----------------------------------------------------------------------------
Перевод, послесловие и комментарий В.Харитонова
М., "Радуга", 1984
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
"Я только что оставил увлекательнейшую игру;
пользуясь сравнением из "Найденыша", последние
четыре-пять дней я провел в почтовой карете с Гарри
Филдингом, и поездка удалась на славу... Если бы я
поставил своей целью защищать и утверждать
добродетель, то я предпочел бы выдать в свет одного
"Тома Джонса", нежели несколько тяжеловесных томов
проповедей..."
Из письма капитана Льюиса Томаса (апрель 1749)
Глава I
ОТДАЛЕННАЯ ПАНОРАМА (1707-1728)
Величайшим творением Генри Филдинга стала история найденыша - и это
символично, поскольку первоначально роман воспринимался как
незаконнорожденное чадо в семье литературных жанров. Более того, Филдинг
отечески благословил немыслимый союз, создав "комическую эпопею в прозе".
Сегодняшний читатель не сразу и уловит кричащее противоречие этой
формулировки. И в высшей степени знаменательно, что сам писатель также был
своего рода генетическим казусом, конечным звеном в запутанной цепи
смешанных браков.
По материнской линии он вел свое происхождение от уравновешенных
сомерсетских джентри, благополучно переживших эпоху революционных
потрясений. Его дед на свой страх и риск избрал профессию юриста, стал в
конце жизни судьей королевской скамьи и звался "сэр Генри Гулд". Внук и
тезка этого выдающегося человека доводился Филдингу двоюродным братом; в
свой срок он тоже станет судьей и будет возведен в рыцарское достоинство. Он
был всего на три года моложе писателя, а завершил свой жизненный путь в
последнее десятилетие XVIII века.
Этим надежным и добропорядочным основам противостояла стихия,
бушевавшая несколько поколений. Во всяком случае, она ярко проявилась уже в
судьбе Уильяма Филдинга, убитого в Ноттингеме в 1643 году; получив за свои
верноподданнические убеждения графский титул, он пошел добровольцем под
знамена принца Руперта. Его старший сын сражался на стороне парламента, но
был обвинен в пренебрежении своими обязанностями и от командной должности
отстранен. Со временем он разуверился в "круглоголовых" и на смертном одре,
в 1674 году, примирился с королем Карлом II. Младший сын Уильяма стал
ирландским пэром и породил двух героев уличной драки, удостоившейся
упоминания в дневнике Пеписа (1667)*, - одного убили, другого отправили в
Ньюгейтскую тюрьму. Третий брат, Джон, оказался благоразумнее. Он станет
архидиаконом и королевским капелланом и через жену войдет в сомерсетский
помещичий клан. Среди шестерых детей от этого брака будет и Эдмунд Филдинг,
отец писателя.
После продолжительного вынужденного застоя горячая кровь Филдингов
взыграла в Эдмунде с новой силой. Он определился в гвардейскую пехоту и
храбро воевал под командой герцога Мальборо. Вскоре после рождения Генри он
купил чин полковника* и принял участие в неперспективной испанской войне. О
его подвигах там ничего не известно, но уже в 1716 году мы найдем его
скандалящим за карточными столами в лондонских кофейнях - живое воплощение
повесы ганноверской Англии. Не исключено, что кое-что от отца передалось
капитану Билкему в пьесе Филдинга-младшего "Ковент-гарденская трагедия".
Понятно, что Гулды не обольщались насчет такого отца, особенно когда он
овдовел и остался с малыми детьми на руках. В числе далеких родственников
имелся некий Филдинг-франт, дуэлянт и двоеженец*: такую же судьбу прочили и
Эдмунду. А он дослужился до генеральского чина, что сравнимо только с
чудесным избавлением Тома Джонса от виселицы. Переплетение столь разнородных
начал определило яркое своеобразие натуры Филдинга. Ему были присущи
усердие, трудолюбие, тяга к знаниям, умение оставаться в тени. И наряду с
этим какая-то самозабвенная непрактичность - аристократические замашки (хотя
как им не завестись, когда в роду английские и ирландские графы?), вкус к
приключениям, бойцовский пыл, неспособность отсидеться в стороне. Вся его
жизнь была борьбой заклятых врагов - Января и Мая, Аполлона и Диониса. На
беду, Филдинги верили в свое происхождение от Габсбургов, и эта чушь,
придуманная изобретательными генеалогами в XVII веке, безусловно кружила
олову молодому Генри. В пользу такой родословной потом зачтут его римский
нос, высокий рост и плотное сложение, внушительный вид. Прослеживая заново
жизнь Филдинга, мы будем постоянно присутствовать на поединке между повесой
и ученым мужем, накопителем и расточителем, художником классической выучки и
балаганщиком, атлетом и эстетом. Двойственной была натура Филдинга, и его
происхождение многое объясняет в ней.
Шарпем-парк располагается в центре Сомерсетшира, на самой кромке
осушенных болот, откуда начинается плавный разбег к голубым известняковым
зубцам Полянских холмов. За перевалом опять равнина, там славный Седжмур,
где в детские годы Филдинга-отца разыгралось последнее на английской земле
крупное сражение*. В Шарпеме некогда жили монахи-бенедиктинцы из
Гластонбери; при первых Тюдоюрах на месте обители выстроили дом, но старая
часовня сохранилась. Последний настоятель, Ричард Уайтинг, за непокорность
королю Генриху VIII был в 1539 году казнен на Гластонбери-Тор: триста лет
спустя за неустрашимость духа он был причислен к лику блаженных. Поместье
было пожаловано Дайерам, здесь родился и вырос Эдвард Дайер, елизаветинский
поэт и придворный. После гражданской войны владение перешло к Гулдам и
здесь-то, скорее всего, и родился 22 апреля 1707 года Генри Филдинг.
Он недолго пробыл в легендарном Авалоне*. Ему не было трех лет, когда
семья перебралась в Дорсетшир, и хорошо, если время от времени ему случалось
потом наведаться в Шарпем к дядюшке Дэвиджу Гулду. Однако мы имеем основание
думать, по цепкие впечатления не изгладились из его памяти. В самом начале
"Тома Джонса" описывается прелестное местоположение готического дома мистера
Олверти, л в первую очередь - открывающийся прекрасный вид. Некоторые детали
обстановки напоминают Прайор-парк - пенаты Ральфа Аллена, доброго гения
Филдинга, хотя особняк Аллена был выстроен в модном тогда палладианском
стиле*. Зато окружающий ландшафт словно списан с Гластонбери-Тора, в гордом
одиночестве возвышающегося в трех милях к северо-востоку от Шарпема. Его
силуэт вижу и я из мансарды, где пишу эти строки, - правда, я смотрю на гору
с противоположной стороны. Мальчиком Филдинг наверняка обегал ее взглядом
снизу доверху, а юношей, вполне возможно, любовался с вершины Тора
"восхитительным видом на открывавшуюся внизу долину".
