришла не позже и не раньше, видимо, подслушивала.
- Это моя подруга детства, княжна Фитингофф, - шепнула, не смутившись ни на йоту, якобы Надя и нежно, с трогательной сердечностью поцеловала Бурова в щеку. - Вы, князь, и на нее произвели неизгладимое впечатление. Она тоже не спит ночами, все страдает, тайно надеется на встречу с вами. А кроме того, она тоже ужасная болтушка. Прошу вас, выберите способ заткнуть ей как-нибудь покрепче рот.
Болтушка Фитингофф между тем, не вступая в разговоры, быстренько разделась и с милой непосредственностью, а также с отменной ловкостью устроилась на месте подружки. Руки ее жадно обняли Бурова, тело истомно выгнулось, зеленые распутные глаза сладостно закрылись. Вот так, еще одна женщина, и тоже просит. И пошел Вася Буров на второй круг - из низкого старта, неспешно, уверенно держа средний темп. Сердцем чуял, что продолжение последует. И точно, едва княжна Фитингофф финишировала - мощно, бурно, с судорожными телодвижениями, как снова отворилась дверь и пожаловала третья свидетельница, баронесса Сандунова. Она, оказывается тоже не спала ночами, тайно изводилась по Бурову и не была приучена держать на запоре свой хорошенький рот. Ну что тут поделаешь, взяли в компанию и ее. И такой пошел бильярд - без бортов, на три лузы, без всяких правил. Хорошо еще, что кий у Бурова был мощный, проверенный, а удар поставлен. И долго в комнате Потоцкой раздавались вздохи, стоны наслаждений, исступленные крики и агонизирующий скрип кровати. Удивительно, как ножки выдержали? Вот что значит настоящее немецкое качество. Тишина настала лишь к утру, солнечному, благостному, полному птичьих голосов.
Истину глаголили их сиятельство, ни на йоту не соврали. Внутри Эрмитажа действительно было шумно и бестолково: слышались повышенные голоса, толпами метались слуги, в глазах рябило от густоты румян, сверкания бриллиантов и роскоши одежд. Дамы были в робах с фижмами и шлейфами, при высоких прическах, мушках и жемчугах, кавалеры - по французской моде, на красных каблуках, в радужном сиянии орденов и эполет, лакеи - вымуштрованы, оливреены и похожи на дубовых истуканов. Все это человеческое скопище шумело, разговаривало, предавалось движению, воздух в Эрмитаже был тяжел, густо отдавал потом, табаком, "усладительными", из цедры и розового масла, притираниями. Казалось, что в парфюмерную лавку запустили козла...
А между тем раздались всхлипы скрипок, томно застонали виолы, и все галантнейшее общество потянулось в залу принимать участие в "круглом польском"<Полонез. Популярны были сочинения Огинского и Козловского, танцевали их медленно и величаво, иногда до получаса без перерыва.>, коим по обыкновению сам великий князь<То есть будущий император Павел I. К слову сказать, по воспоминаниям современников, он был непревзойденным танцором.> открывал большое эрмитажное собрание.
- Ну, такую мать, это надолго. - Фыркнув, Чесменский поскучнел, шмыгнул с неодобрением носом и потянул Бурова в другую сторону, в залу, где был накрыт стол с закусками. - Знаете, князь, все эти полонезы, менуэты, англезы, гавоты вызывают у меня морскую болезнь - бездарнейшие кобенья, никакой жизни<Англез представлял собой некую пантомиму любви: партнерша, уклоняясь от ухаживаний кавалера, держалась от него на пионерском расстоянии. Гавот - старинный французский танец, исполняли его медленно и печально.>. То ли дело наша русская, вот где удаль, вот где размах<Между прочим, дочь Чесменского графиня Орлова вошла в историю как непревзойденная мастерица русской пляски.>. Хотя вальсен этот новомодный очень даже ничего. Выбрать бабенку поглаже, облапать ее поладней и... Пойдемте-ка лучше выпьем, матушка-то государыня никуда от нас не денется. Вот черт, только этого хохла нам не хватало... Дьявол его побери со всеми потрохами...
