Скворцов Валериан. Сингапурский квартет

   - Пришло письмо от Людвига Семейных, который вас сюда и рекомендовал. Не хочу скрывать, письмо частного порядка... О вас говорится походя, не вы основной предмет послания. Но все же... Семейных, он ведь ваш непосредственный начальник, пишет, что вы выступили с какими-то инициативами, направив генеральному директору банковской группы письмо, которое, оказывается, я не видел, и мне вы о нем не докладывали...
   - По приезде я сообщал, что...
   - Я этого не помню! Вас предупредили ещё в Москве... К провалившимся петраковским начинаниям не возвращаться! Вас прислали для выполнения обязанностей бухгалтера. И если в Бангкоке поручили провести переговоры, то исключительно ознакомительного характера, так сказать, по пути... А вы расписали по этому поводу целый проект! Мне не нравится также, что вами в частных беседах интересуются представители местных деловых кругов. Вынужден напомнить, Севастьянов, что служебной субординации никто не отменял и полномочным представителем деловых интересов нашего холдинга, всех без исключения, является глава представительства. Глава представительства! С которым вы обязаны согласовывать все ваши действия, если уж испытываете зуд к провалам...
   - Но...
   - Скажу тогда все... В личном письме ко мне Семейных сообщает, что уже сейчас, спустя немногим более месяца после вашего появления здесь, они вынуждены искать вам замену. Более того, ваши личные дела, видимо, настолько запутаны, что сюда отказалась приехать ваша жена. Так ведь?
   "Дали бы мне только неделю", - подумал Севастьянов.
   Воздух в груди начальника иссяк, и ему понадобился глубокий вдох. Севастьянов отодвинул чашку. Шел форменный разнос. Может, следовало встать?
   - Я не хочу вас обидеть, - мягко сказал глава представительства. Только предостерегаю. Ведь это моя обязанность как вашего старшего товарища... Воздержитесь от частных бесед с этим журналистом. Он, знаете, однажды посетил меня в этом кабинете. Какие-то не те у него вопросы... А то, что в скором времени вы вернетесь в Москву, не истолковывайте как результат претензий к вам по работе... Вы не из тех людей, которых пугают родиной. Сыграли роль семейные обстоятельства. Только-то.
   - Спасибо за доброе отношение, - сказал Севастьянов.
   - Хотите ещё чаю?
   - Спасибо. Разрешите мне теперь уйти?
   В лифте и потом, в бухгалтерии, уже за своим столом, он думал о письме Людвига Семейных за его спиной, о Клаве, которая носит теперь фамилию Немчина, о своем послании генеральному по поводу кредита, единственного непогашенного кредита, оставшегося за покойным Петраковым, об Оле, которая не может - или не хочет - сюда приехать... Бог его знает, кто и что наплел Ольге про него и Клаву. Может, Клава это и сделала...
   Он методично разделил содержимое двух ящиков со своими бумагами на две кучки: в одной действительно необходимое, а в другой - без чего можно обойтись. Отложил сафьяновую коробочку с серебряным браслетом, купленным для Оли в лавке возле причала Клиффорда. Тщательно подсчитал, сколько ему полагается зарплаты ещё на два дня вперед, открыл сейф и взял эти деньги из казенных, оставив расписку.
   На дорогу пешком до Орчард-роуд у него ушло около двух часов. Там он пообедал в китайской супной - пельмени с креветками, крученые блинчики со свининой, мороженое. Расплачиваясь у выхода, попросил на сдачу десятицентовые монетки. У ближайшего телефона-автомата достал из бумажника картонку размером с визитную карточку, полученную от Клео Сурапато.
   После третьего гудка в трубке прозвучал полный достоинства баритон:
   - Эфраим Марголин...
   - Господин Марголин, - сказал Севастьянов. - Говорит русский, который хотел бы обсудить сделанное ему предложение. Неплохо, если бы встреча состоялась достаточно скоро и в районе Орчард-роуд.
