Скворцов Валериан. Сингапурский квартет

   По дороге к "тойоте-крессиде" Дроздов спел про прекрасную маркизу, у которой все хорошо за исключением пустяка. В журналисте он, кажется, не ошибся. Где это сказано: судьба человека - его характер?
   Шемякин же подумал, что всю жизнь обречен, наверное, ошибаться в людях из казенных спецконтор. В сущности, Ефим Шлайн подставляет Севастьянова: с его помощью в московском холдинге он выявит и приберет к рукам "крота", а как его финансовый самурай выпутается после этого из свалки с сингапурскими гангстерищами, ему наплевать. Как наплевать на это и Дроздову, который ради Севастьянова не шевельнет и пальцем.
   Бэзил выкатил во двор "тойоту", оставленную в посольском гараже перед отъездом в Сингапур и Джакарту.
   - На обед к завканцу поеду на своей, чтобы потом сразу к себе, сказал он Дроздову.
   Захлопнув дверцу, Шемякин аккуратно переложил купюры из конверта, полученного от Немчин, в бумажник. Уже воткнув ключ зажигания в замок, он вдруг спохватился и вытащил деньги обратно.
   Глаз верно подметил: номера новеньких сотенных шли по порядку, начиная с AВ00869953H. Тонкую пачку перетягивала резинка поверх обрывка банковской бандероли с надписью "RNBNY 6th Floor Jardine House Central Hong Kong".
   Глубоко сунув руку до дна репортерской сумки, Бэзил нащупал молнию потайного кармана, расстегнул её и вытянул пакет с пачкой долларов, полученной от Шлайна осенью прошлого года в Голицыно. Сорвал клейкий скотч, обнажил пачку. Бандероль идентичная - "RNBNY 6th Floor Jardine House Central Hong Kong". Он оттянул последнюю купюру. Номер был AB00869954H. Немчина сказал, что возвращает те же купюры, которые привез Севастьянов, и в том же конверте. Поверх конверта значилось: "Л. Семейных, Москва".
   Иначе говоря, он, Бэзил, получил свою пачку наличными следом за той, которая была выдана Людвигом Семейных. И из того же источника. То есть, и там и там - Шлайн.
   А что ему поведал Севастьянов о Людвиге Семейных за пивом в кафе-саду сингапурской гостиницы "Кэйрнхилл"?
   В центральной картотеке генштаба таиландской армии, в двухэтажном здании начала века, выходящем фасадом на Королевскую площадь с конной статуей монарха, капитан Супичай заполнял чистый бланк со знаком Гаруды и грифом "Директорат объединенных разведок, совершенно секретно, ограниченный допуск". В графе "Имена агента" запись сделал на тайском, английском и русском. При этом пришлось по телефону консультироваться с переводчиком о правописании непривычно звучавшей фамилии - Севастьянов.
   Капитан не сомневался: бизнесмен - агент внешней разведки, интерес Дроздова к слежке за этим человеком повышенный.
   В графе "Область интересов" Супичай написал: "Выявление через банковские и финансовые связи сосредоточения средств наркобизнеса".
   4
   Севастьянова, с которым Эфраим Марголин выходил на контакт в высоком холле "Династии", ожидала плачевная участь. Адвокат испытывал патологическую ненависть ко всем, кто приезжал из России. Все второсортное, включая людей, вызывало в нем отвращение, а деградирующий народ, кичащийся вопреки своей никчемности численностью, просторами и ракетами, - не просто отвращение, а острую ненависть.
   Тиковое панно в холле гостиницы скрывало голый кирпич в той части стены, на которую подрядчику не хватило мрамора. Материал, завезенный по особому решению беспошлинно, ушел на сторону. Марголин это знал. Он вообще знал в Сингапуре многое, если не все.
   Резная картина изображала гнавшегося за Буддой вооруженного ножом разбойника, на счету которого числились сотни погубленных душ. Достигший блаженства не убегал и не скрывался, шел себе и шел своей дорогой. Злодей же, как ни прыгал, ни бежал, отставал...
