* * *
 
   Когда из близлежащей воинской части пригнали два БТРа, все были уже изрядно навеселе. Загнанный несколькими десятками человек кабан был завален, сфотографирован и разделан, и раскрасневшееся от мороза и алкоголя начальство было вновь готово для «подвигов».
   – Давненько я не катался! – хлопнул по броне митрополит Акинфий и, отодвинув солдатика, полез внутрь. – Отец Василий! – обернулся он к священнику, подошедшему к машине, на которой как раз собирался ехать глава администрации. – Айда за мной! Покатает тебя митрополит! Внукам рассказывать будешь! А ты, Коля, – ткнул он пальцем в Медведева, – давай на второй: покажешь, что умеешь!
   Отец Василий обомлел, но послушно полез внутрь и, только увидев, как лихо управляется Акинфий с рычагами, успокоился.
   – Вы никак с этой техникой знакомы? – с уважением обратился он к митрополиту.
   – Я на таком срочную служил! – довольно хмыкнул в бороду Акинфий и надел на голову шлем. – Лучшим в полку был…
   Он нашел педаль газа, и огромная тяжелая машина стронулась и, подминая под себя молодые березки, ухнула вниз, под уклон.
   – А-а! Пошла, родная-а-а!!! – диким голосом гаркнул митрополит и, по-разбойничьи топорща бороду из-под шлема, уверенно повел боевую машину вдоль склона. – Догоняй, Медведь! Машину трясло и кидало, и священник судорожно цеплялся за сиденье, опасаясь вылететь к чертовой матери на очередном вираже. Он почти моментально взмок от напряжения и азарта: оба водителя – и Акинфий, и Медведев – оказались классными и дерзкими гонщиками. Овраги и пригорки, болотца и перелески – все подминалось под колеса и оставалось далеко позади во имя главного: победы.
   – А-а каво я щас сдел-лаю!!! – вопил митрополит, и похоже, что Медведев слышал его по связи, потому что уже в следующий миг второй БТР подрезал их, боком взлетал на косогор и обходил с фланга.
   Это его и подвело. Минут через сорок, метров за четыреста до «заимки», БТР Медведева, стремясь ликвидировать отрыв, пошел вдоль крутой стенки оврага, а потом вдруг встал на два колеса и медленно завалился на бок.
   Митрополит ругнулся, сбросил скорость, подрулил поближе и, с трудом протиснувшись через узкий для него люк, выскочил наружу.
   – Колян! – заорал он. – У тебя все в порядке?!
   Люк опрокинувшегося БТРа распахнулся, оттуда показалась голова Медведева в шлемофоне, и в следующий миг в перевернутой боевой машине что-то негромко ухнуло, и вокруг неудачливого гонщика появились крупные языки пламени.
   Медведев заорал, и отец Василий, по колено проваливаясь в снег, кинулся вперед, схватил главу администрации за шиворот и рванул на себя.
   – Я застрял! – завопил Медведев.
   Священник ухватился покрепче и, упираясь ногами в броню, выдернул Медведева наружу. И тут же к ним подлетел митрополит с бог весть откуда появившимся куском брезента.
   – Коля, не дергайся! – заорал он и, накрыв Медведева брезентом, упал сверху. – Не дергайся, я сказал!
   Вдвоем они быстро затушили пламя и, поставив Медведева на ноги, поволокли прочь от горящей машины. И когда они уже отбежали метров на пятнадцать, тяжело ухнул еще один взрыв. БТР словно подпрыгнул на месте, а в воздух поднялся смрадный темно-красный «гриб»…
   – Что это было? – таращил глаза глава администрации.
   – А хрен его знает! – покачал головой митрополит. – Я такое в первый раз вижу…
   – Скоты… – зашипел от боли попытавшийся перевернуться на спину Медведев. – Сто пудов, боезапас оставили… а я и внимания не обратил…
   Митрополит и священник переглянулись. Чтобы вояки оставили боезапас… нет, это вряд ли…
   – Ладно, Коля, вставай… – обхватил Медведева Акинфий. – Надо назад возвращаться. А то охрана с ума сойдет.
   Отец Василий кинул взгляд на «заимку». К ним и впрямь уже мчались по сугробам охранники: и медведевские – в костюмах, и митрополитовские – в рясах…
   Проваливаясь по колено в снег, они подошли к своей машине, на всякий случай тщательно осмотрели ее изнутри и снаружи, но никакого боезапаса да и вообще ничего лишнего не обнаружили. Почесали в затылке и, погрузив немного подпаленного главу администрации внутрь, кинули прощальный взгляд на догорающую технику и тронулись навстречу сходящей с ума охране.
 
