Страница:
обвинению в убийстве коллеги-актера. Несчастье квалифицировали как
непредумышленное убийство, Маклина приговорили к "клеймению холодным
железом", и, ко всеобщей радости, он снова вышел на подмостки своего театра
- как раз в ту пору, когда Филдинг основал свой театр в Хеймаркете. В
ковент-гарденском театре творил неподражаемый Джон Рич; время от времени там
исполнялись оратории Генделя. На другой стороне улицы, в здании Королевского
театра шли спектакли Благородной оперы с участием Фаринелли; Генри Джиффард
ненадолго перевел в Линколнз-Инн-Филдз труппу Гудменз-Филдз. Одним словом,
театралу было из чего выбирать.
Прошло совсем немного времени, и в Лондоне только и было разговоров,
что о Великом Моголе и его компании комедиантов (прозвище Великого Могола
носил Колли Сиббер, когда был самодержавным правителем театрального мира. По
праву наследования на него мог претендовать сын, но Теофилу он был не по
плечу). Бомба разорвалась 5 марта, на первом представлении пьесы самого
Филдинга. Она называлась "Пасквин", что на тогдашнем жаргоне означало:
сатира, памфлет, и подзаголовок не оставлял на этот счет никаких сомнений:
"или Комедия-сатира на современность". Сообщение в газете обещало, что,
несмотря на "старые костюмы", шутки в пьесе самые что ни на есть свежие.
Обратившись к испытанному жанру "репетиции", Филдинг переносит действие на
театральные подмостки: сначала репетирует свою комедию "Выборы" Трэпуит,
потом идет прогон трагедии Фастиана "Жизнь и смерть Здравого Смысла".
Комедию многое роднит с "Дон Кихотом в Англии", а трагический бурлеск по
своим изобразительным приемам близок "Мальчику-с-пальчик" и "Авторскому
фарсу" (прежде всего это касается образа Королевы Невежество). Но появилось
и новое качество: незримое присутствие автора. Прежде Филдинг был
проницательным и бесстрастным наблюдателем человеческой комедии. Теперь же
он привносит в пьесу острокритическое отношение, сообщающее ей хлесткость,
которой недоставало некоторым его работам. На пользу пошел и собственный
печальный опыт: трудности Фастиана с постановкой его драмы совершенно явно
перекликаются с неудачей "Всеобщего любезника" чуть больше года назад.
Обе части пьесы вызвали огромный интерес, и с Гросвенор-сквер и
Пэлл-Мэлл фешенебельная публика перекочевала в неказистый театр, ставший как
бы сборным пунктом оппозиционных сил. Был предан забвению даже Фаринелли; в
драматических театрах зрителей можно было сосчитать по пальцам. Главной
причиной этого оглушительного успеха была разящая острота филдинговской
сатиры, не пощадившей многие громкие имена (их список открывают, разумеется,
Уолпол и Сиббер). Свою лепту внесла и молодая задорная труппа, с неслыханной
раскованностью игравшая в узких рамках жанра. Наконец-то Филдинг был
вознагражден за трудные годы ученичества: на современной карикатуре он
изображен принимающим от Королевы Здравый Смысл тугой кошель, между тем как
избалованному Арлекину (то есть Джону Ричу) предлагается веревка с петлей. О
популярности пьесы говорит и тот факт, что она шла 39 вечеров подряд*, а
всего за сезон - свыше 60 раз. Появилась брошюра под названием "Ключ к
"Пасквину"". Рич в порядке полемики написал и поставил у себя фарс
"Марфорио"*, потерпевший полный провал. Распространено мнение, что ажиотаж
вокруг "Пасквина" в известной степени был раздут по политическим
соображениям. Но вот что говорит историк театра Артур Скаутен: "На спектакли
Филдинга в Нью-Хеймаркете люди шли вовсе не оттого, что пылали негодованием
на сэра Роберта Уолпола: они хотели получить удовольствие от яркой игры
комедиантов Великого Могола".
После двенадцатого представления, когда в успехе спектакля уже не
приходилось сомневаться, Филдинг использовал блистательную выдумку: он
сманил из театра "Друри-Лейн" эксцентричную Шарлотту Чарк, младшую дочь
Колли Сиббера, и дал ей роль лорда Плейса, надменного придворного в
комедийной части "Пасквина". Ей положили четыре гинеи в неделю - это много
выше средней ставки, в свой бенефис - благо, финансовый баланс это позволял
- она получила шестьдесят гиней. Когда обозначился спад интереса к
"Пасквину", Филдинг переключил ее на роль Агнесы в "Роковом любопытстве"
Джорджа Лилло, пошедшем 27 мая. Он тщательнейшим образом провел все
репетиции, написал пролог - словом, сделал все для успеха этой интересной,
но художественно несовершенной трагедии. В следующем сезоне Шарлотта Чарк
играла в пьесах самого Филдинга, причем играла мужские роли.
Даже в наш неханжеский век может удивить, что двадцатитрехлетняя
женщина берется играть мужские роли, и чтобы устранить чувство недоумения
либо объяснить его (в зависимости от того, как читатель смотрит на такие
вещи), следует поближе узнать эту даму. В шестнадцать лет ее выдали замуж за
некоего Ричарда Чарка, сначала учителя танцев, потом музыканта в театре. Это
был заядлый игрок и распутник, и жизнь с ним была сплошной мукой, пока он не
сбежал от долгов в Вест-Индию, где и умер через два года. Толкнуть Шарлотту
Сиббер на этот брак могло только желание вырваться из сумасшедшего
родительского дома; ее отец был в положении комедианта мюзик-холла, которого
сделали дворянином и директором Национального театра*. Похоже на то, что
мужское общество было не в ее вкусе. Во время, о котором идет рассказ, у нее
были скверные отношения с отцом и братом; участие в пьесе, персонально
оскорбительной для Флитвуда, рассорило ее с руководством "Друри-Лейн".
Неудивительно, что она согласилась войти в труппу Филдинга и даже высмеять
чванливость своего отца в "Выборах"*.
Когда Филдинг оставил театральное поприще, она исчезла из его жизни, но
собственное ее трагикомическое существование продолжалось. Время от времени
она объявляется то странствующим актером - (я умышленно употребляю мужской
род, поскольку ее коронными ролями были Марплот и Макхит), то владелицей
вертепа {То есть кукольного театра. Здесь важны оба значения слова
"вертеп".} на ярмарке, то, наконец, директором Маленького театра
(благодарение богу, очень ненадолго). Есть предположение, что она еще раз
была замужем, но время милосердно запамятовало подробности. В автобиографии,
опубликованной всего за пять лет до ее смерти в 1760 году, сменяют одна
другую шальные эскапады, героиня которых чаще всего выступает в роли
мужчины. Поверить во все ее выходки невозможно, однако, зная необузданность
ее натуры, приходится допустить изрядную долю истины в ее рассказе. Филдингу
импонировала ее взбалмошность, он не мог не оценить ее отвагу. Всей своей
жизнью она восставала против унизительного положения женщины в обществе, а у
Великого Могола приветствовали всякую критику традиционной морали - чем
хуже, тем лучше!