Он тут же замолчал, расправил плечи и вполне дружелюбно произнес:
- Приятного аппетита, Кирилла Григорьевич, что это в одиночку-то? Принимайте в кумпанство...
Действительно, у стола в гордом одиночестве пребывал экс-гетман малороссийский Разумовский и угощался водочкой под икру и буженину. И, судя по траектории его движений, уже давно.
- А, это вы, морской волк, прошу, прошу, - сказал он с тщательно скрытой ненавистью, наирадушнейше повел рукой и вдруг, возрадовавшись, забыв про налитое, с улыбкой изумления уставился на Бурова. - Ты?
- Граф, разрешите мне представить вам князя Бурова-Задунайского, полез было с церемониалом Чесменский, да только Разумовский начхал на церемонии и хлопнул князя Бурова по плечу:
- А ведь ты казак! Я так тогда и смекнул, даром что на рожу черный, а закваски нашей, коренной, казацкой. - Он оскалился, погрозил кому-то кулаком, снова хлопнул Бурова по плечу и шепнул так, чтобы Чесменский не услышал, прямо в ухо: - Слава Богу, не кацапской...
Верно говорят, что проявляется порода во втором колене. Видно, похож был Буров на своего геройского малороссийского деда. А уж тот-то точно в коленках не был слаб...
- Э, да вы знакомы? - удивился в свою очередь Орлов, пхнул локтем назойливого лакея и лично потянул со льда нарядную бутылку. - Ну что, господа, шампанского за встречу?
А в хитроватых прищуренных глазах его угадывалась усиленная работа мысли - где, когда, при каких обстоятельствах пересеклись пути-дорожки Бурова и Разумовского?
- Нет уж, только не шампанского. - Разумовский помрачнел, глянул хмуро на бутыль, какими наводнил уже всю столицу, и, выпив в одиночку водки, закусывать не стал, засобирался. - И вообще, господа... Пойду-ка я освежусь. А то день нынче жаркий... Экий ты, хлопче, гарный, ну прям орел!
Дружески подмигнул Бурову, сдержанно икнул и, не подавая виду, что уже изрядно пьян, степенно вышел из зала. Бриллианты у него были даже на спине...
- Чертов хохол, ему его шампанское, видите ли, не нравится! - тихо, так, чтобы Буров не услышал, прошептал Чесменский и ловко, изображая жизнелюба, принялся открывать бутылку. - И мы освежимся винцом холодненьким. Сие пользительно для здоровья. Весьма. - Без звука откупорил, с улыбочкой налил, веско взглянул на Бурова поверх хрустального бокала: За успех, князь.
Ладно, выпили шампанского, закусили устрицами, поели ракового биска<Студень, приготовленный из раков, которых выдерживали некоторое время в сливках с пармезаном.>, облагороженного каперсами и розмарином. А между тем величественный полонез сменился бравой манимаской<Полька с фигурами.>, и Алехан, играя вилкой, гнусаво замычал, себе под нос, якобы в такт:
- Трам-пам-пам, трам-пам-пам...
Солировал он недолго - снова налили, выпили еще и принялис закусывать изысканнейшими разносолами. Остановились, когда оркестр заиграл галантный менуэт в двенадцать форланов.
- Эге, князь, нам, кажись, пора, труба зовет. - Чесменский вздохнул, потом рыгнул и положил на скатерть грязную вилку. - Никак менуэтец дают. Значит, Като уже там. Уж я-то ее повадки знаю<В обычае императрицы было первой исполнять менуэт.>.
Выпили, как водится, на дорожку еще, зажевали голубятиной с молодыми оливками и направились в залу, где царило прекрасное. В самом деле, прекрасен, преисполнен величия благородный менуэт, но и мудрен же, ох как мудрен. То присядь хитро, то поклонись до земли, то руки поменяй, да ведь не просто так, а все с бережением, иначе лбом кого боднешь, в спину шарахнешь дерзко или вообще, Господи спаси, в ногах запутаешься и грохнешься наземь. Ужас, чего напридумывали французы там у себя в Париже. Однако и наши-то, русские, ничего, не пальцем деланные и не лыком шитые, танцевали изрядно, с достоинством, лихо выписывали фигуры да выделывали па. Кавалеры выступали сановито, дамы приседали в лучшем виде. Вот это пляска так пляска, одно слово - балет.
