Страница:
— Идите сюда! — махнул он рукой Шавырину, «отыскав» тот самый грот, что за свою странную форму получил неромантическое название «Штанишки».
— Господин штурмбанфюрер! — опять подхватил его сигнал Шавырин, и они подошли вместе.
Тимка понял вдруг, что игра, которую он затеял, которую надеялся завершить в сумерках, разворачивается в гораздо более быстром темпе и, если он хочет победить в ней, сбавлять скорость нельзя. Нельзя, пока радостно ухмыляется Шавырин, нельзя, пока одобрительно и доверчиво смотрит на него, Тимку, штурмбанфюрер.
— Молодец, молодец, Тима! — Он похлопал его рукой с перчатками по плечу и отозвал из большого грота еще двух матросов.
— А там, я знаю, еще один! — обрадованно воскликнул Тимка, указывая наискосок, вверх по склону.
Теперь Шавырин и офицер последовали за ним сразу.
Согнувшись пополам, Тимка вошел в новое убежище первым, штурмбанфюрер и Шавырин — за ним.
Штурмбанфюрер осветил фонариком длинную, около шести метров, пещеру, похвалил, когда выбрались наружу:
— Действуй, Тима! Я вижу, ты правда знаешь этот район! — Он оглянулся в сторону трех других нор, отзывать людей оттуда было уже нельзя. — Действуй, а я заберу еще матросов. — И, глянув на Шавырина, он стал карабкаться вверх.
Именно теперь в распоряжении Тимки появились те несколько нужных ему минут. Он знал, что сможет без труда оторваться от Шавырина, который многое бы дал, чтобы отыскать загадочную посылку самостоятельно, без участия матросов. И Тимка повел его сначала параллельно берегу моря. Показал вниз:
— Тут, я знаю, есть ямка, но неглубокая, а вон там — три, самые надежные! Вы запомните или стойте около них! — И он стал карабкаться, обдирая ладони, вверх, к трем узким, но длинным норам. Карабкался яростно, потому что горло душила обида: ему не найти «Ромба» уже потому, что в его распоряжении слишком мало времени!
— Вот! — издалека показал он Шавырину. — Одна, вторая, третья! Эти особенно запомните! — И почти напрямую двинулся через кусты к убежищу Аси.
Шавырин всего несколько минут колебался, глядя ему вслед. Но, во-первых, Шавырину было не угнаться за Тимкой на крутом склоне: он скользил и срывался уже несколько раз. Во-вторых, Тимка не уходил от крестоносца, а приближался к нему. В-третьих, Шавырину очень хотелось вытянуть счастливый билет… И, подобрав из-под ног обломок сухой жерди, он полез на четвереньках в нору.
Возможно, Тимка ошибся, дав поискам сразу высокий темп. Но эти минуты могли исчерпать доверие штурмбанфюрера… Ведь стоило ему послать на корабль кого-нибудь из матросов, а самому остаться рядом с Тимкой — и все бы сразу намного осложнилось. Быстрота, с какой Тимка отыскивал грот за гротом, и ослабила бдительность шефа.
— Ася! — громким шепотом позвал Тимка, обойдя ее убежище снизу. — Дядя Василь! Ася! — И холодок прошел по спине Тимки, потому что ни шороха не раздалось в ответ.
У него не было времени на раздумья. Минуты, что отвоевал он у обстоятельств, истекали.
Поскользнувшись, что было не так уж трудно здесь, на крутом склоне, Тимка упал и почти сразу вскочил на ноги. Но то, что он увидел при этом, сразило его надежней пули из автомата. Задыхаясь от обиды и горя, он стал карабкаться вверх по склону, чтобы случайно не навести немцев на это печальное убежище.
Аси в нем не было: он увидел накрытое плащом и обложенное камнями тело боцмана. Дядька Василь умер, Ася ушла…
Тимка доведет свое дело до конца, но некому будет рассказать об этом, и никто никогда не найдет посылку…
— Тима!
Он резко оглянулся и вздрогнул.
Его окликнула Ася. Она скрывалась в каких-нибудь полутора — двух шагах от него. Но Тимку ошеломило еще и другое: Ася пряталась в «Ромбе»! Услышав ее оклик, он бросил взгляд в сторону Летучих скал и мгновенно вспомнил, что было связано с этим гротом, что означал странный пеленг отца. Именно с этого места, как ниоткуда больше, четыре сосны-рыбачки сливались в одну. И очертания ее сильно напоминали фигуру молодой женщины с развевающимся на ветру подолом юбки! Отец говорил: «Слабые не выдержали, ушли. Но одна, самая преданная, осталась…» Отец был страшным выдумщиком! Жаль, что Тимка частенько слушал его лишь краем уха…
Все это молнией промелькнуло в его голове, пока он переводил взгляд сначала в сторону откоса, где рыли немцы, потом на Шавырина, который вылез наружу из первой щели и, удостоверившись, что Тимка здесь, уже вползал на четвереньках в следующую…
— Молчи, Ася! Слушай внимательно и молчи! — приказал Тимка, не выпуская из-под наблюдения весь гребень склона, где вот-вот мог появиться штурмбанфюрер с матросами. Дернул тельняшку из-под ремня, чтобы веревка упала на землю. Ногой затолкнул ее под куст. — Слушай, Ася! Запоминай все до слова, повторить я не смогу! Как только стемнеет, привяжешь эту веревку к самой крайней сосне и спустишь на корабль! Если сможешь, Ася! Повторяю: если будет можно! А теперь главное! В левом углу этого грота… — Для отвода глаз он рвал и пихал в рот горькие волчьи ягоды. Выплевывал и рвал снова. — В левом углу твоего грота зарыт ящичек-рация и еще, наверно, пакет! Ночью, Ася, — ты слышишь меня? — возьми это все и пробирайся в лес, ты должна пробраться! Уходи сначала по склону, потом напрямую! Будь осторожна у шоссе! Тебя остановят в лесу: «Кто идет?» Спросишь: «Вы ждете кого-нибудь?» Тебе ответят: «Мы ждем Асю со «Штормового». Тогда скажешь: «Ее зовут Ася Вагина». Тебя проведут, куда надо. Запомни, Ася, это главное для тебя: уходи сразу! Если не увидимся, прощай!.. — Он сделал шаг прочь от Асиного убежища, но задержался, когда что-то слабо пискнуло в кустах. — Еще, Ася… Я тогда не хотел тебя ударить, честное слово!.. Это нечаянно… Прощай!
И Тимка полез напропалую в сторону от Летучих скал. Глаза его заволокли слезы, оглушающе колотилось сердце и, ослепленный, полубезумный от хмельного счастья свершения, он рвался через кусты, полосуя на клочья брюки, обдирая кожанку, — подальше от Аси, в сторону от Шавырина. И яростно свистел в ушах ветер: «Все!» И ударяло о берег море внизу: «Все!» И стонали сосны на гребне: «Все!» А может, это его беззвучный крик — тот крик, что наполнял душу, мозг, сердце, — воплотился в свист ветра, в грохот прибоя, в пение сосен на гребне: «Все!»
