Страница:
[2]
Кормой вперед отошли на глубину.
— Обе — на воду! — скомандовал боцман.
И, на секунду приостановив движение, шлюпка пошла носом вперед. Ася и Тимка устроились на кормовом сиденье, у ног боцмана. Тимка оглянулся.
— Близко к берегу не держите, дядя Василь, вода светится, и шлюпку видно.
— Ясно… — коротко ответил боцман и, переложив руль влево, круто взял прочь от берега, на середину бухты.
Гребли четверо. Один краснофлотец остался впередсмотрящим, боцман командовал на руле. Два весла лежали вдоль бортов без применения.
Тимка понимал, о чем хотела спросить, глядя на него, Ася. Но отводил глаза в сторону и сам не спрашивал ни о чем. Во-первых, потому, что не время было затевать посторонние разговоры. А во-вторых, потому, что краснофлотцы, будто сговорившись, ни одним словом не обмолвились об их отцах и сосредоточенно смотрели за борт, когда Ася пыталась поймать их взгляды…
Весла опускались и выходили из воды без всплеска. Не звякнула на гребке ни одна уключина. Только негромко и однообразно журчала под форштевнем вода.
БОЦМАН ГОВОРИТ
КРЕСТОНОСЕЦ
ШЛЮПКА ИДЕТ ПРЕЖНИМ КУРСОМ
У ЛЕТУЧИХ СКАЛ
Кормой вперед отошли на глубину.
— Обе — на воду! — скомандовал боцман.
И, на секунду приостановив движение, шлюпка пошла носом вперед. Ася и Тимка устроились на кормовом сиденье, у ног боцмана. Тимка оглянулся.
— Близко к берегу не держите, дядя Василь, вода светится, и шлюпку видно.
— Ясно… — коротко ответил боцман и, переложив руль влево, круто взял прочь от берега, на середину бухты.
Гребли четверо. Один краснофлотец остался впередсмотрящим, боцман командовал на руле. Два весла лежали вдоль бортов без применения.
Тимка понимал, о чем хотела спросить, глядя на него, Ася. Но отводил глаза в сторону и сам не спрашивал ни о чем. Во-первых, потому, что не время было затевать посторонние разговоры. А во-вторых, потому, что краснофлотцы, будто сговорившись, ни одним словом не обмолвились об их отцах и сосредоточенно смотрели за борт, когда Ася пыталась поймать их взгляды…
Весла опускались и выходили из воды без всплеска. Не звякнула на гребке ни одна уключина. Только негромко и однообразно журчала под форштевнем вода.
БОЦМАН ГОВОРИТ
Когда прошли Каменный мыс, ощутимо потянул ветер. Боцман держал курс прямо — в открытое море. Скомандовал:
— Грести ровней! Р-раз!.. Р-раз!.. — И надолго замолчал, глядя из-под нахмуренных бровей в грязно-серую мешанину предутреннего тумана. Мятая бескозырка его была натянута глубоко на лоб и затылок, обветренные губы потрескались, небритое лицо заросло жесткой рыжеватой щетиной. Он да еще краснофлотец, что был впередсмотрящим, сидели в теплых фланелевках. Гребцы побросали их на рангоут и, засучив рукава тельняшек, почти касались грудью колен, когда заносили весла, потом откидывались на спину.
Небо заметно серело над головой. Звезды пропали, и крепчавший ветерок должен был вот-вот разогнать остатки тумана.
— Грести ровно! — повторил боцман. — Я буду говорить.
Он помолчал, шевельнув сдвинутыми к переносице бровями, и стало слышно, как журчит вода под форштевнем и вдоль бортов шлюпки.
— Сначала я буду говорить для вас, пацаны! — глядя вперед, поверх голов Аси и Тимки, сказал боцман.
Остальные, даже впередсмотрящий, как по команде, посмотрели на них.
— Было это еще вчера… к закату… — начал боцман. И, втянув через нос воздух, продолжал отрывистыми, короткими фразами: — Прижал нас крестоносец под бережок! Словно из-под земли выскочил. И был бой… «Штормового», пацаны, уже нет. Погиб «Штормовой». — Боцман опять помолчал. — Штурман Павел Алексеевич Вагин был уже ранен, когда мы высаживались на берег… А там нас встретили снова. Оттерли к воде. Мы дрались, но у нас кончились патроны. И как стемнело, командир Виктор Сергеевич Нефедов приказал нам уходить. Сам и еще Гриша Макеев остались прикрыть нас… Вот. — Боцман, совсем как это делал Тимкин отец, куснул губы. — Не хочу обманывать, пацаны. Считаю: отцы ваши пали смертью храбрых в бою с захватчиками. — И он спросил у остальных: — Так я говорю?
— Так… — глухо ответили краснофлотцы.
Ася, белая как полотно, медленно сползла с сиденья на ребристое дно шлюпки и, уткнувшись лицом в кулаки, тихонько застонала, потом заплакала.
— Это, сестренка, уже ни к чему! — резко сказал правый загребной, коричневый от загара, с выцветшими, почти белыми волосами.
— Пусть поплачет! — возразил ему усатый левый загребной, шевельнув желваками на бугристых, туго обтянутых скулах.
Тимка посмотрел в сторону горизонта, и хорошо, что с весла правого загребного сорвалась вода, плеснула Тимке в лицо. Он утер ее рукавом.
— Помоги ей, — сказал боцман Тимке.
Тимка поднял Асю и усадил рядом. Она ткнулась в его плечо и, задержав дыхание, судорожно проглотила слезы.
— Я сейчас… — кривя непослушные губы, сказала она всем. — Я сейчас… перестану…
— Ничего… — сказал боцман. — Твой батька был настоящим человеком… Как и Виктор Сергеевич, командир. Они оба были настоящими.
Ася глотнула воздуха и снова задержала дыхание.
Работая веслами, то наклоняясь вперед, почти до колен, то Откидываясь назад, на спины, краснофлотцы опять сосредоточенно глядели в воду.
— Теперь слушайте все! — предупредил боцман. — Буду говорить еще. Оружия у нас, можно сказать, нет. — Он кивнул на дно шлюпки, где лежали четыре винтовки без патронов. — Догонять своих морем — нельзя. Верная крышка. Чем ближе мы будем к своим, тем больше шансов налететь на немецкие катера или попасть под пулемет «мессера». Считаю более верным идти в тыл к немцам. Земля все равно наша. Вернемся к Летучим скалам… Где погиб «Штормовой». Там близко лес, болота. Будем пробиваться через лес. Оружие, патроны добудем.
Летучие скалы… Отец любил это место. Прошлым летом несколько раз уезжали туда на воскресенье: автобусом, попутными машинами… А однажды, когда к ним присоединились Вагины, и Ася тоже, — на глиссере…
— Так я говорю?! — спросил боцман.