Однако же не все галантнейшее общество пребывало в объятьях Терпсихоры, в основном работала ногами молодежь. Люди-то основательные, годами зрелые размещались большей частью вдоль стен, где были устроены столы для "шуршания листвой"<Так называли игру в карты.> и места имелись для приятного общения и праздного отдохновения. Играли, само собой, в чепуховину изряднейшую - так, в ламбер, в кадрилию, в пикет да в контру<Коммерческие игры, не запрещенные указом.>, - не для выигрыша, конечно, единственно для времяпрепровождения, следили за танцующими, судачили, мыли кости, угощались мороженым, усиленно потели, вспоминали молодость. Да, были времена... А теперь мгновения...
"Марлезонский балет, блин, - Буров с интересом огляделся, сам встал в шестую позицию, усмехнулся про себя, - это тебе не "заливши фары, танцуют пары"...<Из репертуара группы "Ленинград".>
Ну, и где ее величество?"
- Зубова с Шешковским он, хвала Аллаху, тоже пока что не замечал.
- Вот она, матушка, в зеленом молдаване<Широкое платье без талии.>, с кавалером в белых штанах, - тихо, не прекращая улыбаться, произнес Чесменский, и голос его задрожал от ярости. - Это князь Барятинский, мать его. Чистоплюй хренов. Отвертелся тогда, гад, когда мы Петрушку-то того. Теперь вот с Като за одним столом сидит...<Князь Барятинский принимал активное участие в заговоре против Петра III. Видимо, поэтому и входил в круг придворных, которым разрешалось обедать с Екатериной за одним столом. Эти счастливцы были: Кирилл Разумовский, Потемкин, его племянница, она же любовница, Бронницкая, Строганов, Барятинский, дежурный генерал-адъютант и еще четырнадцать персон. Орлова-Чесменского не приглашали.>
А менуэтец между тем подошел к концу - дамы сделали книксен в последний раз, кавалеры поклонились в знак прощания, и музыка смолкла. Стали ясно различимы голоса, смех, позванивание хрусталя, постукивание ложечек о креманки с мороженым. Терпсихора на время взяла тайм-аут. А вот танцорка в молдаване и не подумала отдыхать - сопровождаемая Барятинским, она отведала смородинного джема, разведенного в вареной воде<Любимый напиток Екатерины.>, промокнула платочком губы и с достоинством, величественной походкой, неспешно подалась в народ. Останавливалась, заговаривала и, кивнув, провожаемая поклонами, шествовала себе дальше. Сразу чувствовалось, что она здесь хозяйка. И не только здесь... Так, в атмосфере почтительности и подобострастия, она доплыла до Алехана, встала на мертвый якорь и дружелюбно улыбнулась:
- А, вот вы где, граф. И вижу, не один. Никак это тот самый...
- Князь Буров. Буров-Задунайский. - Буров напористо кивнул, мощно притопнул каблуками и, улыбнувшись очень по-мужски, схватил инициативу в свои руки. - Безмерно счастлив, ваше величество, видеть вас во всем сиянии красоты, обаяния и несравненного шарма. Видел сие лишь единожды, и то в эротическом сне. Позвольте ручку. - И, не дожидаясь разрешения, грохнулся на колено и припал к холеной, пахнущей духами длани - правой. Знал, что левую, отдающую табаком, императрица не позволяет целовать никому<Екатерина была страстная нюхательница табака, причем брала его только левой рукой, чтобы правая, предназначенная для целования, не пахла оным.>. А еще Буров, и не хуже Чесменского, знал женщин. Обращайся с императрицей словно с потаскухой, и успех тебе обеспечен. Главное - обратить на себя внимание, выделиться из общей массы, показать полное пренебрежение этикетом и условностями. Да насрать на них, если женщина нравится. Правда, вот в плане последнего Буров был не уверен. Очень даже. Ничего уж такого примечательного в самодержице государыне российской не было. Так, в годах, мелкого росточка, со взглядом искушенной, много чего повидавшей женщины. Говорит негромко, нараспев, держится жеманно, нарочито вежливо. Словно майорша Недоносова из Первого отдела управления кадров ГРУ. Такая же лиса с повадками вальяжной, готовой выпустить в любой момент когти кошки. Мелковата будет для смилодона, не та порода.
