Страница:
— Но это он и сделал, Тима… Он сам, понимаешь? — ответил штурмбанфюрер, стараясь говорить как можно мягче.
— Да! — воскликнул Тимка. — Но папа — моряк, и если бы он чертил план — он сообщил бы два пеленга, а здесь один!
— К тому же на одинокое дерево, каких тут много, — согласился штурмбанфюрер. — И все-таки это сделал он, мальчик.
— Тогда он не доделал его до конца! — заупрямился Тимка. — Он не мог так ошибиться!
— Ты опять прав, — кивнул ему штурмбанфюрер. — Успокойся. Он делал это под огнем, в бою. Понимаешь? И мог не дорисовать…
Тимка сник.
— Тогда… откуда это у вас? — Он сел.
— Это… — штурмбанфюрер неприметно вздохнул, — это нам передал один человек…
— Боцман?! — сразу напрягся Тимка.
— Откуда ты это знаешь? — удивился его покровитель.
— Там, — Тимка мотнул головой в сторону берега, — все говорили, что у него должно быть письмо! Шавырин знает — спросите! Но я думал, что это настоящее письмо… — растерянно проговорил Тимка, переводя взгляд на чертеж. И снова повысил голос: — Он предатель и трус, этот боцман! Его надо расстрелять, а вы его взяли к себе!
По лицу штурмбанфюрера скользнула досада.
— Нет… Мы думаем, что он погиб… Эта бумажка попала ко мне через десятые руки… Но почему ты сразу догадался, что это делал твой папа? Что здесь изображено?
— Грот! — воскликнул Тимка так неожиданно и решительно, что штурмбанфюрер невольно приподнялся, а командир крестоносца, который до этого мрачно курил в своем углу сигарету за сигаретой, встал и подошел ближе.
— Какой грот?.. Что за грот?.. — осторожно спросил штурмбанфюрер.
— Когда мы играли с папой в войну… — начал Тимка и зашарил глазами по столу в поисках карандаша, бумаги: он все обдумал, чтобы врать правдоподобно.
Командир эсминца догадался, что ему надо, сразу достал и положил перед Тимкой блокнот, а рядом — красивую, черную с позолотой авторучку, которой Тимка невольно залюбовался.
— Когда мы с папой играли в войну, — опять начал он, вооружившись пером и блокнотом, — мы искали друг друга. И папа придумывал разные обозначения! Ну, к примеру, кусты, отдельные кусты, которые выше других, мы обозначали треугольником. — И Тимка нарисовал треугольник. — А камни в воде — кружочком. — Он продемонстрировал, как это делалось. — Летучие скалы — буквой П: они ж как ворота. — И Тимка нарисовал букву П. — А ромбик — это значило грот! Но папа всегда сообщал два пеленга. И если дерево, то как-нибудь указывалось, какое дерево. Ну, что под ним, например, два куста рядом! — Тимка изобразил кусты.
Штурмбанфюрер заметно разволновался, наблюдая за его рисунками, и несколько раз без надобности пригладил волосы.
Что ромбик на схеме действительно изображал грот, Тимка не сомневался и сказал правду. Но не потому, что отец обозначал гроты ромбиком; они никогда здесь не играли в войну: разве станет ползать по колючим кустам мама? Зато отец любил давать названия гротам, и где-то были на склоне грот «Пирамида», грот «Запятая», грот «Кристалл» и даже грот «Штанишки» — названия давались в зависимости от формы пещеры или от формы входа в нее. И прошлым летом отец разыскал грот, который внутри был правильной ромбической формы. Кажется, он показал его в тот раз, когда они отдыхали вместе с Вагиными. Но этого Тимка не запомнил, как не запоминал он и названия гротов, потому что во всем полагался на отца… А теперь мучительно пытался восстановить в памяти местонахождение «Ромба». Успех всего дела зависел теперь оттого, сумеет ли он найти его раньше немцев.
— Хорошо, ты молодец, Тима… — похвалил штурмбанфюрер. — Ну, а где он, этот грот, ты знаешь?
— Там! У Летучих скал! — с готовностью пояснил Тимка. — Но только их много, я не знаю какой!
Штурмбанфюрер волновался и не скрывал этого. Но привычка наблюдать за собеседником не оставляла его, и пристальные зеленоватые глаза неотрывно следили за Тимкой.
А Тимке хотелось взять с собой бумажку с чертежом, аккуратно разгладить ее… И хранить всю жизнь! Потому что это было завещание отца ему, Тимке, сыну. Отец незримо присутствовал в кают-компании. И покусывал губы, когда сын готов был сорваться. И ободряюще, весело смеялся глазами, когда Тимка находил выход из положения.
— Что значит — много? Пять, десять? — спросил штурмбанфюрер.
— Бо-ольше… — поведя головой, озадаченно сказал Тимка. И тут же приободрил штурмбанфюрера: — Но мы найдем! Мы их все найдем! Мне надо только посмотреть, вспомнить! С прошлого года мы там уже не были… — добавил он в свое оправдание.
Он знал, что может растянуть поиск на целый день, он растянет его до ночи, чтобы попытаться найти грот самому. А если это не удастся, у него ведь уже был один вариант в запасе, чтобы поставить точку…
— Ничего, вспомнишь! И мы займемся этим сегодня? — весело воскликнул штурмбанфюрер, откидываясь на спинку стула, что можно было понять как сигнал к тому, что разговор окончен.
Тимка встал.
— Мы идем к Летучим скалам?..
— Да! — сказал штурмбанфюрер. — Тебя это не радует?
Тимка потупился.
— Там… Там погиб мой папа, — сказал он, исподлобья взглядывая на штурмбанфюрера.
Тот в свою очередь тоже поднялся.
— Мы, Тима… Мы положим венок на его могилу! — нашелся он. И все же добавил: — После того, как найдем, хорошо?
— Хорошо… — сказал Тимка. — Благодарю вас. А это… — он показал головой на листок, — можно мне будет… после того, как найдем, — уточнил он, — взять это?..
— Разумеется, разумеется! — оживился штурмбанфюрер.
Тимка еще раз серьезно поблагодарил и направился к двери.
— Я могу уйти?
Штурмбанфюрер о чем-то быстро переговорил с командиром крестоносца. Тот взял блокнот и шелестнул страницами, проверяя, нет ли в нем каких записей.
— Подожди, Тима! — штурмбанфюрер поманил его к столу. — Командир корабля дарит тебе эту ручку и этот блокнот! Он видел, что они тебе понравились!
Тимка взял ручку и блокнот, сказал командиру эсминца «спасибо».
Тот что-то хмуро ответил. Ему определенно не нравилось все это дело.