Сегодня Шарлем - обыкновенная ферма, от старого дома мало что осталось
- в Музей Виктории и Альберта, например, перевезли очаровательную
георгианскую лестницу постройки 1726 года. Комната, в которой
предположительно родился Филдинг, располагается наверху, ее окна смотрят на
запад, в сторону Бристольского канала. Если Арлекинова комната (резное
изображение Арлекина украшало одну из ее стен) и в самом деле была детской,
то Генри провел в ней не так уж много времени. В течение двух с половиной
лет ему преподнесли двух сестричек; их крестили в Гластонбери, в церкви
святого Иоанна, выстроенной в стиле перпендикулярной готики, с громоздкой и
на вид неустойчивой башней. В округе немного переменилось с тех пор. Все так
же на черноземе растут ива и ольха; на север от дороги расстилается
холмистый Мендип, к южной границе Сомерсетшира уходят поросшие лесом горы.
К югу и тронулось в 1710 году семейство Филдингов. Перед самой смертью
в марте того года старый Генри Гулд купил для дочери именьице в северном
отроге графства Дорсетшир. По нынешним меркам деревня Ист-Стоур так
невелика, что в выходные дни автотуристы проскакивают ее не замечая. Она
лежит в Блэкмурской долине, неподалеку от Марнхалла, где явилась на свет
Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Отсюда еще тридцать миль петляет до залива
Христовой церкви река Стоур, минуя по пути Крэнборн-Чейз и Блендфорд.
Филдинги занимали дом, где прежде жил священник, в их владения входило
несколько сотен акров земли, мыском выходившей к реке, а это почти миля от
дома. С любовью будет вспоминать Генри Филдинг места, где прошло его
детство. Семья между тем росла: к десяти годам у Генри появятся еще три
сестрицы и один братик; особого упоминания заслуживает сестра Сара, будущий
автор "Давида Простака". Образованием Генри занимался местный священник по
имени Оливер - не исключено, что некоторые свои черты он передал своему
тезке-пастору в "Шамеле" Филдинга. К тому времени полковник Эдмунд Филдинг
находился на половинном жалованье, а с окончанием войны за испанское
наследство и вовсе вынужден был удовольствоваться положением сельского
сквайра. Есть все основания думать, что новое поприще нисколько не
привлекало Филдинга-старшего; зато его сын Генри рос в мирной и счастливой
обстановке.
Его рождение пришлось на середину правления королевы Анны, а когда ему
исполнилось семь лет, эту последнюю королеву из дома Стюартов свели в могилу
водянка, лихорадка и средства новейшей медицины, Как-то: кровопускание,
рвотное, нарывные пластыри и чесночные припарки для ног. Ранним воскресным
утром 1 августа 1714 года на трон взошла ганноверская династия*. "Умерла? -
переспросил о королеве один злой на язык оксфордский дон. - Только вчера?!"
Однако не сразу воцарились равновесие и ганноверская апатия. Не прошло и
года, как разразился первый якобитский мятеж*, и будь он умнее организован,
он бы мог кончиться удачей. Нерешительные попытки предпринимались и позже,
вплоть до 1745 года, когда запылало самое крупное якобитское восстание,
близко коснувшееся самого Филдинга. Но и после его поражения якобиты в
изгнании ломали комедию еще несколько десятилетий - до самой смерти в 1807
году, во Фраскати близ Рима, кардинала Йоркского, так и не ставшего Генрихом
IX Английским и Генрихом I Шотландским. С его смертью Стюарты окончательно
исчезли с политической арены, чего им страстно желал Филдинг еще в 1746
году.
Все эти катаклизмы рокотали далеко от Ист-Стоура, хотя и в западных
графствах водились свои якобиты - к примеру, сомерсетширский баронет сэр
Уильям Уиндэм. Примерно в то же время, когда семья Филдингов перебиралась в
Дорсетшир, в Лондоне своими проповедями производил смятение умов доктор
Генри Сэчверел*. Свифт, Поп, Гей, Дефо, Ричардсон и даже молодой Уильям
Хогарт - все они оставили свои свидетельства об этом бурном десятилетии,
которое в 1720 году завершилось "Мыльным пузырем Южных морей"*, глубоко
потрясшим общественное сознание. Филдинг был еще слишком молод, чтобы
разобраться в происходившем. Его гражданская зрелость приходится на годы
правления Роберта Уолпола, и поэтому он плохо помнил старую Англию. Сэмюэл
Джонсон, например, был моложе его на два года, но ребенком успел посетить
столицу и удостоился монаршего "врачевания"*. А Филдинг воспитывался в
мирной глуши и копил силы, чтобы в свой срок как следует развернуться в
городе.
Что же касается его отца, то этот вовсе не собирался вести буколический
образ жизни. Время от времени Эдмунд объявлялся в Лондоне, и ни семейные
обязанности, ни солидные уже годы не могли удержать его от прежних
привязанностей. В 1716 году в трехлетнем возрасте умерла его четвертая дочь
- он в это самое время попал в неприятное положение, крупно проигравшись в
"фараона". Он занял деньги у Гулдов - и спустил их без промедления. Не
благоволи к нему судьба, будь законы построже и не выручай его женина родня,
он бы уже давно сидел в долговой тюрьме, а его сын рано узнал бы изнанку
жизни.
Жизнь, однако, распорядилась иначе. В апреле 1718 года, когда Генри
должно было исполниться одиннадцать лет, скоропостижно умерла его мать.
Полковник немедленно прибрал к рукам имение, которое при жизни жены было
благоразумно записано на ее имя. Оставив детей в Ист-Стоуре под присмотром
жениной тетки, он уехал в столицу и пустился во все тяжкие. На следующий год
он женился на вдове с двумя дочерьми. Гулды осудили этот мезальянс, тем
более что новая полковничиха была католичкой - в ту пору закон лишал
папистов даже многих обычных гражданских прав. Летом 1719 года, когда дети
уже привыкли слушаться двоюродную бабку, бестактный отец привез мачеху в
Дорсетшир. Все это напоминает сюжет викторианского романа, и действительно,
в скором времени дом затрещал по швам. Винить в этом только новоиспеченную
миссис Филдинг нет оснований. Гулды, например, утверждали, что она спрятала
под замок английскую Библию, а на ее место выложила католический
молитвенник, - это, конечно, напрасный поклеп. Но верно, что хозяйкой она
оказалась никудышной, несмотря на то - а может, именно потому, - что держала
в Лондоне харчевню. Разразился страшный семейный скандал. Генри встал на
сторону Гулдов и за сыновнее непослушание был бит. Идиллическому
существованию пришел конец.