- Ну право же, подымайтесь, князь, с кавалерами приятнее общаться, когда они в стоячем положении. - Императрица тонко улыбнулась, с толикой кокетства, но без тени смущения, собрала губы в крошечную вишенку и мягко отняла державную длань. - Я слыхала вашу историю, князь, она занимательна. И что же послужило причиной ей?
- Козни Калиостро, ваше величество. - Буров, мигом сориентировавшись в обстановке, встал, лихо изобразил почтительность и вежливую ярость. Черные происки этого шарлатана, возмутителя спокойствия и злостного фармазона. Коварно воспользовавшегося моей доверчивостью.
- Ох уж эти мне фармазоны. Всю эту масонию нужно высечь кнутом. Я как раз на эту тему только что написала пьесу<Речь идет о пьесе "Обманщик", высмеивающей Калиостро как шарлатана и представителя масонства.>. - Ее величество на миг выпустила когти, но тут же, совладав с собой, коротко вздохнула и одарила Бурова любезной улыбкой. - На той неделе, с Божьей помощью и тщаниями господина Елагина, премьера. Так что, князь, прошу вас быть в следующий вторник, буду рада видеть в вас зрителя внимательного и добросердечного. - Всемилостивейше кивнув, она вторично допустила Бурова к руке, прищурилась лукаво и только приготовилась плыть дальше, как откуда-то из-за ее спины вывернулся наследник, великий князь Павел Петрович. От был совсем такой, как его изображают в кино, - курносый, маленький, на удивление похожий на обезьяну. Плюс уже изрядно навеселе, точнее, в основательнейшем мрачном подпитии.
- А, никак у нас уже второй Задунайский, слава Богу еще не фельдмаршал<Имеется в виду внебрачный сын Петра I фельдмаршал Румянцев, которому за все хорошее был присвоен титул Задунайский.>, - с ненавистью, смешанной с брезгливостью, глянул он на Бурова, и ноздри его короткого сифилитического<То есть очень курносый. При запущенном сифилисе проваливается спинка носа.> носа злобно раздулись. - А потом, что это за род такой, Буровы? Настолько древний, что о нем уже никто не помнит?
Вот ведь как, на мартышку похож, а соображает. И говорит как человек. До чертиков уставший от фаворитов своей державной матушки.
- Его высочеству наследнику престола гип-гип-гип-гип ура! - лихо изобразил Швейка в камзоле Буров и, низко поклонившись с отменнейшим старанием, расплылся в улыбке обожания. - А что касаемо Дуная, его превосходительства фельдмаршала и моей скромной персоны, то поясняю вкратце, для всех: господин Румянцев - левозадунайский, а ваш покорный слуга, соответственно, - правозадунайский. Хотя, ваше высочество, это не принципиально, ибо в одну и ту же реку нельзя войти дважды, потому как, не зная броду и сунувшись в воду, даже если и пойдешь налево, то все равно попадешь направо. Теперь по второму пункту. - Буров замолчал, поклонился снова и, поймав пытливый, полный мыслей взгляд наследника, принялся развешивать лапшу дальше: - Род Буровых действительно очень древний. Мои предки сиживали у Ивана Калиты выше Хованских, Мстиславских и Заозерских. Рюриковичи у них в холопах ходили. Игнатий Буров с Евпатием Коловратом встретили смерть жуткую, лютую во славу отечества. Никита Буров командовал полком засадным в Куликовской битве, а старший сын его, Матвей, водил рати в сечу в сражении при Калке. Что же касаемо места рода нашего в памяти людской... - Буров на мгновение сделал паузу, потемнел лицом, и в голосе его послышались мука, скорбь и клокочущая святая ярость. - Когда Мамай, собака, взял Торжок<Полный бред - Мамай Торжка не брал. И вообще Торжок очень далеко от Дуная.>, нашу испокон веков наследную вотчину, то предал огню все - и детинец, и кладенец, и хоромы, и утварь. А главное - семейные летописи. Увы, ваше высочество, анналами времен всегда распоряжается победитель...
