Страница:
– Понятно, что не хотим… Никто не хочет… А ведь придется… – Тыр стал похож на привидение – в том смысле, что рожа перекосилась, как в предсмертной агонии. Я обманчиво ласково поинтересовалась:
– А злых дел никаких не делал в последнее время? Не убил, не ограбил, не обидел? – Гоблина перекосило еще пуще, и он начал биться головой о земляной пол, каясь во всех грехах сразу и клянясь больше так не делать, при этом все норовя облобызать край моего черного балахона.
Я брезгливо отдернулась.
– Значит так, покойничек… – Я сделала многозначительную паузу. – Отпущу я тебя на этот раз, но только если отдашь мне то, что украл в последний раз, и поклянешься, что тех, у кого украл, никогда преследовать не будешь, а то вернусь!
Гоблин часто-часто закивал и, подорвавшись к выходу, что-то проорал в проем.
Меньше чем через минуту передо мной уже лежала горка конфискованного у нас оружия. Я похлопала побелевшего гоблина по плечу и телепортировалась к лошадям. Две крайние были уже оседланы. Я метнулась к ним, сбрасывая иллюзию с себя и одновременно снимая невидимость с Милы. К счастью для себя, девушка не видела моего предыдущего облика. Я подбежала к ней, сгибаясь под тяжестью свертка с оружием.
– Мил, помоги мне нагрузить оружие на лошадей!!!
– Что такая спешка??
– То, что скоро гоблины прочухают, что их обвели вокруг пальца, и ринуться в погоню!! А нам надо еще наших найти!!!
Мы отвязали лошадей и, кое-как наскоро примотав сверток с оружием к седлу моей кобылы, вскочили на них и погнали во весь опор на юго-восток.
Степь встретила нас гробовой тишиной, прерываемой только шелестом травы, да редким стрекотанием сверчков. Мы неслись почти в полной темноте, освещаемые только сиянием летящего впереди нас светового шара. Отъехав настолько, что огни стойбища гоблинов растаяли во мраке, я остановила лошадь.
– Та-ак… – Протянула я. – Интересно, куда они подевались?
– Может, ушли? – робко предположила Мила, слегка ежась в седле – да, что не говори, а ночь была прохладной. Но наколдовать одежду я сейчас не могла – как-никак энергетический запас у меня далеко не бесконечный, а сегодня ночью я не только дважды призывала стихию Жизни, но и создавала весьма качественные иллюзии, которые требовали уйму энергии. Поэтому сил у меня оставалось ровно столько, чтобы суметь в случае необходимости создать огненное оружие… Я взглянула на предрассветное небо и покачала головой.
– Нет, не думаю. Оружие бы они не бросили.
– А нас??? – Возмущенно воскликнула она.
– Ну, ведь они нас уже раз оставили. А если бы я не была ведьмой, то мы с тобой сейчас уже пополняли бы гарем Большого Тыра.
От упоминания гоблина Милу передернуло, и я переключилась на другую тему:
– Как ты думаешь, где они могут быть?…
Поделиться соображениями Мила не успела, потому что чья-то огромная рука обхватила ее поперек талии и стянула с лошади. Алхимик успела только взвизгнуть, как ей тотчас заткнули рот. Я приподнялась в стременах и уже собралась зарядить в похитителя чем-нибудь помощнее, как вдруг резкий рывок сбросил меня с лошади на землю.
Я едва успела откатиться в сторону, и в моей руке появился ярко вспыхнувший огненный клинок…
И тут же послышался до боли знакомый голос Гидеона:
– Спокойно, это свои.
Чиркнуло огниво, и в степи зажглись один за другим три факела, осветившие картину. Милу с лошади стянул не кто иной, как Гирдык, а мне как всегда повезло попасть под горячую руку Аннимо Орве. Я распылила клинок, с укоризной глядя на виноватые лица друзей и соратников. Мила наконец-то вырвалась из рук тролля и кинулась на Гидеона.
– Как ты мог оставить нас там?? Вы бросили нас, бросили!!! Как вы могли? – Девушка бессильно разрыдалась, уткнувшись носом в плечо Гидеона. Тот неловко прижал ее к себе, гладя по волосам и бормоча что-то успокаивающим тоном. Я оглядела лица друзей и широким жестом предложила им разбирать спасенное оружие…
После того, как я выслушала благодарственные гимны в свою честь по поводу доставки столь ценного и любимого оружия, я устало уселась прямо на землю, потирая плечи от холода. Сэр Маркус наконец-то догадался запалить костер, и я подсела к нему, пытаясь согреться. И только тут окружающие заметили мою оригинальную одежду, которую я сегодня при всем желании не могла превратить во что-нибудь более подобающее. Тролль внимательно оглядел меня с ног до головы и резюмировал:
– Слышь, Ллина, а у гоблинов-то, оказывается, тоже вкус есть – из обычной девки такую конфетку сделали! – Я устало посмотрела на него, и вяло огрызнулась:
– А ты к ним вернись, они и из тебя конфетку сделают. – На что тролль ответил, что в гробу он видал все эти ленточки и косички. Я слабо отмахнулась и, завернувшись в шерстяное одеяло, честно попыталась согреться. В холодной степи, да еще и почти голой это плохо получалось…
…Я вертелась, как угорь на сковородке, не в силах уснуть от холода и влажного ледяного тумана. В конце концов, я не выдержала и подсела поближе к костру, надеясь согреться таким образом, но меня все равно бил озноб.
– Ч-черт… – Прошипела я сквозь зубы, с завистью оглядывая спящих вповалку вокруг костра боевых товарищей и растирая плечи. Тонкое одеяло было очень хорошо в сочетании с шерстяным камзолом и теплым плащом, но к шелковой юбке и трем десяткам бус оно мало подходило. В том смысле, что почти не грело.
Я встала и немного походила вокруг костра.
Роса, выпавшая за ночь, моментально промочила босоножки, и стало еще хуже. Я окончательно обозлилась, но ничего поделать было нельзя – до утра мои силы не восстановятся настолько, чтобы я сумела преобразовать эти дурацкие тряпки в нечто более подобающее, поэтому пришлось терпеть. Хоть мне и так уступили лишнее одеяло, которое я использовала в качестве подстилки, но я вправе была рассчитывать хоть на один теплый плащ…
Жмоты!!
Облегчив себе душу очередным нецензурным высказыванием, я встала и обошла вокруг спящих.
Остановилась напротив эльфа, глядя на расслабленное красивое лицо, спутанные золотистые волосы и темные ресницы-стрелочки, полукружиями лежавшие на щеках.