— Не за что! Не за что! — весело ответил Тимке за хозяина авторучки штурмбанфюрер и махнул рукой на выход. — Сейчас вам принесут в каюту поесть, подзаправься — так у вас говорят? — и скоро приступим к делу!
Тимка вышел, прикидывая, что лучше, конечно, «подзаправиться» в каюте с Шавыриным, чем, например, здесь, под наблюдением ловкого, расчетливого штурмбанфюрера.
«ПОКРОВИТЕЛИ»
ПЛАН СКЛАДЫВАЕТСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО
НА ЛЕЗВИИ НОЖА
— Да! — воскликнул Тимка. — Но папа — моряк, и если бы он чертил план — он сообщил бы два пеленга, а здесь один!
— К тому же на одинокое дерево, каких тут много, — согласился штурмбанфюрер. — И все-таки это сделал он, мальчик.
— Тогда он не доделал его до конца! — заупрямился Тимка. — Он не мог так ошибиться!
— Ты опять прав, — кивнул ему штурмбанфюрер. — Успокойся. Он делал это под огнем, в бою. Понимаешь? И мог не дорисовать…
Тимка сник.
— Тогда… откуда это у вас? — Он сел.
— Это… — штурмбанфюрер неприметно вздохнул, — это нам передал один человек…
— Боцман?! — сразу напрягся Тимка.
— Откуда ты это знаешь? — удивился его покровитель.
— Там, — Тимка мотнул головой в сторону берега, — все говорили, что у него должно быть письмо! Шавырин знает — спросите! Но я думал, что это настоящее письмо… — растерянно проговорил Тимка, переводя взгляд на чертеж. И снова повысил голос: — Он предатель и трус, этот боцман! Его надо расстрелять, а вы его взяли к себе!
По лицу штурмбанфюрера скользнула досада.
— Нет… Мы думаем, что он погиб… Эта бумажка попала ко мне через десятые руки… Но почему ты сразу догадался, что это делал твой папа? Что здесь изображено?
— Грот! — воскликнул Тимка так неожиданно и решительно, что штурмбанфюрер невольно приподнялся, а командир крестоносца, который до этого мрачно курил в своем углу сигарету за сигаретой, встал и подошел ближе.
— Какой грот?.. Что за грот?.. — осторожно спросил штурмбанфюрер.
— Когда мы играли с папой в войну… — начал Тимка и зашарил глазами по столу в поисках карандаша, бумаги: он все обдумал, чтобы врать правдоподобно.
Командир эсминца догадался, что ему надо, сразу достал и положил перед Тимкой блокнот, а рядом — красивую, черную с позолотой авторучку, которой Тимка невольно залюбовался.
— Когда мы с папой играли в войну, — опять начал он, вооружившись пером и блокнотом, — мы искали друг друга. И папа придумывал разные обозначения! Ну, к примеру, кусты, отдельные кусты, которые выше других, мы обозначали треугольником. — И Тимка нарисовал треугольник. — А камни в воде — кружочком. — Он продемонстрировал, как это делалось. — Летучие скалы — буквой П: они ж как ворота. — И Тимка нарисовал букву П. — А ромбик — это значило грот! Но папа всегда сообщал два пеленга. И если дерево, то как-нибудь указывалось, какое дерево. Ну, что под ним, например, два куста рядом! — Тимка изобразил кусты.
Штурмбанфюрер заметно разволновался, наблюдая за его рисунками, и несколько раз без надобности пригладил волосы.
Что ромбик на схеме действительно изображал грот, Тимка не сомневался и сказал правду. Но не потому, что отец обозначал гроты ромбиком; они никогда здесь не играли в войну: разве станет ползать по колючим кустам мама? Зато отец любил давать названия гротам, и где-то были на склоне грот «Пирамида», грот «Запятая», грот «Кристалл» и даже грот «Штанишки» — названия давались в зависимости от формы пещеры или от формы входа в нее. И прошлым летом отец разыскал грот, который внутри был правильной ромбической формы. Кажется, он показал его в тот раз, когда они отдыхали вместе с Вагиными. Но этого Тимка не запомнил, как не запоминал он и названия гротов, потому что во всем полагался на отца… А теперь мучительно пытался восстановить в памяти местонахождение «Ромба». Успех всего дела зависел теперь оттого, сумеет ли он найти его раньше немцев.
— Хорошо, ты молодец, Тима… — похвалил штурмбанфюрер. — Ну, а где он, этот грот, ты знаешь?
— Там! У Летучих скал! — с готовностью пояснил Тимка. — Но только их много, я не знаю какой!
Штурмбанфюрер волновался и не скрывал этого. Но привычка наблюдать за собеседником не оставляла его, и пристальные зеленоватые глаза неотрывно следили за Тимкой.
А Тимке хотелось взять с собой бумажку с чертежом, аккуратно разгладить ее… И хранить всю жизнь! Потому что это было завещание отца ему, Тимке, сыну. Отец незримо присутствовал в кают-компании. И покусывал губы, когда сын готов был сорваться. И ободряюще, весело смеялся глазами, когда Тимка находил выход из положения.
— Что значит — много? Пять, десять? — спросил штурмбанфюрер.
— Бо-ольше… — поведя головой, озадаченно сказал Тимка. И тут же приободрил штурмбанфюрера: — Но мы найдем! Мы их все найдем! Мне надо только посмотреть, вспомнить! С прошлого года мы там уже не были… — добавил он в свое оправдание.
Он знал, что может растянуть поиск на целый день, он растянет его до ночи, чтобы попытаться найти грот самому. А если это не удастся, у него ведь уже был один вариант в запасе, чтобы поставить точку…
— Ничего, вспомнишь! И мы займемся этим сегодня? — весело воскликнул штурмбанфюрер, откидываясь на спинку стула, что можно было понять как сигнал к тому, что разговор окончен.
Тимка встал.
— Мы идем к Летучим скалам?..
— Да! — сказал штурмбанфюрер. — Тебя это не радует?
Тимка потупился.
— Там… Там погиб мой папа, — сказал он, исподлобья взглядывая на штурмбанфюрера.
Тот в свою очередь тоже поднялся.
— Мы, Тима… Мы положим венок на его могилу! — нашелся он. И все же добавил: — После того, как найдем, хорошо?
— Хорошо… — сказал Тимка. — Благодарю вас. А это… — он показал головой на листок, — можно мне будет… после того, как найдем, — уточнил он, — взять это?..
— Разумеется, разумеется! — оживился штурмбанфюрер.
Тимка еще раз серьезно поблагодарил и направился к двери.
— Я могу уйти?
Штурмбанфюрер о чем-то быстро переговорил с командиром крестоносца. Тот взял блокнот и шелестнул страницами, проверяя, нет ли в нем каких записей.
