Страница:
- Ах, значит, так? - грозно прошипел де Гард, вытянулся в струну и принялся делать пассы в сторону приближающегося Бурова. - Славой Гедулаха, по повелению Иеседа, с милостивого соизволения Малхута заклинаю тебя, о Елохим, именем Невыразимого и прозванием Нерожденного...
Неожиданно он замолчал, вытаращился с изумлением на Бурова, разом побледнел как мел и пошатнулся. Потом с видимым усилием сделал нетвердый шаг, страшно и утробно вскрикнул, и... его вырвало прямо на бильярд. Обильно, так, что зашло во все лузы. А Буров вдруг почувствовал, что перстень, подаренный при расставании Калиостро, стал обжигающе горяч и ощутимо тесен, причем камень его при близком рассмотрении налился тусклым водянистым светом. Вот это чудеса! Вот это практическая магия! Ай да полковник Феникс, ай да Великий Копт! Шутки прочь, ведь и впрямь великий. Мерси чувствительное за презент, рахмат огромный от всей души. Вроде бы и невелико колечко, неказисто, неприметно собой, а вот волшебнику ее величества поперек глотки будет. Да еще как - бильярд уделан начисто, наборный паркет тоже, еще бы немного, и мраморному Потемкину пришлось бы очень несладко. Сразу чувствовалось, что черный маг любил покушать, любил... А между тем начался второй раунд.
- Ап! - страшно закричал волшебник, вытер губы батистовым платком и уверенным движением жилистой руки вытянул из ножен клинок. - Барра!<Крик, с которым шли в атаку римские легионы, - подражание реву африканского слона.>
Клинок был изогнутый, светящийся, самый что ни на есть магический, режущий любую материальную субстанцию с поразительной легкостью. Что ему харасанский булат, что ему кольчуга из Солука<Высший сорт булата. Солук город в Йемене, где производились лучшие кольчужные доспехи.>. Так, тьфу. Только ведь и Буров был не лыком шит, даром что волшбе и волхвованию не обучен.
- Хрен тебе, - ухмыльнулся он, натянул перчатку из кожи сикария да и тоже вытащил клинок, трофейный, изогнутый, напоминающий серп. Светящийся не хуже де Гардова.
И началась потеха, правда, скоро кончилась. Клинки, скрестившись, клацнули, хрустнули, пошли трещинами и потухли. Мгновение - и они распались на части, оставив фехтовальщикам лишь короткие рукояти. Правда, увесистые, - Буров, например, швырнув свою, с легкостью подбил де Гарду глаз, и тот окончательно рассвирепел.
- О, да снизойдет же на меня дух Совохая Хушатянина, храбреца и силача, что убил Сафута, одного из потомков Рефаимов, в битве при Гоби!<Совохай Хушатянин, если следовать Библии, был сподвижником царя Давида и действительно в сражении при Гоби поразил Сафута, потомка древних великанов Рефаимов.> - Он снова принялся делать пассы, но уже не в сторону Бурова, а в направлении купающихся нимф, вольно резвящихся на потолке. Именем Адонаи, Сущего в Сущем, и да будет так!
Похоже, начался третий раунд. Только Буров был не на ринге и удара гонга ждать не стал, врезал от всей души волшебнику поддых. Трудно сказать, снизошел ли на того дух Совохая, храбреца и силача, но залег он сразу, даже не пикнул, причем в самом центре зловонного моря разливанного. Перевернувшись на бок, скорчился, подобрал под себя ноги и затих - этаким гигантским черным эмбрионом. Подходить к нему близко, а уж тем паче иметь с ним какие-нибудь дела совершенно не хотелось. Ну разве что мокрое, и на приличном расстоянии... Только не стоил сей мозгляк ни "клыка дьявола", ни выстрела из волыны - слишком много чести. А вот сыграть с ним в бильярд по своим правилам, так, чтобы лузами накрылся...
- Никуда не уходи, ладно? - тихо попросил Буров, резко развернулся и направился к полочке, где лежали кии. Однако не послушал его черный маг выполнил длинный перекат, мигом поднялся на ноги и стремительно, в ореоле брызг, молнией метнулся из бильярдной. Сделано это было настолько мастерски, с такой удивительной ловкостью, напором и быстротой, что не осталось сомнений - да, дух богатыря Совохая все-таки снизошел на мастера каббалы.
"Ишь ты, гад, видать, жаловаться побежал", - глянул ему в спину Буров, преследовать не стал, положил кий на место да и тоже подался из бильярдной: дохлые сикарии да запомоенный Потемкин компания не очень-то приятная. Да и вообще, если по большому счету, требовалось немедля линять в произвольном направлении - ушатанного бильярда ее величество точно не простит<Екатерина II очень любила играть на бильярде и делала это, по отзывам современников, с большим мастерством. У нее был свой собственный кий из слоновой кости, который она трепетно мелила, протирала и содержала в идеальном порядке.>, быстренько припомнит все хорошее, да и фаворит с де Гардом, если что, живо освежат ей память. А кавалер Шешковский им в том поможет. Так что - ноги в руки, полный газ и ходу, ходу, ходу... Что Буров и сделал - выбрался из палат, сел в карету и покатил нах хаузе собирать вещички. В глубине души, если честно, он был не доволен собой: ну да, с сикариями разобрался, а вот с де Гардом-то сплоховал, нет бы и его тоже на рандеву с Яхве. Хорошо еще не поддался на происки державной самоуверенной искусительницы. Увы, Екатерина Алексеевна, увы, по половому вопросу - к Платону Александровичу, а Вася Буров не продается - ни за чины, ни за караты. Ему куда как лучше с отъявленной шпионкой, прошедшей огонь, воду, медные трубы и постель Итальянского дьявола. Кстати, где она сейчас, как?
А Лаура, как вскоре выяснилось, находилась у Бурова в спальне - лежала на кровати в прескверном настроении и читала на ночь глядя ужасающий роман<Речь идет о творчестве мадам Радклиф, писавшей в манере тихого ужаса.>. Как она попала без ключа в апартаменты? Интересно, очень интересно. Только ни о чем Буров спрашивать ее не стал, добро улыбнулся, радостно кивнул и, быстро сняв парадный свой камзол, ласково и нежно заключил в объятья.
- Ну, здравствуй моя хорошая, здравствуй. Я тоже по тебе...
И, разом замолчав, нахмурился, поняв, что у Лауры забинтовано плечо.
- Это что, новая мода?
- Это ранение, касательное. Так, ерунда, - вяло отреагировала Лаура, скорбно улыбнулась, и стало ясно, что она чертовски измотана. - У меня был сегодня тяжелый день. Одной стрельбой не обошлось... Вон, посмотри на столе. Только осторожно...