   Вечный круг погонь и добыч, в котором смертен лишь человек. Но такой вывод делал лично Марголин. Согласно Будде, всякий землянин после кончины лишь перевоплощается, душа переселяется дальше.
   Юрист прикидывал, по чьи души явились два агента безопасности, вырядившиеся с утра в смокинги? Скорее, болтаются в холле, оберегая бриллианты и изумруды постояльцев от краж, детей постояльцев - от похищений, политиков - от террористов. В это время в гостиницу вошел Севастьянов. На русском были дешевые брюки и рубашка из местного универмага "Метро". Агенты приметили бедняка, пошли на сближение...
   Эфраим Марголин стремительно подошел к бухгалтеру.
   - Это просто отлично, господин Севастьянов! Просто отлично!
   - Вы Эфраим Марголин? - спросил русский бесцветным голосом. Взгляд его казался тяжелым.
   - Совершенно верно... Я Марголин, доверенный двух известных вам лиц. Пройдемте на автостоянку, пожалуйста...
   Русский молчал, шел медленно, усаживался в кресле предоставленного Бруно Лябасти "ситроена" обстоятельно, возился с ремнем безопасности, будто перед дальней дорогой. Севастьянов покосился на радиотелефон под панелью приборов, на педали и рулевую колонку.
   "Неужели успел напиться, свинья, как они это делают для храбрости?" злобно прикидывал юрист, пытаясь понять причину заторможенности бухгалтера.
   - Автоматическая коробка передач? - спросил Севастьянов.
   - Конечно, конечно... Прекрасный автомобиль! Советую присмотреться на будущее... Но это мелочи. Скажите-ка мне лучше сразу, по дружески, не стесняясь... Мне ведь можно. Я только посредник, человек конкретной мысли... Какой чек вы предпочитаете, господин Севастьянов?
   Вопрос остался без внимания.
   Эфраим Марголин покосился на колпачок шариковой ручки в кармашке дешевой рубашки русского. Не передающее ли это устройство? Всякий русский мог добровольно служить агентом разведки, которая пользуется всеми методами, в том числе и подслушиванием. Марголин себя не чувствовал себя в чем-либо виноватым перед таинственной русской разведкой, но, впрочем, кто знает? Жена однажды высказала мнение, что за ту манеру, в которой он защищал Доуви на суде, то есть сваливая случившееся на российскую разведку, его могли "и покарать".
   - Мы едем сейчас в гостиницу "Пенинсула", - сказал он. - Пообедаем в клубе и одновременно обсудим некоторые технические параметры разговора по существу, который состоится немного позже. Тут одно лицо устраивает воскресную вечернюю прогулку на моторной яхте вдоль островов... Вы располагаете неограниченным временем, господин Севастьянов? Не так ли? Не обязательно ночевать в представительстве? Не так ли?
   - Я располагаю временем, господин Марголин, - сказал бухгалтер с самоуверенностью напыщенного дурака. Он становился невыносим. В конце концов, марголинские гонорары составляли столько, сколько этому начинающему шантажисту не заработать на своей московской должности за всю жизнь.
   - Вы не ответили на вопрос о чеке, - напомнил он.
   "Ситроен" притормозил перед красным светофором у торгового центра Фунань, напротив которого серо-белая громада бывшего британского комиссариата, превращенного в полицейский арсенал, напомнила Марголину о русских наемниках, служивших в Сингапуре помощниками констеблей вперемежку с китайцами. Вот уж где место и этому, напыщенному...
   - Я отвечу, - сказал Севастьянов. - Я хочу чек бангкокского отделения "Бэнк оф Америка".
   - Итак, чек из "Бэнк оф Америка", бангкокское отделение, на сумму один миллион двести пятьдесят тысяч сингапурских долларов.
