Страница:
Пасхи я пишу прошение -- и 23 мая меня рукополагают в дьяконы. Дьякон -- он
что? Помогает священнику в богослужении. Он ектиньи говорит: "Ми-и-ром
го-о-споду помо-о-лимся!" -- напевает о. Николай. -- Без дьякона тяжело
служить; надо и тайные молитвы читать, и ектиньи самому говорить. Так что,
бывает, что и паузы получаются. С дьяконом-то лучше!
Николай ушел тогда на заочное и поехал с матушкой служить в
Оренбургскую область -- его позвал знакомый священник, о. Григорий. Потом о.
Николай получил свой приход. После объявления перестройки храмов много
отстроили, и священников не хватало.
--- В 1990-м приехали с матушкой в Саракташ... Сначала был просто
молельный дом, после отобранный властями храм удалось получить обратно.
Стали его перестраивать. В долги залезли... Никогда денег не хватало! Даже
на заработную плату. С кружки (что для пожертвований) вообще мизерный доход.
Где краски выпросили, цемента, все время в долг. Все эти 7 лет -- в долг! Мы
стали выкупать -- вот так же в долг -- дома по соседству. Ломали их и
строили на их месте что нам надо. Осенью 90-го открыли воскресную школу, в
1991-м выхлопотали детский сад, к 1992-му построили начальную школу.
Первого ко мне одна бабка привела: "Батюшка, возьми! У меня ни сил нет,
ни денег..."
Я вижу -- это искушение. Приди, говорю, через неделю, думаю, может, она
еще и не решилась, а так просит.
Опять пришла -- еще на неделю перенес. Если это просто искушение, то
оно не состоится. Но она так уверенно говорила, что надо взять, что он
должен у меня жить...
Ну а уж после -- мы с матушкой посоветовались -- взял я ребенка. Потом
еще трех сестер -- Вера, Аня и Катя -- их родителей лишили прав, упросила
меня их бабка взять.
Потом из детдомов брали. Сначала больших, а потом поняли, что со
старшими тяжелей, у них уже твердые привычки. Стали маленьких брать, поняли,
что лучше сызмальства начинать воспитание. Сейчас берем от 9 месяцев до 2-3
лет.
Проникшись еще издалека сильным уважением к о. Николаю, который живет в
полном соответствии со своей благородной философией, я из Москвы еще
представил себе добротный дом, в котором проживает священник, где отдыхает
от трудов, и из которого он захаживает в сиротский приют, чтоб иногда на
досуге любить детей и заниматься также иной благотворительностью.
Большой дом Стремских оказался весь наполнен детьми. Он весь в
игрушках, в велосипедах, в колготках, в байковых застиранных рубашках, в
криках, в соплях, в маленьких детских кроватях. Да и сами они, дети, бегают,
орут и мешают, отвлекают от всего за что ни возьмись. Детей на глаз казалось
человек 20, то есть вам легко домыслить подробности этой роскоши
человеческого общения.
Мы сели с батюшкой на диван беседовать. Дети периодически забегали к
нам по своим делам, но о. Николай их с тихой строгостью отваживал. Он сидел
на диване прямо и устало смотрел на меня своими спокойными серыми глазами. У
о. Николая худое бледное изможденное лицо. Я, глядя на него, думал о посте,
молитвах, коротких часах сна, безденежье, огромном висящем на нем долге в
500 тысяч новых рублей, хладнокровных чиновниках, далеком государстве,
которое слишком занято своими проблемами, о новых сиротах, которых уж некуда
и не на что взять к себе. Всего этого в жизни Стремского и точно полно.
Разумеется, я не мог не вспомнить -- по закону контраста -- и о богатых
московских презентациях, где гладкие нарядные гости с золотыми крестами на
цепочках (по 5 тысяч долларов каждый, работы Эрнста Неизвестного) едят
молочных поросят и парную осетрину. И самое забавное на этих презентациях,
что у приглашенных и дома этой осетрины полно.
Но ближе к делу. Мы в Саракташе Оренбургской области, где в сам факт
существования Москвы с трудом верится. Я начинаю спрашивать:
--- Нет, не все! Кого первого взяли, те живут. А новых чередуем.
Воспитатель спрашивает -- сегодня кого ведем? Матушка ведет график...
Постоянно у нас живет... 23, по-моему. А 20 -- чередуются.
--- Матушка со всеми занимается одна. Разве только со стиркой ей
помогает прачечная при храме, это в старой бане.
--- Родные? Это в секрете держим. Чтоб не травмировать никого. Родные,
усыновленные, в опеку взятые -- для меня нет разницы. Фамилия у всех --
Стремский пишется.
Мы прошли с о. Николаем по дому, он мне все показал. Наверху самое
интересное -- комната матушки Галины. Она там работает в свободное от детей
время: она ведь, мы знаем, дипломированная иконописица. Вот она тут и пишет
иконы. Такое впечатление, будто я их где-то видел...
--- По правилам иконописи положено брать старые иконы и с них
срисовывать. Получив прежде на то, разумеется, благословение. А не из своей
головы рисовать! Это только католики могут так, с живого человека
срисовывать. Да и у нас конечно есть такие самозванцы, которые не имеют
элементарных понятий, а берутся писать иконы...
Посмотрев на правильные срисованные с эталонов иконы, идем дальше по
дому. Остальные комнаты уж все детские, сплошной такой детский сад.
Исключения впрочем есть, вот еще недетская территория:
--- Тут старшая живет, Настя, ей 12-й год. Так ей дали отдельную
комнату.
Комната площадью метра 4, ну может с 4 половиной. Кровать, тумбочка...
Впрочем, больше ничего бы и не влезло.
--- Да все то же... Детей воспитываем. Жизнь такая нам нравится, и в
этом мы находим успокоение. Днем мы все в гимназии. Дети учатся, я преподаю.
Вечером тут собираемся. Беседы происходят... Все как в обычной семье. Сейчас
вот у них один вопрос -- велик дай. А дай одному, так под машину попадет.
Значит, надо это организовывать, смотреть за ними... Одного еще можно
выпустить, а 8 велосипедов сразу -- это что ж на дороге будет? -- такие
штатские размышления не вяжутся с официальной, при серой рясе, наружностью
батюшки.
--- Вот телевизор еще у нас. Хорошо что антенна сломалась, а то дети б
не удержались, смотрели бы. А без антенны -- хорошо.
