Страница:
дипломатический разрыв.
Мы готовились подать платформу самостоятельно от имени фракции 1923
года. Нашлись, как всегда, посредники. Вносились изменения и поправки. В
нашей собственной группе (1923) решено было сделать зиновьевцам уступку. Я
голосовал в нашей группе против уступки, находя ее чрезмерной и
двусмысленной. Но я не порвал на этом вопросе ни с центром своей группы, ни
с зиновьевцами. Я предупредил, однако, моих друзей, что, пока дело будет
касаться исторического прошлого, я вопроса поднимать не буду. Но как только
он встанет как программный или политический вопрос, я, разумеется, буду
отстаивать теорию перманентной революции. Так я позже и поступил.
Вот что было на самом деле. Теперь Вы это знаете. В свое время Вы не
могли этого, разумеется, знать. Но после 1926 года много воды утекло. Прошел
опыт китайской революции. Вскрылось со всей ясностью, что единственной
антитезой теории национального социализма является теория перманентной
революции. Тот же вопрос встал применитально к Индии и получил, в частности,
проверку на теории "двухсоставных партий"208. Сейчас проблема перманентной
революции развернулась перед нами на арене Пиренейского полуострова. В
Германии теория перманентной революции, и только она, противостоит теории
"народной революции". По всем этим вопросам левая оппозиция высказалась с
полной категоричностью. Я, в частности, давно объяснил в печати ошибки
русской платформы 1926 г., поскольку эта платформа заключала в себе уступки
зиновьевцам.
Я спрашиваю Вас: что Вы хотите сегодня, осенью 1931 года, выжать из
того обстоятельства, что осенью 1926 года я счел нужным -- правильно или
неправильно -- протестовать открыто против той чисто формальной уступки,
которую мои тогдашние политические друзья считали нужным сделать
зиновьевцам? Попробуйте ответить на этот вопрос письменно!
Теперь я мог бы с полным правом поставить кое-какие вопросы
относительно Вашего прошлого. Поняли ли Вы, что, каковы бы ни были те или
другие частные ошибки или погрешности, основное ядро оппозиции 1923 года
было и остается авангардом авангарда, вело и ведет борьбу за теорию
марксизма, за стратегию Ленина, за Октябрьскую революцию; тогда как
противоположная группировка, к которой Вы принадлежали, проделывала
гибельную ревизию ленинизма, расшатывала диктатуру пролетариата и ослабляла
Коминтерн? Поняли ли Вы, что в борьбе против "троцкизма" Вы были
бессознательным орудием сил термидора? Да или нет?
Я не буду, однако, настаивать на Вашем ответе на этот вопрос, хотя он
имеет неизменно большее значение, чем все те мелкие эпизоды, на которые Вы
напрасно тратите свое и мое время.
Но если я готов оставить в стороне вопросы, касающиеся прошлого, то я
не могу допустить никакой неясности и недоговоренности относительно
принципиальных вопросов, касающихся настоящего и будущего.
Как Вы относитесь к теории перманентной революции, тов. Трэн?
Поддерживаете ли Вы сегодня ту в корне реакционную, термидорианскую по своим
социальным корням, критику, которую Вы развивали в свое время вместе со
всеми эпигонами и в полной солидарности с ними? В этом кардинальном вопросе
нет и не может быть никаких уступок. Тут нет места никаким оговоркам и
экивокам. Вопрос изложен со всей ясностью: в тезисах, статьях, книгах.
Вопрос проверен на опыте гигантских событий. Все секции левой оппозиции --
прежде всего русская секция -- стоят полностью и целиком на почве теории
перманентной революции. Ваш ясный и недвусмысленный ответ на этот вопрос
является необходимым предварительным условием для разрешения вопроса о том,
сможем ли мы работать в рамках одной и той же фракции.
Этот кардинальный программный вопрос, противопоставляющий
большевиков-ленинцев центристам и правым, заключает в себе целый ряд
вытекающих из него вопросов:
Как Вы относитесь к лозунгу демократической диктатуры рабочих и
крестьян вообще, для колониальных стран в частности, для Индии в
особенности?
Как Вы относитесь к идее рабоче-крестьянских партий?
Считаете ли Вы правильным создание Крестинтерна и политику
Антиимпериалистической Лиги?
Как Вы относитесь к лозунгу Соединенных Штатов Европы209?
Все эти вопросы, получившие на V конгрессе Коминтерна анитимарксистское
решение, сохраняют огромную важность и сейчас.
Правильный ответ на эти вопросы, как уже сказано, является, с моей
точки зрения, абсолютно необходимым для того, чтобы создать программные
предпосылки для совместной работы. Но одних программных предпосылок
недостаточно. Остаются вопросы тактики и организации.
В этой области у нас уже в переписке обнаружились очень серьезные и
острые разногласия, которых первые мои беседы с Вами, к сожалению, отнюдь не
смягчили. Чтобы не повторяться, я сошлюсь здесь на два документа: на мое
письмо Вам от 23 мая 1929 г.210 и на мою критику Вашего проекта заявления о
вступлении в Лигу, от 23 мая 1931 г.211 Прилагаю копии обоих документов.
В заключение я хотел бы высказать одно общее соображение, которое,
может быть, лучше поможет понять оценку Вашей позиции. В рядах левой
оппозции, особенно французской, довольно сильно распространена духовная
болезнь, которую я, не входя в исследование ее социальных корней, назвал бы
по имени ее наиболее законченного представителя суваринизмом. Это есть --
если брать вопрос в области политической психологии -- болезнь паралича
политической воли при гипертрофии резонерства. Комнатное умничанье, без
корней, без стержня, без ясной цели, критика ради критики, цеплянье за
мелочи, отцеживание комаров и проглатывание верблюдов -- таковы черты этого
типа, который больше всего на свете озабочен сохранением своей кружковой или
личной "самостоятельности".