   - Вы сказали, господин Марголин, что уполномочены обсуждать технические параметры договоренности. А сумма относится к существу сделки, не так ли? Для меня это наисущественнейший вопрос. Вы это понимаете, конечно?
   Резко сворачивая в сторону "Пенинсулы", Марголин признал справедливость замечания. Предложил:
   - Мне лично представляется более удобным чек Индо-Австралийского банка. Что же касается отделения, то у этого банка оно есть и в Бангкоке...
   - Нет. Чек "Бэнк оф Америка". Это чистый банк. Индо-Австралийский, я знаю, - обычная стиральная машина.
   Марголин постарался не забарабанить пальцами по рулю. Выдержал паузу. Разделяя слова, многозначительно сказал:
   - Миллион двести пятьдесят тысяч могут превратиться в двести пятьдесят тысяч и потом совсем в ничто, господин Севастьянов, если ваша несговорчивость останется столь непоколебимой.
   Севастьянов полуобернулся. Нет, пьяным он не казался. Угрожающим, скорее.
   - Господин Марголин, я не намерен именно с вами обсуждать размер суммы, которую хочу получить. Кажется, мы об этом условились... Из какого банка чек, также не относится к технической стороне дела. Вам определенно говорю одно - я согласен на чек, согласен на получение суммы... Кажется, что ещё говорить?
   Бухгалтер изматывал юриста молчанием.
   Тогда Марголин развил перед ним теорию, выдвинутую ещё в 1926 году бежавшим из Совдепии экономистом Николаем Кондратьевым, автором известного труда "Длинные волны циклов занятости". Первый подъем в мировом хозяйстве пришелся, согласно Кондратьеву, на 1850 год. Потом в 1874 году начался спад, продлившийся до конца века, а затем снова пошла волна подъема занятости до 1913-го...
   Варвар вдруг проявил интерес, сообщив, что и в его стране предпочитают соизмерять статистические данные с 1913 годом. Разумно рассудил, что видит аналогии кондратьевским выкладкам в послевоенный период. Вдруг спросил, как Марголин относится к закрытию Соединенными Штатами в 1971 году "золотого окна", то есть к введению запрета на частные продажи золота за границу?
   Эфраим Марголин истолковывал свое нарастающее раздражение тремя причинами. В конце концов, само их выяснение помогало ему сохранять необходимую сдержанность в отношении идиота... Во-первых, сам юрист одел пиджак и повязал галстук-бабочку в розоватых тонах. Севастьянов же удосужился явиться в обличье дешевого туриста, да еще, как разглядел Марголин, в брезентовых ботинках. Во-вторых, русский проявил себя до неприличия жадным и прямолинейным, туповато скучным собеседником. И в-третьих, он явно не отдавал себе отчета, какого масштаба дело обсуждается, с какими фигурами он ведет игру, а это могло обернуться прямым риском для самого Марголина, если бухгалтер вдруг сделается неуправляемым.
   Эфраим Марголин чувствовал себя в роли председателя крупного банка, вынужденного просить взаймы десять центов.
   - В чем заключался ваш конкретный интерес, господин Севастьянов, когда вы работали здесь, в Сингапуре, в группе Петракова? - спросил Марголин, когда они уже сидели за столиком в клубе.
   - Ух, - простовато отреагировал русский. - Трудно теперь вспомнить... В общем, помнится, внимательно следил за нефтедолларами.
   - За чем внимательно следили?
   - За нефтедолларами...
   Ел он по-американски. Растаскал венский шницель на куски, перемешал их с брюссельской капустой, переложил вилку в правую руку и принялся жевать все подряд. К пиву не притрагивался, и эта примитивная осторожность позабавила Эфраима. Он развязал галстук-бабочку, сунул в карман пиджака.
   - Вы не могли бы, господин Севастьянов, подробнее сказать об этих нефтедолларах... Ну, за которыми вы внимательно следили...