Вот кино на кассетах, тут разная тематика: хочешь про паломничество,
хочешь про монастыри, хочешь проповеди.
--- О. Николай! Тут дети ваши мне говорят: да знаем мы эту вашу Москву,
бывали и не раз. Это они так сочиняют, для развития фантазии? Уж тут какие
турпоездки, в нищете-то...
--- В Москве? Были многие уже. Это у меня закон -- когда я езжу на
сессию (а я учусь в духовной академии, заочно), то я беру 2-3-4 ребенка,
чередую их, почти все уже были. Видели Сергиев Посад, видели Москву... Вот
еще думаем съездить все вместе в Сергиев Посад. Ведь Сергий -- наш небесный
покровитель. А на это надо 15 тысяч. Поездка, конечно, может сорваться...
--- Дети у нас разных национальностей, мы на это не смотрим -- и
казахи, и татары, немцы. Но -- если, допустим, зовут Рифат, -- так мы при
крещении даем русское имя. За те 5 лет, что дети у нас -- это уже совершенно
другие дети. Они к нам какие попадают?
На глазах у одного мальчика отчим зарубил бабушку топором насмерть.
Голову расколол надвое! Отчим сидит, у мальчика испуг. Или -- вот Настя
рассказывала -- ее с братом мать оставляла дома и не приходила домой по три,
по четыре дня. Дети сидели голодные... У Насти теперь гастрит в тяжелой
форме, как мы ее взяли, год рвоты у нее были, потом наладилось. А вот
Параскеву взяли не так давно, так мы с ней устали, она не выходит из
больницы. Никак не может встать на ноги. Ослабленная! У нее и печень, и
печки, и легкие, все больное. Может, за лето удастся закалить.
--- Первое время у них все запасы были под матрасами. Поужинали,
пообедали -- и что не съели, под матрас. Там конфетку или еще что, --
матушка смеется довольно, поскольку дело прошлое и все хорошо кончилось. ---
А то они думали, что сегодня их накормили, а завтра еще неизвестно как. Еле
от этого отучили. Многие дети не знали, что бывают такие вещи: колбаса,
апельсин, банан. Им родители хлеба покупали, они ели. С водой. А другой еды
не знали.
--- Отцы и матеря их творили с сожителями разврат на глазах у детей.
Многие родители посылали детей воровать: "Иди куда хочешь, но еды принеси".
И они теперь рассказывают, что -- воровали.
Такие бывают страсти... Вот девочка одна, ей 3-4 года было, так родной
отец над ней издевался сильно. Брал за ноги -- брат ее старший рассказал --
и бил ее об стену. Теперь у нее одно ухо не слышит. Ребенок инвалид на всю
жизнь. И речь была неразвита... Но теперь стала поправляться в нормальных
условиях. Пошла в первый класс -- не смогла учиться. Забрали из школы, через
год отдали еще раз.
Вот, видите, Варя -- у нее неправильные, недоразвитые пальцы на левой
руке. Из-за этого мать (она кстати врачом работает) от нее отказалась. Хотя
девочка нормальная, хорошо развивается. Она учится хорошо. Мы ее еще на
пианино научим. У таких еще больше рвения, кто чего лишится.
По дороге из дома в храм мы с о. Николаем проходим мимо забора, к
которому прислонены гробовые крышки, из с десяток.
--- Это у нас гробы выставлены на просушку. Вот старушка померла,
достали гробы из сарая -- а они плесенью покрылись... Стариков вот из дому
выгоняют, и мы, кого можем, себе берем. Им главное -- что уверенность есть:
и отпоют, и похоронят по-людски.
Тут работает старенькая, ей 70, мама о. Николая -- представьте себе, на
ферме, доит коров. Брат -- экономом, ведет все хозяйство и латает дыры.
Сестра -- тут же, она монахиня. Отца тоже сюда привезли, он умер в прошлом
году.
Еще тут служит шурин о. Николая (брат его жены Галины) -- тоже о.
Николай, он дьякон и еще в гимназии проректором.
Проректору всего 30, он молодой, порывистый, он увлеченный своим делом
человек. (Такими изображали например героических геологов в старых советских
лентах).
Он худой, с редкой, совершенно дьяконской молодой бородкой, с
блестящими глазами, он спорщик, из тех спорщиков, которые не заводятся и
спорят с вами снисходительно, потому что правда все равно ведь за ними, а мы
уж как хотим.
У него счастливое лицо человека, который видит перед собой нечто
огромное и прекрасное, скрытое от наших глаз. Он нам даже как будто
сочувствует из-за того, что мы этого не можем увидеть.
Я уж насмотрелся, как они там живут, в трудах и заботах. А бывает у них
тут весело?
--- Как же, бывает! -- у него мечтательно затуманиваются глаза. -- Вот
взять престольный праздник, Семена Верхотурского. Духовенство из окрестных
деревень здесь, приезжает владыка митрополит, служится праздничная литургия,
все друг друга поздравляют. Беседы между собой. Духовенство -- по сути бойцы
одного фронта... Одни проблемы! Родные лица увидеть -- уже праздник. Потом
братская трапеза. Кто-то пошел на детей посмотреть, опять-таки - дети
концерт дают, а кто-то в гимназию заглянет. К вечерку разъезжаются. Бывают
подарки сотрудникам, детям сотрудников.
--- Водки выпить -- не возбраняется. Но не к лицу нам, да и дети
кругом. Допустимо это в домашнем кругу, чтоб не на виду.
Пить мы с отцом проректором не стали. Мне даже как-то неловко было ему
предлагать, несмотря на его терпимость, по крайней мере устную, к предмету.
Я попытался поговорить с ним за жизнь на трезвую голову -- и, как ни
странно, получилось, он откликнулся и долго со мной обсуждал абстрактные
вещи. Впрочем, может, это оттого, что для него это была форма проповеди? И
он меня наставлял на путь истинный?
--- Это же в первых главах Библии -- когда Сатана пришел к Адаму и
говорит, послушай, ты будешь как Бог. Только нарушь заповедь, прерви
настоящий союз с Богом, и ты будешь самозваный Бог. Будешь повелевать морями
и океанами, летать по воздуху, испытывать блаженнейшее духовное состояние.
Но плата будет -- душа, которую потом отдашь. И дьявол ее так запросто не
отпустит. Человек отдает себя в руки опасности.