Почему-то мне стало вдруг так одиноко, что глаза защипало от слез. Я ощутила горячее желание усесться на землю, прижаться к твердому плечу и просто выплеснуть все то одиночество, изъевшее мне душу за девяносто восемь лет странствий, во время которых у меня не было ничего —ни дома, ни семьи, ни друзей. Ничего – только долг. И магия. И иллюзия полной жизни, в которой не было ничего, кроме опустошающего одиночества. Я сотню раз могла завести непродолжительный роман, чтобы заглушить это одиночество, но этого мне было бы мало. Я хотела постоянства, и не просто постоянства, а возможности разделить с любимым человеком нелегкую жизнь Путешественницы…
Я почувствовала, что по щекам текут слезы и, неслышно отойдя от эльфа, посмотрела на безучастное и бесконечно далекое небо… В груди разрастался тягучий ледяной ком, сплетенный из несбывшихся надежд, постоянного одиночества и невозможности просто так все бросить и уйти.
Я хотела уйти.
Но не могла.
И не потому, что меня бы держали, нет…
Просто я видела миры, которые погибали на моих глазах, которые погибли бы, если бы я не вмешалась…
В конце концов, чего стоит счастье одного человека против счастья и процветания даже не одного мира – сотен миров…
Правильно, ничего не стоит…
И вот тогда ко мне пришло это осознание, осознание того, что сейчас я делаю выбор. Выбор между возможностью иметь счастье, дом и семью и возможностью помочь тысячам людей и не-людей обрести это самое счастье…
Решение вырвалось из груди сдавленным всхлипом. Я упала на колени, прямо в мокрую траву, не обращая внимания на то, что ледяная влага пропитывает тонкую юбку, и тихо заплакала, оплакивая свою уходящую в небытие мечту любить и быть любимой, иметь семью, дом и детей… И маленький сад с вишневыми деревьями за окном… В детстве я обожала вишню… Я и сейчас ее люблю…
Странно, но слезы помогли.
В груди образовалась какая-то сосущая пустота, которая, все же, была несравнимо лучше, чем горечь.
И тут на плечо легко опустилась теплая изящная рука…
Я обернулась и увидела эльфа, смотревшего на меня мудрыми фиалковыми глазами.
…Отвернулась, пытаясь скрыть слезы, и преувеличенно весело сказала:
– Что-то у нас участились ночные свидания. Ты не думаешь, что мы подпадем под подозрение? – Аннимо ничего не ответил. Он только повернул к себе мое заплаканное лицо и осторожно вытер слезы.
Желание ощутить чью-нибудь поддержку усилилось донельзя.
Поэтому я повернулась и порывисто обняла его, надеясь хоть на несколько секунд ощутить эту столь необходимую мне сейчас поддержку. Пусть даже он оттолкнет меня, мне было все равно… Мне это было нужно… Нужно, чтобы жить дальше…
Его руки замерли над моей головой, и я закрыла глаза, ожидая возмущения…
Но вместо этого он крепко прижал меня к себе…
Я положила голову ему на грудь, словно стараясь спрятаться в его объятиях от холода, от одиночества… Да от самой себя, наконец! Тихие слезы облегчения струились по моим щекам, падая на его темно-зеленую рубашку и оставляя на ней едва заметные пятна. Я – Путешественница, и ничто этого уже не изменит. Но я человек, и я останусь им навсегда, чего бы мне этого не стоило…
Он снял свой теплый плащ и, завернув меня в него, поднял и на руках отнес к почти прогоревшему костру. Уложил на свое место и, укрыв еще одним одеялом, отошел, чтобы подбросить веток в костер…
Не знаю, понял ли он причину моих слез… Увидел ли в моих глазах ту пропасть одиночества, над которой я балансирую уже не первый год?… Я не знаю…
Знаю только то, что он не ложился спать до утра…
Охраняя нас всех…
А может, только меня…
* * *
Утро началось с того, что я первым делом преобразовала свои и Милины шелковые платьица в привычную походную одежду, так что на лошадь я усаживалась уже в ставшем родным темно-синем шерстяном костюме. Вчерашняя хандра совершенно прошла, и сегодня я снова стала самой собой – ехидной и вредной Путешественницей с почти бесконечным запасом оптимизма. Пусть за ночь я не выспалась – зато утро порадовало ярким, слепящим глаза солнечным светом и голубым небом.
Что бы ни произошло вчера, сегодня я снова была полна жизни.
Едва Гидеон дал сигнал к отправлению, я птицей вскочила в седло и пустила лошадь по разбитой сотнями телег дороге, пересекавшей всю степь и ведущей к городу, который из форпоста на границе стал процветающим поселением – единственный безопасный торговый тракт к морю проходил через него. Гидеон сказал, что мы должны пересечь город и оттуда ехать на восток – именно там находился заброшенный храм, в котором, судя по карте, находилась Печать Серафима.
Я первой направила лошадь по направлению к Байраму.
На узкой глинобитной дороге с трудом могли разойтись две торговые подводы, но два всадника могли свободно ехать бок о бок, не пиная друг друга и не спихивая с наезженной дороги.
Сзади послышался дробный стук копыт – команда нагоняла меня. Гидеон подвел своего жеребца ко мне, и мы поскакали рядом.
– Ллина, будь добра, скажи, куда ты так торопишься?
– На тот свет, куда же еще! – Весело выкрикнула я. – А на самом деле – чем быстрее мы покинем степь, тем лучше!
– Ты права… – Гидеон чуть сжал коленями бока своего черного жеребца и тот моментально перешел на галоп, резко уйдя в отрыв. Порыв ветра донес до меня его слова:
– За мной, ведьма!! Мы должны быть в Байраме до заката!!
– Вот выпендрежник… – Пробормотала я, устремляясь за ним. – Посмотрим, кто из нас будет глотать пыль!!! – Кобыла подо мной заржала и перешла на галоп с явным стремлением нагнать нахального жеребца. На скаку я оглянулась и увидела, что весь отряд, растянувшись в цепочку, проверяет дорогу на прочность посредством бешеного галопа, а также степень своей удачливости – посредством ям, вначале коварно выкопанных неизвестным злоумышленником, потом размытых дождями и окончательно утрамбованных сотнями торговых подвод, проходящих в обе стороны по несколько раз в день.
К чести испытуемых, экзамен на прочность и проходимость выдержали все. Единственной потерей во время сего пробега была случайно оброненная на ходу гномья тапочка, старая, вылинявшая и рваная. Зачем Торин возил ее – ума не приложу, особенно с учетом того, что тапочка была размера 45, не меньше, и вполне могла быть использована гномом в качестве лыжи, к тому же тапочка была ОДНА. Куда гном девал вторую – не помнил он сам. Но тапочка исправно возилась им на протяжении последних пяти лет во все походы, видимо, пребывая на службе у благородного Торина в качестве особо сильного и мощного талисмана от всех бед и напастей…
Не знаю насчет бед, но стоило положить тапочку на пол в комнате, где в различных местах обитали колонии клопов – и все. Клопы исчезали навсегда, причем со всем потомством, а заодно и с тараканами, древесными жучками и молью.
