Страница:
секретарей в провинции, хозяйственных, военных и дипломатических органов,
все это, за немногими изъятиями, люди новой формации. Большинство их не
принимало никакого участия в Октябрьской революции. Очень значительная часть
была в лагере ее прямых врагов. Правда, небольшое меньшинство нового
правящего слоя входило в партию большевиков до октября; но все это
революционные фигуры второго и третьего плана. Такая комбинация исторически
в высшей степени закономерна. Новому бюрократическому слою необходимо
"авторитетное" прикрытие. Его создают те из старых большевиков, которые в
период бури и натиска оказались оттерты к стороне, чувствовали себя не
вполне в своей тарелке, находились в глухой полуоппозиции к действительным
руководителям переворота и смогли использовать свой авторитет "старых
большевиков" только на втором этапе революции.
Никогда еще в истории не бывало, чтобы слой, совершивший революцию,
руководивший ею и защищавший ее в труднейших условиях, оказался неожиданно,
когда дело его рук окрепло, "контрреволюционным" слоем и чтобы через
несколько лет после переворота пришел бы на смену новый, подлинно
революционный слой. Зато в истории всех великих революций наблюдался прямо
противоположный факт: когда победа упрочивалась и выдвигался новый правящий
слой с собственными интересами и претензиями и когда этот более умеренный
слой, отражающий потребность в "порядке", оттирал революционеров первого
призыва, он всегда обвинял своих предшественников в недостатке
революционности: самая умеренная консервативная бюрократия, вышедшая из
революции, не может иначе оправдывать свои права на власть, как объявляя
своих противников умеренными, половинчатыми или даже контрреволюционерами.
Методы Сталина не представляют решительно ничего нового. Не нужно, однако,
думать, что Сталин занимается сознательным плагиатом: для этого сам он
слишком плохо знает историю. Он просто повинуется логике собственного
положения.
Хозяйственные разногласия
Чтобы понять смысл нынешних политических затруднений Сталина, надо
вкратце напомнить сущность разногласий, лежащих в основе борьбы между
сталинской фракцией и нами. Оппозиция доказывала, что бюрократия
недооценивает возможности индустриализации и коллективизации; что
хозяйственная работа ведется эмпирически, со дня на день; что необходимо
взять более широкие масштабы и более высокие темпы. Оппозиция требовала
перехода от годовых планов к пятилетнему и утверждала, что ежегодный прирост
промышленной продукции в 20% не заключает в себе при централизованном
руководстве ничего неосуществимого. Сталинская бюрократия обвиняла оппозицию
в сверхиндустриализме и в утопизме. Преклонение перед индивидуальным
крестьянским хозяйством; подготовка отказа от национализации земли; защита
черепашьих темпов в промышленности и издевательство над плановым началом --
такова была платформа сталинской фракции в течение 1923-1928 годов. Все без
исключения члены нынешнего Политбюро на требования ускорить темпы
индустриализации отвечали стереотипным вопросом: где взять средства? Первый
проект пятилетного плана, к выработке которого государственные органы
приступили в 1927 году под давлением преследуемых "троцкистов", был построен
по методу потухающей кривой: прирост продукции намечался снижающимся от 9%
до 4%. Этот проект оппозиция подвергла уничтожающей критике. Второй вариант
пятилетнего плана, официально одобренный XVI конференцией партии274,
осудивший индустриальный романтизм оппозиции, намечал средний рост в 9%.
Насколько далеко сам Сталин отстоял от масштабов нынешней пятилетки за
год до ее утверждения, видно хотя бы из того, что еще в апреле 1927 года,
возражая Троцкому, председателю комиссии по Днепрострою275, Сталин заявил на
заседании Центрального комитета: "Нам создавать Днепрострой (мощная
гидростанция на Днепре) это то же, что мужику вместо коровы покупать
грамофон". В стенографическом протоколе Центрального комитета слова эти
запечатлены, как самое аутентичное выражение подлинных взглядов Сталина.
Позднейшие попытки объяснить борьбу против индустриализации ссылками на
"преждевременность" предложенний оппозиции лишены смысла, так как дело шло
не о частной задаче момента, а об общих перспективах хозяйства и о программе
пятилетки. Процесс инженеров-заговорщиков276, гласно поставленный год тому
назад, показал, что фактическое руководство находилось в руках непримиримых
противников социалистического хозяйства. Защищая выработанные ими планы
"черепашьего темпа", Сталин вел борьбу с оппозицией при помощи репрессий.
С свойственым ей близоруким эмпиризмом сталинская бюрократия под
влиянием успехов начала с 1928 года некритически повышать темпы
индустриализации и коллективизации. Тут роли переменились. Левая оппозиция
выступила с предупреждением: при слишком быстром разгоне, не проверенном
предшествующим опытом, могут возникнуть диспропорции между городом и
деревней, между разными частями промышленности и породить опасные кризисы.