Отец проректор мне объяснял еще про то, что православие -- самое
правильное христианство, и что Русь -- святая.
--- А что ж тогда жизнь у нас тут не задается? -- спросил я. Отец
проректор ничуть не смутился:
--- Господь бьет того сына, которого принимает. Значит Бог любит
Россию, раз шлет ей испытания! Она очищается...
--- Да как же это так? Вы, может, о. Николай, все-таки того,
преувеличиваете?
--- Ничуть! Вот известно же, что была объявлена безбожная пятилетка,
1937-1942 годы. К 42-му планировали закрыть последний храм и убить
последнего священника. И Бог, любящий Россию, послал ей беду. Началась
война, и люди забыли, что собирались воевать с Богом, и начали молиться. В
1942-м, к концу той пятилетки, храмы открывались один за другим, а
священников выпускали из тюрем.
--- Ну не знаю, не знаю... По мне, так это слишком жестоко. А вы же мне
рассказываете про христианскую любовь! У вас есть какие-то примеры
христианской любви -- ну, кроме вот Стремского?
--- Э, нет. Жизнь человека есть путь. Надо брать пример с тех, кто
заведомо достиг царства небесного, то из жизни святых. С христианской точки
зрения -- неэтично ставить в пример и обсуждать людей, которые еще живы.
Потому что не знаешь, упадут они завтра или возвысятся, -- терпеливо
разъяснял мне отец проректор.
--- Да вы посмотрите вокруг! Вы все про возвышенное, а у вас вон тут
старух на улицу, и детей тоже. Хорошо они к вам приют попали... Ну что можно
сказать, глядя на такую публику? Может, уже конец света на днях будет?
--- Это все потому что люди отошли от Бога. Вот спроси их -- скажут,
что любят детей, и плакать будут. А все равно от детей избавятся, ничего с
собой поделать не могут. Потому что они укоренились в грехе. Раньше люди
знали, как с этим бороться, но за 75 лет их отучили бороться со злом... Ведь
было как: человек приходил к духовнику, он получал объяснение ситуации,
советы, что надо делать, с ним --- и за него --- молились, он сам хотел
этого... А сейчас? Начали люди пьянствовать, суд их осудил и лишил
родительских прав. Вот и вся работа. Или в тюрьму отправляют, -- а оттуда
люди еще хуже приходят.
А еще Достоевский сказал -- если Бога нет, то все позволено. И человек
кинулся на грех. Человек без Бога -- животное... Каждое время пытается
доказать, что оно самое ужасное! А на самом деле -- ничего страшного.
Главное в работе проректора -- приспособить учебную программу к вере.
Отец проректор рассказывает:
--- Вот учебник для 5-го класса. Там нарисован страшный дикий
неандерталец, и написано: "Это -- первый человек". А дети из Библии знают,
что первый человек Адам был совершеннейшее существо. Его разум был светел, а
воля его была добра. Он был создан по образу и подобию Божию. А тут вдруг
ребенку показывают чудовище... Ни в коем случае недопустимы лживые сведения
о первых людях!
В программе 5 класса зачем-то сказки про Бабу Ягу, которые внушают ужас
и отвращение. Мы взамен читаем из книги -- "Зорьки весенние", это серия
"Библиотечка православной семьи". Там собраны добрые сказки.
Жернов роптал, что ему приходится слишком много молоть. А потом пришла
засуха. Он обрадовался -- наконец-то мне меньше работы. Хорошо, буду лежать
и отдыхать, и меньше изотрусь.
В конце сказки на мельницу зашли переночевать старик с двумя внучками.
Он нашли там корочку хлебца. И жернов увидел, как дети пытались поделить
так, чтоб другому досталось больше. Они так скармливали это друг другу, там
очень трогательно описывали как дети-сироты кормили своего старика. И
каменный жернов прослезился -- да лучше бы мне было истереться в порошок,
только чтоб помочь этим людям!
--- Это с такой русской душой описано... С такой широтой чувства, что
невозможно это читать без слез! -- умиляется о. Николай, --я давал читать и
старикам, и детям --- все рыдают. Вот как рождается в душе естественная
потребность любви. К этому нужна привычка. Привык человек воровать -- ему
тяжело отвыкнуть. А привык жалеть -- до смерти он этой привычки не забудет.
А чему учит, например, сказка про Кощея? Безумству... Это языческая сказка.
В программе по литературе для 6-го класса мы сокращаем басни, которых
там слишком много. И добавляем Пришвина, Пушкина, Есенина (мы придерживаемся
версии, что последний был убит -- а не повесился). Еще - Лесков, Шмелев.
Разумеется, Достоевский. Он ведь наиболее близкий к церкви писатель! Он
говорил, что русский человек без православия -- дрянь, Россия без Христа --
хаос и всеобщее совокупление. Кажется, это из "Бесов" (ударение он ставит на
втором слоге - прим. авт.)
Много лжи в светских школах... Вот якобы Бруно был сожжен за
утверждение, что земля круглая. А между тем впервые об округлости Земли было
сказано в Библии: "Утверждей на воздухе круг Земли." Иоанн Златоуст это
комментировал так: "Итак, видишь ли из этого, что глупы языческие мудрецы,
утверждающие что Земля стоит на китах и на трех свиньях? Видишь ли из сего,
что Земля -- шар?" Это кстати было сказано в четвертом веке!
А как в светских школах преподается история религии? Вот, говорят,
дети, послушайте про Кришну, Будду, Христа, а как вырастете, так и выберете
себе веру. Это преступный подход! Мы же не говорим -- подожди, в 16 лет сам
выберешь, на каком языке тебе разговаривать...
Это три раза, с изменяющейся интонацией. Сначала он как будто держит на
пальце легкую детскую курточку, после удерживает на ладони мячик, а затем уж
как будто гладит ребенка по макушке:
Голоса у детей тонкие, звонкие, высокие. Но никогда они не пели
"Взвейтесь кострами." Но -- "Ангелы поют на небесах..." -- это дети поют на
земле.
Пение кончилось. Взлетели из-под крыши голуби... Низкий синий потолок с
золотыми восьмиконечными звездами. Пустынно в храме... Запах остывающего
свечного парафина.
После, подобрав полы рясы, о. Николай взбегает на третий этаж гимназии.
Он сух, легок, с изможденным лицом, вот он учит детей:
--- Хочешь обругать кого-то -- не ругай, сдержись. Это -- работа над
собой!