* * *
 
   По прибытии на «базу» Николай Иванович первым делом жахнул сто пятьдесят граммов, а вторым – схватил за грудки бледного, перепуганного майора.
   – Ты что, м…к, делаешь?! – заорал он, вконец срывая свой хорошо поставленный на планерках голос. – Угробить меня хочешь?!
   Майор испуганно сглатывал, но сказать ничего не мог.
   – Ты зачем боезапас привез?! – орал Медведев. – Тебя сколько учить можно?! Или тебя в рожу надо бить по средам, чтобы дошло?!
   Почему меры физического воздействия были привязаны к этому дню недели, никто из окружения не знал, но как раз из-за этой детали угроза получилась убедительной и потому жутковатой.
   – Не можешь по-хорошему, так я тебя буду по-плохому учить!
   Митрополит, склонив голову и теребя снятый шлемофон в руках, слушал своего охранника – молодого крепкого монаха с умным сосредоточенным лицом и хорошо набитыми костяшками кулаков.
   – Коля! – позвал он. – Подожди, Коля… Не торопись…
   Медведев обернулся.
   – Мои ребята говорят, это не боезапас… – тихо сказал Акинфий.
   – А что?
   – Похоже на «зажигалку»…
   – То есть? – Глава администрации растерялся.
   – Теракт это, Коля… – так же тихо произнес митрополит и вдруг невесело усмехнулся. – Недруги у тебя появились, Коля…
   – У меня?! – На Медведева было жалко смотреть.
   И тут до отца Василия дошло. Он до деталей вспомнил, как вначале он подошел к машине Медведева – просто чтобы посмотреть… и только потом митрополит позвал его к себе. Этот взрыв был предназначен для него!
   «Кажется, у меня мания преследования!» – нервно хохотнул отец Василий и, немедленно поймав на себе изумленный взгляд митрополита, отрицательно покачал головой: мол, ничего страшного… это я так просто… Но обмануть умудренного жизненным опытом Акинфия было невозможно; митрополит кивнул священнику, мол, отойдем, и взял его за рукав.
   – Ну-ка, выкладывай.
   Отец Василий вздохнул.
   – На меня это охотились, ваше преосвященство…
   – Уверен?
   – Да. – Священник оглядел невысокие сопки, пытаясь определить, откуда его могли засечь, когда он подходил к машине Медведева… – Пошлите ребят вон туда, – указал он рукой. – Должны быть следы.
   – Димитрий! – громко подозвал митрополит своего охранника.
   Монах стремительно подошел.
   – Сгоняй вон на ту сопку, – митрополит повторил жест отца Василия. – Глянь, что там. Может быть, «лежка» есть…
   Монах кивнул.
   – А ты расскажи поподробнее, – повернулся к священнику Акинфий, и отец Василий снова поразился собранности и внутренней силе этого человека: митрополит словно и не пил.
   Он рассказал митрополиту все – от самого начала, но вот удивительное дело: чем больше он говорил, тем сильнее сомневался в правдивости своей версии. Слишком умен, слишком многоопытен был костолицый, чтобы просто мстить, да еще таким глупым способом, рискуя навлечь на себя не только гипотетические громы небесные, в которые он все равно не верил, но и вполне конкретные следственные действия соответствующих органов. Он скорее попытался бы повторно выкрасть икону прямо из храма, чем начал охотиться на попа. Но что было, то было, и не признать наличия странного «самовозгорания» БТРа, к которому он подходил, отец Василий тоже не мог.
 
* * *
 
   Делегация отправилась обратно в Усть-Кудеяр, как только вернулся монах Димитрий. Он и впрямь обнаружил на сопке следы «лежки». И судя по этим следам, за поваленной березой действительно долго, часа три-четыре, сидел тяжелый, килограммов на сто, мужчина. Позже он встал на лыжи и перебрался вниз по склону, где и встретил БТР Медведева, кажется, выстрелом из гранатомета. Причем слово «кажется» употребил сам Димитрий: это не была «муха», и это тем более не была стандартная армейская РПГ – последствия применения и того и другого распознавались легко.
   – Я не знаю, что это… – признался, глядя митрополиту в глаза, Димитрий. – Ни разу такого не видел. Дыра в БТРе оплавлена, как от кумулятивного… не знаю… может быть, ПТУРС?
 
