Скворцов Валериан. Сингапурский квартет

   Ручей, впадающий в Волгу, промерз до дна и провалился. Льдины, разламываясь, сползали с крутого берега на завалившийся боком отбуксированный зимовать на мелководье бакен.
   Оставив Олю на берегу, Севастьянов спустился к ручью и вышел на Волгу. Ввинчивая бур второй раз, расстегнул куртку. В первой лунке уже стыли три поплавка. Жена крикнула с берега:
   - Лева, там камни подо льдом, рыбы не будет!
   И вдруг Севастьянов подумал: кто я такой в этой стране? Человек с чужим именем. С присвоенными документами. В обличье бухгалтера, бухгалтера и рыболова-спортсмена. Только с Олей мне хорошо, она - моя защита, моя надежная пристань, моя любовь... Единственное неподдельное в нынешнем моем существовании. Как чудовищно менять это на дикую примерку привязанностей чьей-то непутевой матери!
   Он собрал удочки, подхватил бур, полез по ледяному косогору.
   Когда растапливали березовыми дровами камин в даче Петракова, Оля сказала, чтобы Лева не очень-то изводил энергетические запасы старика...
   Петраков любил Олю. Теперь Петракова не стало. И Волги не будет. И в Сингапур ему ехать на должность бухгалтера, почти что счетовода, без права самостоятельной работы, тоже одному. Оля оставалась на несколько месяцев.
   За окном электрички проскочила надпись "Крюково". В немытом стекле больше не отражались лица пассажиров. Рассвело.
   Севастьянов подумал, что теперь, когда на работе с ним определились, следовало бы уведомить своего оператора о командировке в Сингапур.
   2
   Подпихнув под спину пуховые подушки и набросив на ноги край перины, Джеффри возлежал на широченной кровати номера-люкс в гостинице "Шератон" возле франкфуртского аэропорта. Улыбаясь, он читал на розоватом листочке с наивным зайчиком, обнимавшим зайчиху в верхнем левом углу:
   "...в старые времена, Джефф, если человек приходил и говорил, что у него есть тысяча долларов, ты мог настоять, чтобы он их предъявил. Ты мог пересчитать зеленые бумажки или металлические кругляки. Или, если речь шла о закладе, ты мог поехать и посмотреть землю этого человека, постоять у ограды ранчо, пересчитать коров, на худой конец. На совсем уж худой конец, Джефф, ты мог испытующе заглянуть в открытое честное лицо ковбоя и просто-напросто попросить, чтобы он предъявил какую-нибудь правительственную бумажку, из которой явствовало бы, что перед тобой действительно Беделл Смит или Смит Беделл. Теперь - иначе. Состоятельность человека подтверждается бликом на экране, который посылает разжиревший от информации компьютер. Этому экрану не нужно показывать особую бумажку в подтверждение того, что на таком-то счету в таком-то банке имеется столько-то деньжат. Ткни в несколько клавиш, и бездумный работяга либо отнимет что-то от общей суммы, либо что-то к ней прибавит. Но, Джеффри! Твой компьютер не обладает главным, что необходимо иметь финансисту, инстинктом. И, кроме того, он ни за что не определит, кто из твоих клиентов достойный человек, а кто замышляет сволочную подсадку, мастером которых ты признан..."
   Ну, мастера-то в этом смысле не я, а боссы - Клео Сурапато и Бруно Лябасти, подумал Джеффри, грубые практики, вульгарные жулики, необузданные сластолюбцы, химики от финансов, живущие, как точно подметила Ольга, крокодильими инстинктами, основной из которых - заглатывать что попадется.