Наконец, -- и это был главный аргумент оппозиции, -- слишком быстрое
вложение новых капиталов в промышленность чрезвычайно урезывает долю
текущего потребления и не обеспечивает необходимого подъема жизненного
уровня народа. Отрезанный от всего мира в своей ссылке в Барнауле,
Х.Г.Раковский бил тревогу: необходимо, хотя бы ценою известного снижения
темпов, повысить материальное положение рабочих масс. И здесь сталинская
бюрократия оказалась в конце концов вынуждена внять голосу оппозиции. Совсем
недавно из состава ВСНХ выделен комиссариат обрабатывающей
промышленности277. Его задачей является обслуживание текущих потребностей
населения. На данной стадии реформа имеет еще чисто бюрократический
характер. Но цель ее ясна: создать в правительственном механизме некоторые
гарантии того, что повседневные потребности масс не будут слишком
приноситься в жертву интересам тяжелой промышленности. И здесь, таким
образом, сталинская фракция, лишенная перспективы и творчества, вынуждена
сегодня благословить то, что вчера проклинала.
"Острые блюда"
В начале 1928 года произведен был массовый разгром левой оппозиции
(исключения, аресты, ссылки). В течение 1928 года выработана была новая
пятилетка, во всех существенных вопросах следовавшая платформе левой
оппозиции. Поворот бюрократии был так резок, что она пришла в полное
противоречие со всем тем, что защищала в течение первых четырех лет после
смерти Ленина. Обвинения в сверхиндустриализаторстве потеряли всякий смысл,
а тем более -- репрессии против левой оппозиции.
Но тут на первое место выступили интересы самосохранения нового
правящего слоя. Если оппозиция оказалась права в своих оценках и
предположениях, тем хуже для оппозиции. Если вчерашние доводы против нее
оказались негодными, нужны новые. Чтобы оправдать репрессии, нужны доводы
исключительной остроты. Но именно в этой области Сталин особенно силен. Еще
в 1921 году, когда Сталина выбирали впервые генеральным секретарем
партии278, Ленин предостерегающе говорил в узком кругу: "Этот повар будет
готовить только острые блюда". Настаивая в своем предсмертном письме партии,
которое обычно именуется "Завещанием", на снятии Сталина с поста
генерального секретаря, Ленин указывал на грубость его приемов, его
нелояльность и склонность злоупотреблять властью279. Все эти личные черты
Сталина, получившие в дальнейшем чрезвычайное развитие, проявились особенно
ярко в борьбе против оппозиции.
Но надо было выдвинуть фантастические обвинения. Нужно было, чтобы им
поверили или, по крайней мере, чтобы против них не смели возражать. В борьбе
за самосохранение сталинская бюрократия оказывалась вынуждена начать с
подавления всякой критики. По этой линии открылась наиболее страстная борьба
оппозиции -- за демократический режим в партии, профессиональных союзах и
Советах: дело шло о защите одной из основных традиций большевизма.
В самые тяжкие годы прошлого -- в период подпольной борьбы при царизме,
в 1917 году, когда страна прошла через две революции, в течение следующих
трех лет, когда на фронте в 8.000 километров стояло два десятка армий,
большевистская партия жила кипучей внутренней жизнью: все вопросы свободно
обсуждались сверху донизу, идейная борьба принимала нередко чрезвычайную
остроту, свобода суждений внутри партии была безусловна280. На ликвидацию
стеснявшей его партийной демократии сталинский аппарат направил главные свои
усилия. Из партии исключены были десятки тысяч так называемых "троцкистов".
Свыше десяти тысяч подверглись разным видам уголовной репрессии, несколько
человек были расстреляны. Не один десяток тысяч боевых революционеров
первого призыва удержался в партии только тем, что свернулся и замкнулся.
Так в течение последних лет совершенно изменился не только состав
руководящего слоя, но и внутренний режим большевистской партии.
Если Ленину, не говоря уже о его ближайших соратниках, приходилось
десятки и сотни раз попадать под самые свирепые удары внутрипартийной
критики, то в настоящее время каждый коммунист, усомнившийся в абсолютной
правоте Сталина в любом вопросе, более того, не выразивший своего убеждения
в его прирожденной непогрешимости, исключается из партии со всеми
дальнейшими вытекающими отсюда последствиями. Разгром оппозиции стал вместе
с тем разгромом партии Ленина.
Успеху этого разгрома содействовали хотя и преходящие, но глубокие
причины. Годы революционных потрясений и гражданской войны вызвали в массах
острую потребность покоя. Придавленные нуждой и голодом рабочие хотели
возрождения хозяйственной жизни какой угодно ценой. При наличии значительной
безработицы удаление рабочего с завода за оппозиционные взгляды было
страшным орудием в руках сталинской фракции. Политические интересы пали,
рабочие готовы были предоставить бюрократии самые широкие полномочия, только
бы она наладила порядок, дала возможность оживить заводы и доставить из
деревни продовольствие и сырье. В этой реакции усталости, совершенно
неизбежной после каждого великого революционного напряжения, надо видеть
главную причину упрочения бюрократического режима и рост личной власти
Сталина, в котором новая бюрократия нашла свою персонификацию.
"Троцкистская контрабанда"
Когда окончательно замолчали живые люди, то оказалось, что в
библиотеках, в клубах, в советской книготорговле, на книжных полках
студентов и рабочих стоят старые книги, которые продолжают говорить тем
самым языком, каким они говорили в то время, когда имена Ленина и Троцкого
назывались нераздельно. В эту баррикаду враждебных книг сталинская
бюрократия уперлась сейчас.