Буров встал, молча подошел, открыл картонную коробку из-под шляпы, и глаза его недобро прищурились - на дне лежали окровавленные останки змеи. Причем отлично известной ему породы<См. первую книгу.> - радужной болотной гадюки, пожалуй, единственной из длиннозубых<У змей семейства аспидов кобр, тайпанов, бунгарусов - передние ядовитые зубы относительно коротки. У гадюк и ямкоголовых - гремучих змей - зубы, наоборот, длинны.> обладающей ядом с гарантированной, стопроцентной летальностью. Редчайшая разновидность, великолепный экземпляр, машина для убийства, называемая Посвященными "рептилией края загробной радуги". Как она попала сюда, на невские берега? Из каирских-то болот? Да, чудеса. Еще какие! Гадюка эта была не только разноцветна, на редкость экзотична и смертельно зубаста, но еще и перната - к телу ее каким-то странным образом лепилась пара голубиных крыльев. А еще говорят, что рожденный ползать летать не может...
- Эта птичка божья сегодня запорхнула ко мне в спальню. - Лаура тяжело вздохнула, брезгливо оттопырила губу и хрустко, с неожиданной экспрессией перевернула книжную страницу. - Хорошо, я успела среагировать и размазать ее по стене. Подносом, на котором стыл мой кофе. Послеобеденный отдых, такую мать! Бальзам для нервов, души и тела... В общем, Вася, я пришла проститься. - Она рывком уселась на кровати, с грохотом, словно надоевшую игрушку, отшвырнула ужасающее чтиво, Завтра утром исчезаю. Совсем мне не нравятся мудозвоны с мушкетами и болотные гадюки с голубиными крыльями. А ну на хрен, куда угодно, только бы отсюда подальше. Россия, она большая...
Вот ведь, почти процитировала Разумовского, один в один...
- Замечательный окрас. И крылья хороши. Сработано на совесть. - Буров коробочку потряс, покрутил, повертел, понаклонял так и этак, вздохнул и с отвращением поставил на место. - Будет нехорошо, если такие налетят стаей. В общем, Лаура батьковна, если возражений нет, отчалю-ка я рано утречком вместе с тобой. А то сегодня погорячился, и кое-кто теперь холодный лежит...
Вот такая песня, "Come Together"<Название песни "Битлз" переводится как "Пойдем вместе".>. Грустная, на мотив мендельсоновского марша. Однако для Лауры она прозвучала рождественским хоралом.
- Я не против, - обрадовалась она, и в глазах ее вспыхнула надежда. Затеряться в Сибирии, перезимовать в каком-нибудь далеком остроге<Укрепленная колония-поселение, обычно возводимая первопроходцами Сибири. Именно так начинались все крупные старинные города вроде Тюмени, Тобольска, Енисейска, Иркутска и десятков других.>, а по весне можно и в Америку. На любимом отечестве, которое живет по принципу: tout pour moi rien par moi<Все для меня - ничего от меня.>, свет клином не сошелся. Главное - побыстрее убраться отсюда.
От ее упаднического настроения не осталось и следа: коллектив, пусть даже и не ахти какой, - сила.
- Истину глаголете, уважаемая. - Буров кивнул и принялся в темпе вальса собирать вещички. Ему было все равно - куда, что-то он устал от всей этой суеты, фальши, дрязг и дешевых интриг. Стоило бежать аж в восемнадцатый век, чтобы снова вляпаться все в то же дерьмо. Теперь дай-то Бог отмыться...
Они пустились в путь в час собаки, когда сильнее всего хочется спать. Дежурный по конюшне был сонлив, конкретно заторможен и ползал еле-еле, словно муха по стеклу. Неловкими руками он взнуздал каурого с белой вызвездью на лбу жеребца, наложил потник, седло, хлопнул хитрое животное по брюху, чтобы выдохнуло воздух, затянул подпруги и с намеком на поклон передал поводья Бурову:
- Ваша светлость, прошу-с.
Затем икнул, вяло почесался и принялся седлать игривую светло-рыжую кобылу для Лауры.
- А ну не балуй, а ну!
Ишь ты, попал точно в масть... Часовые на воротах были тоже сонные, квелые, обласканные Морфеем.
- А ну смирно! Вот я вас! - рявкнул по-отечески на них Буров, вывел в поводу жеребца на улицу, подождал Лауру, устроился в седле. - Ну, как говорится, с Богом.
- А ну его к чертям, - усмехнулась Лаура, с ловкостью амазонки взобралась на кобылу, привычным движением тронула поводья. - В этом сраном мире нужно рассчитывать только на себя. - Запнулась, коротко вздохнула, скрипнула мужским, с высокой лукой, седлом. - И иногда на товарищей. Хотя предают-то только свои...
Буров не ответил, он смотрел на сонную Неву, на спицу Петропавловки, угадывающуюся в легкой дымке, на все это очарование ликующей белой ночи. Петербург, Петроград, Ленинград. Град Петров, знакомый до слез. Когда еще придется свидеться-то? Может, и не придется совсем... Только не время было предаваться сантиментам. Отвел Буров взгляд от зеркала воды, проглотил слюну да и припустил куцей рысью следом за Лаурой...
Им не дано было узнать, что вскоре, тем же утром, мирно почивающего Орлова разбудил невыспавшийся Гарновский.
- Ваше сиятельство, миль пардон, но там прибыли люди от Шешковского. С высочайшим повелением выдать им князя Бурова для дальнейшего его препровождения в ведение Тайной экспедиции. Предерзко себя ведут, без бережения, сапожищами, аки жеребцы копытами, топают.
Некрасивое лицо его выражало тревогу, ненависть, искреннее сопереживание и мучительное желание дать посланникам Шешковского в морду. Так - чтобы вдрызг.
- Сапожищами топают? По моим полам? - грозно прорычал Чесменский, сел, с уханьем, очень по-звериному зевнул. - А ты пошли их на хрен, а вдогонку скажи, что нет его, князя Бурова, отсутствует. Выслан к едрене фене по долгу службы. Все, иди. Да, слышь, князя Бурова-то разбуди потом, скажи, чтоб спешно собирался. Уходить ему надо, уехать, затеряться. Россия не Франция, места хватит. А я ведь, Василий Василич, здесь тоже не задержусь, на хер мне нужна она, такая служба-то. Что, махнешь со мной в Москву, а? Рысаков будем разводить, чаи распивать. Эх, конфетки-бараночки, словно лебеди... Ну все, иди, и пошли их на хрен-то как следует, семиэтажно, от всей души.
А когда Гарновский вышел, он поднялся, удрученно и горестно вздохнул и голосом, полным сожаления, пробурчал:
- Эх, Като, Като, мало Гришка учил тебя жизни, эх, мало. Как есть ты сука, курва немецкая... - И неожиданно, так, что люстры закачались, бухнул кулачищем об стол. - Эй, кто-нибудь, романеи мне в большом стакане! И апельцин! Запорю!..
Нет, ничего этого ни Буров, ни Лаура не знали, - подставляя лица утренней свежести, мчались они во весь карьер на восток. Перед ними лежала Россия, необъятная, как сказал Разумовский, страна. А уж он-то знал, что говорил.
ЭПИЛОГ
I
Быстро опускался вечер. Небо посерело, нахмурилось, клубом роилась мошкара, от реки тянуло сыростью, холодом, запахами тины и мокрого дерева. С криками, похожими на стоны, летели в гнезда уставшие птицы. День угасал.