Противникам не хватило ума остановиться на этом. Открыл кампанию Эдмунд
Филдинг, отослав своих четырех дочерей в пансион, в Солсбери. Им предстояло
выучиться рукоделию и умению "держаться" - то есть, надо полагать, - не
сутулиться за работой. Трехлетнего Эдмунда отправили к старой леди Гулд,
тоже в Солсбери. Но самое серьезное наказание ожидало Генри - так он считал:
его определили в Итон*.
Прошло немного времени, и леди Гулд нанесла ответный удар. Она
возбудила в Канцлерском суде дело о взятии под опеку детей и имения
Ист-Стоур. Полковник отреагировал, и в лучших традициях Канцлерского суда
дело растянулось на неопределенный срок*. Стороны вчинили друг другу еще
дополнительные иски, дабы вытащить на свет божий побольше семейных дрязг.
Генри будет уже юношей, когда судебные баталии завершатся в пользу бабки:
отца фактически лишат прав в отношении детей и имения. С этого времени он
перестает играть в жизни Филдинга сколько-нибудь заметную роль, разве что
иногда женская половина Гулдов предостерегающе помянет его имя. Вторая
миссис Филдинг умерла в 1727 году, родив полковнику шестерых сыновей, из
которых к нашей истории имеет касательство только Джон, снискавший славу на
поприще мирового судьи, несмотря на полную слепоту. Полковника сделали
бригадиром, потом полным генералом. У него была еще одна жена (а может, и не
одна). Он умер в 1741 году, что свидетельствует о незаурядном здоровье. В то
время Генри Филдинг стоял на пороге своих величайших свершений.
А в 1719 году это унылый подросток, лишенный дома, семьи, деревенского
приволья. Напрашивается сравнение с Томом Джонсом, хотя обстоятельства у
наших героев разные. Перед Генри была не открытая дорога (по ней он
припустился бы вприпрыжку), а привилегированная тюрьма под названием Итон.
Викторианскую частную школу, образец которой доктор Арнолд утвердит в
Регби*, Итон предвосхищал истовым изучением классиков и спартанским духом,
куда я причисляю убогие санитарные условия, ничем не сдерживаемое
рукоприкладство и еще многое другое. Из школьных друзей он ближе всех
сойдется с Джорджем Литлтоном; этому высокой души политику и весьма
посредственному поэту он посвятит "Тома Джонса". Одновременно с ним в Итоне
учились Уильям Питт, чья звезда засверкает на политическом небосклоне уже
после смерти Филдинга; Генри Фокс - будущий граф Холланд и, как Питт, тоже
отец знаменитого сына; Томас Огастин Арн*, крупнейший английский композитор
своего времени. В этой компании Филдинг толковал Овидия и Гомера,
декламировал Цицерона и Демосфена, сам писал стихи на древнегреческом.
Больше, видимо, заниматься там было нечем: музыке или рисованию не учили,
математику или какую другую науку не преподавали, спортивных игр не
навязывали. Подобно всем писателям, жившим до XX века, будущий сочинитель в
ученические годы не прочел ни единой страницы из отечественной литературы.
Сейчас мы отказались от этого обычая, но почему-то это не прибавило нам
талантов.
В Итоне Филдинг пробыл до 1724 или 1725 года. В 1725 году в школу
поступил мальчик по имени Томас Грей. С Хорасом Уолполом и еще несколькими
подростками он составит в стенах школы нечто вроде эстетического кружка.
Пройдет восемь лет после окончания Итона, и в одном из лучших своих
стихотворений двадцатилетний Грей вспомнит школьные годы. Намерением оды "На
отдаленную панораму Итонского колледжа" было, по определению, явить
"разительный контраст между радостями детства и невзгодами, кои приносит
зрелость". Живописуя невинные мальчишеские забавы на берегах Темзы, Грей
упоминает среди прочего "порабощение" зазевавшейся птахи, словно заимствуя
слово у будущего мистера Блифила {В установившейся (неверной) транскрипции -
Блайфил. - Здесь и далее прим. ред.}. Поэт вспоминает себя школьником: "С
болью еще не знаком". Нетрудно предположить, что на итонских игровых
площадках крепко сложенный Филдинг одержал больше побед, чем Грей. Однако
оба они были обязаны Итону в гораздо большей степени, нежели мы можем
предполагать, основываясь на поверхностном представлении о закрытой частной
школе. Глубокую любовь к классическим авторам ему привила серьезная натаска,
полученная в Итоне. Он и в зрелые годы, не в пример Грею, сохранит "детства
живой родник", и все же временами он должен был уноситься мыслями в те
восприимчивые годы, вспоминать первые уроки жизни в обществе одаренных,
самоуверенных юношей из хороших семей. У нас нет свидетельств тому, что он
был избалован домашними, однако решимость, с какой он ополчился на
молодожена-отца, дает основание думать, что роль главы семьи успела прийтись
ему по вкусу. Итон расширил его кругозор, дал по-настоящему почувствовать
себя мужчиной.
Четырнадцатилетним мальчиком, как полагают, он сбежал из школы в
Солсбери, к леди Гулд. К сожалению, источник этой информации не кто иной,
как полковник, и, естественно, он себе противоречит. Если Генри и впрямь
"дал деру" из школы, то вряд ли его вынудили к этому школьные порядки -
скорее, тревога о доме. На рождество и в троицу его обычно отпускали к
бабке, и он не чаял дождаться этих свиданий с сестрами. Дом леди Гулд стоял
на Сент-Мартин-Черч-стрит, недалеко от центра. Солсбери был весьма
оживленный городок, только достопримечательный собор и роднил его с сонным
Барчестером из романов Троллопа*. В 1725 году Дефо опубликовал свои
впечатления от прежних поездок по стране, и он специально оговаривает, что
Солсбери был процветающим городом.
"Если в Винчестере нет торговли, поскольку ничего своего здесь не
производится, то, напротив, в Солсбери, как и вообще в Уилтсе {Т. е.
графство Уилтшир.}, имеется самое разнообразное производство (...) Население
Солсбери живет в радости и достатке, у них процветает торговля; всюду
встречаешь учтивость и доброе товарищество - я имею в виду горожан, у дворян
свои достоинства"*.
