Скворцов Валериан. Сингапурский квартет

   Клео так и сказал - "в сферах". Это спектакль представлялся ему переговорами дипломатического уровня. Переговоры между бандитом и выгнанным из Легиона сержантом... Бруно невольно усмехнулся.
   - Но у того Доуви, наверное, тоже была жена?
   - Действительно, они её видели. Брюнетка. А Рене рыжая. Я нашептал Нго, что ты развелся и завел жену постарше.
   - Ты мог предупредить меня заранее об этой комедии?
   - Ха-ха, друг... Я хотел сначала убедиться, что они поверят в Доуви, который сядет с ними за стол.
   Бруно хохотнул в ответ. Трудно было представить, что он дожил бы до утра, если бы "объединение" обнаружило подмену. При этом мерзавец Клео ничем не рисковал.
   - Ты уверен, что сошло?
   - Потерпи с полчаса. Доказательства будут.
   Бруно усмехнулся. Странно, но он не злился. Клео уверенно шел вперед к намеченной цели. Еще более странным казалось Бруно то, что он, пожалуй, даже стал ему доверять.
   - Ну, хорошо, Клео... А откуда эти деньги? Скажем, у Нго? И почему он не может обойтись без нас?
   - Где кровь голубая, а богатства старинные, там такие стиральные машины, как мы с тобой, и в самом деле не нужны.
   - Что значит - стиральные машины?
   - Нго и остальные напрямую или через сборщиков получают пакеты с наличностью. От сорока до семидесяти процентов с каждого стакана вина, каждой кружки пива, каждой комнаты в гостинице... если хочешь, с каждого счета на сто поцелуев, ха-ха... Словом, со всякого бизнеса, скрытого от налогов. Иногда это дань за спокойствие, которое гарантируется даже голубым деньгам.
   - Гангстеры?
   - Они сущие дети по сравнению с организацией, которую имеют здесь кантонцы. Здесь, а также в Сингапуре, в Бангкоке, на Пенанге... Не вникай в детали, чтобы не насторожить твоих новых... ха-ха... друзей. Будешь класть грязные деньги на свое чистое имя в банке и отстирывать... Ты дорогая прачка, вот и все.
   - Ну, хорошо, с удобрениями, с другим товаром - это понятно. Пускай, сказал Бруно. - Мне на это наплевать. А как с моим-то делом, с золотом? О нем не сказано ни слова... В городе полно драгоценных металлов, достаточно пройтись по ювелирным лавкам твоих соотечественников, да и вьетнамцев! Вот где обороты! А время уходит, да и не мы одни такие умники.
   - Потерпи. Обед ещё не кончился.
   - Что значит, не кончился?
   - Когда человек двигает челюстями, он, конечно, ощущает вкус пищи. Но это преддверие истинного наслаждения. Нужно, чтобы внутренние соки полностью переварили питательные и оздоровительные компоненты проглоченного. Вот тогда наступает наслаждение высшего порядка... Полагается подождать, а не дергаться... После того, как Нго переведет дух после дармового угощения, он отвезет нас в порт к причалу, где швартуются крупнотоннажники. Он распорядился, чтобы ты ехал с женой... Ха-ха... Она ему приглянулась!
   Бруно не почувствовал обиды. У этих людей своя манера шутить. Нго воспылал, в сущности, не к Рене, а к определенному типу женщины, только и всего. Это так же допустимо, как и вожделеть к чужим деньгам вообще, а не к деньгам компаньона или близкого земляка, который с тобой "в деле". Поэтому Бруно сказал:
   - Белое куриное мясо.
   - Учишься языкам? - спросил Клео.
   Возле огромного буфета, на полках которого среди бессчетной фарфоровой мелочи европейские пивные кружки с серебряными крышками походили на крестоносцев, врезавшихся в восточное войско, старший официант вслух зачитывал счет. Выкрикивал названия блюд и стоимость.
   - Чего он так кричит? - спросил Бруно.
   Клео рассмеялся.
