Скворцов Валериан. Сингапурский квартет

   Повесив трубку, Ли записал иероглифами на листке завтрашних забот: "Вызвать бакалавра Ван Та, фотография кулака, 4 часа пополудни".
   Как по-отечески благожелательно удалось держатся с русским Севастьяновым! Огромный рынок, неисчерпаемые интересы... Все кругом должны, и все заворовались. Прекрасные, стало быть, возможности, активный человеческий материал... Удовлетворяло и то, что он не высказал петраковскому выкормышу вертевшийся на языке совет: двух врагов иметь выгоднее, чем одного. Как и друзей, избави Бог...
   2
   Бойкий гид-тамил, пристукивая о паркет штиблетами с загнутыми носами, старался перекричать гудение голосов в переполненном холле гостиницы "Раффлз":
   - Ребята! Тут живали Чарли Чаплин, Морис Шевалье, балерина Павлова... Словом, те самые персоны, чьи имена вы находите в регистрационных книгах гостиниц "Клэридж" в Лондоне, "Ритц" в Париже, "Палас" в Сен-Морице и "Пьер" в Нью-Йорке. Тут принимал доктор Серж Волков, который пересаживал гланды обезьян стариканам, стремясь вернуть им эрекцию... А что касается этого... да, вы знаете... как его... парня Чаплина, то в порту, когда он сошел с парохода, китайцы-кули встретили его аплодисментами, на пару минут сложив тюки с грузами на причал... Но вернемся к "Раффлз"! Здесь вы видите теперь иных гостей, они в трусах и майках, раньше это называлось исподним, и не удивляетесь. А в те времена вечерние туалеты считались строго обязательными, хотя ближе к ночи кое-кто и прыгал, не сняв фрака, в фонтан. Более того, когда в субботу... - тамил в ужасе закатил глаза, показав желтоватые белки, - ...шестого декабря сорок первого года директор информационной службы колонии Роб Скотт, сопровождавший индонезийскую принцессу, которая провела вечер у губернатора, пригласил её на фокстрот, оркестр "Раффлза" прекратил играть. Для азиатов он не исполнил бы и половину ноты! И что вы думаете? Бог есть! На следующий день, в воскресенье седьмого декабря, японский летчик бросил первую бомбу на Сингапур... Начался закат колониализма, и открылся наш путь к независимости...
   Туристы ринулись к выходу из последнего колониального реликта гостиницы - Пальмового дворика, в котором приличным дамам и господам полагалось тянуть фирменный коктейль заведения "джин-слинг" за расставленными на траве опереточными столиками с мраморными столешницами.
   Рутер Батуйгас, игнорируя снобистское негодование на лице официанта, почти вырвал из руки в нитяной перчатке заказанный стакан пива. Развязно сказал:
   - Спасибо, братец.
   - Спасибо, сэр, к вашим услугам, сэр, - ответил ехидно "братец" и неторопливо удалился с видом, будто вместо чаевых ему сунули мокрицу.
   В Маниле уже не осталось таких заведений, где маниакально берегли бы колониальные традиции, хотя и там помнили чудачества испанских конкистадоров, то есть пришельцев подревнее британских. Рутер не любил чопорный Сингапур, он вообще недолюбливал английское. Как, впрочем, и его начальник, Бруно Лябасти, появившийся в стеклянных дверях Пальмового дворика. Лицо Бруно, возможно от одеколона, разрумянилось, глаза казались ещё голубее. Старость не прогибала шефа. Он великолепно выглядел. Таким можно гордиться...
   Встав со стула обменяться с Лябасти рукопожатием, Рутер боковым зрением отметил, что официант наблюдает за ними от стойки.
   - Начало в десять вечера, Рутер, - сказал Лябасти. - Интервалы по пятнадцать минут. Ни минуты отклонения в ту или иную сторону. В час тридцать конец, а в час тридцать пять дашь мне об этом знать.
   - Каким образом, сэр?