- Итак, князь, приятно было, - прервала Бурова императрица, благожелательно кивнула и подала сигнал Галуппи<Придворный капельмейстер.>, чтобы начинал новый танец. - До вторника...
Сама авантюристка до корней волос, силой узурпировавшая власть у мужа и хитростью у сына, она всегда испытывала симпатию к людям волевым, решительным, не лезущим в карман за словом. А кроме того, она отлично знала, что летописями времен действительно распоряжаются победители<Сейчас уже даже ортодоксальные историки склоняются к мысли, что династия Романовых пришла к власти в результате кровопролитной гражданской войны, называемой официальной наукой Смутным временем. Захватив бразды правления в свои руки, первое, что они сделали, это переиначили все летописи. Поговорка: "Что написано пером, то не вырубишь топором" - не для властей предержащих.>.
"Ну, слава Богу, кажись, клюнула".
Чесменский глянул царице вслед, то ли перекрестил пупок, то ли просто почесался и, содрогаясь от звуков музыки, с видом христианина на арене Колизея, повернулся к Бурову:
- Князь, еще немного и меня стошнит. Пойдемте-ка лучше выпьем и как следует закусим. В тишине. Один черт, раньше девяти уходить отсюда неуместно<Большие эрмитажные собрания заканчивались в девять вечера. Уходить первым или последним считалось моветоном. Поэтому все отчаливали дружно, толпой.>.
Однако в тишине не получилось. У закусочного стола Алехан встретил адмирала Спиридонова, с коим зело геройствовал в Хиосских водах, и они стали вспоминать лихое боевое прошлое: как палили в упор по супостату, стоя на шпринге, сиречь мертвом якоре, как снимали знаменитые шальвары с злокозненного Крокодила Турции<Турецким флотом командовал капудан-паша Гесан-бей, сам из бербейских пиратов, прозванный за удаль Крокодилом Турции. Ходил в широчайших шальварах вызывающе желтого цвета.>, как сожгли при посредстве брандеров<Малые суда, начиненные порохом, взрывались вместе с неприятельскими кораблями.> запертую в Чесменской бухте оттоманскую армаду. При этом флотоводцы, естественно, пили ром, употребляли матерно-морскую терминологию и не обращали ни малейшего внимания на окружающих. Какое дело морским волкам до жалких сухопутных крыс? Да и до смилодона тожа. В общем, посидел Буров, посидел, заскучал и поднялся.
- Пойду ка я, ваша светлость, пройдусь. Засиделся что-то.
- Давай, князь, давай. У кареты встретимся, - не поворачивая головы, отозвался Чесменский, вилкой зацепил кусочек балыка и полез к Спиридонову чокаться. - А помнишь, Григорий Андреич, как ты приказал оркестру-то играть самое бравурное? Марш сей прозвучал для оттоманов похоронным<Во время битвы на русских кораблях играли во всю мочь оркестры.>.
"Да уж, Чесма не Цусима. - Буров вздохнул, отвалился от стола и гуляющей походкой пошел по Эрмитажу. - Да уж..." Вокруг него царило великолепие - скульптуры завораживали, живопись пленяла, потолки, декор, полы вызывали восхищение. Действительно, обитель муз, штаб-квартира Аполлона, сокровищница редкого и прекрасного. На стенах еще висели подлинники, друг Хаммер<Американский миллиардер, лучший друг большевиков, скупивший, верно, за гроши пол-Эрмитажа.> еще и не родился, никто еще не драл шпалер<Революционные массы, взявшие Зимний в 1917 году, натурально так и делали - драли занавеси и шпалеры на портянки, а кожу кресел - на сапоги, после чего ходили в штыковую на портреты офицеров, героев Бородинского сражения. А еще, к слову сказать, блевали на Иорданской лестнице, тонули в винных погребах, взрывали гранаты в Алмазной комнате и т. д, и т. п., и т. д. Восставший народ, стихия...>, не брал в штыки военные портреты. Искусство еще не принадлежало народу...