«Все, папа!
Ты слышишь меня?!
Я сделал то, что не успел доделать ты!
Теперь я только отомщу за тебя! Ты слы-шишь?!
Я люблю тебя, па-па!»
Он видел уголком зрения, что появился на гребне в сопровождении двух десятков новых помощников штурмбанфюрер, знал, что его поведение может показаться странным, но знал и то, что уже вечерело, что скоро-скоро окутает Летучие скалы ночь… а кроме того, на ресницах его сверкали слезы — и он не мог остановиться.
Ворвался в первый, самый большой грот и, чтобы скрыть возбуждение, забрал у одного из матросов лопатку, сказал по-русски: «Отдыхай!», а сам стал рыть, чтобы физическим напряжением ослабить, приглушить свою шальную детскую радость. И когда в пещеру заглянул штурмбанфюрер, Тимка готов был к продолжению уже выигранной им игры.
— Зачем ты, Тима? — недовольно поморщился штурмбанфюрер, указывая на лопатку. — Оставь! (Тимка передал лопатку матросу.) Ты нашел что-нибудь?
— Да, много! — Тимка повел его наружу. — Штук пятнадцать уже нашел! В одном там Шавырин копает палкой! — показал Тимка, а в глазах штурмбанфюрера мелькнули жесткие огоньки: Шавырину следовало бы внимательней исполнять свои главные обязанности. — Пошлите людей, я буду показывать, а вы их направляйте! — распорядился Тимка. — Если мы сегодня не найдем, завтра — ручаюсь!
Тимка разыскал по гроту на каждого из матросов, предоставив каждому сделать открытие в одиночку.
Шавырина Тимкин покровитель наградил весьма выразительным взглядом и заставил тоже копать, справедливо полагая, что его собственного наблюдения за Тимкой будет достаточно. А Тимка старался держаться ближе к нему, но, как и тот, наведывался то к одному, то к другому из матросов, то к Шавырину, проверяя, как идут дела.
Попадались жестяные банки из-под консервов, пустые бутылки, попался даже старинный рубль, но все это не только не радовало, но, кажется, даже разочаровывало подтянутого штурмбанфюрера.
В поздних сумерках, когда наблюдать за Тимкой со стороны стало трудно, он разыскал его в первом большом гроте, где энергичные землекопы углубились уже по грудь в глинистое, щедро напичканное камнями дно пещеры. Поманил Тимку за собой.
— Что это ты ел такое? — поморщился штурмбанфюрер.
— Накрасился, да? — уточнил Тимка, вытирая ладошкой губы. — Волчьи ягоды пробовал!
— Эту гадость?
— Я знаю, что гадость, а попробовать хочется!
— Их тут, как стрижовых нор, я гляжу… — останавливаясь, проговорил штурмбанфюрер, — этих гротов. Не сосчитаешь.
— А папа так и называл их: «Стрижовые норы»! — согласился Тимка.
Штурмбанфюрер помедлил, глядя ему в глаза.
— А что, Тима, если ромбик в плане означает форму грота? Они же тут все разные…
Тимка не отвел от него голубых маминых глаз. Переспросил:
— Форму?.. Я такого не помню… Ну да, разные! Папа даже названия им давал. Но человеческие! Есть мамин грот, есть мой, а этот, большой, папа называл семейным!
Секунду — другую штурмбанфюрер думал о чем-то, не отрывая от его лица холодного, немигающего взгляда. И Тимка тоже смотрел на него, выжидая.
— Ладно, — заключил офицер. — Завтра как-нибудь планомерней займемся этим…
Копались почти до темноты.
Штурмбанфюрер велел прекратить работу, когда совсем стемнело и свет в пещерах мог привлечь со стороны моря ненужное внимание.
На корабль возвращались молча, занятые каждый своими думами.
Один Тимка был не прочь поболтать, но у его приятелей явно испортилось настроение. Тимка предпочел не трогать их.
РАСПЛАТА
ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Господин штурмбанфюрер! — опять подхватил его сигнал Шавырин, и они подошли вместе.
Тимка понял вдруг, что игра, которую он затеял, которую надеялся завершить в сумерках, разворачивается в гораздо более быстром темпе и, если он хочет победить в ней, сбавлять скорость нельзя. Нельзя, пока радостно ухмыляется Шавырин, нельзя, пока одобрительно и доверчиво смотрит на него, Тимку, штурмбанфюрер.
— Молодец, молодец, Тима! — Он похлопал его рукой с перчатками по плечу и отозвал из большого грота еще двух матросов.
— А там, я знаю, еще один! — обрадованно воскликнул Тимка, указывая наискосок, вверх по склону.
Теперь Шавырин и офицер последовали за ним сразу.
Согнувшись пополам, Тимка вошел в новое убежище первым, штурмбанфюрер и Шавырин — за ним.
Штурмбанфюрер осветил фонариком длинную, около шести метров, пещеру, похвалил, когда выбрались наружу:
— Действуй, Тима! Я вижу, ты правда знаешь этот район! — Он оглянулся в сторону трех других нор, отзывать людей оттуда было уже нельзя. — Действуй, а я заберу еще матросов. — И, глянув на Шавырина, он стал карабкаться вверх.
Именно теперь в распоряжении Тимки появились те несколько нужных ему минут. Он знал, что сможет без труда оторваться от Шавырина, который многое бы дал, чтобы отыскать загадочную посылку самостоятельно, без участия матросов. И Тимка повел его сначала параллельно берегу моря. Показал вниз:
— Тут, я знаю, есть ямка, но неглубокая, а вон там — три, самые надежные! Вы запомните или стойте около них! — И он стал карабкаться, обдирая ладони, вверх, к трем узким, но длинным норам. Карабкался яростно, потому что горло душила обида: ему не найти «Ромба» уже потому, что в его распоряжении слишком мало времени!
— Вот! — издалека показал он Шавырину. — Одна, вторая, третья! Эти особенно запомните! — И почти напрямую двинулся через кусты к убежищу Аси.
Шавырин всего несколько минут колебался, глядя ему вслед. Но, во-первых, Шавырину было не угнаться за Тимкой на крутом склоне: он скользил и срывался уже несколько раз. Во-вторых, Тимка не уходил от крестоносца, а приближался к нему. В-третьих, Шавырину очень хотелось вытянуть счастливый билет… И, подобрав из-под ног обломок сухой жерди, он полез на четвереньках в нору.
Возможно, Тимка ошибся, дав поискам сразу высокий темп. Но эти минуты могли исчерпать доверие штурмбанфюрера… Ведь стоило ему послать на корабль кого-нибудь из матросов, а самому остаться рядом с Тимкой — и все бы сразу намного осложнилось. Быстрота, с какой Тимка отыскивал грот за гротом, и ослабила бдительность шефа.