Новый удар по врагу Филдинг нанес 29 апреля, поставив в один вечер с
"Пасквином" очередной фарс. Это пародия на друри-лейнскую пантомиму Джона
Рича "Падение Фаэтона" (музыку к ней написал Арн). Бурлеск Филдинга
называется "Летящий кубарем Дик {Уменьшительная форма имени Ричард.}, или
Фаэтон в затруднении", и это одна из самых слабых его работ. Филдинг
подымает на смех буквально каждое слово оригинала. Храмовые жрецы стали
неотесанной деревенщиной, боги и божества превратились в лондонское
простонародье. В первую очередь достается, конечно, Джону Ричу (ему же
адресуется насмешливое посвящение в опубликованном тексте), но и другие не
были забыты - Сиббер, Флитвуд. Роль миссис Чарк - это представленная в
кривом зеркале роль Китти Клайв в "Друри-Лейн". Неужели Филдинг способен на
вероломство?! Во-первых, не следует представлять в розовом свете его
характер; во-вторых, нельзя недооценивать кровожадность театральных баталий.
Уже упоминавшийся Артур Скаутен пишет:
"Если в доброжелательном и добродетельном сквайре Олверти усматривать
автопортрет Генри Филдинга, то совершенно неузнаваем он в образе директора
Нью-Хеймаркета на страницах театральной хроники. Перед нами беззастенчивый и
хитрый интриган, записной скандалист, подстрекатель, без малейших угрызений
совести склонивший Шарлотту Чарк взять роль, оскорбительную для ее отца,
Колли Сиббера; в неудачах он винит злые происки, болезненно принимает
критику - и в то же время не остановится ни перед чем, чтобы приковать к
себе внимание".
Но так ли уж трудно было "склонить" миссис Чарк к насмешкам над отцом?
Впрочем, все может быть.
Филдинг давал спектакли и в "запрещенные" дни - в великий пост и даже
на страстной неделе. Он делал ставку на новые пьесы и, случалось, в один
вечер показывал две новинки, что само по себе было новостью в театральной
практике. Его постановки были ярки и оригинальны, на них не клевали носом.
Конечно, ни одна из них не сравнялась в успехе с "Пасквином", но выдавались
очень удачные спектакли - например, "Роковое любопытство". В репертуаре
встречаем и пьесу Джеймса Ралфа (он, похоже, помогал подобрать труппу), и
несколько балладных опер. Миссис Чарк представилась возможность отличиться в
своей любимой роли - в роли капитана Макхита.
На протяжении 1736 года события в Маленьком театре оставались
центральными в культурной жизни столицы. Только однажды этот порядок
нарушился, и то по вине "Оперы нищего". "Друри-Лейн" надумал в декабре
возобновить ее постановку - может быть, намереваясь показать иным выскочкам,
как нужно ставить классику. Однако выбор актрисы на роль Полли Пичем
столкнулся с трудностями. Кому ее играть? Миссис Клайв, отлично
зарекомендовавшей себя в этой роли, но теперь заделавшейся певицей? Или
Сусанне Сиббер, сестре Томаса Арна и супруге нескладного Теофила? Не
исключено, что Сиббер-младший умышленно подогревал скандал - это в его духе,
особенно когда он бывал навеселе. На третьем году его супружеская жизнь
расстроилась, и понятно его желание насолить Сусанне; а миролюбивой Китти он
досаждал просто из вредности. Потрясения в клане Сибберов неизменно
пробуждали в Филдинге сатирика: в своей очередной пьесе в Хеймаркете он
принял сторону миссис Клайв. И Китти, певица, безусловно, неважная, получила
роль Полли*.
Поздней осенью 1736 года Филдинг начал свой последний театральный
сезон, хотя в ту пору никто этого не знал. В общих чертах случившееся
известно всем: политическая драматургия Фиддинга набирала силу и напуганное
правительство приняло контролирующий театральную деятельность "акт о
цензуре", остававшийся в своде законов вплоть до 1968 года. "Подобно новому
Герострату, - витийствует в автобиографии Колли Сиббер, - он (то есть
Филдинг) спалил собственный театр, когда в ответ на его писания последовал
парламентский акт против сцены". Сложить оружие после десятка лет
литературной каторги, на гребне блистательного успеха - это был тяжелый
удар, и честь и хвала Филдингу, что он не пал духом и преуспел еще на двух
поприщах.
Поначалу сезон складывался хорошо для хеймаркетской труппы; новых пьес
Филдинга в репертуаре не было - это может означать, что летом он отдыхал в
Ист-Стоуре. Не исключено, что жене захотелось показать их первенца (дочь
Шарлотта родилась 27 апреля) друзьям и родственникам в провинции. Супруги,
видимо, продолжали жить на Букингем-стрит, поскольку девочку крестили в
церкви святого Мартина-на-полях (это была их приходская церковь). В канун
1737 года (или в самом его начале) Филдинг вернулся в Лондон. В начале марта
в доме корсетника на Эксетер-стрит (то есть в том же самом приходе)
поселились два жильца: Сэмюэл Джонсон и Дэвид Гаррик*. Разумеется, Филдинг и
не ведал об их существовании - мало ли молодых оборванцев наезжает в
столицу? Между тем Джонсон держал в дорожной сумке рукопись трагедии
"Ирина", а Гаррик бредил театром. Едва ли мы злоупотребим воображением,
представив, как эти молодые люди на последние гроши идут в Маленький театр,
где по-прежнему нет отбою от зрителей. Глядишь, они и в "Друри-Лейн"
выберутся, а там готовится к постановке новая пьеса Филдинга {Вскоре после
описываемых событий Джонсон предложит Флитвуду свою "Ирину", однако свет
рампы пьеса увидит лишь в 1749 году, когда директором театра "Друри-Лейн"
станет Гаррик. - Прим. авт.}. С рассчитанным великодушием Чарлз Флитвуд
согласился поставить в своем театре одноактный фарс Филдинга "Евридика", и в
середине февраля была сыграна премьера.