Подобного рода кружок, не решающийся примкнуть к социал-демократии, но
и не способный на политику большевизма, не способный на активную политику
вообще, больше всего склонен писать примечания на полях чужих действий или
чужих книг. Ярче всего этот дух, повторяю, выражен у Суварина, который
нашел, наконец, для своей тенденции адекватное ей выражение в виде
библиографического журнала212, в котором Суварин подвергает критике всех,
вся и все, якобы от имени своей собственной "доктрины". Между тем, секрет
состоит в том, что никакой доктрины у Суварина нет и по самой его духовной
природе не может быть. От того духовное творчество Суварина, не лишенное ни
остроумия, ни находчивости, является по самому существу своему
паразитическим. В нем сочетаются перегоревшие остатки коммунизма с
недоразвернувшимися элементами меньшевизма. В этом и состоит сущность
суваринизма, поскольку здесь можно вообще говорить о сути.
Я часто говорил тов. Навиллю, что он отравлен суваринизмом и, боюсь,
неисцелимо: во всяком случае я за последний год не заметил у него никаких
признаков улучшения. Вы, тов. Трэн, считаете себя, и не без основания, во
многих вопросах противником как Суварина, так и Навилля. Но, несмотря на
несомненные индивидуальные различия, вас объединяет общая черта. У Вас тоже
нет доктрины, тов. Трэн: Вы ее растеряли. Все Ваши усилия сводятся к
оговоркам, примечаниям и экивокам.
Вы ведете упорную борьбу не за известную систему идей и методов, а за
свою "независимость", причем никак нельзя добиться изложения того, каково
содержание этой независимости. Тов. Трэн, это и есть болезнь суваринизма. От
всей души желаю Вам вылечиться от нее.
Этот в значительной мере личный вопрос имел бы гораздо меньше значения,
если бы мы с вами были членами большой здоровой пролетарской партии. Но у
нас пока дело идет о небольшой фракции, которая в условиях исключительно
трудных остаивает знамя Маркса и Ленина. Для такого рода боевой фракции
бацилла суваринизма неизмеримо опаснее, чем для большой партии. Разумеется,
преступно было бы легкомысленно рвать с отдельными группами или даже с
отдельными лицами. Но еще более преступно допускать такой состав
инициативной фракционной организации, при котором парализуется или
ослабляется ее наступательный пропагандистский дух, ее политическая
боеспособность. Вот почему могут быть такие условия, при которых приходится
сказать: мы отстаиваем известную сумму идей; Вы же отстаиваете известную
сумму примечаний к Вашим взглядам. Попробуем не мешать друг другу и будем
действовать врозь. Может быть, опыт в более чистом виде кое-чему научит тех
и других. Тогда мы встретимся с Вами на новом этапе, подведем итоги и, может
быть, лучше сговоримся, чем сегодня. Я не говорю, что это единственно
мыслимое решение и что оно наилучшее. Но я его никак не считаю исключенным.
Л. Троцкий
13 сентября 1931 г.
Кадикей
Дорогие товарищи!
Ваша национальная конференция213, очень долго откладывающаяся по
причинам внутреннего кризиса Лиги, все еще застает Лигу не вышедшей из
состояния кризиса. Конференция не может совершать чудес. Было бы наивно
ждать, что она одним ударом победит кризис и устранит внутреннюю борьбу. Но
конференция может сделать крупный шаг в этом направлении.
Что для этого нужно?
Прежде всего, решительно, раз и навсегда отделить принципиальные
политические вопросы от личных столкновений и трений. Революционная
организация, которая хочет жить, не должна позволять отравлять себя склокой.
Существует нормальный организационный путь для разрешения личных вопросов:
путь контрольной комиссии. Кто избегает этого пути, кто заменяет
организационное рассмотрение личных обвинений пусканием отравленных слухов,
тот осуждает себя. Прогрессивное течение не нуждается в таких методах. Вся
история революционного движения во всех странах свидетельствует, что к
отравлению идейной борьбы личной склокой прибегают такие группы, которые
пришли в противоречие с ходом развития своей организции и тащут ее назад
вместо того, чтобы идти с ней вперед.
Со стороны трудно подавать советы по организационным вопросам. Но,
может быть, Вы нашли бы целесообразным наряду с Испольнительной комиссией
выбрать Контрольную комиссию из нескольких спокойных и объективных товарищей
и поручить ей самыми суровыми мерами, вплоть до исключения из Лиги,
преследовать всякого, кто попытается впредь подменить политическую борьбу
личной склокой.
Отрицать принципиальный характер борьбы, которая развертывалась в Лиге,
могли бы только слепцы. Несомненно, что все члены Лиги признают известные
программные и тактические принципы, общие всем нам. Но опыт свидетельствует,
что от формального признания до правильного понимания и особенно до
правильного применения на практике остается еще большой шаг, а иногда два и
три.
То обстоятельство, что оппозиция находится вне партии, приносит большой
ущерб как партии, так и оппозиции. Это состояние раскола поддерживается
искусственно, по приказу сталинского центра в Москве. Никогда бы французская
коммунистическая партия не исключила бы левой оппозиции, если бы
руководствовалась интересами французского и мирового рабочего движения. Но
сталинская фракция в СССР не может уже держаться у власти иначе, как удушая
партию.
Страх перед левой оппозицией тем больше преследует сталинскую
бюрократию, чем больше событий подтверждают правильность нашей платформы. В
СССР Сталин расправляется с большевиками-ленинцами с помощью ГПУ. Чтобы
оппозиция не сделалась опасной через Коминтерн, сталинский аппарат
приказывает центральным комитетам всех партий исключать левую оппозицию,
травить ее, клеветать на нее. В Испании сейчас сталинцы подготовляют
объединительный коммунистический съезд, куда допускают все группы -- при
одном условии: чтобы они отреклись от русской левой оппозиции. Маурин, в
котором социал-демократ соединяется с тредюнионистом и анархистом, может
присутствовать на объединительном съезде; большевики-ленинцы -- Нин, Лакруа
и др. -- не могут. Один этот факт лучше всего характеризует беспринципную
борьбу аппарата Коминтерна против нас.
Надо признать, что разные французские оппозиционные группы своей
политикой в прошлом очень сильно помогали сталинской бюрократии изображать
левых оппозиционеров как оппортунистов, полусиндикалистов и врагов партии.