Не менее эффективно Тапочка применялась в качестве средства, отпугивающего комаров, так сказать, средневековый прототип современного «Фумитокса». На каком бы болоте мы не ночевали и какие бы наглые комары там не водились, стоило положить сей талисман где-нибудь на стоянке – и комары разлетались с такой прытью, что мы только диву давались… Комары, так же как и клопы, на место возлежания Тапочки никогда больше не возвращались…
И вот сейчас, сидя на стоянке, гном отчаянно убивался по поводу потери сей реликвии. Мы с Милой утешали его, как могли. Что поделать – мы сами привыкли спать без комаров, но когда гном чуток успокоился, то выдал фразу, убившую нас с Милой наповал – он шепотом, под большим секретом признался, что тапочки эти носил еще его дедушка, а после его смерти их носил его отец. При этом сам он не рискнул осквернить собою семейную реликвию, и возил тапочки вначале исключительно в качестве раритета, а потом обнаружилось их чудесное воздействие на зловредных насекомых, и фамильная обувь начала возиться уже целенаправленно…
Мы с Милой переглянулись, прикинув, сколько лет, не снимаясь, носились эти тапочки, и жутким шепотом, в один голос, посоветовали гному никому и никогда не раскрывать тайну фамильной реликвии…
Особенно троллю.
После этого инцидент с тапочкой был окончательно исчерпан, и мы с Милой принялись кашеварить. Что поделать: тролля подпускать к котелку раньше времени было чревато – после него мало чего оставалось, поэтому кухонную обязанность было решено на него не взвешивать. Гидеон готовить умел, но не любил, поэтому подпускался к поварешке только в экстренных случаях или тогда, когда делать это было некому, а гном готовить не любил, не умел, но постоянно лез с советами. Конечно, можно было приплести к этому делу эльфа, но Аннимо, хоть и умел готовить лучше королевского повара, делал это настолько художественно, вдумчиво и долго, что получившееся в итоге блюдо хотелось поставить в музей за стекло – ни у кого ложка не поднималась разрушить готовившийся в течение нескольких часов шедевр кулинарного искусства. Такой случай был только один раз – когда я лежала в отключке, отсыпаясь после полученного ранения, эльф от делать нечего часа три провозился у костра, в итоге получив какие-то маленькие фиговинки с непроизносимым названием, представлявшими собой гибрид горячих французских тарталеток, итальянского канапе и японских суши. После этого случая эльфа решили подпускать к готовке только по особенно торжественным случаям, которых пока не намечалось.
Таким образом, обязанности полевых поваров взяли на себя я, Мила и сэр Маркус, который прошел курс военной подготовки «молодого паладина», в который входила обязательная готовка вкусной и здоровой пищи. Что поделать, голодный воин – не воин, а так, серединка на половинку… Мы разделили дежурство у котла на две смены – в одной мы с Милой, потому что толком готовить я не умела, но все необходимые ингредиенты могла втихую наколдовать из-под полы, а в другой – наш «рыцарь в сияющих доспехах». Что удивительно – доспехи у него действительно сверкали и были надраены до такой степени, что в них можно было смотреться, как в зеркало, хотя никто ни разу не видел, чтобы сэр Маркус занимался своим грохочущим и лязгающим арсеналом…
После обеда в благословенной тишине степи, мы отправились дальше. Гидеон мрачно ехал во главе отряда, все время тревожно оглядываясь по сторонам. Я, заинтересовавшись такой резкой сменой настроения, подъехала к нему поближе, и наши лошади зарысили бок о бок. Я заглянула в его карие глаза и спросила:
– Что-то случилось?
– Понимаешь, Байрам – очень крупный город. И раньше по дороге было не протолкнуться от торговых обозов, а сейчас…
– Мы едем целый день, и так никого и не встретили… – Закончила я за него.
– Да… И почему-то меня не покидает ощущение, что мы едем прямиком в ловушку. – Он замолчал и задумался о чем-то своем. Я же слегка поотстала от него и, дождавшись, пока со мной поравняется каурый жеребец эльфа, спросила, глядя в фиалковые глаза:
– Аннимо, что видят твои эльфийские глаза? – Он покосился в мою сторону, а потом обвел взглядом горизонт.
– Не знаю. Я не вижу ничего.
– В том-то и дело. – Я нахмурилась. – Аннимо, мы едем по единственной дороге, ведущей в крупный город. Но за весь день мы не встретили никого. Ни одного торговца, а ведь они кишеть должны здесь…
Эльф задумался, а потом вдруг потянул из-за спины лук, и, мгновенно наложив стрелу, коротко приказал:
– Пригнись. – Я не стала спорить, потому что по ерунде эльф так командовать не будет. Я припала к лошадиной шее, и тотчас надо мной свистнула стрела Аннимо, улетевшая в высокую траву, растущую вдоль дороги.
Раздался сдавленный хрип и наступила тишина.
Я пустила в ту сторону поисковый импульс и тихо выругалась. Эльф посмотрел на меня.
– Кто это был? – Я невесело усмехнулась и кратко и лаконично ответила:
– Проблема. Причем грозящая крупными неприятностями. Держи свой лук наготове, а я предупрежу Гидеона.
Я пришпорила кобылу и подъехала к Гидеону.
– Ты был прав. Впереди нас ждет засада.
– Откуда ты узнала?
– Аннимо только что подстрелил соглядатая. Не думаю, что он шастал далеко от засады. Отсюда вывод – в город нам нельзя. По крайней мере, сегодня. Засада наверняка будет на подходе к городу, поэтому я считаю, что ночью у нас будет больше шансов прорваться. По крайней мере, темнота нас уравняет. – Гидеон задумался, а потом кивнул.
– Я знаю, что на подходе к городу будет роща – ее специально насадили для того, чтобы скрашивать впечатление от города. И если засада где-то и будет, то только там.
– А обойти никак? – С надеждой поинтересовалась я. Гидеон внимательно посмотрел на меня.
– Слушай, это единственное место, где мы можем предсказать их удар. Ты хочешь, чтобы мы обошли засаду в предсказуемом месте для того, чтобы они могли перегруппироваться и напасть тогда, когда мы их меньше всего ожидаем? Сейчас у нас есть шанс навязать им свои правила игры. Мы знаем об их существовании, и знаем примерное место их расположения. И сейчас мы будем выбирать время и тактику боя, тогда как в другой раз выбирать время и место будут они. И поэтому…
– Надо разбить их сейчас, чтобы они не додумались подстеречь нас в темном переулке и засадить кинжал в спину. – Гидеон засмеялся.