- Да, боярин, а ведь не за горой стынь, холода-то. - Егорий Рваный взглянул наверх, на приутюжившее деревья небо, мотнул кудлатой головой, вздохнул и ловко угнездил в углях обмазанную глиной утку. - Коли по рябине смотреть, зима ноне ранней будет, снежной. А с хиусом<Холодный, пронизывающий ветер.> да с хлящими<Так называют в Сибири жгучие морозы.> шутки не шуткуют.
Говорил он гнусаво, в нос, как-то по-особому отрывисто пришмыгивая, спасибо его милости государеву кату, вырвавшему ноздри заодно с хрящами. Еще и уши обкорнавшему. Слава тебе, Господи, что под личиной<Сетка из конского волоса для защиты от комаров.> да под малахаем с опушкой не видно. Да и кому смотреть-то, боярину этому опальному или бабе его? Они, видит Бог, видывали и не такое...
- Ага, зябнут ножки, зябнут ручки, не дожить нам до получки, что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, - нейтрально и на редкость фальшиво отреагировал Буров, закончил надраивать ствол и бережно сунул за пояс. - Ты уедешь к северным оленям, в дальний Магадан уеду я...
Он был не в настроении, более того - осталось всего три патрона и действительно с гулькин хрен до заморозков. Вроде бы не курлыкали еще в небе журавли, не порошила еще тайгу метель опавших листьев, но осень уже чувствовалась - и в стылой свежести ночей, и в желтизне осоки, и в низких, тяжелых облаках. Заканчивался август, агонизировало лето - обильное, сибирское, разочаровывающе короткое. А вокруг, невзирая ни на что, продолжала бушевать природа: пенилась, кипела в водоворотах река, била волнами о камни и пороги, ветер, воя, рвал верхушки лиственниц; ухал где-то, собираясь на охоту, филин; хором робко пробовали голоса осторожные ночные птицы. Вот он, ликующий апофеоз флоры и фауны, торжествующая природа-мать, с коей что Буров, что Лаура пообщались изрядно, от души, впечатлений, надо полагать, на оставшуюся жизнь хватит. Впрочем, Бога гневить нечего, до Тобольска все было на редкость мило и довольно цивильно. Более того, путешествовали с приятностью. Подорожная была выписана на имя генерала Черкасова и сопровождающего его особу капитана Ермилова, а кроме того, имелась еще бумажка, из которой явствовало, что вышеозначенные персоны следуют конфиденциально, с ревизией и по долгу службы. Фискальной. И направил их не кто-нибудь, а сам Степан Иванович Шешковский собственной персоной. Словом, поначалу путешествовали, не напрягаясь, - всюду их встречали поклонами, лаской, хлебом-солью, умилением и взятками. Это был не то чтобы удар Остапа Бендера по бездорожью, но хорошо задуманная долгоиграющая афера, основанная на том прискорбном факте, что у российских-то властей обычно рыло в пуху.
Неприятности начались в Тобольске. На званом ужине у местного градоначальника генерал нечаянно повстречал знакомого, так, майоришку одного, Валерьяшку Зубова, - тот командовал карательным отрядом по поимке беглого опасного преступника, выдающего себя за князя Бурова. В общем, вначале была драка, потом стрельба, ну а уж затем, как водится, погоня, по лесам, по долам, по болотам, по чащобам. Еле оторвались, чудом ушли. И все волшебным образом переменилось: Буров отпустил бороду, Лаура забыла про духи, от нее теперь за версту несло дымом, оленьей кожей, березовым ядреным дегтем<Употребляется как защита от гнуса.>. Сам черт не признал бы их, бредущих в дебрях звериными тропами. Шли без суеты, с оглядкой, вели пяток навьюченных пожитками оленей. Мало разговаривали, все больше слушали бдели. А иначе в тайге нельзя - пропадешь. Вовремя не заметишь сохатого<Сохатые - лоси - весьма опасны в тайге, особенно в преддверии гона, начинающегося осенью. В Сибири не случайно говорят: на медведя иди постель стели, на сохатого иди - доски на гроб теши.>, "забавницу с кисточками"<Рысь.> проглядишь, встретишься на узкой тропинке с тунгусом, юкагиром или каряком. Они хоть вроде бы и с государыней в мире, и платят исправно ясак<Дань, обычно пушниной.>, а ведь не преминут перерезать горло, да так, что и глазом не моргнешь. Это тебе, люча<Русский.>, за объясачивание<Широко практиковавшаяся акция, когда представителей сибирских народов русские колонизаторы приглашали в гости и, вместо того чтобы накрывать стол, брали их в аманаты - заложники. Держали до тех пор, пока не получали требуемое количество ясака.>.
А между тем поспел ужин. Не ахти какой, из трех блюд: утка, запеченная в глине, в собственном соку, белка, жаренная на углях на палочке, да сушеная, кусочками, оленина - взять такую горсть, растереть в порошок, бросить в чашку, залить кипятком - и "магги" с "галлиной бланкой" отдыхают. Ели не спеша, в охотку, отгоняя с яростью осточертевших комаров, пили терпкий, из брусники, чай, щурились на сполохи огня, молчали. Еще один день лета прошел, еще на один день ближе холода.
- Посуду помоете сами. Пойду-ка я спать.
Насытившись, Лаура поднялась, обтерла пальцы о кожаные штаны и энергично, целеустремленным шагом прошествовала в кусты. Потом сорвала веточку посимпатичней, пообкусала ее конец и, выдраив зубы размочаленным деревом, отправилась в балаган - сложенный наподобие ленинского, только из еловых лап - шалаш<Первоначально шалаш, в котором вождь укрывался от щупалец гидры контрреволюции, представлял собой обыкновенную соломенную хибару. Это уже позже, в эпоху торжествующего социализма, на месте соломенной хибары возвели дворец из отборного сена.>. Какие, к черту, ароматические ванны, "притирания Дианы", "маски Поппеи" и "перчатки Венеры"<Популярные в то время косметические средства.>. Спать, спать, спать. Не раздеваясь, не снимая личины. Спать.
- Иди, боярыня, с Богом, иди, - буркнул Егорий, вылил в чашки остатки кипятка, подождал, побултыхал, выплеснул на землю. - Тоже мне мытье, баловство одно. Чай, не велика забота, не щами со свининой трапезничали. Каша, она хоть и мясная, все одно каша.
Потом он возвратился к костру, вытащил богатую серебряную табакерку, под звуки менуэта открыл, гнусаво усмехнулся под завесой личины.
- Купчишке тому гунявому уже без надобности, а нам сгодится, в самый раз будет. Угощайся, боярин. Сделай милость, не побрезгуй. Чем Бог послал...
Буров был небрезглив, отнюдь. Закурили одну трубку на двоих, затянулись по очереди, в молчании окутались густым табачным дымом - от комарья хорошо, да и для души неплохо. Помаргивали, переливались угли, над речкой поднимался туман, в воздухе ощутимо холодало - свет луны, проглядывающий сквозь дыры в облаках, казался леденяще мертвенным. Август, сукин сын август.
- Ты гля, боярин, только посмотри. - Егорий вдруг привстал и трубкой указал на птицу, ясно видимую на фоне облаков. - Ну, теперь быть беде...
