Страница:
неприязнь, враждебность от местного русского населения". "Поражает это
бесчувствие русских к русским! Редко в каком народе настолько отсутствует
национальная спайка и взаимовыручка, как отсутствует у нас." "И это -- самый
грозный признак падения нашего народа. Нет уже у нас единящего народного
чувства, нет благожелательства принять наших братьев, помочь им. Судьба
отверженных братьев -- грозное предсказание нашей собственной общерусской
судьбы."
Физик Александр Афанасьевич Кострица работал в институте ядерной физики
в Алма-Ате. Он там дослужился до замдиректора, и издал книжку по физике
ядерных реакторов. В этом издании он рассказал про свое открытие:
оказывается, вода, которая охлаждает реактор, тоже переносит нейтроны!
Которые раньше, до Кострицы, никто не учитывал, а после сразу стали
учитывать, -- и безопасность реакторов выросла. Правда, ненамного, но в этом
деле мелочей же не бывает, после Чернобыля-то.
--- Там каждая кроха имеет значение. Вот мы такой крохой и занимались
-- общими усилиями, -- скромно уточняет он.
--- Жил я там хорошо, пока не началась так называемая якобы
перестройка. И вся жизнь пошла кувырком...
--- Нет, казахи меня не обижали в общем-то... Но мне было страшно
оттого, что идет развал государства. И я видел, что никто не позволит это
разваленное государство восстановить... Я там, в Казахстане, оказался за
границей, а жизни вне России я не мыслю...
Для меня есть только Россия, больше для меня ничего нет и быть не
может. Но что ж с ней будет? Я читаю книги... Запад убежден что Россия
развалится на куски, вслед за Советским Союзом, там и не сомневаются. Этого
бы очень не хотелось...
Он смотрит на меня сквозь толстенные стекла очков своими усталыми
испуганными глазами. Я молчу - что я могу ему сказать утешительного? Я думаю
о том, что в Магадане русские товары выглядят экзотикой - кругом все
китайское, вплоть до зубной пасты и расчесок. Да и вообще за Уралом никто
всерьез не думает про Москву. А она, Москва, дай ей контурную карту России
для 5-го класса, не сможет расставить там хоть пяток крупнейших городов...
Да если б не казенная надобность или там теща в Екатеринбурге, никогда б
москвичу не пришла в голову мысль проехать по своей стране, -- так мне
иногда кажется.
Бывший ядерщик улыбается растерянно. У него вообще вид человека,
который так и ждет, что кто-то подойдет сзади и стукнет его по темени. Да
это и не удивительно после того, что с ним в этой жизни случилось на
старости лет. Я смотрю на его галстук, на свежую рубашку, стрелку на штанах
и думаю, что поддержание гардероба в порядке ему тяжело дается - это ж надо
таскать воду ведром и греть ее на дровяной печке... Не зря ж колхозники при
нехватке сервиса предпочитают немаркие телогрейки и ватные штаны на все
случаи жизни.
--- Да мне помогли влезть в одну комнатку в быткомбинате. Там сапожник
исчез, так мне отдали его комнатку.
Мы туда и не идем к нему, в эту кладовку в бараке. Мы в школе сидим
говорим.
--- Небогато живем, но не плачемся. Курочки у меня, -- рассказывает он
про важнейшие вещи в своей теперешней жизни, --- и кое-что сажаю: лучок,
свеклу, морковку. -- Кроме огородников, так ласково называют овощи еще люди,
которые сели с аппетитом выпить и закусить.
--- Почему ж? Нормально встретила -- с учетом тяжелого положения
России. Ну, чего б я мог просить у России? Работы? Так работа у меня есть.
Ничего, платят... неплохо. Тысяча в месяц!
Более того! -- спохватывается он. --- Кредит мне дали! Хватило, чтоб
дом заложить. На хороший фундамент хватило, на стены и крышу.
Я, правда, туда еще не переехал, там еще отделка не кончена. Медленно
идет -- я ж на зарплату строю, каждую десятку, каждую сотенку расходую так,
чтоб что-то купить. Уж пятый год не могу в дом въехать. Когда ж я буду в нем
жить?
--- Ну, дети будут жить, -- оптимистично отвечаю ему я. Все-таки
приятно знать, что кому-то их русских беженцев так повезло с помощью. Надо
же, им давали ссуды -- 60 тысяч на 10 лет, да без процентов! После дефолта
надо отдавать в 4 раза меньше, если считать долларами. А там дальше еще
девальвация подоспеет, да инфляция - мы ж люди взрослые, видали жизнь...
Впрочем, Кострица человек до того чистый, что поспешил этот кредит выплатить
досрочно - деньгами, вырученными от продажи своего казахстанского
имущества...
--- Нет, не будут мои дети в Ломовом жить... Что им тут делать? Они
тоже физики, -- и сыновья, и дочь. Двигают в Москве науку, защищаются в
лучших институтах страны -- а на хлеб зарабатывают на стройке,
чернорабочими... Я до сих пор в шоке. Что происходит? Я тут прочитал в
газете, что у нас осталось 3 боеспособных дивизии. А в НАТО их 70...
Он очень грустно - заставь иначе, так у него не выйдет -- улыбается в
ответ на этот мой черный юмор.
Почему в 91-м к предателям отнеслись так хорошо? Никогда ж их не
уважали в России... Но вот -- предали все американскому посольству. А я был
в партии, -- тяжело вздыхает он.
--- Нет, нет. Я вот думаю... Если б мои знания понадобились ученикам, я
б все отдал. Здесь есть толковые, я бы даже сказал, талантливые ребята. Вот
один мой ученик -- Кирилл Пыпа -- взял второе место по физике на районной
олимпиаде. А мог бы и первое, если б работал над собой. Но как найти к ним
подход, чтоб они работали с отдачей, углублялись в предмет? Не получается
пока...
У Кострицы изможденное, красноватое, не очень здоровое лицо: он много
работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он не
любит. Легко себе представить, как постаревший Баталов снимается продолжение
"Девяти дней одного года": он играет нищего дедушку, который после всех
своих великих научных открытий, выгнанный казахами, гоняется за курами во
дворе своей хибары...
Деревенские ни в какую не верят, что у них в глуши так запросто может
поселиться человек, написавший и, более того, опубликовавший настоящую
книжку. Они требуют у самозванца доказательств, он предъявляет книжечку, и
потрясенные крестьяне начинают думать, что Ломовое - это место не
случайное...