В этом, однако, основном вопросе -- отношения к партии -- "Веритэ"
долго не могла найти правильной линии, несмотря на свои большие заслуги в
других отношениях. Сектантское презрение к партии, чрезвычайное высокомерие
кружка, который привык жить голой критикой и не хочет знать, что делается
вне его, стремление к "независимости", т. е. к изолированности, -- вот те
черты, которые проскальзывали с самого начала в статьях "Веритэ" и позволяли
вокруг нее группироваться довольно разношерстным элементам, уставшим от
революционной политики и по существу нам чуждым: полусиндикалистам,
полуреформистам, политическим дилетантам и пр. и пр.
Борьба за то, чтобы превратить "Веритэ" из газеты изолированного кружка
в орудие воздействия на коммунистическую партию, была неизбежной и
необходимой борьбой. Она привела к размежеванию в рядах первоначальных
друзей "Веритэ". База левой оппозиции от этого сузилась. Это дало кое-кому
повод кричать о крушении левой оппозиции во Франции. Насколько я могу
судить, к такого рода крикам склонны больше всего те, которые с самого
начала стремились изо всех сил придать "Веритэ" неправильную физиономию и
которые несут ответственность за ослабление организации и за ее кризис. Если
бы "Веритэ" с самого начала не кокетничала с синдикалистами и с идеей второй
партии (открыто или под псевдонимом "независимой фракции"), то она не
создала бы лишних предубеждений против себя, лишних препятствий на своем
пути, не опиралась бы на мнимых друзей и не вынуждена была бы терять их.
Каждое идейное течение, каждую фракционную группу следует проверять не
только национально, но и интернационально: только тогда ее физиономия
выяснится вполне. Открывающаяся с этой точки зрения картина
интернациональных связей в высшей степени ярка: факт таков, что те элементы
французской оппозиции, которые тормозили прогрессивное развитие Лиги,
одновременно поддерживали в Германии, в Австрии и в других странах
организации и группы, по существу чуждые левой оппозиции и оказавшиеся вне
ее рядов. Этого нельзя забывать ни на одну минуту. Позволить после
проделанного опыта тащить себя назад к старым ошибкам было бы прямым
преступлением. Сохранение единства организации, разумеется, в высшей степени
желательно. Но бывают такие положения, особенно в молодых и слабых
организациях, когда две группы настолько явно тянут в разные стороны, что
совершенно парализуют жизнь организации. Что остается делать? Прежде всего
надо исчерпать все возможности честного соглашения. Но если попытки не
приводят ни к чему, то остается сказать друг другу: попробуем работать
врозь, а через полгода или позже посмотрим, кто из нас прав -- может быть,
тогда мы уже серьезно сойдемся на общем пути. Такое действие называется
расколом. Но иногда раскол является меньшим злом. Организация менее
многочисленная, но более единодушная может при правильной политике добиться
крупных успехов, тогда как организация, раздираемая внутренней борьбой,
обречена на загнивание.
Хочу ли я этим сказать, что единственным выходом для Лиги в настоящих
условиях является раскол? Нет, я бы не решился высказаться с такой
категоричностью. Но нельзя закрывать глаза на то, что раскол может оказаться
единственным выходом из положения. Многое, думается мне, может зависеть от
того, как пройдет ваша конференция. Чудес, как уже сказано, она дать не
может. Но конференция все же очень крупное событие в жизни Лиги. После нее
возврата к прошлому уже не может быть.
Либо конференция учтет проделанный опыт работы и ошибок, наметит план
работы, распределит силы, выберет дееспособный центр и примет меры к тому,
чтобы снова превратить "Веритэ" в еженедельное издание, -- тогда конференция
окажется крупным шагом вперед и опасность раскола рассеется сама собой.
Либо же конференция пройдет под знаком обессиливающей и деморализующей
внутренней борьбы, -- тогда лучше не откладывать раскола.
Я высказываю свое мнение с полной откровенностью и резкостью, так как
думаю, что революционеры не нуждаются во внутренней дипломатии, и так как
опыт учит, что затяжные кризисы не излечиваются сладкими речами.
Нужно ли прибавлять, что если бы обе основные группы Лиги: та, которую
я поддерживаю в основных вопросах, и та, против которой я боролся, достигли
добросовестного соглашения для действительной совместной работы, я был бы
счастлив и готов был бы воскликнуть: "Принкипский мир умер, да здравствует
парижский мир!"214. Каждый из нас, и я в том числе, поставил бы в этом
случае охотно крест на прошлых ошибках, недоразумениях и столкновениях, ибо
жить надо не прошлым, а будущим.
От всей души желаю Вам, чтобы Ваша конференция прошла под знаком
будущего, а не прошлого.
С коммунистическим приветом
Л. Троцкий
25 сентября 1931 г.
Беспомощность Лиги Наций217 в японско-китайском вопросе превосходит все
предвиденья наиболее непримиримых противников и критиков этого учреждения.
Противоречивый характер Лиги Наций -- я бы предпочел, с вашего разрешения,
сказать: ее вероломный характер, -- ярче всего представлен Францией. Ее
официальный делегат, министр иностранных дел г. Бриан, руководит всей
миротворческой акцией218 в то время, как вся правительственная пресса, и
прежде всего "Тан", изо всех сил поддерживает японское вторжение, как бы
дезавуируя свою официальную дипломатию. Читая изо дня в день передовые
статьи "Тан", можно подумать, что имеешь перед собою орган генерального
штаба в Токио, а не министерства иностранных дел в Париже. Ясно: различие
между действительной политикой господина Бриана и военными операциями
генерала Хонио219 должно быть не так уже велико, если официозная французская
печать может с успехом совмещать обе точки зрения. На этом примере мы еще
раз видим, что Франция для поддержания своей "версальской" гегемонии, --
гегемонии неустойчивой, ибо не отвечающей действительному экономическому
удельному весу страны, -- вынуждена искать опоры во всех элементах
европейской и мировой реакции, в поддержке везде и всюду военного насилия,
колониальных захватов и пр.
Но, разумеется, японско-китайский конфликт, вернее сказать, военное
нападение Японии на Китай, прежде чем найти опору в Париже, должно было
найти ее в Токио, а в известном смысле и в Нанкине220. Нынешняя
драматическая развязка в Маньчжурии непосредственно возникла из разгрома
китайской революции и из надвигающейся революции в Японии.