Это была большущая матерая ворона. Вела она себя на редкость странно то взмывала вверх, то стремительно пикировала, то делала немыслимые пируэты и в целом напоминала бабочку, бьющуюся в оконное стекло. Будто пыталась преодолеть какую-то невидимую препону и та каждый раз отбрасывала ее назад. И все это в полнейшей тишине, немыслимой, невообразимой...
- Почуяла дым чума предков<"Дым чума предков", или "дым Млечного Пути", - в мистических воззрениях северных народов некая таинственная, видимая лишь животным и шаманам завеса, отделяющая прошлое от будущего. Самое интересное, что, согласно славянским языческим традициям, ворона птица конкретно волшебная и хранит ключи от двери в рай - Ирий. "Кобенясь", исполняя в воздухе особый танец, она способна попадать в другие миры. Если научиться у нее этому танцу, можно овладеть ключом к многомерности мира и обрести свободу от материальных оков.>. - Егорий сел, угрюмо затянулся, со вздохом передал трубку Бурову. - Так шаманы говорят. Назад хочет улететь, в прежнюю жизнь, где была сильной и молодой. Только хрен ей...
Ворона между тем надрывно каркнула, судорожно взмахнула крыльями и камнем спикировала в клубящийся над речкой туман. Булькнуло, плеснуло, и снова все стало тихо. Подумаешь, какая-то там ворона...
- Плохой знак, зело скверный. - Егорий выругался, выбил трубку о ладонь, тягуче сплюнул, оправил личину. - Пойдем-ка почивать, боярин. По всему - завтра непогоде быть.
Вот обрадовал так обрадовал, сказал приятное на сон грядущий. И ведь наверняка не врет, потому как опытен и к местам здешним весьма привычен обретается в Сибири давно уже, сразу-то и не вспомнишь, сколь долго. Лихо покуролесил с Емельяном свет Ивановичем да с богатуром Салаватом, прогулялся этапом в каторжанских "железах", вдосталь нагорбатился на государство и отечество, потом бежал и... А с Буровым его свел случай, вернее, узкая лесная дорожка где-то под Тюменью. Пошаливал там Егорий со товарищи, изрядно баловался кистеньком, топориком да острым ножичком грабил-обирал до нитки всех встречных-поперечных. И кто мог знать, что попадется один, у коего зарядов в фузее что пальцев на руках. Всю ватагу положил, в упор, так что и не пикнул никто, а вот в Егория Рваного стрелять не стал - избил до полусмерти, в болотце помочил да и спросил так-то ласково: "А что, пойдешь в проводники ко мне? Не обижу".
Да, не стал Буров убивать этого безносого татя - во-первых, и впрямь без проводника хана, а во-вторых, разглядел породу редкую - звериную, свирепую, но не подлую. То, что надо. А уж Егорий-то понял сразу, что имеет дело с хищником, огромным, матерым, очень сильным, место которому во главе стаи. И Боже упаси рычать, огрызаться или посматривать на его самку разорвет. Лучше с ним жить в согласии. И вместе шататься по просторам тайги, полным приключений, опасностей и несметных богатств. Главное, подальше от объятий отечества, пахнущих железом, пенькой и бычьей, из коей кнуты вьют, кожей.
Словом, отправились Буров с Егорием в балаган, почивать. Каждый в свой персональный, из оленьих шкур мешок. Разулись, почесались, устроились поудобней, и скоро в шалаше воцарился Морфей. Спали по-разному: Лаура тихо, Егорий - давая такого храпака, что содрогались сосны, Буров по-звериному, чутко, не отнимая пальцев от рукояти волыны. Тать, он и есть тать - хоть и не подлой породы, а черт его знает, что у него в башке...
II
Утро началось, как водится, с визита оленей. Пришли, замычали, потерлись мордами о колья шалаша, недоуменно, с укоризной округлили глаза эй, хозяева, когда костры-дымокуры<Домашние олени охотно суют морды в дым костра, спасаясь от гнуса.> будем разжигать? И как насчет чего-нибудь вкусненького? Само собой, разожгли, само собой, дали - без оленя в тайге ой как плохо. А вот новый день, похоже, ничего плохого не сулил - небо было безоблачным, ветер ласковым, настроение безмятежным. Бодро суетились кедровки, радовались бекасы, клесты встречали солнце пронзительными свистами, дрозды на старой лиственнице выясняли отношения, грозно открывали клювы, шипели по-змеиному и готовились к драке. Ничто в природе не напоминало о скором увядании.
- Так, говоришь, грянет буря? - Буров за завтраком взглянул на небосвод, потом на Егория, качнул головой, хмыкнул насмешливо покачал головой: - Что-то непохоже. Ишь как солнышко-то наяривает.
Честно говоря, светило ему не нравилось - было оно в каком-то странном радужном круге.
- Э, боярин, суть, она не всегда на виду. - Егорий вытянул из углей тайменя, запеченного без соли в мокрых тряпках, и, неспешно, дуя на пальцы, принялся делить на куски. - Глянь, как плачет зеленый лопух - весь в слезах. Береза белая опустила листочки, птицы клюют с жадностью, словно в последний раз. Послушай, как свистит жалобно бурундук. Будет нынче вёдро<Ясная, сухая, хорошая погода.> еще то...
Как в воду смотрел. К полудню тучи затянули небо сплошной завесой, зигзагами блеснули молнии, ударил гром и полил дождь - и в самом деле как из ведра. Холодную, пульсирующую стену его парусил порывистый северный ветер. Вмиг промокло все, и тайга, и олени, и люди. Не было видно ни зги, под ногами хлюпал пропитанный влагой мох. Потоп не потоп, но совсем невесело - ни костра развести, ни у огня согреться, ни харч какой сготовить. И тщетно Егорий стучал ножом по лиственницам, отыскивая сгнившую, пустую, внутри которой есть сухой, вспыхивающий, как порох, мох сульта. Нет, не было ни сульты, ни удачи. Только холод, дождь, усталость да подведенное брюхо. Но это были еще цветочки. Ягодки поспели на следующий день, когда пошли болотистые, поросшие кое-где кустарником равнины. Постепенно между кочками стали попадаться лайды, гибельно опасные болотные провалы, и каждый неверный шаг обещал смерть, страшную, мучительную, какую и врагу не пожелаешь. Впрочем, врагу, если честно, лайда будет в самый раз. С виду это небольшой грязно-желтый кружок в болотной жиже, но стоит лишь попасть в него, как чмокнет жадно жирная глина, и клокочущая, из которой возврата нет, могила готова. Топь своего уже не отдаст. Да уж, за день болотные духи забрали в жертву трех оленей из пяти. Последним, уже под вечер, провалился вожак, могучий, гордый зверь с белой меткой на морде. Погрузившись по шею, он взревел, рванулся судорожно из последних сил, но, осознав всю тщетность борьбы, затих и встретился глазами с Буровым помоги. А тот схватился было за волыну, взвел курок и неожиданно резко отвернулся, побрел дальше. Три патрона осталось, такую мать, только три патрона! А вожак убито посмотрел ему вслед, снова страшно заревел, пытаясь спастись, и, сникнув, бросил взгляд на траву, на кусты, на удаляющуюся олениху, такую красивую, такую желанную... Через мгновение его не стало, только торчали на поверхности рога. Миг - и они тоже с чмоканьем погрузились в бездну. Да, нынче духи болота собрали богатый урожай. А сколько еще соберут...