   Официант, подошедший принять заказ, наклонился к Лябасти. Обращение "сэр" показало ему, кто здесь хозяин. Официант почти повернулся к филиппинцу спиной. В старые добрые времена нижестоящих не брали с собой за столик. И нижестоящие не позволяли себе распивать бочковое в таких местах.
   - Обычным. Позвони по телефону. Домой. Ведь это будет стопроцентная победа, Рутер. И ничего другого, мой верный паршивец!
   Бруно заказал кофе. Он пребывал в оптимистическом настрое нии.
   Рутера не обидело шутливое обращение. Как и Батуйгас, Бруно Лябасти был католиком. В мангровых джунглях дельты Меконга и камбоджийского взморья прошел огненную купель в Иностранном Легионе вместе с отцом Рутера. В одном отделении.
   - Могу я сказать кое-что не по делу, сэр? - спросил Батуйгас.
   - Скажи, Рутер.
   - Мне нравится, сэр, когда вы называете меня как-нибудь так...
   - Когда у твоего покойного отца случалось хорошее настроение, он называл меня и похлеще... Скажем, презерватив на ржавом напильнике... По-французски он говорил плохо, но такие обороты знал...
   - А слышали, как вас за глаза называют ребята из "Деловых советов и защиты"? Я имею в виду серьезных ребят, не техническую шушеру...
   - Старый ночной горшок... Как сержантов второго срока в Легионе... Я знаю, Рутер.
   Предполагалось, что Бруно, контроля ради, выборочно прослушивает магнитофонные записи телефонных бесед и радиопереговоров своих сотрудников. Разговоры случаются всякие, и начальство называют тоже по-всякому. По-всякому, но с опаской и уважением. Это нормально.
   Оба, Бруно и Рутер, одновременно подумали об этом и улыбнулись.
   Бруно резко спросил:
   - Основная заповедь сотрудника "Деловых советов и защиты"? Быстро!
   - Осмотрительность, невидимость, внезапность и подготовленный отход, сэр!
   - Допивай пиво и ступай, Рутер. Сделай все так, как я сказал. Я заплачу... Удачного дня!
   Кофе, который принес подавальщик, оказался горячим и вкусным. Последний в этом месте? Чертовски грустно расставаться с жизнью, которой жил сорок лет. А здешняя жизнь, конечно, без остановки покатится дальше, будто он, Бруно Лябасти, он, Дитер Пфлаум, и не появлялся на грешной сингапурской земле.
   И как сложится судьба Барбары? Необыкновенная, необыкновенная...
   Любил ли он Рене? Как странно, что его жена оказалась француженкой и их ребенок, его сын, который должен был бы с гордостью носить добрую прусскую фамилию Пфлаумов, тоже француз. Сколько же лет было папаше Пагановска тогда в Берлине, перед разгромом? Теперь и не вспомнить. Пастор Лекшейдт казался библейским старцем, а ведь и он, Бруно, почти в том же возрасте.
   Страшно и трагично, подумал он, на закате жизни пережить крушение, которое выпало на долю Пагановска и Лекшейдта вместе со всей Германией. Судьбы миллионов оказались перечеркнутыми, а сами люди - списанными, безвозвратно изгаженными, оплеванными и покрытыми позором... Сожалея об этих людях из далекого прошлого, он, однако, не чувствовал себя их соотечественником, немцем. Это показалось Бруно странным, но объяснения не искал...
   Потом он подумал, что венец его жизни - любовь к Барбаре. Королевский подарок судьбы под занавес. Чувство, которое даже у молодых бывает мертворожденным, переполняло его остротой и свежестью. А может, оно неразделенное именно потому, что это расплата за выбранную судьбу? Но выбирал ли он судьбу?
   - Старость - это возраст, когда мы наконец-то становимся самими собой, - неожиданно для самого себя сказал Бруно по-немецки официанту, убиравшему стакан Рутера.
   - Простите, сэр...
   - Вкусно сваренный кофе, я говорю, мой друг...
   - Вас, кажется, вызывают по телефону, сэр, - сказал официант. - Бармен подает знак... Ну, да, так оно и есть. Я сейчас принесу трубку.