Кострица не случайно попал в Ломовое, не просто так, ткнув пальцем в
карту. Нет, он был участником тщательно подготовленного десанта. Это был
крепкий слаженный отряд единомышленников, патриотов, работяг, не боящихся ну
никаких трудностей. Они выбросились здесь, чтоб, вернувшись в родную страну,
начать здесь новую замечательную жизнь. Прекрасное было время!
Командовала десантом Олимпиада Игнатенко, которая объединила желающих
выехать в команду под названием "Зов", а позже вообще стала президентом
Липецкой областой переселенческой организации "Отчизна".
Ей бежать из Казахстана было больней чем многим другим. Она в Алма-Ате
родилась и жила всю жизнь в замечательном доме, который построил еще ее
прапрадед. Построил буквально на века - объект сдан не далее как в 1858
году. Так для того ли этот прапрадед по имени Нил Шевцов, а по должности
казачий сотник, строил великую страну, чтоб праправнучки ее развалили,
отдали незнамо кому и сбежали? (Извините за вопрос.)
До того, как все началось, Олимпиада преподавала в институте обработку
металла. Потом в Алма-Ате настал 86-й год, который она помнит таким:
--- Они шли по городу под зелеными знаменами и кричали солдатам:
"Ванька, зачем ты сюда пришел?" В троллейбусе едешь, так казахи прям над
ухом говорят: "Ну, покажем русским!". Город стал в одночасье какой-то чужой.
Я поняла, что это все превращается в заграницу, и стала мужа накручивать
мужа - надо уходить. Кстати, рядом с нами в Казахстане жили ссыльные
чеченцы, -- вот уж никогда не думала что повторю их судьбу...
Я прочитала в газете статью "Исход" -- про то, как русские
организованно уходят из Таджикистана и селятся в России. И решила, что тоже
так могу -- повести людей. Нашла я в Алма-Ате восемь русских семей, которые
тоже собирались уезжать, пригласила их к себе на чай. Испекла пирог, а на
дом мы повесили русский флаг - чтоб издалека было видно. Приглашенные
пришли, мы сели за стол, но приходили все новые и новые люди. Не только
пирога всем не хватило... Полный дом набился. В коридоре люди толпились и
кричали, чтоб мы громче говорили. Таких, как мы, оказалось много.
Собрались, списались с губернатором Липецкой области - и поехали. Мы
взяли контейнер. В пути там разбились банки с вареньем, все вылилось на
книги, кинулись крысы... Мы потом как в Германии жгли эти книги -
недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили!
Да... Мы думали, что будем помогать России, возвращать русских на
родину! Собирались построить ветровую мельницу, а вокруг наши дети в
сарафанах будут хороводы водить и русские песни петь, ой! Мы уж даже жернова
заказали. Еще мечтали мост построить через лог, а на нем кафе, да такое, что
туда из райцентра будут приезжать.
Надо сказать, что некоторые сомнения запали в душу Олимпиады Игнатенко
в самом начале. Пришла она к одному местному начальнику, фамилию которого я
тут из этических соображений опускаю, и предлагает: "Поговорим о генофонде!
Ведь надо собирать Россию, собирать русских!" Рассказывает, а сама думает:
"Ну что он, такой маленький, рыженький, может понимать в генофонде?" Он ей,
казачке, сразу не показался. И точно! Слушал он, слушал про высокие материи,
а после спрашивает: "Ты сама-то за демократов или за коммунистов?" Олимипада
тогда зло подумала, что начальник - пустой человек, и вместо России его
волнует его кресло.
Вы будете смеяться, но несмотря на это, удивительные планы большого
строительства начали воплощаться в жизнь. Коммуна заложила 20 кирпичных
домов, построила немаленький ангар, заставила его купленными машинами,
тракторами и комбайнами. Как это ни странно, поселенцы построили даже
водопровод, совершенно не свойственный русской деревне! А еще коммуна завела
собственный гвоздильный цех и швейную мастерскую по пошиву подушек, фартуков
и трусов. Я своими глазами видел, как бывшие беженки это все собственноручно
шьют. Ну просто передовой опыт, достойный повторения!
Выхожу из цеха, теребя на груди фотокамеру, -- а меня уж на улице ждет
народное возмущение:
--- А, опять врать приехали! Опять во всех газетах липа будет! --
причитает усталый от жизни гражданин, небогато одетый, пенсионного возраста.
--- Липа -- ну, Олимпиада у нее полное имя... Я хочу вам про нее
рассказать полную правду!
--- Идите... - обреченно провожает меня Липа. - Послушайте, пусть
отщепенцы тоже скажут свое слово...
Я пошел общаться с народом, а Олимпинада, глядя на забитый синтепоном
склад, очень задумчиво проговорила:
Недовольный гражданин по имени Владимир Седюкевич между тем повел меня
к себе в гости. Ему очень хотелось мне внушить, что живет он плохо, а
виновата в этом только Липа. Первая часть его замысла удалась. Я поверил,
что живет он неважно: что ж хорошего в строительном вагончике? В одной
половинке - самодельные нары, в другой -- скупой односпальный диван. На
столе в картонной рваной коробке из-под русских ботинок пищат обогретые
настольной лампой цыплята. Рядом ящик с мутным дрожащим телеэкраном, на
котором сериал - тоже старый и дешевый. Прям к вагончику пристроен сарай, в
котором мычит корова -- она дает молоко по 6 рублей за трехлитровую банку, и
то еще попробуй тут в глуши продай.
--- Что она сделала? Что сделала она для людей? -- Седюкевич заговорил
как Данко, может, это школьная программа вдруг замкнула в его усталом мозгу;
правда в отличие от Данко спрашивал он не с себя, но с других, с чужой
посторонней женщины.
--- У меня договор - что за пять лет мне дом будет! А нам построили
только фундамент.
Он несет мне пожелтевшие старые бумаги, в которым, как он вроде помнит,
ему письменно было пообещано счастье. Я их листаю и внезапно натыкаюсь на
принципиальной важности вещь: построить, да, обещали, но нигде не сказано,
что бесплатно! А за деньги - пожалуйста, хоть Астану строй. Но Володя меня
не слушает, не хочет отвлекаться, ему надо срочно разоблачить Липу:
Несколько озадаченный размахом его претензий к бедной женщине, я смотрю
на него с опаской, -- но продолжение меня успокаивает:
--- И еще КамАЗы, и трактора, и два прицепа? Куда все делось? Темный
лес! А денег сколько ушло! Множество миллионов! Из ООН даже деньги слали...