Неожиданно он замолчал, вытаращился с изумлением на Бурова, разом побледнел как мел и пошатнулся. Потом с видимым усилием сделал нетвердый шаг, страшно и утробно вскрикнул, и... его вырвало прямо на бильярд. Обильно, так, что зашло во все лузы. А Буров вдруг почувствовал, что перстень, подаренный при расставании Калиостро, стал обжигающе горяч и ощутимо тесен, причем камень его при близком рассмотрении налился тусклым водянистым светом. Вот это чудеса! Вот это практическая магия! Ай да полковник Феникс, ай да Великий Копт! Шутки прочь, ведь и впрямь великий. Мерси чувствительное за презент, рахмат огромный от всей души. Вроде бы и невелико колечко, неказисто, неприметно собой, а вот волшебнику ее величества поперек глотки будет. Да еще как - бильярд уделан начисто, наборный паркет тоже, еще бы немного, и мраморному Потемкину пришлось бы очень несладко. Сразу чувствовалось, что черный маг любил покушать, любил... А между тем начался второй раунд.
- Ап! - страшно закричал волшебник, вытер губы батистовым платком и уверенным движением жилистой руки вытянул из ножен клинок. - Барра!<Крик, с которым шли в атаку римские легионы, - подражание реву африканского слона.>
Клинок был изогнутый, светящийся, самый что ни на есть магический, режущий любую материальную субстанцию с поразительной легкостью. Что ему харасанский булат, что ему кольчуга из Солука<Высший сорт булата. Солук город в Йемене, где производились лучшие кольчужные доспехи.>. Так, тьфу. Только ведь и Буров был не лыком шит, даром что волшбе и волхвованию не обучен.
- Хрен тебе, - ухмыльнулся он, натянул перчатку из кожи сикария да и тоже вытащил клинок, трофейный, изогнутый, напоминающий серп. Светящийся не хуже де Гардова.
И началась потеха, правда, скоро кончилась. Клинки, скрестившись, клацнули, хрустнули, пошли трещинами и потухли. Мгновение - и они распались на части, оставив фехтовальщикам лишь короткие рукояти. Правда, увесистые, - Буров, например, швырнув свою, с легкостью подбил де Гарду глаз, и тот окончательно рассвирепел.
- О, да снизойдет же на меня дух Совохая Хушатянина, храбреца и силача, что убил Сафута, одного из потомков Рефаимов, в битве при Гоби!<Совохай Хушатянин, если следовать Библии, был сподвижником царя Давида и действительно в сражении при Гоби поразил Сафута, потомка древних великанов Рефаимов.> - Он снова принялся делать пассы, но уже не в сторону Бурова, а в направлении купающихся нимф, вольно резвящихся на потолке. Именем Адонаи, Сущего в Сущем, и да будет так!
Похоже, начался третий раунд. Только Буров был не на ринге и удара гонга ждать не стал, врезал от всей души волшебнику поддых. Трудно сказать, снизошел ли на того дух Совохая, храбреца и силача, но залег он сразу, даже не пикнул, причем в самом центре зловонного моря разливанного. Перевернувшись на бок, скорчился, подобрал под себя ноги и затих - этаким гигантским черным эмбрионом. Подходить к нему близко, а уж тем паче иметь с ним какие-нибудь дела совершенно не хотелось. Ну разве что мокрое, и на приличном расстоянии... Только не стоил сей мозгляк ни "клыка дьявола", ни выстрела из волыны - слишком много чести. А вот сыграть с ним в бильярд по своим правилам, так, чтобы лузами накрылся...
- Никуда не уходи, ладно? - тихо попросил Буров, резко развернулся и направился к полочке, где лежали кии. Однако не послушал его черный маг выполнил длинный перекат, мигом поднялся на ноги и стремительно, в ореоле брызг, молнией метнулся из бильярдной. Сделано это было настолько мастерски, с такой удивительной ловкостью, напором и быстротой, что не осталось сомнений - да, дух богатыря Совохая все-таки снизошел на мастера каббалы.
"Ишь ты, гад, видать, жаловаться побежал", - глянул ему в спину Буров, преследовать не стал, положил кий на место да и тоже подался из бильярдной: дохлые сикарии да запомоенный Потемкин компания не очень-то приятная. Да и вообще, если по большому счету, требовалось немедля линять в произвольном направлении - ушатанного бильярда ее величество точно не простит<Екатерина II очень любила играть на бильярде и делала это, по отзывам современников, с большим мастерством. У нее был свой собственный кий из слоновой кости, который она трепетно мелила, протирала и содержала в идеальном порядке.>, быстренько припомнит все хорошее, да и фаворит с де Гардом, если что, живо освежат ей память. А кавалер Шешковский им в том поможет. Так что - ноги в руки, полный газ и ходу, ходу, ходу... Что Буров и сделал - выбрался из палат, сел в карету и покатил нах хаузе собирать вещички. В глубине души, если честно, он был не доволен собой: ну да, с сикариями разобрался, а вот с де Гардом-то сплоховал, нет бы и его тоже на рандеву с Яхве. Хорошо еще не поддался на происки державной самоуверенной искусительницы. Увы, Екатерина Алексеевна, увы, по половому вопросу - к Платону Александровичу, а Вася Буров не продается - ни за чины, ни за караты. Ему куда как лучше с отъявленной шпионкой, прошедшей огонь, воду, медные трубы и постель Итальянского дьявола. Кстати, где она сейчас, как?
А Лаура, как вскоре выяснилось, находилась у Бурова в спальне - лежала на кровати в прескверном настроении и читала на ночь глядя ужасающий роман<Речь идет о творчестве мадам Радклиф, писавшей в манере тихого ужаса.>. Как она попала без ключа в апартаменты? Интересно, очень интересно. Только ни о чем Буров спрашивать ее не стал, добро улыбнулся, радостно кивнул и, быстро сняв парадный свой камзол, ласково и нежно заключил в объятья.
- Ну, здравствуй моя хорошая, здравствуй. Я тоже по тебе...
И, разом замолчав, нахмурился, поняв, что у Лауры забинтовано плечо.
- Это что, новая мода?
- Это ранение, касательное. Так, ерунда, - вяло отреагировала Лаура, скорбно улыбнулась, и стало ясно, что она чертовски измотана. - У меня был сегодня тяжелый день. Одной стрельбой не обошлось... Вон, посмотри на столе. Только осторожно...
Буров встал, молча подошел, открыл картонную коробку из-под шляпы, и глаза его недобро прищурились - на дне лежали окровавленные останки змеи. Причем отлично известной ему породы<См. первую книгу.> - радужной болотной гадюки, пожалуй, единственной из длиннозубых<У змей семейства аспидов кобр, тайпанов, бунгарусов - передние ядовитые зубы относительно коротки. У гадюк и ямкоголовых - гремучих змей - зубы, наоборот, длинны.> обладающей ядом с гарантированной, стопроцентной летальностью. Редчайшая разновидность, великолепный экземпляр, машина для убийства, называемая Посвященными "рептилией края загробной радуги". Как она попала сюда, на невские берега? Из каирских-то болот? Да, чудеса. Еще какие! Гадюка эта была не только разноцветна, на редкость экзотична и смертельно зубаста, но еще и перната - к телу ее каким-то странным образом лепилась пара голубиных крыльев. А еще говорят, что рожденный ползать летать не может...