   - Могу, отчего же... Скажем, к торговцу нефти где-нибудь в Кувейте является банкир и предлагает выгодно поместить его деньги. Самое выгодное, это ясно, - дать взаймы не частному лицу, а государству. Как известно, государства, сколько бы ни должали, не разоряются...
   - Потому и не разоряются, что ни одно государство никогда ещё не возвращало своих долгов полностью, - сказал Марголин. Соображения варвара поражали примитивной простотой и свежестью. Им хотелось вторить.
   - Значит, не разорятся и банки, которым они должны... Посмотрите-ка, что это за корпорации! "Сити-бэнк", "Чейз Манхэттен", "Бэнк оф Америка", "Ферст Интерстейт", "Морган Гэрэнти", "Ллойдс"... Кто еще? Непотопляемые линкоры мировых финансов. И знаете, чем руководствуются правления этих гигантов?
   - Чем руководствуются правления этих гигантов? - машинально повторил вопрос Марголин.
   - Жадностью, господин Марголин. Самой примитивной и животной.
   - Это смешно, знаете... Огромный механизм учета интересов и управления...
   - И все-таки жадность. Как финансист, я знаю, что половину прибылей каждый из гигантских банков набирает по крохам за границей, в том числе и в этом городе, буквально на сотых долях процента от предоставляемых кредитов... А ведь ещё десять лет назад ни один из них не брался за такие мелочные операции. Я-то уж знаю.
   - Вы, что же, иначе распорядились бы большими деньгами, окажись они в ваших руках?
   - Это иное... Когда вы станете клиентом моего банка, господин Марголин, тогда я буду давать вам советы... Информация в наши дни - самая дорогая штуковина... Что же, подадут нам кофе?
   Русский оборвал финансовые мечтания так, будто сидел с незнакомцем за кружкой бочкового в забегаловке возле Сим-Лим-сквер, а не в клубном ресторане "Пенинсулы".
   Марголин кивнул старшему официанту, следившему за необычной парой возможно, что и из соображений её возможного исчезновения без оплаты счета.
   - Два каппучини, - сказал юрист.
   - Слушаюсь, сэр, - сказал официант, вышколенно пятясь от клиентов, один из которых совершенно не вызывал доверия из-за своей одежды.
   Севастьянов, как показалось Марголину, беспричинно хохотнул и спросил:
   - Куда девались менялы с улиц этого города, господин Марголин? Их заменили банкиры. Куда денутся потом банкиры? Они станут главами правительств. Так что ублажайте вашего банкира, господин Марголин, если он у вас имеется, ставьте ему выпивку почаще, располагайте к себе, завоевывайте его дружбу. Взгляните правде в глаза! Мир денег ужасно усложнился, и без специалистов не обойтись... Доверьтесь им. Они сами решат, куда вкладывать ваши деньги - в пивной завод на Таити, в свинобойни в Шанхае, в автостраду на Галапагосских островах или в государственные облигации в России... Какая вам-то разница?
   - Ваш кофе, господа, - сказал официант.
   - Нам не скоро на пристань? - спросил Севастьянов. - Хочется посмаковать каппучини...
   - Вполне успеем, - сказал Марголин, посмотрев на настенные электронные часы. Он пользовался карманными, но ему не хотелось доставать эту исключительную вещь при варваре, чтобы не напороться на новую порцию дурацких вопросов и рассуждений.
   - Обратите внимание, господин Марголин, - сказал Севастьянов. - Мы потратили два с лишним часа в компании друг друга, в компании, которая одинаково не лучшая для каждого из нас, а вперед ни шагу. Согласитесь, я вправе начать сомневаться в серьезности предложения господина Сурапато, да и нашей с вами встречи.