– Сравнение интересное, но суть ты уловила. Знаешь, чем больше я узнаю тебя, тем больше тебе удивляюсь. Иногда ты ведешь себя, как ребенок, в состоянии договориться даже с эльфом и не побоялась посадить своего командира в лужу…
– В реку. – Машинально поправила я.
– Именно. – Улыбнулся Гидеон. – В реку. Но иногда я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты старше и мудрее меня. Мудрее всех нас, кроме, пожалуй, Аннимо Орве. Я помню, как ты защищала нас от молний. Ты выглядела как опытная, умудренная годами волшебница, которая делает привычное для нее дело, а не как двадцатилетняя ведьма-странница с большими перспективами. И вот я постоянно спрашиваю себя – та ли ты, за кого себя выдаешь?
– Гидеон, я… – Вот зараза, похоже, меня все-таки раскусили. Конечно, я особенно и не скрывалась, но неужели Путешественница выглядывает из меня столь явно…
Гидеон пристально посмотрел на меня, и серьезно добавил:
– Я не лезу к тебе в душу. У каждого есть право на свои тайны. Мне нет дела до твоего прошлого – оно у каждого свое, но я хочу знать только одно. Я хочу быть уверен, что могу повернуться к тебе спиной, и не опасаться удара. ЭТО ты можешь мне пообещать? – Я твердо посмотрела на него глазами ставосемнадцатилетней Путешественницы и тихо ответила:
– Гидеон, я обещаю тебе, что не пойду ни против тебя, ни против кого-то в этом отряде. По крайней мере, в этот раз. Что будет дальше – я не знаю, но в этом походе я буду на твоей стороне до конца.
– Наверное, это я и хотел услышать. Я верю тебе, Ллина. – Он взглянул на небо. Солнце медленно сползало к горизонту, окрашивая степь в различные оттенки оранжевого и золотого. – Уже вечер. Нам нужно успеть добраться до рощи. В сумерках будем прорываться к городу.
С этими словами он звонко щелкнул поводьями и жеребец, закусив удила, перешел на тяжелый галоп…
…Сумерки нас настигли у границы густой рощи, про которую говорил Гидеон. Лично мне эта «роща» ввиду неухоженности со дня посадки напомнила буйно разросшийся заповедник бурьяна, можжевельника и прочих сорняков. Мое мнение озвучил Гирдык.
– И ЭТО – роща??? По мне так это рассадник колючек. – КОЛЮЧЕК??? Я внимательно пригляделась к кустам, плотно закрывшими тропинку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кусты, нагло преградившие мне путь, на самом деле не что иное, как дикий, донельзя разросшийся шиповник. Мы сначала с сомнением оглядели приличных размеров кусты, потом друг друга, и пришли к выводу, что доспехи сэра Маркуса иногда могут пригодиться.
Паладин обеспокоено оглядел наши лица, на которых горело и переливалось неоновыми буквами желание разобрать один-единственный комплект доспехов на составные части для последующего прикрытия наиболее чувствительных мест, и как бы невзначай положил ладонь на рукоять здоровенного двуручного меча, тем самым показывая, что лишить его фамильных доспехов удастся только с боем. Мы уважительно прикинули габариты паладина и размеры меча, и благоразумно отказались от идеи разобрать доспехи в целях личного употребления.
Я с сомнением покосилась на непроходимую стену из колючего сорняка и скептически озвучила свое мнение по этому поводу.
– Гидеон, а ты другой дороги не нашел?
– Нашел. – Рассеянно отозвался он, разглядывая препятствие. – Но там нас наверняка бы ждали.
– Это точно. – С сарказмом отозвалась я. – Ни один идиот не полезет через эту живую стену. Но, как вижу, такие идиоты иногда находятся… И эти идиоты – мы. – Гидеон метнул на меня раздраженный взгляд, но ничего не сказал. Я же задумчиво продолжила:
– В принципе, я могу тут все спалить к коврюжьей матери, но пламя будет слишком заметно.
– Еще как заметно. С таким же успехом можешь гаркнуть погромче: мол, мы тут!! Берите нас тепленькими, пока не передумали!
И тут в нас спор вклинилась Мила.
– Я могу распылить их.
– Чего? – Мы одновременно повернулись к нашему штатному алхимику. Девушка слегка покраснела от столь пристального внимания, но продолжила:
– У меня есть зелье, которое обратит эти кусты в порошок.
– Что ж ты раньше молчала?? Валяй, действуй!
Мила кивнула и закопалась в своей кожаной сумке. Возилась она долго, а до нас периодически долетали обрывки ее тихого бормотания:
– Вот черт… Да где же оно… Точно ведь помню, что клала… Или не клала? Да нет, была ж такая синяя бутылочка… – И прочее в том же духе. Наконец Мила с радостным восклицанием выудила ма-а-аленькую бутылочку из синего стекла, закрытую притертой пробкой.
Подошла к кустам, нагло ощерившихся колючками и, осторожно выдернув пробку, капнула несколько капель на землю около корней. Секунду ничего не происходило, а потом кусты, закрывающие тропинку, моментально побелели так, словно их выкрасили белой краской.
– И чего? – В полной тишине неуверенно вопросил тролль.
Вместо ответа Мила легонько коснулась побелевшей ветки…
От этого прикосновения кусты с тихим шелестом осыпались горкой белого порошка.
– Чистая работа. – Удивленно выдохнула я. Мила польщено покраснела и сделала приглашающий жест рукой в образовавшийся проход.
Аннимо наложил стрелу на тетиву и первым шагнул в рощу.
Мы последовали за ним, растянувшись в цепочку.
Я выпустила несколько поисковых пульсаров, и почти сразу же они натолкнулись на сидящих высоко на деревьях людей… И кого-то, кого поисковики не могли четко определить. Вроде люди, но не совсем…
Я легонько коснулась Аннимо, и указала на деревья. Эльф кивнул и, достав из колчана еще одну стрелу, наложил и ее на тетиву, а в следующий миг обе стрелы уже скрылись в листве. Раздался громкий вскрик, и на землю упали два тела.
А в следующий момент на нас посыпался град стрел.
Я вскинула руки, создавая щит, от которого стрелы отскакивали с громкими щелчками, как от стены, эльф выпустил еще две стрелы, а Мила начала лихорадочно копаться в своей сумке…
Господи, да сколько же лучников там сидит??
Лук эльфа пел без остановки, а у нас добавилась еще одна проблема. Видимо, те, кто устраивали эту засаду, решили подстраховаться, потому что к нам, вопя и громыхая оружием, неслась толпа немытых мужиков, в которых я, приглядевшись, различила полулюдей-полуорков.