   - Ничего нет проще, господин Севастьянов. Вестибюль гостиницы "Династия" в шестнадцать пятнадцать?
   Его звонка ждали. Он не назвался, а к нему обратились по имени.
   Бэзил несколько минут смотрел из окна своего номера на лоснившиеся под дождем улицы, разбегавшиеся от гостиницы "Кэйрнхилл". Он отогнал мысль позвонить Барбаре. Набрал номер портье и попросил заказать такси в аэропорт и прислать коридорного за чемоданом.
   Рассчитавшись, постоял на лестнице перед автоматическими дверями гостиницы... В двухстах метрах под откосом Кэйрнхилл-серкл начиналась улица Изумрудного Холма. Он попытался распознать черепичную крышу дома Барбары среди таких же других, но понял, что просто тешит себя иллюзией.
   И тут Шемякин осознал, что, в сущности, покидая Сингапур, начинает дорогу в Москву, поскольку через два месяца предстоял отпуск и наверняка никаких выездов из Бангкока до тех пор не случится. Домой, домой! Только вот куда? Ефим сообщил, что Наташе целесообразнее оставаться в лечебнице. Видно, плохи её дела... Всякий раз, когда он думал об этом, на душе становилось хуже некуда. Это по настоянию мамы, желавшей женить его на православной, Шемякин вступил с ней в переписку, привез из Австралии сначала в Бангкок, где тогда жил, а потом и в Россию, где она погибла. Не от морозов. От деревенской подружки с водкой... Нет, он никогда не жалел, что сжег свой дом в Кимрах, в котором и началась погибель Наташи. Дом, в котором умерла мама. Россия словно бы мстила ему за то, что он возвратился вопреки воле покойного батюшки. Говорил же отец перед кончиной: "Рано еще, сынок..."
   ...Ему попалось редкое исключение из правил: сингапурские таксисты обычно чрезвычайно болтливы, его же водитель молчал до самого аэропорта Чанги.
   Бэзил разыскал багажную тележку, таксист поставил на неё чемодан и, получив по счетчику, укатил на первый этаж аэропорта к стоянке. Табло в зале вылетов показывало, что рейс на Бангкок не задерживается. Полицейский проверил чемодан на взрывчатку и оружие, заклеил замок лентой с надписью "Безопасность", пропустил сумку с камерой и блокнотом через рентгеновскую установку, весело сказал:
   - Когда обратно?
   - Небо ведает, - ответил Бэзил, не задумываясь, откуда его знает этот агент.
   И тут возле барьера, отделявшего пассажиров от провожающих, он увидел Барбару. Она мягко, будто пробовала горячую воду в ванной, помахала кистью опущенной руки.
   - Разрешите мне вернуться за ограждение на несколько минут, - попросил Бэзил охранника.
   - Пожалуйста...
   - Улетаешь? - спросил он Барбару.
   - Провожаем, - сказал появившийся из-за её плеча Рутер Батуйгас. Он протирал бархоткой очки, мокрые волосы отражали неоновый свет, правый рукав был хоть выжимай. Наверное, Батуйгас высадил Барбару у дверей, а потом, припарковав машину, шел под дождем. Филиппинец прижимал к груди зеленую папку. Выпуклые бицепсы, крупные вены на них, широкая грудь и мощная шея в открытом вороте делали его схожим с доброй лошадью.
   - Кого же?
   - Я попросила Рутера сопровождать меня... Мы провожаем тебя, Бэзил Шемякин. Мы желаем тебе доброго пути и удачи, да хранит тебя Бог!
   - Будем друзьями, Бэзил? - спросил Рутер. Улыбка под усами казалась искренней.
   - Будем, - сказал Бэзил.
   - В машине по дороге в Чанги я посмотрел на Барбару и заметил, что эта прожженная леди бледнеет... От волнения, конечно!
   - Я и сейчас, наверное, бледная, - сказала Барбара, прикладывая ладонь к щеке. - Сильно?