Кирпича себе забрала 120 кубов. Дом ее -самый большой тут! Гвоздильный цех
разобрали и увезли. Сыну отдала прицеп. А гуманитарную помощь куда она
девает?
--- Если б я знал, что такая жизнь, я б ни за что из Казахстана не
уехал.
Суровый нерусский Казахстан уж забылся Володе, ему теперь хуже всех -
Липа:
--- Если б я там остался, мне б пенсию дали в 55 лет, а казахи без
задержки платят.
Забыл еще сказать вот что сказать про Липу: она цементу мне должна
тонну семьсот. Я себе купила, а ссыпать она мне велела в общую бочку, и
после не отдала... И еще тонну 400 солярки должна. И денег 600 рублей. И
трудовую мою. Когда ж это кончится?
--- У меня доход ниже минимального, 200 рублей, так что мне не положен
кредит... Но дом я все равно построил! Пока, правда, без отделки... -
отделка им тяжело дается. Коробку вроде все уже осилили, дом снаружи как
настоящий. Но это на самом деле только начало...
Приходит женщина с тяжелыми от работы руками, на них взбухли вены - это
Марья Андреевна, Володина жена. Она тяжело садится на табуретку и тоже про
грустное:
--- Меня Липа посылала пододеяльники продавать. Хорошая работа! А потом
выгнала, говорит, что я документы украла. Я после этого лежала с сердцем в
больнице... Сейчас я повар детсада. Так, правда, зарплату не дают с ноября.
Как вы понимаете, Володя и Марья Андреевна в такой обстановке просто не
могли находиться. Они обиделись на Липу и ушли из коммуны.
--- А мы ж с ней являемся родственниками. Наш сын Сережа - Липин зять.
Так он с нами теперь не знается...
Вот - делили, делили деньги, считали, кто кому должен, и вот что вышло.
Не то что брат на брата - а даже мать на сына...
Между тем в вагончик Седюкевичей приходили все новые и новые гости. Они
сурово смотрели на меня и говорили:
--- Зачем Олимпиаду по ТВ показывают и в Думе? Напишите, чтоб никто к
ей не шел! А то вдруг еще к ней кто приедет? Что ж они, тоже буду слезы
мотать как мы? Ей нужен поток, чем больше к ней едет людей, тем больше ей
дают денег! Мы ехали сюда постоянно жить, а потом в уставе оказалось, что
это - перевалочная база для дальнейшего расселения по России. Она этот
бизнес заранее придумала, точно еще в Алма-Ате...
--- А это все люди сами строят, -- настаивали беженцы, разочарованные в
бывшем харизматическом лидере, думая, что они такие одни. - Все сами!
Мининковы, Пыпа, Яковлев, Мощеев, Шамсиевы, Клющева, Шашлыков, Кострица,
Якубовы. И Седюкевичи тоже сами, но у них пока только коробка готова. А она,
Липа, только себе построила и сестре. И еще, правда, помогла Жидкову и
Москалеву. Но без отделки, заметьте!
Поругав сперва Липу, люди немного успокаиваются и могут спокойно
рассказать про свою жизнь.
--- У нас в совхозе русскую школу закрыли, так пришлось перебираться в
Алма-Ату. Там все было нормально с русским языком и со школой был порядок.
Жили, правда, в общежитии. Но на квартиру я был в очереди первый. А потом же
очередь отменили... Тогда корейцы и немцы поехали на свои родины, а мы - на
свою. Я тут у Липы был каменщиком. А после работы еще развозил всем воду в
цистерне. Мой сосед Тримасов у нас уже не работал, но я и ему воды завез.
По-человечески в этом ничего плохого нет. А Липа меня за это палкой по
голове... Правда, я ее тоже тяпкой по плечу. Но я не виноват, я ведь в таком
состоянии был, что ничего не соображал.
Александр Мощеев еще помнит, что в прошлой жизни был милицейским
сержантом. Как и Липа, отъезд он замыслил в 86-м:
--- Помните, что тогда было в Алма-Ате? Побоище! Машины жгли, плиты
разбивали на площади и кидали осколками, по дому правительства из ракетниц
стреляли. Обкуренные были, пьяные... Теперь им там памятник стоит - пантера.
Три дня это продолжалось! Мы, милиция, не справились тогда своими дубинками.
Потом туда работяг привезли с предприятий, и они разобрались с этими...
Ну а мы в Россию. Приехали сюда. Сначала было нормально, а потом она
почувствовала власть, и начала разделять и властвовать. Она как Мюллер,
чужие мысли выдает за свои. Одну женщину она за то выгнала, что та придумала
швейный цех открыть. И теперь вот шьет... А лесу куда делось 450 кубов? --
внезапно вспоминает он.
--- Если будет на фото мой дом, и напишете, что она помогла строить, я
с вами судиться буду.
Она - предприниматель! Так в селе Ломовом называют себя люди, которые
по ночам шьют пододеяльники, утром продают, днем сажают картошку, а вечером
идут ночевать в сарай.
--- Машинки швейные Липе дали для нас, но мы на своих плохеньких шьем.
И автобус у нее "Мерседес", но она на нем только свое возит продавать, а
наше не берет...
Вы нам только помогите: сделайте, чтоб ей денег больше не давали! А?
Она и гуманитарку получает одна... Под нас пусть ей деньги не дают! -- снова
спохватывается она. Похоже, это главное, что беспокоит ее в жизни.
Было дико поначалу. Эта нищета глубинки... Ну да нищета - дело
наживное!
Сейчас у него есть своя лошадь. Я ездил в поле смотреть, как он на ней
пашет и сажает картошку. Олег меня угощал самодельными белыми булками, -- а
сало, говорит, было, да птицы склевали.
Сижу я так, слушаю, и вижу: это ж не просто так люди поболтать зашли,
это ж собрание, форум переселенцев! А я, так стихийно сложилось, как бы в
президиуме. И я решил, пользуясь ситуацией, дать себе слово:
--- Товарищи собравшееся! Если вам, как вы говорите, Липа не нравится,
что б вам ее не переизбрать?