– А злых дел никаких не делал в последнее время? Не убил, не ограбил, не обидел? – Гоблина перекосило еще пуще, и он начал биться головой о земляной пол, каясь во всех грехах сразу и клянясь больше так не делать, при этом все норовя облобызать край моего черного балахона.
Я брезгливо отдернулась.
– Значит так, покойничек… – Я сделала многозначительную паузу. – Отпущу я тебя на этот раз, но только если отдашь мне то, что украл в последний раз, и поклянешься, что тех, у кого украл, никогда преследовать не будешь, а то вернусь!
Гоблин часто-часто закивал и, подорвавшись к выходу, что-то проорал в проем.
Меньше чем через минуту передо мной уже лежала горка конфискованного у нас оружия. Я похлопала побелевшего гоблина по плечу и телепортировалась к лошадям. Две крайние были уже оседланы. Я метнулась к ним, сбрасывая иллюзию с себя и одновременно снимая невидимость с Милы. К счастью для себя, девушка не видела моего предыдущего облика. Я подбежала к ней, сгибаясь под тяжестью свертка с оружием.
– Мил, помоги мне нагрузить оружие на лошадей!!!
– Что такая спешка??
– То, что скоро гоблины прочухают, что их обвели вокруг пальца, и ринуться в погоню!! А нам надо еще наших найти!!!
Мы отвязали лошадей и, кое-как наскоро примотав сверток с оружием к седлу моей кобылы, вскочили на них и погнали во весь опор на юго-восток.
Степь встретила нас гробовой тишиной, прерываемой только шелестом травы, да редким стрекотанием сверчков. Мы неслись почти в полной темноте, освещаемые только сиянием летящего впереди нас светового шара. Отъехав настолько, что огни стойбища гоблинов растаяли во мраке, я остановила лошадь.
– Та-ак… – Протянула я. – Интересно, куда они подевались?
– Может, ушли? – робко предположила Мила, слегка ежась в седле – да, что не говори, а ночь была прохладной. Но наколдовать одежду я сейчас не могла – как-никак энергетический запас у меня далеко не бесконечный, а сегодня ночью я не только дважды призывала стихию Жизни, но и создавала весьма качественные иллюзии, которые требовали уйму энергии. Поэтому сил у меня оставалось ровно столько, чтобы суметь в случае необходимости создать огненное оружие… Я взглянула на предрассветное небо и покачала головой.
– Нет, не думаю. Оружие бы они не бросили.
– А нас??? – Возмущенно воскликнула она.
– Ну, ведь они нас уже раз оставили. А если бы я не была ведьмой, то мы с тобой сейчас уже пополняли бы гарем Большого Тыра.
От упоминания гоблина Милу передернуло, и я переключилась на другую тему:
– Как ты думаешь, где они могут быть?…
Поделиться соображениями Мила не успела, потому что чья-то огромная рука обхватила ее поперек талии и стянула с лошади. Алхимик успела только взвизгнуть, как ей тотчас заткнули рот. Я приподнялась в стременах и уже собралась зарядить в похитителя чем-нибудь помощнее, как вдруг резкий рывок сбросил меня с лошади на землю.
Я едва успела откатиться в сторону, и в моей руке появился ярко вспыхнувший огненный клинок…
И тут же послышался до боли знакомый голос Гидеона:
– Спокойно, это свои.
Чиркнуло огниво, и в степи зажглись один за другим три факела, осветившие картину. Милу с лошади стянул не кто иной, как Гирдык, а мне как всегда повезло попасть под горячую руку Аннимо Орве. Я распылила клинок, с укоризной глядя на виноватые лица друзей и соратников. Мила наконец-то вырвалась из рук тролля и кинулась на Гидеона.
– Как ты мог оставить нас там?? Вы бросили нас, бросили!!! Как вы могли? – Девушка бессильно разрыдалась, уткнувшись носом в плечо Гидеона. Тот неловко прижал ее к себе, гладя по волосам и бормоча что-то успокаивающим тоном. Я оглядела лица друзей и широким жестом предложила им разбирать спасенное оружие…
После того, как я выслушала благодарственные гимны в свою честь по поводу доставки столь ценного и любимого оружия, я устало уселась прямо на землю, потирая плечи от холода. Сэр Маркус наконец-то догадался запалить костер, и я подсела к нему, пытаясь согреться. И только тут окружающие заметили мою оригинальную одежду, которую я сегодня при всем желании не могла превратить во что-нибудь более подобающее. Тролль внимательно оглядел меня с ног до головы и резюмировал:
– Слышь, Ллина, а у гоблинов-то, оказывается, тоже вкус есть – из обычной девки такую конфетку сделали! – Я устало посмотрела на него, и вяло огрызнулась:
– А ты к ним вернись, они и из тебя конфетку сделают. – На что тролль ответил, что в гробу он видал все эти ленточки и косички. Я слабо отмахнулась и, завернувшись в шерстяное одеяло, честно попыталась согреться. В холодной степи, да еще и почти голой это плохо получалось…
…Я вертелась, как угорь на сковородке, не в силах уснуть от холода и влажного ледяного тумана. В конце концов, я не выдержала и подсела поближе к костру, надеясь согреться таким образом, но меня все равно бил озноб.
– Ч-черт… – Прошипела я сквозь зубы, с завистью оглядывая спящих вповалку вокруг костра боевых товарищей и растирая плечи. Тонкое одеяло было очень хорошо в сочетании с шерстяным камзолом и теплым плащом, но к шелковой юбке и трем десяткам бус оно мало подходило. В том смысле, что почти не грело.
Я встала и немного походила вокруг костра.
Роса, выпавшая за ночь, моментально промочила босоножки, и стало еще хуже. Я окончательно обозлилась, но ничего поделать было нельзя – до утра мои силы не восстановятся настолько, чтобы я сумела преобразовать эти дурацкие тряпки в нечто более подобающее, поэтому пришлось терпеть. Хоть мне и так уступили лишнее одеяло, которое я использовала в качестве подстилки, но я вправе была рассчитывать хоть на один теплый плащ…
Жмоты!!
Облегчив себе душу очередным нецензурным высказыванием, я встала и обошла вокруг спящих.
Остановилась напротив эльфа, глядя на расслабленное красивое лицо, спутанные золотистые волосы и темные ресницы-стрелочки, полукружиями лежавшие на щеках.