— Ася! — громким шепотом позвал Тимка, обойдя ее убежище снизу. — Дядя Василь! Ася! — И холодок прошел по спине Тимки, потому что ни шороха не раздалось в ответ.
У него не было времени на раздумья. Минуты, что отвоевал он у обстоятельств, истекали.
Поскользнувшись, что было не так уж трудно здесь, на крутом склоне, Тимка упал и почти сразу вскочил на ноги. Но то, что он увидел при этом, сразило его надежней пули из автомата. Задыхаясь от обиды и горя, он стал карабкаться вверх по склону, чтобы случайно не навести немцев на это печальное убежище.
Аси в нем не было: он увидел накрытое плащом и обложенное камнями тело боцмана. Дядька Василь умер, Ася ушла…
Тимка доведет свое дело до конца, но некому будет рассказать об этом, и никто никогда не найдет посылку…
— Тима!
Он резко оглянулся и вздрогнул.
Его окликнула Ася. Она скрывалась в каких-нибудь полутора — двух шагах от него. Но Тимку ошеломило еще и другое: Ася пряталась в «Ромбе»! Услышав ее оклик, он бросил взгляд в сторону Летучих скал и мгновенно вспомнил, что было связано с этим гротом, что означал странный пеленг отца. Именно с этого места, как ниоткуда больше, четыре сосны-рыбачки сливались в одну. И очертания ее сильно напоминали фигуру молодой женщины с развевающимся на ветру подолом юбки! Отец говорил: «Слабые не выдержали, ушли. Но одна, самая преданная, осталась…» Отец был страшным выдумщиком! Жаль, что Тимка частенько слушал его лишь краем уха…
Все это молнией промелькнуло в его голове, пока он переводил взгляд сначала в сторону откоса, где рыли немцы, потом на Шавырина, который вылез наружу из первой щели и, удостоверившись, что Тимка здесь, уже вползал на четвереньках в следующую…
— Молчи, Ася! Слушай внимательно и молчи! — приказал Тимка, не выпуская из-под наблюдения весь гребень склона, где вот-вот мог появиться штурмбанфюрер с матросами. Дернул тельняшку из-под ремня, чтобы веревка упала на землю. Ногой затолкнул ее под куст. — Слушай, Ася! Запоминай все до слова, повторить я не смогу! Как только стемнеет, привяжешь эту веревку к самой крайней сосне и спустишь на корабль! Если сможешь, Ася! Повторяю: если будет можно! А теперь главное! В левом углу этого грота… — Для отвода глаз он рвал и пихал в рот горькие волчьи ягоды. Выплевывал и рвал снова. — В левом углу твоего грота зарыт ящичек-рация и еще, наверно, пакет! Ночью, Ася, — ты слышишь меня? — возьми это все и пробирайся в лес, ты должна пробраться! Уходи сначала по склону, потом напрямую! Будь осторожна у шоссе! Тебя остановят в лесу: «Кто идет?» Спросишь: «Вы ждете кого-нибудь?» Тебе ответят: «Мы ждем Асю со «Штормового». Тогда скажешь: «Ее зовут Ася Вагина». Тебя проведут, куда надо. Запомни, Ася, это главное для тебя: уходи сразу! Если не увидимся, прощай!.. — Он сделал шаг прочь от Асиного убежища, но задержался, когда что-то слабо пискнуло в кустах. — Еще, Ася… Я тогда не хотел тебя ударить, честное слово!.. Это нечаянно… Прощай!
И Тимка полез напропалую в сторону от Летучих скал. Глаза его заволокли слезы, оглушающе колотилось сердце и, ослепленный, полубезумный от хмельного счастья свершения, он рвался через кусты, полосуя на клочья брюки, обдирая кожанку, — подальше от Аси, в сторону от Шавырина. И яростно свистел в ушах ветер: «Все!» И ударяло о берег море внизу: «Все!» И стонали сосны на гребне: «Все!» А может, это его беззвучный крик — тот крик, что наполнял душу, мозг, сердце, — воплотился в свист ветра, в грохот прибоя, в пение сосен на гребне: «Все!»
«Все, папа!
Ты слышишь меня?!
Я сделал то, что не успел доделать ты!
Теперь я только отомщу за тебя! Ты слы-шишь?!
Я люблю тебя, па-па!»
Он видел уголком зрения, что появился на гребне в сопровождении двух десятков новых помощников штурмбанфюрер, знал, что его поведение может показаться странным, но знал и то, что уже вечерело, что скоро-скоро окутает Летучие скалы ночь… а кроме того, на ресницах его сверкали слезы — и он не мог остановиться.
Ворвался в первый, самый большой грот и, чтобы скрыть возбуждение, забрал у одного из матросов лопатку, сказал по-русски: «Отдыхай!», а сам стал рыть, чтобы физическим напряжением ослабить, приглушить свою шальную детскую радость. И когда в пещеру заглянул штурмбанфюрер, Тимка готов был к продолжению уже выигранной им игры.
— Зачем ты, Тима? — недовольно поморщился штурмбанфюрер, указывая на лопатку. — Оставь! (Тимка передал лопатку матросу.) Ты нашел что-нибудь?
— Да, много! — Тимка повел его наружу. — Штук пятнадцать уже нашел! В одном там Шавырин копает палкой! — показал Тимка, а в глазах штурмбанфюрера мелькнули жесткие огоньки: Шавырину следовало бы внимательней исполнять свои главные обязанности. — Пошлите людей, я буду показывать, а вы их направляйте! — распорядился Тимка. — Если мы сегодня не найдем, завтра — ручаюсь!
Тимка разыскал по гроту на каждого из матросов, предоставив каждому сделать открытие в одиночку.
Шавырина Тимкин покровитель наградил весьма выразительным взглядом и заставил тоже копать, справедливо полагая, что его собственного наблюдения за Тимкой будет достаточно. А Тимка старался держаться ближе к нему, но, как и тот, наведывался то к одному, то к другому из матросов, то к Шавырину, проверяя, как идут дела.
Попадались жестяные банки из-под консервов, пустые бутылки, попался даже старинный рубль, но все это не только не радовало, но, кажется, даже разочаровывало подтянутого штурмбанфюрера.
В поздних сумерках, когда наблюдать за Тимкой со стороны стало трудно, он разыскал его в первом большом гроте, где энергичные землекопы углубились уже по грудь в глинистое, щедро напичканное камнями дно пещеры. Поманил Тимку за собой.
— Что это ты ел такое? — поморщился штурмбанфюрер.
— Накрасился, да? — уточнил Тимка, вытирая ладошкой губы. — Волчьи ягоды пробовал!
— Эту гадость?
— Я знаю, что гадость, а попробовать хочется!