   За последние пятнадцать лет своей юридической деятельности Эфраим Марголин лишь однажды испытал горечь поражения - на судебном разбирательстве дела Амоса Доуви или Ли Тео Ленга, хотя немыслимый по изобретательности довод в пользу подзащитного - о том, что он жертва происков русской разведки, - принес ему почти славу. Техасский и гонконгский суды отнеслись к его аргументам несерьезно... Если удастся купить этого русского, реванш состоится. Дело предстанет как внутреннее воровство, как нечто, случившееся в недрах их, русской системы. Будет оборвана нить, которую аудиторский совет все тянет и тянет, чтобы добраться в конце концов до Бруно Лябасти.
   - Я не откликнулся на ваше желание получить чек "Бэнк оф Америка", господин Севастьянов, потому, что в глубине души был согласен с вами... Мне понадобилось время, чтобы поразмышлять о том, как с этим сработаются интересы стороны, которую я представляю. И только... Считайте, что ваше пожелание принято полностью.
   "Зажарил вас старикашка Ли, - подумал Севастьянов. - Крючок с наживкой вы сожрали. Теперь бы не сплоховать, когда вместе с крючком я потащу ваши воровские кишки".
   Эфраим Марголин доверял инстинкту. Поведение Севастьянова не вдохновляло. Вот именно - не вдохновляло на доведение до конца того, что было начато в этот день. Была и другая вводная, отравлявшая существование, даже вызывавшая страх. Внезапная необъяснимая смерть отца Клео Сурапато, бывшего депутата Лин Цзяо. Уход старика из жизни очищал состояние, переходившее к Клео, от прошлого, перечеркивал путь, которым оно наживалось. Отцовское наследство становились "голубой крови". Если бы только не грязные ручищи Бруно, загребающие это наследство прямо на глазах. Но кто-то могущественнее Бруно выталкивал деньги покойного Лин Цзяо из рук Клео Сурапато, а это могло означать последующий уход из жизни и самого Клео, и стоявшего за ним Бруно Лябасти.
   Несколько недель назад водитель Клео в присутствии Марголина докладывал хозяину о совещании в гостинице "Мандарин" высоких чинов полиции, армии, юстиции, аудиторского совета и представителей крупных компаний, на котором обсуждались вопросы чистки финансового бизнеса от организованной преступности. Подробности остались неизвестными, поскольку водитель говорил лишь с шоферами, привозившими хозяев на совещание. Но и так было ясно, что конъюнктура для севастьяновских претензий создавалась подходящая.
   - Я испытываю к вам растущие симпатии, господин Севастьянов, - сказал юрист в дверях гостиницы.
   Швейцар в кирпичного цвета сюртуке и черном цилиндре сказал в микрофон:
   - Голубой "ситроен" к дверям!
   Эфраим Марголин открыл дверцу для русского и только потом, обежав капот, принял руль у перегонщика.
   Он разгадал игру бухгалтера! Русский рассчитывает взять все сто восемнадцать миллионов, с которыми и в Америке его примут с распростертыми объятиями. Марголин готов к его услугам! Собственно, позиция адвоката тем и хороша, что она больше ничья.
   Бруно Лябасти, обладатель полумиллиарда долларов, словно бродяга валялся в одежде в боцманской каютке моторной яхты "Ветер с Востока", снятой на два дня.
   В квадратном иллюминаторе, выходившем на мангровые заросли, поднимались и опускались сероватые облака. Яхту слегка валяло на зыби. Наверное, вот так же в дни после больших побед, достававшихся кровью, отлеживались капитаны пиратских фрегатов и бригов, приткнувшись на мелководье у островов Пряностей, как называли когда-то здешние края. В череде тихих дней залечивались раны, крепла надежда на благополучную доставку захваченных сокровищ к родным берегам.
   О каком береге мечтать Бруно?
   Он поднялся с узкой койки, потоптался в носках на коврике. Хотелось походить подольше, размяться основательней.
   Предстоял решающий ход в игре с этим Севастьяновым. Монетка подброшена. Какой стороной она упадет?..
   Непогашенных долгов не оставалось. Сын устроен и обеспечен. Рене состарится независимой...