--- Теперь никак нельзя... - качают они головами. -- Все ж документы у
нее. Вот мы тут сидим, учредители: Мощеев, Марья Седюкевич, Бродский,
Кострица - а сделать не можем ничего.
--- Тяжело! -- вздыхает кто-то в углу. - Правда, в последнее время
полегче стало: смотрим по ТВ на албанцев, и нам кажется, что мы в раю.
--- При чем тут албанцы! У нас же какой договор был? Мы всем должны
были строить дома по очереди! А она всех разогнала, и все...
--- Да она-то вам зачем? Отчего ж вы без нее не можете объединиться? И
стройте друг другу!
--- Не... Мы теперь боимся... Страшно нам объединяться! После нее-то!
Уж лучше мы теперь будем каждый сам по себе... Так вот нам узнать бы: дают
ей еще деньги на нас? И подъемные ведь должны были нам...
--- Да ну вас, -- говорю. - Что ж за народ! Ну вот вы мне скажите,
какая у вас в жизни мечта? Чего вы больше всего на свете хотите, какого
счастья?
Они подумали совсем чуть, им просто сначала был непонятен вопрос. А
ответ им был и так известен:
--- Чтоб денег Липе не давали! -- дружно загалдели переселенцы
счастливыми голосами. Представление о полном счастье у них было еще проще,
чем даже у Шуры Балаганова. Они вообще себе не попросили ни копейки, им
главное, чтоб у другого отняли. Сильная сторона у этой мечты только одна: ее
очень легко осуществить.
Конечно, заехал я в райцентр. Поговорил там с районным Чаплыгинским
начальством про судьбы России и ее переселенцев, про Липу, про "Зов". Про
суды и обидные заявления, которые обе стороны пишут друг на друга. И в свете
этих разборок я и фамилий своих собеседников приводить не буду.
--- Строят, надрываются эти переселенцы, а смысл? -- недоумевала в
беседах со мной чаплыгинская элита. -- Мы им предлагали занять пустующие
села, в хорошем состоянии, да хоть то же Урусово! Это, правда, чернобыльская
зона, но уж ее почти совсем сняли!
Да, может, и сняли специально, чтоб беженцам помочь, это ж сколько
усилий! Но разве кто оценит? Только бы ругать...
--- Этот "Зов" -- темная, криминальная организация! -- жаловались мне
отдельные начальники, анонимно, пугаясь страшной Липы. --- Там круговорот
семейств, она на них, видно, что-то получает. Потом она их спроваживает, а
деньги ей остаются. Она их крутит...
Ну тут, может, кто-то неприятно удивится: вот куда докатились, вот до
чего домечтались, вон у нас какие неприятные порядки и какая взаимная
ненависть у публики и бывшего всеобщего любимца.
А я так наоборот --- приятно удивился. Тому, что Чаплыгинские ветви
власти не додумались ни райисполком обстрелять, ни чеченцев своих местных
разгромить, ни порнофильм насчет районного прокурора спродюсировать, ни хотя
бы банально украсть международный транш. А ведь могли бы, глядя на старших
товарищей! Одно страшно - как бы не загордились они там в своем Чаплыгинском
районе...
Однажды Ельцин пообещал уволить трех министров. Для чего и собрал
расширенное заседание правительства. Все испугались и пришли. И я тоже пошел
посмотреть.
Пугались зря: никто уволен не был. В тот раз. Зато через месяц
Президент выгнал все правительство во главе с Черномырдиным.
Сидя на том историческом расширенном заседании, я с любопытством
рассматривал своего Президента. Давненько мы не виделись с Борисом
Николаевичем! Я имею в виду живьем. С 1991-го, когда еще, помните, курский
губернатор Руцкой прикрывал его портфелем от виртуальных пуль. А вокруг
стояли боевые машины кандидата в губернаторы Лебедя, который тогда в первый
раз спасал Президента.
И вот, надо же, опять Белый дом! Я рассматривал сквозь линзы
предусмотрительно захваченного с собой бинокля публику, которая
прохаживалась по фойе. Ну что, перемены налицо. Среди высоких чинов
бородачей теперь побольше, чем, бывало, в обкомах: там таких было раз-два и
обчелся, всего-то Ленин да Маркс. Коричневого цвета, некогда модного в тех
кругах, уж почти совсем мало. А костюмчики стали побогаче, что заметно даже
через театральный игрушечный бинокль! Не ниже, чем Hugo Boss.
Но чу! Раздался звук надтреснутого колокола, возвещая о начале
расширенного заседания правительства.
Вошли цугом члены президиума. Сели; Черномырдин подвинул Ельцину как
старшему товарищу стульчик.
Борис Николаевич в своем выступлении сразу пообещал уволить трех
министров, -- за разные там ошибки правительства. Он это долгожданное
обещание озвучивал (модное белодомовское словечко, кремлевская задорная
феня) под гомон зала -- с доброй бабушкиной улыбкой,-- правда, вытянув руки
по швам (поза, которая символизирует молодцеватость и усердие в службе).
А после вышел Виктор Степанович и во первых строках своего письма в
ответ на критику резонно заметил, что во многом благодаря усилиям президента
в Ираке ничего не было - а могло бы ведь быть, там часто что-то происходит!
А что ж на это публика? Она на это хлопала в ладоши! Но не по-старому, не
как прежде, а демократично: тихо, и сидя, да и не все, не в едином порыве...
Что наряду со стоящим рублем свидетельствует о далеко зашедших реформах.
"Поставило бюджет на грань реальности",-- между тем выслушиваю я с
трибуны. Это кто сказал?
Коллеги на балконе рвали друг у друга мой маленький театральный
бинокль; я, впрочем, так и знал.
И галстуки им не идут. Ну разве Чубайсу только идет, сидит как влитой,
надо же! А на остальных -- то завязан плохо, то висит криво, то ворот
широковат... Про Чубайса зря, кстати, говорят, что он рыжий, глянуть на него
непредвзято, так он вполне светло-русый. Наверно, много работает,-- вид
усталый, голову опустил, а глаз так и вовсе не поднимает. По телевизору, так
там что -- вырвут фразу какую, бодрую, нахальную -- вон какой, не боится
ничего! А наяву за ним понаблюдать -- живой человек, похоже, несладко ему
бесчувствие русских к русским! Редко в каком народе настолько отсутствует
национальная спайка и взаимовыручка, как отсутствует у нас." "И это -- самый
грозный признак падения нашего народа. Нет уже у нас единящего народного
чувства, нет благожелательства принять наших братьев, помочь им. Судьба
отверженных братьев -- грозное предсказание нашей собственной общерусской
судьбы."