--- Какой же я отец, я -- раб Божий, -- отвечает эконом. --А что мы с
батюшкой братья -- это верно...
Виктор называет имя: Михаил Васильевич Абрамов. Это местный, по
области, министр сельского хозяйства. Он в прошлом году дал семенного ячменя
и потом помог убрать урожай. В итоге вышло 30 тонн ячменя и 40 тонн пшеницы.
--- Сдали ее на элеватор и получили 10 тонн чистой муки. До сих пор
кормимся... А в этом году -- не сеялись. На семена не было денег... И
дизтоплива тоже не на что было купить.
--- Да почти все -- выпрашиваем. "У меня у самого не хватает, но на
детей тебе -- дам," -- так нам часто отвечают. Кончается картошка -
послушники едут по ближним селам на нашем грузовике (мы его подобрали на
свалке и отремонтировали), останавливаются там на улице, открывают мешок и
просят: "Братья и сестры, Христа ради, нет картошки у детей". И люди несут
-- кто корзину, кто ведро.
И тут бывает вот что: кто-то пошлет в дом милосердия денег, на
бедность, пришла сумма на счет -- и тут же с него все снимают: ведь
Стремский должен в пенсионный фонд 33 тысячи.
Мальчики, как будто они уже взрослые семинаристы, в форменных сюртуках.
Бледные розовые блестящие платья, белые банты, белые платки у девочек...
Девочки, они ровнее и спокойней: похожи друг на друга. А мальчики тут, как и
везде, разные, размах колебаний у них шире. Лица у них -- от ангельских до
разбойничих.
Дети рассказывают мне про свои хобби. А Паши любимое занятие --
переплетать книги. И читать их. У него есть фотоаппарат "Зенит-Е", он делает
снимки. А коньков вот нет у него. Еще он любит играть с братьями Димой и
Сережей, "потому что они добрые". Но иногда с братьями дерется. В наказание
за это его ставят на колени.
Миша любит бегать -- "в эстафету". И еще в такую игру, когда две
команды сражаются за обладание знаменем и пытаются его у себя удержать. А
Женя любит конфеты, игрушки и с мамой гулять. А с папой он любит ездить в
Лавру: "Мы там прикладываемся к мощам преподобного о. Сергия." И еще он
пошел в первый класс. А когда вырастет, будет летчиком. Самолеты он видел, а
сам пока не летал.
Денис любит маме помогать на огороде, цветы сажать и картошку. Первый
класс он закончил за два года, ну и что? Читал плохо, -- а сейчас уже любит
читать. А вырастет, он уже решил, так будет скалолазом.
И, между прочим, 12 человек из детей уже ездили в Иерусалим. Патриархия
помогла. Так-то!
--- Ну ладно, вот у вас тут так все чудесно. Но дети ведь потом
выучатся, уйдут из обители, и что? Как они там будут жить, после вашего
воспитания? Они ж не смогут! Там ведь другие порядки...
--- Ко всему привыкаешь! -- утешает меня отец проректор. -- Я когда
учился в школе, устраивали мне проработки. А святые -- они что, жили на
Луне? Жили они на земле, в злобном окружении. Но смогли же они сохранить
чистоту. А то что они будут биты -- так извините, Христа Спасителя и вовсе
распяли на кресте. И в Писании сказано -- все хотящие благочестно жить будут
гонимы. Христос не обещал своим ученикам, что их будут носить на руках!
Напротив - "на соборище поведут вас, пред царями и владыками будут бить вас,
клевещут на вас убьют вас. Но претерпевший до конца -- тот спасен будет".
Мир враждебен Богу! 20 век тому -- убедительный пример... Ну, мы не
сподобились таких страданий -- чтоб отдать за Христа жизнь. Вот в 30-е годы
-- другое было дело...
--- Послушайте, мир лежит во зле, и мы просто называем вещи своими
именами. Объясняем, что есть добро, что есть зло.
В обители стоит каменный трехметровый крест, на нем выбиты фамилии
новомучеников -- убитых при советской власти священников. Детей к нему часто
подводят и так напоминают, что мир враждебен Богу...
--- То есть что же получается -- если жизнь человека складывается
благополучно, он, по-вашему, живет неправедно?
--- Это один из критериев. Невозможно быть в ладу с миром, который
лежит во зле и беззаконии, и с Богом, который есть источник чистоты и
святости. Нельзя служить Богу и Маммоне одновременно. Либо ты будешь бит от
мира, либо от Бога. Наша задача детей не приспособленчеству научить, а --
пронести крест до конца, не согнуться...
"Дети! -- учим мы их. -- И мы можем быть с Пилатом, с разбойниками, с
Иудой. Ваш выбор может свершиться незаметно, но мера подлости будет та
же..."
Секретаршей в обители матушка Ирина... О нет, это не та секретарша,
которую вы вдруг себе представили! -- совсем другая. В платке, строгая, но с
сияющими глазами. А начала она тут, как все, с мытья полов.
Раньше Ирина жила с мужем-пролетарием в городе Гай, в той же
Оренбургской области. И была нянькой в детдоме для слабоумных. Ирина
вспоминает, какая то была безнадежность: "Идиоты они были и не чувствовали
даже боли." И что особенно страшно: "Уродов, даже если они были умные, все
равно отдавали к идиотам."
В Гае не было ни одного храма, но были урановые рудники. Ну, про
идиотов мы уже говорили... Ирина с мужем прослышали, что в Саракташе
строится обитель. И 4 года назад приехали сюда. Мальчик их теперь четвертый
класс кончает, девочка - первый. Учатся хорошо... Муж ее теперь называется
о. Сергий, он здешний дьякон...
Она рассказывает про это бегство с урановых рудников спокойно, в
прошлой жизни она не находит ужаса. Но каким прекрасным кажется ей этот
пыльный Саракташ! Здесь тихо-тихо, здесь легко дышится. У людей тут бодрые
веселые глаза. Я понимал, с какой неохотой должны они думать о возвращении к
нам, суетным и легкомысленным, как стрекозы, и до глупости гордым...
О. Николай напомнил мне старую притчу -- одну из самых сильных, которые
я слышал.
Замечено по жизни, что если кто отказывается от креста, на тебя
обрушивается еще больший. И тогда поймешь, что сброшенный был легче. Всякий
крест человеку под силу. Креста не по силам Бог не дает. Был такой случай.