   - Ну ладно, - сказал Рутер. - Я что-то подзадержался в вашей подозрительной кампании.... Постоял для виду, сыграл роль пажа при восточной принцессе на свидании с заморским чертом, и с меня довольно. Барбара, я - в баре... Бэзил, дружище, прощай и ничего не обещай этой прожженной леди. Вообще держись подальше, старина, от этих мест... А почему, поймешь после прочтения бумажек в этой папке.
   Дружеский хлопок филиппинца по спине весил килограммов двадцать. Зеленая папка, переданная следом, тянула примерно на столько же.
   - Эти документы могут путешествовать? - спросил Шемякин Барбару.
   - Бумаги из чистых рук, Бэзил, - сказала она. - Они в любую минуту могут покинуть Сингапур. Человек, написавший эту дьявольщину в виде дневников, скрупулезно правдив...
   В левом верхнем углу папки мускулистый Геракл опирался вместо знаменитой дубины на компьютер с затейливой готической надписью: "Деловые советы и защита".
   - То есть, это подарок?
   - Да, Бэзил, мой подарок. Дневники, вырезки из газет, кое-какие записи...
   Она положила обе ладони на его локоть.
   - Вот ведь как получилось, - сказал он. - Кто бы мог подумать...
   Над стойкой оформления билетов побежали красные буквы, объявлявшие посадку на рейс Сингапур - Бангкок.
   - Я всегда улетал отсюда с легким сердцем, - сказал он. - А теперь словно все перевернулось. Может...
   - Не может, Бэзил. Это маленькая страна, и отсюда не посылают корреспондентов в Россию, потому что для здешних такое - как полет на Луну. Но случается, что получишь отпуск, и вдруг возникает зуд отправиться на край света... Да и Бангкок, где ты пока обретаешься, совсем рядом, а от Гари Шпиндлера мы там найдем где спрятаться...
   - Я буду помнить тебя всегда, Барбара, - сказал Бэзил. - В Бангкоке я останусь недолго.
   - Неглинный переулок, - хорошо выговорила она. - А потом?
   - Неглинный переулок, номер четырнадцать, комната двадцать два. Внизу магазин, за углом через улицу ресторан и гостиница под названием "Будапешт". Рядом банк.
   - Запомнила. Рядом банк. Тебе пора, дорогой...
   - Не будем оглядываться, - сказал себе Бэзил.
   - Не будем.
   Стоя на ленте транспортера, тащившего его к воротам, обозначенным в посадочном талоне, он попытался заставить себя ни о чем не думать...
   В самолете над спинками кресел раскачивались и вертелись синие, зеленые и розовые чалмы. Даже дети выглядели в них миниатюрными копиями родителей, только без усов и клинообразных бородок. Женщин в черных платках рассадили, как в мечети, по другую сторону прохода. Правоверные, объяснил сосед в полосатом халате, летели на встречу с единоверцами в Таиланд. "Ислам как путь жизни" - сверкала тисненая надпись на папке, лежавшей на его коленях...
   Шасси самолета коснулось посадочной полосы в бангкокском аэропорту Донмыонг. Бэзил проснулся. В иллюминаторе ярко, ослепляюще и радостно светило солнце. За аэродромным полем неторопливо перемещались фигурки с клюшками для гольфа, катил оранжевый мини-автомобильчик с сине-белым зонтом над холодильником с напитками.
   На полторы тысячи километров ближе к Москве.
   Три длинных и два коротких, три длинных и два коротких...
   Позывные с пульта в швейцарской.
   Хозяин самого большого в мире ресторана "Чокичай" - восемьсот официанток, два квадратных километра настилов над болотом в пригороде Бангкока, заставленных столиками, - машинально взглянул в зеркало. Вдел ноги в лакированные штиблеты, вздохнул и спросил в переговорное устройство, настырно подававшее сигналы:
   - Кто?
   - Капитан Супичай, хозяин... С ним дипломат... Индекс номерного знака восемьдесят два. По списку министерства иностранных дел такие индексы - у машин русских, - сказал старший дежурный.