Физик Александр Афанасьевич Кострица работал в институте ядерной физики
в Алма-Ате. Он там дослужился до замдиректора, и издал книжку по физике
ядерных реакторов. В этом издании он рассказал про свое открытие:
оказывается, вода, которая охлаждает реактор, тоже переносит нейтроны!
Которые раньше, до Кострицы, никто не учитывал, а после сразу стали
учитывать, -- и безопасность реакторов выросла. Правда, ненамного, но в этом
деле мелочей же не бывает, после Чернобыля-то.
--- Там каждая кроха имеет значение. Вот мы такой крохой и занимались
-- общими усилиями, -- скромно уточняет он.
--- Жил я там хорошо, пока не началась так называемая якобы
перестройка. И вся жизнь пошла кувырком...
--- Нет, казахи меня не обижали в общем-то... Но мне было страшно
оттого, что идет развал государства. И я видел, что никто не позволит это
разваленное государство восстановить... Я там, в Казахстане, оказался за
границей, а жизни вне России я не мыслю...
Для меня есть только Россия, больше для меня ничего нет и быть не
может. Но что ж с ней будет? Я читаю книги... Запад убежден что Россия
развалится на куски, вслед за Советским Союзом, там и не сомневаются. Этого
бы очень не хотелось...
Он смотрит на меня сквозь толстенные стекла очков своими усталыми
испуганными глазами. Я молчу - что я могу ему сказать утешительного? Я думаю
о том, что в Магадане русские товары выглядят экзотикой - кругом все
китайское, вплоть до зубной пасты и расчесок. Да и вообще за Уралом никто
всерьез не думает про Москву. А она, Москва, дай ей контурную карту России
для 5-го класса, не сможет расставить там хоть пяток крупнейших городов...
Да если б не казенная надобность или там теща в Екатеринбурге, никогда б
москвичу не пришла в голову мысль проехать по своей стране, -- так мне
иногда кажется.
Бывший ядерщик улыбается растерянно. У него вообще вид человека,
который так и ждет, что кто-то подойдет сзади и стукнет его по темени. Да
это и не удивительно после того, что с ним в этой жизни случилось на
старости лет. Я смотрю на его галстук, на свежую рубашку, стрелку на штанах
и думаю, что поддержание гардероба в порядке ему тяжело дается - это ж надо
таскать воду ведром и греть ее на дровяной печке... Не зря ж колхозники при
нехватке сервиса предпочитают немаркие телогрейки и ватные штаны на все
случаи жизни.
--- Да мне помогли влезть в одну комнатку в быткомбинате. Там сапожник
исчез, так мне отдали его комнатку.
Мы туда и не идем к нему, в эту кладовку в бараке. Мы в школе сидим
говорим.
--- Небогато живем, но не плачемся. Курочки у меня, -- рассказывает он
про важнейшие вещи в своей теперешней жизни, --- и кое-что сажаю: лучок,
свеклу, морковку. -- Кроме огородников, так ласково называют овощи еще люди,
которые сели с аппетитом выпить и закусить.
--- Почему ж? Нормально встретила -- с учетом тяжелого положения
России. Ну, чего б я мог просить у России? Работы? Так работа у меня есть.
Ничего, платят... неплохо. Тысяча в месяц!
Более того! -- спохватывается он. --- Кредит мне дали! Хватило, чтоб
дом заложить. На хороший фундамент хватило, на стены и крышу.
Я, правда, туда еще не переехал, там еще отделка не кончена. Медленно
идет -- я ж на зарплату строю, каждую десятку, каждую сотенку расходую так,
чтоб что-то купить. Уж пятый год не могу в дом въехать. Когда ж я буду в нем
жить?
--- Ну, дети будут жить, -- оптимистично отвечаю ему я. Все-таки
приятно знать, что кому-то их русских беженцев так повезло с помощью. Надо
же, им давали ссуды -- 60 тысяч на 10 лет, да без процентов! После дефолта
надо отдавать в 4 раза меньше, если считать долларами. А там дальше еще
девальвация подоспеет, да инфляция - мы ж люди взрослые, видали жизнь...
Впрочем, Кострица человек до того чистый, что поспешил этот кредит выплатить
досрочно - деньгами, вырученными от продажи своего казахстанского
имущества...
--- Нет, не будут мои дети в Ломовом жить... Что им тут делать? Они
тоже физики, -- и сыновья, и дочь. Двигают в Москве науку, защищаются в
лучших институтах страны -- а на хлеб зарабатывают на стройке,
чернорабочими... Я до сих пор в шоке. Что происходит? Я тут прочитал в
газете, что у нас осталось 3 боеспособных дивизии. А в НАТО их 70...
Он очень грустно - заставь иначе, так у него не выйдет -- улыбается в
ответ на этот мой черный юмор.
Почему в 91-м к предателям отнеслись так хорошо? Никогда ж их не
уважали в России... Но вот -- предали все американскому посольству. А я был
в партии, -- тяжело вздыхает он.
--- Нет, нет. Я вот думаю... Если б мои знания понадобились ученикам, я
б все отдал. Здесь есть толковые, я бы даже сказал, талантливые ребята. Вот
один мой ученик -- Кирилл Пыпа -- взял второе место по физике на районной
олимпиаде. А мог бы и первое, если б работал над собой. Но как найти к ним
подход, чтоб они работали с отдачей, углублялись в предмет? Не получается
пока...
У Кострицы изможденное, красноватое, не очень здоровое лицо: он много
работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он не
любит. Легко себе представить, как постаревший Баталов снимается продолжение
"Девяти дней одного года": он играет нищего дедушку, который после всех
своих великих научных открытий, выгнанный казахами, гоняется за курами во
дворе своей хибары...
Деревенские ни в какую не верят, что у них в глуши так запросто может
поселиться человек, написавший и, более того, опубликовавший настоящую
книжку. Они требуют у самозванца доказательств, он предъявляет книжечку, и
потрясенные крестьяне начинают думать, что Ломовое - это место не
случайное...
