Страница:
осуждать любые формы корыстного обмана, независимо от времени их
изобретения.
(ОСП 20.01.1995г.)
Обвинитель Владышевский утверждал, что предприниматель В. никогда
реальными поставками товаров народного потребления не занимался, а только
составлял договора, собирал предоплату и тратил ее на личные цели. Правда,
с
первыми обманутыми клиентами В. расплатился по договорам за счет получения
еще более крупного кредита, полученного за обещание поставить с Украины
целый состав с сахаром. В жизни такого состава не было, но зато
зафиксирована обманная попытка получения еще более крупного кредита...
Попытка этого самого крупного мошенничества была пресечена арестом
махинатора, когда он хотел скрыться за рубеж с остатками конвертированных в
валюту кредитных средств за мифический сахар.
Защитник Сокирко не оспаривал эти факты, но интерпретировал действия В.
как исполнение им договорных обязательств даже при неблагоприятных
условиях.
Он прежде всего отверг обвинение В. в обмане и хищении денег первых
клиентов
как абсурдное, раз у них к В. не осталось даже гражданских претензий (все
неустойки за непоставленные товары В. выплатил сполна). В истории с
непоставленным эшелоном сахара защитник, признав гражданскую
ответственность
В. за невыполненное обязательство, сослался на имеющиеся в деле
свидетельства о том, что В. вел переговоры о получении еще большего
кредита,
которого вполне хватило бы на оплату не поставленного сахара, если бы ему в
этом не помешал арест. Старания В. найти новый кредит есть свидетельство
того, что он искал возможность расплатиться за непоставленный сахар и что
намерений безвозмездно присвоить эти кредиты у него не было. Что же
касается
способа, которым В. мог бы расплатиться за самый последний кредит, то
защитник выносил его за скобки, поскольку тут речь идет лишь о намерениях
и,
возможно, именно в этом последнем случае посредническая прибыль могла бы с
лихвой покрыть все первоначальные сбои. В 1992 году такие фантастически
выгодные сделки бывали, и В. мог рассчитывать на их реализацию.
Как видно, и в этом деле у защитника нашлись весомые аргументы, не
позволяющие считать бесспорно доказанным умысел на мошенничество, казалось
бы, фантастического афериста. Был самый пик переходного времени, когда в
стране открыто происходили самые невероятные вещи и верить можно было во
все
на свете.
Суждения присяжных
Как отнеслись к этой истории 12 присяжных? Перед ними был поставлен
вопрос о вине В. в двух вариантах: вина в хищении или вина в ином
преступлении. И вот их вердикт:
Виновен в мошенничестве без признаков хищения (7 против 5) и виновен,
но заслуживает снисхождения (8 против 4).
В стенограмме суждения присяжных сгруппированы по 2 основным группам:
только меньшинство в треть присяжных согласилось с обвинением, большинство
же отнеслось к В. со снисхождением (т.е. не согласившись на уголовное
наказание ему), не признав за ним умысел на хищение. Получается, что хотя
формально голоса всех присяжных звучали только обвинительно, не нашлось
человека, который бы не признал В. виновным в мошенничестве. На деле общий
вердикт приходится признать скорее оправдательным, поскольку большинство
все
же не признало его виновным в хищении, а к его мошенничеству отнеслось лишь
как к обману, не заслуживающего лишения свободы.
С точки зрения обвинения дело о кредитной пирамиде казалось выигрышнее
предыдущего дела о ваучерах. Красочная детективная история, как В. с
помощницей З. "продавали" за сотни миллионов рублей несуществующий эшелон с
сахаром, а потом петляли по Украине на иномарке с валютой, заставила бы
побелеть от зависти П. Чичикова и О. Бендера. Тем более что защитник смог
противопоставить этой фабуле лишь юридические умозаключения. Тем не менее,
соотношение "обвиняющих" и "снисходительных" голосов среди присяжных
оказалось почти таким же, как и в предыдущем деле, что еще больше убеждает:
причина относительного успеха защиты в таких делах состояла не только в
силе
аргументов, но еще больше в не иссякших надеждах людей на полезность и
такого предпринимательства.
Следует особо отметить, что практически все, даже из числа осудивших В.
за хищение, не поддержали обвинение в тех эпизодах, где средства были
добровольно возвращены, хотя, с точки зрения существующего уголовного
права,
обвинитель рассуждал здраво: возвращение похищенных средств не отменяет
факта уже произошедшего хищения (тем более, что возвращали похищенное с
помощью еще большего хищения).
Хотя надо признать: если бы обвинитель смог показать, что реально В.
всегда, начиная с самого первого эпизода, был готов не возвращать
выманенные
средства, а делал это только, чтобы отвязаться от требований заимодавцев и
иметь возможность выманить еще более крупный заем, т.е. совершить еще более
крупное хищение, то согласившихся с обвинителем было бы больше. Но угадала
логику действий В. только одна присяжная, банкир по профессии ("Тут все
ясно. Возвращались только небольшие суммы, чтобы выиграть время."), тем
самым отнесясь ко всем действиям В. как к серии мошенничеств с целью
хищений. Она же и дала самое правильное название всего этого преступления -
"пирамида".
И хотя в этом процессе я исполнял обязанности защитника, но по
собственному убеждению я соглашаюсь прежде всего со словами этой присяжной,
наиболее проницательными и глубокими. Дай Бог, чтобы такой житейской
умудренности поскорее достигло большинство наших сограждан.
В судебной практике проблема различия добросовестной
неплатежеспособности должника от умысла его на мошенническое хищение взятых
денег считается весьма трудным. По свидетельству одного из опытнейших
прокуроров к.ю.н. Кореневского Ю.В. юристы, как правило, берут во внимание
не одно, а серию подобных действий подсудимого. Если он не один, а много
раз
берет деньги и не возвращает под разными предлогами, то ясно, что
правосудие
имеет дело не со случайным разорением, а скорее всего с системой обмана.
Однако в данном деле такая система юридических аргументов индуктивного
типа, оказывается, не работает. Ведь В. возвращал деньги во всех случаях,
кроме последнего, да и тут есть свидетельства, что он готовил новую сделку
для возвращения и этих денег. И потому ссылки на предыдущие случаи сыграли
скорее на руку защите. Мне кажется, что исходя из такой логики, умысел на
обман заимодавца доказать почти невозможно, потому что у афериста всегда
есть аргумент, что он твердо надеялся на удачу и что ему удастся погасить
долги (как говорили в старину: "получить наследство или богатую невесту").