И краснофлотцы ответили ему:
— Так.
— Тогда шабаш! — скомандовал боцман.
Весла легли на сиденья, гребцы закрепили их вдоль бортов.
— Поставить рангоут!
Краснофлотцы впятером установили мачту. Боцман убрал кормовой флаг и сменил румпель. [3]Когда подняли паруса и уселись на дне шлюпки, как это положено, лицом к парусу, боцман скомандовал:
— К повороту!..
Фок [4]заполоскал, потеряв ветер. Зато выброшенный влево кливер [5]напрягся, как тугой барабан, и, слегка кренясь на левый борт, шлюпка понеслась к далеким Летучим скалам…
Краснофлотцы натянули фланелевки.
Ася и Тимка пересели на дно шлюпки. Ася уже не плакала. Но глядела куда-то мимо Тимкиного плеча и время от времени судорожно поджимала губы, чтобы сдержать всхлип.
— Боцман! — позвал костлявый и горбоносый, стриженный наголо краснофлотец, который сидел до этого на веслах справа. Из-под тельняшки на груди его выбивались черные волосы. — Плесни воды.
Боцман вытащил из-под сиденья небольшой анкерок. [6]Тимка помог ему налить воды в черпак.
— Жратвы нет — хоть попить, — сказал горбоносый.
Ася всхлипнула:
— А у нас есть жратва…
— Что же ты скрывала, сестренка?! — уставился на нее черный, как негр, с белыми волосами краснофлотец, который был, пока шли на веслах, правым загребным. — Утаить хотела? Не по-флотски!
— Она хотела от тебя утаить, а с нами поделиться, — сказал усатый.
Ася улыбнулась непослушными губами, потом заплакала, потом обмахнула слезы и то ли тихонько засмеялась, то ли всхлипнула.
— У нас много! — похвалилась она.
Тимка показал:
— Под сиденьем, в сумке!
Выяснилось, что у них было пять банок щуки в томате, восемь банок сазана, четыре куска хлеба и несколько пластиков колбасы.
— Тут и взаправду пировать можно! — обрадовался впередсмотрящий.
Боцман кашлянул.
— Пировать будем после. Два хлеба пацанам, два поделить. Открой четыре банки сазана, остальные спрячь, Нехода. Путь долгий.
— Мы не будем! — сразу вмешалась Ася. — Мы не хотим есть.
Тимка поддержал ее. В конце концов боцман велел два куска хлеба и четыре пластика колбасы спрятать для них. Впередсмотрящий Нехода аккуратно завернул еду в газету и велел открыть не четыре, а три банки сазана.
— Перекусите потом, — сказал он Тимке и Асе. — Мы, признаться, вторые сутки без крохи во рту…
Тимка и Ася хотели протестовать: было очень стыдно, что им оставили половину хлеба, но чернокожий правый загребной, подняв кверху указательный палец, напомнил:
— В шлюпке командует боцман.
— Ладно, вы хоть это захватили! — похвалил Нехода.
— А это не мы, — сказала Ася. Плакать она уже не плакала, но спотыкалась на каждом слове и, глотая спазмы, делала неожиданные паузы. — Это один Кравцов там грабил для немцев, а Тима отнял…
И все одобрительно посмотрели на Тимку.
— Зря мы повернули! — сказал пятый краснофлотец, который был на веслах слева, самый молодой, улыбчивый, похожий на юнгу. — Надо было сходить в город! Там сейчас все эти кравцовы повылазили! Шлепнуть бы одного — двух, а уж тогда — в море!
Боцман хмуро вздохнул и не ответил, глядя в светящийся горизонт.
Когда разделили хлеб, колбасу (горбоносый отвернулся при этом, а Нехода, накрыв пайку ладонью, спрашивал его: «Кому?»), до блеска вычистили и выкинули за борт жестянки из-под сазана, боцман сказал:
— Если нас перехватят в море — нам крышка, но если будем жаться к земле — засекут береговые посты, и крышка наверняка. Потому, решаю, будем двигаться открытым морем. Других предложении нет?
Других предложений не было.
Ветер туго напряг паруса, и шлюпка в стремительном крене ощутимо прибавила ходу, когда боцман переложил руль, забирая глубже в море.
— Грести ровней! Р-раз!.. Р-раз!.. — И надолго замолчал, глядя из-под нахмуренных бровей в грязно-серую мешанину предутреннего тумана. Мятая бескозырка его была натянута глубоко на лоб и затылок, обветренные губы потрескались, небритое лицо заросло жесткой рыжеватой щетиной. Он да еще краснофлотец, что был впередсмотрящим, сидели в теплых фланелевках. Гребцы побросали их на рангоут и, засучив рукава тельняшек, почти касались грудью колен, когда заносили весла, потом откидывались на спину.
Небо заметно серело над головой. Звезды пропали, и крепчавший ветерок должен был вот-вот разогнать остатки тумана.
— Грести ровно! — повторил боцман. — Я буду говорить.
Он помолчал, шевельнув сдвинутыми к переносице бровями, и стало слышно, как журчит вода под форштевнем и вдоль бортов шлюпки.
— Сначала я буду говорить для вас, пацаны! — глядя вперед, поверх голов Аси и Тимки, сказал боцман.
Остальные, даже впередсмотрящий, как по команде, посмотрели на них.
— Было это еще вчера… к закату… — начал боцман. И, втянув через нос воздух, продолжал отрывистыми, короткими фразами: — Прижал нас крестоносец под бережок! Словно из-под земли выскочил. И был бой… «Штормового», пацаны, уже нет. Погиб «Штормовой». — Боцман опять помолчал. — Штурман Павел Алексеевич Вагин был уже ранен, когда мы высаживались на берег… А там нас встретили снова. Оттерли к воде. Мы дрались, но у нас кончились патроны. И как стемнело, командир Виктор Сергеевич Нефедов приказал нам уходить. Сам и еще Гриша Макеев остались прикрыть нас… Вот. — Боцман, совсем как это делал Тимкин отец, куснул губы. — Не хочу обманывать, пацаны. Считаю: отцы ваши пали смертью храбрых в бою с захватчиками. — И он спросил у остальных: — Так я говорю?
— Так… — глухо ответили краснофлотцы.
Ася, белая как полотно, медленно сползла с сиденья на ребристое дно шлюпки и, уткнувшись лицом в кулаки, тихонько застонала, потом заплакала.
— Это, сестренка, уже ни к чему! — резко сказал правый загребной, коричневый от загара, с выцветшими, почти белыми волосами.
— Пусть поплачет! — возразил ему усатый левый загребной, шевельнув желваками на бугристых, туго обтянутых скулах.
Тимка посмотрел в сторону горизонта, и хорошо, что с весла правого загребного сорвалась вода, плеснула Тимке в лицо. Он утер ее рукавом.