После 9 лет непрерывной борьбы с оппозицией, руководители внезапно
обнаружили, что основные научные труды и учебники -- по вопросам экономики,
социологии, истории, прежде всего -- истории партии, Октябрьской революции и
Коммунистического Интернационала -- сплошь заполнены "троцкистской
контрабандой" и что важнейшие кафедры общественных наук во многих учебных
заведениях заняты "троцкистами" или полутроцкистами. Хуже того: в
покровительстве троцкизму оказались повинны те, которые до сих пор слыли
главными его преследователями.
Чтобы показать, как далеко зашло дело, достаточно привести пример,
касающийся истории большевизма. Сейчас же после смерти Ленина пущена была в
оборот спешно написанная Зиновьевым история партии281, единственным
назначением которой было изобразить все прошлое, как борьбу двух начал:
добра и зла в лице Ленина и Троцкого. Но так как эта история отводила самому
Зиновьеву место в лагере добра и, что еще ужаснее, ничего не говорила о
провиденциальной роли Сталина, то уже в 1926 году, с момента открытого
конфликта между Зиновьевым и Сталиным, история Зиновьева была включена в
индекс282.
Подлинную историю партии было поручено писать Ярославскому283. В
порядке партийной иерархии Ярославский, член Президиума Центральной
контрольной комиссии, руководил всей борьбой против левой оппозиции. Все
обвинительные акты, ведшие к исключениям и арестам, как и большинство
статей, освещавших репрессии против "троцкистов" в советской печати,
принадлежали перу Ярославского. Он же перепечатал в "Правде" упомянутую выше
поддельную статью польской газеты. Правда, научно-литературный ценз
Ярославского был не вполне достаточен. Но он возмещался его полной
готовностью переделать всю историю, включая и историю древнего Египта,
применительно к потребностям руководимого Сталиным бюрократического слоя.
Более надежного историографа сталинская бюрократия не могла, следовательно,
и желать.
Тем не менее результат получился совершенно неожиданный. В ноябре
прошлого года Сталин увидел себя вынужденным обрушиться суровой статьей на
4-й том истории Ярославского284, тоже заполненный, как оказалось,
"троцкистской контрабандой". Если бы президент Гувер в одной из своих речей
обвинил главу американской юстиции мистера Юза285 в сочувствии большевизму,
вряд ли это произвело бы в Соединенных Штатах большую сенсацию, чем в СССР
-- обвинение Сталиным Ярославского в покровительстве "троцкизму".
Обличительная статья Сталина послужила введением в последнюю кампанию.
Повинуясь сигналу, сотни и тысячи чиновников, профессоров и журналистов,
ничем не замечательных, кроме рвения, бросились обшаривать все советские
издания. О, ужас! троцкизм на каждом шагу, нет проходу от "контрабанды". Как
же все-таки это могло случиться?
Каждый новый слой, поднявшийся к власти, имеет склонность приукрасить
свое прошлое. Так как сталинская бюрократия не может, подобно другим
правящим классам, искать подкрепления на высотах религии, то она создает
свою историческую мифологию: прошлое всех тех, которые противостояли ей, она
мажет в черный цвет; наоборот, собственное прошлое она окрашивает самыми
яркими цветами спектра. Биографии руководящих деятелей революции
переделываются из года в год, в зависимости от изменения состава правящего
слоя и роста его претензий. Но историческая материя оказывает сопротивление.
Как ни велико рвение официальных историков, но они связаны архивами,
периодической печатью прошлых лет, старыми статьями, в том числе и статьями
самого Сталина. Вот где корень зла!
Под руководством Ярославского над историей партии работало несколько
молодых историков. Они делали все, что могли, Но, наталкиваясь на непокорные
факты и документы, они, несмотря на все свое рвение, оказались бессильны как
вытеснить Троцкого из Октябрьской революции, так и обеспечить в ней для
Сталина достаточно внушительную роль. Именно по этой линии Ярославский и
попал под обвинение в распространении "троцкистской контрабанды": он не
довел переделку истории до конца. Горе тому, кто делает лишь наполовину!
Во многих случаях обвинение в контрабанде имеет иной источник. Тысячи
менее стойких сторонников оппозиции формально отреклись в течение последних
лет от своих взглядов, были восстановлены в партии и допущены к работе. Уже
очень скоро обнаружилось, что школа оппозиции была для них незаменимой
школой научной мысли. Бывшие "троцкисты" заняли видное положение в области
хозяйственной, научно-литературной и педагогической деятельности. Они
покорны, как могут быть покорны испуганные чиновники. Но они знают факты. В
мозговых извилинах у них застряло немало критических навыков. Агенты
Сталина, подстерегающие их со всех сторон, без труда открывают в их лекциях
и книгах яд "троцкистской контрабанды".
Есть и третий источник яда, не менее опасный. Серьезные молодые
исследователи, ничем в прошлом не связанные с оппозицией, в значительной
мере аполитичные, но и чуждые карьерных соображений, становятся нередко
жертвой обрабатываемого научного материала и собственной добросовестности. В
ряде вопросов они, не подозревая того, попадают в колею, проложенную левой
оппозицией. Система взглядов, которую навязывает сталинская бюрократия,
приходит во все большее противоречие не только с традициями партии, но и со
всеми сколько-нибудь серьезными самостоятельными исследованиями в разных
областях исторической и общественной науки, порождая тем самым оппозиционные
настроения. В результате неожиданно раскрывается, что важнейшие отрасли
общественной работы в Советском Союзе находятся в руках "авангарда
буржуазной контрреволюции"!