   Остается любовь, бесплотная любовь, единственное, чем одарила судьба в конце жизненного пути. Как поведет себя Барбара с этим русским?
   И только поэтому легко уходить из жизни?
   Усилием воли Бруно заставил себя думать по-немецки.
   Он расстался с именем и родиной, с женой и благими надеждами, не состоялась любовь, обложен, как волк. Смерть, которую ему предлагает старикашка Ли, вызревала в нем самом, и именно с того дня, когда после проигранной войны на берлинской окраине исчез Дитер Пфлаум и появился Бруно Лябасти.
   В иллюминаторе серая кисея мороси уходила в море, сливалась с волнами. Остров Сентоза исчез.
   Зазвонил телефон. Рутер сообщил:
   - Сэр, Марголин и русский выехали из "Пенинсулы". На переправе будут через несколько минут.
   - Что за вид у Эфраима? Довольный?
   - Сияющий, сэр.
   - Спасибо, Рутер. Теперь выезжай сюда, переправляйся катером. Займешься приемом гостей. Я что-то неважносебя почувствовал. Перебрался из большой каюты в кубрик. Попытаюсь часок отлежаться. Начинайте чаепитие, и после этого запускай девушек... Русским я займусь лично.
   Бруно открыл записную книжку.
   После демобилизации и получения французского паспорта он имел дело с огромными суммами, которые либо присваивал, либо защищал. Он мог бы сказать, что шестизначные цифры стали его окружающей средой.
   Сколько же оставить заправилам Круга?
   - Да ничего не оставлю, - пробормотал он по-немецки. - Если деньгам суждено быть отстиранными моей смертью, я имею незыблемое право оставить все Жоффруа...
   Он вспомнил про сто восемнадцать миллионов, на которые претендует Севастьянов.
   Русский примет взятку?
   Внутренний голос говорил: нет, он потребует все сто восемнадцать.
   В таком варианте бернский кодированный счет точно "поплывет". С него придется перегонять в какой-то иной банк сто восемнадцать миллионов, возвращать их Севастьянову чеком или другим путем. Деньги, побывавшие в преисподней Круга, выскочат на белый свет, да в каком количестве! Но лишь в одном случае. Если русский вернет их своему банку.
   Пусть возьмет деньги...
   Клео Сурапато украл деньги у Петракова. У Клео украл он, Бруно. А Севастьянов ничего не украл, но получит все.
   Он представил, как Севастьянов, подобно Дитеру Пфлауму, начнет иную жизнь, с другим именем и в другой стране. Интересно, останется ли у него в России кто-нибудь из близких? Кажется, у него есть жена, зовут Ольга... Он всегда считал, что это французское имя...
   Дождливый и пасмурный вечер, плохое самочувствие, изболевшаяся из-за Барбары душа... Других причин унынию нет.
   Севастьянов, дитя материальных лишений и бесконечных лесных пространств, где запрятаны ракеты с атомными боеголовками и лучшие в мире танки, должен быть романтичен до наивности. Должен.
   Девушка, которая проскользнет в каюту, отведенную для Севастьянова, и прошепчет "Я твой десерт", будет источать аромат тех же духов, которыми пользуется русская леди, побывавшая в его номере в "Амбассадоре". Он примет взятку в миллион двести пятьдесят тысяч сингапурских долларов. Или оставит себе сто восемнадцать миллионов американских долларов. И судебное слушание о банкротстве Ли Тео Ленга, бывшего партнера "Ассошиэйтед мерчант бэнк", проскочит незамеченным.
   Снова зазвонил телефон.
   - Это Марголин, господин Лябасти.
   - Как обстоят наши дела?
   - Складывается впечатление, что он твердо хочет все. Настаивает также на платеже через бангкокское отделение "Бэнк оф Америка". Думаю, потому, что сразу с яхты намерен отправиться в Бангкок, не возвращаясь к своим в представительство.
