Старк Ричард. Утонувшие надежды

Старк Ричард (Уэстлейк Дональд)
Утонувшие надежды

   Дональд Уэстлейк
   Утонувшие надежды
   Роман
   Перевод с английского Р. Волошина, 1996.
   Кругленькая сумма - семьсот тысяч долларов. Наличными! Но осуществить золотую надежду не так-то просто. Денежки захоронены в... гробу, гроб зарыт в тайнике, а тайник, увы, на дне водохранилища. Тяжело приходится в охоте за "дорогим утопленником" неудачливому грабителю Джону Дортмундеру и его бывшему сокамернику. А тут еще выясняется, что не только этим "ловцам удачи" известно о сокровище...
   ОБЛОМ ПЕРВЫЙ
   1
   Над городом уже занимался серый рассвет, когда Дортмундер отправился домой и застал Мэй на ногах, в зеленых брюках из шотландки и мешковатом свитере. Услышав, как Дортмундер открывает дверь, она вышла из гостиной в прихожую, но вместо своего обычного "Ну, как?" произнесла голосом, в котором слышались одновременно и беспокойство, и облегчение:
   - Ты вернулся.
   Уставший и расстроенный, Дортмундер не обратил на ее слова внимания и ответил на совсем другой, привычный вопрос:
   - Да неважно...
   Открыв дверцу стенного шкафа, он принялся неторопливо извлекать из многочисленных внутренних и наружных карманов своей черной куртки инструменты и с глухим лязгом рассовывать их по полкам.
   - Ювелир переехал в Ринбек, теперь на месте его магазина итальянская пиццерия. Антиквар забросил свои древности и начал торговать куклами из диснеевских мультиков. А в чековой кассе завели собаку. - Сняв куртку, Дортмундер поднес ее к глазам, рассматривая свежую прореху на спине. Проклятая подлая псина, - пробормотал он.
   - Джон... - произнесла Мэй, в ее голосе слышалось напряжение. Пальцы левой руки сложились так, будто Мэй держала сигарету, сбрасывая воображаемый пепел на пол. Такого не бывало с тех пор, как она бросила курить.
   Но у Дортмундера было полно своих забот. Повесив на крючок рваную куртку, он сказал:
   - Самое время подумать, не начать ли мне честную трудовую жизнь. Впрочем, я успел прихватить малость, когда вышвырнул пса на улицу и он убежал. - Дортмундер извлек из-за пазухи комок банкнот и положил их на столик в прихожей.
   - Джон, - сказала Мэй. Глаза ее округлились и побелели. - Тут какой-то человек.
   Дортмундер замер, рука его зависла над деньгами.
   - Что такое?
   - Он говорит, - Мэй опасливо и подозрительно оглянулась на дверь гостиной, - что он - твой старый приятель.
   - Кто говорит?
   - Этот человек.
   - Эл?.. - раздался хриплый надтреснутый голос, в котором тем не менее сквозили самоуверенные нотки. - Эл, это ты?
   На лице Дортмундера появилось озадаченное выражение, сменившееся испугом.
   - Нет, я не Эл, - ответил он.
   В дверях гостиной появился мужчина - серый и холодный, словно рассвет за окном, сухой и жилистый старик чуть выше шести футов ростом, в серой ветровке, накинутой поверх мятой синей рабочей рубахи, в мешковатых штанах и черных стоптанных ботинках. Его шишковатая квадратная голова прочно сидела на каменных плечах, словно кишащий древоточцами чурбан. Глаза у него были тусклые, щеки заскорузлые, брови кустистые, а жиденькие седые прямые волосы лежали на больших отвислых ушах.
   - Привет, Эл, - сказал старик. Губы его при этом оставались неподвижными. Но какому чревовещателю придет в голову использовать такое создание в качестве своего второго "я"? - Как поживаешь, Эл? - Хриплый бесцветный голос прямо протискивался сквозь эти окаменевшие губы. - Давно не виделись.
   - Будь я проклят, - ответил Дортмундер. - Значит, тебя выпустили.
   2
   Старик издал звук, который можно было принять за смешок.