Почему-то мне стало вдруг так одиноко, что глаза защипало от слез. Я ощутила горячее желание усесться на землю, прижаться к твердому плечу и просто выплеснуть все то одиночество, изъевшее мне душу за девяносто восемь лет странствий, во время которых у меня не было ничего —ни дома, ни семьи, ни друзей. Ничего – только долг. И магия. И иллюзия полной жизни, в которой не было ничего, кроме опустошающего одиночества. Я сотню раз могла завести непродолжительный роман, чтобы заглушить это одиночество, но этого мне было бы мало. Я хотела постоянства, и не просто постоянства, а возможности разделить с любимым человеком нелегкую жизнь Путешественницы…
Я почувствовала, что по щекам текут слезы и, неслышно отойдя от эльфа, посмотрела на безучастное и бесконечно далекое небо… В груди разрастался тягучий ледяной ком, сплетенный из несбывшихся надежд, постоянного одиночества и невозможности просто так все бросить и уйти.
Я хотела уйти.
Но не могла.
И не потому, что меня бы держали, нет…
Просто я видела миры, которые погибали на моих глазах, которые погибли бы, если бы я не вмешалась…
В конце концов, чего стоит счастье одного человека против счастья и процветания даже не одного мира – сотен миров…
Правильно, ничего не стоит…
И вот тогда ко мне пришло это осознание, осознание того, что сейчас я делаю выбор. Выбор между возможностью иметь счастье, дом и семью и возможностью помочь тысячам людей и не-людей обрести это самое счастье…
Решение вырвалось из груди сдавленным всхлипом. Я упала на колени, прямо в мокрую траву, не обращая внимания на то, что ледяная влага пропитывает тонкую юбку, и тихо заплакала, оплакивая свою уходящую в небытие мечту любить и быть любимой, иметь семью, дом и детей… И маленький сад с вишневыми деревьями за окном… В детстве я обожала вишню… Я и сейчас ее люблю…
Странно, но слезы помогли.
В груди образовалась какая-то сосущая пустота, которая, все же, была несравнимо лучше, чем горечь.
И тут на плечо легко опустилась теплая изящная рука…
Я обернулась и увидела эльфа, смотревшего на меня мудрыми фиалковыми глазами.
…Отвернулась, пытаясь скрыть слезы, и преувеличенно весело сказала:
– Что-то у нас участились ночные свидания. Ты не думаешь, что мы подпадем под подозрение? – Аннимо ничего не ответил. Он только повернул к себе мое заплаканное лицо и осторожно вытер слезы.
Желание ощутить чью-нибудь поддержку усилилось донельзя.
Поэтому я повернулась и порывисто обняла его, надеясь хоть на несколько секунд ощутить эту столь необходимую мне сейчас поддержку. Пусть даже он оттолкнет меня, мне было все равно… Мне это было нужно… Нужно, чтобы жить дальше…
Его руки замерли над моей головой, и я закрыла глаза, ожидая возмущения…
Но вместо этого он крепко прижал меня к себе…
Я положила голову ему на грудь, словно стараясь спрятаться в его объятиях от холода, от одиночества… Да от самой себя, наконец! Тихие слезы облегчения струились по моим щекам, падая на его темно-зеленую рубашку и оставляя на ней едва заметные пятна. Я – Путешественница, и ничто этого уже не изменит. Но я человек, и я останусь им навсегда, чего бы мне этого не стоило…
Он снял свой теплый плащ и, завернув меня в него, поднял и на руках отнес к почти прогоревшему костру. Уложил на свое место и, укрыв еще одним одеялом, отошел, чтобы подбросить веток в костер…
Не знаю, понял ли он причину моих слез… Увидел ли в моих глазах ту пропасть одиночества, над которой я балансирую уже не первый год?… Я не знаю…
Знаю только то, что он не ложился спать до утра…
Охраняя нас всех…
А может, только меня…
* * *
Утро началось с того, что я первым делом преобразовала свои и Милины шелковые платьица в привычную походную одежду, так что на лошадь я усаживалась уже в ставшем родным темно-синем шерстяном костюме. Вчерашняя хандра совершенно прошла, и сегодня я снова стала самой собой – ехидной и вредной Путешественницей с почти бесконечным запасом оптимизма. Пусть за ночь я не выспалась – зато утро порадовало ярким, слепящим глаза солнечным светом и голубым небом.
Что бы ни произошло вчера, сегодня я снова была полна жизни.
Едва Гидеон дал сигнал к отправлению, я птицей вскочила в седло и пустила лошадь по разбитой сотнями телег дороге, пересекавшей всю степь и ведущей к городу, который из форпоста на границе стал процветающим поселением – единственный безопасный торговый тракт к морю проходил через него. Гидеон сказал, что мы должны пересечь город и оттуда ехать на восток – именно там находился заброшенный храм, в котором, судя по карте, находилась Печать Серафима.
Я первой направила лошадь по направлению к Байраму.
На узкой глинобитной дороге с трудом могли разойтись две торговые подводы, но два всадника могли свободно ехать бок о бок, не пиная друг друга и не спихивая с наезженной дороги.
Сзади послышался дробный стук копыт – команда нагоняла меня. Гидеон подвел своего жеребца ко мне, и мы поскакали рядом.
– Ллина, будь добра, скажи, куда ты так торопишься?
– На тот свет, куда же еще! – Весело выкрикнула я. – А на самом деле – чем быстрее мы покинем степь, тем лучше!
– Ты права… – Гидеон чуть сжал коленями бока своего черного жеребца и тот моментально перешел на галоп, резко уйдя в отрыв. Порыв ветра донес до меня его слова:
– За мной, ведьма!! Мы должны быть в Байраме до заката!!
– Вот выпендрежник… – Пробормотала я, устремляясь за ним. – Посмотрим, кто из нас будет глотать пыль!!! – Кобыла подо мной заржала и перешла на галоп с явным стремлением нагнать нахального жеребца. На скаку я оглянулась и увидела, что весь отряд, растянувшись в цепочку, проверяет дорогу на прочность посредством бешеного галопа, а также степень своей удачливости – посредством ям, вначале коварно выкопанных неизвестным злоумышленником, потом размытых дождями и окончательно утрамбованных сотнями торговых подвод, проходящих в обе стороны по несколько раз в день.
К чести испытуемых, экзамен на прочность и проходимость выдержали все. Единственной потерей во время сего пробега была случайно оброненная на ходу гномья тапочка, старая, вылинявшая и рваная. Зачем Торин возил ее – ума не приложу, особенно с учетом того, что тапочка была размера 45, не меньше, и вполне могла быть использована гномом в качестве лыжи, к тому же тапочка была ОДНА. Куда гном девал вторую – не помнил он сам. Но тапочка исправно возилась им на протяжении последних пяти лет во все походы, видимо, пребывая на службе у благородного Торина в качестве особо сильного и мощного талисмана от всех бед и напастей…
Не знаю насчет бед, но стоило положить тапочку на пол в комнате, где в различных местах обитали колонии клопов – и все. Клопы исчезали навсегда, причем со всем потомством, а заодно и с тараканами, древесными жучками и молью.