   - Это не для нас... Он оповещает других официантов. Таков обычай... Дает понять, что не прикарманивает чаевые, которые идут в их общую кассу.
   - Не проще ли поделить сразу?
   - Нельзя. С них тоже берется процент. В пользу Нго, других...
   - О, господи, - сказал Бруно, сообразив, что с этой минуты он тоже получает проценты с ресторанных платежей и чаевых - тех самых, о которых старшина подавальщиков оповещает свою команду.
   Нго сам правил "паккардом". Эти машины, с рычагом переключения передач на рулевой колонке, недавно появились в Сайгоне. Гангстер цепко обхватывал пластмассовый набалдашник рычага пергаментным кулачком со старческими веснушками. Пластик тоже был новинкой. Бруно видел раньше только костяные, деревянные или металлические насадки на рычагах. Сидения передвигались, и Нго с тщеславием ребенка, получившего редкую игрушку, показал, как это делается, чтобы дать простор длинным ногам Рене, которую усадил рядом.
   Бруно мысленно подсчитывал, сможет ли он купить такую тележку. Пожалуй, получалось.
   - Бруно, - сказала Рене, - это "паккард". Американская роскошная безвкусица. Как же претенциозна их техника...
   Дочь французского генерала не могла подумать иного. Бруно хотел напомнить, сколько раз бронетранспортер американского производства спасал жизнь её мужа, но тут заговорил Нго.
   - Господин Доуви, - сказал он, полуобернувшись.
   Рене не удивилась. Видимо, Сун Юй предупредила её об имени.
   - Да? - почтительно подался вперед Бруно.
   - Вы обещаете хранить тайну, которую вам сейчас доверят?
   - Обещаю.
   - Мадам Рене, обещаете хранить тайну, которую вам доверят? - спросила Сун Юй, наклонившись к затылку его жены. Китаянка сидела между Клео и Бруно на заднем сиденье. - Предупреждаю: от этого будет зависеть здоровье и благополучие вашего супруга, а также членов вашей семьи, как нынешних, так и будущих. Итак, обещаете?
   - Обещаю, - сказала Рене. - Но я не вмешиваюсь в деловые операции мужа. Он все решает сам... В этих... этих начинаниях просто участвуют деньги моего отца. Как доля.
   "Ах, умница!" - подумал Бруно. Никаких денег отца Рене ни во что не вкладывала. Да и не могла вложить. У генерала ничего не было, кроме пенсии... Старый горшок располагал ничтожным счетом в отделении Швейцарского банка на бульваре Соммы. Ежемесячный поход в это отделение совершался в полной генеральской форме. Все должны были видеть, что семья де Шамон-Гитри держит деньги только у швейцарцев.
   У ворот порта машина въехала в узкий коридор между передвижными рогатками, затянутыми колючей проволокой. Бруно поглубже откинулся на сиденье. Броневики охраны принадлежали Легиону, хотя проверкой документов занимались жандармы. Не хотелось встретить знакомых. Однако Нго предъявил сиреневый пропуск, и машину пропустили без проверки пассажиров. За желтоватым административным зданием, по крыше которого полз декоративный дракон, обозначенный во всех туристических справочниках как произведение великого искусства, небо коптили пять труб гигантского "Пастера". Пакетбот водоизмещением в сорок четыре тысячи тонн служил "военному туризму" - возил между Марселем, Сайгоном и Хайфоном войска, оружие, отпускников и инвалидов. Чайки с криками пикировали на грязные надстройки пакетбота. Возможно, с камбузов выносили помои...
   Пока машина разъезжалась с армейскими грузовиками, джипами и тягачами, тащившими пушки вдоль пирсов, Клео вполголоса вводил Бруно в курс нового предприятия.