— Помоги ей, — сказал боцман Тимке.
Тимка поднял Асю и усадил рядом. Она ткнулась в его плечо и, задержав дыхание, судорожно проглотила слезы.
— Я сейчас… — кривя непослушные губы, сказала она всем. — Я сейчас… перестану…
— Ничего… — сказал боцман. — Твой батька был настоящим человеком… Как и Виктор Сергеевич, командир. Они оба были настоящими.
Ася глотнула воздуха и снова задержала дыхание.
Работая веслами, то наклоняясь вперед, почти до колен, то Откидываясь назад, на спины, краснофлотцы опять сосредоточенно глядели в воду.
— Теперь слушайте все! — предупредил боцман. — Буду говорить еще. Оружия у нас, можно сказать, нет. — Он кивнул на дно шлюпки, где лежали четыре винтовки без патронов. — Догонять своих морем — нельзя. Верная крышка. Чем ближе мы будем к своим, тем больше шансов налететь на немецкие катера или попасть под пулемет «мессера». Считаю более верным идти в тыл к немцам. Земля все равно наша. Вернемся к Летучим скалам… Где погиб «Штормовой». Там близко лес, болота. Будем пробиваться через лес. Оружие, патроны добудем.
Летучие скалы… Отец любил это место. Прошлым летом несколько раз уезжали туда на воскресенье: автобусом, попутными машинами… А однажды, когда к ним присоединились Вагины, и Ася тоже, — на глиссере…
— Так я говорю?! — спросил боцман.
И краснофлотцы ответили ему:
— Так.
— Тогда шабаш! — скомандовал боцман.
Весла легли на сиденья, гребцы закрепили их вдоль бортов.
— Поставить рангоут!
Краснофлотцы впятером установили мачту. Боцман убрал кормовой флаг и сменил румпель. [3]Когда подняли паруса и уселись на дне шлюпки, как это положено, лицом к парусу, боцман скомандовал:
— К повороту!..
Фок [4]заполоскал, потеряв ветер. Зато выброшенный влево кливер [5]напрягся, как тугой барабан, и, слегка кренясь на левый борт, шлюпка понеслась к далеким Летучим скалам…
Краснофлотцы натянули фланелевки.
Ася и Тимка пересели на дно шлюпки. Ася уже не плакала. Но глядела куда-то мимо Тимкиного плеча и время от времени судорожно поджимала губы, чтобы сдержать всхлип.
— Боцман! — позвал костлявый и горбоносый, стриженный наголо краснофлотец, который сидел до этого на веслах справа. Из-под тельняшки на груди его выбивались черные волосы. — Плесни воды.
Боцман вытащил из-под сиденья небольшой анкерок. [6]Тимка помог ему налить воды в черпак.
— Жратвы нет — хоть попить, — сказал горбоносый.
Ася всхлипнула:
— А у нас есть жратва…
— Что же ты скрывала, сестренка?! — уставился на нее черный, как негр, с белыми волосами краснофлотец, который был, пока шли на веслах, правым загребным. — Утаить хотела? Не по-флотски!
— Она хотела от тебя утаить, а с нами поделиться, — сказал усатый.
Ася улыбнулась непослушными губами, потом заплакала, потом обмахнула слезы и то ли тихонько засмеялась, то ли всхлипнула.
— У нас много! — похвалилась она.
Тимка показал:
— Под сиденьем, в сумке!
Выяснилось, что у них было пять банок щуки в томате, восемь банок сазана, четыре куска хлеба и несколько пластиков колбасы.
— Тут и взаправду пировать можно! — обрадовался впередсмотрящий.
Боцман кашлянул.
— Пировать будем после. Два хлеба пацанам, два поделить. Открой четыре банки сазана, остальные спрячь, Нехода. Путь долгий.
— Мы не будем! — сразу вмешалась Ася. — Мы не хотим есть.
Тимка поддержал ее. В конце концов боцман велел два куска хлеба и четыре пластика колбасы спрятать для них. Впередсмотрящий Нехода аккуратно завернул еду в газету и велел открыть не четыре, а три банки сазана.
— Перекусите потом, — сказал он Тимке и Асе. — Мы, признаться, вторые сутки без крохи во рту…
Тимка и Ася хотели протестовать: было очень стыдно, что им оставили половину хлеба, но чернокожий правый загребной, подняв кверху указательный палец, напомнил:
— В шлюпке командует боцман.
— Ладно, вы хоть это захватили! — похвалил Нехода.
— А это не мы, — сказала Ася. Плакать она уже не плакала, но спотыкалась на каждом слове и, глотая спазмы, делала неожиданные паузы. — Это один Кравцов там грабил для немцев, а Тима отнял…
И все одобрительно посмотрели на Тимку.
— Зря мы повернули! — сказал пятый краснофлотец, который был на веслах слева, самый молодой, улыбчивый, похожий на юнгу. — Надо было сходить в город! Там сейчас все эти кравцовы повылазили! Шлепнуть бы одного — двух, а уж тогда — в море!
Боцман хмуро вздохнул и не ответил, глядя в светящийся горизонт.
Когда разделили хлеб, колбасу (горбоносый отвернулся при этом, а Нехода, накрыв пайку ладонью, спрашивал его: «Кому?»), до блеска вычистили и выкинули за борт жестянки из-под сазана, боцман сказал:
— Если нас перехватят в море — нам крышка, но если будем жаться к земле — засекут береговые посты, и крышка наверняка. Потому, решаю, будем двигаться открытым морем. Других предложении нет?
Других предложений не было.
Ветер туго напряг паруса, и шлюпка в стремительном крене ощутимо прибавила ходу, когда боцман переложил руль, забирая глубже в море.
КРЕСТОНОСЕЦ
Взошло солнце, и длинные, пологие волны засверкали в его лучах переливчатыми холодными бликами.
Ветер с рассветом ослабел, но шли в почти полный бейдевинд, то есть при попутном ветре, почти с кормы, и шлюпка ходко резала волну за волной, оставляя позади широкую полосу водоворотного следа, хотя, если смотреть в сторону горизонта или на кого-нибудь в шлюпке, она казалась недвижной. К этому времени Тимка уже как следует разглядел всех и знал, что фамилия усатого левого загребного — Корякин; правый, с белыми, выгоревшими волосами, — Леваев, горбоносый был по национальности азербайджанец, и его звали Сабиром. Тот, что сидел за спиной Корякина — Шавырин, — оказался не моложе других в шлюпке, но редкая светлая борода его была почти незаметной. А впередсмотрящий Нехода, с густым, темно-русым чубом из-под бескозырки, обрастал почему-то красной, даже розовой щетиной.
Все отдыхали, перекусив консервами, молчали под мерное покачивание шлюпки. А боцман долго, тревожно вглядывался в горизонт и наконец объяснил причину своего беспокойства:
— Нас видно миль за пятнадцать. Под парусами идти опасно. Враг обнаружит нас раньше, чем обнаружим его мы. Так я считаю?
