Страница:
В это время послышались звуки вполне земные: хай, крик, проклятья, самодовольный смех. По гульбищу сквозь толпу шли три богатыря, отмечая свой путь бесчинствами, разрухой и куражом. Собственно, богатырь был один огромный, красномордый, с плечами шириною в дверь. По правую руку от него выпендривался хмырь в пожеванном чиновничьем картузе, а слева кандыбал враскачку шибзик с повадками голодной крысы. Для подчеркивания собственной значительности и особого статуса он небрежно поигрывал манькой - белой, внушительных размеров муфтой<В описываемое время самый писк моды. Мужчины носили муфты зимой и летом, изготавливались они из шерсти украинских и ангорских коз, а бывало, что из меха соболей, песцов, волков и т. п.>. Троица была, само собой, выпивши, но не так чтобы рогами в землю - в самый раз, в "плепорцию", остро чувствовала свою безнаказанность и вела себя соответственно: перла буром, как на буфет, экспроприировала товар, приставала к женщинам и задирала мужчин. Заказывала драку. А по толпе, обгоняя возмутителей масленичной гармонии, бежал недобрый шепот:
- Орловские идут.
- Ишь ты как, чертом.
- Управы на их, иродов, нет.
- А Семка-то Трещалин здоров. Карету, сказывают, за колесо стопорит.
- Не, на бок валит, бьет кулачищем в торец дышла.
- Его самого бы, бугая, в дышла - пахать.
- А ты попробуй, попробуй...
- Вы, князь, не поверите, но Алехан<Прозвище графа Орлова-Чесменского.> выиграл третьего дня у Разумовского на пари пятьдесят тысяч. Хваленый Ибрагим против этого Трещалы ничего не смог.
- Не удивительно, это какой-то монстр. Цербер в полушубке на задних лапах.
- А ведь правда ваша, князь. Похож, похож. Да и остальные особым шармом не отмечены. Зело зверообразны, зело...
- Да уж, да уж...
Речь шла о хорошо известных мастерах самосхода<То есть поединок, бой сам на сам.>, записных<То есть хорошо известных.> бойцах графа Орлова-Чесменского - о человеке фабричном Трещале, о плюгавом Соколике, также пролетарии, и о чиновнике четырнадцатого класса<По табели о рангах наинизшем.> шибзике в картузе Ботине. Троица эта обычно творила что хотела, на людях держалась вызывающе и заявляла о своем присутствии драками, ужасным шумом и диким непотребством. Причем без всяких вредных для себя последствий - кому ж охота с их светлостью-то связываться!
Вот и сейчас, покуролесив вдоволь и знатно показав себя, молодцы уже собрались уходить, как вдруг Трещала углядел в толпе Бурова.
- Братцы, гля, мавр! Живьем! Этому башку мы еще не отшибали<В те времена существовал милый аттракцион: сидя на коне на вращающейся карусели, нужно было деревянным мечом обезглавить картонного мавра.>.
- Да, этому не отшибали! - обрадовался Ботин, пьяненький Соколик пакостно заржал, и три богатыря по ранжиру дураков<То есть по краям самый высокий и самый низкий.> вразвалочку подвалили к Бурову.
- Ну, что ли, здравствуй, зфиоп мордастый!
Каково же было их удивление, когда эфиоп на чистом русском языке ответствовал с нехорошей улыбочкой:
- Катились бы вы, ребята, куда подальше. Пока молодые и красивые.
Орловские гвардейцы ему не понравились. Да, координированные, сноровистые, с хорошей биомеханикой. Бойцы. Так и что с того? Сильный должен быть добрым, не наглым. А борзым-то быкам рога обламывают. Видимо, ребяток еще никто не учил...
- Братцы, смотри, лает. Нас лает, - справился-таки с удивлением Ботин, поганенько заржал и выкинул ногой невиданное, напоминающее "подкрут в подвяз"<Один из ножных ударов русского рукопашного боя. Его биомеханика зашифрована в движениях "Камаринской".>, коленце. - Бесчеловечно лает.
- А ты испеки ему пирог во весь бок, так, может, и не будет, - с нарочитой серьезностью посоветовал Трещала и, неожиданно разъярившись, заорал басом: - Дай ему похлебку в три охлебка, язви его в жабр<Кадык.>, салазки<Скула.> свороти!
Голос у него был зычный, архиерейский, перекрывающий все звуки праздника.
Дважды упрашивать Ботина не пришлось, а был он малый тороватый<Ловкий, проворный.>, бойкий: быстренько вышел на дистанцию, топнул по всей науке ножкой, да и вставил зубодробительную распалину<Один из ударов русского боя.> - мощно, складно, от всей души, так, чтобы скулы вдрызг. Только ведь и Буров был не подарок, к тому же начеку - разом познакомил Ботина со своим локтем, применив подставочку "кулак вдребезги". Собственно, не кулак, суставы... Дико закричал подраненный, отступил, схватился за кисть и от сокрушительного удара ладонью в лицо опустился на лед отдохнуть. Налетевший было ястребом Соколик тут же заработал в клюв, загрустил, нахохлившись, раскинул крылья и, словив еще сапожищем в солнечное, превратился в мокрую курицу.
- Господа, господа, это какое-то недоразумение! Мы иностранцы, господа! - вышел-таки из ступора Калиостро и сконцентрировал все свое внимание на плотном плане, но господа в лице хрипящего от ярости Трещалы даже не обратили на волшебника внимания - стремительно и мощно, бульдозером, поперли на Бурова. Это был смерч, цунами, ураган, тайфун, устоять перед которым невозможно. А Буров и не стал, резко ушел вниз, да и приласкал Голиафа подкованным каблуком в пах - там у всех устроено одинаково, крайне деликатно и весьма чувствительно, будь ты хоть трижды богатырь. И град затрещин, буздыганов и косачей<Ручная техника русского боя.> стих, Трещала вскрикнул, согнулся вдвое и скорбно замер, схватившись за мотню, - как видно, у него в штанах все круглое сделалось квадратным... Только недолго стоял он так, - величественный, как скала, Буров быстренько провел "ножницы", и колосс орловский рухнул. Мощно, грузно, по-богатырски. Всей неподъемной тушей на невский лед. Мозжечком падать он не умел. Так ведь когда-то надо начинать учиться<В дальнейшем судьба Семена Трещалы сложилась нехорошо. Как-то они с Ботиным играли на бильярде, поссорились, и богатырь, мощно развернувшись, хотел ударить чиновника. Однако промахнулся и, нокаутировав печь, вышиб кулачищем изразец. Ботин в долгу не остался и, развернувшись в свою очередь, ударом в висок убил великана.>.