   - Удивлен, а? - спросил он. - Я и сам удивляюсь.
   - Стало быть, ты с ним знаком, - сказала Мэй так, словно не знала, хорошо это или плохо.
   - Мы с Томом вместе сидели, - неохотно объяснил Дортмундер. - В одну пору даже были сокамерниками.
   Угловатый, жилистый старик, чей облик так не вязался с домашним и милым именем Том, вновь издал этот свой смешок и добавил:
   - Сокамерники. Кореша. Верно, Эл? Сведенные вместе причудой судьбы так, что ли?
   - Да, верно, - отозвался Дортмундер.
   - Почему бы нам не посидеть в гостиной? - предложил Том и сжал губы в тонкую прямую линию. - У меня там кофе стынет.
   - Да, конечно, - согласился Дортмундер.
   Том повернулся и направился в гостиную, шагая так, будто бы его скелет разобрали на части, да так и не сумели толком собрать, явно переборщив с "безумным клеем". Мэй яростно жестикулировала за его сутулой спиной, выражая бровями, плечами и пальцами безмолвное негодование: кто это такой? Как он оказался в моем доме? Когда все это кончится? Дортмундер в ответ подмигивал и кривил рот: понятия не имею, то ли у нас неприятности, то ли нет, поживем - увидим. Они вошли следом за Томом в гостиную.
   Том выбрал себе лучшее кресло и уселся, свесив руку до пола. Дортмундер и Мэй заняли места на диванчике напротив. Они выглядели точь-в-точь как супружеская пара, которой только что предложили всерьез задуматься о страховании жизни. Том сдвинулся на край кресла, подался вперед и, взяв со столика чашку, стал с видимым удовольствием потягивать кофе. В нем было что-то от второстепенного персонажа из фильма о Великой депрессии - этакий старикашка, греющийся у маленького костра в обществе бродяг. Дортмундер и Мэй опасливо наблюдали за ним; наконец Том поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла и, слегка вздохнув, заявил:
   - А я теперь спиртного - ни-ни. Отучился в тюрьме.
   - Сколько же ты просидел, Том? - спросил Дортмундер. - Сколько же ты просидел за всю свою жизнь?
   - За всю жизнь? - Том вновь издал свой смешок. - Всю свою жизнь просидел - вот сколько. В последний раз - двадцать три года. А должны были продержать до самой смерти. Тюрьма стала мне домом родным.
   - Да, я помню, - отозвался Дортмундер.
   - Дело в том, - продолжал старик, - что, пока я жрал казенные харчи, работал на правительство и спокойно спал в камере, мир стал куда хуже, чем в былые времена. Наверно, теперь меня не считают опасным для общества.
   - С чего ты это взял, Том?
   - Знаешь, почему меня выпустили? - ответил тот. - Все дело в инфляции, урезанном бюджете и переполненности тюрем. Общество взрастило - заметь, самостоятельно, без нашей помощи - целое поколение преступников, мелких воришек, которые и в подметки не годятся таким волкам, как мы с тобой, Эл.
   - Это точно, подонков вокруг полно, - согласился Дортмундер.
   - Такие люди не отличат чертеж от конфетного фантика, не говоря уж о том, чтобы разработать серьезный план. Сделав шаг правой ногой, эта шваль даже не имеет представления, что делать с левой.
   - Да, их полно вокруг, - повторил Дортмундер. - Заползет такой субчик под лестницу и спит, положив под голову краденый телевизор. А нам за него отдуваться.
   - Всему этому они учатся в тюрьме, вот что я тебе скажу, - заявил Том. - И главная беда - то, что их к этому подталкивают нечестивые помыслы. Мы-то с тобой знаем, Эл, что если парень заявляется в банк с пистолетом и говорит: "А ну, деньги на бочку и чтоб пять минут никто не шевелился", - то у него на это могут быть только две стоящие причины. Либо его семья живет впроголодь и нуждается в лечении, обуви, учебниках для ребятишек и хочет есть мясо чаще, чем раз в неделю, либо этот парень желает свозить свою девчонку в Майами и малость повеселиться. Либо так, либо этак. Верно?