- Эта птичка божья сегодня запорхнула ко мне в спальню. - Лаура тяжело вздохнула, брезгливо оттопырила губу и хрустко, с неожиданной экспрессией перевернула книжную страницу. - Хорошо, я успела среагировать и размазать ее по стене. Подносом, на котором стыл мой кофе. Послеобеденный отдых, такую мать! Бальзам для нервов, души и тела... В общем, Вася, я пришла проститься. - Она рывком уселась на кровати, с грохотом, словно надоевшую игрушку, отшвырнула ужасающее чтиво, Завтра утром исчезаю. Совсем мне не нравятся мудозвоны с мушкетами и болотные гадюки с голубиными крыльями. А ну на хрен, куда угодно, только бы отсюда подальше. Россия, она большая...
Вот ведь, почти процитировала Разумовского, один в один...
- Замечательный окрас. И крылья хороши. Сработано на совесть. - Буров коробочку потряс, покрутил, повертел, понаклонял так и этак, вздохнул и с отвращением поставил на место. - Будет нехорошо, если такие налетят стаей. В общем, Лаура батьковна, если возражений нет, отчалю-ка я рано утречком вместе с тобой. А то сегодня погорячился, и кое-кто теперь холодный лежит...
Вот такая песня, "Come Together"<Название песни "Битлз" переводится как "Пойдем вместе".>. Грустная, на мотив мендельсоновского марша. Однако для Лауры она прозвучала рождественским хоралом.
- Я не против, - обрадовалась она, и в глазах ее вспыхнула надежда. Затеряться в Сибирии, перезимовать в каком-нибудь далеком остроге<Укрепленная колония-поселение, обычно возводимая первопроходцами Сибири. Именно так начинались все крупные старинные города вроде Тюмени, Тобольска, Енисейска, Иркутска и десятков других.>, а по весне можно и в Америку. На любимом отечестве, которое живет по принципу: tout pour moi rien par moi<Все для меня - ничего от меня.>, свет клином не сошелся. Главное - побыстрее убраться отсюда.
От ее упаднического настроения не осталось и следа: коллектив, пусть даже и не ахти какой, - сила.
- Истину глаголете, уважаемая. - Буров кивнул и принялся в темпе вальса собирать вещички. Ему было все равно - куда, что-то он устал от всей этой суеты, фальши, дрязг и дешевых интриг. Стоило бежать аж в восемнадцатый век, чтобы снова вляпаться все в то же дерьмо. Теперь дай-то Бог отмыться...
Они пустились в путь в час собаки, когда сильнее всего хочется спать. Дежурный по конюшне был сонлив, конкретно заторможен и ползал еле-еле, словно муха по стеклу. Неловкими руками он взнуздал каурого с белой вызвездью на лбу жеребца, наложил потник, седло, хлопнул хитрое животное по брюху, чтобы выдохнуло воздух, затянул подпруги и с намеком на поклон передал поводья Бурову:
- Ваша светлость, прошу-с.
Затем икнул, вяло почесался и принялся седлать игривую светло-рыжую кобылу для Лауры.
- А ну не балуй, а ну!
Ишь ты, попал точно в масть... Часовые на воротах были тоже сонные, квелые, обласканные Морфеем.
- А ну смирно! Вот я вас! - рявкнул по-отечески на них Буров, вывел в поводу жеребца на улицу, подождал Лауру, устроился в седле. - Ну, как говорится, с Богом.
- А ну его к чертям, - усмехнулась Лаура, с ловкостью амазонки взобралась на кобылу, привычным движением тронула поводья. - В этом сраном мире нужно рассчитывать только на себя. - Запнулась, коротко вздохнула, скрипнула мужским, с высокой лукой, седлом. - И иногда на товарищей. Хотя предают-то только свои...
Буров не ответил, он смотрел на сонную Неву, на спицу Петропавловки, угадывающуюся в легкой дымке, на все это очарование ликующей белой ночи. Петербург, Петроград, Ленинград. Град Петров, знакомый до слез. Когда еще придется свидеться-то? Может, и не придется совсем... Только не время было предаваться сантиментам. Отвел Буров взгляд от зеркала воды, проглотил слюну да и припустил куцей рысью следом за Лаурой...
Им не дано было узнать, что вскоре, тем же утром, мирно почивающего Орлова разбудил невыспавшийся Гарновский.
- Ваше сиятельство, миль пардон, но там прибыли люди от Шешковского. С высочайшим повелением выдать им князя Бурова для дальнейшего его препровождения в ведение Тайной экспедиции. Предерзко себя ведут, без бережения, сапожищами, аки жеребцы копытами, топают.
Некрасивое лицо его выражало тревогу, ненависть, искреннее сопереживание и мучительное желание дать посланникам Шешковского в морду. Так - чтобы вдрызг.
- Сапожищами топают? По моим полам? - грозно прорычал Чесменский, сел, с уханьем, очень по-звериному зевнул. - А ты пошли их на хрен, а вдогонку скажи, что нет его, князя Бурова, отсутствует. Выслан к едрене фене по долгу службы. Все, иди. Да, слышь, князя Бурова-то разбуди потом, скажи, чтоб спешно собирался. Уходить ему надо, уехать, затеряться. Россия не Франция, места хватит. А я ведь, Василий Василич, здесь тоже не задержусь, на хер мне нужна она, такая служба-то. Что, махнешь со мной в Москву, а? Рысаков будем разводить, чаи распивать. Эх, конфетки-бараночки, словно лебеди... Ну все, иди, и пошли их на хрен-то как следует, семиэтажно, от всей души.
А когда Гарновский вышел, он поднялся, удрученно и горестно вздохнул и голосом, полным сожаления, пробурчал:
- Эх, Като, Като, мало Гришка учил тебя жизни, эх, мало. Как есть ты сука, курва немецкая... - И неожиданно, так, что люстры закачались, бухнул кулачищем об стол. - Эй, кто-нибудь, романеи мне в большом стакане! И апельцин! Запорю!..
Нет, ничего этого ни Буров, ни Лаура не знали, - подставляя лица утренней свежести, мчались они во весь карьер на восток. Перед ними лежала Россия, необъятная, как сказал Разумовский, страна. А уж он-то знал, что говорил.
ЭПИЛОГ
I
Быстро опускался вечер. Небо посерело, нахмурилось, клубом роилась мошкара, от реки тянуло сыростью, холодом, запахами тины и мокрого дерева. С криками, похожими на стоны, летели в гнезда уставшие птицы. День угасал.
- Да, боярин, а ведь не за горой стынь, холода-то. - Егорий Рваный взглянул наверх, на приутюжившее деревья небо, мотнул кудлатой головой, вздохнул и ловко угнездил в углях обмазанную глиной утку. - Коли по рябине смотреть, зима ноне ранней будет, снежной. А с хиусом<Холодный, пронизывающий ветер.> да с хлящими<Так называют в Сибири жгучие морозы.> шутки не шуткуют.