   - Это Рутер, сэр, - прозвучал в телефонной трубке голос филиппинца. Я звоню из автомата... Возможно, то, что я сейчас сообщу, несущественно, но в любом случае необычно... Вчера я и Барбара Чунг обедали в "Ройял холидей инн" с русским журналистом Бэзилом Шем... Шем... Шемкингом. Вроде такое имя. Она свела с ним знакомство в Бангкоке. Мужчина спокойный, с расспросами не лез...
   - Тогда что же в нем необычного?
   - Во-первых, он русский, сэр. А во-вторых, она... Барбара... она...
   - Влюбилась в посланца страны банкротов?
   - Мне кажется, что-то в этом духе, сэр. Но это личные наблюдения. Не считайте мои слова формальным донесением.
   - Все в порядке, Рутер, спасибо. Я кое-что слышал об этом потертом парне... У нас он проходит по файлам. Не опасен. Выброси из головы.
   - Я и не придавал значения. Просто решил высказаться, сэр. Подумал, вдруг окажется существенным... В эти дни любую мелочь берешь на заметку.
   - Спасибо, Рутер. Это не мелочь. Но все в порядке. Выкинь из головы...
   Помяни черта, подумал Бруно, а он за спиной.
   Кто это сообщил ему о возвращении в Сингапур молчаливого тихони Севастьянова, подручного умершего Петракова? Кажется, Джеффри Пиватски... На месте Севастьянова он, Бруно, тянул бы и тянул нитку, связанную на обрывах узелками, именуемыми Амос Доуви, Ли Тео Ленг, Клео Сурапато и Бруно Лябасти...
   Впрочем, русский пигмей стоит перед тремя непреодолимыми линиями обороны. Первая - "Ассошиэйтед мерчант бэнк". Вторая - "Лин, Клео и Клео". Третья - "Деловые советы и защита", оберегаемая электронным псом Джеффри Пиватски. Несокрушимая система, которую защищает Сеть, полностью отошедшая к Бруно, после того как кинули этого дурака Нугана Ханга, уверовавшего в собственную непогрешимость.
   Даже если предположить невозможное... Допустим, возвращение русского молчуна не случайно. Допустим, какой-то дотошный сукин сын в далекой Москве не отступился, продолжает расследование и поиск денег. Что это - тонкая комбинация, психологически точно рассчитанная начальством Севастьянова? Ставка на человека, преданного Петракову, как предан... как предан ему, Бруно, Руперт Батуйгас?
   Ну нет. Московский крот сообщает, что Севастьянов - просто парень с дурным характером, больше ничего тревожного... Сын Жоффруа, встречавшийся с этим жалким типом в Бангкоке, сообщил, что, скорее всего, Севастьянова просто убрали подальше из Москвы. Возвращение его в Сингапур не означает возвращения бывшего помощника Петракова к прежним делам. Московский крот оказывает влияние на генерального директора холдинга "Евразия". Севастьянову приказано не касаться старого... Вместе с тем московская контрразведка вряд ли закрыла дело по сингапурским операциям покойного Петракова. И ещё долго не закроет. Московский крот сообщал о появлении в "Евразии" некоего полковника... кажется, Шлайна. Немецкая фамилия? Полковник задал несколько вопросов, относящихся к личности Петракова, и все. Рутинный визит по делу, которое теперь закроет только давность... В психологических расчетах русские всегда выказывали слабость.
   Нет, тут все надежно, даже при худших предположениях. Бедный Севастьянов, пониженный в должности до простого бухгалтера. Бруно даже ощутил к нему сочувствие. Как когда-то к русскому танкисту, застреленному в затылок на берлинской Кюрштрассе.
   Бруно Лябасти не покидала уверенность в успехе грандиозной, как вагнеровская опера, акции, завершающей его жизнь. Все рассчитано и спланировано, запущена огромная машина. Остается лишь посетить на бирже этого жалкого Сы Фэня. И - новая жизнь...