- А вы, мадам, оказывается, девушка со вкусом. - Буров, пресытившись прекрасным, остановился у портрета ее величества, очень даже панибратски подмигнул и направился в Эрмитажный сад - не ахти какой, висячий, под открытым небом. Не сад - садик, всего-то размером двадцать пять саженей<Сажень - 2, 13 метра.> на двенадцать. Не шедевр Семирамиды, конечно, но в общем и целом весьма и весьма.
В саду том буйно зеленели деревья, кивали головками цветы, на дерне были сделаны дорожки для прогулок, стояли статуи, изваянные Фальконе. Еще там был устроен особый павильон, где содержались птицы, обезьяны, кролики и прочая живность. И судя по бодрым оптимистичным голосам, жилось братьям меньшим в неволе неплохо.
"Ну парадиз, прямо рай в миниатюре", - одобрил Буров старания садовников, неспешно потянул ноздрями запах роз, и как-то невзначай, совершенно непроизвольно подумалось ему насчет Евы - не в плане первородного греха, а так, чисто теоретически, в смысле изначальной гармонии. И надо же, прямо чудеса - сразу раздался женский смех.
- Ну, наконец-то! Вот вы где, неуловимый князь Буров! Теперь я понимаю, отчего это вся полиция не может вас сыскать. Это какой-то ураган в штанах!
Буров оторвал глаза от мохнатого надувшегося шмеля, обернулся и моментом преисполнился ожидания неприятностей - перед ним поигрывала веером декольтированная красотка, одна из трех свидетельниц его беседы с князем Зубовым, такой сердечной и душещипательной, что теперь его, Бурова, с собаками ищут. Девица, сразу чувствовалось, была искушена, в амурных тонкостях изрядно многоопытна и, несмотря на позу, вычурность, жеманство и апломб, смотрелась совершеннейшей прелестницей: роба цвета candeur parfaite<Совершенная невинность (фр.).>, прическа "Le chien couchant" высотой не менее полуаршина<Аршин - 0, 7 метра.>, одна мушка на виске "страстная", вторая, в форме звездочки, на носу, - "наглая" и третья, крошечным сердечком, на щеке - "согласная". Естественно, крупное "перло"<Жемчуг называли "перло", бывать на людях без нитки оного считалось моветоном.> на шее, высокие, аж до трех вершков, каблуки<Около 13 см.>, модная блошная ловушка, веер и объемистая табакерочка, называемая еще "кибитка любовной почты"<В те времена существовала поголовная мода на нюхание табака, даже шестнадцатилетние красавицы тянули его своими прекрасными ноздрями. Во время совместной процедуры ухажеры вкладывали в табакерки дамам амурные послания, отсюда и название "кибитка любовной почты".>. В общении же с мужчинами красотка была напориста, тверда и придерживалась тактики Суворова: ура! коли! рубай! давай!..
- Графиня Потоцкая, фрейлина ее величества, - с готовностью присела она в рассчитанном книксене и разом показала великолепие плеч и сладостно волнующиеся полушария груди. - Вы, князь, произвели на меня незабываемое впечатление. Своей силой, удалью, любовью к бедным кискам. С тех пор как увидала вас, нахожусь в волнительной истоме. Лишь единственное желание пребывает во мне после встречи с вами - снова лицезреть вас, Аполлона с торсом Геракла. О, я не спала ночами, все думала о вас, терзала душу тщетными расспросами. Но где мне, бесталанной фрейлине, коль вся полиция столицы вас найти не может? И вот сегодня, о радость, я увидала вас в танцзале беседующим с ее величеством и его высочеством. Так остроумно, так изящно, с тончайшим шармом и благородным слогом. О, я сейчас же пойду расскажу всем о своем счастье...
- Я тебе пойду, - твердо пообещал Буров и, глядя на шантажистку с нескрываемым интересом, спросил дурашливо, но очень по-мужски: - И чего ж тебе надо, девочка Надя?