* * *
 
   Все дальнейшие действия властей были скорее похожи на бегство, чем на поиски террориста. Добравшись до Усть-Кудеяра, Медведев мгновенно спрятался на своей загородной резиденции, отгородившись от мира, как позже рассказывали менты, двумя рядами охраны. А митрополит, спешно завершив необходимые по случаю ценной находки формальности, столь же стремительно отбыл в Москву.
   – Ты вообще-то молодец! – хлопнул он на прощанье отца Василия по плечу. – Так держать! А безвозвратный кредит на восстановление дома мы тебе дадим. Негоже нам такого преданного слугу божьего в черном теле держать! Хватит в бухгалтерии жить! Но вообще-то я бы тебе посоветовал монахов на стройку привлечь: работают споро, не пьют…
   – А как их привлечь? – не понял отец Василий.
   – Как все! Что тут непонятного? Ладно, положись на меня. У тебя там и работы всего на недельку. Ну, правда, лес подвезти надо, сантехнику новую… туда-сюда… Знаешь, я тебе прораба пришлю. Он и смету составит, и братию подберет. Ну, с богом!
   Митрополит споро сел в свой лимузин и отбыл, а священник так и остался стоять у храмовых ворот, глядя вслед быстро исчезающей в снежных завихрениях колонне машин.
   – Пойдемте, батюшка, – обняла его сзади за плечи Ольга. – Я вам капустки приготовила…
 
* * *
 
   Отец Василий оставил у Скобцова самые точные, самые подробные показания, но это ни к чему не привело: с того самого момента, когда костолицый исчез из нижнего храма, никто его в городе не видел. И самое удивительное, что никто даже не знал его фамилии – Борис, и все! Ни в разрешительных документах секты, ни в бумагах принадлежащих секте фирм этот человек просто не значился… Он даже не был нигде прописан: просто появился и просто исчез! Люди охотно описывали его, но знание того, как классно усвоил костолицый Ветхий и Новый Заветы, никакой реальной пользы милиции не принесло. Он нигде не оставил своих отпечатков. Он нигде ни разу не расписался. Он был и оставался человеком-загадкой.
   Но самое обидное для отца Василия заключалось в том, что никакие, даже самые разбойные, действия костолицего не давали оснований для свертывания деятельности «Детей Духа». Так, словно костолицый был сам по себе, а «Дети» – сами по себе.
   – Я ничего не могу поделать, – разводил руками Скобцов. – «Дети Духа» законов не нарушали, а этот ваш Борис у них даже в списках не значится…
   – Но он же и был главным лидером! – не сдавался священник.
   – Неформальным, возможно, – соглашался Скобцов. – Но я это к делу подшить не могу. Тем более что формальный лидер перед законом чист.
   Вот так!
   Впрочем, не все было так плохо: буквально через два дня после отъезда митрополита в храме появился прораб – невысокий и нешумный седой мужик. Он попросил показать ему «объект» и несколько часов лазил по пепелищу поповского дома с рулеткой и блокнотом. А еще через два дня тот же прораб встретил и разместил в местной недорогой гостинице полтора десятка монахов, освободив отца Василия вообще от каких-либо забот о строительстве. Даже о кормежке прибывших строителей.
   – Вы, батюшка, своим делом занимайтесь, – негромко сказал он. – А я буду своим… Ваш проект у меня на руках, ваши пожелания я зафиксировал, больше ничего не надо…
   – Как так? – удивлялся священник. – А если несостыковки какие будут?
   – Какие именно? – попросил уточнить прораб.
   – Ну… досок нужных не будет, кафеля не хватит или замер неправильный вышел?
   – С какой такой стати? – не понял прораб. – Я все промерил, можете самолично пересчитать; кафель и доски придут строго по спецификации… Какие могут быть накладки?
   Священник махнул рукой и отстал. Нерусский был какой-то прораб, даже зло взяло!
 
* * *
 
   Но, конечно же, суета дел не могла закрыть от священника новой реальности, в которой он оказался. Чудотворная, намоленная поколениями русских людей икона святого Николая Угодника подняла доныне малоизвестный в округе храм на новую, прежде недосягаемую высоту. Люди потянулись отовсюду: из области, из окрестных сел и даже из Казани и Москвы…
   Отец Василий не мог нарадоваться. И дело было не только в пожертвованиях, хотя для его сидящей на капусте беременной жены и это было не лишним… В храм словно вдохнули новую жизнь – именно новую… другую… непохожую на то, что было раньше…
   Некоторое время отец Василий еще беспокоился об охране этого бесценного сокровища и с радостью принял предложение Скобцова о помощи. Но прошло совсем немного времени, и священник понял, что вполне может убрать совершенно неуместного автоматчика у ворот и содержать собственную охрану – навроде того… монаха Димитрия с умными, внимательными глазами и набитыми костяшками на кулаках. Деньги уже позволяли. Да, это была совсем иная жизнь…
 