— Да, — сказали краснофлотцы.
И боцман решительно скомандовал:
— Паруса долой, руби рангоут!
Краснофлотцы уложили мачту и паруса на середину шлюпки. Боцмац опять установил кормовой флаг, который убирал на время, пока шли под парусом, потому что был флаг на фоке. Опять сменил румпель, но не пересел выше, на сиденье рулевого, как должен был сделать, а спросил Тимку:
— Править умеешь?
— Д-да… — запнувшись, ответил Тимка.
— Садись и командуй! — приказал боцман. — Дочь штурмана Вагина, смени краснофлотца Неходу, будешь впередсмотрящей.
— Есть… — сглотнув комок, ответила Ася и пробралась в нос шлюпки.
Тимка занял сиденье рулевого. Нехода и чернокожий Леваев устроились на средних сиденьях. А боцман занял место правого загребного.
— Командуй, — повторил он. — Ориентироваться будешь по солнцу, чтобы оставалось за кормой слева.
И Тимка негромко, но отчетливо, как много раз командовал при нем отец, сказал:
— Уключины вставить, весла разобрать! — Потом: — Весла! На воду!..
И уже потерявшая ход шлюпка опять начала резать волны.
Править шлюпкой в открытом море не так уж трудно. Краснофлотцы гребли размеренно, сильно, и прошли без передышек уже около часа, когда молчание нарушил звонкий, встревоженный голос Аси:
— Вижу крест на горизонте!
— Суши весла! — скомандовал Тимка.
Краснофлотцы перестали грести, установив весла перпендикулярно бортам шлюпки и развернув лопасти параллельно воде. Взгляды всех обратились прямо по курсу шлюпки. Но даже боцману не сразу удалось разглядеть верхушку мачты на горизонте с короткой поперечной реей
— Глаза у тебя штурманские… — похвалил Асю левый баковый Шавырин.
— Крестоносец… — сказал усатый Корякин.
— Идет прямо на нас… — добавил левый средний Нехода.
Боцман молча, хмуро глядел на горизонт. И Тимка скомандовал:
— Весла!
Краснофлотцы сразу передвинули руки на ребристых валиках весел, как их положено держать при гребле.
— На воду! — скомандовал Тимка.
Весла, занесенные к носу шлюпки, одновременно забрали воду. Тимка привстал, переложив руль влево, чтобы уйти ближе к невидимому берегу.
Пот градом катил по лицам краснофлотцев, и шлюпка летела, как на гонках, но эсминец, постепенно вырастая на глазах, скоро оказался уже в нескольких кабельтовых [7]от нее. Стало ясно, что от преследования не уйти. Над палубой крестоносца взвилось облачко орудийного выстрела, и одиночный снаряд взметнул прямо по курсу шлюпки столб воды.
— Суши весла! — приказал Тимка, и не успел он вспомнить, какой должна быть команда, чтобы краснофлотцы приготовились к бою, как левый баковый Шавырин рванулся к винтовке у своих ног, и боцман взял командование шлюпкой на себя.
— Отставить! — приказал он.
Усатый левый загребной напомнил:
— У нас нет патронов.
— С нами дети… — сказал боцман и, не обращая внимания на возглас протеста, который вырвался у Тимки, приказал: — Оружие — за борт!
Винтовки полетели в воду. И сразу над головами, взбив за кормой фонтанчики воды, просвистела пулеметная очередь.
— Хэнде хох! — потребовал с эсминца усиленный мегафоном голос.
— Весла по борту! — машинально скомандовал Тимка. Весла заболтались вдоль бортов шлюпки.
— Руки вверх! — повторили с эсминца по-русски.
Боцман незаметно выдернул из кармана каган и, приподняв ногой кормовой решетчатый люк, бросил под него оружие.
Тимка хотел закричать на боцмана от обиды и злости, но тот рявкнул:
— Поднять руки!
Краснофлотцы подняли над головами тяжелые, натруженные веслами руки.
Душный спазм перехватил горло Тимки, и скорее машинально, чем сознательно, он крутнул руль вправо, Когда нос эсминца готов был перерезать шлюпку надвое. Борт ее затрещал, ударившись о скулу эсминца.
Крестоносец дал задний ход, гася скорость. Сверху, с палубы его, на шлюпку уставились автоматы.
В черном, расстегнутом на груди кителе офицер что-то сказал по-немецки.
Краснофлотцы его не поняли, но брошенный сверху штормтрап без слов говорил, что требуется от бывших краснофлотцев «Штормового».
— Поднимайся… — приказал боцман.
Никто из краснофлотцев не шевельнулся.
Офицер, выхватив из кобуры пистолет, негодующе повторил команду.
Тогда боцман поднялся и первым полез по штормтрапу на палубу эсминца. Тимку душили слезы. Но он не плакал, потому что с носа, тревожно распахнув глаза, смотрела на него Ася.
Вторым к штормтрапу подошел усатый Корякин, за ним — Нехода, потом Шавырин, Леваев и горбоносый Сабир…
Поторапливая его, офицер сунул пистолетом в скулу азербайджанца.
Тимка рванулся к нагану под решеткой, но сверху прозвучал яростный, как удар кнута, возглас:
— Краснофлотец Нефедов! Ты не один!
Тимка выпрямился. И когда офицер заорал на него, тыча пистолетом! «Циэн флагге айн!» — Тимка понял, чего он требует, но не шелохнулся, чтобы спустить бело-голубой флаг за спиной, на флагштоке.
— Циэн флагге айн! — повторил офицер и, подняв пистолет на уровень глаз, прицелился.
На палубе эсминца замерли, ожидая развязки этой неравной и непредвиденной схватки: замерли краснофлотцы со «Штормового» под наведенными на них дулами автоматов, замер экипаж крестоносца.
Первая пуля просвистела справа от Тимки, вторая над самой его головой, шевельнув русые Тимкины волосы. Флагшток треснул и упал на воду после третьего выстрела… Тимка не понял, кто крикнул вдруг: «Молодец, Тимоша! Отомсти за нас!» — потому что разъяренные фашисты кинулись на краснофлотцев, и под ударами прикладов первым упал правый баковый Сабир. Ася зарыдала в голос.
Офицер выстрелил еще дважды, почти не целясь, и тоненькая струйка воды забила из анкерка на дно шлюпки.
Одна за другой послышались какие-то команды.
Тимка не сразу догадался, что их оставляют на свободе, когда, взбурлив за кормой, эсминец дал полный вперед. Шлюпку, едва не перевернув, отбросило на сторону. Затрещали сломанные по правому борту весла.
