Сенкевич Генрик. Потоп. Книга 1

полковников, что возмущение в их рядах страшное и что хорунжие послали
депутации ко всем другим хоругвям, стоящим неподалеку от Кейдан и даже на
Подляшье, в Заблудове, с сообщением об измене гетмана и призывом
объединиться для защиты отчизны. Легко было предугадать, что к мятежным
хоругвям слетится множество шляхты и они создадут большую силу, против
которой трудно будет обороняться в неукрепленных Кейданах, тем более что
не на все полки, находившиеся в распоряжении князя Радзивилла, можно было
положиться.
Это опрокинуло все расчеты и все замыслы гетмана, но вместо того,
чтобы ослабить его дух, казалось, еще больше его воодушевило. Он принял
решение лично встать во главе верных шотландских полков, конницы и
артиллерии, двинуться навстречу мятежникам и погасить пламя в зародыше. Он
знал, что хоругви без полковников - это просто нестройные толпы, которые
рассеются перед одним грозным именем гетмана.
Князь принял также решение крови не жалеть и устрашить примером не
только все войско и всю шляхту, но и всю Литву, чтобы дрогнуть она не
смела под железной его пятою. Надо было выполнить все, что замыслил он, и
выполнить своими собственными силами.
В тот же день несколько иноземных офицеров выехали в Пруссию для
набора новых войск, а Кейданы закипели толпами вооруженных людей.
Шотландские полки, иноземные рейтары, драгуны Мелешко и Харлампа и пушкари
Корфа готовились к походу. Княжеские гайдуки, челядь, мещане из Кейдан
должны были укрепить силы князя, и, наконец, было принято решение ускорить
отправку арестованных полковников в Биржи, где держать их было безопасней,
нежели в неукрепленных Кейданах. Князь справедливо полагал, что отправка в
эту удаленную крепость, где по договору должен был уже стоять шведский
гарнизон, разрушит надежды мятежных солдат на освобождение полковников и
лишит мятеж всякого смысла.
Заглоба, Скшетуские и Володы"вский должны были разделить участь
остальных полковников.
Уже спустился вечер, когда в подземелье, в котором они сидели, вошел
офицер с фонарем в руке и сказал:
- Прошу собираться и следовать за мной.
- Куда? - с тревогой в голосе спросил Заглоба.
- Там видно будет. Скорей! Скорей!
- Идем, идем.
Рыцари вышли. В коридоре их окружили шотландские солдаты, вооруженные
мушкетами. Заглоба совсем растревожился.
- Ведь не повели бы они нас на смерть без ксендза, без исповеди? -
шепнул он на ухо Володы"вскому.
Затем старик обратился к офицеру:
- Как звать тебя, пан?
- А тебе, пан, зачем мое имя?
- У меня много родных в Литве, да и приятно было бы знать, с кем
имеешь дело.
- Не время представляться, глуп однако же тот, кто стыдится своей
фамилии. Рох Ковальский, коли хочешь знать.
- Достойное семейство! Мужи - добрые солдаты, женщины -
добродетельны. Моя бабушка была Ковальская, но оставила меня сиротою,
когда я еще на свет не появился. А ты, пан, из Верушей или из Кораблей
Ковальских?
- Что это ты, пан, среди ночи мне допрос учиняешь?
- А потому, что мы с тобою, наверно, сродни, ведь вот и вся стать у
тебя моя. В костях широк, да и плечи точьв-точь мои, а я в бабушку
уродился.
- Ладно, в дороге поговорим. Времени будет достаточно!
- В дороге? - спросил Заглоба.
Тяжелое бремя свалилось у него с плеч. Отдуваясь, как мех, он тотчас
расхрабрился.
- Пан Михал, - шепнул он Володы"вскому, - ну не говорил ли я тебе,
что нас не казнят?
Тем временем они вышли на замковый двор. Ночь уже спустилась на
землю. Лишь кое-где пылали красные факелы или мерцали фонари, отбрасывая
неверные отблески на конных и пеших солдат разного рода оружия. Весь двор
был забит войсками. Видно, шли приготовления к походу, так как всюду
царила суматоха. Тут и там в темноте маячили копья и дула мушкетов,
конские копыта цокали по мостовой; отдельные всадники проезжали между
хоругвями; это офицеры, очевидно, развозили приказы.