- Отдыхай, милый, лечись. - Прыжком-разгибом Буров поднялся на ноги, подобрал со льда чалму, напялил поладнее, а тем временем раздался дикий крик и стремительно метнулось тело: это оклемавшийся Соколик соколом пошел на второй заход. Шел недолго. Буроз, свирепея, встретил его сапогом под ребра, с хрустом раздробил колено, напрочь вынес в аут, потом вырубил вглухую сунувшегося было Ботина и, уже окончательно рассвирепев, отфутболил в массы белую, ни в чем не повинную "маньку", там ей быстро приделали ноги. Все это случилось на одном дыхании, в темпе вальса, так что сразу никто ничего и не понял. От изумления гуляющие замерли, над толпой повисла тишина, было слышно только, как старается какой-то балаганный дед:
А это, извольте смотреть-рассматривать,
Глядеть и разглядывать,
Елагинский сад.
Там барышни гуляют в шубках,
В юбках и тряпках,
Зеленых подкладках.
Пукли фальшивы,
А головы плешивы...
Он, как видно, Васю Бурова во всей красе не видел.
- О Господи, сколько пьяных, на каждом шагу, - подошла, явно не в настроении, Лоренца, презрительно посмотрела на Трещалу, Ботика и Соколика, брезгливо отвернулась. - И вообще эти русские. У них очень странное чувство юмора. Знаете, как нам показали Зимний дворец в натуральную величину? Сквозь отверстие в стене балагана. Это совсем не смешно.
- Да уж, - тихо промолвил Калиостро, очень по-воровски глянул по сторонам и сделался решителен и целеустремлен. - Едем домой. Немедленно. Никаких вопросов.
А уже в каретном лимузине, когда кучер врубил полный ход, он в какой-то странной задумчивости воззрился на Бурова:
- А ведь предупреждал меня мудрый Сен-Жермен, что у вас, сударь, тяжелый характер. Вам только дай повод спустить своего тигра.
Буров из вежливости не ответил, только кивнул головой. Ему зверски хотелось есть. Как тому тигру...
VI
Неделю бушевала Масленица - с шумом, гамом, обжорством и винопитием. В столице развлекались вовсю, не смотрели ни на чины, ни на звания. Сиятельные петиметры<Щеголи, повесы в терминах того времени.> в "санных шубах", в винчурах<Модная в то время меховая одежда. Особенно ценились винчуры из меха туруханских волков.> или в куртках с чихчирями "кадрили" своих барышень под щелканье кнутов<В те времена особым шиком считалось править лошадьми самостоятельно. На запятках похожей на английское седло "сидейке" находился лакей, одетый обычно гусаром. Он держал в руках бич, щелкал им по воздуху и оглушительно кричал всем встречным-поперечным: "Пади! Пади!" Такое катание называлось кадрилью.>, государыня сама изволила проследовать в санном поезде<Екатерина II редко выезжала на улицы своей столицы. Однако на Масленицу она любила прокатиться в составе странного поезда, состоящего из дюжины салазок, которые тянулись следом за десятиконным экипажем.>, а на пирах, балах, куртагах и маскарадах музыка звучала до самого утра. Ездили всем обществом в Красный Кабачок<Находился на Старопетергофской дороге.> или же мужеским компанством на Пески к цыганам, пили до изумления, закусывали смачно, истово служили Момусу<Бог смеха.> и Венере. Простой народ от знати не отставал, также веселился и телом, и душой. Тешил себя зрелищами кукольных комедий<Народный кукольный театр на Руси назывался вертеп, что на старославянском означает "пещера". Куклы изготавливались из дерева или глины со всеми подробностями человеческой анатомии - этого требовала ядреная сюжетная специфика...>, канатных плясунов, "китайских теней", не гнушался водочкой, икоркой и буженинкой, бился на кулачках<Кулачные бои обычно происходили на Неве, бились охтинские с фабричными Стеклянного и Фарфорового заводов. Однако без особого размаха, как бы в силу инерции, по привычке. Государыня кулачную потеху не жаловала, а палочную забаву и вовсе запретила (на Руси издавна была развита и популярна работа палкой).>, лихо несся с гор<Еще как лихо! В Елагинском парке, к примеру, была устроена двухэтажная катальная гора по образцу существовавших в Ораниенбауме и в Царском Селе. Высота ее достигала двадцати пяти метров, в основании находилась колесная машина о четырех медных шкивах, действовавшая посредством лошадей и поднимавшая сани наверх на канате по особому желобу. Тобаган был еще тот...>. Только, увы, все кончается - отшумела, отгуляла Масленица, и настали трудовые будни, да еще не просто так, а на подведенное брюхо<Имеется в виду Великий пост.>. Впрочем, в доме у Елагина ели, как и раньше, в охотку, правда, налегали большей частью на овощи и фрукты, жаловали каши с рокфором и трюфелями, уважали ушицу из судаков и вырезубов<Редкая рыба, водилась в одном из притоков Дона.>. Сковородку свечным огарком<Имеется в виду обычай старообрядцев приготавливать таким образом во время поста оладьи.> никто не мазал, были дела и поважнее. Калиостро, например, вовсю готовился к открытию магического сезона - более длить паузу не имело смысла, Петербург и так был полон слухами о заезжем волшебнике, остановившемся инкогнито у гроссмейстера Елагина<И. П. Елагин возглавлял российское масонство до самой своей кончины в 1794 году.>.
Давать премьеру было решено в доме генерала Мелиссино, человека уважаемого, прошедшего initiatio<Посвящение в таинство (лат.).> и беззаветно преданного идее масонства. И колесо фортуны завертелось: не мудрствуя лукаво, напечатали сто билетов по принципу: раз дерут втридорога, значит, оно того стоит, скомандовали полтинник<Пятьдесят рублей в те времена были бешеные деньги. Можно было купить двадцать пять туш телят.> за вход, заклеили афишами всю столицу и пустили по салонам молву. Сам... Несравненный... Великий Копт... Снизошел...
Народ в салонах реагировал с пониманием, не глядя на дороговизну, выказывал энтузиазм:
- А, это тот волшебник, чей арап накостылял любимчикам Орлова! Нет, право, князь, давайте сходим. Полюбопытствуем на этого черного геракла...