Видимо, создание "пирамиды" (растущих в арифметической прогрессии
обязательств) надо расценивать как особый вид длящегося мошенничества,
сходного с азартными играми (но более опасного), который стоило бы отметить
особой статьей Уголовного кодекса. Однако наказанием за такой вид
мошенничества следует определять не длительные сроки лишения свободы, а
штраф или конфискацию имущества ради удовлетворения интересов потерпевших.
Будет принято такое изменение в законе или нет - в любом случае дела о
новых видах мошенничества следует рассматривать в судах присяжных,
поскольку
они касаются интересов многих людей.
ИСП 27.11.1996 г.
Повторное рассмотрение "ваучерного дела" в ОЗОХиЭС состоялось через 2
года. Участие в прениях таких юристов, как к.ю.н. Кореневский Ю.В. и к.ю.н.
Похмелкин А.В., конечно, подняло цену результирующего вердикта присяжных.
Поэтому стенограмма этого процесса в приложении 1.3. приведена с наибольшей
полнотой. Повторять аргументы сторон не имеет смысла, потому перейдем к
анализу характеристик и суждений присяжных.
Как видно из итогового листа, коллегия из 15 присяжных была достаточно
представительной для обычного микрорайона Москвы. По возрасту преобладали
30-40-летние, при 2 молодых и 4 пожилых (свыше 50 лет) присяжных. Правда,
наблюдалось преобладание женщин, но оно не было подавляющим. Столь же
естественный перевес имели граждане со среднетехническим или специальным
образованием (9 против 6 с высшим образованием). Разнообразным был и
профессиональный состав присяжных: рабочие, продавцы, охранники, инженеры,
домохозяйки, безработная, инженеры, геологи, педагоги, пенсионеры.
Влияние социального положения присяжных на их позицию по делу
практически не прослеживается. Невиновными в мошенничестве подсудимых
признали только четверо: бухгалтер, охранник, продавщица, инженер. Т.е.
люди
разных возрастов, образований, профессий, три женщины и мужчина. Только в
качестве догадки можно предположить, что оправдательная позиция охранника и
продавщицы определена профессиональной близостью к работе с молодыми
предпринимателями, а позиция присяжных с высшим образованием (бухгалтера и
инженера) связана с повышенной правовой требовательностью.
Что касается содержательной стороны этого обсуждения, то, прежде всего
следует отметить следующее.
Отношение к организаторам "пирамид" суровеет. Вердикт присяжных на
повторном суде оказался едва ли не противоположным вердикту первого суда по
ваучерному делу. Организаторы фонда были не оправданы, а осуждены
(большинством в 11 голосов против 4).
Объяснить такое изменение случайностью трудно. Еще труднее - изменением
сил сторон. Как раз напротив, защита во втором суде была представлена
неизмеримо сильнее (хотя, конечно, и доводы обвинителя стали более
взвешенными). Правдоподобным кажется только объяснение сдвигами в сознании
присяжных за прошедшие два года.
Люди учатся отличать предпринимателей от аферистов. Аргументы
присяжных, осудивших организаторов "ваучерной пирамиды", сильно изменились.
Если в 1994 году основным доводом присяжных этой группы было поведение
подсудимых в последний период деятельности их фонда, когда уже не осталось
никаких шансов, что они смогут вернуть принимаемые ваучеры их владельцам,
то
присяжные второго суда в качестве основных своих аргументов выдвигали
отсутствие доходной деятельности, квалифицированного персонала, должной
регистрации и т.п.
Ни обвинитель, ни защитник не придавали этим обстоятельствам
существенного значения, а вот с точки зрения большинства присяжных именно
эти обстоятельства играют решающую роль в осуждении. Посмотрите, как
въедливо расспрашивала присяжная 13 защитника о работе М. и С., только
чтобы
иметь потом возможность ответить на вопросы судьи по критериям своей
совести.
С точки зрения этих людей серьезный честный предприниматель может
рассчитывать на прибыль и возврат долгов с процентами только в результате
серьезной производственной или коммерческой деятельности. А если таковая
даже не предвиделась, то, по их мнению, это прямое свидетельство
мошенничества. И потому эти присяжные оставили без внимания доказательства
обвинителя, как излишние.
Трудно такое убеждение присяжных назвать истиной в последней инстанции.
Мало того, в условиях стагнации производства и всеобесценивающей инфляции
нельзя надеяться на производственную прибыль, значительно превышающую
инфляцию. А вот в сфере биржевых спекуляций, операций с государственными
ценными бумагами, наконец, в сфере рисковой челночной торговли и т.п.
большие прибыли были возможны. Исходя из этого, я как обвинитель и пытался
опереться на анализ соотношений динамики цен ваучеров и инфляции, чтобы
показать: организаторы такого "бизнеса" не могли не понимать, что своих
обязательств они выполнить не могут, но, тем не менее, обещали и, значит,
шли на обман по схеме "пирамиды".
Виновны не в прямом, так в косвенном умысле на обман. Я думаю, что
здесь по аналогии с другими преступлениями было бы уместным говорить о
наличии не только прямого, но и косвенного умысла на обман доверия. Решаясь
на рисковые операции и не имея запаса прочности, чтобы в любом случае
отдать
долги, такой заемщик средств на деле сознает, что может прогореть и не
отдать деньги. Хотя субъективно он может и не хотел бы так поступать, но
понимал такую вероятность, допускал возможность невыполнения своих
обязательств, следовательно, он виновен в косвенном умысле на обман доверия
(если, конечно, в условия договора займа прямо не оговорена возможность
невозврата занимаемых средств.)
Опасайтесь высоких процентов. Можно констатировать: вера людей в
чудодейственно высокую прибыльность честного бизнеса и сейчас не иссякла,
но
стала много осторожнее. В 1994 году присяжные были больше склонны винить
государство, которое "обманывает и мешает", веря предпринимателям почти
безусловно. Сегодня они не склонны доверять таким, как МММ и "Хопер", но
еще
верят, что "настоящий бизнес" способен дать высокую прибыль. Опасаюсь, что
и
такая вера даст возможность аферистам выстраивать новые иллюзионы с помощью
всяких "бизнес-планов", имитации бурной производственной деятельности и
т.п.