Не менее эффективно Тапочка применялась в качестве средства, отпугивающего комаров, так сказать, средневековый прототип современного «Фумитокса». На каком бы болоте мы не ночевали и какие бы наглые комары там не водились, стоило положить сей талисман где-нибудь на стоянке – и комары разлетались с такой прытью, что мы только диву давались… Комары, так же как и клопы, на место возлежания Тапочки никогда больше не возвращались…
И вот сейчас, сидя на стоянке, гном отчаянно убивался по поводу потери сей реликвии. Мы с Милой утешали его, как могли. Что поделать – мы сами привыкли спать без комаров, но когда гном чуток успокоился, то выдал фразу, убившую нас с Милой наповал – он шепотом, под большим секретом признался, что тапочки эти носил еще его дедушка, а после его смерти их носил его отец. При этом сам он не рискнул осквернить собою семейную реликвию, и возил тапочки вначале исключительно в качестве раритета, а потом обнаружилось их чудесное воздействие на зловредных насекомых, и фамильная обувь начала возиться уже целенаправленно…
Мы с Милой переглянулись, прикинув, сколько лет, не снимаясь, носились эти тапочки, и жутким шепотом, в один голос, посоветовали гному никому и никогда не раскрывать тайну фамильной реликвии…
Особенно троллю.
После этого инцидент с тапочкой был окончательно исчерпан, и мы с Милой принялись кашеварить. Что поделать: тролля подпускать к котелку раньше времени было чревато – после него мало чего оставалось, поэтому кухонную обязанность было решено на него не взвешивать. Гидеон готовить умел, но не любил, поэтому подпускался к поварешке только в экстренных случаях или тогда, когда делать это было некому, а гном готовить не любил, не умел, но постоянно лез с советами. Конечно, можно было приплести к этому делу эльфа, но Аннимо, хоть и умел готовить лучше королевского повара, делал это настолько художественно, вдумчиво и долго, что получившееся в итоге блюдо хотелось поставить в музей за стекло – ни у кого ложка не поднималась разрушить готовившийся в течение нескольких часов шедевр кулинарного искусства. Такой случай был только один раз – когда я лежала в отключке, отсыпаясь после полученного ранения, эльф от делать нечего часа три провозился у костра, в итоге получив какие-то маленькие фиговинки с непроизносимым названием, представлявшими собой гибрид горячих французских тарталеток, итальянского канапе и японских суши. После этого случая эльфа решили подпускать к готовке только по особенно торжественным случаям, которых пока не намечалось.
Таким образом, обязанности полевых поваров взяли на себя я, Мила и сэр Маркус, который прошел курс военной подготовки «молодого паладина», в который входила обязательная готовка вкусной и здоровой пищи. Что поделать, голодный воин – не воин, а так, серединка на половинку… Мы разделили дежурство у котла на две смены – в одной мы с Милой, потому что толком готовить я не умела, но все необходимые ингредиенты могла втихую наколдовать из-под полы, а в другой – наш «рыцарь в сияющих доспехах». Что удивительно – доспехи у него действительно сверкали и были надраены до такой степени, что в них можно было смотреться, как в зеркало, хотя никто ни разу не видел, чтобы сэр Маркус занимался своим грохочущим и лязгающим арсеналом…
После обеда в благословенной тишине степи, мы отправились дальше. Гидеон мрачно ехал во главе отряда, все время тревожно оглядываясь по сторонам. Я, заинтересовавшись такой резкой сменой настроения, подъехала к нему поближе, и наши лошади зарысили бок о бок. Я заглянула в его карие глаза и спросила:
– Что-то случилось?
– Понимаешь, Байрам – очень крупный город. И раньше по дороге было не протолкнуться от торговых обозов, а сейчас…
– Мы едем целый день, и так никого и не встретили… – Закончила я за него.
– Да… И почему-то меня не покидает ощущение, что мы едем прямиком в ловушку. – Он замолчал и задумался о чем-то своем. Я же слегка поотстала от него и, дождавшись, пока со мной поравняется каурый жеребец эльфа, спросила, глядя в фиалковые глаза:
– Аннимо, что видят твои эльфийские глаза? – Он покосился в мою сторону, а потом обвел взглядом горизонт.
– Не знаю. Я не вижу ничего.
– В том-то и дело. – Я нахмурилась. – Аннимо, мы едем по единственной дороге, ведущей в крупный город. Но за весь день мы не встретили никого. Ни одного торговца, а ведь они кишеть должны здесь…
Эльф задумался, а потом вдруг потянул из-за спины лук, и, мгновенно наложив стрелу, коротко приказал:
– Пригнись. – Я не стала спорить, потому что по ерунде эльф так командовать не будет. Я припала к лошадиной шее, и тотчас надо мной свистнула стрела Аннимо, улетевшая в высокую траву, растущую вдоль дороги.
Раздался сдавленный хрип и наступила тишина.
Я пустила в ту сторону поисковый импульс и тихо выругалась. Эльф посмотрел на меня.
– Кто это был? – Я невесело усмехнулась и кратко и лаконично ответила:
– Проблема. Причем грозящая крупными неприятностями. Держи свой лук наготове, а я предупрежу Гидеона.
Я пришпорила кобылу и подъехала к Гидеону.
– Ты был прав. Впереди нас ждет засада.
– Откуда ты узнала?
– Аннимо только что подстрелил соглядатая. Не думаю, что он шастал далеко от засады. Отсюда вывод – в город нам нельзя. По крайней мере, сегодня. Засада наверняка будет на подходе к городу, поэтому я считаю, что ночью у нас будет больше шансов прорваться. По крайней мере, темнота нас уравняет. – Гидеон задумался, а потом кивнул.
– Я знаю, что на подходе к городу будет роща – ее специально насадили для того, чтобы скрашивать впечатление от города. И если засада где-то и будет, то только там.
– А обойти никак? – С надеждой поинтересовалась я. Гидеон внимательно посмотрел на меня.
– Слушай, это единственное место, где мы можем предсказать их удар. Ты хочешь, чтобы мы обошли засаду в предсказуемом месте для того, чтобы они могли перегруппироваться и напасть тогда, когда мы их меньше всего ожидаем? Сейчас у нас есть шанс навязать им свои правила игры. Мы знаем об их существовании, и знаем примерное место их расположения. И сейчас мы будем выбирать время и тактику боя, тогда как в другой раз выбирать время и место будут они. И поэтому…
– Надо разбить их сейчас, чтобы они не додумались подстеречь нас в темном переулке и засадить кинжал в спину. – Гидеон засмеялся.