Среди молодых дворян и надлежало Филдингу искать себе товарищей. Однако
трудно себе представить, чтобы он чурался простых горожан либо ценил
исключительно мужское общество.
Следующий побег он совершил свежеиспеченным выпускником, и это
мероприятие было посерьезнее отлучки из школы. Невесте (она доводилась ему
дальней родственницей) было пятнадцать лет, и, хотя Закон о браках* лорда
Хардвика грянет только через три десятилетия, общество косо смотрело на
похищение наследниц. (Великими специалистами по части тайных браков были
"флитские священники", впрочем, нужный поп-расстрига всегда отыщется - в
Ноттингемшире, например, этот промысел возглавлял "преподобный Свитэпл"*.)
Сара Эндрю происходила из дорсетской купеческой семьи, у них был дом
неподалеку от Блендфорда - Филдинг успел повидать городок перед самым
пожаром 1731 года; отстроенный заново, он явит торжество георгианского
стиля. Существует мнение, что мать Сары доводилась невесткой Дэвиджу Гулду.
Как бы то ни было, в сентябре 1725 года Филдинг последовал за девицей в
Лайм-Риджис*, где его первое - из ставших известными - амурное приключение
получило комическую развязку.
В Лайм Филдинг приехал со слугой, как позже его Джонсу будет
сопутствовать Партридж. Не забудем, что Филдингу было восемнадцать лет.
Лайм-Риджис и сейчас живописное местечко с круто взбегающими тропинками и
нависающими над головой сводами. Здесь самое подходящее место предаваться
любви, а не решать судьбы государства, и можно понять Маколея, когда тот
просил показать, где именно упала героиня "Убеждения" Генриетта Масгроув, а
не вести к месту высадки герцога Монмутского*.
Менее, чем обстановка, благоприятствовал любви некий Эндрю Такер,
дядюшка Сары и ее соопекун после смерти отца. Этот достойный сквайр
позаботился припугнуть поклонника - в частности, нанял какого-то
деревенского парня, чтобы тот хорошенько поколотил Филдинга. Филдинг подал
жалобу и попытался перехватить Сару по дороге в церковь*. Попытка не
удалась, а заодно не удалось насолить и советнику Такеру. Блюдя свое
олдерменское достоинство, Такер добился того, чтобы Филдинг и его слуга
предстали перед лаймским мэром, а тот призвал стороны к порядку.
Раздосадованный любовник прибил к стене дома свои "догматы веры" {Поступок
молодого Филдинга автор обыгрывает в духе выступления Мартина Лютера.}:
"Настоящим довожу до всеобщего сведения, что Эндрю Такер и его сын Джон шуты
гороховые и жалкие трусы. Собственноручно подписал Генри Филдинг". Тем
временем Сару сплавили в Девоншир, к другому опекуну. В следующем году этот
джентльмен выдал ее за своего сына, окончательно расстроив планы Такера в
отношении Джона. Фйлдинг оказался пешкой в игре, из которой он вышел с
опечаленным сердцем и немного поумнев. Насколько можно судить, только дважды
упомянет он об этой истории в своих ранних произведениях; в восемнадцать лет
он не умел подолгу хандрить. Сара прожила скучно-добропорядочную жизнь и
умерла в 1783 году; какие чувства она испытывала к Генри в годы его славы -
этого мы не знаем.
Затем в нашей истории появляется досадный пробел: остается
непроницаемой тайной, что делал Фйлдинг в 1726 и 1727 годах. Когда молодой
человек столь многообещающе вступает в жизнь, конечно, интересно знать, чем
он занимался в свои девятнадцать-двадцать лет, тем более что и время для
дебюта было особенное. Похоже, что появление Филдинга в Лондоне совпало с
приездом Свифта из Ирландии впервые после смерти королевы Анны - и не с
пустыми руками: он привез рукопись "Путешествий Гулливера". Приезжал Свифт и
в следующем году, на который пришлись смерть сэра Исаака Ньютона, апогей в
соперничестве между примадоннами Фаустиной и Куццони и, наконец, смерть
Георга I. Осенью 1727 года в Вестминстерском аббатстве под торжественный
хорал Генделя (он остался для подобающих случаев) состоялась официальная
коронация Георга II и Каролины. В тот год случались и более заурядные вещи:
некая женщина из Годалминга в Суррее родила, по ее словам, выводок крольчат,
что произвело чрезвычайное волнение в обществе (мы еще раз встретимся с ней
в 1762 году - на гравюре Хогарта). И пока она не призналась в мошенничестве,
ей свято верили - в том числе швейцарский медик На-таниэл Сент-Андре,
королевский прозектор*. Неудивительно, что люди обращались к врачам только в
случае крайней необходимости, когда это было уже бесполезно.
Мы снова видим Филдинга только в конце января 1728 года: Джеймс
Робертс, крупнейший в ту нору издатель, выпускает в свет его сатиру
"Маскарад". Шестипенсовая брошюрка адресовалась "Г-фу Х-д-г-р-у", автором же
ее был объявлен Лемюэл Гулливер, "поэт-лауреат короля Лилипутии".
Зашифрованный адресат - это Джон Джеймс Хайдеггер, еще один швейцарец,
появившийся в Англии при загадочных обстоятельствах. Его дед был родом из
Нюрнберга; попав в Цюрих, он там застрял - и осел навсегда. В лакейской
ливрее Джон Джеймс проехал через всю Германию, по пути немного занимаясь
шпионажем, добрался до Англии и определился в лейб-гвардию. Он проворно
всходил по общественной лестнице: стал первым либреттистом, йотом оперным
постановщиком. С установлением ганноверской династии он стал устраивать
"маскарады" в оперном театре, когда там не было спектаклей (обычно оперу
давали дважды в неделю). К 1724 году скандальная популярность этих сборищ
достигла таких размеров, что лондонский епископ осудил их в Обществе по
исправлению нравов*, и были сделаны попытки запретить их вовсе.
В последнем романе Филдинга "Амелия" одна из глав называется "Что было
на маскараде", и если это вопрос, то нам он сейчас кстати. Маскарад - это
костюмированный бал; на нем разрешалось, но не обязательно требовалось
появляться в маске. Иногда там шла игра либо проводилось такое азартное
мероприятие, как лотерея, - прямо на сцене. Свою публику Хайдеггер собирал в
Длинной комнате, в западной части здания; человек семьсот гостей
развлекались с девяти вечера до семи утра. Костюмы можно было брать
напрокат; одни чудили, вырядившись аббатисами и монахинями, другие принимали
вид чертей, дикарей, шутов. Разрешалось брать с собой собак, попугаев,
Перевод, послесловие и комментарий В.Харитонова
М., "Радуга", 1984
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
"Я только что оставил увлекательнейшую игру;
пользуясь сравнением из "Найденыша", последние
четыре-пять дней я провел в почтовой карете с Гарри
Филдингом, и поездка удалась на славу... Если бы я
поставил своей целью защищать и утверждать
добродетель, то я предпочел бы выдать в свет одного
"Тома Джонса", нежели несколько тяжеловесных томов
проповедей..."