Как выяснилось, в недобрую минуту сделал Филдинг выбор в пользу
"Друри-Лейн". Лакеи, вымещавшие на пьесах все, что они вытерпели в жизни, и
в этот раз решили показать свой характер. Сначала они шумели на
представлении "Катона" Аддисона*. Их выставили из лож, где они дожидались
своих хозяев, и тогда они разнесли двери и заняли балкон. Теофил Сиббер, у
которого был талант встревать в скандалы, пытался урезонить толпу
катоновским красноречием, однако цели своей не достиг. Для "чтения Закона о
мятеже" и задержания зачинщиков вызвали вестминстерского шерифа. С грехом
пополам доиграли "Катона" и началось боевое крещение "Евридики". Публика,
естественно, пребывала в язвительном настроении, и под шквалом насмешек фарс
потерпел провал. Через два дня труппа предприняла новую попытку, и снова
пьесу ожидал враждебный прием. Филдингу не оставалось ничего другого, как
примириться с этим положением. Он опубликовал текст пьесы ("какой она была
осуждена в "Королевском театре на Друри-Лейн"") и по горячим следам написал
новый фарс, "Осуждение Евридики" (это первоначальное название), премьера
которого была назначена на 15 марта в Маленьком театре. Однако
обстоятельства вынудили Филдинга на несколько недель отложить спектакль.
Собственно говоря, провал "Евридики" не был катастрофической неожиданностью.
Это пародийное переложение известного мифа на современные нравы, здесь
отпускаются одна-две колкости по адресу кастрата Фаринелли, есть главные
роли для Маклина и миссис Клайв. Не думаю, чтобы этот фарс когда-нибудь
взялись поставить.
В Маленьком театре у Филдинга была на очереди новая постановка:
трехактная комедия "Исторический календарь за 1736 год". Ее представили
зрителям 21 марта, предварив шумной рекламой в газете: зрителей просили "в
нарушение правил, плакать на трагедии и смеяться на комедии". Пьесу приняли
так же восторженно, как годом раньше - "Пасквина". До 13 апреля в паре с ней
давали "Роковое любопытство", а затем - отложенный фарс "Освистанная
Евридика" (название изменилось) . До 23 мая "Исторический календарь за 1736
год" прошел 35 раз при переполненных залах. Тем временем труппа
отрепетировала еще несколько пьес (возможно, их автором был сам Филдинг), но
дни Великого Могола были сочтены: акт о цензуре уже рассматривался в
парламенте.
С внешней стороны новая пьеса мало отличается от прежних - и здесь
драматург приводит критиков на репетицию своей пьесы, и здесь высмеиваются
Сибберы, Фаринелли и Джон Рич. Но сколько же в ней яда против Великого
человека - против самого Роберта Уолпола! Действие "пьесы в пьесе"
происходит на острове Корсика, под которым подразумевается Англия. Уолпол
является под занавес в обличье скрипача-циника Квидама. В роли знаменитого
аукциониста Кока (Филдинг переименовал его в Хена {По-английски имена
смысловые: cock - петух, hen - курица.}) выступила Шарлотта Чарк; поминается
в пьесе и ссора между миссис Сиббер и Китти Клайв (в оригинале была даже
перебранка между обеими Полли, но после первого представления Филдинг снял
эту сцену). Теофил Сиббер выведен под именем Пистоля (это была его любимая
роль). Дерзкое содержание пьесы молодая труппа передавала с заразительной
бесшабашностью, при всяком удобном случае поднимая на смех первого министра,
который предстает здесь шарлатаном, шутом и мошенником. На эту смесь
зубодробительной сатиры и номеров кабаре публика валила валом. Готовился
печатный текст, в Эдинбурге появилось пиратское издание - интерес к пьесе
приобрел общенациональные масштабы.
Колли Сиббер на сей раз изображен под именем Граунд-Айви, правой руки
бога остроумия. Его диалог с незаконнорожденным сыном Аполлона позволяет
Филдингу выразить свое отношение к пресловутым "исправлениям", которые
навязывал безответному Шекспиру Колли Сиббер.
"ГРАУНД-АЙВИ. Что вы здесь делаете?
АПОЛЛОНИЯ распределяю роли в трагедии "Король Джон".
ГРАУНД-АЙВИ. Значит, вы распределяете роли в трагедии, которая обречена
на провал.
АПОЛЛОН. Что вы, сэр! Разве она написана не Шекспиром и разве Шекспир
не был одним из величайших гениев человечества?
ГРАУНД-АЙВИ. Нет, сэр. Шекспир был славный малый, и кое-что из
написанного им для театра сойдет, если только я это немножко приглажу.
"Короля Джона" в теперешнем виде ставить нельзя, однако скажу вам по
секрету, сэр: я мог бы его приспособить для сцены.
АПОЛЛОН. Каким же образом?
ГРАУНД-АЙВИ. Путем переделки, сэр. Когда я заправлял театральными
делами, у меня был такой принцип: как ни хороша пьеса - без переделки не
ставить. В этой хронике, например, Фальконбридж Незаконнорожденный
отличается чрезвычайно женственным характером. Я бы этот персонаж выкинул, а
все его реплики вложил в уста Констанции, которой они куда более подходят.
Да будет Вам известно, мистер Аполлон, что в подобных случаях я прежде всего
стремлюсь добиться цельности образов, изысканности выражений и возвышенности
чувств".
Не станет ли пьеса от этого хуже, неуверенно спрашивает Аполлон: ведь
Шекспир - популярный автор, а у Граунд-Айви популярности нет и на грош;
старый драмодел, само собой, отмахнется от этого вопроса. Предлагаемые
"переделки" очень похожи на расправу Сиббера хотя бы с "Ричардом III", а
словами "Обречена на провал" он отваживал драматургов, приносивших ему
пьесы*.
Побывавший на премьере и влюбившийся в пьесу граф Эгмонт записал в
дневнике: "Хорошая сатира на современность, много остроумного". В газетных
отчетах читаем, что "Календарь" приняли "с восторгом, доселе невиданным в
театре". Спустя три недели в паре с ним пошел фарс "Освистанная Евридика".
Вернувшись в тот вечер из Маленького театра, граф Эгмонт охарактеризовал
фарс как "аллегорию провала законопроекта об акцизе". В целом же пьеса,
записывал он дальше в дневнике, "являет собой сатиру на сэра Роберта
Уолпола, причем я заметил, что в особенно сильных местах, например
прославляющих свободу, присутствовавший в театре принц Уэльский громко
аплодировал". К этому времени принц Фредерик демонстративно отдалился от
отца и стал знаменем антиуолполовской оппозиции. "Освистанная Евридика",
конечно, легковеснее "Календаря", она и играется каких-нибудь полчаса. Это
пародийная трагедия, рассказывающая историю "восхождения, успеха, величия и
падения мистера Пиллиджа", "автора могущественного фарса, не имеющего равных
себе в поэзии, а точнее - среди других фарсов". Автор - это сам Филдинг,
потерпевший неудачу с "Евридикой", и в то же время это Уолпол, утративший
авторитет (это вытекает из содержания пьесы) после акцизного кризиса.