Ковальский остановил конвой и узников у огромной хлебной телеги,
запряженной четверкой лошадей.
- Прошу садиться! - сказал он.
- Тут уже кто-то сидит, - взбираясь на телегу, сказал Заглоба. - А
наши короба?
- Короба под соломой, - ответил Ковальский. - Поскорее! Поскорей!
- Кто же это тут сидит? - спрашивал Заглоба, всматриваясь в темные
фигуры, вытянувшиеся на соломе.
- Мирский, Станкевич, Оскерко! - последовал ответ.
- Володы"вский, Ян Скшетуский, Станислав Скшетуский, Заглоба! -
ответили наши рыцари.
- Здорово! Здорово!
- Здорово! В хорошей компании поедем. А куда нас везут, не знаете?
- В Биржи! - ответил Ковальский.
С этими словами он дал команду трогать. Полсотни драгун окружили
телегу и двинулись в путь.
Узники стали вполголоса разговаривать.
- Шведам нас выдадут! - сказал Мирский. - Я так и думал...
- По мне, уж лучше у врагов сидеть, нежели у изменников! - заметил
Станкевич.
- А по мне, - воскликнул Володы"вский, - лучше пуля в лоб, нежели
сидеть сложа руки во время такой жестокой войны.
- Не суесловь, пан Михал! - остановил его Заглоба. - Ведь с телеги
можно удрать, из Бирж тоже, а вот с пулей во лбу удирать трудновато. Но я
знал, что этот изменник не отважится на такое.
- Это чтоб Радзивилл да не отважился! - сказал Мирский. - Видно, ты,
пан, издалека приехал и не знаешь его. Уж коли он поклялся кому отомстить,
так тот может почитать себя мертвым; я не помню такого случая, чтобы он
кому-нибудь простил самую маленькую обиду.
- А вот не отважился же поднять на меня руку! - настаивал Заглоба. -
Как знать, не мне ли и вы обязаны жизнью.
- Это как же так?
- А меня крымский хан очень любит за то, что я открыл заговор на его
жизнь, когда сидел у него в неволе в Крыму. Да и наш милостивый король
Joannes Casimirus тоже меня любит. Не захотел, собачий сын, Радзивилл, с
двумя владыками задираться, они ведь и в Литве могли бы его достать.
- Ну, что это ты, пан, говоришь! Он короля, как черт кропило,
ненавидит, так еще больше взъелся бы на тебя, кабы знал, что ты наперсник
нашего повелителя, - возразил Станкевич.
- А я думаю, - сказал Оскерко, - что не захотел гетман руки марать в
нашей крови, дабы odium* на себя не навлечь, и готов поклясться, что этот
офицер везет приказ шведам в Биржах тотчас нас расстрелять.
_______________
* Ненависть, вражда, неприязнь (лат.).

- Ох! - воскликнул Заглоба.
Все на минуту примолкли, а телега между тем уже въехала на кейданскую
площадь. Город спал, в окнах не было света, только собаки у ворот яростно
лаяли на всадников.
- Все равно, - сказал Заглоба, - мы, что ни говори, выиграли время, а
может, и счастливый случай подвернется, а нет, так штуку какую-нибудь
придумаем. - Он обратился к старым полковникам: - Вы меня мало знаете, но
вы у моих друзей спросите, в каких мне случалось бывать переделках, и
все-таки я всегда выходил из них цел и невредим. Скажите мне, что за
офицер командует конвоем? Нельзя ли уговорить его отступиться от
изменника, стать на сторону отчизны и соединиться с нами?
- Это Рох Ковальский из Кораблей Ковальских, - ответил Оскерко. - Я
его знаю. С одинаковым успехом ты бы, пан, мог уговорить его лошадь, -
право, не знаю, кто из них глупее.
- А за что же его произвели в офицеры?
- Он у Мелешко в драгунской хоругви знаменосец, а для этого большого
ума не надо. А в офицеры его потому произвели, что князю кулаки его
понравились: он подковы гнет и схватывается с ручными медведями, и не было
еще такого, которого бы он не поборол.
- Такой силач?