Собрались через три дня под вечер. Главный артиллерист турецкой кампании<Во время войны с Турцией генерал-аншеф от артиллерии Мелиссино этой артиллерией и командовал.> не бедствовал, отнюдь. Дом его, правда двухэтажный<Не разрешалось строить дома с числом этажей больше трех - чтобы не выше Зимнего дворца.>, впечатлял, поражал размерами и напоминал крепость. Из необъятных, с пылающим камином сеней великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела наверх, в пышную анфиладу комнат, всю увешанную батальными полотнами. В самом конце ее, в огромной, о пятнадцати окнах, гостиной Калиостро и собирался поразить собравшихся невиданными чудесами магии. Впрочем, чудеса начались сразу, еще до начала представления, - народу набралось во множестве, уж всяко больше ста голов, - как видно, многие владели искусством материальной телепортации. Публика была разношерстной: свои, Hommes de desir<Люди, алчущие истины (фр.).>, суть Macons acceptes<Посвященные масоны (фр.).>, и жалкие профаны, явившиеся поглазеть на изыски магического действа. Хотя князя Потемкина-Таврического в его сплошь залитом бриллиантами камзоле назвать профаном было трудно...
- Господа, прошу тишины! Не мешайте истечению флюидов! - Мелиссино на правах хозяина вышел на середину, сделал величественный, полный благоговения жест, и голос его, привыкший перекрывать раскаты орудий, возвестил: - Господа, божественный Калиостро!
Жидко зазвучали аплодисменты, дверь в боковую комнату открылась, и пожаловал сам Великий Копт под ручку с принцессой Санта-Крочи, в миру зовущейся Лоренцей. Их сопровождали Анагора в насквозь просвечивающем ионийском химатионе, оскалившийся индус при тюрбане с аграфом, опальный катар с неподъемным талмудом и Буров с Мельхиором чернорожими богатырями.
- Который, который из арапов, что Трещалу завалил?
Публика воодушевилась, аплодисменты усилились, а Калиостро оставил свою даму, вытащил меч и сообщил страшным голосом:
- Итак, я начинаю. Духи огня саламандры, именем Невыразимого заклинаю вас повиноваться мне! Да будет так!
Клинок со свистом прорезал воздух, вспыхнул на полу, налился зеленью магический круг, изумленная публика ахнула, отшатнулась, в прострации замерла. И понеслось... С массовым силовым гипнозом, с невиданными пророчествами, с игрой в одни ворота в вопросы и ответы, с метаморфозой мусора в проклятый металл, с чарующим антуражем в виде черепов, загадочных эмблем, египетских статуэток и хрустальных шаров. Калиостро - в черном одеянии, подпоясанный мечом, - был великолепен, Лоренца - в своей сетке в крупную ячейку - само совершенство, Анагора, укрытая лишь ионийским газом, - на редкость соблазнительна, монсегюрец - задумчив, Мельхиор доволен всем, индус - с бодуна, а Буров - ироничен. Сеанс высшей магии напоминал ему шахматное действо, когда-то произошедшее на просторах Васюков. Впрочем, напоминал лишь отчасти, - времена совсем не те, нравы тоже, Великий Копт вовсе не Великий комбинатор, да и в гостиной собрались не любители гамбитов. Эти, если что, бить не будут - утопят сразу. Вон какой взгляд у князя Потемкина-Таврического, жесткий, оценивающий, внимательный, даром что монокулярный<То есть одним глазом.>. А эти скулы, говорящие о честолюбии, массивный крючковатый нос, сократовский, выражающий энергию лоб и мощный бульдожий подбородок. Хоть и Потемкин, а все с ним ясно - не подарок. И в дураках оставаться не привык...
Представление между тем продолжалось, близился финал. Из походного алхимического агрегата Калиостро извлек сделавшуюся золотой подкову, небрежно опустил ее в сосуд в форме человеческого черепа, вытер устало лоб и властно произнес:
- Духи огня саламандры, именем Невыразимого я отпускаю вас. Гномусы, сильфы и ундины, я вам тоже разрешаю уйти. Господа, прошу вас, никаких оваций, не нарушайте астральную пропорцию.
Магический круг погас, настала тишина, все замерли в полутьме, не в силах пошевелиться. Не дай Бог нарушить астральную-то пропорцию! Но вот оглушительно грянул гонг, вспыхнули разом свечи, и все увидели кланяющегося Калиостро. С ним случилась удивительная метаморфоза: черная хламида стала красной, рыцарский меч исчез, а на голове появился убор египетского фараона-жреца<В Древнем Египте изображение кобры носили на своем головном уборе и жрецы, и фараоны. Все дело в том, что кобры были разные: у царей очковые, а у жрецов - простые. Очень часто фараон был посвящен в жреческий сан и тогда принимал на себя обязанности верховного мистика. В этом случае он имел право носить на короне изображение обеих Рептилий.>. Смотреть на него было жутко, непривычно и крайне завлекательно. Вот он, вот он, Великий Копт! И тут, не совладав с эмоциями, публика взорвалась аплодисментами, овация была непрекращающейся, бурной и напоминала шум прибоя. Аудитория неистовствовала, успех был полнейший.
- Премного слышал лестного о вас, граф, но то, что узрел сегодня, поразительно, - изрек уже в приватной обстановке князь Таврический, сладчайше улыбнулся, изобразил восторг, и россыпи бриллиантов его сказочно сверкнули. - Почту за честь видеть вас у себя за ужином.
Потом, проигнорировав красавицу Лоренцу, он плотно приложился к ручке Анагоры, с небрежностью кивнул вытянувшемуся Мелиссино и уже в дверях застыл, просяще обернулся:
- Миль пардон, а не покажете ли вы мне арапа, что накостылял людишкам Алехана? Право, жаль, что не ему самому...<Орловых Потемкин не любил, это ведь они ему выбили глаз.>
VII
Ужинали в диванной комнате, где мебель и потолки были обтянуты розовой и серебряной тканью. Гостей, невзирая на мудрость древних: septem covivium, novem - convicium<Семь гостей - еда, девять - беда. Считается, что число гостей за столом не должно быть менее числа граций и более числа муз.>, было изрядно, за столом прислуживали рослые кирасиры в красных колетах и шапках с султанами, волнующе звучала роговая музыка, густо курились благовония, кушанья были бесподобны, напитки напоминали нектар. Да, кому Великий пост, а кому продолжение Масленицы.
Ужинали по-разному. Буров, Мельхиор и пьяненький индус, хоть и не были харчем обижены, но сидели с краю, за персональным столиком - за общий их не взяли, видать, рожами не вышли. Зато Лоренца, маг и лыбящаяся Анагора устроились козырно, в центре, рядом с хозяином. Светлейший князь Таврический - при алмазных звездах, соболях и Андреевской с Георгиевской лентах - был на редкость светел, трогательно учтив и блистал бриллиантами, манерами и остроумием.
И поскольку дело происходило за столом, то и разговор касался тем гастрономических, приятных для желудка.