Укрепление советского хозяйства ослабляет Сталина
Ожесточенный характер нынешней кампании против "троцкистов" вдохновил
русскую эмигрантскую печать на новые пророчества о близком крушении
советской власти; и эти голоса, несмотря на обескураживающий опыт прошлых 14
лет, находят отклик и в большой европейской и в американской печати. Это не
столь уж удивительно: не только сталинская бюрократия упорно отождествляет
себя с советским режимом, но и враги его, ищущие утешительных иллюзий,
становятся жертвой той же политической аберрации286.
Между тем для разговоров о приближении долгожданного конца нет никаких
оснований. Развитие производительных сил Советского Союза есть самое
грандиозное явление современной истории. Великие преимущества планового
руководства доказаны с такой силой, которой ничто более не опровергнет.
Близорукость и зигзаги сталинской бюрократии только ярче подчеркивают
могущество самих методов. Думать, что трудящиеся массы России захотят
вернуться назад, в условия русского отсталого капитализма, могут только
маньаки реставрации.
Но не менее ошибочно думать, будто экономические успехи, упрочивающие
новый режим хозяйства, автоматически укрепляют тем самым политическое
положение Сталина и его фракции. До известного момента так и было. Но сейчас
развертывается процесс прямо противоположного порядка. Народ, совершивший
величайшую революцию, мог временно, в трудных условиях, переуступить
руководство своими судьбами бюрократии; но отказаться надолго от политики он
уже не способен. Было бы слепотой не видеть, что именно упрочение
экономического положения страны все более враждебно противопоставляет
трудящихся всевластию бюрократии. Достигнутые успехи рабочие не без
основания приписывают себе, а за бюрократией следят все более критическим
взглядом. Ибо массы снизу видят не только успехи и вытекающие из них
возможности, но и грубые ошибки руководства и постоянную тенденцию сваливать
ответственность за эти ошибки с руководителей на исполнителей. Повысив
самочувствие рабочих, успехи повысили вместе с тем и их политическую
требовательность.
Уроки хозяйственных зигзагов, особенно ошеломляющие разоблачения
процесса вредителей, прочно вошли в сознание широких кругов населения и
чрезвычайно подорвали престиж Сталина. Вывод напрашивался сам собой:
"Оказывается, что оппозиция была права!". Оппозиционная мысль, не
обнаруживаясь на поверхности, долго пролагала себе скрытые пути. Сейчас
открывается критический период. Рабочие хотят не только подчиняться, но и
решать. Они собираются многое изменить. От них не более, чем когда-либо,
требуют, чтобы они только одобряли решения, которые принимаются без них.
Рабочие недовольны: не советским режимом, а тем, что бюрократия заменяет
собой Советы. В разных рабочих ячейках "троцкисты" поднимают голос, иногда
очень мужественно. Их исключают. Это начало новой главы в жизни правящей
партии. Критические голоса более уже не смолкнут.
Если в прежних партийных кризисах отражались непосредственно трудности
и противоречия развития Советской республики под бюрократическим
руководством, то в нынешний период впервые выступают на передний план
противоречия в положении сталинской фракции и прежде всего самого Сталина.
В те дни, когда эти строки увидят свет по ту сторону океана, в Москве
уже закончится XVII конференция большевистской партии, представляющая не что
иное, как съезд аппарата, т. е. централизованной сталинской фракции. Можно
не сомневаться, что конференция пройдет достаточно благополучно для
нынешнего руководства. Но как ни сильна сталинская фракция, решает не она.
Решают в последнем счете хозяйственные процессы, с одной стороны, глубокие
политические процессы, происходящие в сознании масс -- с другой.
Развертывающаяся ныне кампания против "троцкизма" знаменует сумерки
всевластия сталинской бюрократии. Но вместе с тем она предсказывает не
гибель большевистской власти, а наоборот, новый подъем советского режима, не
только его хозяйства, но и его политики и его культуры. То течение, к
которому принадлежит автор этих строк, твердо рассчитывает в предстоящей
гигантской работе найти свое место.
Л. Троцкий
Принкипо, 19 января 1932 г.
25 января [1]932 [г.]
Дорогой друг!
1. Вчера послал телеграмму об уплате вам 1.500 долларов (в возмещение
высланной вам по телеграфу суммы).
Надеюсь, что вопрос с "Пост" уже окончательно урегулирован и что
причитающиеся деньги получены и распределены. Об этом, впрочем, от вас,
вероятно, будет скоро письмо.
2. Досадно, что статью о Гитлере ваши американские буржуа не приняли. Я
так и опасался слегка. Ничего не поделаешь. Тем менее можно надеяться на
принятие статьи о Сталине287. Я вам писал уже, что лондонский "Политикал
Квартерли"288 просил у меня настойчиво статью для ближайшего выпуска. Я им
обещал. Вчера получил от редакции последний номер их издания и новое
настойчивое письмо. Поэтому, в случае затруднений в Америке с помещением
статьи о Сталине, перешлите ее, пожалуйста, в "Квартерли", указав им, что
незачем посылать мне корректуры для контроля перевода. Кстати, они обещали в
прошлом письме хорошо заплатить, но сумму не назвали.
3. Из посылаемых вам дополнительных глав вы можете, конечно, все, что
более или менее подходит, предложить "Сатюрдэй Пост" (конечно, без особой
доплаты, в счет общего гонорара).