И только пройдя и этот род обманов, наши люди потеряют лишнюю доверчивость
и
вернутся к скучному правилу: "Опасайтесь высоких процентов - первого
признака финансовой пирамиды".
Аргументы и правда меньшинства. С другой стороны, обращает внимание
практическая неизменность аргументации присяжных, проголосовавших за
невиновность организаторов ваучерной пирамиды:
"недоказанность умысла подсудимых на обман",
"они хотели как лучше",
"главная, настоящая вина лежит
на государстве и самих вкладчиках".
Мысли остались прежними, только число их приверженцев уменьшилось, и
потому они уже не определяют ни итоговый вердикт в суде присяжных, ни
общественное мнение в стране в целом. Но, признавая справедливость
обвинительного вердикта большинства присяжных в этом суде, нельзя не
отметить, что и в аргументах оправдавшего их меньшинства есть правда.
И действительно, ну разве неверно, что в определенной мере виновны и мы
сами, пострадавшие? Разве не мы играли в "риск", не впадали в мечту
получения дармовых процентов по неожиданно доставшимся ваучерам? Мало того,
если бы и нам улыбнулась мошенническая удача, и мы бы попали в число первых
вкладчиков, которым "пирамида" успела вернуть вклад с обещанными лихими
процентами, разве мы ей не радовались бы, отгоняя мысли, что на деле такие
проценты могли нарасти только из невозвращенных вкладов тех, кто пришел
позже? Разве в этом случае не надо было нам вернуть обманутым коллегам эти
проценты?
В такой ситуации первые вкладчики должны считаться вольными или
невольными корыстными соучастниками аферистов, и потому этот тезис
меньшинства становится верным, на мой взгляд, не только с нравственной, но
и
с юридической точки зрения.
Еще больше правды в обвинении государства, создавшего такую инфляцию и
такую безнаказанность, в условиях которых рассчитывать на прибыль можно
только путем разных махинаций или даже откровенного мошенничества.
Однако, признавая истину в резонах меньшинства, осуждая себя и свое
государство, нельзя согласиться, что этим можно оправдать М. и С. в
организации "пирамиды". Хотя атмосфера общей вины и общей соблазненности
должна быть учтена в их деле как смягчающее вину обстоятельство.
Народ остается противником ГУЛАГа. Относительная справедливость
обвинений в адрес потерпевших вкладчиков и государства, видимо, ощущалась
также и теми из присяжных, кто признал организаторов фонда виновными в
мошенничестве, но не согласился с применением к ним такой суровой меры
наказания, как лишение свободы. Таких оказалось шестеро. Вот их резоны:
"в зоне они станут не лучше, а может, хуже",
"отвечать за свои дела надо, но не лишением свободы",
"мы и сами виноваты, что им верим",
"чем сидеть, пусть лучше работают и долги отдают".
За наказание создателей ваучерной пирамиды лишением свободы высказалось
только 5 из 15 присяжных заседателей. Кстати, среди пятерых двое свое
мнение
обосновывают не тяжестью преступления, а тем, что виновные не сделали даже
попыток рассчитаться с вкладчиками, и потому остается только сажать их, как
в старину сажали в "долговую яму". Думаю, что и этих присяжных надо отнести
к тем, кто хотел бы обойтись без лишения свободы молодых "комбинаторов",
если бы они старались рассчитаться с потерпевшими. А в целом нетрудно
видеть, что подавляющее большинство присяжных не хотело бы лишения свободы
предпринимателей, даже таких, как М. и С.
Мнение большинства: "Не сажать, а заставить платить". Как я уже
говорил, в наших исследовательских процессах вопрос о целесообразности
лишения свободы как меры наказания кроме прямого смысла имеет еще и важное
проверочное значение: насколько присяжные, признавшие подсудимых виновными,
считают их проступки серьезным преступлением.
Если следовать этому правилу, то итоговый вердикт присяжных по
последнему суду надо интерпретировать следующим образом. В отличие от
присяжных конца 1994 года, которые в организаторах ваучерной пирамиды
увидели разорившихся предпринимателей, а не мошенников, присяжные конца
1996
года, напротив, признали их виновными в мошенничестве, но не заслуживающими
лишения свободы.
Присяжные по-прежнему не считают предпринимательское мошенничество
тяжким преступлением. Наверное, потому что чувствуют, что в нашей стране
святых нет, и все могут оказаться столь же виноватыми. Такое мошенничество
должно наказываться, примерно, как и гражданские правонарушения: прежде
всего возвратом взятого имущества, возможно, со штрафами и пеней,
возмещением морального вреда и судебных издержек. Кстати, этого же
требовало
большинство присяжных и в 1994 г.
Получается, что внешне противоположные вердикты обоих судов присяжных
по делу о ваучерной пирамиде в своей глубинной сути одинаковы.
Как известно, у гражданского суда нет сегодня никаких возможностей
разыскать припрятанные средства и обратить иски вкладчиков на личное
имущество виновных.
Уголовный суд может арестовать не только пустой счет фирмы, но и
конфисковать личное имущество аферистов, но, как правило, не в пользу
потерпевших, а в собственность государства. В интересах же потерпевших
уголовные суды в приговорах оставляют запись об обязанности осужденных
возместить ущерб потерпевшим путем ежемесячных выплат с их официальной
мизерной зарплаты. Такой способ возвращения долгов больше похож на
вычерпывание моря ложкой.
Присяжные совершенно правы, выдвигая в качестве главной цели судебного
разбирательства эффективное возвращение долгов и возмещение иного ущерба
пострадавшим.
Но наши законодатели и судьи главным средством восстановления
справедливости считают увеличение сроков лишения свободы. В отличие от
уголовных законов дореволюционных и даже сталинских времен, в которых
наказания за мошенничество (злоупотребление доверием) и тем более за
присвоение вверенного имущества (растрата), т.е. за преступления,
пограничные с гражданскими правонарушениями, были небольшими (до 2 лет
лишения свободы), нынешний УК довел их до 10 лет лишения свободы, приравняв
к наказаниям за кражу (тайное хищение), т.е. к классической уголовщине. Но
от этого масштабы мошенничества и растрат в России только выросли до
размеров немыслимых.