Китайская революция 1925-[19]27 годов имела национально-освободительный
характер и подняла на ноги грандиозные массы. Захватившая руководство
движением партия Гоминьдан в конце концов военными мерами подавила
революцию, не дала сложиться демократической нации, ослабила Китай,
возродила борьбу генеральских клик и тем самым разожгла хищные аппетиты,
прежде всего у Японии.
Военная интервенция Японии в Маньчжурии вовсе, однако, не является
выражением силы нынешнего японского государства. Наоборот, она продиктована
его возрастающей слабостью. Крайне поучительно провести аналогию между
маньчжурской авантюрой царизма, приведшей к войне 1904-[190]5 годов221, и
авантюрой правительства Микадо222, которая в своем развитии тоже неизбежно
ведет к войне или, вернее, к ряду войн. Царское правительство бросилось в
свое время на восток в поисках выхода из невыносимых внутренних противоречий
между развивающимся капитализмом и архаической полуфеодальной
сословно-аграрной структурой страны. Лекарство, однако, только ускорило
развитие болезни и привело к первой русской революции 1905 года.
Аграрный и сословный слой Японии до сих пор остается полуфеодальным. В
начале этого столетия противоречие между молодым японским капитализмом и его
государственным режимом еще не успело развиться. Наоборот, капитализм с
успехом использовал крепкие старые феодальные классы, учреждения и традиции
для своих военных целей. Именно это сочетание и дало Японии ее грандиозную
победу над царской Россией в 1904-[190]5 году.
Положение с того времени радикально изменилось. Капиталистическое
развитие Японии за последнюю четверть столетия глубоко подкопало старые
японские отношения и учреждения, увенчивающиеся фигурой Микадо. Правящие
классы указывают японским крестьянам обильные запасы земли в Маньчжурии. Но
крестьяне хотят предварительно разрешить аграрный вопрос у себя дома. Только
на новой демократической основе может окончательно сформироваться Япония как
современная нация. Властители судеб Японии чувствуют себя примерно так, как
чувствовала себя царская монархия в начале этого столетия. И по зловещей
иронии судьбы правящая Япония ищет выхода из своих невыносимых противоречий
на полях той самой Маньчжурии, где царская монархия получила столь тяжкую
предреволюционную рану.
Как повернется ход событий на Дальнем Востоке в ближайшие дни или
недели, предсказать нелегко: за работой здесь слишком много противоречивых
факторов, пересекающихся в разных направлениях. Подвести им конъюнктурный
баланс тем труднее, что само японское правительство, именно как
правительство предреволюционной эпохи, отличается чрезвычайной
неустойчивостью и склонностью к неожиданностям. Но как бы ни сложились
события в ближайшие недели, общий их ход можно предвидеть почти безошибочно.
Если бы даже удалось сейчас приостановить развитие японских военных операций
и тем предотвратить их непосредственное превращение в войну по широкому
фронту, это значало бы все равно не более как передышку.
Правящая Япония увязла в Маньчжурии. Лига Наций пытается ликвидировать
конфликт (поскольку она действительно стремится к этому) ценою новых уступок
Японии за счет Китая. Это значит, что даже при самом благополучном исходе
нынешних военных операций Япония увязнет в Маньчжурии еще более. Китай будет
ощущать японские "права" в Маньчжурии как острую занозу в босой ноге.
Правда, Китай обессилен хозяйничаньем военных гоминьдановских клик. Но
национальное пробуждение Китая остается фактором грандиозной исторической
важности, и этот фактор будет расти. Чтоб удерживать свои позиции, Япония
вынуждена будет неизбежно прибегать к новым и новым военным экспедициям.
Необходимость посылки новых войск будет, в свою очередь, порождать
стремление оправдать издержки путем расширения своих "прав", т. е. путем
новых захватов и насилий. Этот процесс имеет свою автоматическую логику.
Международное положение Японии будет становиться все более напряженным.
Военные расходы будут непрерывно увеличиваться, первоначальные соображения
экономической выгоды в ходе вещей подменятся соображениями военного
престижа. В стране будет расти недовольство. Маньчжурия может при этих
условиях стать для японской монархии тем, чем Марокко стало для испанской
монархии223, притом в более короткий срок.
Не может ли нынешняя завязка в Маньчжурии привести к войне между
Японией и Советским Союзом? На этот вопрос, как и на предшествующий, я могу,
разумеется, ответить только как наблюдатель, не посвященный в планы и
намерения правительств и судящий исключительно на основании объективных
признаков и логики вещей. Со стороны советского правительства можно во
всяком случае считать абсолютно исключенным желание конфликта с Японией. В
этом вопросе в высшей степени поучительно проследить совсем свежую эволюцию
французской официозной печати. В первые недели японской интервенции "Тан" не
успевал повторять: бояться надо не Японии, а СССР, который явно затевает
агрессивные действия. Телеграммы о концентрации советских войск сыпались как
из рога изобилия. Этим достигнуто было необходимое раздвоение внимания и
выигрыш времени для японских военных властей. Когда бессилие Лиги Наций
обнаружилось с достаточной убедительностью, французская официозная печать
поставила себе задачей, -- вернее, ей поставлена была задача, -- примирить
правительства великих держав с совершившимся фактом и побудить их пойти как
можно дальше навстречу Японии. С этого момента "Тан" стал заверять, что не
может быть и речи о вмешательстве СССР, дело идет о чисто местном конфликте,
о провинциальном эпизоде, все будет урегулировано как нельзя лучше, не нужно
волноваться и вмешиваться: Япония сама хорошо знает, что ей нужно в
Маньчжурии.