   "...Бруно недавно звонил и говорил о том, как он ошибался, отговаривая тебя от поездки в Рурский университет в этой Германии - да благословит её Господь за то, что мы в ней встретились. Оказывается, ему подвернулся журнал, в котором описывались достоинства тамошних выпускников как специалистов по методам управления. Сказал, что в смысле чутья на технический прогресс ему и Клео до тебя далеко. Тогда я спросила Бруно, как насчет прибавки за это чутье к твоему окладу или хотя бы годовой премии, и он распрощался... Я наслаждаюсь иллюзией, что ты отправился к немцам не только за их опытом, но и с затаенной целью посмотреть на места, где у нас все началось..."
   Такие вот письма получаешь от жены, подумал Джеффри. Продиктованные любовью, как утверждает Ольга, чью славянскую фамилию - Пиватски - он теперь носил. Письма Ольги оставались единственными рукописными текстами, которые ему приходилось читать в нынешней жизни.
   Для разрядки настроения Джеффри помесил воздух кулаком правой руки, не забывая, что в левой зажаты письмо и очки. Поболтал, выпростав из-под перины, ногами в красных носках. Ольгин подарок.
   Условленный стук в дверь из смежного номера раздался точно в назначенный срок - секунда в секунду.
   Джеффри открыл.
   - Господин Пиватски, - сказал юноша с такой густой черной бородой, что лицо не было никакой возможности запомнить. Только походку. Или свитер. Или прыщики на висках. - У меня складывается впечатление, что поставленная вами задача решена. Нам удалось добиться этого несколько раньше контрольного времени, но мы...
   Как все компьютерные специалисты-иностранцы, он говорил по-английски правильно, но с ужасным выговором.
   - Взглянем...
   Они прошли в соседний номер, где пятеро студентов гнездились вокруг ноутбука, который привез Джеффри, - кабель от компьютера тянулся к телефонному аппарату. Бородатый набрал на клавиатуре двенадцатизначный номер, выдерживая между цифрами долгие паузы. На экране монитора затанцевал зеленоватый паучок.
   - Вот, господин Пиватски...
   - Что ж, - сказал Джеффри, скрывая удовольствие. - Что ж, что ж и ещё раз что ж... Вы, ребята, подлежите преследованию по общей со взломщиками статье уголовного кодекса. Вы подкрались к банку компьютерной информации фирмы "Сименс" в Гамбурге. Той самой фирмы, которая обещала ящик шампанского "Лансон" всякому, кто выявит входной электронный код этого банка... Таким образом, вы удостоверились на практике, что случаи дешифровки самых сложных кодов методом ультраскоростного просчета вариантов реальны. По крайней мере, в пределах одной среднестатистической человеческой жизни. Итак, мы с вами можем брать за горло любых умников.
   - Это все-таки аморально, хотя и захватывающе, - пробормотал один из студентов.
   - Моралью обладают все. По крайней мере, изначально, - не позволяя ему развить мысль, сказал Джеффри. - Талантом же - только избранные. Не стоит жертвовать талантом ради морали. Только в этом случае приходит удача, мои юные господа!
   Вытянув шеи, университетские выпускники наблюдали, как на экран, словно подталкивая друг друга, выпрыгивают не привычные арабские, а латинские цифры. Весьма нетривиальный код. И они взломали его!
   - Потрясающе! - воскликнул бородатый. - Но мне кажется, что теперь кто-то перебивает нас... Как встречный удар! Это замечательно, господин Пиватски! Это вызов!
   Джеффри не любил восторгов. Он вообще не любил волнений, ажиотажа, эмоциональных стрессов. Чтобы погасить нервный подъем, он прочел студентам короткую лекцию о подслушивании электронного шепота компьютеров. Вопросов о моральной оценке такого рода операций больше не последовало. Джеффри особо наблюдал за бородатым. Парень представлялся находкой для Клео и Бруно.
   На сероватом экране отлились строчки. Студентам понадобилось время вникнуть в английский текст, и Джеффри рассмеялся ещё до того, как молодые немцы сообразили, в чем дело.