Не шелохнулся Тимка и не сказал ни слова, но глядел и глядел вослед крестоносцу, навсегда запоминая силуэты его мачт, башен, корпуса, потому что клялся отомстить…
Ветер с рассветом ослабел, но шли в почти полный бейдевинд, то есть при попутном ветре, почти с кормы, и шлюпка ходко резала волну за волной, оставляя позади широкую полосу водоворотного следа, хотя, если смотреть в сторону горизонта или на кого-нибудь в шлюпке, она казалась недвижной. К этому времени Тимка уже как следует разглядел всех и знал, что фамилия усатого левого загребного — Корякин; правый, с белыми, выгоревшими волосами, — Леваев, горбоносый был по национальности азербайджанец, и его звали Сабиром. Тот, что сидел за спиной Корякина — Шавырин, — оказался не моложе других в шлюпке, но редкая светлая борода его была почти незаметной. А впередсмотрящий Нехода, с густым, темно-русым чубом из-под бескозырки, обрастал почему-то красной, даже розовой щетиной.
Все отдыхали, перекусив консервами, молчали под мерное покачивание шлюпки. А боцман долго, тревожно вглядывался в горизонт и наконец объяснил причину своего беспокойства:
— Нас видно миль за пятнадцать. Под парусами идти опасно. Враг обнаружит нас раньше, чем обнаружим его мы. Так я считаю?
— Да, — сказали краснофлотцы.
И боцман решительно скомандовал:
— Паруса долой, руби рангоут!
Краснофлотцы уложили мачту и паруса на середину шлюпки. Боцмац опять установил кормовой флаг, который убирал на время, пока шли под парусом, потому что был флаг на фоке. Опять сменил румпель, но не пересел выше, на сиденье рулевого, как должен был сделать, а спросил Тимку:
— Править умеешь?
— Д-да… — запнувшись, ответил Тимка.
— Садись и командуй! — приказал боцман. — Дочь штурмана Вагина, смени краснофлотца Неходу, будешь впередсмотрящей.
— Есть… — сглотнув комок, ответила Ася и пробралась в нос шлюпки.
Тимка занял сиденье рулевого. Нехода и чернокожий Леваев устроились на средних сиденьях. А боцман занял место правого загребного.
— Командуй, — повторил он. — Ориентироваться будешь по солнцу, чтобы оставалось за кормой слева.
И Тимка негромко, но отчетливо, как много раз командовал при нем отец, сказал:
— Уключины вставить, весла разобрать! — Потом: — Весла! На воду!..
И уже потерявшая ход шлюпка опять начала резать волны.
Править шлюпкой в открытом море не так уж трудно. Краснофлотцы гребли размеренно, сильно, и прошли без передышек уже около часа, когда молчание нарушил звонкий, встревоженный голос Аси:
— Вижу крест на горизонте!
Краснофлотцы перестали грести, установив весла перпендикулярно бортам шлюпки и развернув лопасти параллельно воде. Взгляды всех обратились прямо по курсу шлюпки. Но даже боцману не сразу удалось разглядеть верхушку мачты на горизонте с короткой поперечной реей
— Глаза у тебя штурманские… — похвалил Асю левый баковый Шавырин.
— Крестоносец… — сказал усатый Корякин.
— Идет прямо на нас… — добавил левый средний Нехода.
Боцман молча, хмуро глядел на горизонт. И Тимка скомандовал:
— Весла!
Краснофлотцы сразу передвинули руки на ребристых валиках весел, как их положено держать при гребле.
Весла, занесенные к носу шлюпки, одновременно забрали воду. Тимка привстал, переложив руль влево, чтобы уйти ближе к невидимому берегу.
Пот градом катил по лицам краснофлотцев, и шлюпка летела, как на гонках, но эсминец, постепенно вырастая на глазах, скоро оказался уже в нескольких кабельтовых [7]от нее. Стало ясно, что от преследования не уйти. Над палубой крестоносца взвилось облачко орудийного выстрела, и одиночный снаряд взметнул прямо по курсу шлюпки столб воды.
— Суши весла! — приказал Тимка, и не успел он вспомнить, какой должна быть команда, чтобы краснофлотцы приготовились к бою, как левый баковый Шавырин рванулся к винтовке у своих ног, и боцман взял командование шлюпкой на себя.
— Отставить! — приказал он.
Усатый левый загребной напомнил:
— У нас нет патронов.
— С нами дети… — сказал боцман и, не обращая внимания на возглас протеста, который вырвался у Тимки, приказал: — Оружие — за борт!
Винтовки полетели в воду. И сразу над головами, взбив за кормой фонтанчики воды, просвистела пулеметная очередь.
— Хэнде хох! — потребовал с эсминца усиленный мегафоном голос.
— Весла по борту! — машинально скомандовал Тимка. Весла заболтались вдоль бортов шлюпки.
— Руки вверх! — повторили с эсминца по-русски.
Боцман незаметно выдернул из кармана каган и, приподняв ногой кормовой решетчатый люк, бросил под него оружие.
Тимка хотел закричать на боцмана от обиды и злости, но тот рявкнул:
— Поднять руки!
Краснофлотцы подняли над головами тяжелые, натруженные веслами руки.
Душный спазм перехватил горло Тимки, и скорее машинально, чем сознательно, он крутнул руль вправо, Когда нос эсминца готов был перерезать шлюпку надвое. Борт ее затрещал, ударившись о скулу эсминца.
Крестоносец дал задний ход, гася скорость. Сверху, с палубы его, на шлюпку уставились автоматы.
В черном, расстегнутом на груди кителе офицер что-то сказал по-немецки.
Краснофлотцы его не поняли, но брошенный сверху штормтрап без слов говорил, что требуется от бывших краснофлотцев «Штормового».
— Поднимайся… — приказал боцман.
Никто из краснофлотцев не шевельнулся.
Офицер, выхватив из кобуры пистолет, негодующе повторил команду.
Тогда боцман поднялся и первым полез по штормтрапу на палубу эсминца. Тимку душили слезы. Но он не плакал, потому что с носа, тревожно распахнув глаза, смотрела на него Ася.
Вторым к штормтрапу подошел усатый Корякин, за ним — Нехода, потом Шавырин, Леваев и горбоносый Сабир…
Поторапливая его, офицер сунул пистолетом в скулу азербайджанца.
Тимка рванулся к нагану под решеткой, но сверху прозвучал яростный, как удар кнута, возглас:
— Краснофлотец Нефедов! Ты не один!
Тимка выпрямился. И когда офицер заорал на него, тыча пистолетом! «Циэн флагге айн!» — Тимка понял, чего он требует, но не шелохнулся, чтобы спустить бело-голубой флаг за спиной, на флагштоке.
— Циэн флагге айн! — повторил офицер и, подняв пистолет на уровень глаз, прицелился.
На палубе эсминца замерли, ожидая развязки этой неравной и непредвиденной схватки: замерли краснофлотцы со «Штормового» под наведенными на них дулами автоматов, замер экипаж крестоносца.