* * *
 
   Прошло, наверное, дней десять, когда прораб навестил отца Василия и Ольгу и пригласил их сходить и принять дом. Священник непонимающе уставился на мужика.
   – А что вы уже успели сделать? – поинтересовалась попадья.
   – Все, что было заложено в смету, матушка, – уверенно кивнул прораб.
   – Неужели вы уже и крышу покрыли? – недоверчиво посмотрела на него Ольга.
   – Крышу мы на третий день закончили, – кивнул прораб.
   – И кафель положили? – выдавил из пересохшего горла священник.
   – Разумеется. Еще четыре дня назад.
   Отец Василий и Ольга переглянулись и, чуть ли не отпихивая друг друг от единственного шкафа, кинулись одеваться… Но только когда они самолично заметили новенькую крышу в том самом просвете между домов, где обычно была видна крыша их дома, они начали понемногу верить. А когда увидели свой дом целиком, воочию, Ольга уткнулась головой мужу в плечо и заплакала. Он и сам с трудом осознавал, что все это состоявшаяся, абсолютная реальность…
   Подъезд к дому был аккуратно вымощен фигурными бетонными кирпичиками – точь-в-точь как перед зданием районной администрации.
   – Вы не беспокойтесь, – поймал его растерянный взгляд прораб. – Подстилка сухая, весной ничего не просядет.
   – Я вроде этого не заказывал… – сглотнул отец Василий.
   – У меня все записано, – возразил прораб. – Вот, извольте убедиться: подъезд к дому оформить…
   – Я думал, асфальт…
   – Кто же теперь асфальт кладет? – недоумевающе спросил прораб. – Надо было специально указать, что асфальт, мы бы положили…
   – Ниче-ниче, – махнул рукой священник. – И так хорошо…
   Его начало одолевать странное, нервически-смешливое настроение… Обгоревшие кирпичи стен были не только тщательно очищены от копоти, но и покрыты каким-то составом, отчего кладка приобрела какой-то благородный иноземный вид. В окнах стояли импортные рамы, двери внушали благоговение своей солидной, талантливо исполненной резьбой, а крыша просто сияла заморским штампованным великолепием. Отец Василий попытался хоть примерно оценить, во что это вылилось патриархии… и не смог.
   – Митрополит Акинфий сказали, чтобы было все, как у людей, – видимо, наконец-то правильно оценив реакцию священника, тихо произнес прораб. – Мы и сделали.
   «Как у людей… – повторил про себя священник. – Ну да, конечно… как у людей…»
 
* * *
 
   Монахи восстановили все: заезжай и живи. Разумеется, в доме не было ни их с Ольгой огромной кровати, ни материного шифоньера – что сгорело, то сгорело, но и мойка на кухне, и удобства в туалете, и новый газовый котел в подвале уже были подключены и работали.
   Отец Василий щелкнул выключателем, и зал залил свет. Он повернул в душевой кран, и сверху брызнула мощная, быстро набирающая температуру теплая струя, он топнул ногой по гладкому паркетному полу, и тот даже не пискнул. И тогда он вышел во двор и подошел к сидящим на крыльце летней кухни и стоящим рядом монахам.
   – Спасибо, родные, – низко, в пояс, поклонился он им. – Век не забуду.
   Монахи молча поклонились в ответ и начали собираться.
   – Отобедайте с нами, – спохватилась Ольга.
   – Не извольте беспокоиться, матушка; у нас через два часа поезд, – степенно ответил за всех прораб. – Надо в лавру торопиться…
 