— Подожди, Тима! — штурмбанфюрер поманил его к столу. — Командир корабля дарит тебе эту ручку и этот блокнот! Он видел, что они тебе понравились!
Тимка взял ручку и блокнот, сказал командиру эсминца «спасибо».
Тот что-то хмуро ответил. Ему определенно не нравилось все это дело.
— Не за что! Не за что! — весело ответил Тимке за хозяина авторучки штурмбанфюрер и махнул рукой на выход. — Сейчас вам принесут в каюту поесть, подзаправься — так у вас говорят? — и скоро приступим к делу!
Тимка вышел, прикидывая, что лучше, конечно, «подзаправиться» в каюте с Шавыриным, чем, например, здесь, под наблюдением ловкого, расчетливого штурмбанфюрера.
«ПОКРОВИТЕЛИ»
Обед на двоих принес в каюту все тот же сопровождающий. Какой-то жиденький суп на первое, на второе — биточки. Опять появилась бутылка воды и полбутылки вина для Шавырина. Вода была запечатана, а вино открыто, и Тимка брезгливо подумал, что напарнику его собрали какие-нибудь ополоски с офицерского стола… Невольно отодвинулся от Шавырина. А чтобы тот не заметил его движения, занялся бутылкой с напитком.
Шавырин ел неторопливо и приставал с разговорами. А Тимка думал об Асе, о боцмане Василе — что сейчас едят и пьют они?.. Время ожиданий кончилось, и ему надо было вообще о многом подумать, чтобы потом уж только действовать…
Обстоятельства сложились так: он находится на крестоносце, имеет здесь относительную свободу передвижения, эсминец направляется к Летучим скалам, где в одном из гротов прячутся Ася и раненый дядька Василь. Где-то там же, в гроте, имеющем форму ромба, находится посылка… Тимка не знает, где искать грот, но должен использовать все эти обстоятельства.
— Значит, ты думаешь, что вы найдете эту штуку? — в который раз переспросил Шавырин.
Тимка в общих чертах рассказал ему, о чем шла речь в кают-компании, и Шавырин заметно повеселел. Вино еще больше подняло его настроение, опять он улыбался Тимке, опять играли ямочки на его щеках, и Тимка не собирался его разочаровывать.
— Конечно, найдем!
— Ну, тогда я вместе с тобой на Пасху закачусь! — радостно обещал Шавырин.
— Если я вам рассказал свои планы, так вы не смейтесь, — строго предупредил Тимка. — И мне не надо, чтобы вы со мной ехали! Сидите тут, как этот… да пьянствуете еще!
— Ладно, ладно! — дружески увещевал его Шавырин. — Я пошутил. Я и без тебя найду, куда податься. Было б на что!
— Вот и подавайтесь! — раздраженно посоветовал Тимка.
— А что ты так со мной разговариваешь? — обиделся Шавырин. — Отец тебя так учил?
— Нет, как разговаривать с пьяными, он меня не учил! — отпарировал Тимка. — Он же не знал, что я с вами познакомлюсь.
— Ну и зверюга ты! — выругался Шавырин.
— Будете оскорблять — я на вас пожалуюсь, — предупредил Тимка и, пока тот не успел ответить, схватив подаренную ему кожанку, выскочил за дверь.
Шавырин озадаченно ругнулся ему вслед.
В коридоре Тимка надел кожанку и неторопливо двинулся к носовому люку, напряженно раздумывая, как, что получится у него. Постоял возле огнетушителей, заглянул в открытый кубрик, но заходить туда не стал; обнаружил большой железный ящик с боцманским хозяйством: новенькими швабрами, запасными кранцами, ветошью, с разнокалиберными кусками и целыми бухтами пенькового троса, поднялся через матросский люк наверх.
Он хорошо понимал, почему схему, что набросал отец, ему дали посмотреть только здесь, на корабле: он лишался малейшей возможности передать ее кому-нибудь…
На верхней палубе задерживаться не стал, а сразу полез на мостик, к своим новым знакомым. Длинный встретил его приветливо, похлопал по плечу, как бы поощряя Тимкино любопытство, проговорил несколько одобрительных по тону фраз, но рассказывать о том, как он «бабахнул руса» и как тот забулькал с третьего выстрела, не стал.
А Тимка в ответ покивал ему, что должно было означать: «Все понял, все хорошо!» И молча постоял, разглядывая орудие. Память его должна была точно зафиксировать местонахождение рукоятей, предохранителя, стопоров, расстояние от снарядного ящика до замка… И когда он, проверяя себя, ненадолго закрыл глаза, в памяти сохранилась фотография орудия. Он открыл глаза, и детали этой зрительной фотографии совпали с действительными деталями. Он отошел к леерам.
Где-то впереди по курсу ждали его Летучие скалы, и он сердцем чувствовал их приближение. Потому что в море он был один, а там находились его друзья, и тоненькая ниточка близости уже протянулась между ними через море. Это было какое-то странное щемящее чувство. Нельзя сказать, больше радостное или тревожное. Тимка не знал, что принесет серим друзьям. Если от них во многом зависела судьба операции, их личные судьбы зависели теперь от Тимки…
А еще у Летучих скал была могила…
Он думал о предстоящих событиях, когда внизу появился из рубки его высокий «покровитель». Штурмбанфюрер увидел на шкафуте сопровождающего, подозвал его к себе и, что-то приказав, опять скрылся в рубке.
Сопровождающий побежал на ют, нырнул через люк вниз. Тимка решил, что его разыскивают, и отошел от лееров, чтобы стать невидимым снизу. А когда сопровождающий опять выскочил на палубу, Тимка, двигаясь вокруг мачты, проводил его вдоль борта на бак, злорадствуя в душе, что тому приходится бегать.
Черная блямба скрылась за носовым орудием, а сигнальщика на месте не оказалось, к великому Тимкиному сожалению: он бы с удовольствием посмотрел еще раз, как молча бесится этот плюгавый фашистик. Но тот, видимо, ушел к правому орудию, поболтать с артиллеристами, куда убегал от Тимки в прошлый раз.
Сопровождающий, однако, искал не его. И Тимка еще дальше отодвинулся от лееров, когда тот появился рядом с Шавыриным — еще одним Тимкиным «покровителем». Подвел его к рубке и показал на вход. Шавырин легко, почти не держась за поручни, взбежал по низенькому трапу наверх.
Тимка метнул взгляд направо, налево, подскочил и выглянул из-за мачты в сторону одного бортового орудия, потом в сторону другого. Никакой мгновенной опасности не заметил. И хотя это было рискованно с его стороны — не удержался: подбежал к выходам переговорных труб на сигнальном посту. Взял в руки для отвода глаз, если его застанут, первый попавшийся флажок, выхватил заглушку из одной переговорной трубы, из другой… А Летучие скалы уже вырастали впереди, и крестоносец готовился к развороту.