- Вы, верно, граф, думаете, что я безбожник? - с юмором говорил князь, мило улыбался и с чувством отдавал должное отлично приготовленной филейке. - Идет Великий пост, а мы здесь угощаемся скоромным. Так нет, сердцем и душой я во Христе<Похоже на правду. В свое время Потемкин знался с церковниками и даже хотел постричься в монахи.>, просто у меня чудные повара. Все сегодняшние блюда изготовлены из рыбы, но согласитесь, граф, печеная ягнятина похожа на ягнятину, шпигованный заяц в точности таков, каким и должно быть шпигованному зайцу, а голуби по-станиславски неотличимы от настоящих. Вот уж воистину, мир этот противоречив, иллюзорен и полон двусмысленности. Смотреть на него надо философски.
Неизвестно, как в философском плане, а вот в плане гастрономическом у Потемкина было все в порядке. Кулинарное искусство в его доме было поставлено на необыкновенную высоту, он держал с десяток поваров разных национальностей, начиная от изысканного француза и кончая грубоватым молдаванином, который готовил ему мамалыгу. Вся кухонная утварь у Потемкина была из чистого серебра, включая чудовищные двадцативедерные чаны, в каких так бесподобно получается уха из волжских осетров, невских сигов и кронштадтских ершей. Свинью ему подавали целиком, наполовину жареной, наполовину вареной<Такой способ приготовления свиньи был известен еще Римским гастрономам и носил название porcus trojanus в честь троянского коня.>, дичь запекали на корице и гвоздике, употребляя оные вместо дров, птицу, для увеличения размеров печени, подвергали всяческим мучениям<В основном гусей. Их держали перед пылающими каминами, где они обгорали почти заживо.>, саженных налимов для этих же целей травили голодными щуками. В общем, гурман, новатор, гастроном. С душой и сердцем во Христе.
- Похвально, весьма похвально, - одобрил Калиостро, оценивающе повел носом и выбрал фальшивую крольчатину, гарнированную маринованными трюфелями. - Спаситель, кстати, тоже не злоупотреблял мясным. И вообще сидел на диете. Если бы вы только видели, что они ели тогда у себя во время Тайной вечери... А что пили...
- Однако не хлеб насущный в жизни главное, - заметил, улыбаясь, князь Таврический, в задумчивости поднял бровь и взялся за рассольного, сдобренного хреном сига. - То ли дело пища умственная, духовная, мысли, идеи, квинтэссенция мудрости, в конечном счете и воплощающаяся в материальном благе. Древние правы - знание это сила. Меня, к примеру, крайне занимает алхимия. То потаенное искусство, что дает невидимую власть, могущество, возможность получать золото в любых количествах. Это ли не предел мечтаний!
При этом он значительно взглянул на мага, и тот с полнейшим пониманием кивнул.
- Ну да, вы правы, князь, мечтать не вредно. Однако не стоит забывать и о плотном плане. Чтобы делать золото, надо, черт его побери, иметь золото. Вот я, к примеру, чтобы встретиться с ее величеством, мог бы без труда прибегнуть к transformatio astralis<Астральное преображение (лат.).>, но полагаю более практичным просто попросить вас о дружеском содействии, а что касаемо проклятого металла... - Калиостро сделал паузу, затем взял бокал, неторопливо отпил вина. - Возьмите емкость, наполните ее на треть золотом, и я сделаю так, что она будет полной. Какой-нибудь сундук повместительнее найдете?
Насчет золота не спросил - все знали, что у Потемкина в одной из комнат пол был выложен золотыми монетами. Червонцами. Стоящими на ребре.
- Разговаривать с вами, граф, просто удовольствие. Мы понимаем друг друга с полуслова. - Князь Таврический удовлетворенно хмыкнул, подождал, пока ему нальют вина, и, повернувшись к Анагоре, улыбающейся игриво и двусмысленно, перешел с французского на эллинский: - Дорогая, ваш профиль божественен. Вы мне напоминаете Афину. Этот нос, этот лоб...
Увы, та мало чем напоминала Афину<Намек на то, что богиня-воительница была девственна.>, а по-эллински совсем не изъяснялась. Что с нее возьмешь - порнодионка. Тем не менее она величественно наклонила голову и прошептала томно и волнующе:
- А вы, ваша светлость, мне напоминаете Аполлона<Аполлон считается изобретателем лука и стрел.>. Чей лук больше, чем у Эроса<Бог плотской любви.>, и постоянно натянут.
Ишь как заговорила. Может, не такая уж и дура.
Магу вся эта любовная прелюдия очень не понравилась. В молчании он прикончил фальшивого жаворонка, мрачно кинул взгляд на всех этих Шуваловых, Салтыковых и Брюсов, сдерживаясь, засопел и посмотрел на столик нацменьшинств. Там, слава Богу, все обстояло благополучно: Мельхиор, как всегда, был полностью доволен жизнью, индус уже дошел до кондиции и тихо погружался в нирвану, Буров, даже не подозревая о подлоге, лакомился молочной поросятинкой. На душе, да и в желудке у него было благостно каков стол, такой и настрой. Тревожила, давила на психику лишь затянувшаяся черномазость, тем паче что волшебник на все вопросы реагировал болезненно, явно переигрывал, чересчур переживал: ах, недоглядел, ах, не проверил концентрацию, ах, напортачил с рецептурой. Ах, ах, ах! Через месяц стопудово, с гарантией все пройдет. Ну, может, через два. Как же, держи карман шире! Скорее всего, к концу гастролей. Кому он нужен, белый и пушистый Буров, то ли дело ниггер Маргадон. Ай да Калиостро, молодец, не отрывает задницу от плотных планов. Настоящий маг. Понять его несложно, только ведь и жить в столице Российской империи с таким цветом рожи не рекомендуется. Минздравом. Всем Трещалам по башке не настучишь. А впрочем, ладно - тепло, светло, никто не докучает. Общество опять-таки вокруг приятное: графья, князья, сановники, вельможи. И поросятинка нежна, поджариста и тает во рту. И хоть бы даже не поросятина - все одно хорошо.
Наконец ужин подошел к своему эндшпилю и начал потихонечку менять диспозицию - пить чай и кофий все отправились в зимний сад. Он являл собой чудо роскоши и агротехники и поражал размерами. Тут был зеленый дерновый скат, густо обсаженный розами, жасмином, акациями и сиренью, в гуще цветущих померанцев сладостно надрывались соловьи, повсюду виднелись боскеты и беседки, в воздухе витали аравийские курения, а струи фонтанов благоухали лавандой. Казалось, это был парадиз, сад Эдема, мастерское воплощение райских кущ на грешной земле<Потемкину больше нравились регулярные сады, нежели дикая природа. Во время его путешествий впереди процессии всегда ехал англичанин-садовник с помощниками и с невероятной поспешностью разбивал сад в английском вкусе на том месте, где должен был остановиться князь, хотя бы на один день. Появлялись дорожки, усыпанные песком и окаймленные цветочными клумбами, сажались деревья и кусты всякого рода и величины; если князь жил дольше одного дня, то увядшие растения заменялись свежими, привозимыми иногда издалека.>. Все здесь побуждало к неге, общению, отдохновению души - общество разбилось по интересам и павильонам, соловьи разом приумолкли, слуги понесли чай, кофий, выпечку, мороженое, нежнейший "девичий" крем. Застучали ложечки по севрскому фарфору, запах табака, мускуса и пота заглушил благоухание роз, воздух вместо птичьих трелей наполнили людские голоса:
- Орловские идут.