4. У французских друзей возникла мысль снять мой доклад в виде
звукового фильма. Они считают, что такой фильм можно было бы с успехом
использовать как в агитационных, так и в денежных целях. В случае запрещения
фильма соответственным правительством, можно показывать его в закрытых
помещениях. Что вы на этот счет думаете?
Можно было бы выбрать сравнительно нейтральную тему, по крайней мере
для одного доклада. Для второго можно было бы тему выбрать более
политическую и агитационную (для закрытых помещений). Я бы мог приготовить
доклад и на английском языке, т. е. написать его раньше по-русски, перевести
с англичанином, усвоить хорошо текст и затем прочитать доклад не по бумаге,
а напамять. Мое произношение было бы не на высоте, но это придавало бы
докладу некоторый экзотический оттенок. Что вы об этом думаете?
5. Считаете ли вы осуществимым план моего правильного сотрудничества в
каком-либо видном американском издании: одна статья раз в месяц? Темы можно
было бы выбирать на границе экономики, литературы, политики, личных
характеристик и пр., так что "пропаганда" не было бы налицо. Если вы
считаете этот план осуществимым, то я мог бы прислать пробную статью.
Кстати, я хотел бы написать статью: Ленин, Воровский и граф Сфорца.
Этот поганенький либерально-сиятельный итальянский дипломат гнусно оклеветал
Ленина и Воровского289. Разоблачить и уличить его можно беспощадно. Книга
Сфорца вышла на всех языках и широко рекламировалась в Америке. Как вы
думаете, нашлось бы место для такой статьи?
6. Если моя статья о Сталине пойдет не в Америке, а в Англии, то не
забудьте, пожалуйста, произвести в ней два-три маленьких изменения. В одном
месте у меня говорится: "Когда эта статья появится по ту сторону океана в
печати..." и пр. В другом месте говорится: "если бы Гувер обвинил Юза в
сочувствии к большевикам..." пожалуй, лучше сказать: "если бы Болдуин
обвинил Уинстона Черчилля в сочувствии большевикам..." Как будто других
поправок вносить не придется.
Крепкий привет.
Ваш Л. Тр[оцкий]
The Political Quarterly by MacMillan and Co Ltd. St. Martin's Street,
London W. C. 2.290
Догорой друг!
В нынешнем положении СССР, помимо основных кризисных процессов в
области хозяйственных и классовых отношений, есть множество дополнительных
противоречий и путаницы, созданных и создаваемых аппаратом в борьбе за
самосохранение. Если бы можно было сейчас чисто кабиненым рутем выработать
законченную систему мер для выхода из кризиса, эта система, сама по себе
взятая, повисла бы в воздухе. Она походила бы на план второй пятилетки292,
который не находит непосредственной опоры в результатах первой пятилетки.
Можно, правда, заранее сказать, что всей хозяйственной машине СССР придется
на известный период дать задний ход - преэжде чем можно будет снова
направить ее вперед. Но весь вопрос в том, кто даст задний ход? Где партия?
Вопрос о партии есть ключ ко всем остальным вопросам.
Ключом к партии являеится левая оппозиция. Ей нужно восстановить
все это, за немногими изъятиями, люди новой формации. Большинство их не
принимало никакого участия в Октябрьской революции. Очень значительная часть
была в лагере ее прямых врагов. Правда, небольшое меньшинство нового
правящего слоя входило в партию большевиков до октября; но все это
революционные фигуры второго и третьего плана. Такая комбинация исторически
в высшей степени закономерна. Новому бюрократическому слою необходимо
"авторитетное" прикрытие. Его создают те из старых большевиков, которые в
период бури и натиска оказались оттерты к стороне, чувствовали себя не
вполне в своей тарелке, находились в глухой полуоппозиции к действительным
руководителям переворота и смогли использовать свой авторитет "старых
большевиков" только на втором этапе революции.
Никогда еще в истории не бывало, чтобы слой, совершивший революцию,
руководивший ею и защищавший ее в труднейших условиях, оказался неожиданно,
когда дело его рук окрепло, "контрреволюционным" слоем и чтобы через
несколько лет после переворота пришел бы на смену новый, подлинно
революционный слой. Зато в истории всех великих революций наблюдался прямо
противоположный факт: когда победа упрочивалась и выдвигался новый правящий
слой с собственными интересами и претензиями и когда этот более умеренный
слой, отражающий потребность в "порядке", оттирал революционеров первого
призыва, он всегда обвинял своих предшественников в недостатке
революционности: самая умеренная консервативная бюрократия, вышедшая из
революции, не может иначе оправдывать свои права на власть, как объявляя
своих противников умеренными, половинчатыми или даже контрреволюционерами.
Методы Сталина не представляют решительно ничего нового. Не нужно, однако,
думать, что Сталин занимается сознательным плагиатом: для этого сам он
слишком плохо знает историю. Он просто повинуется логике собственного
положения.