Первая пуля просвистела справа от Тимки, вторая над самой его головой, шевельнув русые Тимкины волосы. Флагшток треснул и упал на воду после третьего выстрела… Тимка не понял, кто крикнул вдруг: «Молодец, Тимоша! Отомсти за нас!» — потому что разъяренные фашисты кинулись на краснофлотцев, и под ударами прикладов первым упал правый баковый Сабир. Ася зарыдала в голос.
Офицер выстрелил еще дважды, почти не целясь, и тоненькая струйка воды забила из анкерка на дно шлюпки.
Одна за другой послышались какие-то команды.
Тимка не сразу догадался, что их оставляют на свободе, когда, взбурлив за кормой, эсминец дал полный вперед. Шлюпку, едва не перевернув, отбросило на сторону. Затрещали сломанные по правому борту весла.
Не шелохнулся Тимка и не сказал ни слова, но глядел и глядел вослед крестоносцу, навсегда запоминая силуэты его мачт, башен, корпуса, потому что клялся отомстить…
ШЛЮПКА ИДЕТ ПРЕЖНИМ КУРСОМ
Когда крестоносец скрылся за горизонтом, Ася уже не плакала.
— Что они кричали? — спросил Тимка.
— Сначала: спустить флаг… Долой флаг! А потом, когда стали драться… Я таких слов не учила.
Тимка кивнул.
— Возьми черпак, Ася, и отливай воду, — приказал он.
Ася сразу взялась за черпак. Тимка вытащил из-под кормовой деревянной решетки боцманский наган. В барабане оставалось еще целых четыре патрона.
— Он должен был стрелять, Ася, — сказал Тимка. — Почему он не стрелял?
Ася подняла на него глаза.
— Да. И первым полез по трапу…
Тимка согласно кивнул ей.
— Я тебе не хотел говорить, Ася… Моего отца и твоего что-то беспокоило перед походом… Крестоносец все время ждал этого, последнего их рейса… Почему он ждал? Откуда он мог знать, что этот рейс ответственный? Кто предупреждал немцев?.. Ты меня поняла?
Ася побледнела как мел. Она всегда бледнела, когда очень волновалась.
— Да, Тима…
— Мы должны добраться до Летучих скал и посмотреть, что произошло там…
— Хорошо… — сказала Ася. И вдруг добавила: — Я обещаю, Тима, что больше не буду плакать. Ты командуй. — Потом глянула под ноги и сказала: — Смотри, Тима, вода прибывает…
— Я знаю, — сказал Тимка. — Вычерпывай.
Он убрал кормовую решетку. Пуля, что пробила анкерок, ушла в воду через днище. Тимка сунул наган за пазуху. Вынул пробку из анкерка, обстругал ее ножом и, пользуясь бочонком с остатками воды как тяжестью, законопатил пулевое отверстие.
Вода перестала прибывать. В четыре руки быстро осушили шлюпку.
Тимка выбросил за борт обломки правых весел, одно левое убрал в шлюпку. Убрал самое тяжелое, но, когда попробовал два других, распределив по бортам, понял, что Асе не справиться с этой работой. Грести шлюпочным веслом — это особое искусство, которое требует не только силы, но и умения, сноровки. Осторожно спросил:
— Тебе когда-нибудь приходилось грести, Ася?..
— Нет, Тима, — сказала она. — Я тебя просила раз, чтоб ты научил, а ты сказал: некогда…
Тимка посмотрел на воду, как смотрели, избегая Асиного взгляда, краснофлотцы. Он вспомнил случай, о котором говорила Ася. Он соврал ей тогда: у него было предостаточно времени, но он посчитал стыдным у всех на виду обучать серьезному искусству девчонку…
— Ладно, — сказал Тимка, — давай попробуем установить мачту.
Это удалось им довольно быстро. Но, когда Тимка поднимал фок, парус крутнуло ветром, и углом реи Асю ударило в бок, под ребра.
Она согнулась, охнув от боли.
— Это ничего… — сказала она Тимке.
Он оглядел горизонт и принял новое решение:
— Садись к рулю, Ася. Будешь держать так, чтобы солнце оставалось справа, немного за тобой.
— Хорошо… — Ася прошла на корму и закрепила в гнезде руля на время убранный румпель.
Обманчивая пустынность моря не успокаивала, а тревожила.
Тимка достал нож, одним движением срезал с тяжелого паруса военно-морской флаг, ибо судно без флага — ничье судно, а шлюпка должна была принадлежать флоту, в рядах которого служили штурман Вагин — отец Аси и командир «БО-327» — Тимкин отец. Двумя шкертиками от уключин закрепил флаг в верхнем углу кливера, с помощью ножа освободил рею от основного паруса и поднял на мачту один кливер…
Шлюпку накренило, потом ощутимо рвануло вперед.
— Движемся, Тима! — неуверенно и радостно сообщила Ася.
— Конечно, — ответил Тимка. — Держи, чтобы солнце было за тобой… — повторил он. И добавил: — Нам нельзя не двигаться, Ася…
Раза два шлюпка рыскнула носом вправо, потом влево, но затем выровнялась и, заметно прибавляя ходу, опять начала резать волны.
Тимка тщательно закрепил шкот [8]паруса, чтобы кливер не потерял ветра.
— Пожалуйста, научи меня стрелять, — вдруг попросила Ася.
Тимка подошел и опустился на сиденье рядом с нею.
— У нас всего четыре патрона, Ася…
— Я умею целиться, — предупредила она. — Ты только покажи, что мне делать, когда надо.
Тимка вынул из-за пазухи наган.
— Вот так взводишь курок, вот так проворачивается барабан после каждого выстрела…
Ася взяла у него и подержала в руке оружие.
— Хорошо, Тима. Если что — ты надейся на меня, ладно?
Тимка кивнул.
— Я ведь только кажусь такой маленькой, — сказала Ася. — И плаксивой кажусь, да? А я, Тим, сильная. Попробуй… — Она согнула руку, чтобы Тимка потрогал бицепс.
Но Тимка сказал:
— Я знаю, Ася, что ты сильная. Я ведь ничего…
— Знай, — кивнула Ася.
И показалось ему ужасной нелепостью, что кто-то мог называть Асю Карапешкой, Молекулой… Она была просто невысокого роста. Ниже других девчонок в классе, но зато и добрей, и умнее, и симпатичнее других… Она была даже очень красивой — Ася Вагина, и всегда хорошо относилась к Тимке.
— Что они кричали? — спросил Тимка.
— Сначала: спустить флаг… Долой флаг! А потом, когда стали драться… Я таких слов не учила.
Тимка кивнул.
— Возьми черпак, Ася, и отливай воду, — приказал он.