   - Что ж, обычное дело, - согласился Дортмундер. - Только теперь ездят все больше в Лас-Вегас.
   - А нынешние шуты даже этого понять не могут, - сказал Том. - Они крадут для того, чтобы кольнуться и наширяться. Они колются и ширяются даже в тюрьме, покупая зелье у охранников, вольняшек, посетителей - у кого угодно, даже у тюремного капеллана. Но спроси у них, почему они не пошли к специалисту по подбору профессии и встали на путь преступления, хотя ни бельмеса в этом не смыслят, и тебе скажут, что в их бедах виновата политика, а они - лишь ее жертвы.
   Дортмундер кивнул.
   - Я слыхал об этих типах, - сказал он. - Так говорят, когда хотят добиться смягчения приговора, а то и освобождения на поруки.
   - Мура все это, Эл, - продолжал настаивать Том.
   - Том, да ведь и мы с тобой в свое время вешали судье на уши такую же лапшу, - осторожно заметил Дортмундер.
   - Ну ладно, - сказал Том. - Допустим, ты прав. Но, как бы то ни было, из-за инфляции содержать и кормить человека в тюрьме, в тех условиях, к которым мы все привыкли, становится все дороже, а бюджет урезают... Известно ли тебе, Эл, - прервал сам себя Том, - что заключенные с большими сроками самые здоровые люди Америки?
   - Понятия не имел, - признался Дортмундер.
   - Так вот, это истинная правда, - сказал Том. - Размеренная жизнь без всяких потрясений, однообразная пища, бесплатная врачебная помощь, регулярные занятия физкультурой - все это приводит к тому, что самыми здоровыми людьми нашего общества оказываются те, кто сидит пожизненно. Это подтвердит любая страховая компания.
   - Ну что ж, должно же быть хоть какое-то утешение, - отозвался Дортмундер.
   - Вот-вот. - Том снова выдавил смешок. - Сидишь в камере и утешаешься тем, что на воле ты бы помер раньше. - Том отпил кофе - при этом его губы, казалось, оставались плотно сжатыми. - В общем, все одно к одному удорожание питания и содержания, сокращение бюджета, теперь у них еще меньше денег на содержание и питание - плюс на воле бродят целые толпы мужиков от семнадцати до шестидесяти лет, которых нужно сажать и кормить. И вот губернатор решил сделать мне подарок к семидесятилетию. - Том улыбнулся Мэй плотно сжатыми губами: - Вам и в голову не пришло бы, что мне уже семьдесят?
   - Это точно, - согласилась Мэй.
   - А я выгляжу моложе Эла, - сказал Том.
   Мэй взглянула на Дортмундера, нахмурив брови.
   - Джон, - сказала она, - почему он называет тебя Элом? Если ты знаешь его, а он знает тебя и если твое имя - Джон (а тебя действительно зовут Джон), так почему он продолжает называть тебя Элом?
   Том издал звук, который мог означать смешок.
   - Это наша с Элом тюремная подначка, - сказал он.
   - У Тома весьма своеобразное чувство юмора, - объяснил Дортмундер. - Он узнал, что мое второе имя - Арчибальд и что оно мне не нравится.
   - Ты это имя просто ненавидишь, - заметила Мэй.
   - Самое худшее, что происходит при задержании, - продолжал Дортмундер, - это когда легавый смотрит мне в глаза и говорит: "Джон Арчибальд Дортмундер, вы арестованы!" В такие мгновения у меня просто колени подгибаются, и все из-за этого имечка.
   - Короче говоря, Том узнал о твоей ненависти к своему имени и с тех пор называет тебя этим именем?
   - Совершенно верно.
   - И это он придумал тебе прозвище Эл как уменьшительное от Арчибальд?
   - Да.
   - Типичная тюремная подначка, - усмехнулся Том.
   - И это называется чувством юмора, - сказала Мэй.
   - Какая ты понятливая, - отозвался Дортмундер.
   - Эл, - произнес Том, - скажи, ты достаточно близок с этой женщиной? Я имею в виду, не стоит ли нам переговорить наедине?