   - Какие цифры дальше?
   - Три ноля и один.
   - Никакого внимания, если капитан не обратится с пожеланием. Ясно?
   Три ноля и единица на плашках номерных знаков всех посольств означали автомобили резидентов разведок, работающих под дипломатическими крышами. Если капитану хочется встретиться с одним из них, затерявшись среди трех тысяч четырехсот столиков знаменитого заведения, попавшего в книгу рекордов Гиннеса, пусть затеряется. Если угодно получить огороженную зарослями и лианами особую веранду, пусть соизволит попросить... Хозяин включил монитор, соединенный с видеокамерой на входе.
   Метрдотель величаво сопровождал Супичая и русского. Под горбатым мостиком в протоке толкались лоснящимися оливковыми спинами рыбы, выловленные в Меконге, на лаосской границе. Рыбы назывались "нам-пу" и более нигде в мире не водились. Помощники поваров вылавливали сачками экземпляры, выбранные клиентами.
   - Вам нравится это место, господин Дроздов? - поинтересовался Супичай.
   Он поглядывал на длинного русского консула, для чего приходилось задирать голову, при этом Супичай ощущал, как на затылке волосы налезают на воротник. Устав и общепринятое правило предписывали высоко выстриженный затылок. Отпущенная или, по-военному говоря, запущенная прическа являлась данью занимаемой должности.
   Хозяин "Чокичая" сделал свой ресторан всемирно известным с помощью одной-единственной фразы в газетной заметке. За эту фразу обозревателю из "Бангкок пост" пришлось предоставить пожизненное право бесплатного обслуживания. Обозреватель сообщил своим читателям, что его обслуживали летающие официантки. Девушки в матросках и голубых шортах, оранжевых и розовых чулках с якорьками по шву скользили между столиками на роликовых коньках, высоко вздымая подносы. Но все-таки не летали...
   Поэтому капитан:
   - Что-то не летают, Ворапонг?
   - Совершенно справедливо, господин капитан. Не летают. Исключительно временное явление. Мы приносим извинения, сэр... Скоро полетят, вот только научатся набирать предполетную скорость.
   Из уважения к гостю говорили по-английски.
   Они выбрали столик у бамбуковых перил, за которыми открывался пустырь, заросший желтым ковылем и камышами с седыми метелками, волнами колышущимися под ветром. Иногда, распластав крылья, в эти волны бросались с раскрытыми клювами, похожими на плоскогубцы, крупные сороки. Оранжевое солнце, зажатое между набухавших туч, золотило разнокалиберные рюмки, подвешенные над столиками в деревянных гнездах.
   Официант по винам с хрустом свернул алюминиевую пробку с квадратной бутылки виски "Олд Парр".
   Рассаживаясь, Супичай и Дроздов одновременно рассмеялись. Их встречи становились почти традицией. На первой встрече консул, не рассчитав собственного роста, зацепил головой полку с гнездами для рюмок в пивной "Мюнхен" и оказался засыпанным битым стеклом. Расколовшаяся посуда считалась у русских доброй приметой, и капитан не опасался задеть самолюбие Дроздова.
   Тучи сомкнулись, оранжевый глаз солнца закрылся. Сервировка обрела естественный окрас. Голубой рисунок на фарфоровых пиалах углубился, загустел.
   Супичай и Дроздов пригубили за встречу.
   Креветки, лангусты, крабы, кальмары, морские черви с распаренной и разваренной зеленью, сладкую свинину и буйволятину, пропитанные специями, клейкий "лаосский" рис ели не торопясь, изредка обмениваясь короткими замечаниями и советами касательно сдабривания блюд соусами. Молчание не тяготило разведчиков. Не стоило приступать к серьезной беседе, забыв про остывающие яства. Обед оплачивался соответствующими конторами - офицеры платили на равных из выделенных им на такие встречи сумм, так что съесть все без остатка и со вкусом являлось служебным долгом. Казенные деньги не бросают на ветер.