   На двенадцатом этаже бетонной этажерки, где служащие Международного центра торговли парковали автомобили, Сы Фэнь появился в униформе биржевого маклера. На спине, лацкане и рукавах голубого пиджака выделялись оранжевые номера. Вольно гулявший над машинами порывистый бриз перебросил через его плечо красный галстук в белый горошек.
   Пахло расплавившимся от жары асфальтом, жженой авторезиной и прогорклым оливковым маслом, на котором охранник этажом ниже готовил рыбу.
   С трех сторон широкой панорамой открывалось море.
   Над проходной порта служащие растягивали полотнище с надписью: "Тут ты не только работаешь, тут проходит треть твоей жизни".
   Бруно поправил на маклере галстук. Стряхнул с рукава пылинку.
   - Хочешь долго жить и умереть в старости богатым, Послеполуденный Фэнь?
   - Конечно, - сказал маклер, нагло улыбнувшись.
   Бруно сжал в кулаке его галстук и резко дернул вниз. Фэнь как бы отвесил поклон и застыл полусогнутым.
   - Но мне не нравится ваша манера приветствовать друзей, господин Лябасти...
   Бруно отодрал с нагрудного кармана китайца матерчатый квадрат с фирменным знаком Индо-Австралийского банка. Плюнул в комок ткани и сунул его в полуоткрытый от удивления и растерянности рот Послеполуденного Фэня.
   - И ты, собака, и твой Крот подавитесь моим банком! Двадцать два процента акций хотели иметь? Как это Крот брякнул тебе... Если нужно обворовать банк, я сначала его приобретаю... Так, сволочь? Не двадцать два процента акций вы получите от меня. Двадцать две пули! И знаешь, куда?
   Манеру орать, уткнув нос в нос, обдавая человека дыханием, Бруно давным-давно перенял у негра-сержанта. Действовало безотказно.
   - Твоя работа - записка Клео Сурапато от "Бамбуковых братьев"? Папашу вспомнил, капитана Сы? А я тебе напомню, как ты начинал упаковщиком у Нго в Сайгоне. Скажи тогда ему Клео хоть полслова, околел бы ты в запаянной бензиновой бочке... Вздумалось стать капитаном? Меня разорить? Обобрать Клео?
   Бруно резко поднял руку с зажатым галстуком над головой маклера, крутанул китайца вокруг оси на получившейся удавке.
   - Где твоя машина, бандит?
   Фэнь вяло махнул рукой в сторону кремового "БМВ" последней модели.
   "Черт их знает, - подумал Бруно, - может, действительно доносы на Крота справедливы? Жоффруа совсем запутался в его паутине, отделение в Бангкоке отбилось от рук... Откуда у этого маклера такой автомобиль?"
   Между этажами стоянки в пролете пешеходной лестницы появился охранник. Он потеребил малиновый аксельбант, наблюдая, как Бруно тащит за галстук Послеполуденного Фэня. Фэнь не кричал, не звал на помощь, значит, не его, охранника, это дело.
   С брючного ремня маклера Бруно снял связку ключей. К автомобильному была приделана позолоченная пластинка с именными иероглифами. Открыв левую дверцу "БМВ", Бруно притопил стекло, впихнул голову китайца в образовавшуюся щель и, подняв стекло, сдавил ему шею. Запястья захлестнул на спине наручниками.
   Со стороны верфи "Кеппел" гудели мощные удары парового молота.
   Бруно отошел к бордюру стоянки. Причалы и склады, плавучие доки внизу застилало марево. Он попытался определить, как долго ещё будет громыхать молот, вгонявший в портовое дно громадную сваю, которую держали на растяжках два буксира.
   Ничего не определив, Бруно обернулся.
   Фэнь, хрипя, ворочался у дверцы. Его рубашка вылезла из-под брюк.
   И тут удары в доке прекратились.
   Бруно обошел "БМВ", сел в машину, завел мотор и двинулся на первой скорости к бордюру. Лицо Фэня налилось кровью, по щекам текли слезы, но его не волокло, китаец поспевал перебирать ногами. Бруно притормозил. Набрал на мобильном бангкокский номер Крота в отделении своего Индо-Австралийского банка.