А что, занятная девица, со звоном кует свое женское счастье. Сразу видно, не зажигалка, из тех, что ярко светит, но ни хрена не греет...
- Ладно, пусть я буду Надя. Только заткните поцелуем мои болтливые уста, заставьте замереть мой блудливый дух, любите меня, и не так, как Дафнис Хлою, а аки королевну Иоанну Неаполитанскую<Королева Иоанна Неаполитанская, женщина развращенная и непостоянная, обыкновенно наслаждалась страстью с несколькими мужчинами сразу. А бывало, и с женщинами.> ее разнообразные махатели.
Выдав все это на одном дыхании, якобы Надя прильнула к Бурову, жадно и похотливо впилась ему в губы, а трудно оторвавшись, молча повлекла куда-то внутрь дворца, видимо, во фрейлинские номера. Рассчитала все тонко, филигранно, с женской изворотливой сметливостью - все ушли на бал, свидетелей нет. А потом, qui sine peccato est?<Кто без греха? (Лат.).>
Буров шел на блудодейство улыбаясь, мерил взглядом достоинства партнерши и, находя их восхитительными и многообещающими, ловил себя на мысли, что невольно спешит. Можно и расстараться, если женщина просит. Что-то он давно не брал в руки шашек...
Наконец пришли. Фрейлина ее величества жила неплохо - лепные потолки, расписные стены, массивная, тонко инкрустированная мебель. Не угол в общежитии суконно-камвольной фабрики. Все здесь дышало негой, сладострастием, изысканным уютом и было уготовано на потребу Купидону - и воздух, напоенный ароматами духов, и кресла-серванты с закусками и напитками, и мягкий, благодаря маркизам и портьерам, берущий сразу за живое интим. А главное - великолепная, под шелковым кисейным пологом кровать размером с кузов самосвала. Это было настоящее гнездышко любви, обиталище опытной, знающей, что такое страсть, красивой женщины. Той, которая просит...
Дважды упрашивать Бурова было ни к чему. И заходила ходуном кровать, и трепетно заволновались шторы, и полетели к высоким потолкам, к плафонам и изысканной лепнине женские, полные страстного блаженства крики. А затем, когда они наконец-то смолкли, неожиданно открылась дверь, и в альков пожаловала дама, в коей Буров узнал еще одну свидетельницу его гнусного глумления над Зубовым. Вот ведь точно выбрала момент, пришла не позже и не раньше, видимо, подслушивала.
- Это моя подруга детства, княжна Фитингофф, - шепнула, не смутившись ни на йоту, якобы Надя и нежно, с трогательной сердечностью поцеловала Бурова в щеку. - Вы, князь, и на нее произвели неизгладимое впечатление. Она тоже не спит ночами, все страдает, тайно надеется на встречу с вами. А кроме того, она тоже ужасная болтушка. Прошу вас, выберите способ заткнуть ей как-нибудь покрепче рот.
Болтушка Фитингофф между тем, не вступая в разговоры, быстренько разделась и с милой непосредственностью, а также с отменной ловкостью устроилась на месте подружки. Руки ее жадно обняли Бурова, тело истомно выгнулось, зеленые распутные глаза сладостно закрылись. Вот так, еще одна женщина, и тоже просит. И пошел Вася Буров на второй круг - из низкого старта, неспешно, уверенно держа средний темп. Сердцем чуял, что продолжение последует. И точно, едва княжна Фитингофф финишировала - мощно, бурно, с судорожными телодвижениями, как снова отворилась дверь и пожаловала третья свидетельница, баронесса Сандунова. Она, оказывается тоже не спала ночами, тайно изводилась по Бурову и не была приучена держать на запоре свой хорошенький рот. Ну что тут поделаешь, взяли в компанию и ее. И такой пошел бильярд - без бортов, на три лузы, без всяких правил. Хорошо еще, что кий у Бурова был мощный, проверенный, а удар поставлен. И долго в комнате Потоцкой раздавались вздохи, стоны наслаждений, исступленные крики и агонизирующий скрип кровати. Удивительно, как ножки выдержали? Вот что значит настоящее немецкое качество. Тишина настала лишь к утру, солнечному, благостному, полному птичьих голосов.