Французская печать для своих успокоительных заверений ищет опоры в
"слабости" СССР и Красной армии. Она при этом нередко пользуется упомянутой
выше аналогией с русско-японской войной 1904-[190]5 годов. Аналогия эта
очень поучительна, но при одном условии: если поставить плюс там, где раньше
был минус, и наоборот. Ибо, если нынешняя Япония совсем не похожа на Японию
начала столетия, то нынешний Советский Союз еще меньше похож на царскую
Россию. Разумеется, советская революция далеко не завершена. В экономическом
Мы готовились подать платформу самостоятельно от имени фракции 1923
года. Нашлись, как всегда, посредники. Вносились изменения и поправки. В
нашей собственной группе (1923) решено было сделать зиновьевцам уступку. Я
голосовал в нашей группе против уступки, находя ее чрезмерной и
двусмысленной. Но я не порвал на этом вопросе ни с центром своей группы, ни
с зиновьевцами. Я предупредил, однако, моих друзей, что, пока дело будет
касаться исторического прошлого, я вопроса поднимать не буду. Но как только
он встанет как программный или политический вопрос, я, разумеется, буду
отстаивать теорию перманентной революции. Так я позже и поступил.
Вот что было на самом деле. Теперь Вы это знаете. В свое время Вы не
могли этого, разумеется, знать. Но после 1926 года много воды утекло. Прошел
опыт китайской революции. Вскрылось со всей ясностью, что единственной
антитезой теории национального социализма является теория перманентной
революции. Тот же вопрос встал применитально к Индии и получил, в частности,
проверку на теории "двухсоставных партий"208. Сейчас проблема перманентной
революции развернулась перед нами на арене Пиренейского полуострова. В
Германии теория перманентной революции, и только она, противостоит теории
"народной революции". По всем этим вопросам левая оппозиция высказалась с
полной категоричностью. Я, в частности, давно объяснил в печати ошибки
русской платформы 1926 г., поскольку эта платформа заключала в себе уступки
зиновьевцам.
Я спрашиваю Вас: что Вы хотите сегодня, осенью 1931 года, выжать из
того обстоятельства, что осенью 1926 года я счел нужным -- правильно или
неправильно -- протестовать открыто против той чисто формальной уступки,
которую мои тогдашние политические друзья считали нужным сделать
зиновьевцам? Попробуйте ответить на этот вопрос письменно!
Теперь я мог бы с полным правом поставить кое-какие вопросы
относительно Вашего прошлого. Поняли ли Вы, что, каковы бы ни были те или
другие частные ошибки или погрешности, основное ядро оппозиции 1923 года
было и остается авангардом авангарда, вело и ведет борьбу за теорию
марксизма, за стратегию Ленина, за Октябрьскую революцию; тогда как
противоположная группировка, к которой Вы принадлежали, проделывала
гибельную ревизию ленинизма, расшатывала диктатуру пролетариата и ослабляла
Коминтерн? Поняли ли Вы, что в борьбе против "троцкизма" Вы были
бессознательным орудием сил термидора? Да или нет?
Я не буду, однако, настаивать на Вашем ответе на этот вопрос, хотя он
имеет неизменно большее значение, чем все те мелкие эпизоды, на которые Вы
напрасно тратите свое и мое время.
Но если я готов оставить в стороне вопросы, касающиеся прошлого, то я
не могу допустить никакой неясности и недоговоренности относительно
принципиальных вопросов, касающихся настоящего и будущего.
Как Вы относитесь к теории перманентной революции, тов. Трэн?
Поддерживаете ли Вы сегодня ту в корне реакционную, термидорианскую по своим
социальным корням, критику, которую Вы развивали в свое время вместе со
всеми эпигонами и в полной солидарности с ними? В этом кардинальном вопросе
нет и не может быть никаких уступок. Тут нет места никаким оговоркам и
экивокам. Вопрос изложен со всей ясностью: в тезисах, статьях, книгах.
Вопрос проверен на опыте гигантских событий. Все секции левой оппозиции --
прежде всего русская секция -- стоят полностью и целиком на почве теории
перманентной революции. Ваш ясный и недвусмысленный ответ на этот вопрос
является необходимым предварительным условием для разрешения вопроса о том,
сможем ли мы работать в рамках одной и той же фракции.
Этот кардинальный программный вопрос, противопоставляющий
большевиков-ленинцев центристам и правым, заключает в себе целый ряд
вытекающих из него вопросов:
Как Вы относитесь к лозунгу демократической диктатуры рабочих и
крестьян вообще, для колониальных стран в частности, для Индии в
особенности?
Как Вы относитесь к идее рабоче-крестьянских партий?
Считаете ли Вы правильным создание Крестинтерна и политику
Антиимпериалистической Лиги?
Как Вы относитесь к лозунгу Соединенных Штатов Европы209?
Все эти вопросы, получившие на V конгрессе Коминтерна анитимарксистское
решение, сохраняют огромную важность и сейчас.
Правильный ответ на эти вопросы, как уже сказано, является, с моей
точки зрения, абсолютно необходимым для того, чтобы создать программные
предпосылки для совместной работы. Но одних программных предпосылок
недостаточно. Остаются вопросы тактики и организации.
В этой области у нас уже в переписке обнаружились очень серьезные и
острые разногласия, которых первые мои беседы с Вами, к сожалению, отнюдь не
смягчили. Чтобы не повторяться, я сошлюсь здесь на два документа: на мое
письмо Вам от 23 мая 1929 г.210 и на мою критику Вашего проекта заявления о
вступлении в Лигу, от 23 мая 1931 г.211 Прилагаю копии обоих документов.
В заключение я хотел бы высказать одно общее соображение, которое,
может быть, лучше поможет понять оценку Вашей позиции. В рядах левой
оппозции, особенно французской, довольно сильно распространена духовная
болезнь, которую я, не входя в исследование ее социальных корней, назвал бы
по имени ее наиболее законченного представителя суваринизмом. Это есть --
если брать вопрос в области политической психологии -- болезнь паралича
политической воли при гипертрофии резонерства. Комнатное умничанье, без
корней, без стержня, без ясной цели, критика ради критики, цеплянье за
мелочи, отцеживание комаров и проглатывание верблюдов -- таковы черты этого
типа, который больше всего на свете озабочен сохранением своей кружковой или
личной "самостоятельности".