— Их тут, как стрижовых нор, я гляжу… — останавливаясь, проговорил штурмбанфюрер, — этих гротов. Не сосчитаешь.
— А папа так и называл их: «Стрижовые норы»! — согласился Тимка.
Штурмбанфюрер помедлил, глядя ему в глаза.
— А что, Тима, если ромбик в плане означает форму грота? Они же тут все разные…
Тимка не отвел от него голубых маминых глаз. Переспросил:
— Форму?.. Я такого не помню… Ну да, разные! Папа даже названия им давал. Но человеческие! Есть мамин грот, есть мой, а этот, большой, папа называл семейным!
Секунду — другую штурмбанфюрер думал о чем-то, не отрывая от его лица холодного, немигающего взгляда. И Тимка тоже смотрел на него, выжидая.
— Ладно, — заключил офицер. — Завтра как-нибудь планомерней займемся этим…
Копались почти до темноты.
Штурмбанфюрер велел прекратить работу, когда совсем стемнело и свет в пещерах мог привлечь со стороны моря ненужное внимание.
На корабль возвращались молча, занятые каждый своими думами.
Один Тимка был не прочь поболтать, но у его приятелей явно испортилось настроение. Тимка предпочел не трогать их.
РАСПЛАТА
Оцепление было снято, когда они поднимались на крестоносец, либо его сделали менее плотным, потому что вслед за матросами-рабочими на корабль вернулись шестнадцать матросов-автоматчиков.
Зато у трапа поставили на ночь двух часовых, и по одному- на баке, на корме. Уйти с корабля нормальным путем было практически невозможно. Да Тимка и не рассчитывал на это.
В лице штурмбанфюрера не мелькнуло даже следов приветливости при расставании. Он скользнул взглядом по Тимке, а на Шавырине задержал его.
Тимка понял этот взгляд и уже не каялся, что подслушивал их разговор с мостика. Если Шавырин должен встретиться со своим покровителем, для Тимки это будет первая и последняя возможность привести к завершению дерзко задуманное дело. Уже завтра отношение к нему на корабле будет иным…
— Ужинайте и спать… — сухо приказал штурмбанфюрер. — Вы же не спали прошлой ночью…
— Спасибо, — поблагодарил Тимка, хотя этого и не требовалось.
В каюте их ждал ужин. Ели без удовольствия, в натянутом молчании.
Шавырин был мрачен и не выдержал в конце концов:
— Тут пока облазишь все твои норы — месяца не хватит!
— Месяца хватит, — возразил Тимка. — Даже меньше. Почему вы решили?
Шавырин проворчал что-то невразумительное и принялся за чай. Вина ему на этот раз не дали. Тимка хотел съязвить по такому случаю, но вовремя одумался. А когда сопровождающий унес приборы, Тимка сообразил, что его одолевает дремота.
— Будем ложиться? — спросил Шавырина.
Ночь за иллюминатором, когда он глянул, на секунду отодвинув шторку, чернела такая, про какую говорят: «хоть глаз выколи» — хорошая, настоящая ночь. В ответ на его предложение Шавырин замялся.
— В гальюн сходить, что ли…
— Давайте сходим! — поддержал Тимка.
Сходили и возвратились вместе. Шавырин понял, что ему не улизнуть от Тимки, пока тот не уснет, и, открыв рундук, стал первым готовить постель. Тимка последовал его примеру.
Легли и погасили настольную лампу. Под потолком каюты замерцал синий плафон ночного освещения.
— Спокойной ночи! — пожелал Тимка, натягивая на себя одеяло, и повернулся лицом к переборке.
— Спокойной ночи… — глухо отозвался Шавырин.
Теперь главное было не уснуть. Штурмбанфюрер прав: они провели на ногах без малого сутки. Но Тимка не случайно провалялся весь вечер накануне.
Ощутимо бежали минуты. Одна, другая, пятая…
Никто не мог бы сказать, сколько их прошло всего, когда наконец Шавырин негромко позвал:
— Тимоха… Слышь?..
Тимка невнятно замычал в ответ, давая знать, что уснул не совсем, что надо еще подождать…
Он выгадывал время для Аси. Удастся или не удастся ей сделать первое из того, о чем просил он, — она должна уйти. Ей нельзя находиться рядом со скалами, когда начнет действовать он… Только бы она ушла…
И опять ощутимо побежали минуты…
Наконец, когда, по всем Тимкиным расчетам, истекло достаточно много времени, он решил изобразить, что спит. Даже попробовал храпеть, как взрослые, но поперхнулся: храпеть ему еще ни разу не удавалось.
Потом он думал уже, что Шавырин отказался от своего намерения, и утешал себя лишь мыслью, что сможет или не сможет он сделать свое — Ася в любом случае уйдет, как он велел ей… Должна уйти!
На корабле воцарилась общая тишина, какая бывает после отбоя.
И Тимка хотел оглянуться на Шавырина, когда тот позвал его:
— Тимка… — Потом опять: — Слышь, Тимоха?.. — И осторожно тронул его за плечо. Тимка не шелохнулся.
Тогда Шавырин, отогнув одеяло, осторожно спустил ноги на пол, быстренько натянул брюки, фланелевку, неслышно зашнуровал ботинки и, чуть помедлив, чтобы удостовериться в Тимкином сне, выскользнул за дверь.
Тимка все свои дальнейшие действия рассчитал заранее. Он знал, что в его распоряжении, возможно, всего одна минута, какая нужна Шавырину, чтобы добраться до верхней палубы. И действовал с четкостью автомата.
Главное теперь — чтобы успела уйти Ася! А ему почти все равно даже, поймают его или не поймают… Лишь бы Ася ушла!
Одеяло полетело на сторону, и, едва соскочив босыми ногами на пол, Тимка натянул брюки, вельветовую куртку, затем выхватил из шкафчика кожанку, полотенце и, смяв их, чтобы придать форму тела, накрыл одеялом.
В следующую секунду он уже был за дверью и метнулся по коридору к носовому люку, где был гальюн, чтобы при случае сослаться на эту необходимость, когда носовой трап заскрипел под чьим-то тяжелым телом.
Тимка прыгнул за большой медный бак с питьевой водой, весь втиснулся между ним и переборкой. Если его обнаружат здесь — это, можно сказать, конец… А его нетрудно было разглядеть даже при синем ночном освещении… Но сопровождающий с черной блямбой под носом, а это был он, прокрался мимо бачка к каюте.
Тимка рассчитал верно: его не оставили без присмотра, и на смену Шавырину явился этот… Осторожно приоткрыл каюту, глянул на Тимкину постель… Все пока шло, как надо: он так же осторожно закрыл дверь и (судьба шла навстречу Тимке!) не пошел назад, мимо бака с питьевой водой, а поднялся по трапу к выходу на левый шкафут. Либо он решил дежурить на шкафуте, либо остался на трапе — это было на руку Тимке в любом случае. Мимо открытого матросского кубрика внизу, где так же ровно горела синяя лампочка, он проскользнул тенью и взлетел по трапу на верхнюю палубу. Держался края ступеней, чтобы трап не скрипнул под ним.