Из письма капитана Льюиса Томаса (апрель 1749)
Глава I
ОТДАЛЕННАЯ ПАНОРАМА (1707-1728)
Величайшим творением Генри Филдинга стала история найденыша - и это
символично, поскольку первоначально роман воспринимался как
незаконнорожденное чадо в семье литературных жанров. Более того, Филдинг
отечески благословил немыслимый союз, создав "комическую эпопею в прозе".
Сегодняшний читатель не сразу и уловит кричащее противоречие этой
формулировки. И в высшей степени знаменательно, что сам писатель также был
своего рода генетическим казусом, конечным звеном в запутанной цепи
смешанных браков.
По материнской линии он вел свое происхождение от уравновешенных
сомерсетских джентри, благополучно переживших эпоху революционных
потрясений. Его дед на свой страх и риск избрал профессию юриста, стал в
конце жизни судьей королевской скамьи и звался "сэр Генри Гулд". Внук и
тезка этого выдающегося человека доводился Филдингу двоюродным братом; в
свой срок он тоже станет судьей и будет возведен в рыцарское достоинство. Он
был всего на три года моложе писателя, а завершил свой жизненный путь в
последнее десятилетие XVIII века.
Этим надежным и добропорядочным основам противостояла стихия,
бушевавшая несколько поколений. Во всяком случае, она ярко проявилась уже в
судьбе Уильяма Филдинга, убитого в Ноттингеме в 1643 году; получив за свои
верноподданнические убеждения графский титул, он пошел добровольцем под
знамена принца Руперта. Его старший сын сражался на стороне парламента, но
был обвинен в пренебрежении своими обязанностями и от командной должности
отстранен. Со временем он разуверился в "круглоголовых" и на смертном одре,
в 1674 году, примирился с королем Карлом II. Младший сын Уильяма стал
ирландским пэром и породил двух героев уличной драки, удостоившейся
упоминания в дневнике Пеписа (1667)*, - одного убили, другого отправили в
Ньюгейтскую тюрьму. Третий брат, Джон, оказался благоразумнее. Он станет
архидиаконом и королевским капелланом и через жену войдет в сомерсетский
помещичий клан. Среди шестерых детей от этого брака будет и Эдмунд Филдинг,
отец писателя.
После продолжительного вынужденного застоя горячая кровь Филдингов
взыграла в Эдмунде с новой силой. Он определился в гвардейскую пехоту и
храбро воевал под командой герцога Мальборо. Вскоре после рождения Генри он
купил чин полковника* и принял участие в неперспективной испанской войне. О
его подвигах там ничего не известно, но уже в 1716 году мы найдем его
скандалящим за карточными столами в лондонских кофейнях - живое воплощение
повесы ганноверской Англии. Не исключено, что кое-что от отца передалось
капитану Билкему в пьесе Филдинга-младшего "Ковент-гарденская трагедия".
Понятно, что Гулды не обольщались насчет такого отца, особенно когда он
овдовел и остался с малыми детьми на руках. В числе далеких родственников
имелся некий Филдинг-франт, дуэлянт и двоеженец*: такую же судьбу прочили и
Эдмунду. А он дослужился до генеральского чина, что сравнимо только с
чудесным избавлением Тома Джонса от виселицы. Переплетение столь разнородных
начал определило яркое своеобразие натуры Филдинга. Ему были присущи
усердие, трудолюбие, тяга к знаниям, умение оставаться в тени. И наряду с
этим какая-то самозабвенная непрактичность - аристократические замашки (хотя
как им не завестись, когда в роду английские и ирландские графы?), вкус к
приключениям, бойцовский пыл, неспособность отсидеться в стороне. Вся его
жизнь была борьбой заклятых врагов - Января и Мая, Аполлона и Диониса. На
беду, Филдинги верили в свое происхождение от Габсбургов, и эта чушь,
придуманная изобретательными генеалогами в XVII веке, безусловно кружила
олову молодому Генри. В пользу такой родословной потом зачтут его римский
нос, высокий рост и плотное сложение, внушительный вид. Прослеживая заново
жизнь Филдинга, мы будем постоянно присутствовать на поединке между повесой
и ученым мужем, накопителем и расточителем, художником классической выучки и
балаганщиком, атлетом и эстетом. Двойственной была натура Филдинга, и его
происхождение многое объясняет в ней.
Шарпем-парк располагается в центре Сомерсетшира, на самой кромке
осушенных болот, откуда начинается плавный разбег к голубым известняковым
зубцам Полянских холмов. За перевалом опять равнина, там славный Седжмур,
где в детские годы Филдинга-отца разыгралось последнее на английской земле
крупное сражение*. В Шарпеме некогда жили монахи-бенедиктинцы из
Гластонбери; при первых Тюдоюрах на месте обители выстроили дом, но старая
часовня сохранилась. Последний настоятель, Ричард Уайтинг, за непокорность
королю Генриху VIII был в 1539 году казнен на Гластонбери-Тор: триста лет
спустя за неустрашимость духа он был причислен к лику блаженных. Поместье
было пожаловано Дайерам, здесь родился и вырос Эдвард Дайер, елизаветинский
поэт и придворный. После гражданской войны владение перешло к Гулдам и
здесь-то, скорее всего, и родился 22 апреля 1707 года Генри Филдинг.
Он недолго пробыл в легендарном Авалоне*. Ему не было трех лет, когда
семья перебралась в Дорсетшир, и хорошо, если время от времени ему случалось
потом наведаться в Шарпем к дядюшке Дэвиджу Гулду. Однако мы имеем основание
думать, по цепкие впечатления не изгладились из его памяти. В самом начале
"Тома Джонса" описывается прелестное местоположение готического дома мистера
Олверти, л в первую очередь - открывающийся прекрасный вид. Некоторые детали
обстановки напоминают Прайор-парк - пенаты Ральфа Аллена, доброго гения
Филдинга, хотя особняк Аллена был выстроен в модном тогда палладианском
стиле*. Зато окружающий ландшафт словно списан с Гластонбери-Тора, в гордом
одиночестве возвышающегося в трех милях к северо-востоку от Шарпема. Его
силуэт вижу и я из мансарды, где пишу эти строки, - правда, я смотрю на гору
с противоположной стороны. Мальчиком Филдинг наверняка обегал ее взглядом
снизу доверху, а юношей, вполне возможно, любовался с вершины Тора
"восхитительным видом на открывавшуюся внизу долину".