Подобного рода кружок, не решающийся примкнуть к социал-демократии, но
и не способный на политику большевизма, не способный на активную политику
вообще, больше всего склонен писать примечания на полях чужих действий или
чужих книг. Ярче всего этот дух, повторяю, выражен у Суварина, который
нашел, наконец, для своей тенденции адекватное ей выражение в виде
библиографического журнала212, в котором Суварин подвергает критике всех,
вся и все, якобы от имени своей собственной "доктрины". Между тем, секрет
состоит в том, что никакой доктрины у Суварина нет и по самой его духовной
природе не может быть. От того духовное творчество Суварина, не лишенное ни
остроумия, ни находчивости, является по самому существу своему
паразитическим. В нем сочетаются перегоревшие остатки коммунизма с
недоразвернувшимися элементами меньшевизма. В этом и состоит сущность
суваринизма, поскольку здесь можно вообще говорить о сути.
Я часто говорил тов. Навиллю, что он отравлен суваринизмом и, боюсь,
неисцелимо: во всяком случае я за последний год не заметил у него никаких
признаков улучшения. Вы, тов. Трэн, считаете себя, и не без основания, во
многих вопросах противником как Суварина, так и Навилля. Но, несмотря на
несомненные индивидуальные различия, вас объединяет общая черта. У Вас тоже
нет доктрины, тов. Трэн: Вы ее растеряли. Все Ваши усилия сводятся к
оговоркам, примечаниям и экивокам.
Вы ведете упорную борьбу не за известную систему идей и методов, а за
свою "независимость", причем никак нельзя добиться изложения того, каково
содержание этой независимости. Тов. Трэн, это и есть болезнь суваринизма. От
всей души желаю Вам вылечиться от нее.
Этот в значительной мере личный вопрос имел бы гораздо меньше значения,
если бы мы с вами были членами большой здоровой пролетарской партии. Но у
нас пока дело идет о небольшой фракции, которая в условиях исключительно
трудных остаивает знамя Маркса и Ленина. Для такого рода боевой фракции
бацилла суваринизма неизмеримо опаснее, чем для большой партии. Разумеется,
преступно было бы легкомысленно рвать с отдельными группами или даже с
отдельными лицами. Но еще более преступно допускать такой состав
инициативной фракционной организации, при котором парализуется или
ослабляется ее наступательный пропагандистский дух, ее политическая
боеспособность. Вот почему могут быть такие условия, при которых приходится
сказать: мы отстаиваем известную сумму идей; Вы же отстаиваете известную
сумму примечаний к Вашим взглядам. Попробуем не мешать друг другу и будем
действовать врозь. Может быть, опыт в более чистом виде кое-чему научит тех
и других. Тогда мы встретимся с Вами на новом этапе, подведем итоги и, может
быть, лучше сговоримся, чем сегодня. Я не говорю, что это единственно
мыслимое решение и что оно наилучшее. Но я его никак не считаю исключенным.
Л. Троцкий
13 сентября 1931 г.
Кадикей
Дорогие товарищи!
Ваша национальная конференция213, очень долго откладывающаяся по
причинам внутреннего кризиса Лиги, все еще застает Лигу не вышедшей из
состояния кризиса. Конференция не может совершать чудес. Было бы наивно
ждать, что она одним ударом победит кризис и устранит внутреннюю борьбу. Но
конференция может сделать крупный шаг в этом направлении.
Что для этого нужно?
Прежде всего, решительно, раз и навсегда отделить принципиальные
политические вопросы от личных столкновений и трений. Революционная
организация, которая хочет жить, не должна позволять отравлять себя склокой.
Существует нормальный организационный путь для разрешения личных вопросов:
путь контрольной комиссии. Кто избегает этого пути, кто заменяет
организационное рассмотрение личных обвинений пусканием отравленных слухов,
тот осуждает себя. Прогрессивное течение не нуждается в таких методах. Вся
история революционного движения во всех странах свидетельствует, что к
отравлению идейной борьбы личной склокой прибегают такие группы, которые
пришли в противоречие с ходом развития своей организции и тащут ее назад
вместо того, чтобы идти с ней вперед.
Со стороны трудно подавать советы по организационным вопросам. Но,
может быть, Вы нашли бы целесообразным наряду с Испольнительной комиссией
выбрать Контрольную комиссию из нескольких спокойных и объективных товарищей
и поручить ей самыми суровыми мерами, вплоть до исключения из Лиги,
преследовать всякого, кто попытается впредь подменить политическую борьбу
личной склокой.
Отрицать принципиальный характер борьбы, которая развертывалась в Лиге,
могли бы только слепцы. Несомненно, что все члены Лиги признают известные
программные и тактические принципы, общие всем нам. Но опыт свидетельствует,
что от формального признания до правильного понимания и особенно до
правильного применения на практике остается еще большой шаг, а иногда два и
три.
То обстоятельство, что оппозиция находится вне партии, приносит большой
ущерб как партии, так и оппозиции. Это состояние раскола поддерживается
искусственно, по приказу сталинского центра в Москве. Никогда бы французская
коммунистическая партия не исключила бы левой оппозиции, если бы
руководствовалась интересами французского и мирового рабочего движения. Но
сталинская фракция в СССР не может уже держаться у власти иначе, как удушая
партию.
Страх перед левой оппозицией тем больше преследует сталинскую
бюрократию, чем больше событий подтверждают правильность нашей платформы. В
СССР Сталин расправляется с большевиками-ленинцами с помощью ГПУ. Чтобы
оппозиция не сделалась опасной через Коминтерн, сталинский аппарат
приказывает центральным комитетам всех партий исключать левую оппозицию,
травить ее, клеветать на нее. В Испании сейчас сталинцы подготовляют
объединительный коммунистический съезд, куда допускают все группы -- при
одном условии: чтобы они отреклись от русской левой оппозиции. Маурин, в
котором социал-демократ соединяется с тредюнионистом и анархистом, может
присутствовать на объединительном съезде; большевики-ленинцы -- Нин, Лакруа
и др. -- не могут. Один этот факт лучше всего характеризует беспринципную
борьбу аппарата Коминтерна против нас.
Надо признать, что разные французские оппозиционные группы своей
политикой в прошлом очень сильно помогали сталинской бюрократии изображать
левых оппозиционеров как оппортунистов, полусиндикалистов и врагов партии.