   Полковник Беллон, военный комендант на борту "Пастера", уполномочен обменивать военным, прибывающим или убывающим на пакетботе, индокитайские пиастры на доллары или британские фунты и наоборот. Курс судовой кассы двадцать три пиастра за доллар. Черный рынок дает пятьдесят. Беллон получает доллары для обмена по определенной норме на каждого пассажира согласно списку принимаемых на борт. Обменивают же деньги далеко не все офицеры и солдаты. Одни не ведают о своем праве, а другие, которых большинство, спускают жалованье ещё на берегу, поскольку так повелось в армии. Полковник, отметив в списке, что все пассажиры воспользовались правом обмена, отправляет невостребованные доллары и фунты на черный рынок.
   Операции такого рода привели Беллона к людям уважаемого господина Нго. Прижатый легким шантажом, полковник согласился отчислять "законный" процент мафии. Однако его вежливо освободили от поборов и попросили о другом переправлять на "Пастере" кое-что в метрополию, минуя таможню. Обычно полковник поднимался на борт в сопровождении носильщиков с его личными чемоданами. Конечно, ни один пограничник не решался остановить этот караван из пятнадцати, а то и двадцати человек. Но, подавая пример дисциплины младшим офицерам, Беллон требовал, чтобы его вещи досматривали так же, как и всякую другую поклажу, поднимаемую на борт. Чемоданы действительно открывали. Только никому из таможенников не приходило в голову распороть засаленные куртки носильщиков. Но даже если бы и распороли? Какое отношение к контрабандисту-кули мог иметь полковник Беллон?
   "Паккард" уперся никелированным бампером в ворота пакгауза 18-С. Кули в просторной куртке и куцых клешах всмотрелся в машину, наклонившись к ветровому стеклу. Ворота распахнули четверо, с натугой передвигая тяжелые створки. Проехав несколько метров по пакгаузу, машина снова уперлась в экран из гофрированного металла с огромной надписью на китайском и французском - "Опасно для жизни! Ждать разрешения! Высоковольтные установки!"
   - Выходим, - сказал Клео.
   Взвыл электромотор. Экран пошел вверх.
   Несколько десятков керосиновых ламп едва освещали просторный ангар, в середине которого за длинным столом два десятка человек возились с какими-то тряпками. На досках матово поблескивали ровные желтоватые бруски. Стоял приторный запах то ли прогорклого масла, то ли гниющих продуктов моря.
   - Фу... Чем это так неприятно пахнет? - капризно сказала Рене.
   - Это лучший запах в мире, мадам, - ответил Нго.
   Бруно взял со стола небольшой брусок, оказавшийся неожиданно тяжелым. Поднес к керосиновой лампе. В квадратной вдавленности стояло клеймо "Р4883". Австралийское золото!
   - Такие слитки называются "путешествующими", - сказал Нго. - Не подумайте чего... Бруски действительно отлиты австралийским казначейством. Их безоговорочно примет любой банк мира. Тысяча унций раскладывается по кармашкам одной куртки. Куртки одеваются на тело, под одежду. Выстирать не всегда успеваем, потому и запах... Мы его ценим. Европеец-таможенник воротит нос от азиатского грязнули.
   - Какой нежный и ласковый, - сказала Рене, поглаживая слиток.
   На другом краю стола в распоротые по шву канистры из-под горючего паковали стянутые бамбуковым лыком стопки красных банкнот с изображением лаосского короля. Человек в специальной выгородке, рассыпая искры, "зашивал" заполненные канистры сварочным пистолетом.
   Вот где шла настоящая жизнь! Не на пирсах, где по трапам тащатся на "Пастер" искалеченные вояки, одурманенные разговорами о величии Франции и обобранные собственными командирами. Слава Всевышнему и китайским богам новых компаньонов, что ему, Бруно, повезло иначе выйти из грязной войны. Нет, он не встанет в очередь, тянущуюся на борт пакетбота... Придет день, и он прокатит Рене до Европы на самом роскошном лайнере в мире, причем только в первом классе. Да, его место здесь, в Азии. С Востока он не уедет.
   Кули, набивавший подкладку куртки слитками, сказал соседу, возившемуся с пачками лаосских денег:
   - Посмотри, братец Сы, как одеваются бабы у заморских чертей... Будто на ней ничего нет.