что? Помогает священнику в богослужении. Он ектиньи говорит: "Ми-и-ром
го-о-споду помо-о-лимся!" -- напевает о. Николай. -- Без дьякона тяжело
служить; надо и тайные молитвы читать, и ектиньи самому говорить. Так что,
бывает, что и паузы получаются. С дьяконом-то лучше!
Николай ушел тогда на заочное и поехал с матушкой служить в
Оренбургскую область -- его позвал знакомый священник, о. Григорий. Потом о.
Николай получил свой приход. После объявления перестройки храмов много
отстроили, и священников не хватало.
--- В 1990-м приехали с матушкой в Саракташ... Сначала был просто
молельный дом, после отобранный властями храм удалось получить обратно.
Стали его перестраивать. В долги залезли... Никогда денег не хватало! Даже
на заработную плату. С кружки (что для пожертвований) вообще мизерный доход.
Где краски выпросили, цемента, все время в долг. Все эти 7 лет -- в долг! Мы
стали выкупать -- вот так же в долг -- дома по соседству. Ломали их и
строили на их месте что нам надо. Осенью 90-го открыли воскресную школу, в
1991-м выхлопотали детский сад, к 1992-му построили начальную школу.
Первого ко мне одна бабка привела: "Батюшка, возьми! У меня ни сил нет,
ни денег..."
Я вижу -- это искушение. Приди, говорю, через неделю, думаю, может, она
еще и не решилась, а так просит.
Опять пришла -- еще на неделю перенес. Если это просто искушение, то
оно не состоится. Но она так уверенно говорила, что надо взять, что он
должен у меня жить...
Ну а уж после -- мы с матушкой посоветовались -- взял я ребенка. Потом
еще трех сестер -- Вера, Аня и Катя -- их родителей лишили прав, упросила
меня их бабка взять.
Потом из детдомов брали. Сначала больших, а потом поняли, что со
старшими тяжелей, у них уже твердые привычки. Стали маленьких брать, поняли,
что лучше сызмальства начинать воспитание. Сейчас берем от 9 месяцев до 2-3
лет.
Проникшись еще издалека сильным уважением к о. Николаю, который живет в
полном соответствии со своей благородной философией, я из Москвы еще
представил себе добротный дом, в котором проживает священник, где отдыхает
от трудов, и из которого он захаживает в сиротский приют, чтоб иногда на
досуге любить детей и заниматься также иной благотворительностью.
Большой дом Стремских оказался весь наполнен детьми. Он весь в
игрушках, в велосипедах, в колготках, в байковых застиранных рубашках, в
криках, в соплях, в маленьких детских кроватях. Да и сами они, дети, бегают,
орут и мешают, отвлекают от всего за что ни возьмись. Детей на глаз казалось
человек 20, то есть вам легко домыслить подробности этой роскоши
человеческого общения.
Мы сели с батюшкой на диван беседовать. Дети периодически забегали к
нам по своим делам, но о. Николай их с тихой строгостью отваживал. Он сидел
на диване прямо и устало смотрел на меня своими спокойными серыми глазами. У
о. Николая худое бледное изможденное лицо. Я, глядя на него, думал о посте,
молитвах, коротких часах сна, безденежье, огромном висящем на нем долге в
500 тысяч новых рублей, хладнокровных чиновниках, далеком государстве,
которое слишком занято своими проблемами, о новых сиротах, которых уж некуда
и не на что взять к себе. Всего этого в жизни Стремского и точно полно.
Разумеется, я не мог не вспомнить -- по закону контраста -- и о богатых
московских презентациях, где гладкие нарядные гости с золотыми крестами на
цепочках (по 5 тысяч долларов каждый, работы Эрнста Неизвестного) едят
молочных поросят и парную осетрину. И самое забавное на этих презентациях,
что у приглашенных и дома этой осетрины полно.
Но ближе к делу. Мы в Саракташе Оренбургской области, где в сам факт
существования Москвы с трудом верится. Я начинаю спрашивать:
--- Нет, не все! Кого первого взяли, те живут. А новых чередуем.
Воспитатель спрашивает -- сегодня кого ведем? Матушка ведет график...
Постоянно у нас живет... 23, по-моему. А 20 -- чередуются.
--- Матушка со всеми занимается одна. Разве только со стиркой ей
помогает прачечная при храме, это в старой бане.
--- Родные? Это в секрете держим. Чтоб не травмировать никого. Родные,
усыновленные, в опеку взятые -- для меня нет разницы. Фамилия у всех --
Стремский пишется.
Мы прошли с о. Николаем по дому, он мне все показал. Наверху самое
интересное -- комната матушки Галины. Она там работает в свободное от детей
время: она ведь, мы знаем, дипломированная иконописица. Вот она тут и пишет
иконы. Такое впечатление, будто я их где-то видел...
--- По правилам иконописи положено брать старые иконы и с них
срисовывать. Получив прежде на то, разумеется, благословение. А не из своей
головы рисовать! Это только католики могут так, с живого человека
срисовывать. Да и у нас конечно есть такие самозванцы, которые не имеют
элементарных понятий, а берутся писать иконы...
Посмотрев на правильные срисованные с эталонов иконы, идем дальше по
дому. Остальные комнаты уж все детские, сплошной такой детский сад.
Исключения впрочем есть, вот еще недетская территория:
--- Тут старшая живет, Настя, ей 12-й год. Так ей дали отдельную
комнату.
Комната площадью метра 4, ну может с 4 половиной. Кровать, тумбочка...
Впрочем, больше ничего бы и не влезло.
--- Да все то же... Детей воспитываем. Жизнь такая нам нравится, и в
этом мы находим успокоение. Днем мы все в гимназии. Дети учатся, я преподаю.
Вечером тут собираемся. Беседы происходят... Все как в обычной семье. Сейчас
вот у них один вопрос -- велик дай. А дай одному, так под машину попадет.
Значит, надо это организовывать, смотреть за ними... Одного еще можно
выпустить, а 8 велосипедов сразу -- это что ж на дороге будет? -- такие
штатские размышления не вяжутся с официальной, при серой рясе, наружностью
батюшки.
--- Вот телевизор еще у нас. Хорошо что антенна сломалась, а то дети б
не удержались, смотрели бы. А без антенны -- хорошо.