Заочный спор с "олигархом"
Можно ли предотвратить рост мошенничества? В интервью "Известиям" от
22.04.1999 г. крупный российский предприниматель В. Потанин заявил:
"Государству бы надо почетче прописать правила поведения и для
предпринимателей, и для правоохранительных органов. Потому что реальная
жизнь у нас далеко оторвалась от экономического законодательства, а оно, в
свою очередь, еще больше от уголовного. Образуются правовые пустоты, и
когда
предприниматель в них попадает, это необязательно значит, что он хочет
совершить что-то ужасное. Надо все-таки исходить из презумпции
невиновности,
из того, что непроторенными путями люди идут не только, чтобы что-то
украсть, но и чтобы что-то новое создать, построить...
Как известно, Березовскому вменяют в вину присвоение прибыли Аэрофлота
через зарубежных посредников и, возможно, создание финансовой пирамиды
"Логоваза", Смоленского подозревают в попытке присвоения миллиардов через
фальшивые авизо, о Быкове же иначе как о бывшем уголовном авторитете и не
пишут. Однако, как можно понять, прочных доказательств против этих людей
почти нет, шансы на их осуждение невелики и потому прессе, да и всем нам не
следует спешить с осуждениями людей, уголовная вина которых не доказана.
Это
очевидно".
Конечно, я присоединяюсь к мнению В. Потанина о необходимости
соблюдения принципа презумпции невиновности по отношению к
предпринимателям,
но в то же время не могу полностью извинить использование ими так
называемых
"правовых пустот" (или "дыр в законе" - термин бывшего министра финансов РФ
А.Я. Лившица в его объяснениях с телезрителями). А в некоторых случаях
готов
даже голосовать за вердикт "виновен", если бы оказался присяжным на суде по
делу, например, организатора "финансовой пирамиды", хотя в Уголовном
кодексе
и не сказано, что пирамида - есть вид мошенничества.
В начале перестройки в прессе был популярен симпатичный и мне лозунг:
"Разрешено все, что не запрещено". В освобождающемся от диктата обществе он
звучал призывом к свободе от партийных запретов на частное
предпринимательство, на свободную торговлю и инициативу.
Однако, к сожалению, этот принцип довольно скоро стал пониматься как
свобода предпринимательских действий от совести, если не существует на них
прямого уголовного запрета. Сейчас же он претворился в "теорию
позволительности использования дыр в законе".
Обо всем в законе сказать невозможно. Так, в нашем Уголовном кодексе
всегда был (с дореволюционных времен) запрет на мошенничество во всех его
видах, старых и новых. Но советские судьи уже давно были отучены
самостоятельно решать, что является преступлением, а что нет, привыкнув
следовать лишь указаниям пленумов Верховных судов и стоящих за ними
партийных органов. Но вот их "стальной воли" не стало, прокуроры с судами
оказались "бездейственными", а мошенничество новых "хозяев жизни" -
безнаказанным. Большую роль играют и общие интересы.
Так и в описанной нами истории подмосковного ваучерного фонда даже
рядовым вкладчикам была очевидна повязанность молодых организаторов фонда с
почти столь же молодыми главой администрации города и местным прокурором.
Все они якобы демократы из бывших комсомольцев, все дружили дачами и
семьями
и, конечно, все были на деле соавторами такой "привлекательной идеи", как
обогащаение через ваучерный фонд и его банкротство. Так зачем им было себя
самих квалифицировать мошенниками и наказывать? Молодые власти и доказывали
всем и всюду, что никакого преступления тут нет, а есть лишь "разорение
несчастных предпринимателей". Они-то и воздействовали на правоприменителей
и
законодателей, чтобы эта "правовая дыра" не была закрыта, хотя, как уже
говорилось, никакой дыры на деле не было.
Отсутствовала лишь решимость властей использовать существовавший старый
закон по здравому смыслу и совести.
Я не хочу упрощать ситуацию, рисуя из "неудачливых предпринимателей"
лишь заведомых мошенников. Во многом их действия были запрограммированы
всем
предыдущим советским воспитанием и ориентацией, прежде всего на
однолинейный
материальный успех.
Так, еще в годы моей молодости власти пытались перейти от
народнохозяйственного плана как конкретизации достижение светлого
коммунистического будущего (хрущевский идеализм) к рекомендациям науки. А
именно - к оптимальному планированию, при котором целью ставилось
достижения
максимума прибыли (совокупного продукта) в масштабе страны, региона или
отрасли, конечно, при соблюдении ряда ограничений сырьевого, финансового,
социального и законодательного характера (эпоха брежневского прагматизма).
Как я уже пояснял, для решения таких задач был разработан так называемый
метод линейного программирования, по которому из всего множества возможных
планов самым лучшим считался самый пограничный, а именно тот, где
достигался
максимум прибыли, но еще не были нарушены официальные ограничения.
Фактически такой метод провоцировал ориентацию хозяйственников на действия,
близкие к преступлениям (пограничные с законом, совестью, иными запретами).
А в постперестроечное время частной конкуренции эта ориентация еще
усилилась. Ибо если в законе есть прибыльные "дыры", то в них надо
обязательно войти, иначе этим случаем воспользуется конкурент, и ты
проиграешь.
Так что понять причины успеха в постсоветской России такого рода
"прогрессивных и ученых" предпринимателей очень даже можно (а понять -
значит во многом если не оправдать, то простить). Как известно, Россия не
является протестантской страной с вековыми традициями самостоятельной
гражданской жизни и прочной пуританской морали, не позволяющей что-то
делать
против совести. Протестанты были, к сожалению, всегда явным меньшинством в
русском народе, который в основной массе был воспитан не столько
самостоятельной верой, сколько привычкой ловчить, ради выживания обманывать
самодержавную власть. И потому расцвета "отмороженного" бизнеса в России
следовало ожидать.
Но можно ли было предупредить обострение нашей исторической болезни?
Наверное, надо было начинать преобразования с более решительной судебной
реформы и широкого ввода суда присяжных. Присяжные могут определить, где
было действительное разорение, а где мошенничество, кого надо пожалеть или
даже оправдать, а кого - наказать. При включенности совести народа в
процесс
судебного разбирательства спорных ситуаций процесс нравственного
перевоспитания обвиняемых предпринимателей и чиновников в России пошел бы
намного быстрее.
Но вернемся к самооценке олигархов, содержащейся в словах В. Потанина.
Я верю в искренность его слов и потому мне кажется важным выявить в них
возможные иллюзии и заблуждения. Прежде всего, обсудим его обоснование
изобретения.