Хозяйственные разногласия
Чтобы понять смысл нынешних политических затруднений Сталина, надо
вкратце напомнить сущность разногласий, лежащих в основе борьбы между
сталинской фракцией и нами. Оппозиция доказывала, что бюрократия
недооценивает возможности индустриализации и коллективизации; что
хозяйственная работа ведется эмпирически, со дня на день; что необходимо
взять более широкие масштабы и более высокие темпы. Оппозиция требовала
перехода от годовых планов к пятилетнему и утверждала, что ежегодный прирост
промышленной продукции в 20% не заключает в себе при централизованном
руководстве ничего неосуществимого. Сталинская бюрократия обвиняла оппозицию
в сверхиндустриализме и в утопизме. Преклонение перед индивидуальным
крестьянским хозяйством; подготовка отказа от национализации земли; защита
черепашьих темпов в промышленности и издевательство над плановым началом --
такова была платформа сталинской фракции в течение 1923-1928 годов. Все без
исключения члены нынешнего Политбюро на требования ускорить темпы
индустриализации отвечали стереотипным вопросом: где взять средства? Первый
проект пятилетного плана, к выработке которого государственные органы
приступили в 1927 году под давлением преследуемых "троцкистов", был построен
по методу потухающей кривой: прирост продукции намечался снижающимся от 9%
до 4%. Этот проект оппозиция подвергла уничтожающей критике. Второй вариант
пятилетнего плана, официально одобренный XVI конференцией партии274,
осудивший индустриальный романтизм оппозиции, намечал средний рост в 9%.
Насколько далеко сам Сталин отстоял от масштабов нынешней пятилетки за
год до ее утверждения, видно хотя бы из того, что еще в апреле 1927 года,
возражая Троцкому, председателю комиссии по Днепрострою275, Сталин заявил на
заседании Центрального комитета: "Нам создавать Днепрострой (мощная
гидростанция на Днепре) это то же, что мужику вместо коровы покупать
грамофон". В стенографическом протоколе Центрального комитета слова эти
запечатлены, как самое аутентичное выражение подлинных взглядов Сталина.
Позднейшие попытки объяснить борьбу против индустриализации ссылками на
"преждевременность" предложенний оппозиции лишены смысла, так как дело шло
не о частной задаче момента, а об общих перспективах хозяйства и о программе
пятилетки. Процесс инженеров-заговорщиков276, гласно поставленный год тому
назад, показал, что фактическое руководство находилось в руках непримиримых
противников социалистического хозяйства. Защищая выработанные ими планы
"черепашьего темпа", Сталин вел борьбу с оппозицией при помощи репрессий.
С свойственым ей близоруким эмпиризмом сталинская бюрократия под
влиянием успехов начала с 1928 года некритически повышать темпы
индустриализации и коллективизации. Тут роли переменились. Левая оппозиция
выступила с предупреждением: при слишком быстром разгоне, не проверенном
предшествующим опытом, могут возникнуть диспропорции между городом и
деревней, между разными частями промышленности и породить опасные кризисы.
Наконец, -- и это был главный аргумент оппозиции, -- слишком быстрое
вложение новых капиталов в промышленность чрезвычайно урезывает долю
текущего потребления и не обеспечивает необходимого подъема жизненного
уровня народа. Отрезанный от всего мира в своей ссылке в Барнауле,
Х.Г.Раковский бил тревогу: необходимо, хотя бы ценою известного снижения
темпов, повысить материальное положение рабочих масс. И здесь сталинская
бюрократия оказалась в конце концов вынуждена внять голосу оппозиции. Совсем
недавно из состава ВСНХ выделен комиссариат обрабатывающей
промышленности277. Его задачей является обслуживание текущих потребностей
населения. На данной стадии реформа имеет еще чисто бюрократический
характер. Но цель ее ясна: создать в правительственном механизме некоторые
гарантии того, что повседневные потребности масс не будут слишком
приноситься в жертву интересам тяжелой промышленности. И здесь, таким
образом, сталинская фракция, лишенная перспективы и творчества, вынуждена
сегодня благословить то, что вчера проклинала.
"Острые блюда"
В начале 1928 года произведен был массовый разгром левой оппозиции
(исключения, аресты, ссылки). В течение 1928 года выработана была новая
пятилетка, во всех существенных вопросах следовавшая платформе левой
оппозиции. Поворот бюрократии был так резок, что она пришла в полное
противоречие со всем тем, что защищала в течение первых четырех лет после
смерти Ленина. Обвинения в сверхиндустриализаторстве потеряли всякий смысл,
а тем более -- репрессии против левой оппозиции.
Но тут на первое место выступили интересы самосохранения нового
правящего слоя. Если оппозиция оказалась права в своих оценках и
предположениях, тем хуже для оппозиции. Если вчерашние доводы против нее
оказались негодными, нужны новые. Чтобы оправдать репрессии, нужны доводы
исключительной остроты. Но именно в этой области Сталин особенно силен. Еще
в 1921 году, когда Сталина выбирали впервые генеральным секретарем
партии278, Ленин предостерегающе говорил в узком кругу: "Этот повар будет
готовить только острые блюда". Настаивая в своем предсмертном письме партии,
которое обычно именуется "Завещанием", на снятии Сталина с поста
генерального секретаря, Ленин указывал на грубость его приемов, его
нелояльность и склонность злоупотреблять властью279. Все эти личные черты
Сталина, получившие в дальнейшем чрезвычайное развитие, проявились особенно
ярко в борьбе против оппозиции.
Но надо было выдвинуть фантастические обвинения. Нужно было, чтобы им
поверили или, по крайней мере, чтобы против них не смели возражать. В борьбе
за самосохранение сталинская бюрократия оказывалась вынуждена начать с
подавления всякой критики. По этой линии открылась наиболее страстная борьба
оппозиции -- за демократический режим в партии, профессиональных союзах и
Советах: дело шло о защите одной из основных традиций большевизма.