   Сун Юй, по привычке державшаяся в стороне и готовая прикрыть мужа от любой случайности, прислушалась.
   - Ха, это что, - ответил братец Сы. - С моей стороны заморская чертовка вообще похожа на черепаху, с которой содрали панцирь... Могу сказать, что волосы у неё везде рыжие. Они ведь не бреют там. Просвечивает...
   - Ты! - вполголоса сказала ему Сун Юй. - Заткни свой протухший рот.
   Нго никогда и ничего не упускал из виду, в таких местах особенно.
   - Этого человека зовут Сы Фэн, госпожа Сун Юй, - сказал он. - Принят месяц назад. Переплыл с материка на наволочке, набитой шариками для пинг-понга. Прихватил заодно две тысячи шестьсот унций и представил гарантии, что он не предатель и не красный агент. Абсолютно надежные гарантии, проверено. Здесь никого не знает, поэтому полезен...
   - Сы? - спросил Клео Сурапато. Он поднял керосинку к лицу упаковщика. Парню от силы лет двадцать. - Редкое имя... Кто твой отец?
   - Мой отец Сы, господин.
   - И все?
   - Он Сы. Служил в армии красных. Скончался от старости и ран... Я давно поддерживал связь с людьми уважаемого господина Нго в Кантоне. Ведь это так, господин Нго? Подтвердите, прошу вас..
   - Что ты ещё знаешь о своем отце, Сы? Не вспоминал ли он о путешествии в страну таджиков, когда красные пришли в Пекин? Как пишется твой семейный иероглиф?
   - Господин Нго, я должен отвечать этому человеку?
   - Ответь этому человеку. Я тоже хотел бы послушать.
   Бруно заметил - у китайцев случилось непредвиденное. Он зашел так, чтобы Рене оказалась за его спиной.
   - В чем дело, Клео? - окликнул он Сурапато.
   - Отец говорил об участии в долгом и неудачном походе в западном направлении... Кажется, в Тибет, господин, - сказал спокойно Сы. - Деталей не знаю... Он поддерживал отношения с ювелирами в Пекине и Тяньцзине. С их золотом и их рекомендациями я и появился здесь. Вот и все. Наш семейный иероглиф пишется так же, как иероглиф "мертвый". А что?
   - Ничего, работай, - сказал Клео. И, подойдя к Бруно, пояснил по-французски: - Этот паренек вел себя непочтительно и принес извинения....
   - Для Нго и остальных вы не понимаете ни вьетнамского, ни китайского, помните об этом постоянно, - прошипела Сун Юй в другое ухо Бруно.
   К "паккарду" Клео и Сун Юй шли последними, приглушенно обсуждая что-то между собой. Несколько раз послышалось имя "Сы". Итог разговору подвел Клео, сказав, что написание иероглифа совершенно иное. Бруно запомнил это, у него была цепкая память на мелочи... И почти натолкнулся в полумраке на Нго, открывавшего дверь "паккарда" для Рене.
   Старый китаец наклонился и достал из перчаточного ящика тонкую кожаную папку. Протянул её Лябасти.
   - Ваш тесть, господин Доуви, - сказал тихо Нго, - может подняться завтра на борт "Пастера" с этой папкой и предъявить находящийся в ней коноссамент на груз золота, который прибыл для генерала из Марселя. Его превосходительство генерал де Шамон-Гитри получит ценный груз незамедлительно от капитана пакетбота и отвезет его директору сайгонского отделения Индокитайского банка. Документы по закупке американских удобрений через "Туссен Тор" также в папке. По получении золотого обеспечения и этих документов банк даст распоряжение о выдаче генералу одиннадцати миллионов долларов. Чек на эту сумму я жду послезавтра утром. Ибо я и есть фирма "Туссен Тор". Договорились?
   - Так точно, патрон, - сказал Бруно, старясь казаться возможно более спокойным. - Дожидаться, пока обернутся корсиканские деньги...