Есть! Тимка развернул набок заглушку в раструбе и отодвинулся чуть в сторону, чтобы только слышать долетавшие до него голоса. Расправил перед собой флажок…
Штурмбанфюрер.Тревожит меня во всем этом одно: куда делся боцман… Ну, а на что он может надеяться, если лжет?
Шавырин.Да рвануть — чего еще?! У него это первая мысль всегда: рвануть!
Штурмбанфюрер.Я говорю не о том… А впрочем — да, о том. Вы полагаете, он может фальшивить?
Шавырин.Выкобенивается он! Все время!
Штурмбанфюрер.Что такое «выкобенивается»?.. Ах, да… Но если он выкобенивается, то это получается у него, надо признать, здорово!
Шавырин.Нянькаетесь вы с ним!
Штурмбанфюрер.А вы что предлагаете?
Шавырин.Да ведь он голову мне скрутит, если так баловать! С ним не знаешь, как вести себя. Захочет — то, захочет — это!
Штурмбанфюрер . Уметь вести себя — это и есть искусство разведчика. Тренируйтесь. Учитесь этому.
Шавырин . Хорошо учиться с нормальными людьми. А это — псих! Самый настоящий псих! Ей-богу!
Штурмбанфюрер . Лучше — дай бог, чтобы это было так… Мальчишка чрезвычайно умен…
Шавырин . Не знаю. Ума его я не видел. Просто возомнил о себе, что он пуп земли, вот и все!
Штурмбанфюрер . Он вас просто не уважает. Дети чувствуют ограниченность…
Шавырин . Я бы не нянькался с ним, я бы — за горло…
Штурмбанфюрер . Если он лжет — чем меньше выкажете вы подозрений к нему, то тем раньше он выдаст себя. На берегу оцепим район. Но вы приглядывайте за ним. Помните, что эта посылка прежде всего — ваша судьба. А если он зачем-то выдумал все эти гроты… Фальшивит он или нет — заставим работать на нас… Вечером, как освободитесь от него, зайдите. Придумаем новую систему воздействия…
Тимка развернул заглушку в нормальное положение, сунул на место флажок, выглянул из-за рубки — никто не обратил на него внимания.
И, только подходя к орудию Макса, он испытал тяжелое волнение. Вторично за время своего пребывания на корабле он сделал глупость: этот подслушанный разговор, как и его ребяческая шутка с Максом, ничего ему не давали, а потому не следовало рисковать…
От напряжения, от запоздалой тревоги глаза его замутилисъ влагой, и он как бы ослеп на время: глядел через леера и не замечал, как эсминец разворачивается, как дает задний ход… И вдруг увидел, что они уже вошли в бухту между Летучими скалами.
Шавырин ел неторопливо и приставал с разговорами. А Тимка думал об Асе, о боцмане Василе — что сейчас едят и пьют они?.. Время ожиданий кончилось, и ему надо было вообще о многом подумать, чтобы потом уж только действовать…
Обстоятельства сложились так: он находится на крестоносце, имеет здесь относительную свободу передвижения, эсминец направляется к Летучим скалам, где в одном из гротов прячутся Ася и раненый дядька Василь. Где-то там же, в гроте, имеющем форму ромба, находится посылка… Тимка не знает, где искать грот, но должен использовать все эти обстоятельства.
— Значит, ты думаешь, что вы найдете эту штуку? — в который раз переспросил Шавырин.
Тимка в общих чертах рассказал ему, о чем шла речь в кают-компании, и Шавырин заметно повеселел. Вино еще больше подняло его настроение, опять он улыбался Тимке, опять играли ямочки на его щеках, и Тимка не собирался его разочаровывать.
— Конечно, найдем!
— Ну, тогда я вместе с тобой на Пасху закачусь! — радостно обещал Шавырин.
— Если я вам рассказал свои планы, так вы не смейтесь, — строго предупредил Тимка. — И мне не надо, чтобы вы со мной ехали! Сидите тут, как этот… да пьянствуете еще!
— Ладно, ладно! — дружески увещевал его Шавырин. — Я пошутил. Я и без тебя найду, куда податься. Было б на что!
— Вот и подавайтесь! — раздраженно посоветовал Тимка.
— А что ты так со мной разговариваешь? — обиделся Шавырин. — Отец тебя так учил?
— Нет, как разговаривать с пьяными, он меня не учил! — отпарировал Тимка. — Он же не знал, что я с вами познакомлюсь.
— Ну и зверюга ты! — выругался Шавырин.
— Будете оскорблять — я на вас пожалуюсь, — предупредил Тимка и, пока тот не успел ответить, схватив подаренную ему кожанку, выскочил за дверь.
Шавырин озадаченно ругнулся ему вслед.
Он хорошо понимал, почему схему, что набросал отец, ему дали посмотреть только здесь, на корабле: он лишался малейшей возможности передать ее кому-нибудь…
На верхней палубе задерживаться не стал, а сразу полез на мостик, к своим новым знакомым. Длинный встретил его приветливо, похлопал по плечу, как бы поощряя Тимкино любопытство, проговорил несколько одобрительных по тону фраз, но рассказывать о том, как он «бабахнул руса» и как тот забулькал с третьего выстрела, не стал.
А Тимка в ответ покивал ему, что должно было означать: «Все понял, все хорошо!» И молча постоял, разглядывая орудие. Память его должна была точно зафиксировать местонахождение рукоятей, предохранителя, стопоров, расстояние от снарядного ящика до замка… И когда он, проверяя себя, ненадолго закрыл глаза, в памяти сохранилась фотография орудия. Он открыл глаза, и детали этой зрительной фотографии совпали с действительными деталями. Он отошел к леерам.
Где-то впереди по курсу ждали его Летучие скалы, и он сердцем чувствовал их приближение. Потому что в море он был один, а там находились его друзья, и тоненькая ниточка близости уже протянулась между ними через море. Это было какое-то странное щемящее чувство. Нельзя сказать, больше радостное или тревожное. Тимка не знал, что принесет серим друзьям. Если от них во многом зависела судьба операции, их личные судьбы зависели теперь от Тимки…
А еще у Летучих скал была могила…
Он думал о предстоящих событиях, когда внизу появился из рубки его высокий «покровитель». Штурмбанфюрер увидел на шкафуте сопровождающего, подозвал его к себе и, что-то приказав, опять скрылся в рубке.
Сопровождающий побежал на ют, нырнул через люк вниз. Тимка решил, что его разыскивают, и отошел от лееров, чтобы стать невидимым снизу. А когда сопровождающий опять выскочил на палубу, Тимка, двигаясь вокруг мачты, проводил его вдоль борта на бак, злорадствуя в душе, что тому приходится бегать.