Сегодня Шарлем - обыкновенная ферма, от старого дома мало что осталось
- в Музей Виктории и Альберта, например, перевезли очаровательную
георгианскую лестницу постройки 1726 года. Комната, в которой
предположительно родился Филдинг, располагается наверху, ее окна смотрят на
запад, в сторону Бристольского канала. Если Арлекинова комната (резное
изображение Арлекина украшало одну из ее стен) и в самом деле была детской,
то Генри провел в ней не так уж много времени. В течение двух с половиной
лет ему преподнесли двух сестричек; их крестили в Гластонбери, в церкви
святого Иоанна, выстроенной в стиле перпендикулярной готики, с громоздкой и
на вид неустойчивой башней. В округе немного переменилось с тех пор. Все так
же на черноземе растут ива и ольха; на север от дороги расстилается
холмистый Мендип, к южной границе Сомерсетшира уходят поросшие лесом горы.
К югу и тронулось в 1710 году семейство Филдингов. Перед самой смертью
в марте того года старый Генри Гулд купил для дочери именьице в северном
отроге графства Дорсетшир. По нынешним меркам деревня Ист-Стоур так
невелика, что в выходные дни автотуристы проскакивают ее не замечая. Она
лежит в Блэкмурской долине, неподалеку от Марнхалла, где явилась на свет
Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Отсюда еще тридцать миль петляет до залива
Христовой церкви река Стоур, минуя по пути Крэнборн-Чейз и Блендфорд.
Филдинги занимали дом, где прежде жил священник, в их владения входило
несколько сотен акров земли, мыском выходившей к реке, а это почти миля от
дома. С любовью будет вспоминать Генри Филдинг места, где прошло его
детство. Семья между тем росла: к десяти годам у Генри появятся еще три
сестрицы и один братик; особого упоминания заслуживает сестра Сара, будущий
автор "Давида Простака". Образованием Генри занимался местный священник по
имени Оливер - не исключено, что некоторые свои черты он передал своему
тезке-пастору в "Шамеле" Филдинга. К тому времени полковник Эдмунд Филдинг
находился на половинном жалованье, а с окончанием войны за испанское
наследство и вовсе вынужден был удовольствоваться положением сельского
сквайра. Есть все основания думать, что новое поприще нисколько не
привлекало Филдинга-старшего; зато его сын Генри рос в мирной и счастливой
обстановке.
Его рождение пришлось на середину правления королевы Анны, а когда ему
исполнилось семь лет, эту последнюю королеву из дома Стюартов свели в могилу
водянка, лихорадка и средства новейшей медицины, Как-то: кровопускание,
рвотное, нарывные пластыри и чесночные припарки для ног. Ранним воскресным
утром 1 августа 1714 года на трон взошла ганноверская династия*. "Умерла? -
переспросил о королеве один злой на язык оксфордский дон. - Только вчера?!"
Однако не сразу воцарились равновесие и ганноверская апатия. Не прошло и
года, как разразился первый якобитский мятеж*, и будь он умнее организован,
он бы мог кончиться удачей. Нерешительные попытки предпринимались и позже,
вплоть до 1745 года, когда запылало самое крупное якобитское восстание,
близко коснувшееся самого Филдинга. Но и после его поражения якобиты в
изгнании ломали комедию еще несколько десятилетий - до самой смерти в 1807
году, во Фраскати близ Рима, кардинала Йоркского, так и не ставшего Генрихом
IX Английским и Генрихом I Шотландским. С его смертью Стюарты окончательно
исчезли с политической арены, чего им страстно желал Филдинг еще в 1746
году.
Все эти катаклизмы рокотали далеко от Ист-Стоура, хотя и в западных
графствах водились свои якобиты - к примеру, сомерсетширский баронет сэр
Уильям Уиндэм. Примерно в то же время, когда семья Филдингов перебиралась в
Дорсетшир, в Лондоне своими проповедями производил смятение умов доктор
Генри Сэчверел*. Свифт, Поп, Гей, Дефо, Ричардсон и даже молодой Уильям
Хогарт - все они оставили свои свидетельства об этом бурном десятилетии,
которое в 1720 году завершилось "Мыльным пузырем Южных морей"*, глубоко
потрясшим общественное сознание. Филдинг был еще слишком молод, чтобы
разобраться в происходившем. Его гражданская зрелость приходится на годы
правления Роберта Уолпола, и поэтому он плохо помнил старую Англию. Сэмюэл
Джонсон, например, был моложе его на два года, но ребенком успел посетить
столицу и удостоился монаршего "врачевания"*. А Филдинг воспитывался в
мирной глуши и копил силы, чтобы в свой срок как следует развернуться в
городе.
Что же касается его отца, то этот вовсе не собирался вести буколический
образ жизни. Время от времени Эдмунд объявлялся в Лондоне, и ни семейные
обязанности, ни солидные уже годы не могли удержать его от прежних
привязанностей. В 1716 году в трехлетнем возрасте умерла его четвертая дочь
- он в это самое время попал в неприятное положение, крупно проигравшись в
"фараона". Он занял деньги у Гулдов - и спустил их без промедления. Не
благоволи к нему судьба, будь законы построже и не выручай его женина родня,
он бы уже давно сидел в долговой тюрьме, а его сын рано узнал бы изнанку
жизни.
Жизнь, однако, распорядилась иначе. В апреле 1718 года, когда Генри
должно было исполниться одиннадцать лет, скоропостижно умерла его мать.
Полковник немедленно прибрал к рукам имение, которое при жизни жены было
благоразумно записано на ее имя. Оставив детей в Ист-Стоуре под присмотром
жениной тетки, он уехал в столицу и пустился во все тяжкие. На следующий год
он женился на вдове с двумя дочерьми. Гулды осудили этот мезальянс, тем
более что новая полковничиха была католичкой - в ту пору закон лишал
папистов даже многих обычных гражданских прав. Летом 1719 года, когда дети
уже привыкли слушаться двоюродную бабку, бестактный отец привез мачеху в
Дорсетшир. Все это напоминает сюжет викторианского романа, и действительно,
в скором времени дом затрещал по швам. Винить в этом только новоиспеченную
миссис Филдинг нет оснований. Гулды, например, утверждали, что она спрятала
под замок английскую Библию, а на ее место выложила католический
молитвенник, - это, конечно, напрасный поклеп. Но верно, что хозяйкой она
оказалась никудышной, несмотря на то - а может, именно потому, - что держала
в Лондоне харчевню. Разразился страшный семейный скандал. Генри встал на
сторону Гулдов и за сыновнее непослушание был бит. Идиллическому
существованию пришел конец.