Дело о "бесконечных" товарных кредитах
(ОСП 20.01.1995г.)
Обвинитель Владышевский утверждал, что предприниматель В. никогда
реальными поставками товаров народного потребления не занимался, а только
составлял договора, собирал предоплату и тратил ее на личные цели. Правда,
с
первыми обманутыми клиентами В. расплатился по договорам за счет получения
еще более крупного кредита, полученного за обещание поставить с Украины
целый состав с сахаром. В жизни такого состава не было, но зато
зафиксирована обманная попытка получения еще более крупного кредита...
Попытка этого самого крупного мошенничества была пресечена арестом
махинатора, когда он хотел скрыться за рубеж с остатками конвертированных в
валюту кредитных средств за мифический сахар.
Защитник Сокирко не оспаривал эти факты, но интерпретировал действия В.
как исполнение им договорных обязательств даже при неблагоприятных
условиях.
Он прежде всего отверг обвинение В. в обмане и хищении денег первых
клиентов
как абсурдное, раз у них к В. не осталось даже гражданских претензий (все
неустойки за непоставленные товары В. выплатил сполна). В истории с
непоставленным эшелоном сахара защитник, признав гражданскую
ответственность
В. за невыполненное обязательство, сослался на имеющиеся в деле
свидетельства о том, что В. вел переговоры о получении еще большего
кредита,
которого вполне хватило бы на оплату не поставленного сахара, если бы ему в
этом не помешал арест. Старания В. найти новый кредит есть свидетельство
того, что он искал возможность расплатиться за непоставленный сахар и что
намерений безвозмездно присвоить эти кредиты у него не было. Что же
касается
способа, которым В. мог бы расплатиться за самый последний кредит, то
защитник выносил его за скобки, поскольку тут речь идет лишь о намерениях
и,
возможно, именно в этом последнем случае посредническая прибыль могла бы с
лихвой покрыть все первоначальные сбои. В 1992 году такие фантастически
выгодные сделки бывали, и В. мог рассчитывать на их реализацию.
Как видно, и в этом деле у защитника нашлись весомые аргументы, не
позволяющие считать бесспорно доказанным умысел на мошенничество, казалось
бы, фантастического афериста. Был самый пик переходного времени, когда в
стране открыто происходили самые невероятные вещи и верить можно было во
все
на свете.
Суждения присяжных
Как отнеслись к этой истории 12 присяжных? Перед ними был поставлен
вопрос о вине В. в двух вариантах: вина в хищении или вина в ином
преступлении. И вот их вердикт:
Виновен в мошенничестве без признаков хищения (7 против 5) и виновен,
но заслуживает снисхождения (8 против 4).
В стенограмме суждения присяжных сгруппированы по 2 основным группам:
только меньшинство в треть присяжных согласилось с обвинением, большинство
же отнеслось к В. со снисхождением (т.е. не согласившись на уголовное
наказание ему), не признав за ним умысел на хищение. Получается, что хотя
формально голоса всех присяжных звучали только обвинительно, не нашлось
человека, который бы не признал В. виновным в мошенничестве. На деле общий
вердикт приходится признать скорее оправдательным, поскольку большинство
все
же не признало его виновным в хищении, а к его мошенничеству отнеслось лишь
как к обману, не заслуживающего лишения свободы.
С точки зрения обвинения дело о кредитной пирамиде казалось выигрышнее
предыдущего дела о ваучерах. Красочная детективная история, как В. с
помощницей З. "продавали" за сотни миллионов рублей несуществующий эшелон с
сахаром, а потом петляли по Украине на иномарке с валютой, заставила бы
побелеть от зависти П. Чичикова и О. Бендера. Тем более что защитник смог
противопоставить этой фабуле лишь юридические умозаключения. Тем не менее,
соотношение "обвиняющих" и "снисходительных" голосов среди присяжных
оказалось почти таким же, как и в предыдущем деле, что еще больше убеждает:
причина относительного успеха защиты в таких делах состояла не только в
силе
аргументов, но еще больше в не иссякших надеждах людей на полезность и
такого предпринимательства.
Следует особо отметить, что практически все, даже из числа осудивших В.
за хищение, не поддержали обвинение в тех эпизодах, где средства были
добровольно возвращены, хотя, с точки зрения существующего уголовного
права,
обвинитель рассуждал здраво: возвращение похищенных средств не отменяет
факта уже произошедшего хищения (тем более, что возвращали похищенное с
помощью еще большего хищения).
Хотя надо признать: если бы обвинитель смог показать, что реально В.
всегда, начиная с самого первого эпизода, был готов не возвращать
выманенные
средства, а делал это только, чтобы отвязаться от требований заимодавцев и
иметь возможность выманить еще более крупный заем, т.е. совершить еще более
крупное хищение, то согласившихся с обвинителем было бы больше. Но угадала
логику действий В. только одна присяжная, банкир по профессии ("Тут все
ясно. Возвращались только небольшие суммы, чтобы выиграть время."), тем
самым отнесясь ко всем действиям В. как к серии мошенничеств с целью
хищений. Она же и дала самое правильное название всего этого преступления -
"пирамида".
И хотя в этом процессе я исполнял обязанности защитника, но по
собственному убеждению я соглашаюсь прежде всего со словами этой присяжной,
наиболее проницательными и глубокими. Дай Бог, чтобы такой житейской
умудренности поскорее достигло большинство наших сограждан.
В судебной практике проблема различия добросовестной
неплатежеспособности должника от умысла его на мошенническое хищение взятых
денег считается весьма трудным. По свидетельству одного из опытнейших
прокуроров к.ю.н. Кореневского Ю.В. юристы, как правило, берут во внимание
не одно, а серию подобных действий подсудимого. Если он не один, а много
раз
берет деньги и не возвращает под разными предлогами, то ясно, что
правосудие
имеет дело не со случайным разорением, а скорее всего с системой обмана.
Однако в данном деле такая система юридических аргументов индуктивного
типа, оказывается, не работает. Ведь В. возвращал деньги во всех случаях,
кроме последнего, да и тут есть свидетельства, что он готовил новую сделку
для возвращения и этих денег. И потому ссылки на предыдущие случаи сыграли
скорее на руку защите. Мне кажется, что исходя из такой логики, умысел на
обман заимодавца доказать почти невозможно, потому что у афериста всегда
есть аргумент, что он твердо надеялся на удачу и что ему удастся погасить
долги (как говорили в старину: "получить наследство или богатую невесту").