В самые тяжкие годы прошлого -- в период подпольной борьбы при царизме,
в 1917 году, когда страна прошла через две революции, в течение следующих
трех лет, когда на фронте в 8.000 километров стояло два десятка армий,
большевистская партия жила кипучей внутренней жизнью: все вопросы свободно
обсуждались сверху донизу, идейная борьба принимала нередко чрезвычайную
остроту, свобода суждений внутри партии была безусловна280. На ликвидацию
стеснявшей его партийной демократии сталинский аппарат направил главные свои
усилия. Из партии исключены были десятки тысяч так называемых "троцкистов".
Свыше десяти тысяч подверглись разным видам уголовной репрессии, несколько
человек были расстреляны. Не один десяток тысяч боевых революционеров
первого призыва удержался в партии только тем, что свернулся и замкнулся.
Так в течение последних лет совершенно изменился не только состав
руководящего слоя, но и внутренний режим большевистской партии.
Если Ленину, не говоря уже о его ближайших соратниках, приходилось
десятки и сотни раз попадать под самые свирепые удары внутрипартийной
критики, то в настоящее время каждый коммунист, усомнившийся в абсолютной
правоте Сталина в любом вопросе, более того, не выразивший своего убеждения
в его прирожденной непогрешимости, исключается из партии со всеми
дальнейшими вытекающими отсюда последствиями. Разгром оппозиции стал вместе
с тем разгромом партии Ленина.
Успеху этого разгрома содействовали хотя и преходящие, но глубокие
причины. Годы революционных потрясений и гражданской войны вызвали в массах
острую потребность покоя. Придавленные нуждой и голодом рабочие хотели
возрождения хозяйственной жизни какой угодно ценой. При наличии значительной
безработицы удаление рабочего с завода за оппозиционные взгляды было
страшным орудием в руках сталинской фракции. Политические интересы пали,
рабочие готовы были предоставить бюрократии самые широкие полномочия, только
бы она наладила порядок, дала возможность оживить заводы и доставить из
деревни продовольствие и сырье. В этой реакции усталости, совершенно
неизбежной после каждого великого революционного напряжения, надо видеть
главную причину упрочения бюрократического режима и рост личной власти
Сталина, в котором новая бюрократия нашла свою персонификацию.
"Троцкистская контрабанда"
Когда окончательно замолчали живые люди, то оказалось, что в
библиотеках, в клубах, в советской книготорговле, на книжных полках
студентов и рабочих стоят старые книги, которые продолжают говорить тем
самым языком, каким они говорили в то время, когда имена Ленина и Троцкого
назывались нераздельно. В эту баррикаду враждебных книг сталинская
бюрократия уперлась сейчас.
После 9 лет непрерывной борьбы с оппозицией, руководители внезапно
обнаружили, что основные научные труды и учебники -- по вопросам экономики,
социологии, истории, прежде всего -- истории партии, Октябрьской революции и
Коммунистического Интернационала -- сплошь заполнены "троцкистской
контрабандой" и что важнейшие кафедры общественных наук во многих учебных
заведениях заняты "троцкистами" или полутроцкистами. Хуже того: в
покровительстве троцкизму оказались повинны те, которые до сих пор слыли
главными его преследователями.
Чтобы показать, как далеко зашло дело, достаточно привести пример,
касающийся истории большевизма. Сейчас же после смерти Ленина пущена была в
оборот спешно написанная Зиновьевым история партии281, единственным
назначением которой было изобразить все прошлое, как борьбу двух начал:
добра и зла в лице Ленина и Троцкого. Но так как эта история отводила самому
Зиновьеву место в лагере добра и, что еще ужаснее, ничего не говорила о
провиденциальной роли Сталина, то уже в 1926 году, с момента открытого
конфликта между Зиновьевым и Сталиным, история Зиновьева была включена в
индекс282.
Подлинную историю партии было поручено писать Ярославскому283. В
порядке партийной иерархии Ярославский, член Президиума Центральной
контрольной комиссии, руководил всей борьбой против левой оппозиции. Все
обвинительные акты, ведшие к исключениям и арестам, как и большинство
статей, освещавших репрессии против "троцкистов" в советской печати,
принадлежали перу Ярославского. Он же перепечатал в "Правде" упомянутую выше
поддельную статью польской газеты. Правда, научно-литературный ценз
Ярославского был не вполне достаточен. Но он возмещался его полной
готовностью переделать всю историю, включая и историю древнего Египта,
применительно к потребностям руководимого Сталиным бюрократического слоя.
Более надежного историографа сталинская бюрократия не могла, следовательно,
и желать.
Тем не менее результат получился совершенно неожиданный. В ноябре
прошлого года Сталин увидел себя вынужденным обрушиться суровой статьей на
4-й том истории Ярославского284, тоже заполненный, как оказалось,
"троцкистской контрабандой". Если бы президент Гувер в одной из своих речей
обвинил главу американской юстиции мистера Юза285 в сочувствии большевизму,
вряд ли это произвело бы в Соединенных Штатах большую сенсацию, чем в СССР
-- обвинение Сталиным Ярославского в покровительстве "троцкизму".
Обличительная статья Сталина послужила введением в последнюю кампанию.