Противникам не хватило ума остановиться на этом. Открыл кампанию Эдмунд
Филдинг, отослав своих четырех дочерей в пансион, в Солсбери. Им предстояло
выучиться рукоделию и умению "держаться" - то есть, надо полагать, - не
сутулиться за работой. Трехлетнего Эдмунда отправили к старой леди Гулд,
тоже в Солсбери. Но самое серьезное наказание ожидало Генри - так он считал:
его определили в Итон*.
Прошло немного времени, и леди Гулд нанесла ответный удар. Она
возбудила в Канцлерском суде дело о взятии под опеку детей и имения
Ист-Стоур. Полковник отреагировал, и в лучших традициях Канцлерского суда
дело растянулось на неопределенный срок*. Стороны вчинили друг другу еще
дополнительные иски, дабы вытащить на свет божий побольше семейных дрязг.
Генри будет уже юношей, когда судебные баталии завершатся в пользу бабки:
отца фактически лишат прав в отношении детей и имения. С этого времени он
перестает играть в жизни Филдинга сколько-нибудь заметную роль, разве что
иногда женская половина Гулдов предостерегающе помянет его имя. Вторая
миссис Филдинг умерла в 1727 году, родив полковнику шестерых сыновей, из
которых к нашей истории имеет касательство только Джон, снискавший славу на
поприще мирового судьи, несмотря на полную слепоту. Полковника сделали
бригадиром, потом полным генералом. У него была еще одна жена (а может, и не
одна). Он умер в 1741 году, что свидетельствует о незаурядном здоровье. В то
время Генри Филдинг стоял на пороге своих величайших свершений.
А в 1719 году это унылый подросток, лишенный дома, семьи, деревенского
приволья. Напрашивается сравнение с Томом Джонсом, хотя обстоятельства у
наших героев разные. Перед Генри была не открытая дорога (по ней он
припустился бы вприпрыжку), а привилегированная тюрьма под названием Итон.
Викторианскую частную школу, образец которой доктор Арнолд утвердит в
Регби*, Итон предвосхищал истовым изучением классиков и спартанским духом,
куда я причисляю убогие санитарные условия, ничем не сдерживаемое
рукоприкладство и еще многое другое. Из школьных друзей он ближе всех
сойдется с Джорджем Литлтоном; этому высокой души политику и весьма
посредственному поэту он посвятит "Тома Джонса". Одновременно с ним в Итоне
учились Уильям Питт, чья звезда засверкает на политическом небосклоне уже
после смерти Филдинга; Генри Фокс - будущий граф Холланд и, как Питт, тоже
отец знаменитого сына; Томас Огастин Арн*, крупнейший английский композитор
своего времени. В этой компании Филдинг толковал Овидия и Гомера,
декламировал Цицерона и Демосфена, сам писал стихи на древнегреческом.
Больше, видимо, заниматься там было нечем: музыке или рисованию не учили,
математику или какую другую науку не преподавали, спортивных игр не
навязывали. Подобно всем писателям, жившим до XX века, будущий сочинитель в
ученические годы не прочел ни единой страницы из отечественной литературы.
Сейчас мы отказались от этого обычая, но почему-то это не прибавило нам
талантов.
В Итоне Филдинг пробыл до 1724 или 1725 года. В 1725 году в школу
поступил мальчик по имени Томас Грей. С Хорасом Уолполом и еще несколькими
подростками он составит в стенах школы нечто вроде эстетического кружка.
Пройдет восемь лет после окончания Итона, и в одном из лучших своих
стихотворений двадцатилетний Грей вспомнит школьные годы. Намерением оды "На
отдаленную панораму Итонского колледжа" было, по определению, явить
"разительный контраст между радостями детства и невзгодами, кои приносит
зрелость". Живописуя невинные мальчишеские забавы на берегах Темзы, Грей
упоминает среди прочего "порабощение" зазевавшейся птахи, словно заимствуя
слово у будущего мистера Блифила {В установившейся (неверной) транскрипции -
Блайфил. - Здесь и далее прим. ред.}. Поэт вспоминает себя школьником: "С
болью еще не знаком". Нетрудно предположить, что на итонских игровых
площадках крепко сложенный Филдинг одержал больше побед, чем Грей. Однако
оба они были обязаны Итону в гораздо большей степени, нежели мы можем
предполагать, основываясь на поверхностном представлении о закрытой частной
школе. Глубокую любовь к классическим авторам ему привила серьезная натаска,
полученная в Итоне. Он и в зрелые годы, не в пример Грею, сохранит "детства
живой родник", и все же временами он должен был уноситься мыслями в те
восприимчивые годы, вспоминать первые уроки жизни в обществе одаренных,
самоуверенных юношей из хороших семей. У нас нет свидетельств тому, что он
был избалован домашними, однако решимость, с какой он ополчился на
молодожена-отца, дает основание думать, что роль главы семьи успела прийтись
ему по вкусу. Итон расширил его кругозор, дал по-настоящему почувствовать
себя мужчиной.
Четырнадцатилетним мальчиком, как полагают, он сбежал из школы в
Солсбери, к леди Гулд. К сожалению, источник этой информации не кто иной,
как полковник, и, естественно, он себе противоречит. Если Генри и впрямь
"дал деру" из школы, то вряд ли его вынудили к этому школьные порядки -
скорее, тревога о доме. На рождество и в троицу его обычно отпускали к
бабке, и он не чаял дождаться этих свиданий с сестрами. Дом леди Гулд стоял
на Сент-Мартин-Черч-стрит, недалеко от центра. Солсбери был весьма
оживленный городок, только достопримечательный собор и роднил его с сонным
Барчестером из романов Троллопа*. В 1725 году Дефо опубликовал свои
впечатления от прежних поездок по стране, и он специально оговаривает, что
Солсбери был процветающим городом.
"Если в Винчестере нет торговли, поскольку ничего своего здесь не
производится, то, напротив, в Солсбери, как и вообще в Уилтсе {Т. е.
графство Уилтшир.}, имеется самое разнообразное производство (...) Население
Солсбери живет в радости и достатке, у них процветает торговля; всюду
встречаешь учтивость и доброе товарищество - я имею в виду горожан, у дворян
свои достоинства"*.