Видимо, создание "пирамиды" (растущих в арифметической прогрессии
обязательств) надо расценивать как особый вид длящегося мошенничества,
сходного с азартными играми (но более опасного), который стоило бы отметить
особой статьей Уголовного кодекса. Однако наказанием за такой вид
мошенничества следует определять не длительные сроки лишения свободы, а
штраф или конфискацию имущества ради удовлетворения интересов потерпевших.
Будет принято такое изменение в законе или нет - в любом случае дела о
новых видах мошенничества следует рассматривать в судах присяжных,
поскольку
они касаются интересов многих людей.
Снова дело руководителей ваучерного фонда
ИСП 27.11.1996 г.
Повторное рассмотрение "ваучерного дела" в ОЗОХиЭС состоялось через 2
года. Участие в прениях таких юристов, как к.ю.н. Кореневский Ю.В. и к.ю.н.
Похмелкин А.В., конечно, подняло цену результирующего вердикта присяжных.
Поэтому стенограмма этого процесса в приложении 1.3. приведена с наибольшей
полнотой. Повторять аргументы сторон не имеет смысла, потому перейдем к
анализу характеристик и суждений присяжных.
Как видно из итогового листа, коллегия из 15 присяжных была достаточно
представительной для обычного микрорайона Москвы. По возрасту преобладали
30-40-летние, при 2 молодых и 4 пожилых (свыше 50 лет) присяжных. Правда,
наблюдалось преобладание женщин, но оно не было подавляющим. Столь же
естественный перевес имели граждане со среднетехническим или специальным
образованием (9 против 6 с высшим образованием). Разнообразным был и
профессиональный состав присяжных: рабочие, продавцы, охранники, инженеры,
домохозяйки, безработная, инженеры, геологи, педагоги, пенсионеры.
Влияние социального положения присяжных на их позицию по делу
практически не прослеживается. Невиновными в мошенничестве подсудимых
признали только четверо: бухгалтер, охранник, продавщица, инженер. Т.е.
люди
разных возрастов, образований, профессий, три женщины и мужчина. Только в
качестве догадки можно предположить, что оправдательная позиция охранника и
продавщицы определена профессиональной близостью к работе с молодыми
предпринимателями, а позиция присяжных с высшим образованием (бухгалтера и
инженера) связана с повышенной правовой требовательностью.
Что касается содержательной стороны этого обсуждения, то, прежде всего
следует отметить следующее.
Отношение к организаторам "пирамид" суровеет. Вердикт присяжных на
повторном суде оказался едва ли не противоположным вердикту первого суда по
ваучерному делу. Организаторы фонда были не оправданы, а осуждены
(большинством в 11 голосов против 4).
Объяснить такое изменение случайностью трудно. Еще труднее - изменением
сил сторон. Как раз напротив, защита во втором суде была представлена
неизмеримо сильнее (хотя, конечно, и доводы обвинителя стали более
взвешенными). Правдоподобным кажется только объяснение сдвигами в сознании
присяжных за прошедшие два года.
Люди учатся отличать предпринимателей от аферистов. Аргументы
присяжных, осудивших организаторов "ваучерной пирамиды", сильно изменились.
Если в 1994 году основным доводом присяжных этой группы было поведение
подсудимых в последний период деятельности их фонда, когда уже не осталось
никаких шансов, что они смогут вернуть принимаемые ваучеры их владельцам,
то
присяжные второго суда в качестве основных своих аргументов выдвигали
отсутствие доходной деятельности, квалифицированного персонала, должной
регистрации и т.п.
Ни обвинитель, ни защитник не придавали этим обстоятельствам
существенного значения, а вот с точки зрения большинства присяжных именно
эти обстоятельства играют решающую роль в осуждении. Посмотрите, как
въедливо расспрашивала присяжная 13 защитника о работе М. и С., только
чтобы
иметь потом возможность ответить на вопросы судьи по критериям своей
совести.
С точки зрения этих людей серьезный честный предприниматель может
рассчитывать на прибыль и возврат долгов с процентами только в результате
серьезной производственной или коммерческой деятельности. А если таковая
даже не предвиделась, то, по их мнению, это прямое свидетельство
мошенничества. И потому эти присяжные оставили без внимания доказательства
обвинителя, как излишние.
Трудно такое убеждение присяжных назвать истиной в последней инстанции.
Мало того, в условиях стагнации производства и всеобесценивающей инфляции
нельзя надеяться на производственную прибыль, значительно превышающую
инфляцию. А вот в сфере биржевых спекуляций, операций с государственными
ценными бумагами, наконец, в сфере рисковой челночной торговли и т.п.
большие прибыли были возможны. Исходя из этого, я как обвинитель и пытался
опереться на анализ соотношений динамики цен ваучеров и инфляции, чтобы
показать: организаторы такого "бизнеса" не могли не понимать, что своих
обязательств они выполнить не могут, но, тем не менее, обещали и, значит,
шли на обман по схеме "пирамиды".
Виновны не в прямом, так в косвенном умысле на обман. Я думаю, что
здесь по аналогии с другими преступлениями было бы уместным говорить о
наличии не только прямого, но и косвенного умысла на обман доверия. Решаясь
на рисковые операции и не имея запаса прочности, чтобы в любом случае
отдать
долги, такой заемщик средств на деле сознает, что может прогореть и не
отдать деньги. Хотя субъективно он может и не хотел бы так поступать, но
понимал такую вероятность, допускал возможность невыполнения своих
обязательств, следовательно, он виновен в косвенном умысле на обман доверия
(если, конечно, в условия договора займа прямо не оговорена возможность
невозврата занимаемых средств.)
Опасайтесь высоких процентов. Можно констатировать: вера людей в
чудодейственно высокую прибыльность честного бизнеса и сейчас не иссякла,
но
стала много осторожнее. В 1994 году присяжные были больше склонны винить
государство, которое "обманывает и мешает", веря предпринимателям почти
безусловно. Сегодня они не склонны доверять таким, как МММ и "Хопер", но
еще
верят, что "настоящий бизнес" способен дать высокую прибыль. Опасаюсь, что
и
такая вера даст возможность аферистам выстраивать новые иллюзионы с помощью
всяких "бизнес-планов", имитации бурной производственной деятельности и
т.п.