Подобная самокритика напоминает Свифта, у которого повествователь
вовлекается в то самое безумие, против которого он ополчается. Проводит нас
на репетицию трагедии драматург Спэттер, его играла Шарлотта Чарк. Нелишне
отметить, что в роли Музы выступила миссис Элиза Хейвуд; в "Календаре" она
играла миссис Скрин. Ее драматический талант был весьма скромен, но в
бурлеске она была на своем месте. Можно только гадать, обладал ли Филдинг
способностью Пиллиджа "за один присест написать девять сцен", но что пьеса
дышит легко и радостно - вне сомнения. Мерфи свидетельствует, что свои пьесы
Филдинг записывал на подвернувшихся клочках табачной обертки, и, может, доля
истины в его словах есть.
Неожиданно наступил конец. Кабинет исподволь искал предлог для
учреждения более строгого контроля над театром. В 1735 году некий
независимый член парламента внес законопроект "об уменьшении числа домов, в
коих лицедействуют". За архаической тяжеловесностью фразы проскальзывает
неизжитое презрение к актерской профессии. Признавая право на существование
только за теми театральными труппами, что имели королевский патент,
законопроект метил прежде всего в Гудменз-Филдз, ибо этот театр в Ист-Энде
традиционно считался гнездом порока и разврата. Уолпол предложил дать
лорду-камергеру чрезвычайные полномочия по "надзору" за пьесами,
назначенными к постановке, однако автор проекта, убоявшись этой поправки,
пошел на попятный. Отсрочка была недолгой. Через два года "Скандальная лавка
мистера Филдинга" в Хеймаркете своими дерзостями доняла Уолпола. Мало того,
что в театре шли две новые пьесы, откровенно высмеивавшие первого министра,
- возобновились (правда, ненадолго) представления "Пасквина", в начале года
была поставлена утраченная ныне пьеса "Падение Боба, известного также под
именем Джин" (ее содержание, безусловно, навеяно антиуолполовскими
"водочными беспорядками" 1736 года). В официозе "Дейли газеттер" от 7 мая
некий "политический авантюрист" открыто предостерегал Филдинга от
неприятностей. В оппозиционной газете "Здравый Смысл" от 21 мая появился
ответ Филдинга-"Пасквина", однако к этому времени его участь была
предрешена. Когда 4 июня "авантюрист" отреагировал на ответ Филдинга,
законопроект о введении строгой театральной цензуры уже прошел первое
чтение.
Уолпол торопился: на Линколнз-Инн-Филдз труппа Джиффарда завершала
репетиции "Золотого огузка". Непроницаемая тайна окутывает эту пьесу, текст
которой утрачен. Вначале была карикатура "Демонстрация золотого огузка":
Король-сатир подставляет Королеве-жрице свой голый зад, Королева ставит ему
клизму с aurum potabile {жидкое золото (лат.).}. Рядом в костюме чародея
стоит Уолпол. В "Здравом Смысле" от 19 марта появилось подробнейшее
толкование карикатуры, смысл которой, по-видимому, в том и состоял, чтобы
дать повод к развернутому "видению" о грязи в политике. Столь хлестких
ударов, как эта карикатура и ее разъяснение в газете, двор еще не получал.
Пьеса на этот сюжет должна была произвести впечатление разорвавшейся бомбы,
кроме того что была бы непристойна до крайности. Что касается постановки
фарса на сцене, то, может статься, тревога была заведомо ложной. В
пародийной "Автобиографии" Теофила Сиббера, опубликованной в 1740 году,
высказывается предположение, что подкупленный Джиффард собственноручно отнес
пьесу Уолполу. Никаких подтверждений этому нет, более того: свидетельство
"Автобиографии" надо принимать критически, поскольку предполагают, что
Филдинг - ее автор. С другой стороны, еще меньше оснований доверять Хорасу
Уолполу, утверждавшему, что сатирический фарс "Золотой огузок" принадлежал
перу самого Филдинга. Много лет спустя Хорас Уолпол обмолвился, что
обнаружил в бумагах отца неполный текст этой пьесы, но если это правда, то
куда же она запропастилась опять? Занимавшиеся этой проблемой обычно решают
ее в пользу версии, изложенной в пародийной "Автобиографии", хотя верят там
далеко не каждому слову. Приходится признать, что история эта по сей день
остается невыясненной.
Закон о театральной цензуре проходил поразительно быстро: к 21 июня он
одолел все парламентские инстанции и получил королевское одобрение*. В
законе было два положения: всякий театр обязан был либо иметь королевский
патент, либо получить от лорда-камергера специальную лицензию; всякая новая
пьеса (или подновленная старая) за две недели до представления должна была
подаваться в канцелярию лорда-камергера на предмет цензуры*. Протесты
вызвал, в основном, второй пункт, хотя, по мнению, например, крупнейшего
историка театра профессора Джона Лофтиса, именно первый пункт законопроекта
наиболее губительно сказался на судьбах драмы. Биографы Филдинга обычно
щедро цитируют лорда Честерфилда, выступившего против законопроекта в палате
лордов, и Сэмюэла Джонсона, опубликовавшего двумя годами позже иронический
памфлет "В защиту театральных цензоров". Красноречие этих публицистов не
убеждает меня, потому что нельзя закрывать глаза на безвыходность положения
Уолпола. Словно дети, испытывающие терпение отца, Филдинг и его труппа
играли с огнем. И Филдинг обжегся, потому что хотел этого. Думать иначе -
значит предполагать в нем ничтожную толику ума и житейской мудрости. Все,
что мы о нем знаем, противоречит такому допущению.
Итак, он снова без работы. В течение нескольких дней прекратили
существование три театра, не имевшие лицензий, - само собой, Маленький
театр, Линколнз-Инн-Филдз и Гудменз-Филдз. Возможно, с подсказки властей,
желавших поощрить его участие в истории с "Золотым огузком", Джиффард сумел
отыскать в законе слабые места. Он было уже выставил на аукцион "множество
предметов театрального реквизита", но вдруг передумал и в 1740 году открыл
театр в Гудменз-Филдз; в следующем году здесь дебютировал Дэвид Гаррик. А
Джиффард прибег к такой уловке: объявил "концерт вокальной и
инструментальной музыки, в двух частях" - и в антракте сыграл комедию gratis
{бесплатно (лат.).}. Поскольку закон запрещал лишь спектакли, на которых
взималась входная плата, Джиффард мог оправдаться тем, что его представления
не попадают в эту категорию и посему не подлежат штрафу в размере 50 фунтов
стерлингов*. Были и такие, что открыто шли на нарушение закона, однако
непредумышленное убийство, Маклина приговорили к "клеймению холодным
железом", и, ко всеобщей радости, он снова вышел на подмостки своего театра
- как раз в ту пору, когда Филдинг основал свой театр в Хеймаркете. В
ковент-гарденском театре творил неподражаемый Джон Рич; время от времени там
исполнялись оратории Генделя. На другой стороне улицы, в здании Королевского
театра шли спектакли Благородной оперы с участием Фаринелли; Генри Джиффард
ненадолго перевел в Линколнз-Инн-Филдз труппу Гудменз-Филдз. Одним словом,
театралу было из чего выбирать.