* * *
 
   Все свои вещи они перевезли в новый дом за час. А к вечеру к ним приехали все их немногочисленные друзья: Вера, Толян да Костя. И каждый привез, что мог: Вера – ящик пива и курочек-гриль из шашлычной, Толян – две бутылки водки и мешок отборной картошки, а главврач районной больницы Костя – новенькую микроволновку и огромный, пожалуй, с хорошее полено, кусок осетрины.
   – Хватит монашеской жизни! – поднял первый тост главврач. – Даешь нормальное буржуйское семейное счастье!
   – Вы не правы, Костя, – улыбаясь, покачала головой Ольга. – Мы не ведем монашеской жизни…
   – А тихое буржуйское счастье нам тем более не по нутру, – в тон смиренному голосу попадьи добавил Толян.
   – Точнее, пока не по карману, – поправил Толяна отец Василий, и все расхохотались.
   – Кстати, – оторвался от курочки Костя. – Как ты, Мишаня, относишься к этой экспозиции?
   – Какой экспозиции? – не понял отец Василий.
   – Ну, к тому, чтобы твою икону в области выставить, – пояснил Костя.
   – Ну, во-первых, икона не моя, – натужно улыбнулся священник. – А во-вторых, я про эту экспозицию вообще впервые слышу, и то от тебя. Мне мое начальство ничего такого не говорило.
   – Странно, – Костя вцепился зубами в курочку. – А мне сказали, все уже и в патриархии согласовано…
   – Чушь собачья, – отмахнулся священник. – Не бери в голову. Кто им разрешит икону из храма забирать? Сам посуди.
   Но все оказалось вовсе не такой чушью, и Костины «сплетни» имели под собой вполне реальную основу. Потому что уже на следующий день отцу Василию позвонил отец Никифор из храма Покрова Пресвятой Богородицы.
   – Ну, что, отец Василий, слышал уже? – рокочущим басом поинтересовался этот авторитетнейший священник областного центра.
   – Ну… ходят всякие сплетни, – уклончиво ответил отец Василий.
   – Не вздумай отдавать, – пророкотал отец Никифор. – Она и так у тебя безо всякой охраны, а в музеях тем более – сам знаешь, какая обстановка… Поставят старушенцию на двести пятьдесят деревянных в месяц, а что она сможет?
   – Согласен.
   – И вообще, знаешь, что я тебе скажу… только ты не ерепенься, головой подумай, прежде чем отвечать… Тебе ее по-хорошему нам отдать, в область…
   – То есть? – Волна гнева захлестнула отца Василия.
   – У тебя приход мизерный… Ну сколько там у тебя православных? Тыщи две?
   – Две семьсот пятьдесят один, – наливаясь кровью, уточнил отец Василий.
   – Ну вот… Сам говоришь, что немного… А у меня аж восемьдесят шесть тысяч… И охрана отлажена…
   Отец Никифор говорил и говорил, а отец Василий боролся с собой из последних душевных сил. Он прекрасно понял, к чему клонит старый хрыч. Не выдержал отец Никифор искушения, позарился, паскудник, на чужое…
   Понятно, что прихожан в области больше, хотя явно не восемьдесят шесть тысяч – откуда такая статистика, надо еще посмотреть… Главное в другом: значение намоленной поколениями наших православных предков чудотворной иконы в приходе переоценить сложно – это и есть воплощенное, живое чудо, основа основ.
   – Ты подумай, отец Василий, сразу можешь не отвечать, – продолжил отец Никифор. – А на экспозицию отдавать не вздумай. Ты понял?
   – Понял. – Отец Василий кинул трубку на рычаги, и телефон снова затрезвонил.
   – Михаил Иванович? – назвали его мирским именем.
   – Да… – устало и раздраженно откликнулся священник.
   – Вас беспокоят из областного Управления культуры. Мы насчет экспозиции… Светлана Владимировна меня зовут.
   Внутри у отца Василия все сжалось. «Вот оно! – подумал он. – Началось!»
   Чиновники от культуры замахнулись на многое. Их насквозь атеистическое мышление было неспособно усвоить ту мысль, что икона не есть предмет светского наслаждения искусством. Нет, Светлана Владимировна, конечно, пыталась выглядеть прилично; она даже заверила, что с иконы в кратчайшие сроки будет изготовлена качественная копия, которой и предполагалось заменить оригинал на время выставки…
   «Вы что, охренели?! – чуть не заорал отец Василий, когда услышал это варварское, богохульное предложение. – Как это заменить оригинал?! В храме?!» И только огромным усилием воли он удержал себя в рамках приличий.
   – У нас вот и гости из Швеции как раз будут… – щебетала Светлана Владимировна. – И делегация из Санкт-Петербурга… Я знаю, что вам не положено неосвященные копии в храме держать, так вы ее заодно и освятите…
   Отец Василий собрал свою волю в кулак, чтобы не обматерить эту странную работницу культуры, и шаг за шагом начал выяснять, а какие такие у них полномочия. И оказалось, что практически никаких. Единственное, чем пыталось козырять Управление культуры, оказалось какое-то согласительное письмо из секретариата патриархии. Но это был совсем другой разговор: теперь, после того как отец Василий лично познакомился с самим митрополитом Акинфием, ему секретариат был не указ.
   – И речи быть не может, – победно усмехнулся он в конце разговора. – Я, как человек богобоязненный, такого надругательства над народной святыней позволить не могу.
   – Ну, хоть копию снять позволите? – как-то слишком легко пошла на попятный дама из области. – Нам ведь нужно что-то высоким гостям показывать…
   – В ночное время и в присутствии моей охраны – пожалуйста, – милостиво согласился отец Василий.
 