Черная блямба скрылась за носовым орудием, а сигнальщика на месте не оказалось, к великому Тимкиному сожалению: он бы с удовольствием посмотрел еще раз, как молча бесится этот плюгавый фашистик. Но тот, видимо, ушел к правому орудию, поболтать с артиллеристами, куда убегал от Тимки в прошлый раз.
Сопровождающий, однако, искал не его. И Тимка еще дальше отодвинулся от лееров, когда тот появился рядом с Шавыриным — еще одним Тимкиным «покровителем». Подвел его к рубке и показал на вход. Шавырин легко, почти не держась за поручни, взбежал по низенькому трапу наверх.
Тимка метнул взгляд направо, налево, подскочил и выглянул из-за мачты в сторону одного бортового орудия, потом в сторону другого. Никакой мгновенной опасности не заметил. И хотя это было рискованно с его стороны — не удержался: подбежал к выходам переговорных труб на сигнальном посту. Взял в руки для отвода глаз, если его застанут, первый попавшийся флажок, выхватил заглушку из одной переговорной трубы, из другой… А Летучие скалы уже вырастали впереди, и крестоносец готовился к развороту.
Есть! Тимка развернул набок заглушку в раструбе и отодвинулся чуть в сторону, чтобы только слышать долетавшие до него голоса. Расправил перед собой флажок…
Штурмбанфюрер.Тревожит меня во всем этом одно: куда делся боцман… Ну, а на что он может надеяться, если лжет?
Шавырин.Да рвануть — чего еще?! У него это первая мысль всегда: рвануть!
Штурмбанфюрер.Я говорю не о том… А впрочем — да, о том. Вы полагаете, он может фальшивить?
Шавырин.Выкобенивается он! Все время!
Штурмбанфюрер.Что такое «выкобенивается»?.. Ах, да… Но если он выкобенивается, то это получается у него, надо признать, здорово!
Шавырин.Нянькаетесь вы с ним!
Штурмбанфюрер.А вы что предлагаете?
Шавырин.Да ведь он голову мне скрутит, если так баловать! С ним не знаешь, как вести себя. Захочет — то, захочет — это!
Штурмбанфюрер . Уметь вести себя — это и есть искусство разведчика. Тренируйтесь. Учитесь этому.
Шавырин . Хорошо учиться с нормальными людьми. А это — псих! Самый настоящий псих! Ей-богу!
Штурмбанфюрер . Лучше — дай бог, чтобы это было так… Мальчишка чрезвычайно умен…
Шавырин . Не знаю. Ума его я не видел. Просто возомнил о себе, что он пуп земли, вот и все!
Штурмбанфюрер . Он вас просто не уважает. Дети чувствуют ограниченность…
Шавырин . Я бы не нянькался с ним, я бы — за горло…
Штурмбанфюрер . Если он лжет — чем меньше выкажете вы подозрений к нему, то тем раньше он выдаст себя. На берегу оцепим район. Но вы приглядывайте за ним. Помните, что эта посылка прежде всего — ваша судьба. А если он зачем-то выдумал все эти гроты… Фальшивит он или нет — заставим работать на нас… Вечером, как освободитесь от него, зайдите. Придумаем новую систему воздействия…
Тимка развернул заглушку в нормальное положение, сунул на место флажок, выглянул из-за рубки — никто не обратил на него внимания.
И, только подходя к орудию Макса, он испытал тяжелое волнение. Вторично за время своего пребывания на корабле он сделал глупость: этот подслушанный разговор, как и его ребяческая шутка с Максом, ничего ему не давали, а потому не следовало рисковать…
От напряжения, от запоздалой тревоги глаза его замутилисъ влагой, и он как бы ослеп на время: глядел через леера и не замечал, как эсминец разворачивается, как дает задний ход… И вдруг увидел, что они уже вошли в бухту между Летучими скалами.
ПЛАН СКЛАДЫВАЕТСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Впервые Тимка смотрел на Летучие скалы изнутри и так близко. В тот раз, когда заходили сюда на глиссере, впечатление было не таким сильным. Скалы тяжело нависали над самой головой, и не зря артиллеристы опять непроизвольно опустили стволы. Тимка проверил для себя: орудие Макса было развернуто точно в диаметральной плоскости корабля. Да и какой артиллерист бросит его развернутым как попало! Если теперь опустить ствол ниже, до упора, а затем развернуть на три — четыре градуса влево или вправо — все должно получиться как надо…
Гремела якорная цепь. И где-то поблизости этот грохот слушали дядя Василь, Ася…
Тимка опять глянул вверх, на скалы. В порыве неощутимого здесь, в затишье, ветра мелькнула на фоне серого неба зеленая ветвь сосны… И новая неожиданная идея осенила Тимкину голову. Будто невзначай, то задирая голову кверху, то поглядывая вниз, на палубу, он скользнул на мачту, к хозяйству сигнальщика.
Но тот оказался на месте. И встретил его таким взглядом, что, не познакомься Тимка с ним раньше, подумал бы теперь, что сигнальщик видел, как он подслушивает у переговорных труб.
Но сейчас Тимке было не до этого. Пока не дали отбой, пока весь экипаж находился на боевых постах, он метнулся по трапу вниз.
Матросы взглядывали на него удивленно, когда он пробегал мимо. Но ему было все равно, как они смотрят. Пусть злятся, думая, что он разбаловался.
На юте уже отдавали трап.
Тимке во всех отношениях было удобней попасть на среднюю палубу через носовой люк. Там, почти под люком, находился ящик с боцманским хозяйством. И когда Тимка соскочил на среднюю палубу, возле ящика никого не было. Одно мгновение — чтобы оглянуться, одно — чтобы открыть ящик, два-три мгновения — на выбор из десятка тросовых бухт одной, компактной, но чтобы в ней было не менее двадцати — двадцати пяти метров, потом еще мгновение — чтобы сунуть трос под кожанку, и одно, последнее мгновение — чтобы закрыть ящик.
Тимка огляделся. Никто не видел его во время операции. Стучали на палубе шаги, раздавались голоса команд.
Теперь скорее в каюту, пока не вернулся Шавырин.
У двери чуть не налетел на сопровождающего с блямбой. Извинился, огибая его. В каюте пока никого не было.
Изнутри она не запиралась. Тимка заметил это еще при самом первом ознакомлении со своим новым жильем. Надо было действовать, не теряя ни секунды. Вытряхнув трос на рундук, Тимка бросил на него кожанку. Завернул куртку на животе, выдернул из-под брюк тельняшку… Уложив трос на левом боку и на животе так, чтобы не очень выпирал из-под одежды, одним движением заправил тельняшку под ремень, а когда набросил кожанку, уловил шорох за дверью.