Кострица не случайно попал в Ломовое, не просто так, ткнув пальцем в
карту. Нет, он был участником тщательно подготовленного десанта. Это был
крепкий слаженный отряд единомышленников, патриотов, работяг, не боящихся ну
никаких трудностей. Они выбросились здесь, чтоб, вернувшись в родную страну,
начать здесь новую замечательную жизнь. Прекрасное было время!
Командовала десантом Олимпиада Игнатенко, которая объединила желающих
выехать в команду под названием "Зов", а позже вообще стала президентом
Липецкой областой переселенческой организации "Отчизна".
Ей бежать из Казахстана было больней чем многим другим. Она в Алма-Ате
родилась и жила всю жизнь в замечательном доме, который построил еще ее
прапрадед. Построил буквально на века - объект сдан не далее как в 1858
году. Так для того ли этот прапрадед по имени Нил Шевцов, а по должности
казачий сотник, строил великую страну, чтоб праправнучки ее развалили,
отдали незнамо кому и сбежали? (Извините за вопрос.)
До того, как все началось, Олимпиада преподавала в институте обработку
металла. Потом в Алма-Ате настал 86-й год, который она помнит таким:
--- Они шли по городу под зелеными знаменами и кричали солдатам:
"Ванька, зачем ты сюда пришел?" В троллейбусе едешь, так казахи прям над
ухом говорят: "Ну, покажем русским!". Город стал в одночасье какой-то чужой.
Я поняла, что это все превращается в заграницу, и стала мужа накручивать
мужа - надо уходить. Кстати, рядом с нами в Казахстане жили ссыльные
чеченцы, -- вот уж никогда не думала что повторю их судьбу...
Я прочитала в газете статью "Исход" -- про то, как русские
организованно уходят из Таджикистана и селятся в России. И решила, что тоже
так могу -- повести людей. Нашла я в Алма-Ате восемь русских семей, которые
тоже собирались уезжать, пригласила их к себе на чай. Испекла пирог, а на
дом мы повесили русский флаг - чтоб издалека было видно. Приглашенные
пришли, мы сели за стол, но приходили все новые и новые люди. Не только
пирога всем не хватило... Полный дом набился. В коридоре люди толпились и
кричали, чтоб мы громче говорили. Таких, как мы, оказалось много.
Собрались, списались с губернатором Липецкой области - и поехали. Мы
взяли контейнер. В пути там разбились банки с вареньем, все вылилось на
книги, кинулись крысы... Мы потом как в Германии жгли эти книги -
недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили!
Да... Мы думали, что будем помогать России, возвращать русских на
родину! Собирались построить ветровую мельницу, а вокруг наши дети в
сарафанах будут хороводы водить и русские песни петь, ой! Мы уж даже жернова
заказали. Еще мечтали мост построить через лог, а на нем кафе, да такое, что
туда из райцентра будут приезжать.
Надо сказать, что некоторые сомнения запали в душу Олимпиады Игнатенко
в самом начале. Пришла она к одному местному начальнику, фамилию которого я
тут из этических соображений опускаю, и предлагает: "Поговорим о генофонде!
Ведь надо собирать Россию, собирать русских!" Рассказывает, а сама думает:
"Ну что он, такой маленький, рыженький, может понимать в генофонде?" Он ей,
казачке, сразу не показался. И точно! Слушал он, слушал про высокие материи,
а после спрашивает: "Ты сама-то за демократов или за коммунистов?" Олимипада
тогда зло подумала, что начальник - пустой человек, и вместо России его
волнует его кресло.
Вы будете смеяться, но несмотря на это, удивительные планы большого
строительства начали воплощаться в жизнь. Коммуна заложила 20 кирпичных
домов, построила немаленький ангар, заставила его купленными машинами,
тракторами и комбайнами. Как это ни странно, поселенцы построили даже
водопровод, совершенно не свойственный русской деревне! А еще коммуна завела
собственный гвоздильный цех и швейную мастерскую по пошиву подушек, фартуков
и трусов. Я своими глазами видел, как бывшие беженки это все собственноручно
шьют. Ну просто передовой опыт, достойный повторения!
Выхожу из цеха, теребя на груди фотокамеру, -- а меня уж на улице ждет
народное возмущение:
--- А, опять врать приехали! Опять во всех газетах липа будет! --
причитает усталый от жизни гражданин, небогато одетый, пенсионного возраста.
--- Липа -- ну, Олимпиада у нее полное имя... Я хочу вам про нее
рассказать полную правду!
--- Идите... - обреченно провожает меня Липа. - Послушайте, пусть
отщепенцы тоже скажут свое слово...
Я пошел общаться с народом, а Олимпинада, глядя на забитый синтепоном
склад, очень задумчиво проговорила:
Недовольный гражданин по имени Владимир Седюкевич между тем повел меня
к себе в гости. Ему очень хотелось мне внушить, что живет он плохо, а
виновата в этом только Липа. Первая часть его замысла удалась. Я поверил,
что живет он неважно: что ж хорошего в строительном вагончике? В одной
половинке - самодельные нары, в другой -- скупой односпальный диван. На
столе в картонной рваной коробке из-под русских ботинок пищат обогретые
настольной лампой цыплята. Рядом ящик с мутным дрожащим телеэкраном, на
котором сериал - тоже старый и дешевый. Прям к вагончику пристроен сарай, в
котором мычит корова -- она дает молоко по 6 рублей за трехлитровую банку, и
то еще попробуй тут в глуши продай.
--- Что она сделала? Что сделала она для людей? -- Седюкевич заговорил
как Данко, может, это школьная программа вдруг замкнула в его усталом мозгу;
правда в отличие от Данко спрашивал он не с себя, но с других, с чужой
посторонней женщины.
--- У меня договор - что за пять лет мне дом будет! А нам построили
только фундамент.
Он несет мне пожелтевшие старые бумаги, в которым, как он вроде помнит,
ему письменно было пообещано счастье. Я их листаю и внезапно натыкаюсь на
принципиальной важности вещь: построить, да, обещали, но нигде не сказано,
что бесплатно! А за деньги - пожалуйста, хоть Астану строй. Но Володя меня
не слушает, не хочет отвлекаться, ему надо срочно разоблачить Липу:
Несколько озадаченный размахом его претензий к бедной женщине, я смотрю
на него с опаской, -- но продолжение меня успокаивает:
--- И еще КамАЗы, и трактора, и два прицепа? Куда все делось? Темный
лес! А денег сколько ушло! Множество миллионов! Из ООН даже деньги слали...