Прошло совсем немного времени, и в Лондоне только и было разговоров,
что о Великом Моголе и его компании комедиантов (прозвище Великого Могола
носил Колли Сиббер, когда был самодержавным правителем театрального мира. По
праву наследования на него мог претендовать сын, но Теофилу он был не по
плечу). Бомба разорвалась 5 марта, на первом представлении пьесы самого
Филдинга. Она называлась "Пасквин", что на тогдашнем жаргоне означало:
сатира, памфлет, и подзаголовок не оставлял на этот счет никаких сомнений:
"или Комедия-сатира на современность". Сообщение в газете обещало, что,
несмотря на "старые костюмы", шутки в пьесе самые что ни на есть свежие.
Обратившись к испытанному жанру "репетиции", Филдинг переносит действие на
театральные подмостки: сначала репетирует свою комедию "Выборы" Трэпуит,
потом идет прогон трагедии Фастиана "Жизнь и смерть Здравого Смысла".
Комедию многое роднит с "Дон Кихотом в Англии", а трагический бурлеск по
своим изобразительным приемам близок "Мальчику-с-пальчик" и "Авторскому
фарсу" (прежде всего это касается образа Королевы Невежество). Но появилось
и новое качество: незримое присутствие автора. Прежде Филдинг был
проницательным и бесстрастным наблюдателем человеческой комедии. Теперь же
он привносит в пьесу острокритическое отношение, сообщающее ей хлесткость,
которой недоставало некоторым его работам. На пользу пошел и собственный
печальный опыт: трудности Фастиана с постановкой его драмы совершенно явно
перекликаются с неудачей "Всеобщего любезника" чуть больше года назад.
Обе части пьесы вызвали огромный интерес, и с Гросвенор-сквер и
Пэлл-Мэлл фешенебельная публика перекочевала в неказистый театр, ставший как
бы сборным пунктом оппозиционных сил. Был предан забвению даже Фаринелли; в
драматических театрах зрителей можно было сосчитать по пальцам. Главной
причиной этого оглушительного успеха была разящая острота филдинговской
сатиры, не пощадившей многие громкие имена (их список открывают, разумеется,
Уолпол и Сиббер). Свою лепту внесла и молодая задорная труппа, с неслыханной
раскованностью игравшая в узких рамках жанра. Наконец-то Филдинг был
вознагражден за трудные годы ученичества: на современной карикатуре он
изображен принимающим от Королевы Здравый Смысл тугой кошель, между тем как
избалованному Арлекину (то есть Джону Ричу) предлагается веревка с петлей. О
популярности пьесы говорит и тот факт, что она шла 39 вечеров подряд*, а
всего за сезон - свыше 60 раз. Появилась брошюра под названием "Ключ к
"Пасквину"". Рич в порядке полемики написал и поставил у себя фарс
"Марфорио"*, потерпевший полный провал. Распространено мнение, что ажиотаж
вокруг "Пасквина" в известной степени был раздут по политическим
соображениям. Но вот что говорит историк театра Артур Скаутен: "На спектакли
Филдинга в Нью-Хеймаркете люди шли вовсе не оттого, что пылали негодованием
на сэра Роберта Уолпола: они хотели получить удовольствие от яркой игры
комедиантов Великого Могола".
После двенадцатого представления, когда в успехе спектакля уже не
приходилось сомневаться, Филдинг использовал блистательную выдумку: он
сманил из театра "Друри-Лейн" эксцентричную Шарлотту Чарк, младшую дочь
Колли Сиббера, и дал ей роль лорда Плейса, надменного придворного в
комедийной части "Пасквина". Ей положили четыре гинеи в неделю - это много
выше средней ставки, в свой бенефис - благо, финансовый баланс это позволял
- она получила шестьдесят гиней. Когда обозначился спад интереса к
"Пасквину", Филдинг переключил ее на роль Агнесы в "Роковом любопытстве"
Джорджа Лилло, пошедшем 27 мая. Он тщательнейшим образом провел все
репетиции, написал пролог - словом, сделал все для успеха этой интересной,
но художественно несовершенной трагедии. В следующем сезоне Шарлотта Чарк
играла в пьесах самого Филдинга, причем играла мужские роли.
Даже в наш неханжеский век может удивить, что двадцатитрехлетняя
женщина берется играть мужские роли, и чтобы устранить чувство недоумения
либо объяснить его (в зависимости от того, как читатель смотрит на такие
вещи), следует поближе узнать эту даму. В шестнадцать лет ее выдали замуж за
некоего Ричарда Чарка, сначала учителя танцев, потом музыканта в театре. Это
был заядлый игрок и распутник, и жизнь с ним была сплошной мукой, пока он не
сбежал от долгов в Вест-Индию, где и умер через два года. Толкнуть Шарлотту
Сиббер на этот брак могло только желание вырваться из сумасшедшего
родительского дома; ее отец был в положении комедианта мюзик-холла, которого
сделали дворянином и директором Национального театра*. Похоже на то, что
мужское общество было не в ее вкусе. Во время, о котором идет рассказ, у нее
были скверные отношения с отцом и братом; участие в пьесе, персонально
оскорбительной для Флитвуда, рассорило ее с руководством "Друри-Лейн".
Неудивительно, что она согласилась войти в труппу Филдинга и даже высмеять
чванливость своего отца в "Выборах"*.
Когда Филдинг оставил театральное поприще, она исчезла из его жизни, но
собственное ее трагикомическое существование продолжалось. Время от времени
она объявляется то странствующим актером - (я умышленно употребляю мужской
род, поскольку ее коронными ролями были Марплот и Макхит), то владелицей
вертепа {То есть кукольного театра. Здесь важны оба значения слова
"вертеп".} на ярмарке, то, наконец, директором Маленького театра
(благодарение богу, очень ненадолго). Есть предположение, что она еще раз
была замужем, но время милосердно запамятовало подробности. В автобиографии,
опубликованной всего за пять лет до ее смерти в 1760 году, сменяют одна
другую шальные эскапады, героиня которых чаще всего выступает в роли
мужчины. Поверить во все ее выходки невозможно, однако, зная необузданность
ее натуры, приходится допустить изрядную долю истины в ее рассказе. Филдингу
импонировала ее взбалмошность, он не мог не оценить ее отвагу. Всей своей
жизнью она восставала против унизительного положения женщины в обществе, а у
Великого Могола приветствовали всякую критику традиционной морали - чем
хуже, тем лучше!