* * *
 
   Художника они прислали через день. Отец Василий долго, часа два, беседовал с этим почтительным молодым человеком, но никакой опасности от него не почуял и лишь после этого отдал все необходимые указания Алексию, строго-настрого запретив отлучаться из храма хоть на минуту, пока чужой человек будет здесь.
   – Понадобится в туалет, с собой тащи, – наказал он. – И чтоб храмовые двери каждый раз за собой закрывал…
   Алексий с готовностью кивнул. Но отец Василий на этом не успокоился и каждый вечер уходил из храма как можно позже, ревниво наблюдая за работой молодого живописца.
   А всего-то через три дня копия была готова. Священник посмотрел на это исполненное на простой сосновой доске «произведение искусства» и даже поежился: и такое убожество они хотели оставить в храме на время экспозиции в качестве «полноценной» замены. Ни благости, ни святости тщательно откопированный лик не излучал. При всех формальных совпадениях черт лица, это вообще не был Николай Угодник! Отец Василий усмехнулся, с легкостью распрощался с художником и понял, что только теперь, когда за чужаком захлопнулась храмовая дверь, его по-настоящему отпустило! И пусть себе выставляют что хотят.
   Но той же ночью все повернулось по-другому.
 
* * *
 
   Отец Василий вообще очень плохо спал эту ночь. Он ворочался, невольно будил жену, но едва закрывал глаза, как ему начинали сниться жуткие кошмары – с кровью, бесконечным насилием и даже сексом. И лишь к трем утра он понял, что больше не может, тяжело поднялся с кровати и прошел на кухню.
   – Не спится? – вышла вслед за ним попадья.
   – Нет, Олюшка, не спится, – вздохнул он.
   – Все о Николае Угоднике думаешь? – легко догадалась она.
   – Думаю… – признался он.
   – Так сходи, не мучай себя…
   Отец Василий благодарно глянул на жену и начал торопливо собираться. Он не мог сказать, в чем тут дело, но страшная тревога охватила его. «Господи, помоги! – взмолился он. – Очень прошу тебя!»
 
* * *
 
   До храма он бежал бегом. Стукнул на ходу в окошко сторожу Николаю Петровичу, кинулся к дверям, дрожащими руками воткнул ключ, повернул, метнулся к иконе…
   Чудотворного лика на месте не было. Совсем!
   Отец Василий заскулил, оглядел храм, метнулся было в алтарь: может, забыл, переставил чудотворный лик, но вовремя остановил себя. Он прекрасно помнил, что ничего никуда не переставлял. И тогда он развернулся и выбежал наружу. Окинул взором храмовый двор, метнулся к воротам и только здесь увидел единственного по ночному времени человека. Невысокий широкоплечий мужик с огромной сумкой в руках садился в «Опель».
   – Стоять! – заорал священник и кинулся наперерез машине.
   Мужик торопливо кинулся в салон, хлопнул дверцей, но священник снова рванул дверцу на себя и, когда «Опель» тронулся с места, рывком закинул грузное тело внутрь.
   Здесь, в салоне было темно, и никаких лиц отец Василий не видел, но в том, что это и есть воры, почему-то ничуть не сомневался. Оттолкнувшись ногой от стремительно убегающего назад накатанного асфальта, священник навалился на мужика, но получил такой мощный удар в скулу, что на секунду даже отключился и пришел в себя, только когда его уже вовсю выталкивали наружу. Отец Василий судорожно схватился рукой за дверцу, выдержал еще один удар кулаком в лоб и, извернувшись, ударил широкоплечего ногой в лицо. Под ногой что-то хрустнуло, но уже в следующий миг священника безжалостно рубанули чем-то металлическим по пальцам и вышвырнули на укатанную дорогу. «Опель» с пару секунд буксовал, а затем рванул и исчез в морозной дымке. Отец Василий перевернулся на живот, упершись окровавленным лбом в грязный снег, поджал колени под себя и медленно встал. Если бы он смог заплакать, он бы заплакал. Но он не мог.