   - Видишь ли, Том, - ответил Дортмундер, - если ты собираешься много общаться со мной, то тебе придется мириться с ее присутствием. Такие дела.
   - Хорошо, - сказал Том. - По мне - так все в порядке. Просто хочу, чтобы ты был в своей тарелке.
   - Тебе что-то от меня нужно, Том? - спросил Дортмундер.
   - Да, мне кое-что от тебя нужно, - ответил Том. - Уж не думаешь ли ты, что я соскучился и приехал в гости? Что я пересек континент и завалился к старому приятелю, чтобы поболтать о старых добрых временах? Неужели я похож на человека, рассылающего рождественские открытки?
   - Я уже сказал, Том, - терпеливо повторил Дортмундер. - Ты приехал, поскольку тебе что-то нужно.
   - Да. Мне кое-что нужно.
   - Что именно?
   - Мне нужна твоя помощь, - помолчав, сказал Том.
   - Деньги? - спросил Дортмундер, догадываясь, что деньги здесь ни при чем. Том Джимсон был не из тех, кто просит взаймы, - он скорее застрелил бы тебя и обобрал твой труп, но не унизился бы до попрошайничества.
   - Ну что ж, в некотором смысле - деньги, - ответил Том. - Давай-ка я тебе все объясню.
   - Слушаю тебя.
   - Короче, дело обстоит следующим образом. Всякий раз, сорвав изрядный куш, я прятал часть навара - или весь целиком - в таком месте, откуда мог бы впоследствии его достать, как только потребуется. Я научился этому у Дилли, когда был еще ребенком.
   - Дилли? - спросила Мэй.
   - Джон Диллинджер, - пояснил Дортмундер. - Том начинал вместе с Диллинджером и называл его Дилли.
   - Прямо в глаза? - спросила Мэй.
   - Послушайте, мадам, - сказал Том. - Я всю жизнь был сам себе голова, и если мне захотелось назвать Эла "Элом", я так его и называл. Если мне хотелось назвать Диллинджера "Дилли", я так его и называл.
   - Понятно, - отозвалась Мэй. Ее глаза становились все более затравленными.
   - Мы с Дилли, образно выражаясь, вместе вышли на большую дорогу. Я имею в виду - когда его в тридцать третьем выпустили из тюрьмы в Индиане, я как раз начинал. Мне тогда было четырнадцать. За тот год я многому успел научиться у Дилли, пока его не настигла смерть, и одной из наук, которые я тогда усвоил, была привычка откладывать на черный день.
   - Как же, помню, - заметил Дортмундер. - Когда мы сидели в одной камере, тебе при каждой встрече с адвокатами приходилось сообщать им, где зарыт твой очередной тайник, который они могли выкопать, чтобы получить свой гонорар.
   - Адвокаты, - проворчал Том еще более сиплым голосом. При этом его губы чуть шевельнулись, открывая мелкие, белые, острые на вид зубы. - За эти годы они наложили лапу на большую часть моих запасов, а я не получил от них ровным счетом ничего. Но до моего главного тайника они не добрались - черта с два! Я берег его даже от адвокатов. Это моя пенсия. Я выбрал себе местечко на западном побережье, в Мексике, неподалеку от Акапулько. Я уеду туда, как только получу свои деньги - деньги, которые надолго обеспечат мне счастливую и здоровую жизнь. Я стану почтенным пожилым человеком. Это единственное желание, которое у меня еще осталось.
   - Прекрасная мысль, - сказал Дортмундер. Интересно, подумал он, что помешало Тому просто сесть на самолет и отправиться на юг? Зачем он приехал сюда, зачем рассказывает эти истории мне, Дортмундеру?
   - Мы взяли броневик, перевозивший деньги из Олбани в Нью-Йорк по Сквозному шоссе, - продолжал Том. - Сработали чисто, да только впоследствии моим ребятам не повезло, и я оказался единственным хозяином всех семисот тысяч.
   Дортмундер с изумлением посмотрел на него:
   - Долларов?