   "Черт тебя побери, Джеффри! И твою хакеровскую сходку тоже. Есть новости, - мерцал текст. - Позвони. Для твоего сведения передаю несколько пассажей из сегодняшней финансовой колонки "Стрейтс таймс", подписанной Барбарой Чунг. Содержание..."
   - Это послание из Сингапура на модем моего компьютера, только и всего, господа, - сказал Джеффри.
   - Мы гордились, что заграбастали кого-то, а заграбастали нас, отозвался бородатый.
   - Успокойтесь, - сказал Джеффри. - Из Сингапура нас не отлавливали. Там знают здешние номера телефонов... Сначала попробовали номер в моей комнате, а затем решили поискать здесь. Только и всего.
   Он сохранил послание в памяти машины.
   - Наша встреча завершается, коллеги. Спасибо. Каждый получит уведомление о её последствиях. Не сочтите навязчивым повторение просьбы относительно доверительного характера моего интереса к вам и вашего - ко мне. До свидания. Желаю успехов!
   Бородатый задержался у двери, покручивая ручку, как бы пробуя, нормально ли она действует. Теперь стало приметным, что брюки на нем со складкой и кремовые ботинки тщательно начищены. До глянца, отдающего глубиной. Для такого глянца требуются терпение и навык, приобретаемые только в одном месте. В казарме.
   - Господин Пиватски, - сказал он, прокашлявшись. - Мне нравится это занятие. Я считаю ваш интерес к нашему клубу хакеров большой честью. Я хотел бы заполучить у вас работу, если она такого же рода.
   - Не скрою, приятно слышать...
   Бородатый просительно смотрел из коридора, пока не закрылась дверь.
   Твои ботинки выдают тебя, подумал Джеффри. Можешь натянуть вместо черных хоть кремовые, хоть зеленые штиблеты, но надраить их ты не забудешь, потому что это вбили в тебя в военном училище, куда ты пришел, скорее всего, из деревни. Военные разведки всего мира - карьера для провинциалов. Это Джеффри усвоил крепко.
   Капитан Джеффри Пиватски, бывший летчик ВВС, крепко усвоил это очень давно - за шахматными партиями с человеком, который формально считался капелланом пультовиков, имевших допуск к пусковым ключам ракет с площадок близ Штутгарта. Джеффри и капеллана сближало отвращение ко всякого рода развлечениям. У священнослужителя оно носило, конечно, идеологический характер. А Джеффри это отвращение привила первая жена, добившаяся для него перевода из летной части в ракетные войска, модные и лучше оплачиваемые, к тому же стоявшие в Европе. Через год гарнизонной жизни он выродился в полнейшего, как тогда говорили, светского выпивоху. Он последним уходил с вечеринок, на которых непременно оказывался кто-нибудь с генеральскими погонами или обратным авиабилетом в Вашингтон. Этого хотела жена. Скука приучила Джеффри много читать - даже в постели после возлияний. Он уверился, что возбужденное состояние помогает острее переживать содержание книги.
   Постепенно Джеффри догадался, почему люди его круга сбиваются в тусовки. Они задыхались от собственной пустоты. А у некоторых, как выразился капеллан пультовиков, от страха перед одиночеством просто струится пот, но словно бы с другой стороны кожи, изнутри. Это была жизнь гарнизона ракетчиков, осажденного во времени и пространстве. Жизнь, если так можно сказать, в аквариуме. На вечеринках, теннисных кортах и полях для гольфа. Наверное, им жилось бы ещё веселее, если бы они и спать укладывались под общее одеяло в одну громадную кровать.
   Через кровать, в сущности, все и произошло. Кровать, которую Джеффри делил с женой командира полка. Эта любовь, приведшая к их браку, началась со слез. Жена командира плакала в спальне одного лейтенанта, предоставившего им приют. Отгородившись от Джеффри скомканными чужими простынями, она плакала и плакала по-настоящему, а не из сожаления, или каприза, или раздражения. Плакала от несчастья.