- Силач над силачами, а уж если начальник скажет ему: разбей лбом
стенку - так он, не раздумывая ни минуты, начнет стучать об нее лбом.
Приказано ему отвезти нас в Биржи, так отвезет, хоть тут земля расступись.
- Скажите! - воскликнул Заглоба, который с большим вниманием слушал
эти речи. - Решительный, однако, парень!
- А все потому, что он столько же решителен, сколько и глуп. На
досуге он, коли не ест, так спит. Удивительное дело, право же, вы мне не
поверите: однажды он проспал в арсенале сорок восемь часов кряду, да еще
зевал, когда его стащили с постели.
- Нравится мне этот офицер, ну просто страх как! - сказал Заглоба. -
Я всегда люблю знать, с кем имею дело.
С этими словами он повернулся к Ковальскому.
- Подъезжай-ка поближе ко мне! - крикнул он покровительственно.
- Чего? - спросил Ковальский, поворачивая коня.
- Нет ли у тебя горелки?
- Есть.
- Давай!
- Как так: давай?
- Видишь ли, пан Ковальский, кабы это было запрещено, у тебя приказ
был бы не давать, а коль нет приказа, так давай.
- Эге! - удивился пан Рох. - Черт возьми! Это что же - заставить
хочешь?
- Заставить не заставить, но ведь можно тебе поддержать родича, да
еще старого, - стало быть, и следует это сделать, ведь, женись я на твоей
матери, за милую душу мог бы стать твоим отцом.
- Какой ты мне, пан, родич!
- Да ведь есть два колена Ковальских. Один по прозванию Веруши, на их
гербе изображен козел на щите с поднятой задней ногой, а у других
Ковальских на гербе тот самый корабль, на котором их предок Ковальский
приплыл морем из Англии в Польшу, вот они-то, по бабушке, мои родичи, и
потому у меня на гербе тоже корабль.
- Господи! Да неужто ты и впрямь мой родич?
- Разве ты из Кораблей?
- Из Кораблей.
- Ей-же-ей, моя кровь! - воскликнул Заглоба. - Как хорошо, что мы
встретились, я ведь сюда, в Литву, к Ковальским приехал, и хоть я в
неволе, а ты и на воле и на коне, я охотно заключил бы тебя в объятия: что
ни говори, родичи - это родичи.
- Чем же я, пан, могу помочь тебе? Приказали отвезти тебя в Биржи, я
и отвезу. Дружба дружбой, а служба службой.
- Зови меня дядей! - велел Заглоба.
- Возьми, дядя, горелки! - сказал Рох. - Это можно.
Заглоба с удовольствием взял у него баклажку и напился вволю. Через
минуту приятное тепло разлилось у него по жилам, в голове прояснилось, и
ум прояснился.
- Слезай-ка с коня, - сказал он Роху, - да присядь на телегу,
побеседуем, - хочется мне, чтобы ты рассказал мне про родню. Я службу
уважаю, но ведь это можно.
Ковальский минуту не отвечал.
- Вроде бы не заказывали, - сказал он наконец.
Вскоре он сидел уже на телеге рядом с Заглобой, вернее, лежал на
соломе, которая была постелена на телеге.
Заглоба сердечно его обнял.
- Ну, так как же поживает твой старик? Как, бишь, его зовут? Забыл...
- Тоже Рох.
- Верно, верно, Рох породил Роха. Это по Писанию. Должен он был
своего сына тоже назвать Рохом, чтобы всяк молодец был на свой образец. А
ты женат?
- Как не женат, женат! Я Ковальский, а вот моя пани Ковальская,
другой я не желаю. - С этими словами молодой офицер поднес к глазам
Заглобы рукоять тяжелой драгунской сабли и повторил: - Другой я не желаю!
- Правильно! - сказал Заглоба. - Ну просто страх как ты мне по нраву
пришелся, Рох, сын Роха. Самое это подходящее дело, когда у солдата нет
иной жены, кроме этой; я еще тебе и то скажу, что раньше она вдовой по
тебе останется, чем ты вдовцом по ней. Одно только жаль, что молодых Рохов
у тебя от нее не будет, потому ты, как я вижу, кавалер бойкий, и жалко
будет, коль такой род да погибнет.
- Эва! - сказал Ковальский. - Да нас шестеро братьев!