На палубе распластался и, пользуясь тем, что носовое орудие прикрывало его от часового на баке, ужом скользнул к надстройкам фок-мачты.
Теперь море штормило где-то близко от него. И свистел над Летучими скалами ветер.
Пролежал не дыша две или три минуты у самого трапа, что вел на мостик, когда мимо прошел, взглядывая то на торпедные аппараты, то на воду за бортом, вахтенный офицер…
Тимка испугался, что замысел его рухнул, когда возле бортового орудия ему почудился в кромешной темноте лежащий человек… По боевой готовности могли часть экипажа оставить на постах. Но, к Тимкиной удаче, матросы, видимо, перетрудились на ненужных им земляных работах, поэтому в открытых надстройках никого не было, а испугался он обыкновенной кипы брезента…
Ни возгласа тревоги не раздалось внизу, пока он добирался до цели своего путешествия. Напрягая обостренные чувства, метнулся вокруг мачты по пулеметному мостику… Все его действия были рассчитаны заранее. Все было рассчитано, кроме одного: он не мог приводить в исполнение свой замысел, не зная наверняка, где Ася… Если она у сосен — это будет гибелью для нее…
Веревки над мостиком не оказалось. Значит, Ася могла вязать ее сейчас прямо над эсминцем!..
Мысли Тимки, быстрые, четкие, казались выпуклыми, словно бы их можно видеть или даже тронуть ладонью.
Не теряя драгоценных мгновений, взбежал по трапу на прожекторный мостик и, перегнувшись через леера и щупая руками темноту, обежал по кругу чуть не весь его пятачок…
Молодец, Ася! Он поймал в кулак жесткую плетку троса и, заметив его местонахождение, почти тут же выпустил. Теперь только бы одно — только бы Ася ушла, не ждала Тимку у сосен! Шансов подняться наверх у него было мало, и он уже каялся, что заставил ее оборудовать трос…
Однако волнение, что испытал он, когда обнаружил веревку, быстро улеглось, к Тимке вернулась прежняя точность движений. Соскользнув опять на пулеметный мостик, он обогнул мачту и захватил в рундуке сигнальщика две бухты тонкого сигнального фала, метров по сорок каждая, затем вернулся к орудию Макса и, приподняв заднюю стенку парусинового чехла, нырнул к пушке.
Здесь приходилось работать абсолютно вслепую. Присев на место вертикального наводчика, Тимка неслышно убрал стопор и мягко, даже, казалось бы, неторопливо опустил ствол орудия до упора. Чувствовал, как загудели при этом натянутые леера мостика. Пересел на место горизонтального наводчика… и коротким движением перевел орудие на три — четыре градуса вправо. Почти физически ощущал, что все правильно, что ствол лег, как надо…
Теперь снять предохранитель, открыть казенную часть… Болт зарядного ящика оказался даже без гайки. Снаряд плотно занял свое место в стволе. Закрыв мягко щелкнувший при этом замок, Тимка привязал конец сигнального фала к тросику (за который «достаточно дернуть», как показывал Макс), надел бухту через плечо, сунул под ремень запасную и, отбрасывая через голову виток за витком, выбрался из-под чехла наружу.
Осторожно, как было задумано днем, пропустил фал через рым в палубе мостика, чтобы рывок получился в нужном направлении, и взбежал опять на прожекторный мостик…
Он понял, что переоценил свои возможности, лишь тогда, когда, зажав обеими руками сброшенный со скалы трос, оттолкнулся и, утратив опору, закачался, подобно маятнику, над черной бездной внизу…
Четырежды он подтягивался и перехватывал руками, но тонкий трос нельзя было сравнить с тем, по которому лазают на уроках физкультуры в школе… Руки сразу же занемели от бесплодного напряжения, и Тимка понял, что на раз ему еще хватит сил, а если потом он сделает хоть малейшую попытку приподнять свое тело — руки его соскользнут с троса, и он грохнется мешком на палубу крестоносца…
Сразу пришло спокойное решение: он подтянется еще раз, чтобы обхватить трос ногами, высвободит одну руку и потянет за фал… Ему оставалось только это, чтобы не погибнуть глупо, бессмысленно, не доведя своего замысла до конца.
Все. Мелькнуло последнее желание, чтобы Ася оказалась далеко от скал. Тимка напряг мускулы… и, ошеломленный, не сразу понял, что за опору получила его вытянутая вверх рука. Он сжимал в кулаке узел! Настоящий узел, какие делают лазание по канату почти детским занятием.
Не веря своей удаче, подтянулся еще раз и опять нащупал узел. Потом опять!..
Славная Ася! Она была настоящей дочерью моряка и знала, что такое лазание по канату, что такое морской шкентель: в тесноте своего убежища она разрезала на полоски последнее одеяло и вплела их узелками через каждые тридцать — сорок сантиметров троса!
Это было спасение. Уже не чувствуя боли в горящих ладонях, Тимка сбросил через голову сразу несколько витков сигнального фала и легко вскарабкался по натянутому струной тросу до самого верха, до скалы.
Теперь важно было упереться в отвесный камень ногами, перехватывая прижатый к скале трос. Но и это, благодаря узелкам, получилось у Тимки довольно просто. И когда он, быстро перебирая руками трос, уже почти перевалил гребень скалы, то скорее почувствовал, а не услышал чей-то встревоженный голос на эсминце. Его исчезновение обнаружилось. Но теперь Тимка и не думал спешить. Чтобы сориентироваться, найти верное решение, тем, что внизу, на крестоносце, нужны хоть две-три минуты, а Тимке хватит одной!
И новый уже, громкий возглас раздался на палубе эсминца, когда Ася подхватила Тимку под мышки, помогая ему вскарабкаться наверх.
— Бежим, Тима!
Будто знал он, что не уйдет вредная девчонка!
— Подожди! — Тимка бросил на землю остатки фала, выдернул из-за пояса вторую бухту, соединил их и, выбирая слабину, увлек Асю через кустарник вниз, к «Ромбу». — Где часовой?
— Далеко! — Ася дышала так, словно бы не он, а она вскарабкалась на пятнадцатиметровую высоту. Впрочем, у нее был тяжелый рюкзак за плечами — с посылкой, как догадался Тимка.