   - Значит попусту терять время, - закончил подошедший Клео. - Пусть это будет параллельная сделка. Не обижайся, но документы на твоего тестя готовил заранее я... ха-ха...
   Это значило, что золото в нательных куртках кули, которые понесут завтра утром чемоданы полковника Беллона на борт пакетбота, завтра же и вернется с пакетбота в сейф Индокитайского банка.
   - Поздравляю, вы получаете свой треугольный флаг, - сказал Нго. Кажется, мы напрасно затягивали решение о привлечении вас к более тесному сотрудничеству, господин Доуви.
   На жаргоне кантонских мафиози "треугольный флаг" означал, что Бруно Лябасти получал свой феод, на котором был в полном праве обирать кого хочет и сколько хочет, нанимать и выгонять подчиненных, казнить и миловать. Феод на стыке двух королевств - гибнущего французского и вечного, неизменного и непоколебимого королевства кантонских триад, узы Бруно с которыми отныне могла разорвать только его собственная смерть.
   Тридцать лет спустя, превращая в пепел свое прошлое, Бруно поджидал Клео, который теперь, наверное, отдал бы девять десятых всего, чем обладал, чтобы сесть в машину времени и вернуться назад - в тот самый день в Сайгонском порту и в тот самый пакгауз 18-С. Вернуться, чтобы убить черепашье яйцо от капитана Сы, о котором и Бруно, и Клео и думать забыли через минуту после того, как его увидели...
   Клео постучал в дверь номера.
   Какое-то время они оба молча стояли у окна, в котором отражались их лица.
   - Сегодня в гостинице, когда я возил отца к травнику, на меня выскочили Бамбуковые братья, эти... из банды "Бамбуковый сад", - сказал Клео медленно.
   - У тебя с ними или у них с тобой счеты?
   - Назвали одного. Капитана Сы...
   - Что за личность?
   - Длинная история. Человек долго гонялся за отцом в сорок девятом, пытался вырвать золото, которое и нам-то ещё не принадлежало... Думаю, что это кто-то из его потомков или людей, которым он передал сведения перед своей собачьей смертью.
   - Вымогательство с использованием сведений такой давности?!
   - Самое грубое и прямое.
   - Успокойся...
   - Легко советовать.
   Бруно вычистил трубку в пепельницу, спрятал её в замшевый кисет. Набил новую из пачки "Боркумского утеса". Поворошил кочергой догоравшие бумаги. Пламя вспыхнуло ярче.
   - Мне действительно легко советовать, - сказал он. - Завтра или послезавтра я начинаю крупномасштабное побоище тех, кто восстает против власти Круга в "Бамбуковом саду". Уничтожение. Начнет пресса. Теперь без неё не обходятся. Напустим информационного дыма. Расправы свалим на мелких бандитов.
   - Я звонил Барбаре, - неуверенно сказал Клео.
   - Барбаре? Барбаре Чунг?
   - Что ты так взвился? Договорился встретиться, снабжу её материалами. Я тоже, как и ты, подумывал о прессе.
   По акватории порта хлестанул прожекторный луч и тут же погас. Кому-то придется платить приличный штраф, подумал Бруно. Промашки вахтенных в сингапурском порту не сходили даром.
   - Почтенный Лин Цзяо пятьдесят лет назад присвоил ценности, - сказал Бруно, стараясь придать голосу теплоту. - Кому-то стало известно, где он доживает дни. И вот налет, чтобы вырвать из слабеющих рук богатство, которое эти руки, некогда молодые и сильные, тоже отняли у кого-то. Это цикл, Клео. Молодость и устремленность, старость и смерть... Вот так, друг.
   - Цикл должен быть прерван!
   - Считай дело решенным, - сказал, незаметно усмехнувшись, Бруно. Хочешь что-нибудь выпить?
   - Нет, друг...
   Клео рассмеялся. Искренне, а потому горько.
   Бруно ощутил, каким страшным бывает предчувствие разгрома.