Среди молодых дворян и надлежало Филдингу искать себе товарищей. Однако
трудно себе представить, чтобы он чурался простых горожан либо ценил
исключительно мужское общество.
Следующий побег он совершил свежеиспеченным выпускником, и это
мероприятие было посерьезнее отлучки из школы. Невесте (она доводилась ему
дальней родственницей) было пятнадцать лет, и, хотя Закон о браках* лорда
Хардвика грянет только через три десятилетия, общество косо смотрело на
похищение наследниц. (Великими специалистами по части тайных браков были
"флитские священники", впрочем, нужный поп-расстрига всегда отыщется - в
Ноттингемшире, например, этот промысел возглавлял "преподобный Свитэпл"*.)
Сара Эндрю происходила из дорсетской купеческой семьи, у них был дом
неподалеку от Блендфорда - Филдинг успел повидать городок перед самым
пожаром 1731 года; отстроенный заново, он явит торжество георгианского
стиля. Существует мнение, что мать Сары доводилась невесткой Дэвиджу Гулду.
Как бы то ни было, в сентябре 1725 года Филдинг последовал за девицей в
Лайм-Риджис*, где его первое - из ставших известными - амурное приключение
получило комическую развязку.
В Лайм Филдинг приехал со слугой, как позже его Джонсу будет
сопутствовать Партридж. Не забудем, что Филдингу было восемнадцать лет.
Лайм-Риджис и сейчас живописное местечко с круто взбегающими тропинками и
нависающими над головой сводами. Здесь самое подходящее место предаваться
любви, а не решать судьбы государства, и можно понять Маколея, когда тот
просил показать, где именно упала героиня "Убеждения" Генриетта Масгроув, а
не вести к месту высадки герцога Монмутского*.
Менее, чем обстановка, благоприятствовал любви некий Эндрю Такер,
дядюшка Сары и ее соопекун после смерти отца. Этот достойный сквайр
позаботился припугнуть поклонника - в частности, нанял какого-то
деревенского парня, чтобы тот хорошенько поколотил Филдинга. Филдинг подал
жалобу и попытался перехватить Сару по дороге в церковь*. Попытка не
удалась, а заодно не удалось насолить и советнику Такеру. Блюдя свое
олдерменское достоинство, Такер добился того, чтобы Филдинг и его слуга
предстали перед лаймским мэром, а тот призвал стороны к порядку.
Раздосадованный любовник прибил к стене дома свои "догматы веры" {Поступок
молодого Филдинга автор обыгрывает в духе выступления Мартина Лютера.}:
"Настоящим довожу до всеобщего сведения, что Эндрю Такер и его сын Джон шуты
гороховые и жалкие трусы. Собственноручно подписал Генри Филдинг". Тем
временем Сару сплавили в Девоншир, к другому опекуну. В следующем году этот
джентльмен выдал ее за своего сына, окончательно расстроив планы Такера в
отношении Джона. Фйлдинг оказался пешкой в игре, из которой он вышел с
опечаленным сердцем и немного поумнев. Насколько можно судить, только дважды
упомянет он об этой истории в своих ранних произведениях; в восемнадцать лет
он не умел подолгу хандрить. Сара прожила скучно-добропорядочную жизнь и
умерла в 1783 году; какие чувства она испытывала к Генри в годы его славы -
этого мы не знаем.
Затем в нашей истории появляется досадный пробел: остается
непроницаемой тайной, что делал Фйлдинг в 1726 и 1727 годах. Когда молодой
человек столь многообещающе вступает в жизнь, конечно, интересно знать, чем
он занимался в свои девятнадцать-двадцать лет, тем более что и время для
дебюта было особенное. Похоже, что появление Филдинга в Лондоне совпало с
приездом Свифта из Ирландии впервые после смерти королевы Анны - и не с
пустыми руками: он привез рукопись "Путешествий Гулливера". Приезжал Свифт и
в следующем году, на который пришлись смерть сэра Исаака Ньютона, апогей в
соперничестве между примадоннами Фаустиной и Куццони и, наконец, смерть
Георга I. Осенью 1727 года в Вестминстерском аббатстве под торжественный
хорал Генделя (он остался для подобающих случаев) состоялась официальная
коронация Георга II и Каролины. В тот год случались и более заурядные вещи:
некая женщина из Годалминга в Суррее родила, по ее словам, выводок крольчат,
что произвело чрезвычайное волнение в обществе (мы еще раз встретимся с ней
в 1762 году - на гравюре Хогарта). И пока она не призналась в мошенничестве,
ей свято верили - в том числе швейцарский медик На-таниэл Сент-Андре,
королевский прозектор*. Неудивительно, что люди обращались к врачам только в
случае крайней необходимости, когда это было уже бесполезно.
Мы снова видим Филдинга только в конце января 1728 года: Джеймс
Робертс, крупнейший в ту нору издатель, выпускает в свет его сатиру
"Маскарад". Шестипенсовая брошюрка адресовалась "Г-фу Х-д-г-р-у", автором же
ее был объявлен Лемюэл Гулливер, "поэт-лауреат короля Лилипутии".
Зашифрованный адресат - это Джон Джеймс Хайдеггер, еще один швейцарец,
появившийся в Англии при загадочных обстоятельствах. Его дед был родом из
Нюрнберга; попав в Цюрих, он там застрял - и осел навсегда. В лакейской
ливрее Джон Джеймс проехал через всю Германию, по пути немного занимаясь
шпионажем, добрался до Англии и определился в лейб-гвардию. Он проворно
всходил по общественной лестнице: стал первым либреттистом, йотом оперным
постановщиком. С установлением ганноверской династии он стал устраивать
"маскарады" в оперном театре, когда там не было спектаклей (обычно оперу
давали дважды в неделю). К 1724 году скандальная популярность этих сборищ
достигла таких размеров, что лондонский епископ осудил их в Обществе по
исправлению нравов*, и были сделаны попытки запретить их вовсе.
В последнем романе Филдинга "Амелия" одна из глав называется "Что было
на маскараде", и если это вопрос, то нам он сейчас кстати. Маскарад - это
костюмированный бал; на нем разрешалось, но не обязательно требовалось
появляться в маске. Иногда там шла игра либо проводилось такое азартное
мероприятие, как лотерея, - прямо на сцене. Свою публику Хайдеггер собирал в
Длинной комнате, в западной части здания; человек семьсот гостей
развлекались с девяти вечера до семи утра. Костюмы можно было брать
напрокат; одни чудили, вырядившись аббатисами и монахинями, другие принимали
вид чертей, дикарей, шутов. Разрешалось брать с собой собак, попугаев,