   - Хорошо. Пусть будет этот банк... Проводите его в кормовой салон, развлеките несколько минут. Я иду... И секунду... Свяжитесь с Джеффри Пиватски. Он полетит с Севастьяновым в Бангкок первым же утренним. Эскорт не повредит ни парню, ни нам. Спасибо, Эфраим.
   Бруно вдавил кнопку памяти телефона.
   - Слушаю, сэр, - ответил на вызов Рутер.
   - Развлекаетесь?
   - Гости разогреваются, сэр.
   - Паспорт для русского, Рутер, желательно нейтральной национальности, к рассвету. Качество проверит лично Пиватски... Не исключено, что их консул явится в полицию с сообщением об исчезновении сотрудника представительства уже через несколько часов. Думаю, они не будут ждать до утра... Поэтому никаких шероховатостей в Чанги перед отлетом. Спасибо, Рутер.
   В полуосвещенном зале прибытия аэропорта Шереметьево-2 у транспортера получения багажа Бэзил Шемякин был единственным пассажиром, покинувшим в Москве самолет, который следовал рейсом Бангкок - Бомбей - Москва Копенгаген. Настенные часы показывали три пятнадцать утра.
   Таможенник, ткнув печатью в декларацию, не взглянул ни на Шемякина, ни на паспорт.
   Шоссе, уходившее в сторону "ленинградки", перекрывали клочки сероватого тумана. Пахло хвоей.
   От таксеров отбою не было. Транспортная мафия окончательно победила в Шереметьево и установила в ценах полный беспредел. Дорога до Неглинного переулка обошлась Шемякину в сто баксов, и то пришлось торговаться...
   Дождавшись утра, он поехал в шашлычную у метро "Баррикадная", где готовили только из свежего мяса. Полстакана коньяку ему хватило, чтобы перестать думать о том, что Ефим Шлайн замешан в теневой игре заодно с "кротом" в финансовом холдинге "Евразия", что он использовал его, Шемякина, для проверки надежности своего прикрытия, и ещё о том, что Севастьянову ничего не удастся сделать.
   Дома он спал до шести вечера. В редакции в день приезда его не ждали. Да ему и наплевать было на редакцию.
   В семь тридцать Бэзил вышел из метро "Киевская" и долго искал нужный дом на Украинском бульваре. Цифровой порядок домов обрывался и вдруг возобновлялся по другую сторону длинного сквера.
   Перед стальной дверью подъезда пришлось потоптаться. Севастьянов не знал кода. Выручила сморщенная старушка в давным-давно не виданных фетровых ботах, со злющей собачкой под мышкой. В лифте собачка скалилась, а старушка посматривала подозрительно и, выйдя двумя этажами раньше, кажется, стояла на площадке, прислушиваясь, в какую квартиру будет звонить чужак.
   Обитая дерматином дверь открывалась, к удивлению, не внутрь, а наружу, и из-за неё появился небольшого роста человек с круглым, гладко выбритым лицом. Бровки его поднялись, когда Бэзил сказал, что привез конверт от Немчин, с которыми судьба свела его в Бангкоке, и ещё с приветом от Севастьянова в Сингапуре.
   - Вы ведь Людвиг Семейных? - спросил Бэзил.
   - Я Семейных и чрезвычайно рад вестям от Немчин и Севастьянова! Их друзья - мои друзья! Ну как они там, мои родные человечки? Да вы входите, входите...
   При пожатии ладонь Семейных напоминала дохлую рыбу.
   Заставив сменить туфли на пушистые клетчатые шлепанцы с помпонами, он провел Шемякина в комнату. На диване, поджав под ворсистый плед ноги, сидела некая особа. Ее волосы были стянуты на затылке в тугой жидкий пучочек. Протянув кончики сухих пальцев с массивными серебряными кольцами, особа сказала:
   - Я Марина Владленовна.
   - Ответственный сотрудник секретариата нашего генерального, - пояснил Семейных. - Большой друг...