   - У нас, у китайцев, считается, что число драконов, живущих в мире, неизменно, - сказал Клео. - Всякий дракон вечен...
   - Это ты к чему?
   - Большие богатства подобны драконам. Человек не в силах изменить их предназначение... Добытое отцом может оказаться утраченным. Отец взял его как часть чужого богатства. Приумноженное мною, оно сделалось, как написала эта способная чертовка Чунг, деньгами с надвинутой на глаза шляпой. Впрочем, твои деньги тоже такие... Закон их не защитит. Деньги уйдут от нас. Драконы своего не отдадут.
   - У тебя просто шок, Клео. От усталости, не от страха... И вот что...
   Бруно догадался, как можно повлиять на китайца.
   - Скажи-ка, друг, драконы меняют кожу?
   - Кожу?
   - Ну, да, как змеи.
   - Как змеи? Не знаю... Дракон имеет чешую. Это я знаю. А вот меняет ли кожу...
   - Что ж, пусть дракон имеет чешую... Клео, друг мой, если мы хотим, чтобы наши деньги стали богатством, стали большим и настоящим, открытым, законным и известным, как ты определил, драконом... нам нужно сменить кожу! Видел, как это делает змея?
   - Нет, кажется... Нет.
   Бруно видел. Ввинчиваясь меж двух камней, мучительно содрогаясь, розоватая, словно кость в изломе, гадина сдирала шелушившееся обветшавшее одеяние. На расстоянии вытянутой руки от затаившегося в засаде легионера Бруно Лябасти. Пронзительный, похожий на лай вопль обезьян несся из зарослей. Безошибочный сигнал о приближении противника...
   - Да и неважно, - сказал Бруно. - Дракон это делает, может, как-то иначе. Но я уверен - делает!
   - Ты говоришь загадками, Бруно...
   - Тогда приготовься выслушать отгадку... Помнишь, я звонил тебе из гостиницы "Шангри-Ла" на Пенанге в Малайзии, куда якобы увязался за одной "леди четырех сезонов"?
   - После последнего собрания Круга?
   После последнего собрания Круга...
   Глава четвертая
   ИЗУМРУДНЫЙ ХОЛМ
   1
   Капот старенькой "тойоты" обдала рыжая волна. Накатившая следом достала ещё выше, усеяв лобовое стекло оспинами грязи. Волны гнал встречный автобус. По затопленному наводнением бангкокскому проспекту Плоенчит бампер в бампер ползли автомобили с зажженными фарами, и у некоторых фары светили из-под воды. Мотоциклисты плескались в потоке, лягая стартеры захлебнувшихся движков. Илистая жижа с ошметками помоев затекала в лавочки и конторы. На перекрестке, где вода стояла по грудь, предприимчивые ребята переправляли пешеходов в плоскодонке с подвесным мотором.
   А дождь шел и шел.
   - Такая картина - каждые три-четыре года в это время, - сказал Севастьянову сидевший за рулем "тойоты" Шемякин.
   Так совпало, что журналист вылетал в Сингапур тем же рейсом. Консул Дроздов свел их, и Шемякин заехал в гостиницу за Севастьяновым, чтобы вместе отправиться в аэропорт. По пути предстояло завернуть в посольство, где Шемякин оставлял "тойоту", когда улетал из Бангкока.
   Насколько Севастьянов понял из разговоров на ужине у Павла и Клавы Немчины, куда он был приглашен вместе с Дроздовым, мужик со странным именем Бэзил ломал в этих краях третью пятилетку, причем на самых невероятных ролях. Гнил в ханойских склепах под американскими бомбами. Вслед за первым танком въехал в захваченный красными Сайгон. Просочился в Пномпень к Пол Поту, где копал себе могилу перед расстрелом. Ночевал у пограничников заставы, через которую утром прошел главный удар китайцев в глубь Вьетнама. Не позднее чем за неделю предсказывал смены правительств в Бангкоке... Говорили об эмигрантском происхождении Шемякина и его службе в Иностранном Легионе. Но говорили как-то неопределенно и снисходительно, потому что годы шли и шли, а карьера у этого человека, ставшего теперь журналистом, все не шла и не шла. Даже медали не удостоился, между тем во Вьетнаме они полагались даже уборщицам.