В этом, однако, основном вопросе -- отношения к партии -- "Веритэ"
долго не могла найти правильной линии, несмотря на свои большие заслуги в
других отношениях. Сектантское презрение к партии, чрезвычайное высокомерие
кружка, который привык жить голой критикой и не хочет знать, что делается
вне его, стремление к "независимости", т. е. к изолированности, -- вот те
черты, которые проскальзывали с самого начала в статьях "Веритэ" и позволяли
вокруг нее группироваться довольно разношерстным элементам, уставшим от
революционной политики и по существу нам чуждым: полусиндикалистам,
полуреформистам, политическим дилетантам и пр. и пр.
Борьба за то, чтобы превратить "Веритэ" из газеты изолированного кружка
в орудие воздействия на коммунистическую партию, была неизбежной и
необходимой борьбой. Она привела к размежеванию в рядах первоначальных
друзей "Веритэ". База левой оппозиции от этого сузилась. Это дало кое-кому
повод кричать о крушении левой оппозиции во Франции. Насколько я могу
судить, к такого рода крикам склонны больше всего те, которые с самого
начала стремились изо всех сил придать "Веритэ" неправильную физиономию и
которые несут ответственность за ослабление организации и за ее кризис. Если
бы "Веритэ" с самого начала не кокетничала с синдикалистами и с идеей второй
партии (открыто или под псевдонимом "независимой фракции"), то она не
создала бы лишних предубеждений против себя, лишних препятствий на своем
пути, не опиралась бы на мнимых друзей и не вынуждена была бы терять их.
Каждое идейное течение, каждую фракционную группу следует проверять не
только национально, но и интернационально: только тогда ее физиономия
выяснится вполне. Открывающаяся с этой точки зрения картина
интернациональных связей в высшей степени ярка: факт таков, что те элементы
французской оппозиции, которые тормозили прогрессивное развитие Лиги,
одновременно поддерживали в Германии, в Австрии и в других странах
организации и группы, по существу чуждые левой оппозиции и оказавшиеся вне
ее рядов. Этого нельзя забывать ни на одну минуту. Позволить после
проделанного опыта тащить себя назад к старым ошибкам было бы прямым
преступлением. Сохранение единства организации, разумеется, в высшей степени
желательно. Но бывают такие положения, особенно в молодых и слабых
организациях, когда две группы настолько явно тянут в разные стороны, что
совершенно парализуют жизнь организации. Что остается делать? Прежде всего
надо исчерпать все возможности честного соглашения. Но если попытки не
приводят ни к чему, то остается сказать друг другу: попробуем работать
врозь, а через полгода или позже посмотрим, кто из нас прав -- может быть,
тогда мы уже серьезно сойдемся на общем пути. Такое действие называется
расколом. Но иногда раскол является меньшим злом. Организация менее
многочисленная, но более единодушная может при правильной политике добиться
крупных успехов, тогда как организация, раздираемая внутренней борьбой,
обречена на загнивание.
Хочу ли я этим сказать, что единственным выходом для Лиги в настоящих
условиях является раскол? Нет, я бы не решился высказаться с такой
категоричностью. Но нельзя закрывать глаза на то, что раскол может оказаться
единственным выходом из положения. Многое, думается мне, может зависеть от
того, как пройдет ваша конференция. Чудес, как уже сказано, она дать не
может. Но конференция все же очень крупное событие в жизни Лиги. После нее
возврата к прошлому уже не может быть.
Либо конференция учтет проделанный опыт работы и ошибок, наметит план
работы, распределит силы, выберет дееспособный центр и примет меры к тому,
чтобы снова превратить "Веритэ" в еженедельное издание, -- тогда конференция
окажется крупным шагом вперед и опасность раскола рассеется сама собой.
Либо же конференция пройдет под знаком обессиливающей и деморализующей
внутренней борьбы, -- тогда лучше не откладывать раскола.
Я высказываю свое мнение с полной откровенностью и резкостью, так как
думаю, что революционеры не нуждаются во внутренней дипломатии, и так как
опыт учит, что затяжные кризисы не излечиваются сладкими речами.
Нужно ли прибавлять, что если бы обе основные группы Лиги: та, которую
я поддерживаю в основных вопросах, и та, против которой я боролся, достигли
добросовестного соглашения для действительной совместной работы, я был бы
счастлив и готов был бы воскликнуть: "Принкипский мир умер, да здравствует
парижский мир!"214. Каждый из нас, и я в том числе, поставил бы в этом
случае охотно крест на прошлых ошибках, недоразумениях и столкновениях, ибо
жить надо не прошлым, а будущим.
От всей души желаю Вам, чтобы Ваша конференция прошла под знаком
будущего, а не прошлого.
С коммунистическим приветом
Л. Троцкий
25 сентября 1931 г.
Беспомощность Лиги Наций217 в японско-китайском вопросе превосходит все
предвиденья наиболее непримиримых противников и критиков этого учреждения.
Противоречивый характер Лиги Наций -- я бы предпочел, с вашего разрешения,
сказать: ее вероломный характер, -- ярче всего представлен Францией. Ее
официальный делегат, министр иностранных дел г. Бриан, руководит всей
миротворческой акцией218 в то время, как вся правительственная пресса, и
прежде всего "Тан", изо всех сил поддерживает японское вторжение, как бы
дезавуируя свою официальную дипломатию. Читая изо дня в день передовые
статьи "Тан", можно подумать, что имеешь перед собою орган генерального
штаба в Токио, а не министерства иностранных дел в Париже. Ясно: различие
между действительной политикой господина Бриана и военными операциями
генерала Хонио219 должно быть не так уже велико, если официозная французская
печать может с успехом совмещать обе точки зрения. На этом примере мы еще
раз видим, что Франция для поддержания своей "версальской" гегемонии, --
гегемонии неустойчивой, ибо не отвечающей действительному экономическому
удельному весу страны, -- вынуждена искать опоры во всех элементах
европейской и мировой реакции, в поддержке везде и всюду военного насилия,
колониальных захватов и пр.
Но, разумеется, японско-китайский конфликт, вернее сказать, военное
нападение Японии на Китай, прежде чем найти опору в Париже, должно было
найти ее в Токио, а в известном смысле и в Нанкине220. Нынешняя
драматическая развязка в Маньчжурии непосредственно возникла из разгрома
китайской революции и из надвигающейся революции в Японии.