- И все Рохи?
- Поверишь ли, дядя, у каждого коль не первое имя Рох, так второе;
святой Рох наш особый покровитель.
- Давай-ка еще выпьем!
- Давай.
Заглоба опять опрокинул баклажку, однако всю не выпил, отдал офицеру
и сказал:
- До дна! До дна! Жаль, что я тебя не вижу! - продолжал он. - Темно,
хоть глаз выколи. Собственных пальцев не разглядишь. Послушай, пан Рох, а
куда собиралось уходить войско из Кейдан, когда мы уезжали?
- Да против мятежников.
- Один бог знает, кто тут мятежник: ты или они?
- Я мятежник? Это как же так? Что мне гетман велит, то я и делаю.
- Так-то оно так, да гетман не делает того, что ему наш милостивый
король велит: вряд ли он велел ему соединиться со шведами. А не лучше ли
тебе шведов бить, чем меня, своего родича, отдавать им в руки?
- Может, и лучше, да ведь приказывают, ты и исполняй!
- Пани Ковальская тоже думает, что лучше. Я ее знаю. Между нами
говоря, гетман взбунтовался против короля и отчизны. Ты об этом никому не
рассказывай, но так оно на самом деле и есть. И раз вы ему служите, стало
быть, тоже бунтуете.
- Не пристало мне слушать такие речи. У гетмана свое начальство, у
меня свое, гетман надо мной начальник, и бог бы меня покарал, если б я ему
воспротивился. Неслыханное это дело!
- Справедливые речи... Но ты, Рох, вот об чем подумай: попадись ты в
руки этих мятежников, и я был бы на воле, и вины бы твоей в том не было,
ибо nec Hercules contra plures*. Не знаю я, где эти хоругви, но ты-то
должен знать... ну что тебе стоит своротить немножко в ту сторону.
_______________
* И Геркулес бессилен против многих (лат.).

- Как так?
- Ну вот так нарочно взять да вбок и своротить? И вины бы твоей не
было, если бы нас отбили. И я не лежал бы у тебя на совести, а поверь мне,
страшное это бремя иметь на совести родича.
- Э! Что это ты, дядя, толкуешь! Право слово, слезу с телеги и на
коня сяду. Не у меня ты будешь на совести, а у пана гетмана. Покуда я жив,
не бывать этому!
- На нет и суда нет! - ответил Заглоба. - Это лучше, что ты все
начисто говоришь, но я-то раньше стал твоим дядей, чем Радзивилл твоим
гетманом. А знаешь ли ты, Рох, что такое дядя?
- Дядя - это дядя.
- Это ты умно рассудил, но ведь если нет отца, так по Писанию дядю
надо слушать. Это вроде бы та же родительская власть, против которой, Рох,
грешно восставать. Ты и то еще заметь, что ежели кто женился, так отцом
легко может стать, а вот в жилах дяди по матери течет та же кровь, что и у
нее. Я, правда, не брат твоей матери, но моя бабка была теткой твоей
бабки, так что знай, в моей крови все добродетели нескольких поколений;
все мы, ясное дело, в этом мире смертны, вот власть и переходит от одних к
другим, и ни гетман, ни король не могут ею пренебречь или потребовать,
чтобы кто-то противился ей. Истинная правда! Да разве имеет право великий
гетман или, скажем, польный гетман приказать не то что шляхтичу и
хорунжему, но даже какому-нибудь ледащему обознику, чтобы он посягнул на
отца с матерью, на деда или на старую слепую бабку? Отвечай мне, Рох!
Разве имеют они право?
- А? - сонным голосом спросил Рох.
- На старую слепую бабку! - повторил Заглоба. - Кому бы захотелось
тогда жениться да детей родить или внуков дожидаться? Отвечай мне, Рох!
- Я Ковальский, а вот пани Ковальская! - совсем уже сонным голосом
отвечал офицер.
- Ну коли ты так хочешь, быть по-твоему! - ответил Заглоба. - Оно и
лучше, что у тебя не будет детей, меньше дураков будет на свете. Верно
ведь, Рох? - Заглоба напряг слух, ответа не было. - Рох! Рох! - тихонько
позвал он.
Рох спал как убитый.