Распахнул коробку конфет и загреб их всей горстью.
Штурмбанфюрер открыл дверь без стука.
— Вот ты где, Тима!
— Я только что пришел!
— А почему запыхался?
— Хочу артиллеристов угостить! Я там познакомился с одним — Максом зовут! — Тимка показал штурмбанфюреру конфеты. — Веселый…
Штурмбанфюрер махнул рукой, опускаясь на рундук Шавырина, и закинул ногу на ногу.
— Конфеты потом, Тима… Потом угостишь. Артиллеристы — взрослые люди, обойдутся…
Тимка высыпал конфеты назад, в коробку.
— Присядь… — штурмбанфюрер указал на противоположный рундук.
Тимка сел, выжидающе глядя на него, и не спеша застегнул кожанку.
— Что, ты считаешь, может понадобиться нам? — спросил штурмбанфюрер. — Люди? Инструмент?
— Инструмент? — повторил Тимка и задумался. — Конечно! Ведь, наверно же, если что-нибудь прячут — зарывают, наверно? Лопаты и все, чем роют! Люди, конечно! Вы же не будете сами копать?
— А как долго, по-твоему, нам придется искать? — перебил его штурмбанфюрер.
Тимка замялся.
— А я… н-не знаю… Может, сразу, а может… Ведь это и вы не знаете. А гроты мы найдем быстро!.. — заверил он. — Главное, найти их все! Я даже так помню некоторые! Это тут справа сейчас от вас, на склоне! И по всему склону! Если не найдем сегодня… — Тимка засомневался: — Если не сегодня, так завтра! Это ж как повезет! А может, повезет сразу! — Он радостно улыбнулся.
И похоже, что убежденность его понравилась штурмбанфюреру. В ответ на улыбку он тоже улыбнулся и, дружески хлопнув Тимку по плечу, поднялся.
— Разыщи своего товарища… Где он? Собирайтесь и выходите на ют, к трапу. Кстати, я разрешал тебе одному ходить по кораблю, о товарище твоем уговора не было… Ты напомни ему об этом.
— Да он, наверно, где-нибудь здесь! — сказал Тимка, поднимаясь вслед за офицером. — Он выпил немножко, а так он не выходит!
Штурмбанфюрер одобрительно кивнул, приоткрыв дверь на выход.
— Нравится тебе каюта?
— Удобная! Только иллюминатор не открывается.
— Я поговорю насчет иллюминатора, — пообещал штурмбанфюрер и, еще раз кивнув на прощание, вышел.
Шавырину, когда он вернулся, Тимка дал нагоняй:
— Вы вот меня удерживали здесь, а сами ходите! Вам же не разрешали ходить! Мне сейчас из-за вас попало! Выпьете, а потом начинаете всякое! Вас еще заметят, а мне запретят! И я должен буду вот так сидеть здесь сложа руки! — Тимка показал, как сидеть.
— Ладно, ладно… — ворчал Шавырин, не зная, что ему ответить на это. — Разрешили тебе, — значит, никто не запретит…
— Никто! — повторил Тимка. — Я еще за вас вступился: здесь он, говорю! А вы, может, надумаете удрать без меня! А я вступайся!
— Ну, ладно! Спасибо, что вступился, хватит! — не выдержал и взмолился Шавырин.
— Собирайтесь, и выходим… — сбавив тон, приказал Тимка.
Но поскольку собирать ни тому, ни другому было нечего, оглядели пустую каюту и друг за другом вышли на палубу.
Летучие скалы ждали чего-то, склонясь над Тимкой, словно им очень нужно было что-то сказать или передать ему, их старому-старому другу, но они не могли наклониться ниже, чтобы шепнуть на ухо, а говорить громко было нельзя.
Гремела якорная цепь. И где-то поблизости этот грохот слушали дядя Василь, Ася…
Тимка опять глянул вверх, на скалы. В порыве неощутимого здесь, в затишье, ветра мелькнула на фоне серого неба зеленая ветвь сосны… И новая неожиданная идея осенила Тимкину голову. Будто невзначай, то задирая голову кверху, то поглядывая вниз, на палубу, он скользнул на мачту, к хозяйству сигнальщика.
Но тот оказался на месте. И встретил его таким взглядом, что, не познакомься Тимка с ним раньше, подумал бы теперь, что сигнальщик видел, как он подслушивает у переговорных труб.
Но сейчас Тимке было не до этого. Пока не дали отбой, пока весь экипаж находился на боевых постах, он метнулся по трапу вниз.
Матросы взглядывали на него удивленно, когда он пробегал мимо. Но ему было все равно, как они смотрят. Пусть злятся, думая, что он разбаловался.
На юте уже отдавали трап.
Тимке во всех отношениях было удобней попасть на среднюю палубу через носовой люк. Там, почти под люком, находился ящик с боцманским хозяйством. И когда Тимка соскочил на среднюю палубу, возле ящика никого не было. Одно мгновение — чтобы оглянуться, одно — чтобы открыть ящик, два-три мгновения — на выбор из десятка тросовых бухт одной, компактной, но чтобы в ней было не менее двадцати — двадцати пяти метров, потом еще мгновение — чтобы сунуть трос под кожанку, и одно, последнее мгновение — чтобы закрыть ящик.
Тимка огляделся. Никто не видел его во время операции. Стучали на палубе шаги, раздавались голоса команд.
Теперь скорее в каюту, пока не вернулся Шавырин.
У двери чуть не налетел на сопровождающего с блямбой. Извинился, огибая его. В каюте пока никого не было.
Изнутри она не запиралась. Тимка заметил это еще при самом первом ознакомлении со своим новым жильем. Надо было действовать, не теряя ни секунды. Вытряхнув трос на рундук, Тимка бросил на него кожанку. Завернул куртку на животе, выдернул из-под брюк тельняшку… Уложив трос на левом боку и на животе так, чтобы не очень выпирал из-под одежды, одним движением заправил тельняшку под ремень, а когда набросил кожанку, уловил шорох за дверью.
Распахнул коробку конфет и загреб их всей горстью.
Штурмбанфюрер открыл дверь без стука.
— Вот ты где, Тима!
— Я только что пришел!
— А почему запыхался?
— Хочу артиллеристов угостить! Я там познакомился с одним — Максом зовут! — Тимка показал штурмбанфюреру конфеты. — Веселый…
Штурмбанфюрер махнул рукой, опускаясь на рундук Шавырина, и закинул ногу на ногу.
— Конфеты потом, Тима… Потом угостишь. Артиллеристы — взрослые люди, обойдутся…
Тимка высыпал конфеты назад, в коробку.