- Ишь ты как, чертом.
- Управы на их, иродов, нет.
- А Семка-то Трещалин здоров. Карету, сказывают, за колесо стопорит.
- Не, на бок валит, бьет кулачищем в торец дышла.
- Его самого бы, бугая, в дышла - пахать.
- А ты попробуй, попробуй...
- Вы, князь, не поверите, но Алехан<Прозвище графа Орлова-Чесменского.> выиграл третьего дня у Разумовского на пари пятьдесят тысяч. Хваленый Ибрагим против этого Трещалы ничего не смог.
- Не удивительно, это какой-то монстр. Цербер в полушубке на задних лапах.
- А ведь правда ваша, князь. Похож, похож. Да и остальные особым шармом не отмечены. Зело зверообразны, зело...
- Да уж, да уж...
Речь шла о хорошо известных мастерах самосхода<То есть поединок, бой сам на сам.>, записных<То есть хорошо известных.> бойцах графа Орлова-Чесменского - о человеке фабричном Трещале, о плюгавом Соколике, также пролетарии, и о чиновнике четырнадцатого класса<По табели о рангах наинизшем.> шибзике в картузе Ботине. Троица эта обычно творила что хотела, на людях держалась вызывающе и заявляла о своем присутствии драками, ужасным шумом и диким непотребством. Причем без всяких вредных для себя последствий - кому ж охота с их светлостью-то связываться!
Вот и сейчас, покуролесив вдоволь и знатно показав себя, молодцы уже собрались уходить, как вдруг Трещала углядел в толпе Бурова.
- Братцы, гля, мавр! Живьем! Этому башку мы еще не отшибали<В те времена существовал милый аттракцион: сидя на коне на вращающейся карусели, нужно было деревянным мечом обезглавить картонного мавра.>.
- Да, этому не отшибали! - обрадовался Ботин, пьяненький Соколик пакостно заржал, и три богатыря по ранжиру дураков<То есть по краям самый высокий и самый низкий.> вразвалочку подвалили к Бурову.
- Ну, что ли, здравствуй, зфиоп мордастый!
Каково же было их удивление, когда эфиоп на чистом русском языке ответствовал с нехорошей улыбочкой:
- Катились бы вы, ребята, куда подальше. Пока молодые и красивые.
Орловские гвардейцы ему не понравились. Да, координированные, сноровистые, с хорошей биомеханикой. Бойцы. Так и что с того? Сильный должен быть добрым, не наглым. А борзым-то быкам рога обламывают. Видимо, ребяток еще никто не учил...
- Братцы, смотри, лает. Нас лает, - справился-таки с удивлением Ботин, поганенько заржал и выкинул ногой невиданное, напоминающее "подкрут в подвяз"<Один из ножных ударов русского рукопашного боя. Его биомеханика зашифрована в движениях "Камаринской".>, коленце. - Бесчеловечно лает.
- А ты испеки ему пирог во весь бок, так, может, и не будет, - с нарочитой серьезностью посоветовал Трещала и, неожиданно разъярившись, заорал басом: - Дай ему похлебку в три охлебка, язви его в жабр<Кадык.>, салазки<Скула.> свороти!
Голос у него был зычный, архиерейский, перекрывающий все звуки праздника.
Дважды упрашивать Ботина не пришлось, а был он малый тороватый<Ловкий, проворный.>, бойкий: быстренько вышел на дистанцию, топнул по всей науке ножкой, да и вставил зубодробительную распалину<Один из ударов русского боя.> - мощно, складно, от всей души, так, чтобы скулы вдрызг. Только ведь и Буров был не подарок, к тому же начеку - разом познакомил Ботина со своим локтем, применив подставочку "кулак вдребезги". Собственно, не кулак, суставы... Дико закричал подраненный, отступил, схватился за кисть и от сокрушительного удара ладонью в лицо опустился на лед отдохнуть. Налетевший было ястребом Соколик тут же заработал в клюв, загрустил, нахохлившись, раскинул крылья и, словив еще сапожищем в солнечное, превратился в мокрую курицу.
- Господа, господа, это какое-то недоразумение! Мы иностранцы, господа! - вышел-таки из ступора Калиостро и сконцентрировал все свое внимание на плотном плане, но господа в лице хрипящего от ярости Трещалы даже не обратили на волшебника внимания - стремительно и мощно, бульдозером, поперли на Бурова. Это был смерч, цунами, ураган, тайфун, устоять перед которым невозможно. А Буров и не стал, резко ушел вниз, да и приласкал Голиафа подкованным каблуком в пах - там у всех устроено одинаково, крайне деликатно и весьма чувствительно, будь ты хоть трижды богатырь. И град затрещин, буздыганов и косачей<Ручная техника русского боя.> стих, Трещала вскрикнул, согнулся вдвое и скорбно замер, схватившись за мотню, - как видно, у него в штанах все круглое сделалось квадратным... Только недолго стоял он так, - величественный, как скала, Буров быстренько провел "ножницы", и колосс орловский рухнул. Мощно, грузно, по-богатырски. Всей неподъемной тушей на невский лед. Мозжечком падать он не умел. Так ведь когда-то надо начинать учиться<В дальнейшем судьба Семена Трещалы сложилась нехорошо. Как-то они с Ботиным играли на бильярде, поссорились, и богатырь, мощно развернувшись, хотел ударить чиновника. Однако промахнулся и, нокаутировав печь, вышиб кулачищем изразец. Ботин в долгу не остался и, развернувшись в свою очередь, ударом в висок убил великана.>.
- Отдыхай, милый, лечись. - Прыжком-разгибом Буров поднялся на ноги, подобрал со льда чалму, напялил поладнее, а тем временем раздался дикий крик и стремительно метнулось тело: это оклемавшийся Соколик соколом пошел на второй заход. Шел недолго. Буроз, свирепея, встретил его сапогом под ребра, с хрустом раздробил колено, напрочь вынес в аут, потом вырубил вглухую сунувшегося было Ботина и, уже окончательно рассвирепев, отфутболил в массы белую, ни в чем не повинную "маньку", там ей быстро приделали ноги. Все это случилось на одном дыхании, в темпе вальса, так что сразу никто ничего и не понял. От изумления гуляющие замерли, над толпой повисла тишина, было слышно только, как старается какой-то балаганный дед:
А это, извольте смотреть-рассматривать,
Глядеть и разглядывать,
Елагинский сад.