   - Что же это, Джефф? - сказала она, успокоившись. - Неужто больше не бывает долгих-долгих разговоров, долгих-долгих прикосновений, поцелуев, мучений - а уж потом все остальное? Ты напился, я была пьяная, ты затащил меня сюда, как продавщицу, к которой привязался в дискотеке, и вот мы протрезвляемся в этой конуре...
   Муж Ольги, безупречный профессионал, жесткий, справедливый и хитрый, манипулировал подчиненными ради служебных целей. Джеффри он держал крепко. В послужном списке капитана значилась драка в баре офицерского клуба. Драка из-за Ольги, когда кто-то произнес двусмысленность в её адрес. Возможно, Джеффри инстинктивно защищал не репутацию, а нечто ему самому неясное в женщине, которая не размахивала руками на ходу, не выворачивала ногу бедром вперед, не орала приятельнице в дверях насчет ста лет разлуки... Не исключено, что муж Ольги догадался обо всем раньше самого Джеффри. Ведь полковнику предстояло защищать свое, а капитану - отнимать чужое.
   Дома Джеффри не знал, куда деваться от растерянности.
   - В средние века, - разглагольствовал он перед женой, - воин надевал панцирь. В прошлой войне обволакивались дециметровой броней в танке. Теперь вояк распихали по бункерам. Сидя в кротовьих норах, мы ждем приказа вставить и повернуть стартовые ключи... Ни одна военная цивилизация не располагала такой убойной силой, как один я в своем склепе! А философия у нас кухонная, древняя и панцирная. На твоем уровне, Джойс. Ах, милочка, ты мне эту пакость, так я отвечу вот тем... А ведь приказ мне отдаст президент Америки.
   - С чего бы это тебе разонравились мои рассуждения? И даже хорошо, что они как у президента...
   Джойс считала, что понимает его состояние.
   - Ты с похмелья и разозлился, что не добрался самостоятельно, заночевал у подчиненного... Ты слабеешь, Джеффри. Ты, капитан, водишь дружбу с лейтенантами вместо майоров и ввязываешься, как петушок, в драки. А вообще хочу напомнить тебе, что Америку для того и открывали, чтобы каждый свободно говорил что хочет и свободно воевал с кем хочет.
   - В том числе и свободно плевал на Америку, - сказал он глупо.
   - В том числе и плевал на Америку, господин капитан, если эта Америка помешает мне сделать из тебя то, что я хочу сделать. Сначала полковника, потом увидим... И, кстати, все это предусмотрено конституцией.
   - Мои предки появились в Америке триста лет назад. Воевали с индейцами и между собой из-за черных, чтобы дать свободу всем, кстати, и твоим родственникам, заявившимся на континент намного позже, на готовенькое... Все казалось обустроенным. И все норовят теперь это испортить.
   - Ты просто одурел с похмелья!
   - Мои предки поднимали страну!
   - Теперь твоя очередь поднимать ракеты!
   - Когда я вербовался в военно-воздушные силы, я думал не об этом. Я думал о честном поединке с кубинцем, с русским, с самим чертом... Честном и во имя Америки...
   - В голубом небе, - ехидно сказала Джойс.
   Он действительно выглядел дураком и грохнул чашкой об стол.
   - В голубом и чистом небе! Вместо же этого - бункер, саван. А поднимать ракеты куда? И ведь получим сдачи...
   - Бог с ней, со сдачей, Джефф. И со всем остальным... Я приглядела дом в округе Риверсайд, в Калифорнии. Страшно престижно.
   Большие траты возбуждали её. Она подошла к нему. В кимоно, на котором не было пуговиц. Джеффри вдруг испугался ещё больше из-за того, что натворил накануне. Сказал, что разламывается голова, пусть Джойс простит. И сообразил, что больше не сможет, во всяком случае в ближайшие дни, заниматься любовью ни с кем, кроме Ольги.
   Через месяц они решили пожениться.