— Присядь… — штурмбанфюрер указал на противоположный рундук.
Тимка сел, выжидающе глядя на него, и не спеша застегнул кожанку.
— Что, ты считаешь, может понадобиться нам? — спросил штурмбанфюрер. — Люди? Инструмент?
— Инструмент? — повторил Тимка и задумался. — Конечно! Ведь, наверно же, если что-нибудь прячут — зарывают, наверно? Лопаты и все, чем роют! Люди, конечно! Вы же не будете сами копать?
— А как долго, по-твоему, нам придется искать? — перебил его штурмбанфюрер.
Тимка замялся.
— А я… н-не знаю… Может, сразу, а может… Ведь это и вы не знаете. А гроты мы найдем быстро!.. — заверил он. — Главное, найти их все! Я даже так помню некоторые! Это тут справа сейчас от вас, на склоне! И по всему склону! Если не найдем сегодня… — Тимка засомневался: — Если не сегодня, так завтра! Это ж как повезет! А может, повезет сразу! — Он радостно улыбнулся.
И похоже, что убежденность его понравилась штурмбанфюреру. В ответ на улыбку он тоже улыбнулся и, дружески хлопнув Тимку по плечу, поднялся.
— Разыщи своего товарища… Где он? Собирайтесь и выходите на ют, к трапу. Кстати, я разрешал тебе одному ходить по кораблю, о товарище твоем уговора не было… Ты напомни ему об этом.
— Да он, наверно, где-нибудь здесь! — сказал Тимка, поднимаясь вслед за офицером. — Он выпил немножко, а так он не выходит!
Штурмбанфюрер одобрительно кивнул, приоткрыв дверь на выход.
— Нравится тебе каюта?
— Удобная! Только иллюминатор не открывается.
— Я поговорю насчет иллюминатора, — пообещал штурмбанфюрер и, еще раз кивнув на прощание, вышел.
Шавырину, когда он вернулся, Тимка дал нагоняй:
— Вы вот меня удерживали здесь, а сами ходите! Вам же не разрешали ходить! Мне сейчас из-за вас попало! Выпьете, а потом начинаете всякое! Вас еще заметят, а мне запретят! И я должен буду вот так сидеть здесь сложа руки! — Тимка показал, как сидеть.
— Ладно, ладно… — ворчал Шавырин, не зная, что ему ответить на это. — Разрешили тебе, — значит, никто не запретит…
— Никто! — повторил Тимка. — Я еще за вас вступился: здесь он, говорю! А вы, может, надумаете удрать без меня! А я вступайся!
— Ну, ладно! Спасибо, что вступился, хватит! — не выдержал и взмолился Шавырин.
— Собирайтесь, и выходим… — сбавив тон, приказал Тимка.
Но поскольку собирать ни тому, ни другому было нечего, оглядели пустую каюту и друг за другом вышли на палубу.
Летучие скалы ждали чего-то, склонясь над Тимкой, словно им очень нужно было что-то сказать или передать ему, их старому-старому другу, но они не могли наклониться ниже, чтобы шепнуть на ухо, а говорить громко было нельзя.
НА ЛЕЗВИИ НОЖА
В распоряжении Тимки было очень мало времени. Сегодня ему еще удастся поводить за нос штурмбанфюрера в оставшиеся три — четыре часа до темноты. Но завтра все обернется против него, и Тимка не заблуждался на этот счет.
По топоту ног на палубе во время его беседы со штурмбанфюрером он понял, что вокруг Летучих скал выставили охранение.
На развернутых шлюпбалках правого борта уже покачивалась над водой приготовленная к спуску шлюпка, хотя при таком ветре даже отличному пловцу не уйти морем. Но если Тимка отважится на это — в шлюпку прыгнут гребцы, и через две-три минуты его вытащат на борт, как нашкодившего кутенка… Впрочем, там, на склоне, ему предоставят, конечно, видимость свободы; ни шлюпки, ни часовых… Только это ему и нужно.
Шестеро матросов, вооруженных небольшими саперными лопаточками, уже поджидали на берегу, когда появился штурмбанфюрер. Кивнул Шавырину и Тимке в сторону трапа: «Прошу…»
Тимка сошел на землю первым и, как воспитанный мальчик, подождал штурмбанфюрера.
— Командуй, Тима… — разрешил тот.
И Тимка двинулся по тропинке в обход залива. Следом за ним пошел, мягко ступая по гравийной дорожке, штурмбанфюрер, потом — Шавырин и, цепочкой, вооруженные лопатками матросы.
Теперь каждое движение Тимки должно было стать предельно точным и рассчитанным заранее: он ступил на лезвие ножа…
Нельзя допустить, чтобы немцы приблизились к укрытию боцмана Василя и Аси, но в то же время нельзя было уходить далеко, чтобы самому переговорить с друзьями. Шагая по гребню склона, Тимка будто чувствовал на себе их непонимающие, встревоженные взгляды.
— Начнем оттуда, с середины, — развивал он свой план, оглядываясь на офицера. — Там я знаю самый большой грот. Они есть и дальше, по всему спуску, но ведь если что-то прятали, наверно, скорее где-то здесь?
Штурмбанфюрер одобрительно улыбнулся ему, предоставляя полную свободу действий. И, отойдя метров на двести пятьдесят от убежища дядьки Василя с Асей, Тимка повел всех вниз.
Район Летучих скал был мало известен по той причине, что люди избирали для отдыха, как правило, уютные песчаные пляжи, которых было в достатке на побережье, и никого не привлекал этот заросший колючим кустарником склон. Только отец в молодости открыл для себя его тайну.
— Вот, — сказал Тимка, подводя свою разношерстную команду ко входу в самый большой изо всех гротов. Он был вместительный, как хорошая комната, и входить в него можно было почти не сгибаясь. Однако замаскированный кустарником зев грота даже вблизи оставался невидимым.
Штурмбанфюрер кивнул, по достоинству оценивая удобство открывшегося перед ним убежища.
— Да, Тима. Если б я стал что-нибудь прятать — я избрал бы что-то похожее… Так? — И он глянул на деревья по гребню склона: какое из них могло служить ориентиром?
— Конечно! — подтвердил Тимка. И хорошо понял взгляд штурмбанфюрера, потому что сам давно уже лихорадочно отыскивал среди сосен ту, единственную, которую отец избрал для пеленга.
Штурмбанфюрер отдал команду матросам, те включили фонарики и начали планомерно вскапывать дно грота от самых стен, выворачивая из-под ног целые каменные плиты.
Тимка вышел наружу. Шавырин молча последовал за ним.