   - Чего же еще? Долларов, конечно. Это было за год или за два до моей последней отсидки. Денег было завались, а поскольку делиться не с кем, я купил гроб...
   - Ты хочешь сказать, сейф? - вставил Дортмундер.
   - Нет, именно гроб, - сказал Том. - Если ты решил что-то надежно спрятать, то лучше гроба ничего не придумать. Водонепроницаемый, герметичный гроб со стальной обшивкой.
   - Ну и ну, - поразился Дортмундер.
   - Вот тебе и "ну", - сказал Том. - Беда в том, что его просто так не купишь. Фирма-производитель ведет тщательный учет своей продукции.
   - Зачем это? - нахмурился Дортмундер.
   - Видишь ли, они не хотели бы, чтобы ты купил гроб и, засунув в него свою матушку, зарыл ее где-нибудь на огороде. Самовольное погребение незаконно.
   - Полагаю, что так, - согласился Дортмундер.
   - Но у меня в то время был один приятель, владелец похоронного бюро, продолжал Том, - мы вели дело на паях...
   Дортмундер и Мэй обменялись многозначительными взглядами.
   - ...так что он продал мне один гроб, что называется, из-под прилавка. Чудесная вещь, он стоил каждого пенни вложенных в него денег. Хоронить людей в таком гробу - настоящее преступление.
   - Ага, - пробормотал Дортмундер.
   - Неподалеку от Сквозного, - продолжал Том, - был маленький городишко под названием Паткинс-Корнерз. Как-то ночью я приехал туда, пробрался за библиотеку, где никто не мог меня увидеть, вырыл яму глубиной в четыре фута, опустил туда гроб и засыпал его землей. А потом уехал, и теперь никто во всем мире - кроме вас, конечно - даже понятия не имеет, что я вообще когда-либо бывал в этом самом Паткинс-Корнерз.
   - Так значит, ты хочешь, чтобы я помог тебе вырыть гроб с деньгами и вывезти его из Паткинс-Корнерз? - спросил Дортмундер.
   - Именно об этом и идет речь, - ответил Том.
   - Мне кажется, это дело - проще пареной репы, - заверил его Дортмундер, решив, что семидесятилетний Том просто боится, что не сумеет вырыть и достать тяжелый гроб.
   Однако Том покачал головой и сказал:
   - Боюсь, это будет потруднее, чем ты думаешь, Эл. Видишь ли, четыре года спустя - примерно в то самое время, когда тебя поселили в моей камере, - власти штата Нью-Йорк выкупили все тамошние земли да еще четыре селения в придачу, включая и Паткинс-Корнерз, а людей вывезли. Затем землю передали городу и, перекрыв ведущее в долину шоссе дамбой, устроили там водохранилище для нужд прилегающих районов.
   - Вот это да, - протянул Дортмундер.
   - Потому-то я и обратился к тебе за помощью, - объяснил Том. - Дело в том, что сейчас мои денежки покрыты тремя футами земли и пятьюдесятью футами воды.
   - Что ж, - согласился Дортмундер. - Это серьезная задача.
   - Но выполнимая, - сказал Том. - В этом и состоит мое предложение. Ты, Эл, парень с головой, так что...
   - Спасибо за комплимент.
   - ...так что я беру тебя в долю, - закончил Том. - Мы достанем мой ящик - я, ты и, может быть, кто-то еще, затем разделим поровну. Половина мне, половина - тебе, а ты поделишься с теми, кого пожелаешь подключить к этому делу. Триста пятьдесят тысяч. Вполне хватит, чтобы вести жизнь почтенного пожилого человека, особенно в Мексике. Что скажешь?
   - Что ж, предложение занятное, - сказал Дортмундер, подумав, что стоило бы разнюхать, что именно произошло с партнерами Тома по ограблению и почему он остался единственным обладателем семисот тысяч долларов. Правда, учитывая почтенный возраст Тома, можно было предположить, что он теперь не столь опасен, как в сорок три или сорок четыре года, когда брал броневик. Одновременно в голове Дортмундера зашевелились мысли о размере добычи и воспоминания о схватке с бешеной собакой и о жалких крохах, доставшихся ему после ограбления кассы. Дортмундер понятия не имел о том, как он будет выкапывать гроб со дна водохранилища на глубине пятидесяти футов, но даже если пригласить еще двух-трех ребят - скажем, для верности - трех, все равно на его долю остается около сотни тысяч. И никаких тебе собак.