- Спишь?.. - проворчал Заглоба. - Погоди-ка, дай я сниму у тебя с
головы этот железный горшок, а то тебе в нем неудобно. Епанча тебе шею
давит, еще кровь бросится в голову. Какой же из меня был бы родич, когда
бы я тебя не спасал.
Тут Заглоба стал тихонько ощупывать голову и шею Ковальского. На
телеге все спали мертвым сном; солдаты тоже покачивали головами в седлах;
ехавшие впереди тихонько напевали, пристально всматриваясь в темноту;
дождя не было, тьма, однако, царила кромешная.
Через некоторое время солдат, ведший за телегой на поводу коня,
увидел в темноте епанчу и блестящий шлем своего офицера. Не останавливая
телеги, Ковальский соскочил с нее и махнул рукой, чтобы ему подали
скакуна.
Через минуту он уже сидел верхом на коне.
- Пан начальник, где мы остановимся коней попасти? - спросил
вахмистр, подъехав к нему.
Не ответив ни слова, пан Рох двинулся вперед; миновав медленно
ехавших впереди драгун, он исчез в темноте.
До слуха драгун долетел внезапно цокот копыт мчавшегося во весь опор
коня.
- Вскачь несется начальник! - говорили они между собою. - Верно,
хочет поглядеть, нет ли поблизости какой корчмы. Пора коней пасти, пора!
Но прошло полчаса, час, два, а Ковальский все, видно, ехал вперед,
потому что его не было видно. Лошади очень устали, особенно упряжные, и
еле тащились. На небе закатывались звезды.
- Скачите кто-нибудь за начальником, - приказал вахмистр, - надо
сказать, что лошади нога за ногу плетутся, а упряжные и вовсе стали.
Один из солдат поскакал вперед, однако через час вернулся один.
- Начальника и след простыл, - сказал он. - Наверно, уж на целую милю
умчался вперед.
Солдаты стали роптать.
- Ему хорошо, он себе днем отоспался, да и на телеге дрыхнул, - а ты,
несчастный, трясись в потемках из последних сил.
- Тут корчма в полуверсте, - сказал солдат, который ездил догонять
Роха, - я думал, там его найду, какое там! Послушал, не долетит ли
топот... Ничего не слыхать. Черт его знает, куда он ускакал.
- Остановимся в корчме и без него, - сказал вахмистр. - Надо коням
передохнуть.
Перед корчмой они остановили телегу. Солдаты соскочили с лошадей,
одни пошли стучаться в дверь, другие стали отвязывать притороченные к
седлам вязки сена, чтобы хоть с рук покормить лошадей.
Когда телега остановилась, узники проснулись.
- Где это мы едем? - спросил старик Станкевич.
- Темно, не разгляжу, - ответил Володы"вский, - но только едем мы не
на Упиту.
- А в Биржи из Кейдан надо ехать на Упиту? - спросил Ян Скшетуский.
- Да. Но в Упите стоит моя хоругвь, а князь, видно, опасался, как бы
она не восстала, и приказал поэтому везти нас другим путем. Сразу за
Кейданами мы свернули на Дальнов и Кроков, а оттуда поедем, наверно, на
Бейсаголу и Шавли. Небольшой крюк, зато Упита и Поневеж останутся правее.
По дороге нет никаких хоругвей, князь все стянул к Кейданам, чтобы иметь
под рукой.
- Собирался пан Заглоба какую-нибудь штуку придумать, а сам спит
сладким сном, похрапывает, - сказал Станислав Скшетуский.
- Пускай себе спит. Устал он, видно, пока разговоры разговаривал с
этим дураком начальником, к которому навязался в родичи. Видно хотел
переманить его на свою сторону, только пустое это занятие. Кто не
отступился от Радзивилла ради отчизны, тот ради какого-то дальнего родича
наверняка от него не отступится.
- А они и впрямь родичи? - спросил Оскерко.
- Они? Такие же, как мы, пан, с тобою, - ответил Володы"вский. - Даже
то, что пан Заглоба толковал ему про одинаковый герб, и то неправда, я
знаю, что прозвание Заглобы Вчеле.
- А где же пан Ковальский?
- С людьми, наверно, или в корчме.
- Я хочу попросить у него позволения сесть на лошадь одного из
солдат, - сказал Мирский. - Все члены у меня занемели.