Ася сразу взялась за черпак. Тимка вытащил из-под кормовой деревянной решетки боцманский наган. В барабане оставалось еще целых четыре патрона.
— Он должен был стрелять, Ася, — сказал Тимка. — Почему он не стрелял?
Ася подняла на него глаза.
— Да. И первым полез по трапу…
Тимка согласно кивнул ей.
— Я тебе не хотел говорить, Ася… Моего отца и твоего что-то беспокоило перед походом… Крестоносец все время ждал этого, последнего их рейса… Почему он ждал? Откуда он мог знать, что этот рейс ответственный? Кто предупреждал немцев?.. Ты меня поняла?
Ася побледнела как мел. Она всегда бледнела, когда очень волновалась.
— Да, Тима…
— Мы должны добраться до Летучих скал и посмотреть, что произошло там…
— Хорошо… — сказала Ася. И вдруг добавила: — Я обещаю, Тима, что больше не буду плакать. Ты командуй. — Потом глянула под ноги и сказала: — Смотри, Тима, вода прибывает…
— Я знаю, — сказал Тимка. — Вычерпывай.
Он убрал кормовую решетку. Пуля, что пробила анкерок, ушла в воду через днище. Тимка сунул наган за пазуху. Вынул пробку из анкерка, обстругал ее ножом и, пользуясь бочонком с остатками воды как тяжестью, законопатил пулевое отверстие.
Вода перестала прибывать. В четыре руки быстро осушили шлюпку.
Тимка выбросил за борт обломки правых весел, одно левое убрал в шлюпку. Убрал самое тяжелое, но, когда попробовал два других, распределив по бортам, понял, что Асе не справиться с этой работой. Грести шлюпочным веслом — это особое искусство, которое требует не только силы, но и умения, сноровки. Осторожно спросил:
— Тебе когда-нибудь приходилось грести, Ася?..
— Нет, Тима, — сказала она. — Я тебя просила раз, чтоб ты научил, а ты сказал: некогда…
Тимка посмотрел на воду, как смотрели, избегая Асиного взгляда, краснофлотцы. Он вспомнил случай, о котором говорила Ася. Он соврал ей тогда: у него было предостаточно времени, но он посчитал стыдным у всех на виду обучать серьезному искусству девчонку…
— Ладно, — сказал Тимка, — давай попробуем установить мачту.
Это удалось им довольно быстро. Но, когда Тимка поднимал фок, парус крутнуло ветром, и углом реи Асю ударило в бок, под ребра.
Она согнулась, охнув от боли.
— Это ничего… — сказала она Тимке.
Он оглядел горизонт и принял новое решение:
— Садись к рулю, Ася. Будешь держать так, чтобы солнце оставалось справа, немного за тобой.
— Хорошо… — Ася прошла на корму и закрепила в гнезде руля на время убранный румпель.
Обманчивая пустынность моря не успокаивала, а тревожила.
Тимка достал нож, одним движением срезал с тяжелого паруса военно-морской флаг, ибо судно без флага — ничье судно, а шлюпка должна была принадлежать флоту, в рядах которого служили штурман Вагин — отец Аси и командир «БО-327» — Тимкин отец. Двумя шкертиками от уключин закрепил флаг в верхнем углу кливера, с помощью ножа освободил рею от основного паруса и поднял на мачту один кливер…
Шлюпку накренило, потом ощутимо рвануло вперед.
— Движемся, Тима! — неуверенно и радостно сообщила Ася.
— Конечно, — ответил Тимка. — Держи, чтобы солнце было за тобой… — повторил он. И добавил: — Нам нельзя не двигаться, Ася…
Раза два шлюпка рыскнула носом вправо, потом влево, но затем выровнялась и, заметно прибавляя ходу, опять начала резать волны.
Тимка тщательно закрепил шкот [8]паруса, чтобы кливер не потерял ветра.
— Пожалуйста, научи меня стрелять, — вдруг попросила Ася.
Тимка подошел и опустился на сиденье рядом с нею.
— У нас всего четыре патрона, Ася…
— Я умею целиться, — предупредила она. — Ты только покажи, что мне делать, когда надо.
Тимка вынул из-за пазухи наган.
— Вот так взводишь курок, вот так проворачивается барабан после каждого выстрела…
Ася взяла у него и подержала в руке оружие.
— Хорошо, Тима. Если что — ты надейся на меня, ладно?
Тимка кивнул.
— Я ведь только кажусь такой маленькой, — сказала Ася. — И плаксивой кажусь, да? А я, Тим, сильная. Попробуй… — Она согнула руку, чтобы Тимка потрогал бицепс.
Но Тимка сказал:
— Я знаю, Ася, что ты сильная. Я ведь ничего…
— Знай, — кивнула Ася.
И показалось ему ужасной нелепостью, что кто-то мог называть Асю Карапешкой, Молекулой… Она была просто невысокого роста. Ниже других девчонок в классе, но зато и добрей, и умнее, и симпатичнее других… Она была даже очень красивой — Ася Вагина, и всегда хорошо относилась к Тимке.
У ЛЕТУЧИХ СКАЛ
Весь день шли морем, вдоль невидимого за горизонтом берега. В одном боцман оказался прав: этот путь был наименее опасен. После крестоносца состоялись еще две встречи. Раз впереди, на курсе, показалось норвежское торговое судно, но, разглядев бело-голубой флаг, ушло мористей. В полдень шлюпку заметил самолет: наш, с алыми звездами на крыльях. Трижды низко прошел над шлюпкой, стараясь понять, куда идет ее странными экипаж. Ася и Тимка помахали ему руками, давая знать летчику, что все обстоит как надо, шлюпка держит правильное направление. Истребитель набрал высоту и, прежде чем уйти на восток, покачал крыльями, то ли прощаясь, то ли недоумевая.
Когда солнце стало клониться к вечеру, открыли на двоих банку сазана и разделили пополам кусок хлеба, оставив другой на будущее. Запили этот нехитрый ужин сладковатой водой из анкерка. Можно было идти на сближение с берегом. Тимка велел Асе переложить руль влево, сам вытащил из-за пазухи наган и, проверив патроны, сунул его за пояс. В пяти — шести кабельтовых от полосы прибоя, настороженно вглядываясь в пустынную гористую местность, опять взяли курс параллельно береговой линии.
Район Летучих скал оба могли узнать по четырем соснам, видимым далеко с моря; они выстроились рядышком на краю утеса, как четыре сестры-одногодки. Но Тимкин отец говорил, что это не сестры, а подруги-рыбачки. Их мужья ушли когда-то в море и не вернулись. А рыбачки превратились в стройные сосны и будут ждать их на берегу еще много десятков лет… Ася увидела сосны первой. Тимка перенял у нее румпель, велел для большей безопасности пересесть на дно шлюпки и взял курс на берег, около мили не доходя Летучих скал.