И только пройдя и этот род обманов, наши люди потеряют лишнюю доверчивость
и
вернутся к скучному правилу: "Опасайтесь высоких процентов - первого
признака финансовой пирамиды".
Аргументы и правда меньшинства. С другой стороны, обращает внимание
практическая неизменность аргументации присяжных, проголосовавших за
невиновность организаторов ваучерной пирамиды:
"недоказанность умысла подсудимых на обман",
"они хотели как лучше",
"главная, настоящая вина лежит
на государстве и самих вкладчиках".
Мысли остались прежними, только число их приверженцев уменьшилось, и
потому они уже не определяют ни итоговый вердикт в суде присяжных, ни
общественное мнение в стране в целом. Но, признавая справедливость
обвинительного вердикта большинства присяжных в этом суде, нельзя не
отметить, что и в аргументах оправдавшего их меньшинства есть правда.
И действительно, ну разве неверно, что в определенной мере виновны и мы
сами, пострадавшие? Разве не мы играли в "риск", не впадали в мечту
получения дармовых процентов по неожиданно доставшимся ваучерам? Мало того,
если бы и нам улыбнулась мошенническая удача, и мы бы попали в число первых
вкладчиков, которым "пирамида" успела вернуть вклад с обещанными лихими
процентами, разве мы ей не радовались бы, отгоняя мысли, что на деле такие
проценты могли нарасти только из невозвращенных вкладов тех, кто пришел
позже? Разве в этом случае не надо было нам вернуть обманутым коллегам эти
проценты?
В такой ситуации первые вкладчики должны считаться вольными или
невольными корыстными соучастниками аферистов, и потому этот тезис
меньшинства становится верным, на мой взгляд, не только с нравственной, но
и
с юридической точки зрения.
Еще больше правды в обвинении государства, создавшего такую инфляцию и
такую безнаказанность, в условиях которых рассчитывать на прибыль можно
только путем разных махинаций или даже откровенного мошенничества.
Однако, признавая истину в резонах меньшинства, осуждая себя и свое
государство, нельзя согласиться, что этим можно оправдать М. и С. в
организации "пирамиды". Хотя атмосфера общей вины и общей соблазненности
должна быть учтена в их деле как смягчающее вину обстоятельство.
Народ остается противником ГУЛАГа. Относительная справедливость
обвинений в адрес потерпевших вкладчиков и государства, видимо, ощущалась
также и теми из присяжных, кто признал организаторов фонда виновными в
мошенничестве, но не согласился с применением к ним такой суровой меры
наказания, как лишение свободы. Таких оказалось шестеро. Вот их резоны:
"в зоне они станут не лучше, а может, хуже",
"отвечать за свои дела надо, но не лишением свободы",
"мы и сами виноваты, что им верим",
"чем сидеть, пусть лучше работают и долги отдают".
За наказание создателей ваучерной пирамиды лишением свободы высказалось
только 5 из 15 присяжных заседателей. Кстати, среди пятерых двое свое
мнение
обосновывают не тяжестью преступления, а тем, что виновные не сделали даже
попыток рассчитаться с вкладчиками, и потому остается только сажать их, как
в старину сажали в "долговую яму". Думаю, что и этих присяжных надо отнести
к тем, кто хотел бы обойтись без лишения свободы молодых "комбинаторов",
если бы они старались рассчитаться с потерпевшими. А в целом нетрудно
видеть, что подавляющее большинство присяжных не хотело бы лишения свободы
предпринимателей, даже таких, как М. и С.
Мнение большинства: "Не сажать, а заставить платить". Как я уже
говорил, в наших исследовательских процессах вопрос о целесообразности
лишения свободы как меры наказания кроме прямого смысла имеет еще и важное
проверочное значение: насколько присяжные, признавшие подсудимых виновными,
считают их проступки серьезным преступлением.
Если следовать этому правилу, то итоговый вердикт присяжных по
последнему суду надо интерпретировать следующим образом. В отличие от
присяжных конца 1994 года, которые в организаторах ваучерной пирамиды
увидели разорившихся предпринимателей, а не мошенников, присяжные конца
1996
года, напротив, признали их виновными в мошенничестве, но не заслуживающими
лишения свободы.
Присяжные по-прежнему не считают предпринимательское мошенничество
тяжким преступлением. Наверное, потому что чувствуют, что в нашей стране
святых нет, и все могут оказаться столь же виноватыми. Такое мошенничество
должно наказываться, примерно, как и гражданские правонарушения: прежде
всего возвратом взятого имущества, возможно, со штрафами и пеней,
возмещением морального вреда и судебных издержек. Кстати, этого же
требовало
большинство присяжных и в 1994 г.
Получается, что внешне противоположные вердикты обоих судов присяжных
по делу о ваучерной пирамиде в своей глубинной сути одинаковы.
Как известно, у гражданского суда нет сегодня никаких возможностей
разыскать припрятанные средства и обратить иски вкладчиков на личное
имущество виновных.
Уголовный суд может арестовать не только пустой счет фирмы, но и
конфисковать личное имущество аферистов, но, как правило, не в пользу
потерпевших, а в собственность государства. В интересах же потерпевших
уголовные суды в приговорах оставляют запись об обязанности осужденных
возместить ущерб потерпевшим путем ежемесячных выплат с их официальной
мизерной зарплаты. Такой способ возвращения долгов больше похож на
вычерпывание моря ложкой.
Присяжные совершенно правы, выдвигая в качестве главной цели судебного
разбирательства эффективное возвращение долгов и возмещение иного ущерба
пострадавшим.
Но наши законодатели и судьи главным средством восстановления
справедливости считают увеличение сроков лишения свободы. В отличие от
уголовных законов дореволюционных и даже сталинских времен, в которых
наказания за мошенничество (злоупотребление доверием) и тем более за
присвоение вверенного имущества (растрата), т.е. за преступления,
пограничные с гражданскими правонарушениями, были небольшими (до 2 лет
лишения свободы), нынешний УК довел их до 10 лет лишения свободы, приравняв
к наказаниям за кражу (тайное хищение), т.е. к классической уголовщине. Но
от этого масштабы мошенничества и растрат в России только выросли до
размеров немыслимых.