– Сравнение интересное, но суть ты уловила. Знаешь, чем больше я узнаю тебя, тем больше тебе удивляюсь. Иногда ты ведешь себя, как ребенок, в состоянии договориться даже с эльфом и не побоялась посадить своего командира в лужу…
– В реку. – Машинально поправила я.
– Именно. – Улыбнулся Гидеон. – В реку. Но иногда я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты старше и мудрее меня. Мудрее всех нас, кроме, пожалуй, Аннимо Орве. Я помню, как ты защищала нас от молний. Ты выглядела как опытная, умудренная годами волшебница, которая делает привычное для нее дело, а не как двадцатилетняя ведьма-странница с большими перспективами. И вот я постоянно спрашиваю себя – та ли ты, за кого себя выдаешь?
– Гидеон, я… – Вот зараза, похоже, меня все-таки раскусили. Конечно, я особенно и не скрывалась, но неужели Путешественница выглядывает из меня столь явно…
Гидеон пристально посмотрел на меня, и серьезно добавил:
– Я не лезу к тебе в душу. У каждого есть право на свои тайны. Мне нет дела до твоего прошлого – оно у каждого свое, но я хочу знать только одно. Я хочу быть уверен, что могу повернуться к тебе спиной, и не опасаться удара. ЭТО ты можешь мне пообещать? – Я твердо посмотрела на него глазами ставосемнадцатилетней Путешественницы и тихо ответила:
– Гидеон, я обещаю тебе, что не пойду ни против тебя, ни против кого-то в этом отряде. По крайней мере, в этот раз. Что будет дальше – я не знаю, но в этом походе я буду на твоей стороне до конца.
– Наверное, это я и хотел услышать. Я верю тебе, Ллина. – Он взглянул на небо. Солнце медленно сползало к горизонту, окрашивая степь в различные оттенки оранжевого и золотого. – Уже вечер. Нам нужно успеть добраться до рощи. В сумерках будем прорываться к городу.
С этими словами он звонко щелкнул поводьями и жеребец, закусив удила, перешел на тяжелый галоп…
…Сумерки нас настигли у границы густой рощи, про которую говорил Гидеон. Лично мне эта «роща» ввиду неухоженности со дня посадки напомнила буйно разросшийся заповедник бурьяна, можжевельника и прочих сорняков. Мое мнение озвучил Гирдык.
– И ЭТО – роща??? По мне так это рассадник колючек. – КОЛЮЧЕК??? Я внимательно пригляделась к кустам, плотно закрывшими тропинку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кусты, нагло преградившие мне путь, на самом деле не что иное, как дикий, донельзя разросшийся шиповник. Мы сначала с сомнением оглядели приличных размеров кусты, потом друг друга, и пришли к выводу, что доспехи сэра Маркуса иногда могут пригодиться.
Паладин обеспокоено оглядел наши лица, на которых горело и переливалось неоновыми буквами желание разобрать один-единственный комплект доспехов на составные части для последующего прикрытия наиболее чувствительных мест, и как бы невзначай положил ладонь на рукоять здоровенного двуручного меча, тем самым показывая, что лишить его фамильных доспехов удастся только с боем. Мы уважительно прикинули габариты паладина и размеры меча, и благоразумно отказались от идеи разобрать доспехи в целях личного употребления.
Я с сомнением покосилась на непроходимую стену из колючего сорняка и скептически озвучила свое мнение по этому поводу.
– Гидеон, а ты другой дороги не нашел?
– Нашел. – Рассеянно отозвался он, разглядывая препятствие. – Но там нас наверняка бы ждали.
– Это точно. – С сарказмом отозвалась я. – Ни один идиот не полезет через эту живую стену. Но, как вижу, такие идиоты иногда находятся… И эти идиоты – мы. – Гидеон метнул на меня раздраженный взгляд, но ничего не сказал. Я же задумчиво продолжила:
– В принципе, я могу тут все спалить к коврюжьей матери, но пламя будет слишком заметно.
– Еще как заметно. С таким же успехом можешь гаркнуть погромче: мол, мы тут!! Берите нас тепленькими, пока не передумали!
И тут в нас спор вклинилась Мила.
– Я могу распылить их.
– Чего? – Мы одновременно повернулись к нашему штатному алхимику. Девушка слегка покраснела от столь пристального внимания, но продолжила:
– У меня есть зелье, которое обратит эти кусты в порошок.
– Что ж ты раньше молчала?? Валяй, действуй!
Мила кивнула и закопалась в своей кожаной сумке. Возилась она долго, а до нас периодически долетали обрывки ее тихого бормотания:
– Вот черт… Да где же оно… Точно ведь помню, что клала… Или не клала? Да нет, была ж такая синяя бутылочка… – И прочее в том же духе. Наконец Мила с радостным восклицанием выудила ма-а-аленькую бутылочку из синего стекла, закрытую притертой пробкой.
Подошла к кустам, нагло ощерившихся колючками и, осторожно выдернув пробку, капнула несколько капель на землю около корней. Секунду ничего не происходило, а потом кусты, закрывающие тропинку, моментально побелели так, словно их выкрасили белой краской.
– И чего? – В полной тишине неуверенно вопросил тролль.
Вместо ответа Мила легонько коснулась побелевшей ветки…
От этого прикосновения кусты с тихим шелестом осыпались горкой белого порошка.
– Чистая работа. – Удивленно выдохнула я. Мила польщено покраснела и сделала приглашающий жест рукой в образовавшийся проход.
Аннимо наложил стрелу на тетиву и первым шагнул в рощу.
Мы последовали за ним, растянувшись в цепочку.
Я выпустила несколько поисковых пульсаров, и почти сразу же они натолкнулись на сидящих высоко на деревьях людей… И кого-то, кого поисковики не могли четко определить. Вроде люди, но не совсем…
Я легонько коснулась Аннимо, и указала на деревья. Эльф кивнул и, достав из колчана еще одну стрелу, наложил и ее на тетиву, а в следующий миг обе стрелы уже скрылись в листве. Раздался громкий вскрик, и на землю упали два тела.
А в следующий момент на нас посыпался град стрел.
Я вскинула руки, создавая щит, от которого стрелы отскакивали с громкими щелчками, как от стены, эльф выпустил еще две стрелы, а Мила начала лихорадочно копаться в своей сумке…
Господи, да сколько же лучников там сидит??
Лук эльфа пел без остановки, а у нас добавилась еще одна проблема. Видимо, те, кто устраивали эту засаду, решили подстраховаться, потому что к нам, вопя и громыхая оружием, неслась толпа немытых мужиков, в которых я, приглядевшись, различила полулюдей-полуорков.