   По второму глотку сделали за наметившееся сотрудничество. Лотосовый кисель принесли, когда они говорили о футбольном матче между университетскими командами. Посмеялись неудаче сборной дипломатического корпуса в игре против клуба бизнесменов. Первый секретарь уругвайского посольства закатил мяч в ворота собственной команды.
   - Раз уж мы заговорили об успехах бизнесменов... - сказал Супичай и замолчал, снимая салфетку с колен.
   Дроздов ждал.
   - Раз уж мы заговорили о них?
   - В этом городе, господин Дроздов, несколько дней находился гражданин вашей страны Севастьянов. Насколько нам известно, он уехал в Сингапур. Кажется, он встречался с представителями Индо-Австралийского банка и "Бэнк оф Америка". Не помню точно, с кем. Да это и не столь важно...
   - Что же показалось важным, господин Супичай?
   - Пустячная история, не подтвержденная пока документально. История о связях некоторых держателей акций Индо-Австралийского банка с героиновым бизнесом. Бангкокское отделение этого банка находится под подозрением как стиральная машина и канал перекачки героиновых денег в нормальный финансовый оборот. Это отделение, по нашей агентурной информации, выступает инструментом прививки грязных денег к "голубым", то есть заслуживающим уважения...
   - Итак, Севастьянов?
   - Мы выявили слежку за ним в гостинице "Амбассадор". Затем его снимали телеобъективом в аэропорту перед вылетом в Сингапур. Кроме того...
   Супичай ложечкой поворошил на дне пиалы остатки кисельной гущи. Он ждал проявления интереса к теме.
   - Кроме того? - проявил интерес Дроздов.
   - Мне неприятно вторгаться в частную жизнь ваших сограждан... Однако, пришлось, поскольку слежка велась и за его отношениями интимного характера с русской леди, женой первого секретаря вашего посольства господина Немчины...
   Капитан справился с записью на костяной пластинке, вставленной в его портмоне.
   - Госпожой Клывды... Прошу извинить произношение.
   - Имя произнесено безупречно, господин Супичай, - сказал Дроздов. Клавдия... Кто же проводил слежку? Спецслужба третьей страны?
   Капитан большим пальцем стер надпись на пластинке. Захлопнул портмоне.
   - Не берусь утверждать, что именно так, господин Дроздов. Агентурное наблюдение велось известной в наших краях частной фирмой "Деловые советы и защита", предоставляющей платные услуги на основе соответствующих соглашений. При этом мне представляется, что здесь-то, как говорится, и стоит основная точка... Владелец "Деловых советов и защиты" является отцом директора бангкокского отделения Индо-Австралийского банка, с которым Севастьянов имел контакт.
   - Вы предполагаете, что партнеры собирают компрометирующие материалы на Севастьянова? А если это рутинная проверка серьезности его деловых намерений?
   - Мы вправе только предполагать.
   - Попытку компрометации?
   - И все остальное. Частную агентуру, бывает, нанимают правительственные службы. Например, вербуют через третье лицо...
   - С какой же целью?
   - Мы не всезнайки, господин Дроздов.
   - Ваша практика, дорогой капитан, - сказал Дроздов, - как и ваш опыт... Смотрите-ка... Индо-Австралийский банк - это стиральная машина. Связан родственными узами с фирмой "Деловые советы и защита". Севастьянов вступает в переговоры с главой бангкокского отделения Индо-Австралийского банка и немедленно оказывается под наблюдением "Деловых советов и защиты". Это не партнерство, а скорее противостояние!
   - Логично предположить, что идет какой-то сложный и тщательно скрываемый спор. Севастьянов проявляет активность. Может быть, Индо-Австралийский банк задерживает выплату каких-то сумм организации, которую представляет Севастьянов. Допустимо, что и не сам банк, а кто-то из его значительных клиентов... Возможно также, что деньги, которые хочет вытянуть Севастьянов, срослись с грязными. Их бы и рады возвратить, чтобы покончить со спором, да не в состоянии. Снять большую сумму с какого-то счета - значит привести в движение тщательно скрываемую цепь связей, тянущуюся к стиральной машине... А мы немедленно уловим это движение и выявим ту часть цепи, которая пока ещё для нас пунктир... Может так быть?