Заочный спор с "олигархом"
Можно ли предотвратить рост мошенничества? В интервью "Известиям" от
22.04.1999 г. крупный российский предприниматель В. Потанин заявил:
"Государству бы надо почетче прописать правила поведения и для
предпринимателей, и для правоохранительных органов. Потому что реальная
жизнь у нас далеко оторвалась от экономического законодательства, а оно, в
свою очередь, еще больше от уголовного. Образуются правовые пустоты, и
когда
предприниматель в них попадает, это необязательно значит, что он хочет
совершить что-то ужасное. Надо все-таки исходить из презумпции
невиновности,
из того, что непроторенными путями люди идут не только, чтобы что-то
украсть, но и чтобы что-то новое создать, построить...
Как известно, Березовскому вменяют в вину присвоение прибыли Аэрофлота
через зарубежных посредников и, возможно, создание финансовой пирамиды
"Логоваза", Смоленского подозревают в попытке присвоения миллиардов через
фальшивые авизо, о Быкове же иначе как о бывшем уголовном авторитете и не
пишут. Однако, как можно понять, прочных доказательств против этих людей
почти нет, шансы на их осуждение невелики и потому прессе, да и всем нам не
следует спешить с осуждениями людей, уголовная вина которых не доказана.
Это
очевидно".
Конечно, я присоединяюсь к мнению В. Потанина о необходимости
соблюдения принципа презумпции невиновности по отношению к
предпринимателям,
но в то же время не могу полностью извинить использование ими так
называемых
"правовых пустот" (или "дыр в законе" - термин бывшего министра финансов РФ
А.Я. Лившица в его объяснениях с телезрителями). А в некоторых случаях
готов
даже голосовать за вердикт "виновен", если бы оказался присяжным на суде по
делу, например, организатора "финансовой пирамиды", хотя в Уголовном
кодексе
и не сказано, что пирамида - есть вид мошенничества.
В начале перестройки в прессе был популярен симпатичный и мне лозунг:
"Разрешено все, что не запрещено". В освобождающемся от диктата обществе он
звучал призывом к свободе от партийных запретов на частное
предпринимательство, на свободную торговлю и инициативу.
Однако, к сожалению, этот принцип довольно скоро стал пониматься как
свобода предпринимательских действий от совести, если не существует на них
прямого уголовного запрета. Сейчас же он претворился в "теорию
позволительности использования дыр в законе".
Обо всем в законе сказать невозможно. Так, в нашем Уголовном кодексе
всегда был (с дореволюционных времен) запрет на мошенничество во всех его
видах, старых и новых. Но советские судьи уже давно были отучены
самостоятельно решать, что является преступлением, а что нет, привыкнув
следовать лишь указаниям пленумов Верховных судов и стоящих за ними
партийных органов. Но вот их "стальной воли" не стало, прокуроры с судами
оказались "бездейственными", а мошенничество новых "хозяев жизни" -
безнаказанным. Большую роль играют и общие интересы.
Так и в описанной нами истории подмосковного ваучерного фонда даже
рядовым вкладчикам была очевидна повязанность молодых организаторов фонда с
почти столь же молодыми главой администрации города и местным прокурором.
Все они якобы демократы из бывших комсомольцев, все дружили дачами и
семьями
и, конечно, все были на деле соавторами такой "привлекательной идеи", как
обогащаение через ваучерный фонд и его банкротство. Так зачем им было себя
самих квалифицировать мошенниками и наказывать? Молодые власти и доказывали
всем и всюду, что никакого преступления тут нет, а есть лишь "разорение
несчастных предпринимателей". Они-то и воздействовали на правоприменителей
и
законодателей, чтобы эта "правовая дыра" не была закрыта, хотя, как уже
говорилось, никакой дыры на деле не было.
Отсутствовала лишь решимость властей использовать существовавший старый
закон по здравому смыслу и совести.
Я не хочу упрощать ситуацию, рисуя из "неудачливых предпринимателей"
лишь заведомых мошенников. Во многом их действия были запрограммированы
всем
предыдущим советским воспитанием и ориентацией, прежде всего на
однолинейный
материальный успех.
Так, еще в годы моей молодости власти пытались перейти от
народнохозяйственного плана как конкретизации достижение светлого
коммунистического будущего (хрущевский идеализм) к рекомендациям науки. А
именно - к оптимальному планированию, при котором целью ставилось
достижения
максимума прибыли (совокупного продукта) в масштабе страны, региона или
отрасли, конечно, при соблюдении ряда ограничений сырьевого, финансового,
социального и законодательного характера (эпоха брежневского прагматизма).
Как я уже пояснял, для решения таких задач был разработан так называемый
метод линейного программирования, по которому из всего множества возможных
планов самым лучшим считался самый пограничный, а именно тот, где
достигался
максимум прибыли, но еще не были нарушены официальные ограничения.
Фактически такой метод провоцировал ориентацию хозяйственников на действия,
близкие к преступлениям (пограничные с законом, совестью, иными запретами).
А в постперестроечное время частной конкуренции эта ориентация еще
усилилась. Ибо если в законе есть прибыльные "дыры", то в них надо
обязательно войти, иначе этим случаем воспользуется конкурент, и ты
проиграешь.
Так что понять причины успеха в постсоветской России такого рода
"прогрессивных и ученых" предпринимателей очень даже можно (а понять -
значит во многом если не оправдать, то простить). Как известно, Россия не
является протестантской страной с вековыми традициями самостоятельной
гражданской жизни и прочной пуританской морали, не позволяющей что-то
делать
против совести. Протестанты были, к сожалению, всегда явным меньшинством в
русском народе, который в основной массе был воспитан не столько
самостоятельной верой, сколько привычкой ловчить, ради выживания обманывать
самодержавную власть. И потому расцвета "отмороженного" бизнеса в России
следовало ожидать.
Но можно ли было предупредить обострение нашей исторической болезни?
Наверное, надо было начинать преобразования с более решительной судебной
реформы и широкого ввода суда присяжных. Присяжные могут определить, где
было действительное разорение, а где мошенничество, кого надо пожалеть или
даже оправдать, а кого - наказать. При включенности совести народа в
процесс
судебного разбирательства спорных ситуаций процесс нравственного
перевоспитания обвиняемых предпринимателей и чиновников в России пошел бы
намного быстрее.
Но вернемся к самооценке олигархов, содержащейся в словах В. Потанина.
Я верю в искренность его слов и потому мне кажется важным выявить в них
возможные иллюзии и заблуждения. Прежде всего, обсудим его обоснование