   - Хорошо, я согласен, - сказал он.
   - Так, может быть, нам сегодня же вечером - но только не слишком поздно - отправиться туда, чтобы я показал тебе место? Два часа езды от города.
   - Нынче вечером? - Дортмундер подумал, что ему, вероятно, захочется поспать подольше. Схватка с собакой в кассе вымотала его до предела.
   - Чем раньше, тем лучше, - сказал Том.
   - Неужели ты действительно хочешь этим заняться, Джон? - спросила Мэй.
   Дортмундер видел, что Том вызывает у Мэй, как и у всякого другого человека, чувство неприязни; однако, взвесив положительные стороны дела, о которых только что размышлял, Дортмундер ответил:
   - Надо посмотреть, Мэй. Посмотреть, что там и как.
   - Делай как знаешь, - процедила Мэй, и звуки ее голоса содержали еще множество невысказанных слов.
   - Я только посмотрю, - заверил ее Дортмундер и, обернувшись к Тому, спросил: - Где ты остановился?
   - Пока мои деньги лежат в Паткинс-Корнерз, я согласен удовлетвориться тем диванчиком, на котором вы сидите.
   Лицо Мэй превратилось в каменную маску. Дортмундер сказал:
   - Что ж, в таком случае мы поедем туда сегодня же вечером.
   3
   Машина свернула со Сквозного шоссе и покатила по Норт-Дадсону, крохотному городку, забитому едва ползущими автомобилями, водители которых, казалось, никак не могли решить, делать ли им левый поворот. Дортмундер и без того терпеть не мог сидеть за рулем, и нерешительность местных жителей отнюдь не улучшала его настроения. Дортмундер привык к тому, что машиной управляет настоящий водитель - как правило, Стэн Мэрч, иногда - Энди Келп, а специалисты, сидя на заднем сиденье, смазывают клещи или обертывают черной изолентой отвертки. Посадить специалиста за руль и заставить его ехать по местности, находящейся в сотне миль от города - по крайней мере в нескольких десятках миль, - значило поручить машину чрезвычайно самоуверенному и вместе с тем нервному человеку.
   Однако выбора на сей раз не было. Даже если Том Джимсон и умел когда-то управлять автомобилем и ему доставало осторожности и человеколюбия, чтобы никого при этом не давить, то его умение и осторожность совершенно испарились за двадцать три года, проведенных в камере. Короче говоря, Том взял напрокат машину, вместо того чтобы позаимствовать ее где-нибудь на улице, и Дортмундеру волей-неволей пришлось ее вести.
   Одно радовало: погода стояла отменная. Блики апрельского солнца играли и переливались на белых алюминиевых прутьях оград затейливых каменных домиков, придававших Норт-Дадсону налет декоративности, от которого у всякого настоящего горожанина тотчас разыгралась бы мигрень. Особенно если он как следует не выспался. Поэтому Дортмундер предпочел сосредоточить внимание на немногочисленных знакомых ему признаках цивилизации - дорожных огнях, дугах "Макдональдсов" и рекламных щитах "Мальборо" - и знай себе погонял машину, понимая, что Норт-Дадсон когда-нибудь да кончится. Сидевший рядом Том Джимсон вертел головой и насмешливо улыбался неподвижными губами. Наконец он сказал:
   - Эта деревня - все тот же кусок дерьма, что и раньше.
   - Что мне делать, когда кончится город?
   - Езжай дальше.
   На окраине города примостился бар, в витрине которого красовалась неоновая реклама немецкого пива техасского производства. Далее простирались поля, леса и фермы. Дорога завиляла и полезла в гору; то тут то там мелькали каменистые пастбища, и лошади провожали машину своими рыбьими взглядами.
   Они отъехали от города мили на четыре, когда Том нарушил затянувшееся молчание:
   - Поворот проехали.