   Дроздов кивнул.
   - Отсюда и слежка за Севастьяновым... Вы знаете, насколько это дорогое удовольствие. А ради друзей или дружественных партнеров, господин Дроздов, на такого рода расходы не идут...
   - Соображения интересные, - сказал Дроздов.
   Супичай встал из-за стола первым. Он знал все-таки, что перед ним подполковник.
   После трапезы всякий клиент "Чокичая" получал на стоянке свой автомобиль отмытым до зеркального блеска.
   Вписываясь в своей мощной "тойоте-крессиде" в поворот скоростного шоссе, проложенного по эстакаде над Бангкоком, Дроздов скорее по привычке, чем надобности, взглянул в зеркало заднего вида.
   Все реже в последние месяцы тянулись "хвосты". Отделались от страхов, которых набирались в американских спецшколах?
   Дроздов подумал: "Вот тебе и бухгалтер, вот тебе и тихоня".
   Когда дежурный посольства на Саторн-роуд, заметив на экране монитора консульскую машину, раздвинул автоматические ворота, у Дроздова уже почти сложился текст донесения в Москву.
   Едва открыв дверь в мезонин, Дроздов услышал дребезжание телефона.
   - Консульский отдел, - сказал он в трубку.
   - Николай, это Шемякин...
   - Из дальних странствий возвратясь! Ты мне маску с Бали доставил? Говори сразу...
   - Я иду к тебе, - сказал Шемякин.
   Дроздов сполоснул руки в крохотном умывальнике, включил кофеварку. Привычно ссутулившись, взглянул в окно.
   На "психодроме" журналист, задержавшись на минуту, смешил прогуливавшихся Немчин. Клава прикладывала ладони к щекам. Ее муж протягивал Шемякину какие-то деньги.
   Консул вернулся в кабинетик.
   По регистрационному журналу отпуск Немчинам предстоял через полтора месяца. Свидание Клавы и Севастьянова в "Амбассадоре" ускоряло выезд и превращало его в окончательный отъезд. Приходилось выселять способного дипломата. Но Дроздов не мог подвергать малейшему риску операцию, развивавшуюся вопреки многим опасениям и по фантастически дерзкому замыслу. Шантаж Севастьянова могли начать с Клавы, в Бангкоке.
   - Входите! - отозвался он на стук в дверь. - Там кофеварка включена, и питье, верно, сготовилось...
   Следовало ещё продумать формулировку для посла.
   В прихожей грохнуло. Сильно пахнуло кофе.
   - Разбил и пролил?
   Шемякин в дверях развел руками.
   - Разбил и пролил... Тряпка есть?
   Пока варился новый кофе, оба молчали.
   - Николай, - сказал журналист, - что такое для тебя Севастьянов? Парень, летевший со мной в Сингапур...
   Дроздов осмотрел чашки. У обеих отбились ручки. Он разлил кофе. Отпил и крякнул.
   - Человек. Русский человек... А почему такой вопрос?
   Пока Шемякин говорил речь в защиту сингапурского бухгалтера, готовившегося к героическому поступку, он не притронулся к кофе.
   Дроздов не задавал вопросов и не уточнял деталей. Равнодушно катал чашку без ручки между лопатообразными ладонями.
   Бэзил разнервничался. Консула словно подменили. Потом Шемякин сообразил: между дроздовских губ не дымила сигарета.
   - Ты курить, что ли, бросил?
   - Бросил, - сказал Дроздов. - Хорошо теперь себя чувствую...
   Встал, ссутулившись.
   - Может, ты думаешь, я выдумал про Севастьянова? - спросил Шемякин.