Говорил он гнусаво, в нос, как-то по-особому отрывисто пришмыгивая, спасибо его милости государеву кату, вырвавшему ноздри заодно с хрящами. Еще и уши обкорнавшему. Слава тебе, Господи, что под личиной<Сетка из конского волоса для защиты от комаров.> да под малахаем с опушкой не видно. Да и кому смотреть-то, боярину этому опальному или бабе его? Они, видит Бог, видывали и не такое...
- Ага, зябнут ножки, зябнут ручки, не дожить нам до получки, что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, - нейтрально и на редкость фальшиво отреагировал Буров, закончил надраивать ствол и бережно сунул за пояс. - Ты уедешь к северным оленям, в дальний Магадан уеду я...
Он был не в настроении, более того - осталось всего три патрона и действительно с гулькин хрен до заморозков. Вроде бы не курлыкали еще в небе журавли, не порошила еще тайгу метель опавших листьев, но осень уже чувствовалась - и в стылой свежести ночей, и в желтизне осоки, и в низких, тяжелых облаках. Заканчивался август, агонизировало лето - обильное, сибирское, разочаровывающе короткое. А вокруг, невзирая ни на что, продолжала бушевать природа: пенилась, кипела в водоворотах река, била волнами о камни и пороги, ветер, воя, рвал верхушки лиственниц; ухал где-то, собираясь на охоту, филин; хором робко пробовали голоса осторожные ночные птицы. Вот он, ликующий апофеоз флоры и фауны, торжествующая природа-мать, с коей что Буров, что Лаура пообщались изрядно, от души, впечатлений, надо полагать, на оставшуюся жизнь хватит. Впрочем, Бога гневить нечего, до Тобольска все было на редкость мило и довольно цивильно. Более того, путешествовали с приятностью. Подорожная была выписана на имя генерала Черкасова и сопровождающего его особу капитана Ермилова, а кроме того, имелась еще бумажка, из которой явствовало, что вышеозначенные персоны следуют конфиденциально, с ревизией и по долгу службы. Фискальной. И направил их не кто-нибудь, а сам Степан Иванович Шешковский собственной персоной. Словом, поначалу путешествовали, не напрягаясь, - всюду их встречали поклонами, лаской, хлебом-солью, умилением и взятками. Это был не то чтобы удар Остапа Бендера по бездорожью, но хорошо задуманная долгоиграющая афера, основанная на том прискорбном факте, что у российских-то властей обычно рыло в пуху.
Неприятности начались в Тобольске. На званом ужине у местного градоначальника генерал нечаянно повстречал знакомого, так, майоришку одного, Валерьяшку Зубова, - тот командовал карательным отрядом по поимке беглого опасного преступника, выдающего себя за князя Бурова. В общем, вначале была драка, потом стрельба, ну а уж затем, как водится, погоня, по лесам, по долам, по болотам, по чащобам. Еле оторвались, чудом ушли. И все волшебным образом переменилось: Буров отпустил бороду, Лаура забыла про духи, от нее теперь за версту несло дымом, оленьей кожей, березовым ядреным дегтем<Употребляется как защита от гнуса.>. Сам черт не признал бы их, бредущих в дебрях звериными тропами. Шли без суеты, с оглядкой, вели пяток навьюченных пожитками оленей. Мало разговаривали, все больше слушали бдели. А иначе в тайге нельзя - пропадешь. Вовремя не заметишь сохатого<Сохатые - лоси - весьма опасны в тайге, особенно в преддверии гона, начинающегося осенью. В Сибири не случайно говорят: на медведя иди постель стели, на сохатого иди - доски на гроб теши.>, "забавницу с кисточками"<Рысь.> проглядишь, встретишься на узкой тропинке с тунгусом, юкагиром или каряком. Они хоть вроде бы и с государыней в мире, и платят исправно ясак<Дань, обычно пушниной.>, а ведь не преминут перерезать горло, да так, что и глазом не моргнешь. Это тебе, люча<Русский.>, за объясачивание<Широко практиковавшаяся акция, когда представителей сибирских народов русские колонизаторы приглашали в гости и, вместо того чтобы накрывать стол, брали их в аманаты - заложники. Держали до тех пор, пока не получали требуемое количество ясака.>.
А между тем поспел ужин. Не ахти какой, из трех блюд: утка, запеченная в глине, в собственном соку, белка, жаренная на углях на палочке, да сушеная, кусочками, оленина - взять такую горсть, растереть в порошок, бросить в чашку, залить кипятком - и "магги" с "галлиной бланкой" отдыхают. Ели не спеша, в охотку, отгоняя с яростью осточертевших комаров, пили терпкий, из брусники, чай, щурились на сполохи огня, молчали. Еще один день лета прошел, еще на один день ближе холода.
- Посуду помоете сами. Пойду-ка я спать.
Насытившись, Лаура поднялась, обтерла пальцы о кожаные штаны и энергично, целеустремленным шагом прошествовала в кусты. Потом сорвала веточку посимпатичней, пообкусала ее конец и, выдраив зубы размочаленным деревом, отправилась в балаган - сложенный наподобие ленинского, только из еловых лап - шалаш<Первоначально шалаш, в котором вождь укрывался от щупалец гидры контрреволюции, представлял собой обыкновенную соломенную хибару. Это уже позже, в эпоху торжествующего социализма, на месте соломенной хибары возвели дворец из отборного сена.>. Какие, к черту, ароматические ванны, "притирания Дианы", "маски Поппеи" и "перчатки Венеры"<Популярные в то время косметические средства.>. Спать, спать, спать. Не раздеваясь, не снимая личины. Спать.
- Иди, боярыня, с Богом, иди, - буркнул Егорий, вылил в чашки остатки кипятка, подождал, побултыхал, выплеснул на землю. - Тоже мне мытье, баловство одно. Чай, не велика забота, не щами со свининой трапезничали. Каша, она хоть и мясная, все одно каша.
Потом он возвратился к костру, вытащил богатую серебряную табакерку, под звуки менуэта открыл, гнусаво усмехнулся под завесой личины.
- Купчишке тому гунявому уже без надобности, а нам сгодится, в самый раз будет. Угощайся, боярин. Сделай милость, не побрезгуй. Чем Бог послал...
Буров был небрезглив, отнюдь. Закурили одну трубку на двоих, затянулись по очереди, в молчании окутались густым табачным дымом - от комарья хорошо, да и для души неплохо. Помаргивали, переливались угли, над речкой поднимался туман, в воздухе ощутимо холодало - свет луны, проглядывающий сквозь дыры в облаках, казался леденяще мертвенным. Август, сукин сын август.
- Ты гля, боярин, только посмотри. - Егорий вдруг привстал и трубкой указал на птицу, ясно видимую на фоне облаков. - Ну, теперь быть беде...
Это была большущая матерая ворона. Вела она себя на редкость странно то взмывала вверх, то стремительно пикировала, то делала немыслимые пируэты и в целом напоминала бабочку, бьющуюся в оконное стекло. Будто пыталась преодолеть какую-то невидимую препону и та каждый раз отбрасывала ее назад. И все это в полнейшей тишине, немыслимой, невообразимой...