Там барышни гуляют в шубках,
В юбках и тряпках,
Зеленых подкладках.
Пукли фальшивы,
А головы плешивы...
Он, как видно, Васю Бурова во всей красе не видел.
- О Господи, сколько пьяных, на каждом шагу, - подошла, явно не в настроении, Лоренца, презрительно посмотрела на Трещалу, Ботика и Соколика, брезгливо отвернулась. - И вообще эти русские. У них очень странное чувство юмора. Знаете, как нам показали Зимний дворец в натуральную величину? Сквозь отверстие в стене балагана. Это совсем не смешно.
- Да уж, - тихо промолвил Калиостро, очень по-воровски глянул по сторонам и сделался решителен и целеустремлен. - Едем домой. Немедленно. Никаких вопросов.
А уже в каретном лимузине, когда кучер врубил полный ход, он в какой-то странной задумчивости воззрился на Бурова:
- А ведь предупреждал меня мудрый Сен-Жермен, что у вас, сударь, тяжелый характер. Вам только дай повод спустить своего тигра.
Буров из вежливости не ответил, только кивнул головой. Ему зверски хотелось есть. Как тому тигру...
VI
Неделю бушевала Масленица - с шумом, гамом, обжорством и винопитием. В столице развлекались вовсю, не смотрели ни на чины, ни на звания. Сиятельные петиметры<Щеголи, повесы в терминах того времени.> в "санных шубах", в винчурах<Модная в то время меховая одежда. Особенно ценились винчуры из меха туруханских волков.> или в куртках с чихчирями "кадрили" своих барышень под щелканье кнутов<В те времена особым шиком считалось править лошадьми самостоятельно. На запятках похожей на английское седло "сидейке" находился лакей, одетый обычно гусаром. Он держал в руках бич, щелкал им по воздуху и оглушительно кричал всем встречным-поперечным: "Пади! Пади!" Такое катание называлось кадрилью.>, государыня сама изволила проследовать в санном поезде<Екатерина II редко выезжала на улицы своей столицы. Однако на Масленицу она любила прокатиться в составе странного поезда, состоящего из дюжины салазок, которые тянулись следом за десятиконным экипажем.>, а на пирах, балах, куртагах и маскарадах музыка звучала до самого утра. Ездили всем обществом в Красный Кабачок<Находился на Старопетергофской дороге.> или же мужеским компанством на Пески к цыганам, пили до изумления, закусывали смачно, истово служили Момусу<Бог смеха.> и Венере. Простой народ от знати не отставал, также веселился и телом, и душой. Тешил себя зрелищами кукольных комедий<Народный кукольный театр на Руси назывался вертеп, что на старославянском означает "пещера". Куклы изготавливались из дерева или глины со всеми подробностями человеческой анатомии - этого требовала ядреная сюжетная специфика...>, канатных плясунов, "китайских теней", не гнушался водочкой, икоркой и буженинкой, бился на кулачках<Кулачные бои обычно происходили на Неве, бились охтинские с фабричными Стеклянного и Фарфорового заводов. Однако без особого размаха, как бы в силу инерции, по привычке. Государыня кулачную потеху не жаловала, а палочную забаву и вовсе запретила (на Руси издавна была развита и популярна работа палкой).>, лихо несся с гор<Еще как лихо! В Елагинском парке, к примеру, была устроена двухэтажная катальная гора по образцу существовавших в Ораниенбауме и в Царском Селе. Высота ее достигала двадцати пяти метров, в основании находилась колесная машина о четырех медных шкивах, действовавшая посредством лошадей и поднимавшая сани наверх на канате по особому желобу. Тобаган был еще тот...>. Только, увы, все кончается - отшумела, отгуляла Масленица, и настали трудовые будни, да еще не просто так, а на подведенное брюхо<Имеется в виду Великий пост.>. Впрочем, в доме у Елагина ели, как и раньше, в охотку, правда, налегали большей частью на овощи и фрукты, жаловали каши с рокфором и трюфелями, уважали ушицу из судаков и вырезубов<Редкая рыба, водилась в одном из притоков Дона.>. Сковородку свечным огарком<Имеется в виду обычай старообрядцев приготавливать таким образом во время поста оладьи.> никто не мазал, были дела и поважнее. Калиостро, например, вовсю готовился к открытию магического сезона - более длить паузу не имело смысла, Петербург и так был полон слухами о заезжем волшебнике, остановившемся инкогнито у гроссмейстера Елагина<И. П. Елагин возглавлял российское масонство до самой своей кончины в 1794 году.>.
Давать премьеру было решено в доме генерала Мелиссино, человека уважаемого, прошедшего initiatio<Посвящение в таинство (лат.).> и беззаветно преданного идее масонства. И колесо фортуны завертелось: не мудрствуя лукаво, напечатали сто билетов по принципу: раз дерут втридорога, значит, оно того стоит, скомандовали полтинник<Пятьдесят рублей в те времена были бешеные деньги. Можно было купить двадцать пять туш телят.> за вход, заклеили афишами всю столицу и пустили по салонам молву. Сам... Несравненный... Великий Копт... Снизошел...
Народ в салонах реагировал с пониманием, не глядя на дороговизну, выказывал энтузиазм:
- А, это тот волшебник, чей арап накостылял любимчикам Орлова! Нет, право, князь, давайте сходим. Полюбопытствуем на этого черного геракла...
Собрались через три дня под вечер. Главный артиллерист турецкой кампании<Во время войны с Турцией генерал-аншеф от артиллерии Мелиссино этой артиллерией и командовал.> не бедствовал, отнюдь. Дом его, правда двухэтажный<Не разрешалось строить дома с числом этажей больше трех - чтобы не выше Зимнего дворца.>, впечатлял, поражал размерами и напоминал крепость. Из необъятных, с пылающим камином сеней великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела наверх, в пышную анфиладу комнат, всю увешанную батальными полотнами. В самом конце ее, в огромной, о пятнадцати окнах, гостиной Калиостро и собирался поразить собравшихся невиданными чудесами магии. Впрочем, чудеса начались сразу, еще до начала представления, - народу набралось во множестве, уж всяко больше ста голов, - как видно, многие владели искусством материальной телепортации. Публика была разношерстной: свои, Hommes de desir<Люди, алчущие истины (фр.).>, суть Macons acceptes<Посвященные масоны (фр.).>, и жалкие профаны, явившиеся поглазеть на изыски магического действа. Хотя князя Потемкина-Таврического в его сплошь залитом бриллиантами камзоле назвать профаном было трудно...