А внизу, под скалой, уже грохотала железная палуба топотом множества бегущих ног: объявили тревогу. Тимка втолкнул Асю в пещеру, заскочил сам и рванул фал на себя. Теперь секунды значили все. Но взрыва не последовало. Фал зацепился за куст или дал слишком большую слабину. Тимка навалился на него всей тяжестью, выбирая сантиметр за сантиметром. И Ася ухватилась руками рядом…
Земля качнулась под ними и вокруг них, осыпалась тяжелыми комьями сверху. Они упали, оглушенные, и целая серия мощных взрывов слилась для них в один долгий, все нарастающий грохот…
Оттолкнув загородившую проход породу, Тимка выскочил наружу и, отобрав у Аси рюкзак, вскинул его себе за спину.
Летучих скал больше не существовало. Они рухнули, и, сослужив последнюю службу, погибли с ними четыре сосны-рыбачки.
Огненный столб медленно опускался над заливом, окрашивая землю окрест горячим, трепещуще-алым цветом.
— За мной! — крикнул Тимка. Но задержался в рывке, услышав позади выстрел, мгновенно обернулся.
Длинный Макс, уронив вдоль тела раненую левую руку, правой пытался взвести затвор автомата. Ася, присев на корточки, испуганно глядела на него. Наган, вылетев при отдаче из ее руки, валялся рядом. Тимка подхватил его… И выстрел из нагана опередил автоматную очередь на долю секунды.
— За мной, Ася! — повторил Тимка.
И они выскочили на гребень склона, чтобы лицом к лицу столкнуться с Шавыриным, который, видимо, первым кинулся на берег в поисках Тимки. Вид его был страшен: грудь и лицо в крови, одежда тлела.
— Тимошка?! — в ужасе воскликнул он.
Тимка спустил курок и промахнулся. А Шавырин бросился в сторону от него. Но там, дальше, был обрыв…
— Тимох… Тимошка!.. Я свой! Свой! Наш я, русский! — взмолился Шавырин, протягивая вперед и вверх руки. — Не убивай, Тимошка! Наш я, слышишь?!
Тимка многое хотел бы сказать в ответ: «За папу! За Асиного папу! За дядю Василя! За других краснофлотцев со «Штормового»!» Но у него не было времени, и оставался всего один патрон в барабане. Поэтому он сделал два быстрых шага и выстрелил в упор, не целясь.
Откуда-то с противоположной стороны залива раздавались автоматные очереди. Пули засвистели над Тимкиной головой.
— Бежим, Ася! — опять позвал Тимка, и они кубарем скатились в низину.
Зарево угасало над остывающим заливом.
Сначала Тимка увлек Асю дорогой вдоль моря, как бежал в прошлый раз, потом одумался: пока не улеглась паника, можно было воспользоваться кратчайшей дорогой к лесу… И, когда они выбежали в поле, автоматы по-прежнему строчили у моря, за их спиной.
Зато у трапа поставили на ночь двух часовых, и по одному- на баке, на корме. Уйти с корабля нормальным путем было практически невозможно. Да Тимка и не рассчитывал на это.
В лице штурмбанфюрера не мелькнуло даже следов приветливости при расставании. Он скользнул взглядом по Тимке, а на Шавырине задержал его.
Тимка понял этот взгляд и уже не каялся, что подслушивал их разговор с мостика. Если Шавырин должен встретиться со своим покровителем, для Тимки это будет первая и последняя возможность привести к завершению дерзко задуманное дело. Уже завтра отношение к нему на корабле будет иным…
— Ужинайте и спать… — сухо приказал штурмбанфюрер. — Вы же не спали прошлой ночью…
— Спасибо, — поблагодарил Тимка, хотя этого и не требовалось.
В каюте их ждал ужин. Ели без удовольствия, в натянутом молчании.
Шавырин был мрачен и не выдержал в конце концов:
— Тут пока облазишь все твои норы — месяца не хватит!
— Месяца хватит, — возразил Тимка. — Даже меньше. Почему вы решили?
Шавырин проворчал что-то невразумительное и принялся за чай. Вина ему на этот раз не дали. Тимка хотел съязвить по такому случаю, но вовремя одумался. А когда сопровождающий унес приборы, Тимка сообразил, что его одолевает дремота.
— Будем ложиться? — спросил Шавырина.
Ночь за иллюминатором, когда он глянул, на секунду отодвинув шторку, чернела такая, про какую говорят: «хоть глаз выколи» — хорошая, настоящая ночь. В ответ на его предложение Шавырин замялся.
— В гальюн сходить, что ли…
— Давайте сходим! — поддержал Тимка.
Сходили и возвратились вместе. Шавырин понял, что ему не улизнуть от Тимки, пока тот не уснет, и, открыв рундук, стал первым готовить постель. Тимка последовал его примеру.
Легли и погасили настольную лампу. Под потолком каюты замерцал синий плафон ночного освещения.
— Спокойной ночи! — пожелал Тимка, натягивая на себя одеяло, и повернулся лицом к переборке.
— Спокойной ночи… — глухо отозвался Шавырин.
Теперь главное было не уснуть. Штурмбанфюрер прав: они провели на ногах без малого сутки. Но Тимка не случайно провалялся весь вечер накануне.
Ощутимо бежали минуты. Одна, другая, пятая…
Никто не мог бы сказать, сколько их прошло всего, когда наконец Шавырин негромко позвал:
— Тимоха… Слышь?..
Тимка невнятно замычал в ответ, давая знать, что уснул не совсем, что надо еще подождать…
Он выгадывал время для Аси. Удастся или не удастся ей сделать первое из того, о чем просил он, — она должна уйти. Ей нельзя находиться рядом со скалами, когда начнет действовать он… Только бы она ушла…
И опять ощутимо побежали минуты…
Наконец, когда, по всем Тимкиным расчетам, истекло достаточно много времени, он решил изобразить, что спит. Даже попробовал храпеть, как взрослые, но поперхнулся: храпеть ему еще ни разу не удавалось.
Потом он думал уже, что Шавырин отказался от своего намерения, и утешал себя лишь мыслью, что сможет или не сможет он сделать свое — Ася в любом случае уйдет, как он велел ей… Должна уйти!
На корабле воцарилась общая тишина, какая бывает после отбоя.
И Тимка хотел оглянуться на Шавырина, когда тот позвал его:
— Тимка… — Потом опять: — Слышь, Тимоха?.. — И осторожно тронул его за плечо. Тимка не шелохнулся.
Тогда Шавырин, отогнув одеяло, осторожно спустил ноги на пол, быстренько натянул брюки, фланелевку, неслышно зашнуровал ботинки и, чуть помедлив, чтобы удостовериться в Тимкином сне, выскользнул за дверь.
Тимка все свои дальнейшие действия рассчитал заранее. Он знал, что в его распоряжении, возможно, всего одна минута, какая нужна Шавырину, чтобы добраться до верхней палубы. И действовал с четкостью автомата.
Главное теперь — чтобы успела уйти Ася! А ему почти все равно даже, поймают его или не поймают… Лишь бы Ася ушла!
Одеяло полетело на сторону, и, едва соскочив босыми ногами на пол, Тимка натянул брюки, вельветовую куртку, затем выхватил из шкафчика кожанку, полотенце и, смяв их, чтобы придать форму тела, накрыл одеялом.
В следующую секунду он уже был за дверью и метнулся по коридору к носовому люку, где был гальюн, чтобы при случае сослаться на эту необходимость, когда носовой трап заскрипел под чьим-то тяжелым телом.
Тимка прыгнул за большой медный бак с питьевой водой, весь втиснулся между ним и переборкой. Если его обнаружат здесь — это, можно сказать, конец… А его нетрудно было разглядеть даже при синем ночном освещении… Но сопровождающий с черной блямбой под носом, а это был он, прокрался мимо бачка к каюте.
Тимка рассчитал верно: его не оставили без присмотра, и на смену Шавырину явился этот… Осторожно приоткрыл каюту, глянул на Тимкину постель… Все пока шло, как надо: он так же осторожно закрыл дверь и (судьба шла навстречу Тимке!) не пошел назад, мимо бака с питьевой водой, а поднялся по трапу к выходу на левый шкафут. Либо он решил дежурить на шкафуте, либо остался на трапе — это было на руку Тимке в любом случае. Мимо открытого матросского кубрика внизу, где так же ровно горела синяя лампочка, он проскользнул тенью и взлетел по трапу на верхнюю палубу. Держался края ступеней, чтобы трап не скрипнул под ним.
На палубе распластался и, пользуясь тем, что носовое орудие прикрывало его от часового на баке, ужом скользнул к надстройкам фок-мачты.
Теперь море штормило где-то близко от него. И свистел над Летучими скалами ветер.
Пролежал не дыша две или три минуты у самого трапа, что вел на мостик, когда мимо прошел, взглядывая то на торпедные аппараты, то на воду за бортом, вахтенный офицер…
Тимка испугался, что замысел его рухнул, когда возле бортового орудия ему почудился в кромешной темноте лежащий человек… По боевой готовности могли часть экипажа оставить на постах. Но, к Тимкиной удаче, матросы, видимо, перетрудились на ненужных им земляных работах, поэтому в открытых надстройках никого не было, а испугался он обыкновенной кипы брезента…
Ни возгласа тревоги не раздалось внизу, пока он добирался до цели своего путешествия. Напрягая обостренные чувства, метнулся вокруг мачты по пулеметному мостику… Все его действия были рассчитаны заранее. Все было рассчитано, кроме одного: он не мог приводить в исполнение свой замысел, не зная наверняка, где Ася… Если она у сосен — это будет гибелью для нее…
Веревки над мостиком не оказалось. Значит, Ася могла вязать ее сейчас прямо над эсминцем!..
Мысли Тимки, быстрые, четкие, казались выпуклыми, словно бы их можно видеть или даже тронуть ладонью.
Не теряя драгоценных мгновений, взбежал по трапу на прожекторный мостик и, перегнувшись через леера и щупая руками темноту, обежал по кругу чуть не весь его пятачок…
Молодец, Ася! Он поймал в кулак жесткую плетку троса и, заметив его местонахождение, почти тут же выпустил. Теперь только бы одно — только бы Ася ушла, не ждала Тимку у сосен! Шансов подняться наверх у него было мало, и он уже каялся, что заставил ее оборудовать трос…
Однако волнение, что испытал он, когда обнаружил веревку, быстро улеглось, к Тимке вернулась прежняя точность движений. Соскользнув опять на пулеметный мостик, он обогнул мачту и захватил в рундуке сигнальщика две бухты тонкого сигнального фала, метров по сорок каждая, затем вернулся к орудию Макса и, приподняв заднюю стенку парусинового чехла, нырнул к пушке.
Здесь приходилось работать абсолютно вслепую. Присев на место вертикального наводчика, Тимка неслышно убрал стопор и мягко, даже, казалось бы, неторопливо опустил ствол орудия до упора. Чувствовал, как загудели при этом натянутые леера мостика. Пересел на место горизонтального наводчика… и коротким движением перевел орудие на три — четыре градуса вправо. Почти физически ощущал, что все правильно, что ствол лег, как надо…
Теперь снять предохранитель, открыть казенную часть… Болт зарядного ящика оказался даже без гайки. Снаряд плотно занял свое место в стволе. Закрыв мягко щелкнувший при этом замок, Тимка привязал конец сигнального фала к тросику (за который «достаточно дернуть», как показывал Макс), надел бухту через плечо, сунул под ремень запасную и, отбрасывая через голову виток за витком, выбрался из-под чехла наружу.
Осторожно, как было задумано днем, пропустил фал через рым в палубе мостика, чтобы рывок получился в нужном направлении, и взбежал опять на прожекторный мостик…
Он понял, что переоценил свои возможности, лишь тогда, когда, зажав обеими руками сброшенный со скалы трос, оттолкнулся и, утратив опору, закачался, подобно маятнику, над черной бездной внизу…
Четырежды он подтягивался и перехватывал руками, но тонкий трос нельзя было сравнить с тем, по которому лазают на уроках физкультуры в школе… Руки сразу же занемели от бесплодного напряжения, и Тимка понял, что на раз ему еще хватит сил, а если потом он сделает хоть малейшую попытку приподнять свое тело — руки его соскользнут с троса, и он грохнется мешком на палубу крестоносца…
Сразу пришло спокойное решение: он подтянется еще раз, чтобы обхватить трос ногами, высвободит одну руку и потянет за фал… Ему оставалось только это, чтобы не погибнуть глупо, бессмысленно, не доведя своего замысла до конца.
Все. Мелькнуло последнее желание, чтобы Ася оказалась далеко от скал. Тимка напряг мускулы… и, ошеломленный, не сразу понял, что за опору получила его вытянутая вверх рука. Он сжимал в кулаке узел! Настоящий узел, какие делают лазание по канату почти детским занятием.
Не веря своей удаче, подтянулся еще раз и опять нащупал узел. Потом опять!..
Славная Ася! Она была настоящей дочерью моряка и знала, что такое лазание по канату, что такое морской шкентель: в тесноте своего убежища она разрезала на полоски последнее одеяло и вплела их узелками через каждые тридцать — сорок сантиметров троса!
Это было спасение. Уже не чувствуя боли в горящих ладонях, Тимка сбросил через голову сразу несколько витков сигнального фала и легко вскарабкался по натянутому струной тросу до самого верха, до скалы.
Теперь важно было упереться в отвесный камень ногами, перехватывая прижатый к скале трос. Но и это, благодаря узелкам, получилось у Тимки довольно просто. И когда он, быстро перебирая руками трос, уже почти перевалил гребень скалы, то скорее почувствовал, а не услышал чей-то встревоженный голос на эсминце. Его исчезновение обнаружилось. Но теперь Тимка и не думал спешить. Чтобы сориентироваться, найти верное решение, тем, что внизу, на крестоносце, нужны хоть две-три минуты, а Тимке хватит одной!
И новый уже, громкий возглас раздался на палубе эсминца, когда Ася подхватила Тимку под мышки, помогая ему вскарабкаться наверх.
— Бежим, Тима!
Будто знал он, что не уйдет вредная девчонка!
— Подожди! — Тимка бросил на землю остатки фала, выдернул из-за пояса вторую бухту, соединил их и, выбирая слабину, увлек Асю через кустарник вниз, к «Ромбу». — Где часовой?
— Далеко! — Ася дышала так, словно бы не он, а она вскарабкалась на пятнадцатиметровую высоту. Впрочем, у нее был тяжелый рюкзак за плечами — с посылкой, как догадался Тимка.
А внизу, под скалой, уже грохотала железная палуба топотом множества бегущих ног: объявили тревогу. Тимка втолкнул Асю в пещеру, заскочил сам и рванул фал на себя. Теперь секунды значили все. Но взрыва не последовало. Фал зацепился за куст или дал слишком большую слабину. Тимка навалился на него всей тяжестью, выбирая сантиметр за сантиметром. И Ася ухватилась руками рядом…
Земля качнулась под ними и вокруг них, осыпалась тяжелыми комьями сверху. Они упали, оглушенные, и целая серия мощных взрывов слилась для них в один долгий, все нарастающий грохот…
Оттолкнув загородившую проход породу, Тимка выскочил наружу и, отобрав у Аси рюкзак, вскинул его себе за спину.
Летучих скал больше не существовало. Они рухнули, и, сослужив последнюю службу, погибли с ними четыре сосны-рыбачки.
Огненный столб медленно опускался над заливом, окрашивая землю окрест горячим, трепещуще-алым цветом.
— За мной! — крикнул Тимка. Но задержался в рывке, услышав позади выстрел, мгновенно обернулся.
Длинный Макс, уронив вдоль тела раненую левую руку, правой пытался взвести затвор автомата. Ася, присев на корточки, испуганно глядела на него. Наган, вылетев при отдаче из ее руки, валялся рядом. Тимка подхватил его… И выстрел из нагана опередил автоматную очередь на долю секунды.
— За мной, Ася! — повторил Тимка.
И они выскочили на гребень склона, чтобы лицом к лицу столкнуться с Шавыриным, который, видимо, первым кинулся на берег в поисках Тимки. Вид его был страшен: грудь и лицо в крови, одежда тлела.
— Тимошка?! — в ужасе воскликнул он.
Тимка спустил курок и промахнулся. А Шавырин бросился в сторону от него. Но там, дальше, был обрыв…
— Тимох… Тимошка!.. Я свой! Свой! Наш я, русский! — взмолился Шавырин, протягивая вперед и вверх руки. — Не убивай, Тимошка! Наш я, слышишь?!
Тимка многое хотел бы сказать в ответ: «За папу! За Асиного папу! За дядю Василя! За других краснофлотцев со «Штормового»!» Но у него не было времени, и оставался всего один патрон в барабане. Поэтому он сделал два быстрых шага и выстрелил в упор, не целясь.
Откуда-то с противоположной стороны залива раздавались автоматные очереди. Пули засвистели над Тимкиной головой.
— Бежим, Ася! — опять позвал Тимка, и они кубарем скатились в низину.
Зарево угасало над остывающим заливом.
Сначала Тимка увлек Асю дорогой вдоль моря, как бежал в прошлый раз, потом одумался: пока не улеглась паника, можно было воспользоваться кратчайшей дорогой к лесу… И, когда они выбежали в поле, автоматы по-прежнему строчили у моря, за их спиной.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Тимка очень каялся теперь, что мало ходил босиком: ноги его горели. Но по-настоящему давали знать о себе лишь первые ссадины, потом боль притупилась и стала как бы чужой, не его болью.
Бежали прямиком, без передышек. Упали в невысокую траву и залегли уже близко от шоссе. Ася не жаловалась, но, лихорадочно дыша, то и дело облизывала пересохшие губы.
Вылетели на шоссе и промчались по направлению к Летучим скалам десятка два грузовых автомобилей с солдатами.
Крепко держа Асю за руку, Тимка заставил ее снова бежать: через шоссе, через выжженное хлебное поле…
До леса добрались затемно. Разыскали какое-то озерцо, напились, отдышались немного. Тимка стал искать место для дневки, справедливо прикидывая, что с рассветом двигаться будет опасно. Хорошо, что Ася не ушла одна…
Нашли неглубокую выемку под нависшим берегом влажной, пахнущей гнилью балки. Натаскали к выемке прелого хвороста и, едва небо посерело настолько, что стали видимы дальние, по ту сторону балки деревья, замаскировались хворостом в своем неуютном убежище… Обстоятельства меняли кровлю над ними, но всякий раз она чем-то была похожа на ту, первую, что в развалинах рыбокомбината.
Ася достала из рюкзака и разорвала свою кофточку, чтобы Тимка обмотал ноги. Саднящая боль как будто немножко улеглась при этом. У них не оставалось ни одного патрона, и обоих окружал чужой пока, незнакомый лес…
Тимкины предположения оправдались: едва над балкой забрезжил рассвет, где-то неподалеку раздались первые выстрелы — фашисты прочесывали Сорочий лес… И до обеда пальба уходила все дальше от опушки, потом начала стихать.
Бежали прямиком, без передышек. Упали в невысокую траву и залегли уже близко от шоссе. Ася не жаловалась, но, лихорадочно дыша, то и дело облизывала пересохшие губы.
Вылетели на шоссе и промчались по направлению к Летучим скалам десятка два грузовых автомобилей с солдатами.
Крепко держа Асю за руку, Тимка заставил ее снова бежать: через шоссе, через выжженное хлебное поле…
До леса добрались затемно. Разыскали какое-то озерцо, напились, отдышались немного. Тимка стал искать место для дневки, справедливо прикидывая, что с рассветом двигаться будет опасно. Хорошо, что Ася не ушла одна…
Нашли неглубокую выемку под нависшим берегом влажной, пахнущей гнилью балки. Натаскали к выемке прелого хвороста и, едва небо посерело настолько, что стали видимы дальние, по ту сторону балки деревья, замаскировались хворостом в своем неуютном убежище… Обстоятельства меняли кровлю над ними, но всякий раз она чем-то была похожа на ту, первую, что в развалинах рыбокомбината.
Ася достала из рюкзака и разорвала свою кофточку, чтобы Тимка обмотал ноги. Саднящая боль как будто немножко улеглась при этом. У них не оставалось ни одного патрона, и обоих окружал чужой пока, незнакомый лес…
Тимкины предположения оправдались: едва над балкой забрезжил рассвет, где-то неподалеку раздались первые выстрелы — фашисты прочесывали Сорочий лес… И до обеда пальба уходила все дальше от опушки, потом начала стихать.