Игра началась. Что-то похожее на кошки-мышки. К сожалению, силы были слишком неравны, и вся добрая сотня кошек с крестоносца охотилась на одну мышь — Тимку. Он должен был уйти от них на минуту, на две, на три, чтобы приблизиться к убежищу Аси. Но до этого еще он должен был найти «Ромб», иначе победа его оборачивалась половиной победы… Только половиной! Тимка сразу взял удобный для него быстрый темп. На его стороне было умение карабкаться по склону и знание гротов, поэтому он мог не тратить время на их розыск. Но с видом ищущего рыскал между кустами, поднимаясь наискосок по склону, чем уже сокращал расстояние между собой и Асей.
— Еще есть! — Он подозвал Шавырина.
В эту нору мог влезть только один человек, ползком.
— Господин штурмбанфюрер! — окликнул Шавырин. (Не долго он усваивал это — «господин»…)
Тот быстрым шагом приблизился, одобрительно улыбнулся Тимке:
— Молодец! Очень похвально, Тима! — И что-то прокричал в сторону большого грота. Один из матросов отделился от группы.
А Тимка, опять наискосок, уже спускался к морю (еще на два десятка метров ближе к Асе), опять зарыскал между кустами, оттягивая время, чтобы вспомнить, где же находится он, этот до зарезу необходимый ему «Ромб». Отец не мог так просто дать пеленг, даже под пулями, даже в бою. Но где было то странное дерево? И Тимка в бессилии кусал губы, начиная сознавать, что «Ромба» ему не найти, что вид заросшего кустарником склона не вызвал в его памяти никаких ассоциаций, хотя он сильно надеялся на это. С находкой «Ромба» в их последний или предпоследний приезд сюда было что-то связано. А что — он забыл и даже приблизительно не мог вспомнить…
По топоту ног на палубе во время его беседы со штурмбанфюрером он понял, что вокруг Летучих скал выставили охранение.
На развернутых шлюпбалках правого борта уже покачивалась над водой приготовленная к спуску шлюпка, хотя при таком ветре даже отличному пловцу не уйти морем. Но если Тимка отважится на это — в шлюпку прыгнут гребцы, и через две-три минуты его вытащат на борт, как нашкодившего кутенка… Впрочем, там, на склоне, ему предоставят, конечно, видимость свободы; ни шлюпки, ни часовых… Только это ему и нужно.
Шестеро матросов, вооруженных небольшими саперными лопаточками, уже поджидали на берегу, когда появился штурмбанфюрер. Кивнул Шавырину и Тимке в сторону трапа: «Прошу…»
Тимка сошел на землю первым и, как воспитанный мальчик, подождал штурмбанфюрера.
— Командуй, Тима… — разрешил тот.
И Тимка двинулся по тропинке в обход залива. Следом за ним пошел, мягко ступая по гравийной дорожке, штурмбанфюрер, потом — Шавырин и, цепочкой, вооруженные лопатками матросы.
Теперь каждое движение Тимки должно было стать предельно точным и рассчитанным заранее: он ступил на лезвие ножа…
Нельзя допустить, чтобы немцы приблизились к укрытию боцмана Василя и Аси, но в то же время нельзя было уходить далеко, чтобы самому переговорить с друзьями. Шагая по гребню склона, Тимка будто чувствовал на себе их непонимающие, встревоженные взгляды.
— Начнем оттуда, с середины, — развивал он свой план, оглядываясь на офицера. — Там я знаю самый большой грот. Они есть и дальше, по всему спуску, но ведь если что-то прятали, наверно, скорее где-то здесь?
Штурмбанфюрер одобрительно улыбнулся ему, предоставляя полную свободу действий. И, отойдя метров на двести пятьдесят от убежища дядьки Василя с Асей, Тимка повел всех вниз.
Район Летучих скал был мало известен по той причине, что люди избирали для отдыха, как правило, уютные песчаные пляжи, которых было в достатке на побережье, и никого не привлекал этот заросший колючим кустарником склон. Только отец в молодости открыл для себя его тайну.
— Вот, — сказал Тимка, подводя свою разношерстную команду ко входу в самый большой изо всех гротов. Он был вместительный, как хорошая комната, и входить в него можно было почти не сгибаясь. Однако замаскированный кустарником зев грота даже вблизи оставался невидимым.
Штурмбанфюрер кивнул, по достоинству оценивая удобство открывшегося перед ним убежища.
— Да, Тима. Если б я стал что-нибудь прятать — я избрал бы что-то похожее… Так? — И он глянул на деревья по гребню склона: какое из них могло служить ориентиром?
— Конечно! — подтвердил Тимка. И хорошо понял взгляд штурмбанфюрера, потому что сам давно уже лихорадочно отыскивал среди сосен ту, единственную, которую отец избрал для пеленга.
Штурмбанфюрер отдал команду матросам, те включили фонарики и начали планомерно вскапывать дно грота от самых стен, выворачивая из-под ног целые каменные плиты.
Тимка вышел наружу. Шавырин молча последовал за ним.
Игра началась. Что-то похожее на кошки-мышки. К сожалению, силы были слишком неравны, и вся добрая сотня кошек с крестоносца охотилась на одну мышь — Тимку. Он должен был уйти от них на минуту, на две, на три, чтобы приблизиться к убежищу Аси. Но до этого еще он должен был найти «Ромб», иначе победа его оборачивалась половиной победы… Только половиной! Тимка сразу взял удобный для него быстрый темп. На его стороне было умение карабкаться по склону и знание гротов, поэтому он мог не тратить время на их розыск. Но с видом ищущего рыскал между кустами, поднимаясь наискосок по склону, чем уже сокращал расстояние между собой и Асей.
— Еще есть! — Он подозвал Шавырина.
В эту нору мог влезть только один человек, ползком.
— Господин штурмбанфюрер! — окликнул Шавырин. (Не долго он усваивал это — «господин»…)
Тот быстрым шагом приблизился, одобрительно улыбнулся Тимке:
— Молодец! Очень похвально, Тима! — И что-то прокричал в сторону большого грота. Один из матросов отделился от группы.
А Тимка, опять наискосок, уже спускался к морю (еще на два десятка метров ближе к Асе), опять зарыскал между кустами, оттягивая время, чтобы вспомнить, где же находится он, этот до зарезу необходимый ему «Ромб». Отец не мог так просто дать пеленг, даже под пулями, даже в бою. Но где было то странное дерево? И Тимка в бессилии кусал губы, начиная сознавать, что «Ромба» ему не найти, что вид заросшего кустарником склона не вызвал в его памяти никаких ассоциаций, хотя он сильно надеялся на это. С находкой «Ромба» в их последний или предпоследний приезд сюда было что-то связано. А что — он забыл и даже приблизительно не мог вспомнить…