   - К какому на этот раз приятелю? - спросила Ольга в тот знаменательный день, когда он выруливал её "фольксваген" на автобан в сторону Штутгарта. Ну и личная жизнь у тебя, капитан... С одной ты занимаешься любовью в самых случайных и незащищенных местах. А с другой будешь делать то же самое в страшно престижном... В собственном доме в этом... округе Риверсайд.
   - Ольга!
   - Что - Ольга? Твоя умная обольстительная энергичная жена сделала великолепное приобретение. Капеллан на последнем коктейле, явно от зависти, разглагольствовал по сему поводу о незыблемости семейного очага... Декстер высоко оценил этот деловой шаг. Даже поставил мне вроде бы в упрек, отчего не я... Он сказал, что вообще твои дела идут блестяще и твое повышение уж точно не задержится... Но я-то знаю правду, Джефф. В прошлую готовность из тринадцати офицеров только двое сразу же вставили ключи. Остальные перепроверяли сигнал и рассуждали... Декстер был просто сражен! Он вдруг увидел, какие люди под его командой составляют большинство, и в этом большинстве, как я поняла, тебя, конечно, не оказалось. Декстер и сам, я почувствовала, принадлежит к ним... к этому большинству. Ты-то ведь не будешь рассуждать. Так сказал Декстер. Любящие мужья всегда все объясняют женам. Он - мой любящий муж...
   - Что ещё наговорил про меня твой Декстер? Какие ещё сплетни он нашептывал в спальне?
   - Джеффри!
   - Что - Джеффри? Ты вроде и забыла, что ты значишь для меня!
   - Я твоя любовница... Декстер считает, что мы тоже купим дом в округе Риверсайд. Твоя жена - классный авангард! Ты соблазнил меня, а она соблазняет калифорнийских агентов по недвижимости! Вы отличная пара! И мы с Декстером отличная пара! И ты со мной отличная пара...
   Они долго молчали в "фольксвагене". И вдруг, перебивая друг друга, заговорили о том, насколько их браки несостоятельны, о том, что придется проходить через гласные формальности, иначе не покончить со старым и не начать новое, а конкретного плана и возможностей устраивать такую генеральную чистку у них нет и, Бог его знает, будут ли.
   - Я процветаю, Ольга, процветаю, - иронизировал Джеффри. Узел с собственными простынями, которыми они обзавелись, лежал под её локтем, проминался, и плечи их соприкасались в крохотном европейском автомобильчике. - Но какой ценой! Хотел летать, а прогресс загнал в бетонную нору в обнимку с ракетой. Хотел честного боя, а стал пультовиком, готовым нанести ядерный удар. Хотел красивой любви, а должен раздевать жену командира либо в машине, загнанной в кусты, либо на чужой квартире... Мы не можем найти приют даже в задрипанном мотеле, потому что нас засекут армейские агенты безопасности. А ведь во мне хорошая кровь. Почему же я стал таким хилым?
   - Знаешь, давай поженимся, милый!
   - Вот ты и сделала мне предложение, - сказал Джеффри и развернул "фольксваген", не посмотрев в зеркало заднего вида.
   В гостиницу им позвонил Декстер и сказал:
   - Джеффри, ты уверен, что у вас обоих не дурь? Твоя жена сидит у капеллана. Но это ваше с ней дело. Капеллан потом собирается ко мне... Что касается Ольги, то ты, возможно, кое-чего не знаешь... Ну... иногда она требует к себе совершенно особенного отношения. Совершенно особенного. Ты понимаешь, Джеффри? Такое отношение она встречала только с моей стороны...
   Джеффри показалось, что командир плачет, и он первым положил трубку. Позвонив на базу, он продиктовал штабному сержанту рапорт с просьбой перевести его в авиацию и отправить в Индокитай, где шла война.