- Ну на это он вряд ли согласится, - заметил Станкевич. - Ночь
темная, дай только шпоры коню - и поминай как звали. Разве догонишь!
- Я ему дам слово кавалера, что не сбегу, да, наверно, и светать уже
скоро начнет.
- Эй, солдат, а где же ваш начальник? - спросил Володы"вский у
ближнего драгуна.
- А кто его знает?
- Как так: кто его знает? Коли я велю кликнуть его, так изволь
кликнуть.
- Да мы и сами не знаем, пан полковник, где он, - ответил драгун. -
Как слез с телеги и поехал вперед, так по сию пору не воротился.
- Ну когда воротится, скажи ему, что мы хотим поговорить с ним.
- Слушаюсь, пан полковник! - ответил солдат.
Узники умолкли.
Только громкие зевки слышались время от времени на телеге, да рядом
лошади хрустели сеном. Солдаты около телеги дремали, опершись на седла.
Иные разговаривали вполголоса друг с дружкой или подкреплялись чем
придется; выяснилось, что корчма заброшенная и никто в ней не живет.
Уж и ночная тьма стала редеть. Чуть-чуть посерело на востоке темное
небо, медленно гасли звезды, светясь неверным мерцающим блеском. Но вот
посветлела и кровля корчмы, засеребрились деревья, росшие подле нее.
Лошади и люди словно выплывали из ночной тени. Через минуту уже можно было
различить лица и желтые епанчи. Шлемы отразили утренний блеск.
Володы"вский расправил руки и потянулся, отчаянно при этом зевая,
затем, глянул на спящего Заглобу и, внезапно отшатнувшись, крикнул:
- А чтоб его! Господи боже мой! Нет, вы только поглядите!
- Что случилось? - спрашивали полковники, открывая глаза.
- Гляньте! Гляньте! - кричал Володы"вский, показывая пальцем на
спящего.
Узники посмотрели, и изумление изобразилось на всех лицах: под буркой
Заглобы и в его шапке спал сном праведника Рох Ковальский. Заглобы на
телеге не было.
- Бежал, клянусь богом, бежал! - воскликнул изумленный Мирский и
огляделся по сторонам, точно все еще не веря своим глазам.
- Ну и хитрюга же, черт его дери! - крикнул Станкевич.
- Снял с этого дурака шлем и желтую епанчу и бежал на его же
собственной лошади!
- Как в воду канул!
- Он и посулился, что найдет уловку и убежит.
- Только его и видели!
- О, вы еще не знаете этого человека! - с восторгом говорил
Володы"вский. - А я сегодня могу поклясться вам, что он и нас освободит.
Не знаю как, когда и каким способом, но, клянусь вам, освободит!
- Право, не верю своим глазам! - говорил Станислав Скшетуский.
Но тут солдаты заметили, что случилось. Поднялся шум. Драгуны
бросились к телеге и вытаращили глаза на своего одетого в бурку и рысий
колпак начальника, спавшего мертвым сном.
Вахмистр стал без церемонии трясти его.
- Пан начальник! Пан начальник!
- Я Ковальский, а вот... пани Ковальская, - бормотал Рох.
- Пан начальник, арестованный бежал!
Ковальский сел на телеге и раскрыл глаза.
- Что?
- Арестованный бежал, тот толстый шляхтич, который с тобой
разговаривал!
Офицер протрезвел.
- Не может быть! - крикнул он неистовым голосом. - Как так? Что
случилось? Как мог он бежать?
- В твоем шлеме, пан начальник, и в твоей епанче. Солдаты его не
признали, ночь была темная.
- Где моя лошадь? - крикнул Ковальский.
- Нет лошади. Шляхтич на ней бежал.
- На моей лошади? - Ковальский схватился за голову: - Иисусе
Назарейский, царь иудейский! - Через минуту он крикнул: - Подать сюда
этого собачьего сына, этого мерзавца, который подал ему лошадь!
- Пан начальник, солдат ни в чем не виноват! Ночь была темная, зги не
видать, а шляхтич снял с тебя шлем и епанчу. Он мимо меня проехал, и я его
не признал. Кабы ты не садился на телегу, он не смог бы выкинуть такую
штуку.