   Крот, сняв трубку, молчал. Бруно разъединился.
   Молот на верфи "Кеппел" по-прежнему не работал. Бруно сдавил пальцами челюсть Послеполуденного Фэня. Кляп вывалился. Слюна тягуче сходила с губ китайца.
   - Вот что, Фэнь... Если твое желание сделаться богатым и умереть в глубокой старости по-прежнему крепко, ты сделаешь так, чтобы Крот вылетел в Сингапур из Бангкока сегодняшним девятичасовым вечерним рейсом тайской авиакомпании. Если нет, то нет... Ты хорошо понял английский язык, Послеполуденный Фэнь?
   Маклер хватал ртом воздух. Дав ему отдышаться, Бруно снова набрал номер Крота. Подставил трубку к лицу Фэня. Кивнул.
   - Хозяин, здесь Крот-младший, - сказал Фэнь. - Звоню из машины.. Не соединилось в первый раз, верно... Это я, хозяин... Француз заглотнул "Нуган Ханг бэнкинг груп", хозяин. Через Триест снова уходит крупная сумма. Джеффри Пиватски только что случайно обнаружил этот путь. Ни он, ни дурак Клео даже не подозревали о нем. Американец... Какой американец? Да Джеффри Пиватски, хозяин... Этот больше не верит никому. Ни Клео, ни французу. Хочет говорить лично с тобой. Откуда знаю? Я перехватил его, когда он направлялся к Клео за объяснениями... Теперь говорит, что пойдет к французу напрямик, если не увидится с вами и не получит объяснений. Клео-то сам в дураках и ничего не знает... Американец согласился ждать до полуночи и хочет говорить только с вами... Мне выезжать в Чанги встречать вас с девятичасовым из Бангкока?
   Бруно ощутил страх.
   Электронный пес Джеффри Пиватски ущупал-таки его обходной путь присвоения денег "Нуган Ханг бэнкинг груп"... Вот что означали слова о недобрых новостях, привезенных из Европы!
   Одна ночь, всего одна, и наутро Бруно Лябасти не проснулся бы, оберегай его хоть двадцать профи из "Деловых советов и защиты". Несколько слов Джеффри, и Клео бы нанес удар, и Крот, и другие... Нуган Ханг, зацепившийся за Джеффри языком в аэропорту Чанги, явно все выболтал. Какая неосторожность! Не настоял вчера на встрече с Джеффри!
   - Хорошо, хозяин, я вас встречу... Да, Клео блокирует француза до полуночи, я побеспокоюсь об этом... Нет, Клео не сообщу. Наилучшие пожелания...
   Бруно выключил телефон. Открыл, потянув рычажок, багажник. Обошел "БМВ", высвободил голову Послеполуденного Фэня, потом приподнял тщедушного маклера и сунул в багажник. С силой хлопнул крышкой.
   Бруно развернул машину, наехал на бордюр, включил скорость и выскочил из сдвинувшейся машины. "БМВ", кроша бетон и разрывая сетку металлической арматуры, какое-то время качался над пропастью в двенадцать этажей, а затем Бруно подтолкнул машину легким пинком в задний бампер.
   Закрывшиеся за Бруно двери лифта отсекли доносившиеся снизу грохот, крики и гудки автомобилей. Лябасти вышел на четвертом этаже, где оставил свой "ситроен". Теперь внизу выла полицейская сирена.
   Начальный ход, за выполнение которого он нес личную ответственность, сделан.
   Пожалеет ли какая-нибудь душа о Послеполуденном Фэне? Говорили, будто он под большие проценты ссужает китайским землячествам деньги в канун лунного нового года, который полагается встречать без долгов. Чудовищная логика. Не отдать своим - грешно, а переплачивать ростовщику - нет. Впрочем, ростовщиков ненавидят всюду...