Тимка не знал, что ждет их близ четырех сосен, решил высадиться на берег здесь, около скалистых уступов, где пока ни он сам, ни глазастая Ася не замечали признаков опасности.
Шлюпка с ходу вылетела носом на прибрежную гальку. Тимка убрал кливер и, держа руку на холодной рукояти нагана, минуту — другую внимательно, метр за метром, оглядывал берег. Потом велел Асе собрать рюкзак.
Вдвоем срубили мачту. Тимка переместил на середину шлюпки, ближе к рангоуту, весла, уложил на них руль, парусными шкотами надежно закрепил все это на сиденьях, выбросил рюкзак на берег и велел Асе подносить ему камни. Сам остался в шлюпке и, принимая у Аси булыжники, устлал ими все днище…
Затем выбил пробку из пулевого отверстия, соскочил на берег и, спустив шлюпку на воду, отвел ее к двум выступающим из глубины камням. Подтолкнул ее вплотную к ним.
И оба молча стояли на берегу, пока шлюпка не затонула, как-то горестно всхлипнув напоследок.
Вскинул за плечи полупустой рюкзак — Ася туго скатала одеяла, плащ, и они стали занимать гораздо меньше места, — вытащил из кармана отцовский нож, протянул Асе.
— Надень на пояс…
Ася отвернулась, чтобы вдеть ремень в петлю ножен, и опять завязала его узлом на боку.
— Пойдешь сзади, — сказал Тимка. — Оглядывайся. Я буду смотреть вперед и по сторонам.
Шаг за шагом, то спускаясь к самой воде, то опять взбираясь по заросшим густым кустарником кручам, они осторожно приблизились к Летучим скалам. Около сосен Тимка сбросил рюкзак на землю.
Ребята подошли к обрыву и остановились, глядя вниз, на воду.
Море вдавалось в берег узким, но глубоким заливчиком. Скалы образовывали его ворота. Слегка наклоненные одна к другой, со стороны моря они казались легкими, стремительными, за что и были названы когда-то Летучими…
Море сверкало под вечерним солнцем, а в заливчике между скал царили сумрак и тишина…
До войны отца привлекали сюда многочисленные гроты на склоне вдоль берега, хороший клев на всегда спокойной воде залива, простор, тишина… А теперь нельзя было придумать более удобного места для засады: «Штормовой» мог войти в заливчик, выставить наблюдателя у сосен-рыбачек и, невидимый с моря, ждать появления лодок…
— Пойдем? — тихо спросила Ася.
Тимка кивнул, опять вскидывая рюкзак. Они еще не осмотрели берег по ту сторону залива, где в седловине сохранилась почерневшая от времени, но довольно крепкая избушка. Когда-то, говорят, близ каменистой гряды, что неподалеку от Летучих скал, были сигнальные буи с ацетиленовыми горелками, в избушке жил одинокий старик смотритель. Буи впоследствии ликвидировали, а избушка осталась.
Когда солнце стало клониться к вечеру, открыли на двоих банку сазана и разделили пополам кусок хлеба, оставив другой на будущее. Запили этот нехитрый ужин сладковатой водой из анкерка. Можно было идти на сближение с берегом. Тимка велел Асе переложить руль влево, сам вытащил из-за пазухи наган и, проверив патроны, сунул его за пояс. В пяти — шести кабельтовых от полосы прибоя, настороженно вглядываясь в пустынную гористую местность, опять взяли курс параллельно береговой линии.
Район Летучих скал оба могли узнать по четырем соснам, видимым далеко с моря; они выстроились рядышком на краю утеса, как четыре сестры-одногодки. Но Тимкин отец говорил, что это не сестры, а подруги-рыбачки. Их мужья ушли когда-то в море и не вернулись. А рыбачки превратились в стройные сосны и будут ждать их на берегу еще много десятков лет… Ася увидела сосны первой. Тимка перенял у нее румпель, велел для большей безопасности пересесть на дно шлюпки и взял курс на берег, около мили не доходя Летучих скал.
Тимка не знал, что ждет их близ четырех сосен, решил высадиться на берег здесь, около скалистых уступов, где пока ни он сам, ни глазастая Ася не замечали признаков опасности.
Шлюпка с ходу вылетела носом на прибрежную гальку. Тимка убрал кливер и, держа руку на холодной рукояти нагана, минуту — другую внимательно, метр за метром, оглядывал берег. Потом велел Асе собрать рюкзак.
Вдвоем срубили мачту. Тимка переместил на середину шлюпки, ближе к рангоуту, весла, уложил на них руль, парусными шкотами надежно закрепил все это на сиденьях, выбросил рюкзак на берег и велел Асе подносить ему камни. Сам остался в шлюпке и, принимая у Аси булыжники, устлал ими все днище…
Затем выбил пробку из пулевого отверстия, соскочил на берег и, спустив шлюпку на воду, отвел ее к двум выступающим из глубины камням. Подтолкнул ее вплотную к ним.
И оба молча стояли на берегу, пока шлюпка не затонула, как-то горестно всхлипнув напоследок.
Вскинул за плечи полупустой рюкзак — Ася туго скатала одеяла, плащ, и они стали занимать гораздо меньше места, — вытащил из кармана отцовский нож, протянул Асе.
— Надень на пояс…
Ася отвернулась, чтобы вдеть ремень в петлю ножен, и опять завязала его узлом на боку.
— Пойдешь сзади, — сказал Тимка. — Оглядывайся. Я буду смотреть вперед и по сторонам.
Шаг за шагом, то спускаясь к самой воде, то опять взбираясь по заросшим густым кустарником кручам, они осторожно приблизились к Летучим скалам. Около сосен Тимка сбросил рюкзак на землю.
Ребята подошли к обрыву и остановились, глядя вниз, на воду.
Море вдавалось в берег узким, но глубоким заливчиком. Скалы образовывали его ворота. Слегка наклоненные одна к другой, со стороны моря они казались легкими, стремительными, за что и были названы когда-то Летучими…
Море сверкало под вечерним солнцем, а в заливчике между скал царили сумрак и тишина…
До войны отца привлекали сюда многочисленные гроты на склоне вдоль берега, хороший клев на всегда спокойной воде залива, простор, тишина… А теперь нельзя было придумать более удобного места для засады: «Штормовой» мог войти в заливчик, выставить наблюдателя у сосен-рыбачек и, невидимый с моря, ждать появления лодок…
— Пойдем? — тихо спросила Ася.
Тимка кивнул, опять вскидывая рюкзак. Они еще не осмотрели берег по ту сторону залива, где в седловине сохранилась почерневшая от времени, но довольно крепкая избушка. Когда-то, говорят, близ каменистой гряды, что неподалеку от Летучих скал, были сигнальные буи с ацетиленовыми горелками, в избушке жил одинокий старик смотритель. Буи впоследствии ликвидировали, а избушка осталась.