Новый удар по врагу Филдинг нанес 29 апреля, поставив в один вечер с
"Пасквином" очередной фарс. Это пародия на друри-лейнскую пантомиму Джона
Рича "Падение Фаэтона" (музыку к ней написал Арн). Бурлеск Филдинга
называется "Летящий кубарем Дик {Уменьшительная форма имени Ричард.}, или
Фаэтон в затруднении", и это одна из самых слабых его работ. Филдинг
подымает на смех буквально каждое слово оригинала. Храмовые жрецы стали
неотесанной деревенщиной, боги и божества превратились в лондонское
простонародье. В первую очередь достается, конечно, Джону Ричу (ему же
адресуется насмешливое посвящение в опубликованном тексте), но и другие не
были забыты - Сиббер, Флитвуд. Роль миссис Чарк - это представленная в
кривом зеркале роль Китти Клайв в "Друри-Лейн". Неужели Филдинг способен на
вероломство?! Во-первых, не следует представлять в розовом свете его
характер; во-вторых, нельзя недооценивать кровожадность театральных баталий.
Уже упоминавшийся Артур Скаутен пишет:
"Если в доброжелательном и добродетельном сквайре Олверти усматривать
автопортрет Генри Филдинга, то совершенно неузнаваем он в образе директора
Нью-Хеймаркета на страницах театральной хроники. Перед нами беззастенчивый и
хитрый интриган, записной скандалист, подстрекатель, без малейших угрызений
совести склонивший Шарлотту Чарк взять роль, оскорбительную для ее отца,
Колли Сиббера; в неудачах он винит злые происки, болезненно принимает
критику - и в то же время не остановится ни перед чем, чтобы приковать к
себе внимание".
Но так ли уж трудно было "склонить" миссис Чарк к насмешкам над отцом?
Впрочем, все может быть.
Филдинг давал спектакли и в "запрещенные" дни - в великий пост и даже
на страстной неделе. Он делал ставку на новые пьесы и, случалось, в один
вечер показывал две новинки, что само по себе было новостью в театральной
практике. Его постановки были ярки и оригинальны, на них не клевали носом.
Конечно, ни одна из них не сравнялась в успехе с "Пасквином", но выдавались
очень удачные спектакли - например, "Роковое любопытство". В репертуаре
встречаем и пьесу Джеймса Ралфа (он, похоже, помогал подобрать труппу), и
несколько балладных опер. Миссис Чарк представилась возможность отличиться в
своей любимой роли - в роли капитана Макхита.
На протяжении 1736 года события в Маленьком театре оставались
центральными в культурной жизни столицы. Только однажды этот порядок
нарушился, и то по вине "Оперы нищего". "Друри-Лейн" надумал в декабре
возобновить ее постановку - может быть, намереваясь показать иным выскочкам,
как нужно ставить классику. Однако выбор актрисы на роль Полли Пичем
столкнулся с трудностями. Кому ее играть? Миссис Клайв, отлично
зарекомендовавшей себя в этой роли, но теперь заделавшейся певицей? Или
Сусанне Сиббер, сестре Томаса Арна и супруге нескладного Теофила? Не
исключено, что Сиббер-младший умышленно подогревал скандал - это в его духе,
особенно когда он бывал навеселе. На третьем году его супружеская жизнь
расстроилась, и понятно его желание насолить Сусанне; а миролюбивой Китти он
досаждал просто из вредности. Потрясения в клане Сибберов неизменно
пробуждали в Филдинге сатирика: в своей очередной пьесе в Хеймаркете он
принял сторону миссис Клайв. И Китти, певица, безусловно, неважная, получила
роль Полли*.
Поздней осенью 1736 года Филдинг начал свой последний театральный
сезон, хотя в ту пору никто этого не знал. В общих чертах случившееся
известно всем: политическая драматургия Фиддинга набирала силу и напуганное
правительство приняло контролирующий театральную деятельность "акт о
цензуре", остававшийся в своде законов вплоть до 1968 года. "Подобно новому
Герострату, - витийствует в автобиографии Колли Сиббер, - он (то есть
Филдинг) спалил собственный театр, когда в ответ на его писания последовал
парламентский акт против сцены". Сложить оружие после десятка лет
литературной каторги, на гребне блистательного успеха - это был тяжелый
удар, и честь и хвала Филдингу, что он не пал духом и преуспел еще на двух
поприщах.
Поначалу сезон складывался хорошо для хеймаркетской труппы; новых пьес
Филдинга в репертуаре не было - это может означать, что летом он отдыхал в
Ист-Стоуре. Не исключено, что жене захотелось показать их первенца (дочь
Шарлотта родилась 27 апреля) друзьям и родственникам в провинции. Супруги,
видимо, продолжали жить на Букингем-стрит, поскольку девочку крестили в
церкви святого Мартина-на-полях (это была их приходская церковь). В канун
1737 года (или в самом его начале) Филдинг вернулся в Лондон. В начале марта
в доме корсетника на Эксетер-стрит (то есть в том же самом приходе)
поселились два жильца: Сэмюэл Джонсон и Дэвид Гаррик*. Разумеется, Филдинг и
не ведал об их существовании - мало ли молодых оборванцев наезжает в
столицу? Между тем Джонсон держал в дорожной сумке рукопись трагедии
"Ирина", а Гаррик бредил театром. Едва ли мы злоупотребим воображением,
представив, как эти молодые люди на последние гроши идут в Маленький театр,
где по-прежнему нет отбою от зрителей. Глядишь, они и в "Друри-Лейн"
выберутся, а там готовится к постановке новая пьеса Филдинга {Вскоре после
описываемых событий Джонсон предложит Флитвуду свою "Ирину", однако свет
рампы пьеса увидит лишь в 1749 году, когда директором театра "Друри-Лейн"
станет Гаррик. - Прим. авт.}. С рассчитанным великодушием Чарлз Флитвуд
согласился поставить в своем театре одноактный фарс Филдинга "Евридика", и в
середине февраля была сыграна премьера.