Кирпича себе забрала 120 кубов. Дом ее -самый большой тут! Гвоздильный цех
разобрали и увезли. Сыну отдала прицеп. А гуманитарную помощь куда она
девает?
--- Если б я знал, что такая жизнь, я б ни за что из Казахстана не
уехал.
Суровый нерусский Казахстан уж забылся Володе, ему теперь хуже всех -
Липа:
--- Если б я там остался, мне б пенсию дали в 55 лет, а казахи без
задержки платят.
Забыл еще сказать вот что сказать про Липу: она цементу мне должна
тонну семьсот. Я себе купила, а ссыпать она мне велела в общую бочку, и
после не отдала... И еще тонну 400 солярки должна. И денег 600 рублей. И
трудовую мою. Когда ж это кончится?
--- У меня доход ниже минимального, 200 рублей, так что мне не положен
кредит... Но дом я все равно построил! Пока, правда, без отделки... -
отделка им тяжело дается. Коробку вроде все уже осилили, дом снаружи как
настоящий. Но это на самом деле только начало...
Приходит женщина с тяжелыми от работы руками, на них взбухли вены - это
Марья Андреевна, Володина жена. Она тяжело садится на табуретку и тоже про
грустное:
--- Меня Липа посылала пододеяльники продавать. Хорошая работа! А потом
выгнала, говорит, что я документы украла. Я после этого лежала с сердцем в
больнице... Сейчас я повар детсада. Так, правда, зарплату не дают с ноября.
Как вы понимаете, Володя и Марья Андреевна в такой обстановке просто не
могли находиться. Они обиделись на Липу и ушли из коммуны.
--- А мы ж с ней являемся родственниками. Наш сын Сережа - Липин зять.
Так он с нами теперь не знается...
Вот - делили, делили деньги, считали, кто кому должен, и вот что вышло.
Не то что брат на брата - а даже мать на сына...
Между тем в вагончик Седюкевичей приходили все новые и новые гости. Они
сурово смотрели на меня и говорили:
--- Зачем Олимпиаду по ТВ показывают и в Думе? Напишите, чтоб никто к
ей не шел! А то вдруг еще к ней кто приедет? Что ж они, тоже буду слезы
мотать как мы? Ей нужен поток, чем больше к ней едет людей, тем больше ей
дают денег! Мы ехали сюда постоянно жить, а потом в уставе оказалось, что
это - перевалочная база для дальнейшего расселения по России. Она этот
бизнес заранее придумала, точно еще в Алма-Ате...
--- А это все люди сами строят, -- настаивали беженцы, разочарованные в
бывшем харизматическом лидере, думая, что они такие одни. - Все сами!
Мининковы, Пыпа, Яковлев, Мощеев, Шамсиевы, Клющева, Шашлыков, Кострица,
Якубовы. И Седюкевичи тоже сами, но у них пока только коробка готова. А она,
Липа, только себе построила и сестре. И еще, правда, помогла Жидкову и
Москалеву. Но без отделки, заметьте!
Поругав сперва Липу, люди немного успокаиваются и могут спокойно
рассказать про свою жизнь.
--- У нас в совхозе русскую школу закрыли, так пришлось перебираться в
Алма-Ату. Там все было нормально с русским языком и со школой был порядок.
Жили, правда, в общежитии. Но на квартиру я был в очереди первый. А потом же
очередь отменили... Тогда корейцы и немцы поехали на свои родины, а мы - на
свою. Я тут у Липы был каменщиком. А после работы еще развозил всем воду в
цистерне. Мой сосед Тримасов у нас уже не работал, но я и ему воды завез.
По-человечески в этом ничего плохого нет. А Липа меня за это палкой по
голове... Правда, я ее тоже тяпкой по плечу. Но я не виноват, я ведь в таком
состоянии был, что ничего не соображал.
Александр Мощеев еще помнит, что в прошлой жизни был милицейским
сержантом. Как и Липа, отъезд он замыслил в 86-м:
--- Помните, что тогда было в Алма-Ате? Побоище! Машины жгли, плиты
разбивали на площади и кидали осколками, по дому правительства из ракетниц
стреляли. Обкуренные были, пьяные... Теперь им там памятник стоит - пантера.
Три дня это продолжалось! Мы, милиция, не справились тогда своими дубинками.
Потом туда работяг привезли с предприятий, и они разобрались с этими...
Ну а мы в Россию. Приехали сюда. Сначала было нормально, а потом она
почувствовала власть, и начала разделять и властвовать. Она как Мюллер,
чужие мысли выдает за свои. Одну женщину она за то выгнала, что та придумала
швейный цех открыть. И теперь вот шьет... А лесу куда делось 450 кубов? --
внезапно вспоминает он.
--- Если будет на фото мой дом, и напишете, что она помогла строить, я
с вами судиться буду.
Она - предприниматель! Так в селе Ломовом называют себя люди, которые
по ночам шьют пододеяльники, утром продают, днем сажают картошку, а вечером
идут ночевать в сарай.
--- Машинки швейные Липе дали для нас, но мы на своих плохеньких шьем.
И автобус у нее "Мерседес", но она на нем только свое возит продавать, а
наше не берет...
Вы нам только помогите: сделайте, чтоб ей денег больше не давали! А?
Она и гуманитарку получает одна... Под нас пусть ей деньги не дают! -- снова
спохватывается она. Похоже, это главное, что беспокоит ее в жизни.
Было дико поначалу. Эта нищета глубинки... Ну да нищета - дело
наживное!
Сейчас у него есть своя лошадь. Я ездил в поле смотреть, как он на ней
пашет и сажает картошку. Олег меня угощал самодельными белыми булками, -- а
сало, говорит, было, да птицы склевали.
Сижу я так, слушаю, и вижу: это ж не просто так люди поболтать зашли,
это ж собрание, форум переселенцев! А я, так стихийно сложилось, как бы в
президиуме. И я решил, пользуясь ситуацией, дать себе слово:
--- Товарищи собравшееся! Если вам, как вы говорите, Липа не нравится,
что б вам ее не переизбрать?