   Построив себе коттедж, Фэнь пригласил Бруно на вечеринку по поводу новоселья. Чертежи строения готовил дешевый архитектор из Бангкока. Результат его стараний ужасал. Две цивилизации столкнулись, словно две автомашины на полной скорости. Над ионическими колоннами поднималась миньская черепичная крыша с расцвеченным драконом на коньке... В то время, как все гонялись за американскими долларами, проходимец скупал тайваньские деньги. А когда северные вьетнамцы развернули наступление на Сайгон в 1975-м и в городе началась паническая скупка тайваньских юаней, тут-то Послеполуденный Фэнь и вынырнул. Отчаявшимся клиентам не оставалось ничего иного, как согласиться на его бешеный обменный курс. Вынырнул он после полудня, как раз накануне краха, отчего Фэнь и заполучил свое прозвище... Он брал исключительно золото, а вот как Фэнь переправлял его через вьетнамскую границу, теперь останется тайной навсегда...
   Бруно Лябасти уплатил за стоянку по счету, протянутому из будки старшим охранником. Полосатый шлагбаум вздыбился.
   - Прощай, Послеполуденный Фэнь, - сказал Бруно, посмотрев в зеркало заднего вида на толпу, собравшуюся вокруг рухнувшей с верхотуры машины. Там уже вовсю крутились красные, синие и желтые мигалки полиции и скорой помощи.
   В тот же день, в половине десятого вечера, на улице Суривонг в бангкокском Сити, между входом в гостиницу "Трокадеро" и финской пивнушкой "Новый сад", припарковался антрацитовый "мерседес". Ветер гнал обрывки бумаг, пакеты из-под напитков, поднимал пахучую перед дождем пыль, в круговерти которой металась чья-то сорванная панама.
   Рядом с водителем дремал человек, по обличью - метис. Еще двое с заднего сиденья наблюдали за прохожими.
   Напротив "Нового сада" в витрине антикварного магазина тускло горела лампа дневного света. За пуленепробиваемым стеклом громоздились фарфоровые вазы, ровной колонной, словно маршируя из глубины лавки к витрины, выстроились скульптуры богов и воителей. У косяка стеклянной двери мерцал красноватый огонек электронного сторожа. Охранник, приплюснув нос к стеклу, наблюдал изнутри, как начинается гроза.
   Налетевший шквал оторвал вывеску парикмахерской и швырнул на "мерседес". Метис показал пальцем на зеленый циферблат в панели приборов.
   - Пора...
   Двое с заднего сиденья вышли и под дождем перебежали Суривонг. Машина круто пересекла улицу, выскочила на тротуар и, мягко клюнув капотом от резкого торможения, уперлась им в дверь лавки.
   Двое уже жали на кнопку звонка, расправив на стеклянной двери пергамент с нарисованным на нем китайским фонарем, испускавшим голубые лучи. Охранник внутри лавки быстро забормотал в переговорное устройство, и на втором этаже, над лавкой, в окне загорелся свет. Потом вспыхнули лампочки над внутренней лестницей.
   Дверь открылась.
   - Как когда-то в Нячанге в лавках, - сказал один из налетчиков, отталкивая охранника. Шедший следом оглушил стража, нанеся мощный удар рукоятью пистолета.
   - Не сильно хватил? - спросил метис, неторопливо оглядывая выставленный товар. - Через пару минут он понадобится...
   - Для его здоровья такая оплеуха только на пользу... Поросенок обленился и нагулял жиру. Сейчас придет в себя.
   - Что нужно? - тихо и покорно спросил хозяин лавки с последней ступени лестницы.
   Метис достал из кармана брюк моток изоляционной ленты.
   - Подойди вот сюда и развернись спиной, - велел он.
   Ловко скрутил лентой запястья лавочника.
   - Что надо? Вы знаете, на что замахнулись? Синий фонарь в этом квартале держу я...
   На жаргоне "Бамбукового сада" "синий фонарь" означал исключительное право на сбор "масляных денег". В обувные коробки складывались пачки купюр, сдававшихся воришками, попрошайками, держателями распивочных и забегаловок, леди доступных достоинств, их дружками-покровителями, мусорщиками, а также полицейскими, которые, правда, вместо семи батов с каждой сотни выручки - в данном случае, взяток - отдавали только два.