Китайская революция 1925-[19]27 годов имела национально-освободительный
характер и подняла на ноги грандиозные массы. Захватившая руководство
движением партия Гоминьдан в конце концов военными мерами подавила
революцию, не дала сложиться демократической нации, ослабила Китай,
возродила борьбу генеральских клик и тем самым разожгла хищные аппетиты,
прежде всего у Японии.
Военная интервенция Японии в Маньчжурии вовсе, однако, не является
выражением силы нынешнего японского государства. Наоборот, она продиктована
его возрастающей слабостью. Крайне поучительно провести аналогию между
маньчжурской авантюрой царизма, приведшей к войне 1904-[190]5 годов221, и
авантюрой правительства Микадо222, которая в своем развитии тоже неизбежно
ведет к войне или, вернее, к ряду войн. Царское правительство бросилось в
свое время на восток в поисках выхода из невыносимых внутренних противоречий
между развивающимся капитализмом и архаической полуфеодальной
сословно-аграрной структурой страны. Лекарство, однако, только ускорило
развитие болезни и привело к первой русской революции 1905 года.
Аграрный и сословный слой Японии до сих пор остается полуфеодальным. В
начале этого столетия противоречие между молодым японским капитализмом и его
государственным режимом еще не успело развиться. Наоборот, капитализм с
успехом использовал крепкие старые феодальные классы, учреждения и традиции
для своих военных целей. Именно это сочетание и дало Японии ее грандиозную
победу над царской Россией в 1904-[190]5 году.
Положение с того времени радикально изменилось. Капиталистическое
развитие Японии за последнюю четверть столетия глубоко подкопало старые
японские отношения и учреждения, увенчивающиеся фигурой Микадо. Правящие
классы указывают японским крестьянам обильные запасы земли в Маньчжурии. Но
крестьяне хотят предварительно разрешить аграрный вопрос у себя дома. Только
на новой демократической основе может окончательно сформироваться Япония как
современная нация. Властители судеб Японии чувствуют себя примерно так, как
чувствовала себя царская монархия в начале этого столетия. И по зловещей
иронии судьбы правящая Япония ищет выхода из своих невыносимых противоречий
на полях той самой Маньчжурии, где царская монархия получила столь тяжкую
предреволюционную рану.
Как повернется ход событий на Дальнем Востоке в ближайшие дни или
недели, предсказать нелегко: за работой здесь слишком много противоречивых
факторов, пересекающихся в разных направлениях. Подвести им конъюнктурный
баланс тем труднее, что само японское правительство, именно как
правительство предреволюционной эпохи, отличается чрезвычайной
неустойчивостью и склонностью к неожиданностям. Но как бы ни сложились
события в ближайшие недели, общий их ход можно предвидеть почти безошибочно.
Если бы даже удалось сейчас приостановить развитие японских военных операций
и тем предотвратить их непосредственное превращение в войну по широкому
фронту, это значало бы все равно не более как передышку.
Правящая Япония увязла в Маньчжурии. Лига Наций пытается ликвидировать
конфликт (поскольку она действительно стремится к этому) ценою новых уступок
Японии за счет Китая. Это значит, что даже при самом благополучном исходе
нынешних военных операций Япония увязнет в Маньчжурии еще более. Китай будет
ощущать японские "права" в Маньчжурии как острую занозу в босой ноге.
Правда, Китай обессилен хозяйничаньем военных гоминьдановских клик. Но
национальное пробуждение Китая остается фактором грандиозной исторической
важности, и этот фактор будет расти. Чтоб удерживать свои позиции, Япония
вынуждена будет неизбежно прибегать к новым и новым военным экспедициям.
Необходимость посылки новых войск будет, в свою очередь, порождать
стремление оправдать издержки путем расширения своих "прав", т. е. путем
новых захватов и насилий. Этот процесс имеет свою автоматическую логику.
Международное положение Японии будет становиться все более напряженным.
Военные расходы будут непрерывно увеличиваться, первоначальные соображения
экономической выгоды в ходе вещей подменятся соображениями военного
престижа. В стране будет расти недовольство. Маньчжурия может при этих
условиях стать для японской монархии тем, чем Марокко стало для испанской
монархии223, притом в более короткий срок.
Не может ли нынешняя завязка в Маньчжурии привести к войне между
Японией и Советским Союзом? На этот вопрос, как и на предшествующий, я могу,
разумеется, ответить только как наблюдатель, не посвященный в планы и
намерения правительств и судящий исключительно на основании объективных
признаков и логики вещей. Со стороны советского правительства можно во
всяком случае считать абсолютно исключенным желание конфликта с Японией. В
этом вопросе в высшей степени поучительно проследить совсем свежую эволюцию
французской официозной печати. В первые недели японской интервенции "Тан" не
успевал повторять: бояться надо не Японии, а СССР, который явно затевает
агрессивные действия. Телеграммы о концентрации советских войск сыпались как
из рога изобилия. Этим достигнуто было необходимое раздвоение внимания и
выигрыш времени для японских военных властей. Когда бессилие Лиги Наций
обнаружилось с достаточной убедительностью, французская официозная печать
поставила себе задачей, -- вернее, ей поставлена была задача, -- примирить
правительства великих держав с совершившимся фактом и побудить их пойти как
можно дальше навстречу Японии. С этого момента "Тан" стал заверять, что не
может быть и речи о вмешательстве СССР, дело идет о чисто местном конфликте,
о провинциальном эпизоде, все будет урегулировано как нельзя лучше, не нужно
волноваться и вмешиваться: Япония сама хорошо знает, что ей нужно в
Маньчжурии.
Французская печать для своих успокоительных заверений ищет опоры в
"слабости" СССР и Красной армии. Она при этом нередко пользуется упомянутой
выше аналогией с русско-японской войной 1904-[190]5 годов. Аналогия эта
очень поучительна, но при одном условии: если поставить плюс там, где раньше
был минус, и наоборот. Ибо, если нынешняя Япония совсем не похожа на Японию
начала столетия, то нынешний Советский Союз еще меньше похож на царскую
Россию. Разумеется, советская революция далеко не завершена. В экономическом