- Почуяла дым чума предков<"Дым чума предков", или "дым Млечного Пути", - в мистических воззрениях северных народов некая таинственная, видимая лишь животным и шаманам завеса, отделяющая прошлое от будущего. Самое интересное, что, согласно славянским языческим традициям, ворона птица конкретно волшебная и хранит ключи от двери в рай - Ирий. "Кобенясь", исполняя в воздухе особый танец, она способна попадать в другие миры. Если научиться у нее этому танцу, можно овладеть ключом к многомерности мира и обрести свободу от материальных оков.>. - Егорий сел, угрюмо затянулся, со вздохом передал трубку Бурову. - Так шаманы говорят. Назад хочет улететь, в прежнюю жизнь, где была сильной и молодой. Только хрен ей...
Ворона между тем надрывно каркнула, судорожно взмахнула крыльями и камнем спикировала в клубящийся над речкой туман. Булькнуло, плеснуло, и снова все стало тихо. Подумаешь, какая-то там ворона...
- Плохой знак, зело скверный. - Егорий выругался, выбил трубку о ладонь, тягуче сплюнул, оправил личину. - Пойдем-ка почивать, боярин. По всему - завтра непогоде быть.
Вот обрадовал так обрадовал, сказал приятное на сон грядущий. И ведь наверняка не врет, потому как опытен и к местам здешним весьма привычен обретается в Сибири давно уже, сразу-то и не вспомнишь, сколь долго. Лихо покуролесил с Емельяном свет Ивановичем да с богатуром Салаватом, прогулялся этапом в каторжанских "железах", вдосталь нагорбатился на государство и отечество, потом бежал и... А с Буровым его свел случай, вернее, узкая лесная дорожка где-то под Тюменью. Пошаливал там Егорий со товарищи, изрядно баловался кистеньком, топориком да острым ножичком грабил-обирал до нитки всех встречных-поперечных. И кто мог знать, что попадется один, у коего зарядов в фузее что пальцев на руках. Всю ватагу положил, в упор, так что и не пикнул никто, а вот в Егория Рваного стрелять не стал - избил до полусмерти, в болотце помочил да и спросил так-то ласково: "А что, пойдешь в проводники ко мне? Не обижу".
Да, не стал Буров убивать этого безносого татя - во-первых, и впрямь без проводника хана, а во-вторых, разглядел породу редкую - звериную, свирепую, но не подлую. То, что надо. А уж Егорий-то понял сразу, что имеет дело с хищником, огромным, матерым, очень сильным, место которому во главе стаи. И Боже упаси рычать, огрызаться или посматривать на его самку разорвет. Лучше с ним жить в согласии. И вместе шататься по просторам тайги, полным приключений, опасностей и несметных богатств. Главное, подальше от объятий отечества, пахнущих железом, пенькой и бычьей, из коей кнуты вьют, кожей.
Словом, отправились Буров с Егорием в балаган, почивать. Каждый в свой персональный, из оленьих шкур мешок. Разулись, почесались, устроились поудобней, и скоро в шалаше воцарился Морфей. Спали по-разному: Лаура тихо, Егорий - давая такого храпака, что содрогались сосны, Буров по-звериному, чутко, не отнимая пальцев от рукояти волыны. Тать, он и есть тать - хоть и не подлой породы, а черт его знает, что у него в башке...
II
Утро началось, как водится, с визита оленей. Пришли, замычали, потерлись мордами о колья шалаша, недоуменно, с укоризной округлили глаза эй, хозяева, когда костры-дымокуры<Домашние олени охотно суют морды в дым костра, спасаясь от гнуса.> будем разжигать? И как насчет чего-нибудь вкусненького? Само собой, разожгли, само собой, дали - без оленя в тайге ой как плохо. А вот новый день, похоже, ничего плохого не сулил - небо было безоблачным, ветер ласковым, настроение безмятежным. Бодро суетились кедровки, радовались бекасы, клесты встречали солнце пронзительными свистами, дрозды на старой лиственнице выясняли отношения, грозно открывали клювы, шипели по-змеиному и готовились к драке. Ничто в природе не напоминало о скором увядании.
- Так, говоришь, грянет буря? - Буров за завтраком взглянул на небосвод, потом на Егория, качнул головой, хмыкнул насмешливо покачал головой: - Что-то непохоже. Ишь как солнышко-то наяривает.
Честно говоря, светило ему не нравилось - было оно в каком-то странном радужном круге.
- Э, боярин, суть, она не всегда на виду. - Егорий вытянул из углей тайменя, запеченного без соли в мокрых тряпках, и, неспешно, дуя на пальцы, принялся делить на куски. - Глянь, как плачет зеленый лопух - весь в слезах. Береза белая опустила листочки, птицы клюют с жадностью, словно в последний раз. Послушай, как свистит жалобно бурундук. Будет нынче вёдро<Ясная, сухая, хорошая погода.> еще то...
Как в воду смотрел. К полудню тучи затянули небо сплошной завесой, зигзагами блеснули молнии, ударил гром и полил дождь - и в самом деле как из ведра. Холодную, пульсирующую стену его парусил порывистый северный ветер. Вмиг промокло все, и тайга, и олени, и люди. Не было видно ни зги, под ногами хлюпал пропитанный влагой мох. Потоп не потоп, но совсем невесело - ни костра развести, ни у огня согреться, ни харч какой сготовить. И тщетно Егорий стучал ножом по лиственницам, отыскивая сгнившую, пустую, внутри которой есть сухой, вспыхивающий, как порох, мох сульта. Нет, не было ни сульты, ни удачи. Только холод, дождь, усталость да подведенное брюхо. Но это были еще цветочки. Ягодки поспели на следующий день, когда пошли болотистые, поросшие кое-где кустарником равнины. Постепенно между кочками стали попадаться лайды, гибельно опасные болотные провалы, и каждый неверный шаг обещал смерть, страшную, мучительную, какую и врагу не пожелаешь. Впрочем, врагу, если честно, лайда будет в самый раз. С виду это небольшой грязно-желтый кружок в болотной жиже, но стоит лишь попасть в него, как чмокнет жадно жирная глина, и клокочущая, из которой возврата нет, могила готова. Топь своего уже не отдаст. Да уж, за день болотные духи забрали в жертву трех оленей из пяти. Последним, уже под вечер, провалился вожак, могучий, гордый зверь с белой меткой на морде. Погрузившись по шею, он взревел, рванулся судорожно из последних сил, но, осознав всю тщетность борьбы, затих и встретился глазами с Буровым помоги. А тот схватился было за волыну, взвел курок и неожиданно резко отвернулся, побрел дальше. Три патрона осталось, такую мать, только три патрона! А вожак убито посмотрел ему вслед, снова страшно заревел, пытаясь спастись, и, сникнув, бросил взгляд на траву, на кусты, на удаляющуюся олениху, такую красивую, такую желанную... Через мгновение его не стало, только торчали на поверхности рога. Миг - и они тоже с чмоканьем погрузились в бездну. Да, нынче духи болота собрали богатый урожай. А сколько еще соберут...