   - Твой фонарь перешел ко мне, - сказал метис. Он скосил глаза, проверяя, слушает ли его охранник.
   - Тогда ты уже мертвый, - сказал лавочник.
   Метис не обратил внимания. Спросил своих:
   - Десять есть?
   - Есть.
   Метис выстрелил лавочнику в основание черепа.
   Спросил сторожа, которыйи сидел на полу, привалившись плечом к стене:
   - Все запомнил? И время?
   - Да, босс. И время... Десять часов ровно. Верно?
   Он понял, что его не убьют.
   Метис ехал в "мерседесе" и размышлял о том, как подвижна с точки зрения человеческой морали граница между терпимым и преступным. Вчерашнее прегрешение наутро может стать терпимым, и наоборот. А то и не только терпимым, но даже одобряемым...
   В Нячанге, в Южном Вьетнаме, он дослужился до должности начальника отделения в рамках американской программы "Феникс", задача в которой ставилась просто и ясно - выследи красного и убей. Теперь убивали этих, "бамбуковых". Где-то наверху, в спецконторе, видимо, сменили, как принято говорить, приоритеты.
   Метис легонько помотал головой. Как бы от недоумения, которого он совсем не ощущал. Манеру мотать головой метис перенял у Рутера Батуйгаса. Просто нравился жест... Впрочем, он перенял у филиппинца не только это. Записался на подготовительные курсы философского отделения Рамканхенгского университета на окраине Бангкока, где учение подешевле. Рутер-то имел диплом, и, наверное, не зря. Значит, бумага об образовании сулила какую-то фартовую работу в будущем.
   Метис набрал на мобильнике номер. Сказал в трубку:
   - По графику.
   В полукилометре от антикварной лавочки, на улице Силом-роуд, в доме напротив шестнадцатиэтажной громадины "Бангкок бэнк" в это же время поднимался в лифте худощавый и жилистый европеец с пушистыми рыжими усами. Поверх футболки на нем висел застиранный жилет, какими пользуются профессиональные фотографы, - со множеством карманов и карманчиков, застежек и петель.
   На третьем этаже в лифт вошли двое тайцев, и жилистый, пожав каждому руку, спросил:
   - Это действительно та квартира, где под окном спальни на наружной стене висит зеркало? Так?
   Он говорил на английском, которым пользуются в аудиториях Калифорнийского университета в Беркли, - ясном, правильном и простом.
   - Так, - сказал один таец. - Зеркало. Шестиугольное.
   - Шестиугольное? Какое это имеет теперь значение?
   Лифт остановился на седьмом этаже, и тот, который упомянул про шестиугольное зеркало, вышел. Придерживая створки дверей, он объяснил европейцу:
   - Шестиугольное, потому что так требует фэн шуй...
   - Фэн шуй? Ах, ну да...
   Европеец вспомнил. Двадцать лет назад он закончил дальневосточное отделение в Беркли. "Фэн" на китайском означало "ветер", а "шуй" переводится как "вода". Когда в 1973 году в китайском квартале Шолон в Сайгоне он вместе с другими парашютистами из-за штабной ошибки забросал гранатами правление фабрики, выпускавшей колючую проволоку и солдатские фляги, а не подпольную типографию, несчастье списали на плохой фэн шуй. То есть выяснилось, что здание правления строили без консультации с астрологами. Оно оказалось дурном месте - напротив, через улицу поднималась кирпичная труба, походившая на палочку для воскуривания перед алтарем умерших предков. Дом перестроили после разгрома, развернув на этот раз задворками к трубе, да ещё поставили у входа с фасада цементных львов, что обеспечивало добрый фэн шуй.
   Шестиугольное зеркало на наружной стене под окном защищало от дурного фэн шуй. Прежде всего, со стороны стоявшего через улицу "Бангкок бэнк". Накопленные в нем огромные деньги источали притягательную силу, которая могла высосать богатства обитателей квартир в доме напротив.