Вот кино на кассетах, тут разная тематика: хочешь про паломничество,
хочешь про монастыри, хочешь проповеди.
--- О. Николай! Тут дети ваши мне говорят: да знаем мы эту вашу Москву,
бывали и не раз. Это они так сочиняют, для развития фантазии? Уж тут какие
турпоездки, в нищете-то...
--- В Москве? Были многие уже. Это у меня закон -- когда я езжу на
сессию (а я учусь в духовной академии, заочно), то я беру 2-3-4 ребенка,
чередую их, почти все уже были. Видели Сергиев Посад, видели Москву... Вот
еще думаем съездить все вместе в Сергиев Посад. Ведь Сергий -- наш небесный
покровитель. А на это надо 15 тысяч. Поездка, конечно, может сорваться...
--- Дети у нас разных национальностей, мы на это не смотрим -- и
казахи, и татары, немцы. Но -- если, допустим, зовут Рифат, -- так мы при
крещении даем русское имя. За те 5 лет, что дети у нас -- это уже совершенно
другие дети. Они к нам какие попадают?
На глазах у одного мальчика отчим зарубил бабушку топором насмерть.
Голову расколол надвое! Отчим сидит, у мальчика испуг. Или -- вот Настя
рассказывала -- ее с братом мать оставляла дома и не приходила домой по три,
по четыре дня. Дети сидели голодные... У Насти теперь гастрит в тяжелой
форме, как мы ее взяли, год рвоты у нее были, потом наладилось. А вот
Параскеву взяли не так давно, так мы с ней устали, она не выходит из
больницы. Никак не может встать на ноги. Ослабленная! У нее и печень, и
печки, и легкие, все больное. Может, за лето удастся закалить.
--- Первое время у них все запасы были под матрасами. Поужинали,
пообедали -- и что не съели, под матрас. Там конфетку или еще что, --
матушка смеется довольно, поскольку дело прошлое и все хорошо кончилось. ---
А то они думали, что сегодня их накормили, а завтра еще неизвестно как. Еле
от этого отучили. Многие дети не знали, что бывают такие вещи: колбаса,
апельсин, банан. Им родители хлеба покупали, они ели. С водой. А другой еды
не знали.
--- Отцы и матеря их творили с сожителями разврат на глазах у детей.
Многие родители посылали детей воровать: "Иди куда хочешь, но еды принеси".
И они теперь рассказывают, что -- воровали.
Такие бывают страсти... Вот девочка одна, ей 3-4 года было, так родной
отец над ней издевался сильно. Брал за ноги -- брат ее старший рассказал --
и бил ее об стену. Теперь у нее одно ухо не слышит. Ребенок инвалид на всю
жизнь. И речь была неразвита... Но теперь стала поправляться в нормальных
условиях. Пошла в первый класс -- не смогла учиться. Забрали из школы, через
год отдали еще раз.
Вот, видите, Варя -- у нее неправильные, недоразвитые пальцы на левой
руке. Из-за этого мать (она кстати врачом работает) от нее отказалась. Хотя
девочка нормальная, хорошо развивается. Она учится хорошо. Мы ее еще на
пианино научим. У таких еще больше рвения, кто чего лишится.
По дороге из дома в храм мы с о. Николаем проходим мимо забора, к
которому прислонены гробовые крышки, из с десяток.
--- Это у нас гробы выставлены на просушку. Вот старушка померла,
достали гробы из сарая -- а они плесенью покрылись... Стариков вот из дому
выгоняют, и мы, кого можем, себе берем. Им главное -- что уверенность есть:
и отпоют, и похоронят по-людски.
Тут работает старенькая, ей 70, мама о. Николая -- представьте себе, на
ферме, доит коров. Брат -- экономом, ведет все хозяйство и латает дыры.
Сестра -- тут же, она монахиня. Отца тоже сюда привезли, он умер в прошлом
году.
Еще тут служит шурин о. Николая (брат его жены Галины) -- тоже о.
Николай, он дьякон и еще в гимназии проректором.
Проректору всего 30, он молодой, порывистый, он увлеченный своим делом
человек. (Такими изображали например героических геологов в старых советских
лентах).
Он худой, с редкой, совершенно дьяконской молодой бородкой, с
блестящими глазами, он спорщик, из тех спорщиков, которые не заводятся и
спорят с вами снисходительно, потому что правда все равно ведь за ними, а мы
уж как хотим.
У него счастливое лицо человека, который видит перед собой нечто
огромное и прекрасное, скрытое от наших глаз. Он нам даже как будто
сочувствует из-за того, что мы этого не можем увидеть.
Я уж насмотрелся, как они там живут, в трудах и заботах. А бывает у них
тут весело?
--- Как же, бывает! -- у него мечтательно затуманиваются глаза. -- Вот
взять престольный праздник, Семена Верхотурского. Духовенство из окрестных
деревень здесь, приезжает владыка митрополит, служится праздничная литургия,
все друг друга поздравляют. Беседы между собой. Духовенство -- по сути бойцы
одного фронта... Одни проблемы! Родные лица увидеть -- уже праздник. Потом
братская трапеза. Кто-то пошел на детей посмотреть, опять-таки - дети
концерт дают, а кто-то в гимназию заглянет. К вечерку разъезжаются. Бывают
подарки сотрудникам, детям сотрудников.
--- Водки выпить -- не возбраняется. Но не к лицу нам, да и дети
кругом. Допустимо это в домашнем кругу, чтоб не на виду.
Пить мы с отцом проректором не стали. Мне даже как-то неловко было ему
предлагать, несмотря на его терпимость, по крайней мере устную, к предмету.
Я попытался поговорить с ним за жизнь на трезвую голову -- и, как ни
странно, получилось, он откликнулся и долго со мной обсуждал абстрактные
вещи. Впрочем, может, это оттого, что для него это была форма проповеди? И
он меня наставлял на путь истинный?
--- Это же в первых главах Библии -- когда Сатана пришел к Адаму и
говорит, послушай, ты будешь как Бог. Только нарушь заповедь, прерви
настоящий союз с Богом, и ты будешь самозваный Бог. Будешь повелевать морями
и океанами, летать по воздуху, испытывать блаженнейшее духовное состояние.
Но плата будет -- душа, которую потом отдашь. И дьявол ее так запросто не
отпустит. Человек отдает себя в руки опасности.
Отец проректор мне объяснял еще про то, что православие -- самое
правильное христианство, и что Русь -- святая.