--- Теперь никак нельзя... - качают они головами. -- Все ж документы у
нее. Вот мы тут сидим, учредители: Мощеев, Марья Седюкевич, Бродский,
Кострица - а сделать не можем ничего.
--- Тяжело! -- вздыхает кто-то в углу. - Правда, в последнее время
полегче стало: смотрим по ТВ на албанцев, и нам кажется, что мы в раю.
--- При чем тут албанцы! У нас же какой договор был? Мы всем должны
были строить дома по очереди! А она всех разогнала, и все...
--- Да она-то вам зачем? Отчего ж вы без нее не можете объединиться? И
стройте друг другу!
--- Не... Мы теперь боимся... Страшно нам объединяться! После нее-то!
Уж лучше мы теперь будем каждый сам по себе... Так вот нам узнать бы: дают
ей еще деньги на нас? И подъемные ведь должны были нам...
--- Да ну вас, -- говорю. - Что ж за народ! Ну вот вы мне скажите,
какая у вас в жизни мечта? Чего вы больше всего на свете хотите, какого
счастья?
Они подумали совсем чуть, им просто сначала был непонятен вопрос. А
ответ им был и так известен:
--- Чтоб денег Липе не давали! -- дружно загалдели переселенцы
счастливыми голосами. Представление о полном счастье у них было еще проще,
чем даже у Шуры Балаганова. Они вообще себе не попросили ни копейки, им
главное, чтоб у другого отняли. Сильная сторона у этой мечты только одна: ее
очень легко осуществить.
Конечно, заехал я в райцентр. Поговорил там с районным Чаплыгинским
начальством про судьбы России и ее переселенцев, про Липу, про "Зов". Про
суды и обидные заявления, которые обе стороны пишут друг на друга. И в свете
этих разборок я и фамилий своих собеседников приводить не буду.
--- Строят, надрываются эти переселенцы, а смысл? -- недоумевала в
беседах со мной чаплыгинская элита. -- Мы им предлагали занять пустующие
села, в хорошем состоянии, да хоть то же Урусово! Это, правда, чернобыльская
зона, но уж ее почти совсем сняли!
Да, может, и сняли специально, чтоб беженцам помочь, это ж сколько
усилий! Но разве кто оценит? Только бы ругать...
--- Этот "Зов" -- темная, криминальная организация! -- жаловались мне
отдельные начальники, анонимно, пугаясь страшной Липы. --- Там круговорот
семейств, она на них, видно, что-то получает. Потом она их спроваживает, а
деньги ей остаются. Она их крутит...
Ну тут, может, кто-то неприятно удивится: вот куда докатились, вот до
чего домечтались, вон у нас какие неприятные порядки и какая взаимная
ненависть у публики и бывшего всеобщего любимца.
А я так наоборот --- приятно удивился. Тому, что Чаплыгинские ветви
власти не додумались ни райисполком обстрелять, ни чеченцев своих местных
разгромить, ни порнофильм насчет районного прокурора спродюсировать, ни хотя
бы банально украсть международный транш. А ведь могли бы, глядя на старших
товарищей! Одно страшно - как бы не загордились они там в своем Чаплыгинском
районе...
Однажды Ельцин пообещал уволить трех министров. Для чего и собрал
расширенное заседание правительства. Все испугались и пришли. И я тоже пошел
посмотреть.
Пугались зря: никто уволен не был. В тот раз. Зато через месяц
Президент выгнал все правительство во главе с Черномырдиным.
Сидя на том историческом расширенном заседании, я с любопытством
рассматривал своего Президента. Давненько мы не виделись с Борисом
Николаевичем! Я имею в виду живьем. С 1991-го, когда еще, помните, курский
губернатор Руцкой прикрывал его портфелем от виртуальных пуль. А вокруг
стояли боевые машины кандидата в губернаторы Лебедя, который тогда в первый
раз спасал Президента.
И вот, надо же, опять Белый дом! Я рассматривал сквозь линзы
предусмотрительно захваченного с собой бинокля публику, которая
прохаживалась по фойе. Ну что, перемены налицо. Среди высоких чинов
бородачей теперь побольше, чем, бывало, в обкомах: там таких было раз-два и
обчелся, всего-то Ленин да Маркс. Коричневого цвета, некогда модного в тех
кругах, уж почти совсем мало. А костюмчики стали побогаче, что заметно даже
через театральный игрушечный бинокль! Не ниже, чем Hugo Boss.
Но чу! Раздался звук надтреснутого колокола, возвещая о начале
расширенного заседания правительства.
Вошли цугом члены президиума. Сели; Черномырдин подвинул Ельцину как
старшему товарищу стульчик.
Борис Николаевич в своем выступлении сразу пообещал уволить трех
министров, -- за разные там ошибки правительства. Он это долгожданное
обещание озвучивал (модное белодомовское словечко, кремлевская задорная
феня) под гомон зала -- с доброй бабушкиной улыбкой,-- правда, вытянув руки
по швам (поза, которая символизирует молодцеватость и усердие в службе).
А после вышел Виктор Степанович и во первых строках своего письма в
ответ на критику резонно заметил, что во многом благодаря усилиям президента
в Ираке ничего не было - а могло бы ведь быть, там часто что-то происходит!
А что ж на это публика? Она на это хлопала в ладоши! Но не по-старому, не
как прежде, а демократично: тихо, и сидя, да и не все, не в едином порыве...
Что наряду со стоящим рублем свидетельствует о далеко зашедших реформах.
"Поставило бюджет на грань реальности",-- между тем выслушиваю я с
трибуны. Это кто сказал?
Коллеги на балконе рвали друг у друга мой маленький театральный
бинокль; я, впрочем, так и знал.
И галстуки им не идут. Ну разве Чубайсу только идет, сидит как влитой,
надо же! А на остальных -- то завязан плохо, то висит криво, то ворот
широковат... Про Чубайса зря, кстати, говорят, что он рыжий, глянуть на него
непредвзято, так он вполне светло-русый. Наверно, много работает,-- вид
усталый, голову опустил, а глаз так и вовсе не поднимает. По телевизору, так
там что -- вырвут фразу какую, бодрую, нахальную -- вон какой, не боится
ничего! А наяву за ним понаблюдать -- живой человек, похоже, несладко ему