   Дортмундер нажал на тормоза и, остановив машину посреди шоссе, выругался вслед обогнавшему их грузовику, который едва не довел его до инфаркта.
   - Где поворот?
   - Там, сзади, - сказал Том, посмотрев на Дортмундера. - Да только теперь его не видать. Я же тебе говорил - Паткинс-Корнерз больше не существует. И это наша главная беда.
   - Так ты говорил про старую дорогу, - сообразил Дортмундер. - Значит, я не должен был никуда сворачивать.
   - А ты и не смог бы, - отозвался Том. - Дорога совсем заросла.
   Дортмундер не заметил никакой дороги; видимо, Том не врал, когда говорил, что она заросла.
   - Когда ты сказал, что мы проехали поворот, я подумал, что мне нужно было свернуть туда или что-то в этом роде, - объяснил Дортмундер.
   - Когда придет время сворачивать, я тебе сообщу, - заявил Том.
   - Мне показалось, что ты имел в виду именно этот поворот, - настаивал Дортмундер.
   - Ты ошибся.
   - Но прозвучало именно так! - В этот миг их обогнала повозка, и возница подудел в свой рожок, требуя убраться с середины дороги. - Когда ты сказал "мы проехали поворот", это прозвучало так, будто мы пропустили поворот.
   - Мы действительно проехали поворот. Двадцать три года назад там была дорога, - раздраженно заявил Том. - А теперь на ее месте лишь деревья, кусты да холмы.
   - Короче, я тебя неправильно понял, и все тут. - Голос Дортмундера заглушил рев сигнала проезжавшего мимо лесовоза, кузов которого был под завязку забит бревнами.
   Том развернулся и заглянул в глаза Дортмундеру.
   - Я тебя понял, Эл, - сказал он. - И нечего больше болтать. Давай-ка поезжай. Мне уже семьдесят лет, и я понятия не имею, долго ли еще протяну.
   Дортмундер покатил дальше, и спустя милю автомобиль подъехал к дорожному указателю, сообщавшему о том, что они пересекают границу округа Вилбургтаун.
   - Тот самый округ, - сказал Том. - Водохранилище затопило его практически целиком. Не осталось ни одной деревни. Главная усадьба располагалась в Паткинс-Корнерз... о, поворот проехали.
   Влево от шоссе отходила двухполосная асфальтовая дорога. Дортмундер понимающе кивнул и поехал прямо.
   - Эй! - рявкнул Том.
   - Что случилось?
   - Мы же поворот проехали! Ты что, глухой?
   На сей раз Дортмундер остановил машину на пыльной обочине. Обернувшись к Тому, он спросил:
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что я должен был свернуть?
   - Да, именно это я и сказал! - Том так рассердился, что его губы чуть-чуть шевельнулись. - Я же сказал: мы проехали поворот!
   - В прошлый раз, когда ты сказал "мы проехали поворот", - ледяным тоном ответил Дортмундер, потихоньку начиная звереть, - ты вовсе не хотел сказать, что мы пропустили поворот. Ты имел в виду нечто иное. То ли тебя потянуло на воспоминания, то ли что-то еще.
   Том вздохнул и, уставившись на приборную доску, потер кончик носа согнутым пальцем. Затем кивнул.
   - Ладно, Эл, - сказал он. - Мы слишком долго жили порознь. Нам придется вновь научиться понимать друг друга.
   - Наверное, ты прав, - согласился Дортмундер, не желая спорить со старым приятелем.
   - Так вот, на сей раз я имел в виду "сверни на этом повороте". Я и сам проклинаю себя за то, что так и не научился выражаться более ясно.
   - Это было бы весьма кстати, - признал Дортмундер.
   - Теперь слушай мои указания. Сейчас мы развернемся, отъедем назад и попробуем все сначала. Хорошо?
   - Хорошо.
   Дортмундер оглянулся по сторонам, развернул машину, и Том тут же сказал:
   - Поворачивай.
   - Я помню, - заметил Дортмундер, сворачивая на двухполосную дорогу.
   - Я только хотел поучиться произносить это слово так, как полагается.