--- А что ж тогда жизнь у нас тут не задается? -- спросил я. Отец
проректор ничуть не смутился:
--- Господь бьет того сына, которого принимает. Значит Бог любит
Россию, раз шлет ей испытания! Она очищается...
--- Да как же это так? Вы, может, о. Николай, все-таки того,
преувеличиваете?
--- Ничуть! Вот известно же, что была объявлена безбожная пятилетка,
1937-1942 годы. К 42-му планировали закрыть последний храм и убить
последнего священника. И Бог, любящий Россию, послал ей беду. Началась
война, и люди забыли, что собирались воевать с Богом, и начали молиться. В
1942-м, к концу той пятилетки, храмы открывались один за другим, а
священников выпускали из тюрем.
--- Ну не знаю, не знаю... По мне, так это слишком жестоко. А вы же мне
рассказываете про христианскую любовь! У вас есть какие-то примеры
христианской любви -- ну, кроме вот Стремского?
--- Э, нет. Жизнь человека есть путь. Надо брать пример с тех, кто
заведомо достиг царства небесного, то из жизни святых. С христианской точки
зрения -- неэтично ставить в пример и обсуждать людей, которые еще живы.
Потому что не знаешь, упадут они завтра или возвысятся, -- терпеливо
разъяснял мне отец проректор.
--- Да вы посмотрите вокруг! Вы все про возвышенное, а у вас вон тут
старух на улицу, и детей тоже. Хорошо они к вам приют попали... Ну что можно
сказать, глядя на такую публику? Может, уже конец света на днях будет?
--- Это все потому что люди отошли от Бога. Вот спроси их -- скажут,
что любят детей, и плакать будут. А все равно от детей избавятся, ничего с
собой поделать не могут. Потому что они укоренились в грехе. Раньше люди
знали, как с этим бороться, но за 75 лет их отучили бороться со злом... Ведь
было как: человек приходил к духовнику, он получал объяснение ситуации,
советы, что надо делать, с ним --- и за него --- молились, он сам хотел
этого... А сейчас? Начали люди пьянствовать, суд их осудил и лишил
родительских прав. Вот и вся работа. Или в тюрьму отправляют, -- а оттуда
люди еще хуже приходят.
А еще Достоевский сказал -- если Бога нет, то все позволено. И человек
кинулся на грех. Человек без Бога -- животное... Каждое время пытается
доказать, что оно самое ужасное! А на самом деле -- ничего страшного.
Главное в работе проректора -- приспособить учебную программу к вере.
Отец проректор рассказывает:
--- Вот учебник для 5-го класса. Там нарисован страшный дикий
неандерталец, и написано: "Это -- первый человек". А дети из Библии знают,
что первый человек Адам был совершеннейшее существо. Его разум был светел, а
воля его была добра. Он был создан по образу и подобию Божию. А тут вдруг
ребенку показывают чудовище... Ни в коем случае недопустимы лживые сведения
о первых людях!
В программе 5 класса зачем-то сказки про Бабу Ягу, которые внушают ужас
и отвращение. Мы взамен читаем из книги -- "Зорьки весенние", это серия
"Библиотечка православной семьи". Там собраны добрые сказки.
Жернов роптал, что ему приходится слишком много молоть. А потом пришла
засуха. Он обрадовался -- наконец-то мне меньше работы. Хорошо, буду лежать
и отдыхать, и меньше изотрусь.
В конце сказки на мельницу зашли переночевать старик с двумя внучками.
Он нашли там корочку хлебца. И жернов увидел, как дети пытались поделить
так, чтоб другому досталось больше. Они так скармливали это друг другу, там
очень трогательно описывали как дети-сироты кормили своего старика. И
каменный жернов прослезился -- да лучше бы мне было истереться в порошок,
только чтоб помочь этим людям!
--- Это с такой русской душой описано... С такой широтой чувства, что
невозможно это читать без слез! -- умиляется о. Николай, --я давал читать и
старикам, и детям --- все рыдают. Вот как рождается в душе естественная
потребность любви. К этому нужна привычка. Привык человек воровать -- ему
тяжело отвыкнуть. А привык жалеть -- до смерти он этой привычки не забудет.
А чему учит, например, сказка про Кощея? Безумству... Это языческая сказка.
В программе по литературе для 6-го класса мы сокращаем басни, которых
там слишком много. И добавляем Пришвина, Пушкина, Есенина (мы придерживаемся
версии, что последний был убит -- а не повесился). Еще - Лесков, Шмелев.
Разумеется, Достоевский. Он ведь наиболее близкий к церкви писатель! Он
говорил, что русский человек без православия -- дрянь, Россия без Христа --
хаос и всеобщее совокупление. Кажется, это из "Бесов" (ударение он ставит на
втором слоге - прим. авт.)
Много лжи в светских школах... Вот якобы Бруно был сожжен за
утверждение, что земля круглая. А между тем впервые об округлости Земли было
сказано в Библии: "Утверждей на воздухе круг Земли." Иоанн Златоуст это
комментировал так: "Итак, видишь ли из этого, что глупы языческие мудрецы,
утверждающие что Земля стоит на китах и на трех свиньях? Видишь ли из сего,
что Земля -- шар?" Это кстати было сказано в четвертом веке!
А как в светских школах преподается история религии? Вот, говорят,
дети, послушайте про Кришну, Будду, Христа, а как вырастете, так и выберете
себе веру. Это преступный подход! Мы же не говорим -- подожди, в 16 лет сам
выберешь, на каком языке тебе разговаривать...
Это три раза, с изменяющейся интонацией. Сначала он как будто держит на
пальце легкую детскую курточку, после удерживает на ладони мячик, а затем уж
как будто гладит ребенка по макушке:
Голоса у детей тонкие, звонкие, высокие. Но никогда они не пели
"Взвейтесь кострами." Но -- "Ангелы поют на небесах..." -- это дети поют на
земле.
Пение кончилось. Взлетели из-под крыши голуби... Низкий синий потолок с
золотыми восьмиконечными звездами. Пустынно в храме... Запах остывающего
свечного парафина.
После, подобрав полы рясы, о. Николай взбегает на третий этаж гимназии.
Он сух, легок, с изможденным лицом, вот он учит детей:
--- Хочешь обругать кого-то -- не ругай, сдержись. Это -- работа над
собой!