- Господа, прошу тишины! Не мешайте истечению флюидов! - Мелиссино на правах хозяина вышел на середину, сделал величественный, полный благоговения жест, и голос его, привыкший перекрывать раскаты орудий, возвестил: - Господа, божественный Калиостро!
Жидко зазвучали аплодисменты, дверь в боковую комнату открылась, и пожаловал сам Великий Копт под ручку с принцессой Санта-Крочи, в миру зовущейся Лоренцей. Их сопровождали Анагора в насквозь просвечивающем ионийском химатионе, оскалившийся индус при тюрбане с аграфом, опальный катар с неподъемным талмудом и Буров с Мельхиором чернорожими богатырями.
- Который, который из арапов, что Трещалу завалил?
Публика воодушевилась, аплодисменты усилились, а Калиостро оставил свою даму, вытащил меч и сообщил страшным голосом:
- Итак, я начинаю. Духи огня саламандры, именем Невыразимого заклинаю вас повиноваться мне! Да будет так!
Клинок со свистом прорезал воздух, вспыхнул на полу, налился зеленью магический круг, изумленная публика ахнула, отшатнулась, в прострации замерла. И понеслось... С массовым силовым гипнозом, с невиданными пророчествами, с игрой в одни ворота в вопросы и ответы, с метаморфозой мусора в проклятый металл, с чарующим антуражем в виде черепов, загадочных эмблем, египетских статуэток и хрустальных шаров. Калиостро - в черном одеянии, подпоясанный мечом, - был великолепен, Лоренца - в своей сетке в крупную ячейку - само совершенство, Анагора, укрытая лишь ионийским газом, - на редкость соблазнительна, монсегюрец - задумчив, Мельхиор доволен всем, индус - с бодуна, а Буров - ироничен. Сеанс высшей магии напоминал ему шахматное действо, когда-то произошедшее на просторах Васюков. Впрочем, напоминал лишь отчасти, - времена совсем не те, нравы тоже, Великий Копт вовсе не Великий комбинатор, да и в гостиной собрались не любители гамбитов. Эти, если что, бить не будут - утопят сразу. Вон какой взгляд у князя Потемкина-Таврического, жесткий, оценивающий, внимательный, даром что монокулярный<То есть одним глазом.>. А эти скулы, говорящие о честолюбии, массивный крючковатый нос, сократовский, выражающий энергию лоб и мощный бульдожий подбородок. Хоть и Потемкин, а все с ним ясно - не подарок. И в дураках оставаться не привык...
Представление между тем продолжалось, близился финал. Из походного алхимического агрегата Калиостро извлек сделавшуюся золотой подкову, небрежно опустил ее в сосуд в форме человеческого черепа, вытер устало лоб и властно произнес:
- Духи огня саламандры, именем Невыразимого я отпускаю вас. Гномусы, сильфы и ундины, я вам тоже разрешаю уйти. Господа, прошу вас, никаких оваций, не нарушайте астральную пропорцию.
Магический круг погас, настала тишина, все замерли в полутьме, не в силах пошевелиться. Не дай Бог нарушить астральную-то пропорцию! Но вот оглушительно грянул гонг, вспыхнули разом свечи, и все увидели кланяющегося Калиостро. С ним случилась удивительная метаморфоза: черная хламида стала красной, рыцарский меч исчез, а на голове появился убор египетского фараона-жреца<В Древнем Египте изображение кобры носили на своем головном уборе и жрецы, и фараоны. Все дело в том, что кобры были разные: у царей очковые, а у жрецов - простые. Очень часто фараон был посвящен в жреческий сан и тогда принимал на себя обязанности верховного мистика. В этом случае он имел право носить на короне изображение обеих Рептилий.>. Смотреть на него было жутко, непривычно и крайне завлекательно. Вот он, вот он, Великий Копт! И тут, не совладав с эмоциями, публика взорвалась аплодисментами, овация была непрекращающейся, бурной и напоминала шум прибоя. Аудитория неистовствовала, успех был полнейший.
- Премного слышал лестного о вас, граф, но то, что узрел сегодня, поразительно, - изрек уже в приватной обстановке князь Таврический, сладчайше улыбнулся, изобразил восторг, и россыпи бриллиантов его сказочно сверкнули. - Почту за честь видеть вас у себя за ужином.
Потом, проигнорировав красавицу Лоренцу, он плотно приложился к ручке Анагоры, с небрежностью кивнул вытянувшемуся Мелиссино и уже в дверях застыл, просяще обернулся:
- Миль пардон, а не покажете ли вы мне арапа, что накостылял людишкам Алехана? Право, жаль, что не ему самому...<Орловых Потемкин не любил, это ведь они ему выбили глаз.>
VII
Ужинали в диванной комнате, где мебель и потолки были обтянуты розовой и серебряной тканью. Гостей, невзирая на мудрость древних: septem covivium, novem - convicium<Семь гостей - еда, девять - беда. Считается, что число гостей за столом не должно быть менее числа граций и более числа муз.>, было изрядно, за столом прислуживали рослые кирасиры в красных колетах и шапках с султанами, волнующе звучала роговая музыка, густо курились благовония, кушанья были бесподобны, напитки напоминали нектар. Да, кому Великий пост, а кому продолжение Масленицы.
Ужинали по-разному. Буров, Мельхиор и пьяненький индус, хоть и не были харчем обижены, но сидели с краю, за персональным столиком - за общий их не взяли, видать, рожами не вышли. Зато Лоренца, маг и лыбящаяся Анагора устроились козырно, в центре, рядом с хозяином. Светлейший князь Таврический - при алмазных звездах, соболях и Андреевской с Георгиевской лентах - был на редкость светел, трогательно учтив и блистал бриллиантами, манерами и остроумием.
И поскольку дело происходило за столом, то и разговор касался тем гастрономических, приятных для желудка.
- Вы, верно, граф, думаете, что я безбожник? - с юмором говорил князь, мило улыбался и с чувством отдавал должное отлично приготовленной филейке. - Идет Великий пост, а мы здесь угощаемся скоромным. Так нет, сердцем и душой я во Христе<Похоже на правду. В свое время Потемкин знался с церковниками и даже хотел постричься в монахи.>, просто у меня чудные повара. Все сегодняшние блюда изготовлены из рыбы, но согласитесь, граф, печеная ягнятина похожа на ягнятину, шпигованный заяц в точности таков, каким и должно быть шпигованному зайцу, а голуби по-станиславски неотличимы от настоящих. Вот уж воистину, мир этот противоречив, иллюзорен и полон двусмысленности. Смотреть на него надо философски.