- Бейте меня! Бейте меня! - кричал несчастный офицер.
- Что делать, пан начальник?
- Бей его! Лови!
- Ни к чему это! Он на твоей лошади, пан начальник, а она у нас самая
лучшая. Наши очень притомились, а он бежал с первыми петухами. Не догоним!
- Ищи ветра в поле! - воскликнул Станкевич.
Ковальский в ярости повернулся к узникам:
- Вы помогли ему бежать! Я вот вас!
Он сжал огромные кулаки и стал надвигаться на них.
Но тут Мирский грозно сказал:
- Не кричи, не видишь, что ли, что со старшими разговариваешь!
Пан Рох вздрогнул и невольно вытянулся в струнку: в самом деле по
сравнению с Мирским он был совершенное ничтожество, да и все эти узники
были на голову выше его по званию и по чину.
- Куда велели тебе везти нас, туда и вези, - прибавил Станкевич, - но
голоса не смей повышать, потому завтра можешь попасть под начал к любому
из нас.
Пан Рох таращил глаза и молчал.
- Что говорить, пан Рох, свалял ты дурака! - обратился к нему
Оскерко. - А что ты толкуешь, будто мы ему помогли, так это глупости:
первое - мы спали так же, как и ты, второе - чем другому помогать, каждый
бы сам бежал. Ну и свалял же ты дурака! Никто тут не виноват, один ты! Да
я бы первый приказал тебя расстрелять! Где это видано, чтобы офицер спал,
как сурок, а узник сбежал в его шлеме и епанче, мало того - на его же
лошади! Неслыханное дело! От сотворения мира такого еще не бывало!
- Старый лис молодого обошел! - сказал Мирский.
- Господи Иисусе! Да у меня и сабли нет! - крикнул Ковальский.
- А разве сабля ему не пригодится? - улыбнулся Станкевич. - Правильно
говорит пан Оскерко: свалял ты дурака, кавалер! Пистолеты у тебя тоже,
наверно, были в кобуре?
- Были! - в беспамятстве сказал Ковальский. И вдруг схватился руками
за голову. - И письмо князя биржанскому коменданту! Что я, несчастный,
буду теперь делать? Пропал я навеки! Пулю мне в лоб!
- Этого тебе не миновать! - строго сказал Мирский. - Как же ты теперь
повезешь нас в Биржи? Что будет, ежели ты скажешь, что привез нас как
узников, а мы, старшие по чину, скажем, что это тебя надо бросить в
подземелье? Как тебе сдается, кому они поверят? Неужто ты думаешь, что
шведский комендант задержит нас только на том основании, что пан
Ковальский попросит его об этом? Скорее он нам поверит и запрет тебя в
подземелье!
- Пропал я! Пропал! - стонал Ковальский.
- Глупости! - сказал Володы"вский.
- Что делать, пан начальник? - спросил вахмистр.
- Пошел ко всем чертям! - рявкнул Ковальский. - Откуда я знаю, что
делать? Куда ехать?.. Чтоб тебя громом убило!
- Поезжай, поезжай в Биржи, там увидишь! - сказал Мирский.
- Поворачивай на Кейданы! - заорал Ковальский.
- Чтоб мне свиной щетиной порасти, коли не приставят там тебя к
стенке и не расстреляют! - сказал Оскерко. - Как же ты предстанешь перед
гетманом? Тьфу! Позор тебя ждет, пуля в лоб и больше ничего!
- А я больше и не стою! - воскликнул несчастный парень.
- Глупости, пан Рох! Мы одни можем тебя спасти! - продолжал Оскерко.
- Ты ведь знаешь, что мы готовы были идти за гетманом хоть на край света и
погибнуть. Больше было у нас заслуг, чем у тебя, да и чины побольше. Не
однажды проливали мы кровь за отчизну и всегда прольем ее с радостью, но
гетман изменил отчизне, отдал Литву в руки врага, заключил с ним союз
против всемилостивейшего нашего короля, которому мы присягу принесли на
верность. Уж не думаешь ли ты, что нам, солдатам, легко было выйти из
повиновения, нарушить дисциплину, встать против собственного гетмана? Но
кто сегодня с гетманом, тот против отчизны! Кто сегодня с гетманом, тот