--- Какой же я отец, я -- раб Божий, -- отвечает эконом. --А что мы с
батюшкой братья -- это верно...
Виктор называет имя: Михаил Васильевич Абрамов. Это местный, по
области, министр сельского хозяйства. Он в прошлом году дал семенного ячменя
и потом помог убрать урожай. В итоге вышло 30 тонн ячменя и 40 тонн пшеницы.
--- Сдали ее на элеватор и получили 10 тонн чистой муки. До сих пор
кормимся... А в этом году -- не сеялись. На семена не было денег... И
дизтоплива тоже не на что было купить.
--- Да почти все -- выпрашиваем. "У меня у самого не хватает, но на
детей тебе -- дам," -- так нам часто отвечают. Кончается картошка -
послушники едут по ближним селам на нашем грузовике (мы его подобрали на
свалке и отремонтировали), останавливаются там на улице, открывают мешок и
просят: "Братья и сестры, Христа ради, нет картошки у детей". И люди несут
-- кто корзину, кто ведро.
И тут бывает вот что: кто-то пошлет в дом милосердия денег, на
бедность, пришла сумма на счет -- и тут же с него все снимают: ведь
Стремский должен в пенсионный фонд 33 тысячи.
Мальчики, как будто они уже взрослые семинаристы, в форменных сюртуках.
Бледные розовые блестящие платья, белые банты, белые платки у девочек...
Девочки, они ровнее и спокойней: похожи друг на друга. А мальчики тут, как и
везде, разные, размах колебаний у них шире. Лица у них -- от ангельских до
разбойничих.
Дети рассказывают мне про свои хобби. А Паши любимое занятие --
переплетать книги. И читать их. У него есть фотоаппарат "Зенит-Е", он делает
снимки. А коньков вот нет у него. Еще он любит играть с братьями Димой и
Сережей, "потому что они добрые". Но иногда с братьями дерется. В наказание
за это его ставят на колени.
Миша любит бегать -- "в эстафету". И еще в такую игру, когда две
команды сражаются за обладание знаменем и пытаются его у себя удержать. А
Женя любит конфеты, игрушки и с мамой гулять. А с папой он любит ездить в
Лавру: "Мы там прикладываемся к мощам преподобного о. Сергия." И еще он
пошел в первый класс. А когда вырастет, будет летчиком. Самолеты он видел, а
сам пока не летал.
Денис любит маме помогать на огороде, цветы сажать и картошку. Первый
класс он закончил за два года, ну и что? Читал плохо, -- а сейчас уже любит
читать. А вырастет, он уже решил, так будет скалолазом.
И, между прочим, 12 человек из детей уже ездили в Иерусалим. Патриархия
помогла. Так-то!
--- Ну ладно, вот у вас тут так все чудесно. Но дети ведь потом
выучатся, уйдут из обители, и что? Как они там будут жить, после вашего
воспитания? Они ж не смогут! Там ведь другие порядки...
--- Ко всему привыкаешь! -- утешает меня отец проректор. -- Я когда
учился в школе, устраивали мне проработки. А святые -- они что, жили на
Луне? Жили они на земле, в злобном окружении. Но смогли же они сохранить
чистоту. А то что они будут биты -- так извините, Христа Спасителя и вовсе
распяли на кресте. И в Писании сказано -- все хотящие благочестно жить будут
гонимы. Христос не обещал своим ученикам, что их будут носить на руках!
Напротив - "на соборище поведут вас, пред царями и владыками будут бить вас,
клевещут на вас убьют вас. Но претерпевший до конца -- тот спасен будет".
Мир враждебен Богу! 20 век тому -- убедительный пример... Ну, мы не
сподобились таких страданий -- чтоб отдать за Христа жизнь. Вот в 30-е годы
-- другое было дело...
--- Послушайте, мир лежит во зле, и мы просто называем вещи своими
именами. Объясняем, что есть добро, что есть зло.
В обители стоит каменный трехметровый крест, на нем выбиты фамилии
новомучеников -- убитых при советской власти священников. Детей к нему часто
подводят и так напоминают, что мир враждебен Богу...
--- То есть что же получается -- если жизнь человека складывается
благополучно, он, по-вашему, живет неправедно?
--- Это один из критериев. Невозможно быть в ладу с миром, который
лежит во зле и беззаконии, и с Богом, который есть источник чистоты и
святости. Нельзя служить Богу и Маммоне одновременно. Либо ты будешь бит от
мира, либо от Бога. Наша задача детей не приспособленчеству научить, а --
пронести крест до конца, не согнуться...
"Дети! -- учим мы их. -- И мы можем быть с Пилатом, с разбойниками, с
Иудой. Ваш выбор может свершиться незаметно, но мера подлости будет та
же..."
Секретаршей в обители матушка Ирина... О нет, это не та секретарша,
которую вы вдруг себе представили! -- совсем другая. В платке, строгая, но с
сияющими глазами. А начала она тут, как все, с мытья полов.
Раньше Ирина жила с мужем-пролетарием в городе Гай, в той же
Оренбургской области. И была нянькой в детдоме для слабоумных. Ирина
вспоминает, какая то была безнадежность: "Идиоты они были и не чувствовали
даже боли." И что особенно страшно: "Уродов, даже если они были умные, все
равно отдавали к идиотам."
В Гае не было ни одного храма, но были урановые рудники. Ну, про
идиотов мы уже говорили... Ирина с мужем прослышали, что в Саракташе
строится обитель. И 4 года назад приехали сюда. Мальчик их теперь четвертый
класс кончает, девочка - первый. Учатся хорошо... Муж ее теперь называется
о. Сергий, он здешний дьякон...
Она рассказывает про это бегство с урановых рудников спокойно, в
прошлой жизни она не находит ужаса. Но каким прекрасным кажется ей этот
пыльный Саракташ! Здесь тихо-тихо, здесь легко дышится. У людей тут бодрые
веселые глаза. Я понимал, с какой неохотой должны они думать о возвращении к
нам, суетным и легкомысленным, как стрекозы, и до глупости гордым...
О. Николай напомнил мне старую притчу -- одну из самых сильных, которые
я слышал.
Замечено по жизни, что если кто отказывается от креста, на тебя
обрушивается еще больший. И тогда поймешь, что сброшенный был легче. Всякий
крест человеку под силу. Креста не по силам Бог не дает. Был такой случай.