Как выяснилось, в недобрую минуту сделал Филдинг выбор в пользу
"Друри-Лейн". Лакеи, вымещавшие на пьесах все, что они вытерпели в жизни, и
в этот раз решили показать свой характер. Сначала они шумели на
представлении "Катона" Аддисона*. Их выставили из лож, где они дожидались
своих хозяев, и тогда они разнесли двери и заняли балкон. Теофил Сиббер, у
которого был талант встревать в скандалы, пытался урезонить толпу
катоновским красноречием, однако цели своей не достиг. Для "чтения Закона о
мятеже" и задержания зачинщиков вызвали вестминстерского шерифа. С грехом
пополам доиграли "Катона" и началось боевое крещение "Евридики". Публика,
естественно, пребывала в язвительном настроении, и под шквалом насмешек фарс
потерпел провал. Через два дня труппа предприняла новую попытку, и снова
пьесу ожидал враждебный прием. Филдингу не оставалось ничего другого, как
примириться с этим положением. Он опубликовал текст пьесы ("какой она была
осуждена в "Королевском театре на Друри-Лейн"") и по горячим следам написал
новый фарс, "Осуждение Евридики" (это первоначальное название), премьера
которого была назначена на 15 марта в Маленьком театре. Однако
обстоятельства вынудили Филдинга на несколько недель отложить спектакль.
Собственно говоря, провал "Евридики" не был катастрофической неожиданностью.
Это пародийное переложение известного мифа на современные нравы, здесь
отпускаются одна-две колкости по адресу кастрата Фаринелли, есть главные
роли для Маклина и миссис Клайв. Не думаю, чтобы этот фарс когда-нибудь
взялись поставить.
В Маленьком театре у Филдинга была на очереди новая постановка:
трехактная комедия "Исторический календарь за 1736 год". Ее представили
зрителям 21 марта, предварив шумной рекламой в газете: зрителей просили "в
нарушение правил, плакать на трагедии и смеяться на комедии". Пьесу приняли
так же восторженно, как годом раньше - "Пасквина". До 13 апреля в паре с ней
давали "Роковое любопытство", а затем - отложенный фарс "Освистанная
Евридика" (название изменилось) . До 23 мая "Исторический календарь за 1736
год" прошел 35 раз при переполненных залах. Тем временем труппа
отрепетировала еще несколько пьес (возможно, их автором был сам Филдинг), но
дни Великого Могола были сочтены: акт о цензуре уже рассматривался в
парламенте.
С внешней стороны новая пьеса мало отличается от прежних - и здесь
драматург приводит критиков на репетицию своей пьесы, и здесь высмеиваются
Сибберы, Фаринелли и Джон Рич. Но сколько же в ней яда против Великого
человека - против самого Роберта Уолпола! Действие "пьесы в пьесе"
происходит на острове Корсика, под которым подразумевается Англия. Уолпол
является под занавес в обличье скрипача-циника Квидама. В роли знаменитого
аукциониста Кока (Филдинг переименовал его в Хена {По-английски имена
смысловые: cock - петух, hen - курица.}) выступила Шарлотта Чарк; поминается
в пьесе и ссора между миссис Сиббер и Китти Клайв (в оригинале была даже
перебранка между обеими Полли, но после первого представления Филдинг снял
эту сцену). Теофил Сиббер выведен под именем Пистоля (это была его любимая
роль). Дерзкое содержание пьесы молодая труппа передавала с заразительной
бесшабашностью, при всяком удобном случае поднимая на смех первого министра,
который предстает здесь шарлатаном, шутом и мошенником. На эту смесь
зубодробительной сатиры и номеров кабаре публика валила валом. Готовился
печатный текст, в Эдинбурге появилось пиратское издание - интерес к пьесе
приобрел общенациональные масштабы.
Колли Сиббер на сей раз изображен под именем Граунд-Айви, правой руки
бога остроумия. Его диалог с незаконнорожденным сыном Аполлона позволяет
Филдингу выразить свое отношение к пресловутым "исправлениям", которые
навязывал безответному Шекспиру Колли Сиббер.
"ГРАУНД-АЙВИ. Что вы здесь делаете?
АПОЛЛОНИЯ распределяю роли в трагедии "Король Джон".
ГРАУНД-АЙВИ. Значит, вы распределяете роли в трагедии, которая обречена
на провал.
АПОЛЛОН. Что вы, сэр! Разве она написана не Шекспиром и разве Шекспир
не был одним из величайших гениев человечества?
ГРАУНД-АЙВИ. Нет, сэр. Шекспир был славный малый, и кое-что из
написанного им для театра сойдет, если только я это немножко приглажу.
"Короля Джона" в теперешнем виде ставить нельзя, однако скажу вам по
секрету, сэр: я мог бы его приспособить для сцены.
АПОЛЛОН. Каким же образом?
ГРАУНД-АЙВИ. Путем переделки, сэр. Когда я заправлял театральными
делами, у меня был такой принцип: как ни хороша пьеса - без переделки не
ставить. В этой хронике, например, Фальконбридж Незаконнорожденный
отличается чрезвычайно женственным характером. Я бы этот персонаж выкинул, а
все его реплики вложил в уста Констанции, которой они куда более подходят.
Да будет Вам известно, мистер Аполлон, что в подобных случаях я прежде всего
стремлюсь добиться цельности образов, изысканности выражений и возвышенности
чувств".
Не станет ли пьеса от этого хуже, неуверенно спрашивает Аполлон: ведь
Шекспир - популярный автор, а у Граунд-Айви популярности нет и на грош;
старый драмодел, само собой, отмахнется от этого вопроса. Предлагаемые
"переделки" очень похожи на расправу Сиббера хотя бы с "Ричардом III", а
словами "Обречена на провал" он отваживал драматургов, приносивших ему
пьесы*.
Побывавший на премьере и влюбившийся в пьесу граф Эгмонт записал в
дневнике: "Хорошая сатира на современность, много остроумного". В газетных
отчетах читаем, что "Календарь" приняли "с восторгом, доселе невиданным в
театре". Спустя три недели в паре с ним пошел фарс "Освистанная Евридика".
Вернувшись в тот вечер из Маленького театра, граф Эгмонт охарактеризовал
фарс как "аллегорию провала законопроекта об акцизе". В целом же пьеса,
записывал он дальше в дневнике, "являет собой сатиру на сэра Роберта
Уолпола, причем я заметил, что в особенно сильных местах, например
прославляющих свободу, присутствовавший в театре принц Уэльский громко
аплодировал". К этому времени принц Фредерик демонстративно отдалился от
отца и стал знаменем антиуолполовской оппозиции. "Освистанная Евридика",
конечно, легковеснее "Календаря", она и играется каких-нибудь полчаса. Это
пародийная трагедия, рассказывающая историю "восхождения, успеха, величия и
падения мистера Пиллиджа", "автора могущественного фарса, не имеющего равных
себе в поэзии, а точнее - среди других фарсов". Автор - это сам Филдинг,
потерпевший неудачу с "Евридикой", и в то же время это Уолпол, утративший
авторитет (это вытекает из содержания пьесы) после акцизного кризиса.