Неизвестно, как в философском плане, а вот в плане гастрономическом у Потемкина было все в порядке. Кулинарное искусство в его доме было поставлено на необыкновенную высоту, он держал с десяток поваров разных национальностей, начиная от изысканного француза и кончая грубоватым молдаванином, который готовил ему мамалыгу. Вся кухонная утварь у Потемкина была из чистого серебра, включая чудовищные двадцативедерные чаны, в каких так бесподобно получается уха из волжских осетров, невских сигов и кронштадтских ершей. Свинью ему подавали целиком, наполовину жареной, наполовину вареной<Такой способ приготовления свиньи был известен еще Римским гастрономам и носил название porcus trojanus в честь троянского коня.>, дичь запекали на корице и гвоздике, употребляя оные вместо дров, птицу, для увеличения размеров печени, подвергали всяческим мучениям<В основном гусей. Их держали перед пылающими каминами, где они обгорали почти заживо.>, саженных налимов для этих же целей травили голодными щуками. В общем, гурман, новатор, гастроном. С душой и сердцем во Христе.
- Похвально, весьма похвально, - одобрил Калиостро, оценивающе повел носом и выбрал фальшивую крольчатину, гарнированную маринованными трюфелями. - Спаситель, кстати, тоже не злоупотреблял мясным. И вообще сидел на диете. Если бы вы только видели, что они ели тогда у себя во время Тайной вечери... А что пили...
- Однако не хлеб насущный в жизни главное, - заметил, улыбаясь, князь Таврический, в задумчивости поднял бровь и взялся за рассольного, сдобренного хреном сига. - То ли дело пища умственная, духовная, мысли, идеи, квинтэссенция мудрости, в конечном счете и воплощающаяся в материальном благе. Древние правы - знание это сила. Меня, к примеру, крайне занимает алхимия. То потаенное искусство, что дает невидимую власть, могущество, возможность получать золото в любых количествах. Это ли не предел мечтаний!
При этом он значительно взглянул на мага, и тот с полнейшим пониманием кивнул.
- Ну да, вы правы, князь, мечтать не вредно. Однако не стоит забывать и о плотном плане. Чтобы делать золото, надо, черт его побери, иметь золото. Вот я, к примеру, чтобы встретиться с ее величеством, мог бы без труда прибегнуть к transformatio astralis<Астральное преображение (лат.).>, но полагаю более практичным просто попросить вас о дружеском содействии, а что касаемо проклятого металла... - Калиостро сделал паузу, затем взял бокал, неторопливо отпил вина. - Возьмите емкость, наполните ее на треть золотом, и я сделаю так, что она будет полной. Какой-нибудь сундук повместительнее найдете?
Насчет золота не спросил - все знали, что у Потемкина в одной из комнат пол был выложен золотыми монетами. Червонцами. Стоящими на ребре.
- Разговаривать с вами, граф, просто удовольствие. Мы понимаем друг друга с полуслова. - Князь Таврический удовлетворенно хмыкнул, подождал, пока ему нальют вина, и, повернувшись к Анагоре, улыбающейся игриво и двусмысленно, перешел с французского на эллинский: - Дорогая, ваш профиль божественен. Вы мне напоминаете Афину. Этот нос, этот лоб...
Увы, та мало чем напоминала Афину<Намек на то, что богиня-воительница была девственна.>, а по-эллински совсем не изъяснялась. Что с нее возьмешь - порнодионка. Тем не менее она величественно наклонила голову и прошептала томно и волнующе:
- А вы, ваша светлость, мне напоминаете Аполлона<Аполлон считается изобретателем лука и стрел.>. Чей лук больше, чем у Эроса<Бог плотской любви.>, и постоянно натянут.
Ишь как заговорила. Может, не такая уж и дура.
Магу вся эта любовная прелюдия очень не понравилась. В молчании он прикончил фальшивого жаворонка, мрачно кинул взгляд на всех этих Шуваловых, Салтыковых и Брюсов, сдерживаясь, засопел и посмотрел на столик нацменьшинств. Там, слава Богу, все обстояло благополучно: Мельхиор, как всегда, был полностью доволен жизнью, индус уже дошел до кондиции и тихо погружался в нирвану, Буров, даже не подозревая о подлоге, лакомился молочной поросятинкой. На душе, да и в желудке у него было благостно каков стол, такой и настрой. Тревожила, давила на психику лишь затянувшаяся черномазость, тем паче что волшебник на все вопросы реагировал болезненно, явно переигрывал, чересчур переживал: ах, недоглядел, ах, не проверил концентрацию, ах, напортачил с рецептурой. Ах, ах, ах! Через месяц стопудово, с гарантией все пройдет. Ну, может, через два. Как же, держи карман шире! Скорее всего, к концу гастролей. Кому он нужен, белый и пушистый Буров, то ли дело ниггер Маргадон. Ай да Калиостро, молодец, не отрывает задницу от плотных планов. Настоящий маг. Понять его несложно, только ведь и жить в столице Российской империи с таким цветом рожи не рекомендуется. Минздравом. Всем Трещалам по башке не настучишь. А впрочем, ладно - тепло, светло, никто не докучает. Общество опять-таки вокруг приятное: графья, князья, сановники, вельможи. И поросятинка нежна, поджариста и тает во рту. И хоть бы даже не поросятина - все одно хорошо.
Наконец ужин подошел к своему эндшпилю и начал потихонечку менять диспозицию - пить чай и кофий все отправились в зимний сад. Он являл собой чудо роскоши и агротехники и поражал размерами. Тут был зеленый дерновый скат, густо обсаженный розами, жасмином, акациями и сиренью, в гуще цветущих померанцев сладостно надрывались соловьи, повсюду виднелись боскеты и беседки, в воздухе витали аравийские курения, а струи фонтанов благоухали лавандой. Казалось, это был парадиз, сад Эдема, мастерское воплощение райских кущ на грешной земле<Потемкину больше нравились регулярные сады, нежели дикая природа. Во время его путешествий впереди процессии всегда ехал англичанин-садовник с помощниками и с невероятной поспешностью разбивал сад в английском вкусе на том месте, где должен был остановиться князь, хотя бы на один день. Появлялись дорожки, усыпанные песком и окаймленные цветочными клумбами, сажались деревья и кусты всякого рода и величины; если князь жил дольше одного дня, то увядшие растения заменялись свежими, привозимыми иногда издалека.>. Все здесь побуждало к неге, общению, отдохновению души - общество разбилось по интересам и павильонам, соловьи разом приумолкли, слуги понесли чай, кофий, выпечку, мороженое, нежнейший "девичий" крем. Застучали ложечки по севрскому фарфору, запах табака, мускуса и пота заглушил благоухание роз, воздух вместо птичьих трелей наполнили людские голоса: