Страница:
— Да.
— Ты уезжаешь?
Арбен покачал головой:
— Не то, цыганочка. Вообще-то я и рад бы, но от себя ведь не уедешь. Нет, я о другом. Что, если бы я совсем исчез? Ну, как говорится, растворился в небытии?
— Брось говорить загадками, Арби, — попросила не на шутку встревоженная Линда.
— Я говорю по существу.
— Как ты смеешь! — выпалила Линда и схватила Арбена за руку. — Я понимаю, тебе сейчас плохо. Но все равно это великий грех…
— Я не собираюсь впадать в грех.
— Я тебя поняла, Арби. Ты решил покончить с собой. Разве ты не знаешь, что жизнь дарована нам…
— Успокойся, — перебил Арбен. — Я вовсе не помышляю о самоубийстве.
— Ну, тогда выкладывай, что ты задумал, — приказала Линда.
Арбен замялся.
— Ну?
— Видишь ли, ансамбль микрочастиц, которые расположены в определенном порядке…
Линду осенило:
— Тебе предлагают опасную работу?
— Вроде того.
— И нельзя отказаться?
— Можно.
— Тогда откажись, Арби. — Линда пристально глядела на него.
Мимо беседки проехал на автокаре мороженщик. Арбен проводил машину взглядом.
— То, о чем идет речь, очень важно для меня, — произнес он, когда пестрый, сплошь оклеенный рекламными листами автокар скрылся за поворотом.
— Говори яснее, Арби.
— Поверь, цыганочка, я не могу все сейчас сказать тебе, но если дело выгорит, будет отлично.
— В твоем нынешнем состоянии ты не можешь браться за опасное дело.
— Именно в моем состоянии это необходимо.
— И ты можешь в результате, как это ты говоришь… исчезнуть?
— Это в худшем случае.
— А в лучшем?
— В лучшем — я изменюсь, стану совершенно другим…
— Так и говори! Ох и путаник же ты, Арби! «Исчезну, исчезну!»… Ты задумал сделать себе пластическую операцию? Угадала? Признавайся!
— Пластическая операция, — медленно повторил Арбен, отвечая каким-то своим мыслям. — Пожали, верно. Только не лица, а души.
— Ты говоришь загадками, как Ньюмор.
— При чем здесь Ньюмор? — вдруг закричал Арбен, да так, что девушка вздрогнула.
— Тихо, Арби, милый, — испуганно произнесла Линда. — Я не думала тебя обидеть.
Он успокоился так же неожиданно, как вспылил. Он сидел вялый, поникший, безвольный. «Словно обреченный», — подумала Линда.
— Сыграем? — предложила она, чтобы отвлечь Арбена от неприятных мыслей.
— Давай, цыганочка, — оживился Арбен. — Я сегодня в форме. Придумывай тему.
Игра состояла в том, что Линда задавала тему, а Арбен тут же импровизировал.
Девушка задумалась.
— Осень, — сказала она. — Мне сейчас привиделось: осень- это я. Бреду по дорогам, из рощи в рощу, из города в город, смотрю в небо, затянутое тучами, осыпаю с деревьев пожелтевшие листья, стучусь в дома и говорю: люди, готовьтесь к зиме, холоду, снегу. Зима будет суровой… Не все переживут ее. Я бреду босая, ноги мои изранены, и мне зябко… — повела Линда плечами. — Бреду — и нет конца моему пути…
— Хорошо! — жестом остановил ее Арбен и потер лоб, сосредоточиваясь.
Знакомое сладкое и тревожное чувство, испытанное полчаса назад, снова охватило его, и он медленно начал:
— Придумай еще тему.
— Не надо, — встревожилась Линда.
— Я прошу тебя, цыганочка, — настаивал Арбен. — Я чувствую такой прилив сил, что готов мир перевернуть, как Архимед. Только дай мне точку опоры. Ну?..
— Ты губишь себя.
— Линда!
— Ладно, — сдалась девушка. — Только сочини немного, строчки четыре, не больше.
— Я жду.
— Помнишь, как ты в прошлый раз провожал меня домой? Мы стояли подле парадного, над крышей висела луна, а потом на луну набежала небольшая тучка и закрыла ее середину, и ты сказал, что…
— Луна напоминает баранку.
— А потом на карнизе появилась кошка, — продолжала девушка. — Пушистая-пушистая. Она шла медленно и обнюхивала карниз. А потом остановилась и посмотрела на нас. Помнишь, что ты сказал?
— Что кошка — это не кошка, а житель чужой планеты, который впервые увидел землян.
— На всю эту картину тебе дается четыре строки.
— Рифмы должны быть?
— Желательно.
Арбен сцепил пальцы рук, задумался и прочитал чуть нараспев, подражая пастору методистской церкви:
«А Линда права, — подумал Арбен, чувствуя, как возбуждение сменяется глубокой апатией. — Мне сегодня предстоит бессонная ночь, полная кошмаров. Ну и ладно! Может, я импровизировал сегодня в последний раз? Вдруг этот дар небес исчезнет, когда Ньюмор начнет осуществлять свой проект?..»
Они сидели в беседке до самой темноты. Арбен все оттягивал минуту расставания, словно видел девушку в последний раз.
Вдоль аллеи зажглись фонари, похожие на желтые одуванчики, гуляющих становилось все меньше: каждому в городе было известно, что в позднее время в парке прогуливаться небезопасно.
— Пойдем, — сказала Линда.
— Погоди немного, — удержал ее за руку Арбен.
— А если бандиты?
— Через несколько дней, возможно, я буду сильнее всех этом городе, — произнес Арбен не то в шутку, не то всерьез. — Тогда я любых бандитов смогу расшвырять, как котят. Что ты скажешь на это, цыганочка?
— Туман, мистика… То ты исчезнешь, то изменишься, то станешь сильнее всех. Как это все понимать?
— Не могу я сейчас сказать тебе всего, цыганочка, — помрачнел Арбен.
Линда сгорала от любопытства, но чувствовала, что расспрашивать Арбена не следует. Если б хотел и мог — сам рассказал бы.
Из полутемной глубины аллеи показалась маленькая фигурка. Это был мальчуган. Можно было подумать, что мальчик заблудился, не держись он уверенно и спокойно. Видимо, просто возвращался с прогулки домой, оставленный без присмотра беспечными родителями.
Под фонарем близ беседки мальчик остановился и принялся надувать воздушный шарик. Легкая оболочка быстро наполнилась воздухом, вскоре на ней во всю рожицу улыбался оранжевый паяц с огромными ушами.
Закончив свой труд, мальчуган несколько раз подбросил шарик вверх, словно волейбольный мяч. Шар опускался медленно, как бы нехотя.
«Так, наверно, играют в мяч на космическом корабле, в условиях невесомости», — подумала Линда. В космосе она еще ни разу не бывала: летать в Пространстве простой продавщице не по карману, даже если она работает в таком шикарном универсаме, как ВДВ…
Забава мальчика кончилась неудачно. Он успел сделать всего несколько шагов, когда импровизированный мяч опустился на кустарник и испустил дух, наткнувшись на что-то острое.
Легкий хлопок — и шара как не бывало. Быстро съежившись, исчез улыбающийся паяц.
Линда прошептала:
— Паяц погиб.
— Мир погиб, — откликнулся Арбен.
Огорченный мальчуган повертел в руках лоскуток — все, что осталось от шарика, — безуспешно попытался надуть его, затем отшвырнул негодную игрушку в сторону, за кусты и двинулся дальше, вскоре скрывшись за поворотом аллеи.
Шар, которым играл мальчишка, всколыхнул в душе Линды давнее детское воспоминание, вызвав образ «всевидящего ока».
Когда мальчуган исчез, Арбен вдруг попросил у Линды записную книжку и, быстро листая, раскрыл ее на чистой странице. Он написал что-то, зачеркнул, вывел снова. Фонарь близ беседки давал скудное освещение, поэтому Арбен низко склонился над книжкой.
Писал он долго.
Линда отчаянно продрогла, но боялась произнести слово, чтобы не помешать Арбену. Она лишь молча посматривала на его хмурый лоб и плотно сжатые губы.
Аллея уже совершенно опустела, когда Арбен поставил наконец точку, закрыл записную книжку и протянул ее Линде, негромко сказав:
— Я теперь — словно мяч, из которого выпущен воздух.
Девушка сделала попытку раскрыть книжку, Арбен остановил ее:
— Не сейчас, Линда. Дома прочтешь.
Они пошли к выходу.
Сегодняшнее свидание оставило в душе девушки неприятный, тревожный осадок, его не смогло снять даже искусство Арбена в импровизации, неизменно поражавшее Линду. На душе было тревожно.
У выхода из парка змеилась бесконечно бегущая лента, спина ее, истоптанная тысячами ног, неровно лоснилась в свете мерцающих панелей.
Линда предложила:
— Пойдем на подземку?
— Ненавижу лезть под землю, — пробурчал Арбен. — А ты что, замерзла?
— Нет, ничего, — ответила Линда, у которой зуб на зуб не попадал.
Едва молодые люди ступили на ленту, осенний ветер набросился на них с удвоенной яростью.
Арбен снял куртку и накинул ее на плечи девушки.
Улицы, по которым они проносились, были безлюдны: здесь, вдали от центра, город, населенный трудящимся людом, засыпал рано.
— Город вымер, — нарушил долгую паузу Арбен.
— Окна светятся, — возразила Линда.
— Ну и что? Люди вымерли, а панели остались гореть, — упрямо мотнул головой Арбен.
— Ты слишком мрачно настроен… Даже не рассказал мне про свой день.
— Нечего рассказывать.
— Как ты поранил руку?
Арбен буркнул:
— Расскажу в другой раз.
Линда согрелась под курткой Арбена, и настроение ее немного улучшилось.
— Когда теперь увидимся, Арби? — спросила она. — Завтра понедельник, и я могла бы отпроситься пораньше.
— Не знаю, как теперь у меня сложится, цыганочка. Все зависит от того, как пойдет новое дело, о котором я тебе говорил, — сказал Арбен.
Когда они прощались, Линда спросила:
— У тебя теперь совсем не будет свободного времени?
— Пока не знаю. По видеофону договоримся, — ответил Арбен, голос его звучал глухо.
Придя домой, Линда, как всегда, прежде всего набросила цепочку на дверь — городские власти усиленно советовали это всем гражданам ввиду участившихся налетов грабителей на квартиры. Затем села в качалку, зажгла торшер и вытащила из сумочки записную книжку.
Поначалу от внезапно подступившего волнения девушка не могла ни слова разобрать из того, что написал Арбен, — у нее почему-то внезапно мелькнула мысль, что это последняя его записка, нечто вроде завещания, и что они никогда больше не увидятся. Наконец, продираясь сквозь частокол зачеркнутых строк и фраз, слово за словом она прочитала:
Что он задумал, непутевый Арбен? Почему так рассердился, когда она невзначай упомянула Ньюмора? Ревнует? Чепуха. Арбен ведь знает, что она и Ньюмор — друзья детства, что между ними ничего не было, да и не могло быть, настолько они разные.
Хотелось есть, но Линда чувствовала себя настолько усталой и разбитой, что не было даже сил подняться, чтобы пойти на кухню и приготовить себе что-нибудь.
«Я чувствую себя совсем разбитой», — сказала чашка, упав с полки», — припомнила Линда слова Ньюмора, которые тот произнес по поводу разбитой некогда чашки саксонского фарфора.
Вот и она сейчас чувствовала себя такой же разбитой.
«Отдохну немного, потом встану и поем», — подумала Линда сквозь тяжелую дрему.
Она так и уснула в кресле. В эту ночь ей приснился паяц, который улыбался с воздушного шарика. Из шарика выпустили воздух, и паяц погиб.
…А потом из беседки, в которой они сидели, вышел Арбен и подобрал лопнувший шар.
Сон Линды был удивительно четким. Она ясно видела, как, вернувшись в беседку, Арбен старательно перевязал ниткой проколотое место, затем принялся надувать шар.
— Осторожно, — сказала Линда, — он может разорваться.
— Не беспокойся, — ответил ей Арбен. — Этот шарик — наш мир, а мир не может погибнуть, ведь смерти нет.
— А если случится катастрофа?
— Все равно он снова возродится, как возрождается этот шарик, — ответил Арбен.
Шар с нарисованным паяцем продолжал увеличиваться в размерах. Линда с ужасом заметила, что, разрастаясь подобно снежному кому, шар поглощает все предметы, которых касается: он вобрал в себя часть скамейки, на которой они сидели, кусок ажурной стенки беседки, затем губы Арбена, его лицо… Она хотела закричать, чтобы предупредить Арбена, но почувствовала, что голос ей не повинуется. Попыталась броситься к Арбену, чтобы вызволить его, но не смогла оторвать отяжелевшее тело от скамейки.
Вот уже шар поглотил Арбена целиком и, продолжая разрастаться, приблизился к ней. Безобразно огромный паяц улыбался у самых ее глаз, его улыбка как бы говорила: не пугайся, нет ничего в мире, чего бы стоило бояться, коль скоро смерти пет… Неимоверным усилием воли она подняла руку и изо всей силы ткнула шар, и тот лопнул с ужасающим треском, Арбена, однако, внутри не оказалось: он бесследно исчез, растворился.
Линда открыла глаза. В окне брезжило раннее туманное утро. У ног валялся опрокинутый торшер, обе его лампочки были разбиты.
…Валы накатывались издалека. Казалось, они выбегали из-за линии горизонта, подсвеченной солнцем, которое только что погрузилось в океан. Крохотный скалистый атолл дрожал от ударов. Арбен стоял, прислонившись к единственной пальме, оживлявшей красноватую почву. Ветер трепал серую куртку Арбена, торопливо перебирал вечнозеленые листья высоко над его головой и бежал дальше, в просторы Атлантики.
В однообразном движении волн было что-то успокаивающее. Так и стоял бы на каменистом клочке земли, наблюдая раскованную стихию. Хорошо, что на свете есть сферофильмы, позволяющие хотя бы на время оживить прошлое, пусть даже его маленькую частичку, молекулу. Что может быть лучше, чем забыть настоящее, полностью отключиться от него — пускай всего на часок — и не думать ни о чем, совершенно ни о чем…
Месяц блаженства кончился. Месяц, заранее отмеренный Ньюмором. Может, Ньюм ошибся и преуменьшил срок? Вряд ли. Ньюмор вообще ошибается редко. Неужели прошел уже целый месяц со времени памятного разговора с Линдой в беседке парка? Тогда он ничего не боялся…
Впрочем, и теперь нет ничего страшного. Надо только быть осторожным. Как это сказал Ньюм? «Альва глуп, и обмануть его ничего не стоит. Надо только каждую минуту помнить об Альве — в этом весь фокус».
Помнить!.. Как будто можно позабыть о нем, если на карту поставлена твоя жизнь.
Арбен не сразу согласился на необычное предложение Ньюмора. Он долго колебался и сказал «да» лишь тогда, когда жизнь сделалась совсем уж невыносимой. Опыты в отделе, которым Арбен руководил, уже долгое время не ладились. Он нервничал, и все валилось из рук. Со всех сторон подступали неприятности, крупные и мелкие. Он вывел из строя дорогостоящий интегратор и окончательно поссорился с шефом. Вообще оказалось, что старик Вильнертон настроен против него. Друзья Арбена говорили, что большинство его неприятностей- следствие скверного характера. Сам Арбен вычитал в медицинском справочнике, что подчас скверным характером называют расстроенные нервы. Но когда он рассказал об этом Ньюмору, тот все, по обыкновению, обратил в шутку.
— Значит, ты предпочитаешь врачам медицинские справочники? — спросил он Арбена.
— Что же тут плохого?
— И лечишься по справочникам?
Арбен кивнул.
— В таком случае ты рискуешь умереть от опечатки, — рассмеялся Ньюмор.
— Не все ли равно, от чего умереть? — пожал плечами Арбен. Он явно кривил душой…
Может быть, правы были друзья, может быть, справочник — это, собственно, мало что меняло.
…В тропиках ночь наступает быстро. Еще минуту назад можно было свободно разобрать любой мелкий шрифт, и вот уже тени выползли из-за скал, перечеркнули лагуну, вытянулись, поглощая друг друга, и наконец сомкнулись. Из-за мыса показалась еле различимая туземная пирога, и мириады фосфоресцирующих точек заплясали на волнах.
Через несколько мгновений призрачно засветилась панель, включенная автоматом. Из небытия, из мрака медленно выступили стены. Арбену показалось, что они сдвинулись больше, чем надо. Но он понимал, что просто комната слишком мала, стандартная комната стандартного дома, смахивающего на казарму: станет Уэстерн раскошеливаться для своих служащих!..
Ствол пальмы оказался спинкой кресла.
Арбен вздохнул, как человек, которого разбудили. Он посмотрел на часы, хотя и так знал время: половина одиннадцатого.
Пожалуй, хорошо, что он решил с утра отпроситься у начальства и весь день высидеть дома. Безопасней, во всяком случае, хотя каждый день не станешь отпрашиваться. Итак, скоро закончится первый день нового существования.
Обстановка в комнате спартанской простотой напоминала кабину космического корабля четвертого класса: ничего лишнего. Но инженера Арбена она устраивала. Подвесная койка, письменный стол, чертежный комбайн, кресло — что еще надо? Зато из большого окна — правда, единственного — открывался великолепный вид на владения Уэстерна. Пейзаж был похож на картинку, виденную Арбеном в детстве. Кажется, это была иллюстрация к какому-то научно-фантастическому роману, писанному в дни, когда нога человека не ступила даже на Луну. Художник попытался представить будущий лунный город. Ему нечего было лететь на Луну: и на Земле, как выяснилось, оказалось достаточно места для фантастики, самой светлой и самой мрачной… Ажурные башни космосвязи, уходящие за облака, перемежались разноцветными куполами, в разные стороны бежали ленты тротуаров, окаймленные светящимися линиями безопасности, над узкими полосками тротуаров нависали киберконструкции, рядом с которыми допотопные чудовища показались бы игрушками для младенцев, А полигон для испытания белковых систем, выращенных компанией! Когда-то любимым развлечением Арбена было — наблюдать из окна в подзорную трубу за вольтами и курбетами смешных уродцев, хотя он знал, что подобное занятие отнюдь не поощряется начальством.
Однажды Ньюмор зашел к Арбену в гости.
— Гляди, какой вид — прелесть! — сказал Арбен, когда Ньюмор подошел к окну. — Нравится? Урбанизация в последней степени.
— Бред сумасшедшего архитектора. — Ньюмор пожал плечами.
И все-таки Арбен любил в свободное время глядеть из окна, правда, без подзорной трубы, которую давно забрали охранники. Арбен постоял немного, глядя на желтый прозрачный пластик, поблескивающий в свете панели. Он все еще находился под действием сферофильма. Арбен снял его позапрошлым летом на Атлантике, где проводил отпуск. Блаженное время!
Когда Арбен отвернулся от занавешенного окна, слепое око видеофона напомнило инженеру, что он сегодня не виделся с Линдой. Позвонить? А не. поздно ли? Арбен заколебался, затем все же подошел к аппарату и набрал на диске номер.
Линда, казалось, ждала его.
— Похвально, что ты все же решился позвонить. — Она поправила рыжий локон.
— Понимаешь, я сегодня был занят… — неопределенно начал Арбен.
— Чем это? — прищурилась Линда.
— Так… Для отдела… кое-какие расчеты потребовались… — Он умолк.
— А, ясно. Снова тайны.
— Линда…
— Ладно, ладно. Я не посягаю на секреты Уэстерна. Итак, ты решил все-таки извиниться?
— Перед кем?
— Наверно, передо мной.
— Но я же говорю, что целый день…
— Да, усвоила, был занят и потому не покидал территории Уэстерна. Ты это хотел сказать?
Арбен кивнул.
— Видно, ты сильно переутомился, бедняжка, — продолжала Линда. — И только поэтому не узнал меня, хотя прошел на расстоянии фута.
— Да я и носа на улицу не высовывал!
— Прошел рядом и даже не поздоровался.
— Ты что-то путаешь, цыганочка. Я не выходил сегодня из дому.
— Тебя, мой милый, я вряд ли с кем-нибудь спутаю. А вообще мне надоели твои внезапные смены настроений. То ты ласков, то надуешься и неделю не разговариваешь, не звонишь. Если из-за того, что я была позавчера с Ньюмором в кино, то это просто глупо.
— Что именно? — съязвил Арбен.
— Не придирайся к словам, — отрезала Линда. — Твое поведение просто глупо. Во-первых, ты знал, что он меня пригласил. Во-вторых…
— Помилуй, я и не думал об этом, — перебил Арбен.
— Ты вообще обо мне в последний месяц не очень-то много думаешь. Неужели ты считаешь, что я ничего не замечаю? А все таинственные разговоры, которые ты вел со мной тогда… Сказки для детей. Разве не так?
— Опыт, о котором я говорил тебе, еще не окончен, Линда.
Они помолчали. В душе Арбена происходила борьба. Так первый космонавт не решается ступить на новую планету, которая полна неведомых опасностей.
Но хочешь ли, не хочешь — надо решаться.
— Встретимся завтра? — предложил Арбен.
— Я освобождаюсь в пять.
— Отлично. Значит, в шесть. На прежнем месте? — полуутвердительно произнес Арбен.
— Не опоздай. — Она пригрозила пальцем. — Кстати, в саду в Зеленом театре играет оркестр электронных инструментов.
Экран погас.
Арбен снова заходил по комнате, сцепив руки за спиной. Нет, не так, совсем не так представлял он себе рай, нарисованный Ньюмором. Не сидеть же ему вечно в четырех стенах, опасаясь встречи с Альвой — своей тенью?
За последний месяц Арбен сильно изменился — он сам чувствовал это, тут Ньюмор не обманул его. Ему стало намного легче жить. Словно он шел все годы груженный непосильной ношей, и вдруг эта ноша с каждым днем стала таять, уменьшаться. Воспоминания потускнели, отдалились, и самое главное из них, жгучее, как огонь, растаяло, пропало. Осталась только память о боли, «память о памяти», но о чем именно шла речь — Арбен вспомнить не мог. Так у калеки продолжает болеть нога, которую ампутировали…
Пропало у Арбена и искусство импровизации — за этот месяц у него не родилось ни строчки.
…Из Уэстерна до так называемой зеленой зоны Арбен без особых приключений добрался подземкой.
Он любил этот чахлый парк, отравленный дыханием города. Немало приятных минут провел он здесь, изредка сражаясь по воскресеньям в шахматы со случайным партнером, а чаще наблюдая игру со стороны. Садовую скамейку, на которой разворачивалась борьба, обступали болельщики, обычно они разбивались на две партии, заключались пари — словом, происходило примерно то же, что на ипподроме в день заезда. Здесь на шахматном пятачке, или шахматном кругу, встречались любопытные типы. Основную массу составляли престарелые навигаторы, не знавшие другой профессии, кроме космоса, опустившиеся субъекты без определенных занятий, праздношатающиеся юнцы, бескорыстно влюбленные в шахматы. Немало было тех, кого автоматизация безжалостно выбросила за борт, оставив им одно — слишком много свободного времени… «Обломки и накипь большого города», по определению Ньюмора, которого Арбену удалось единственный раз затащить сюда.
Линда встретила его у входа. Она торопливо доела мороженое и взяла его под руку.
Появляться с дамой на шахматах было не принято, и Арбен лишь завистливо покосился на толпу, сгрудившуюся вокруг бойцов.
Повиснув на Арбене, Линда без умолку болтала.
— Пока ты, по обыкновению, опаздывал, я успела придумать стихи, — сказала она. — Правда, только две строчки. Прочитать?
— Прочти, — безучастно произнес Арбен. Его глаза, казалось, кого-то искали среди гуляющих.
— Я глядела на газоны…
За чугунною оградой
Травка юная томится, —
с чувством продекламировала Линда. — А дальше не получается.
Арбен остановился, немного подумал, затем медленно прочитал:
— Погоди, — остановил ее Арбен и, оглянувшись, так же медленно дочитал:
— Правда, Линди, я не выходил вчера. А где ты меня видела? — не совсем последовательно спросил Арбен, пораженный внезапной мыслью.
— Вот вы и попались, мистер, — улыбнулась Линда.
Они приближались к открытой эстраде, где сегодня должен был состояться концерт электронной музыки. Автором ее был электронный штурман, недавно успешно приземливший корабль-автомат, который был послан в район Центавра семьдесят лет тому назад. Подобные концерты стали уже традицией. Ньюмор, а следовательно, и Арбен признавали только такую музыку. А вообще-то она еще не успела приобрести много поклонников.
— Ты уезжаешь?
Арбен покачал головой:
— Не то, цыганочка. Вообще-то я и рад бы, но от себя ведь не уедешь. Нет, я о другом. Что, если бы я совсем исчез? Ну, как говорится, растворился в небытии?
— Брось говорить загадками, Арби, — попросила не на шутку встревоженная Линда.
— Я говорю по существу.
— Как ты смеешь! — выпалила Линда и схватила Арбена за руку. — Я понимаю, тебе сейчас плохо. Но все равно это великий грех…
— Я не собираюсь впадать в грех.
— Я тебя поняла, Арби. Ты решил покончить с собой. Разве ты не знаешь, что жизнь дарована нам…
— Успокойся, — перебил Арбен. — Я вовсе не помышляю о самоубийстве.
— Ну, тогда выкладывай, что ты задумал, — приказала Линда.
Арбен замялся.
— Ну?
— Видишь ли, ансамбль микрочастиц, которые расположены в определенном порядке…
Линду осенило:
— Тебе предлагают опасную работу?
— Вроде того.
— И нельзя отказаться?
— Можно.
— Тогда откажись, Арби. — Линда пристально глядела на него.
Мимо беседки проехал на автокаре мороженщик. Арбен проводил машину взглядом.
— То, о чем идет речь, очень важно для меня, — произнес он, когда пестрый, сплошь оклеенный рекламными листами автокар скрылся за поворотом.
— Говори яснее, Арби.
— Поверь, цыганочка, я не могу все сейчас сказать тебе, но если дело выгорит, будет отлично.
— В твоем нынешнем состоянии ты не можешь браться за опасное дело.
— Именно в моем состоянии это необходимо.
— И ты можешь в результате, как это ты говоришь… исчезнуть?
— Это в худшем случае.
— А в лучшем?
— В лучшем — я изменюсь, стану совершенно другим…
— Так и говори! Ох и путаник же ты, Арби! «Исчезну, исчезну!»… Ты задумал сделать себе пластическую операцию? Угадала? Признавайся!
— Пластическая операция, — медленно повторил Арбен, отвечая каким-то своим мыслям. — Пожали, верно. Только не лица, а души.
— Ты говоришь загадками, как Ньюмор.
— При чем здесь Ньюмор? — вдруг закричал Арбен, да так, что девушка вздрогнула.
— Тихо, Арби, милый, — испуганно произнесла Линда. — Я не думала тебя обидеть.
Он успокоился так же неожиданно, как вспылил. Он сидел вялый, поникший, безвольный. «Словно обреченный», — подумала Линда.
— Сыграем? — предложила она, чтобы отвлечь Арбена от неприятных мыслей.
— Давай, цыганочка, — оживился Арбен. — Я сегодня в форме. Придумывай тему.
Игра состояла в том, что Линда задавала тему, а Арбен тут же импровизировал.
Девушка задумалась.
— Осень, — сказала она. — Мне сейчас привиделось: осень- это я. Бреду по дорогам, из рощи в рощу, из города в город, смотрю в небо, затянутое тучами, осыпаю с деревьев пожелтевшие листья, стучусь в дома и говорю: люди, готовьтесь к зиме, холоду, снегу. Зима будет суровой… Не все переживут ее. Я бреду босая, ноги мои изранены, и мне зябко… — повела Линда плечами. — Бреду — и нет конца моему пути…
— Хорошо! — жестом остановил ее Арбен и потер лоб, сосредоточиваясь.
Знакомое сладкое и тревожное чувство, испытанное полчаса назад, снова охватило его, и он медленно начал:
— Молодец, Арбен! — Линда поцеловала его.
Босоногая осень брела по болотам,
Оставляла слезинки на травах колючих
И стояла подолгу, следя за полетом
Улетающих птиц и скучающих тучек.
Зябко кутала белые плечи в туманы,
Понапрасну стучалась в холодные зданья
И смотрела на горы, леса и поляны,
Опаленные кротким огнем увяданья.
А ночами украдкой она уходила
От тропинок подальше, в тягучую роздымь,
И, вздыхая от жажды, до света ловила
Запрокинутым ртом водянистые звезды.
— Придумай еще тему.
— Не надо, — встревожилась Линда.
— Я прошу тебя, цыганочка, — настаивал Арбен. — Я чувствую такой прилив сил, что готов мир перевернуть, как Архимед. Только дай мне точку опоры. Ну?..
— Ты губишь себя.
— Линда!
— Ладно, — сдалась девушка. — Только сочини немного, строчки четыре, не больше.
— Я жду.
— Помнишь, как ты в прошлый раз провожал меня домой? Мы стояли подле парадного, над крышей висела луна, а потом на луну набежала небольшая тучка и закрыла ее середину, и ты сказал, что…
— Луна напоминает баранку.
— А потом на карнизе появилась кошка, — продолжала девушка. — Пушистая-пушистая. Она шла медленно и обнюхивала карниз. А потом остановилась и посмотрела на нас. Помнишь, что ты сказал?
— Что кошка — это не кошка, а житель чужой планеты, который впервые увидел землян.
— На всю эту картину тебе дается четыре строки.
— Рифмы должны быть?
— Желательно.
Арбен сцепил пальцы рук, задумался и прочитал чуть нараспев, подражая пастору методистской церкви:
— Браво, Арби! — не удержавшись, Линда несколько раз хлопнула в ладоши. — Ты сегодня превзошел себя.
Дремлет лунная баранка,
И, с презреньем глядя вниз,
Кошка-инопланетянка
Дегустирует карниз.
«А Линда права, — подумал Арбен, чувствуя, как возбуждение сменяется глубокой апатией. — Мне сегодня предстоит бессонная ночь, полная кошмаров. Ну и ладно! Может, я импровизировал сегодня в последний раз? Вдруг этот дар небес исчезнет, когда Ньюмор начнет осуществлять свой проект?..»
Они сидели в беседке до самой темноты. Арбен все оттягивал минуту расставания, словно видел девушку в последний раз.
Вдоль аллеи зажглись фонари, похожие на желтые одуванчики, гуляющих становилось все меньше: каждому в городе было известно, что в позднее время в парке прогуливаться небезопасно.
— Пойдем, — сказала Линда.
— Погоди немного, — удержал ее за руку Арбен.
— А если бандиты?
— Через несколько дней, возможно, я буду сильнее всех этом городе, — произнес Арбен не то в шутку, не то всерьез. — Тогда я любых бандитов смогу расшвырять, как котят. Что ты скажешь на это, цыганочка?
— Туман, мистика… То ты исчезнешь, то изменишься, то станешь сильнее всех. Как это все понимать?
— Не могу я сейчас сказать тебе всего, цыганочка, — помрачнел Арбен.
Линда сгорала от любопытства, но чувствовала, что расспрашивать Арбена не следует. Если б хотел и мог — сам рассказал бы.
Из полутемной глубины аллеи показалась маленькая фигурка. Это был мальчуган. Можно было подумать, что мальчик заблудился, не держись он уверенно и спокойно. Видимо, просто возвращался с прогулки домой, оставленный без присмотра беспечными родителями.
Под фонарем близ беседки мальчик остановился и принялся надувать воздушный шарик. Легкая оболочка быстро наполнилась воздухом, вскоре на ней во всю рожицу улыбался оранжевый паяц с огромными ушами.
Закончив свой труд, мальчуган несколько раз подбросил шарик вверх, словно волейбольный мяч. Шар опускался медленно, как бы нехотя.
«Так, наверно, играют в мяч на космическом корабле, в условиях невесомости», — подумала Линда. В космосе она еще ни разу не бывала: летать в Пространстве простой продавщице не по карману, даже если она работает в таком шикарном универсаме, как ВДВ…
Забава мальчика кончилась неудачно. Он успел сделать всего несколько шагов, когда импровизированный мяч опустился на кустарник и испустил дух, наткнувшись на что-то острое.
Легкий хлопок — и шара как не бывало. Быстро съежившись, исчез улыбающийся паяц.
Линда прошептала:
— Паяц погиб.
— Мир погиб, — откликнулся Арбен.
Огорченный мальчуган повертел в руках лоскуток — все, что осталось от шарика, — безуспешно попытался надуть его, затем отшвырнул негодную игрушку в сторону, за кусты и двинулся дальше, вскоре скрывшись за поворотом аллеи.
Шар, которым играл мальчишка, всколыхнул в душе Линды давнее детское воспоминание, вызвав образ «всевидящего ока».
Когда мальчуган исчез, Арбен вдруг попросил у Линды записную книжку и, быстро листая, раскрыл ее на чистой странице. Он написал что-то, зачеркнул, вывел снова. Фонарь близ беседки давал скудное освещение, поэтому Арбен низко склонился над книжкой.
Писал он долго.
Линда отчаянно продрогла, но боялась произнести слово, чтобы не помешать Арбену. Она лишь молча посматривала на его хмурый лоб и плотно сжатые губы.
Аллея уже совершенно опустела, когда Арбен поставил наконец точку, закрыл записную книжку и протянул ее Линде, негромко сказав:
— Я теперь — словно мяч, из которого выпущен воздух.
Девушка сделала попытку раскрыть книжку, Арбен остановил ее:
— Не сейчас, Линда. Дома прочтешь.
Они пошли к выходу.
Сегодняшнее свидание оставило в душе девушки неприятный, тревожный осадок, его не смогло снять даже искусство Арбена в импровизации, неизменно поражавшее Линду. На душе было тревожно.
У выхода из парка змеилась бесконечно бегущая лента, спина ее, истоптанная тысячами ног, неровно лоснилась в свете мерцающих панелей.
Линда предложила:
— Пойдем на подземку?
— Ненавижу лезть под землю, — пробурчал Арбен. — А ты что, замерзла?
— Нет, ничего, — ответила Линда, у которой зуб на зуб не попадал.
Едва молодые люди ступили на ленту, осенний ветер набросился на них с удвоенной яростью.
Арбен снял куртку и накинул ее на плечи девушки.
Улицы, по которым они проносились, были безлюдны: здесь, вдали от центра, город, населенный трудящимся людом, засыпал рано.
— Город вымер, — нарушил долгую паузу Арбен.
— Окна светятся, — возразила Линда.
— Ну и что? Люди вымерли, а панели остались гореть, — упрямо мотнул головой Арбен.
— Ты слишком мрачно настроен… Даже не рассказал мне про свой день.
— Нечего рассказывать.
— Как ты поранил руку?
Арбен буркнул:
— Расскажу в другой раз.
Линда согрелась под курткой Арбена, и настроение ее немного улучшилось.
— Когда теперь увидимся, Арби? — спросила она. — Завтра понедельник, и я могла бы отпроситься пораньше.
— Не знаю, как теперь у меня сложится, цыганочка. Все зависит от того, как пойдет новое дело, о котором я тебе говорил, — сказал Арбен.
Когда они прощались, Линда спросила:
— У тебя теперь совсем не будет свободного времени?
— Пока не знаю. По видеофону договоримся, — ответил Арбен, голос его звучал глухо.
Придя домой, Линда, как всегда, прежде всего набросила цепочку на дверь — городские власти усиленно советовали это всем гражданам ввиду участившихся налетов грабителей на квартиры. Затем села в качалку, зажгла торшер и вытащила из сумочки записную книжку.
Поначалу от внезапно подступившего волнения девушка не могла ни слова разобрать из того, что написал Арбен, — у нее почему-то внезапно мелькнула мысль, что это последняя его записка, нечто вроде завещания, и что они никогда больше не увидятся. Наконец, продираясь сквозь частокол зачеркнутых строк и фраз, слово за словом она прочитала:
Линда задумалась. Записная книжка соскользнула на пол, но она не стала за ней нагибаться.
Разбегались галактики, тлели светила,
Словно угли в жаровне под жарким дыханьем,
Было утро Вселенной, и мир расширялся,
И летели гонцы на восток и на запад,
И на юг, и на север,
И звездные зовы
Вдаль манили,
И не было свету предела.
Но одна только звездочка тихо грустила,
Потому что, разумной, ей было известно, —
Что Вселенная вскорости станет сжиматься,
Словно мяч, из которого выпущен воздух.
Что он задумал, непутевый Арбен? Почему так рассердился, когда она невзначай упомянула Ньюмора? Ревнует? Чепуха. Арбен ведь знает, что она и Ньюмор — друзья детства, что между ними ничего не было, да и не могло быть, настолько они разные.
Хотелось есть, но Линда чувствовала себя настолько усталой и разбитой, что не было даже сил подняться, чтобы пойти на кухню и приготовить себе что-нибудь.
«Я чувствую себя совсем разбитой», — сказала чашка, упав с полки», — припомнила Линда слова Ньюмора, которые тот произнес по поводу разбитой некогда чашки саксонского фарфора.
Вот и она сейчас чувствовала себя такой же разбитой.
«Отдохну немного, потом встану и поем», — подумала Линда сквозь тяжелую дрему.
Она так и уснула в кресле. В эту ночь ей приснился паяц, который улыбался с воздушного шарика. Из шарика выпустили воздух, и паяц погиб.
…А потом из беседки, в которой они сидели, вышел Арбен и подобрал лопнувший шар.
Сон Линды был удивительно четким. Она ясно видела, как, вернувшись в беседку, Арбен старательно перевязал ниткой проколотое место, затем принялся надувать шар.
— Осторожно, — сказала Линда, — он может разорваться.
— Не беспокойся, — ответил ей Арбен. — Этот шарик — наш мир, а мир не может погибнуть, ведь смерти нет.
— А если случится катастрофа?
— Все равно он снова возродится, как возрождается этот шарик, — ответил Арбен.
Шар с нарисованным паяцем продолжал увеличиваться в размерах. Линда с ужасом заметила, что, разрастаясь подобно снежному кому, шар поглощает все предметы, которых касается: он вобрал в себя часть скамейки, на которой они сидели, кусок ажурной стенки беседки, затем губы Арбена, его лицо… Она хотела закричать, чтобы предупредить Арбена, но почувствовала, что голос ей не повинуется. Попыталась броситься к Арбену, чтобы вызволить его, но не смогла оторвать отяжелевшее тело от скамейки.
Вот уже шар поглотил Арбена целиком и, продолжая разрастаться, приблизился к ней. Безобразно огромный паяц улыбался у самых ее глаз, его улыбка как бы говорила: не пугайся, нет ничего в мире, чего бы стоило бояться, коль скоро смерти пет… Неимоверным усилием воли она подняла руку и изо всей силы ткнула шар, и тот лопнул с ужасающим треском, Арбена, однако, внутри не оказалось: он бесследно исчез, растворился.
Линда открыла глаза. В окне брезжило раннее туманное утро. У ног валялся опрокинутый торшер, обе его лампочки были разбиты.
…Валы накатывались издалека. Казалось, они выбегали из-за линии горизонта, подсвеченной солнцем, которое только что погрузилось в океан. Крохотный скалистый атолл дрожал от ударов. Арбен стоял, прислонившись к единственной пальме, оживлявшей красноватую почву. Ветер трепал серую куртку Арбена, торопливо перебирал вечнозеленые листья высоко над его головой и бежал дальше, в просторы Атлантики.
В однообразном движении волн было что-то успокаивающее. Так и стоял бы на каменистом клочке земли, наблюдая раскованную стихию. Хорошо, что на свете есть сферофильмы, позволяющие хотя бы на время оживить прошлое, пусть даже его маленькую частичку, молекулу. Что может быть лучше, чем забыть настоящее, полностью отключиться от него — пускай всего на часок — и не думать ни о чем, совершенно ни о чем…
Месяц блаженства кончился. Месяц, заранее отмеренный Ньюмором. Может, Ньюм ошибся и преуменьшил срок? Вряд ли. Ньюмор вообще ошибается редко. Неужели прошел уже целый месяц со времени памятного разговора с Линдой в беседке парка? Тогда он ничего не боялся…
Впрочем, и теперь нет ничего страшного. Надо только быть осторожным. Как это сказал Ньюм? «Альва глуп, и обмануть его ничего не стоит. Надо только каждую минуту помнить об Альве — в этом весь фокус».
Помнить!.. Как будто можно позабыть о нем, если на карту поставлена твоя жизнь.
Арбен не сразу согласился на необычное предложение Ньюмора. Он долго колебался и сказал «да» лишь тогда, когда жизнь сделалась совсем уж невыносимой. Опыты в отделе, которым Арбен руководил, уже долгое время не ладились. Он нервничал, и все валилось из рук. Со всех сторон подступали неприятности, крупные и мелкие. Он вывел из строя дорогостоящий интегратор и окончательно поссорился с шефом. Вообще оказалось, что старик Вильнертон настроен против него. Друзья Арбена говорили, что большинство его неприятностей- следствие скверного характера. Сам Арбен вычитал в медицинском справочнике, что подчас скверным характером называют расстроенные нервы. Но когда он рассказал об этом Ньюмору, тот все, по обыкновению, обратил в шутку.
— Значит, ты предпочитаешь врачам медицинские справочники? — спросил он Арбена.
— Что же тут плохого?
— И лечишься по справочникам?
Арбен кивнул.
— В таком случае ты рискуешь умереть от опечатки, — рассмеялся Ньюмор.
— Не все ли равно, от чего умереть? — пожал плечами Арбен. Он явно кривил душой…
Может быть, правы были друзья, может быть, справочник — это, собственно, мало что меняло.
…В тропиках ночь наступает быстро. Еще минуту назад можно было свободно разобрать любой мелкий шрифт, и вот уже тени выползли из-за скал, перечеркнули лагуну, вытянулись, поглощая друг друга, и наконец сомкнулись. Из-за мыса показалась еле различимая туземная пирога, и мириады фосфоресцирующих точек заплясали на волнах.
Через несколько мгновений призрачно засветилась панель, включенная автоматом. Из небытия, из мрака медленно выступили стены. Арбену показалось, что они сдвинулись больше, чем надо. Но он понимал, что просто комната слишком мала, стандартная комната стандартного дома, смахивающего на казарму: станет Уэстерн раскошеливаться для своих служащих!..
Ствол пальмы оказался спинкой кресла.
Арбен вздохнул, как человек, которого разбудили. Он посмотрел на часы, хотя и так знал время: половина одиннадцатого.
Пожалуй, хорошо, что он решил с утра отпроситься у начальства и весь день высидеть дома. Безопасней, во всяком случае, хотя каждый день не станешь отпрашиваться. Итак, скоро закончится первый день нового существования.
Обстановка в комнате спартанской простотой напоминала кабину космического корабля четвертого класса: ничего лишнего. Но инженера Арбена она устраивала. Подвесная койка, письменный стол, чертежный комбайн, кресло — что еще надо? Зато из большого окна — правда, единственного — открывался великолепный вид на владения Уэстерна. Пейзаж был похож на картинку, виденную Арбеном в детстве. Кажется, это была иллюстрация к какому-то научно-фантастическому роману, писанному в дни, когда нога человека не ступила даже на Луну. Художник попытался представить будущий лунный город. Ему нечего было лететь на Луну: и на Земле, как выяснилось, оказалось достаточно места для фантастики, самой светлой и самой мрачной… Ажурные башни космосвязи, уходящие за облака, перемежались разноцветными куполами, в разные стороны бежали ленты тротуаров, окаймленные светящимися линиями безопасности, над узкими полосками тротуаров нависали киберконструкции, рядом с которыми допотопные чудовища показались бы игрушками для младенцев, А полигон для испытания белковых систем, выращенных компанией! Когда-то любимым развлечением Арбена было — наблюдать из окна в подзорную трубу за вольтами и курбетами смешных уродцев, хотя он знал, что подобное занятие отнюдь не поощряется начальством.
Однажды Ньюмор зашел к Арбену в гости.
— Гляди, какой вид — прелесть! — сказал Арбен, когда Ньюмор подошел к окну. — Нравится? Урбанизация в последней степени.
— Бред сумасшедшего архитектора. — Ньюмор пожал плечами.
И все-таки Арбен любил в свободное время глядеть из окна, правда, без подзорной трубы, которую давно забрали охранники. Арбен постоял немного, глядя на желтый прозрачный пластик, поблескивающий в свете панели. Он все еще находился под действием сферофильма. Арбен снял его позапрошлым летом на Атлантике, где проводил отпуск. Блаженное время!
Когда Арбен отвернулся от занавешенного окна, слепое око видеофона напомнило инженеру, что он сегодня не виделся с Линдой. Позвонить? А не. поздно ли? Арбен заколебался, затем все же подошел к аппарату и набрал на диске номер.
Линда, казалось, ждала его.
— Похвально, что ты все же решился позвонить. — Она поправила рыжий локон.
— Понимаешь, я сегодня был занят… — неопределенно начал Арбен.
— Чем это? — прищурилась Линда.
— Так… Для отдела… кое-какие расчеты потребовались… — Он умолк.
— А, ясно. Снова тайны.
— Линда…
— Ладно, ладно. Я не посягаю на секреты Уэстерна. Итак, ты решил все-таки извиниться?
— Перед кем?
— Наверно, передо мной.
— Но я же говорю, что целый день…
— Да, усвоила, был занят и потому не покидал территории Уэстерна. Ты это хотел сказать?
Арбен кивнул.
— Видно, ты сильно переутомился, бедняжка, — продолжала Линда. — И только поэтому не узнал меня, хотя прошел на расстоянии фута.
— Да я и носа на улицу не высовывал!
— Прошел рядом и даже не поздоровался.
— Ты что-то путаешь, цыганочка. Я не выходил сегодня из дому.
— Тебя, мой милый, я вряд ли с кем-нибудь спутаю. А вообще мне надоели твои внезапные смены настроений. То ты ласков, то надуешься и неделю не разговариваешь, не звонишь. Если из-за того, что я была позавчера с Ньюмором в кино, то это просто глупо.
— Что именно? — съязвил Арбен.
— Не придирайся к словам, — отрезала Линда. — Твое поведение просто глупо. Во-первых, ты знал, что он меня пригласил. Во-вторых…
— Помилуй, я и не думал об этом, — перебил Арбен.
— Ты вообще обо мне в последний месяц не очень-то много думаешь. Неужели ты считаешь, что я ничего не замечаю? А все таинственные разговоры, которые ты вел со мной тогда… Сказки для детей. Разве не так?
— Опыт, о котором я говорил тебе, еще не окончен, Линда.
Они помолчали. В душе Арбена происходила борьба. Так первый космонавт не решается ступить на новую планету, которая полна неведомых опасностей.
Но хочешь ли, не хочешь — надо решаться.
— Встретимся завтра? — предложил Арбен.
— Я освобождаюсь в пять.
— Отлично. Значит, в шесть. На прежнем месте? — полуутвердительно произнес Арбен.
— Не опоздай. — Она пригрозила пальцем. — Кстати, в саду в Зеленом театре играет оркестр электронных инструментов.
Экран погас.
Арбен снова заходил по комнате, сцепив руки за спиной. Нет, не так, совсем не так представлял он себе рай, нарисованный Ньюмором. Не сидеть же ему вечно в четырех стенах, опасаясь встречи с Альвой — своей тенью?
За последний месяц Арбен сильно изменился — он сам чувствовал это, тут Ньюмор не обманул его. Ему стало намного легче жить. Словно он шел все годы груженный непосильной ношей, и вдруг эта ноша с каждым днем стала таять, уменьшаться. Воспоминания потускнели, отдалились, и самое главное из них, жгучее, как огонь, растаяло, пропало. Осталась только память о боли, «память о памяти», но о чем именно шла речь — Арбен вспомнить не мог. Так у калеки продолжает болеть нога, которую ампутировали…
Пропало у Арбена и искусство импровизации — за этот месяц у него не родилось ни строчки.
…Из Уэстерна до так называемой зеленой зоны Арбен без особых приключений добрался подземкой.
Он любил этот чахлый парк, отравленный дыханием города. Немало приятных минут провел он здесь, изредка сражаясь по воскресеньям в шахматы со случайным партнером, а чаще наблюдая игру со стороны. Садовую скамейку, на которой разворачивалась борьба, обступали болельщики, обычно они разбивались на две партии, заключались пари — словом, происходило примерно то же, что на ипподроме в день заезда. Здесь на шахматном пятачке, или шахматном кругу, встречались любопытные типы. Основную массу составляли престарелые навигаторы, не знавшие другой профессии, кроме космоса, опустившиеся субъекты без определенных занятий, праздношатающиеся юнцы, бескорыстно влюбленные в шахматы. Немало было тех, кого автоматизация безжалостно выбросила за борт, оставив им одно — слишком много свободного времени… «Обломки и накипь большого города», по определению Ньюмора, которого Арбену удалось единственный раз затащить сюда.
Линда встретила его у входа. Она торопливо доела мороженое и взяла его под руку.
Появляться с дамой на шахматах было не принято, и Арбен лишь завистливо покосился на толпу, сгрудившуюся вокруг бойцов.
Повиснув на Арбене, Линда без умолку болтала.
— Пока ты, по обыкновению, опаздывал, я успела придумать стихи, — сказала она. — Правда, только две строчки. Прочитать?
— Прочти, — безучастно произнес Арбен. Его глаза, казалось, кого-то искали среди гуляющих.
— Я глядела на газоны…
За чугунною оградой
Травка юная томится, —
с чувством продекламировала Линда. — А дальше не получается.
Арбен остановился, немного подумал, затем медленно прочитал:
— Браво! — захлопала Линда в ладоши, так что встречный прохожий удивленно посмотрел на нее.
За чугунного оградой
Травка юная томится,
Ей бы выбежать на волю —
Да решетка не пускает.
— Погоди, — остановил ее Арбен и, оглянувшись, так же медленно дочитал:
— И все-таки это был ты, — вдруг произнесла Линда, возвращаясь к вчерашнему разговору по видеофону. — В этой же серой куртке: таких никто в городе не носит, кроме тебя. Но бледный-бледный. Ты не заболел?
Пыль и копоть городская
Слоем траурным ложится,
Не дает вздохнуть свободно,
Что же? Травка умирает…
— Правда, Линди, я не выходил вчера. А где ты меня видела? — не совсем последовательно спросил Арбен, пораженный внезапной мыслью.
— Вот вы и попались, мистер, — улыбнулась Линда.
Они приближались к открытой эстраде, где сегодня должен был состояться концерт электронной музыки. Автором ее был электронный штурман, недавно успешно приземливший корабль-автомат, который был послан в район Центавра семьдесят лет тому назад. Подобные концерты стали уже традицией. Ньюмор, а следовательно, и Арбен признавали только такую музыку. А вообще-то она еще не успела приобрести много поклонников.