   - Так и сопреет в тропиках, - сказал про Шемякина Дроздов. - За мытарства могли бы перевести... ну, хоть в Португалию.
   И, закинув огромные ручищи на загривок, консул мечтательно, явно имея в виду себя, протянул:
   - Эх... Лиссабон! Алентежу!
   Клава приготовила "океанский стол" - креветки, лангусты, крабы, устрицы... Расстаралась для Дроздова и приезжего, лицо которого, как она сказала, было ей знакомо. Вероятно, встречались, поскольку банк Севастьянова находился рядом с МИДом, на Смоленской-Сенной.
   - Вот ведь, насколько могу судить, - сказал Дроздов, когда они продолжили перемывать кости журналисту, - и пишет интересно, при этом не загибает, про связи не говорю... и с местными ладит, а это очень нелегко, сам знаю, он же ладит и знает от них много... тем не менее собственная газета, да и вообще Москва его не жалуют... Не любят. Что-то простить или забыть то ли не могут, то ли боятся. А местные, наоборот, почитают. Отчего так? Кто у заграничных хорош, дома - негож...
   - Начальству виднее, - сказал Севастьянов.
   - Журналистика представляется мне областью занятий, - назидательно вставил муж Клавы, - где характеристики специалистов вообще затруднительны. Вообразите! Я попросил этого Шемякина задать некий специальный вопрос на пресс-конференции. Мне как раз нужно было подготовить одну справку... И что он мне ответил? Я, говорит, старик... так и сказал - старик... если бью лису, то на царскую шубу... Что он имел в виду? Во-первых, я намного моложе, значит не старик для него, во-вторых, я первый секретарь посольства и в Москве его в упор не увижу. Точно известно, что у него никаких связей в России нет. Он вообще не москвич, из Кимр... И прошлое имеет подмоченное. В молодости он подвизался наемником в Африке и ещё где-то здесь, в Юго-Восточной Азии, это не домыслы, это правда!
   "Он глуп, - подумал Севастьянов про Немчину, стараясь не встречаться глазами с Клавой. - И говорит в расчете на консула. Доносит по-мелкому. Царскую шубу приплел..."
   - Вот в армии, - сказал Дроздов. - Там сложные характеристики вообще неуместны. Офицер или сержант считается толковым, усердным, подтянутым. Бывает наоборот... Увалень, лодырь. Людей, с точки зрения управленческого аппарата, следовало бы делить на типы с заранее подогнанными к ним формулировками. Верно?
   - И тогда не будет необходимости разводить канитель в личном деле, заметил Севастьянов. - Достаточно указать гриф для данного типа, и все. А то ещё вытатуировать его вместе с личным номером на запястье... Сбережем уйму времени и бумаги.
   - И для определенных грифов предусмотреть введение телесных наказаний, - подхватила Клава. - Вообще, профилактическую порку в кабинете у руководства.
   Все рассмеялись.
   А Севастьянова охватил малодушный страх, почти паника, хотя он силился улыбаться. Как получилось, что он оказался в этой компании? Нынешняя жизнь, в которой Севастьянов дошел до обедов у мужа любовницы и тупой покорности в деле Петракова, опустился до бесчестья и трусости, вдруг представилась ему безысходно испоганенной. Хуже некуда. Хуже, чем у этого злосчастного Шемякина, личности, видно, настолько жалкой, что, когда говорить не о чем, моют ему кости, словно бы разговаривают о пустяках вроде погоды...
   Злосчастная личность, ловко объехав заглохшее такси и вписавшись в поворот, хмуро поинтересовалась:
   - А вы с какими учреждениями тут имеете дело? Дроздов рассказал мне захватывающую историю про ваши финансовые дела. Правда, в общих словах...