   А позже Джеффри понял, какое особенное отношение требуется Ольге. Она вдруг принималась строчить от руки в своем блокноте детские истории, которые следовало читать и обсуждать. Потом проходило... Возможно, в прошлом она не выдержала какого-то внутреннего разлада. В таких случаях, объяснил ему полковой психиатр, сожительство разумного идеала с неразумной действительностью камнем лежит на душе. Психика может примириться с этим лишь за счет подбора ложных понятий, чувств и представлений. То есть, сказок...
   Чтобы вычеркнуть из памяти прошлое, полностью и до конца, Джеффри принял девичью фамилию Ольги. Так появилась чета Пиватски.
   Семейная устроенность давала счастливое ощущение свободы, а оно упрощало окружающую жизнь. Вдруг проснулся интерес к науке. Она открывала широкие возможности. Большие, чем религия, на которую вначале уповал Джеффри, чтобы помочь Ольге... К этому выводу его привела работа в закрытом центре в Бангкоке, куда он летал из Дананга в Южном Вьетнаме на испытания сверхсекретного в те времена компьютера, за секунды обрабатывавшего кучу данных для выбора оптимального боевого решения.
   Был декабрь, кондиционеры в просторном здании на бангкокской Ашока-роуд крутились в полурежиме. Окна открывать запрещалось. Но и сквозь противосолнечную пленку на стеклах Джеффри видел, как далеко на западной окраине, в заречье, плавятся в багровом закате россыпи бетонных коробок и редкие островки зелени. Пожелтевший воздух искажал цвета на экране компьютера, строчки текста и графики казались из-за этого гуще и чернее.
   Джеффри Пиватски почти физически ощущал мощь прибора, с которым он работал. Мощь, из которой рождалось величие.
   "Мужчина, человек чести, должен уподобляться Господу Богу нашему, то есть властвовать как над людьми, так и над прочими тварями, прибирать к рукам земные богатства и обладать ими, - философствовала Ольга в последнем своем рассказе. - Властвовать, обуздывать дикую силу... Оператор мясобойни не чета матадору. Если бы смысл жизни заключался в насыщении желудка, в героях ходили бы мясники. В конечном счете, главное - выстоять до последнего вздоха. Это и есть бессмертие".
   Он окреп в военно-воздушных силах...
   Джеффри собрал в опустевшем номере оборудование. Перенес компьютер в свою комнату. Включив, вызвал на экран текст Барбары Чунг из "Стрейтс таймс". Усмехаясь, читал:
   "Компания "Лин, Клео и Клео" готовится заработать в ближайшее время честные пять миллионов. Нет, лучше скажем так: честные пять миллионов на бесчестном черном рынке. Она покупает у частного коллекционера величайшую реликвию. Деревянный позолоченный кулак, венчавший некогда древко знамени китайских повстанцев, называвшихся "боксерами". Бесценную вещь увезли как трофей в Германию. Возвращение в Азию через российские Советы, захватившие деревяшку в Берлине в конце второй мировой войны, сопровождалось многократным увеличением цены этого старого куска дерева с каждой милей. Чтобы в конце пути выразиться в миллионах, которые сейчас, попав в качестве выручки за это произведение искусства из нечестных в честные руки, становятся, таким образом, честными. Другими словами, отмытыми.
   Стоит ли писать об этом случае? Видимо, стоит. Хотя бы потому, что денег, нажитых вокруг нас на черном рынке, становится все больше и больше. Денег, которые боятся дневного света. Денег, так сказать, в надвинутой на глаза шляпе. Это пугливые, нелегальные деньги, которые ищут обходные пути, чтобы стать настоящими и полными достоинства. Хотя бы через приобретение исторических ценностей...
   Я долго размышляла: разве этот случай - повод для финансовой колонки в нынешний четверг? Размышляла, пока не получила другого сообщения, касающегося "Лин, Клео и Клео". А именно, что эта компания никак не связана со строительными подрядными фирмами "Голь и Ко" и "Ли Хэ Пин". Мы же наивно считали, что такая связь имеется, и безудержно смело покупали акции обоих.