Подобная самокритика напоминает Свифта, у которого повествователь
вовлекается в то самое безумие, против которого он ополчается. Проводит нас
на репетицию трагедии драматург Спэттер, его играла Шарлотта Чарк. Нелишне
отметить, что в роли Музы выступила миссис Элиза Хейвуд; в "Календаре" она
играла миссис Скрин. Ее драматический талант был весьма скромен, но в
бурлеске она была на своем месте. Можно только гадать, обладал ли Филдинг
способностью Пиллиджа "за один присест написать девять сцен", но что пьеса
дышит легко и радостно - вне сомнения. Мерфи свидетельствует, что свои пьесы
Филдинг записывал на подвернувшихся клочках табачной обертки, и, может, доля
истины в его словах есть.
Неожиданно наступил конец. Кабинет исподволь искал предлог для
учреждения более строгого контроля над театром. В 1735 году некий
независимый член парламента внес законопроект "об уменьшении числа домов, в
коих лицедействуют". За архаической тяжеловесностью фразы проскальзывает
неизжитое презрение к актерской профессии. Признавая право на существование
только за теми театральными труппами, что имели королевский патент,
законопроект метил прежде всего в Гудменз-Филдз, ибо этот театр в Ист-Энде
традиционно считался гнездом порока и разврата. Уолпол предложил дать
лорду-камергеру чрезвычайные полномочия по "надзору" за пьесами,
назначенными к постановке, однако автор проекта, убоявшись этой поправки,
пошел на попятный. Отсрочка была недолгой. Через два года "Скандальная лавка
мистера Филдинга" в Хеймаркете своими дерзостями доняла Уолпола. Мало того,
что в театре шли две новые пьесы, откровенно высмеивавшие первого министра,
- возобновились (правда, ненадолго) представления "Пасквина", в начале года
была поставлена утраченная ныне пьеса "Падение Боба, известного также под
именем Джин" (ее содержание, безусловно, навеяно антиуолполовскими
"водочными беспорядками" 1736 года). В официозе "Дейли газеттер" от 7 мая
некий "политический авантюрист" открыто предостерегал Филдинга от
неприятностей. В оппозиционной газете "Здравый Смысл" от 21 мая появился
ответ Филдинга-"Пасквина", однако к этому времени его участь была
предрешена. Когда 4 июня "авантюрист" отреагировал на ответ Филдинга,
законопроект о введении строгой театральной цензуры уже прошел первое
чтение.
Уолпол торопился: на Линколнз-Инн-Филдз труппа Джиффарда завершала
репетиции "Золотого огузка". Непроницаемая тайна окутывает эту пьесу, текст
которой утрачен. Вначале была карикатура "Демонстрация золотого огузка":
Король-сатир подставляет Королеве-жрице свой голый зад, Королева ставит ему
клизму с aurum potabile {жидкое золото (лат.).}. Рядом в костюме чародея
стоит Уолпол. В "Здравом Смысле" от 19 марта появилось подробнейшее
толкование карикатуры, смысл которой, по-видимому, в том и состоял, чтобы
дать повод к развернутому "видению" о грязи в политике. Столь хлестких
ударов, как эта карикатура и ее разъяснение в газете, двор еще не получал.
Пьеса на этот сюжет должна была произвести впечатление разорвавшейся бомбы,
кроме того что была бы непристойна до крайности. Что касается постановки
фарса на сцене, то, может статься, тревога была заведомо ложной. В
пародийной "Автобиографии" Теофила Сиббера, опубликованной в 1740 году,
высказывается предположение, что подкупленный Джиффард собственноручно отнес
пьесу Уолполу. Никаких подтверждений этому нет, более того: свидетельство
"Автобиографии" надо принимать критически, поскольку предполагают, что
Филдинг - ее автор. С другой стороны, еще меньше оснований доверять Хорасу
Уолполу, утверждавшему, что сатирический фарс "Золотой огузок" принадлежал
перу самого Филдинга. Много лет спустя Хорас Уолпол обмолвился, что
обнаружил в бумагах отца неполный текст этой пьесы, но если это правда, то
куда же она запропастилась опять? Занимавшиеся этой проблемой обычно решают
ее в пользу версии, изложенной в пародийной "Автобиографии", хотя верят там
далеко не каждому слову. Приходится признать, что история эта по сей день
остается невыясненной.
Закон о театральной цензуре проходил поразительно быстро: к 21 июня он
одолел все парламентские инстанции и получил королевское одобрение*. В
законе было два положения: всякий театр обязан был либо иметь королевский
патент, либо получить от лорда-камергера специальную лицензию; всякая новая
пьеса (или подновленная старая) за две недели до представления должна была
подаваться в канцелярию лорда-камергера на предмет цензуры*. Протесты
вызвал, в основном, второй пункт, хотя, по мнению, например, крупнейшего
историка театра профессора Джона Лофтиса, именно первый пункт законопроекта
наиболее губительно сказался на судьбах драмы. Биографы Филдинга обычно
щедро цитируют лорда Честерфилда, выступившего против законопроекта в палате
лордов, и Сэмюэла Джонсона, опубликовавшего двумя годами позже иронический
памфлет "В защиту театральных цензоров". Красноречие этих публицистов не
убеждает меня, потому что нельзя закрывать глаза на безвыходность положения
Уолпола. Словно дети, испытывающие терпение отца, Филдинг и его труппа
играли с огнем. И Филдинг обжегся, потому что хотел этого. Думать иначе -
значит предполагать в нем ничтожную толику ума и житейской мудрости. Все,
что мы о нем знаем, противоречит такому допущению.
Итак, он снова без работы. В течение нескольких дней прекратили
существование три театра, не имевшие лицензий, - само собой, Маленький
театр, Линколнз-Инн-Филдз и Гудменз-Филдз. Возможно, с подсказки властей,
желавших поощрить его участие в истории с "Золотым огузком", Джиффард сумел
отыскать в законе слабые места. Он было уже выставил на аукцион "множество
предметов театрального реквизита", но вдруг передумал и в 1740 году открыл
театр в Гудменз-Филдз; в следующем году здесь дебютировал Дэвид Гаррик. А
Джиффард прибег к такой уловке: объявил "концерт вокальной и
инструментальной музыки, в двух частях" - и в антракте сыграл комедию gratis
{бесплатно (лат.).}. Поскольку закон запрещал лишь спектакли, на которых
взималась входная плата, Джиффард мог оправдаться тем, что его представления
не попадают в эту категорию и посему не подлежат штрафу в размере 50 фунтов
стерлингов*. Были и такие, что открыто шли на нарушение закона, однако