   - Может, и не выдумал...
   - Тогда надо что-то для него сделать! Поддержать... А ты зеваешь во весь рот от скуки.
   - Сделай...
   - Слушай, Николай, ты меня не понял... Парень в одиночку ввязывается в жуткую свалку. Не завтра, так послезавтра... Я чувствую... Нужно помочь. У тебя ведь власть... есть возможность поддержать...
   - Вот и поддержи.
   - Что значит - поддержи? Не я консул, а ты!
   - Вот что, друг мой Бэзил... Я ведь догадливый. Поэтому не дави не меня. Работу, о которой ты здесь хлопочешь, кое-кто сделает... А ты пока задай себе один вопрос и потом сам, самостоятельно, без подсказки консула, ответь на него. Вопрос я тебе сформулирую. Верю ли я, что мой соотечественник Севастьянов коррумпирован преступниками и намеревается, получив от них взятку, скрыться за границей? Прими на себя ответственность... И не лезь с этим ко мне... А то ведь твоя забота смахивает на донос.
   Шемякин смолчал. Вскочил, забегал по мезонину.
   - А, черт! - вырвалось у него.
   - Обрати внимание, здесь учреждение, - сказал Дроздов равнодушно.
   - Что же делать? Я как-то сразу не подумал, когда разговаривал с ним в Сингапуре, что он действительно может удариться в оперативные действия... Ведь погибнет же!
   - Севастьянов действительно нуждается в сильной поддержке, - сказал Дроздов медленно, взвешивая каждое слово, опасаясь сообщить больше, чем хотелось. - Но не здесь, в Бангкоке или в Сингапуре... Он будет нуждаться в помощи в Москве, в своем холдинге, где довольно скоро окажется снова. У них есть решение откомандировать его обратно домой. Хотя севастьяновское начальство, я чувствую, не очень уверено в правильности такого шага... События могут пойти вразнос, и наш бухгалтер окажется в Москве настолько быстро, что не успеет обзавестись свидетельствами своей... своей... как бы тебе сказать...
   - Скажи мне, дураку, сделай милость! Попытаюсь как-нибудь понять...
   - Позитивной деятельности. Сформулируем так! И не ори на меня. Здесь, как пишут в романах, вопросы задаем мы... А как помочь в Москве Севастьянову, я не знаю. Пока не знаю. Подумай и ты. Давай подумаем вместе...
   Зазвонил телефон. Дроздов выслушал, повесил трубку и сказал:
   - Завканц готовит обед. На первое бульон с яйцом, на второе зразы... Откроет банку с селедочкой. Полтора часа назад я наобедался с одним должностным лицом за казенный счет, есть не хочу. А истраченного дома продукта жаль. Чем выбрасывать, скормим тебе... Ты ведь прыгаешь по региону без жены... Хоть бы нашел какую-нибудь временную азиаточку, что ли! Разрешаю властью консула... Ха!
   "Нашел и без твоего разрешения", - подумал Бэзил и сказал:
   - Вот что, Николай, поеду-ка я к себе на квартиру, соединюсь с редакцией и попрошу со следующей недели очередной отпуск. По каким обстоятельствам, найду... Как полностью называется московская контора Севастьянова?
   - Сначала обед. Какая редакция? Воскресенье сегодня... Кроме дежурных, никого в твоей газете. Рыбу ловят... Вперед, к завканцу! Между прочим, что это за пачку деньжат ты вытянул у Немчин?
   Бэзил мрачновато покачал головой.
   - Попросили отвезти в Москву. Вернуть... Не могут купить какую-то ювелирку, или не решаются взять ответственность, не знаю... Я бы тоже не стал брать на себя ответственность... Две тысячи долларов, на конверте написано, кому отдать в Москве. Это начальник Севастьянова. В его банке.
   - Почему они решили, что ты уезжаешь?
   - Когда они спросили, не собираюсь ли я вскорости в Москву, я вдруг и решил, что действительно, пожалуй, нужно ехать...