   Так вот, мне доподлинно известно, что акции "Голь и Ко" и "Ли Хэ Пин" подогреты на одном, как говорится, пару. Реальной ценности у них нет. Завтра к вечеру, за несколько минут до закрытия биржи, ребята "горячих денег" будут сбрасывать эти акции руками и ногами. Пока всех вокруг не охватит паника. И ночью начнутся сердечные приступы, а утром подтвердится, что для этого имелись основания.
   Но за "Лин, Клео и Клео" нам переживать не придется. И знаете, почему? Она-то заплатила за позолоченный кулак как раз акциями "Голь и Ко" и "Ли Хэ Пин". При этом, щадя витающего в мире чистого искусства бывшего владельца приобретенного раритета, "Лин, Клео и Клео" помогла ему через одного парня сбросить эти акции. То, что акции сбрасывал неведомый рынку искусствовед, ввело в заблуждение обычно настороженных маклеров. Они прозевали начало атаки. И кусок исторического дерева, и деньги, вырученные по существу за клочки бумаги, то есть акции "Голь и Ко" или "Ли Хэ Пин", оказались теперь в руках управляющих "Лин, Клео и Клео". На самых законных основаниях. И мы их поздравляем!
   Когда я позвонила в компанию "Лин, Клео и Клео", старший клерк сказал, что сейчас к ним поступает множество запросов от ценителей древностей, желающих осмотреть приобретенный предмет. "И какой же ответ вы даете?" спросила я. "Он один для всех, - сказал мне старший клерк, - никаких проблем, приезжайте скорее, порадуемся вместе!"
   Джеффри погасил экран, поднял трубку телефона и набрал сингапурский номер.
   - Джеффри? - спросил Клео Сурапато.
   - Поздравляю, - сказал Джеффри.
   - Ха-ха-ха... О, прохлада на склонах горы Фушань! Если бы мог, принес на веере в город, как красавицу на руках...
   Вот уж действительно, подумал Джеффри, тайна каждой национальности не в кухне или одежде, а в манере понимать вещи. Китаец Клео никогда не лгал, но ему бы и в голову не пришло сказать правду. Строка древних стихов была произнесена, как раз чтобы ничего не сказать.
   Однако Клео, это уж точно, спешно разыскивал Джеффри во Франкфурте вовсе не ради того, чтобы поделиться поэтическими переживаниями. Следовало сосредоточиться.
   - Как погода? Снег? - спросил Клео.
   - Одного снеговика слепить определенно хватит...
   На условном жаргоне так обозначались дипломники Рурского университета.
   - Это лучше, чем искать там, где солнце светит за тучами.
   "Солнцем за тучами" называлась Япония.
   В трубке затянулось молчание. Клео откашлялся.
   - Я ещё хотел сказать... В Москве умер Петраков. Его помощник Себастьяни отстранен от серьезных дел. Отправляют на отсидку к нам в их холдинговом представительстве. Об этом сообщил мой крот в их банке на Смоленской. Крот напоминает, что Себастьяни с дурным характером. Крот сообщает, что экономическая контрразведка в Москве проявила интерес к Себастьяни. Если необходимо, есть возможность подогреть этот интерес. Ты меня понял, Джеффри?
   Странные, непредсказуемые, алчные и завистливые в денежных делах русские, подумал Джеффри. Пусть даже Петраков и этот его помощник положили по кушу на счета в Швейцарии - что тут плохого? Странные моральные ценности, благоприобретенные при коммунизме. Зачем в таком случае ключевые посты в банке? Конфуцианское представление об идеальном управляющем. Россию напрасно считают европейскими задворками. Она - задворки азиатские.
   - Фамилия этого человека произносится Севастьянов, - сказал Джеффри в трубку.
   И с легким отвращением подумал, что больно уж далеко простираются кротовьи ходы его второго хозяина.