Повинуясь сигналу, сотни и тысячи чиновников, профессоров и журналистов,
ничем не замечательных, кроме рвения, бросились обшаривать все советские
издания. О, ужас! троцкизм на каждом шагу, нет проходу от "контрабанды". Как
же все-таки это могло случиться?
Каждый новый слой, поднявшийся к власти, имеет склонность приукрасить
свое прошлое. Так как сталинская бюрократия не может, подобно другим
правящим классам, искать подкрепления на высотах религии, то она создает
свою историческую мифологию: прошлое всех тех, которые противостояли ей, она
мажет в черный цвет; наоборот, собственное прошлое она окрашивает самыми
яркими цветами спектра. Биографии руководящих деятелей революции
переделываются из года в год, в зависимости от изменения состава правящего
слоя и роста его претензий. Но историческая материя оказывает сопротивление.
Как ни велико рвение официальных историков, но они связаны архивами,
периодической печатью прошлых лет, старыми статьями, в том числе и статьями
самого Сталина. Вот где корень зла!
Под руководством Ярославского над историей партии работало несколько
молодых историков. Они делали все, что могли, Но, наталкиваясь на непокорные
факты и документы, они, несмотря на все свое рвение, оказались бессильны как
вытеснить Троцкого из Октябрьской революции, так и обеспечить в ней для
Сталина достаточно внушительную роль. Именно по этой линии Ярославский и
попал под обвинение в распространении "троцкистской контрабанды": он не
довел переделку истории до конца. Горе тому, кто делает лишь наполовину!
Во многих случаях обвинение в контрабанде имеет иной источник. Тысячи
менее стойких сторонников оппозиции формально отреклись в течение последних
лет от своих взглядов, были восстановлены в партии и допущены к работе. Уже
очень скоро обнаружилось, что школа оппозиции была для них незаменимой
школой научной мысли. Бывшие "троцкисты" заняли видное положение в области
хозяйственной, научно-литературной и педагогической деятельности. Они
покорны, как могут быть покорны испуганные чиновники. Но они знают факты. В
мозговых извилинах у них застряло немало критических навыков. Агенты
Сталина, подстерегающие их со всех сторон, без труда открывают в их лекциях
и книгах яд "троцкистской контрабанды".
Есть и третий источник яда, не менее опасный. Серьезные молодые
исследователи, ничем в прошлом не связанные с оппозицией, в значительной
мере аполитичные, но и чуждые карьерных соображений, становятся нередко
жертвой обрабатываемого научного материала и собственной добросовестности. В
ряде вопросов они, не подозревая того, попадают в колею, проложенную левой
оппозицией. Система взглядов, которую навязывает сталинская бюрократия,
приходит во все большее противоречие не только с традициями партии, но и со
всеми сколько-нибудь серьезными самостоятельными исследованиями в разных
областях исторической и общественной науки, порождая тем самым оппозиционные
настроения. В результате неожиданно раскрывается, что важнейшие отрасли
общественной работы в Советском Союзе находятся в руках "авангарда
буржуазной контрреволюции"!
Укрепление советского хозяйства ослабляет Сталина
Ожесточенный характер нынешней кампании против "троцкистов" вдохновил
русскую эмигрантскую печать на новые пророчества о близком крушении
советской власти; и эти голоса, несмотря на обескураживающий опыт прошлых 14
лет, находят отклик и в большой европейской и в американской печати. Это не
столь уж удивительно: не только сталинская бюрократия упорно отождествляет
себя с советским режимом, но и враги его, ищущие утешительных иллюзий,
становятся жертвой той же политической аберрации286.
Между тем для разговоров о приближении долгожданного конца нет никаких
оснований. Развитие производительных сил Советского Союза есть самое
грандиозное явление современной истории. Великие преимущества планового
руководства доказаны с такой силой, которой ничто более не опровергнет.
Близорукость и зигзаги сталинской бюрократии только ярче подчеркивают
могущество самих методов. Думать, что трудящиеся массы России захотят
вернуться назад, в условия русского отсталого капитализма, могут только
маньаки реставрации.
Но не менее ошибочно думать, будто экономические успехи, упрочивающие
новый режим хозяйства, автоматически укрепляют тем самым политическое
положение Сталина и его фракции. До известного момента так и было. Но сейчас
развертывается процесс прямо противоположного порядка. Народ, совершивший
величайшую революцию, мог временно, в трудных условиях, переуступить
руководство своими судьбами бюрократии; но отказаться надолго от политики он
уже не способен. Было бы слепотой не видеть, что именно упрочение
экономического положения страны все более враждебно противопоставляет
трудящихся всевластию бюрократии. Достигнутые успехи рабочие не без
основания приписывают себе, а за бюрократией следят все более критическим
взглядом. Ибо массы снизу видят не только успехи и вытекающие из них
возможности, но и грубые ошибки руководства и постоянную тенденцию сваливать
ответственность за эти ошибки с руководителей на исполнителей. Повысив
самочувствие рабочих, успехи повысили вместе с тем и их политическую
требовательность.
Уроки хозяйственных зигзагов, особенно ошеломляющие разоблачения
процесса вредителей, прочно вошли в сознание широких кругов населения и
чрезвычайно подорвали престиж Сталина. Вывод напрашивался сам собой:
"Оказывается, что оппозиция была права!". Оппозиционная мысль, не
обнаруживаясь на поверхности, долго пролагала себе скрытые пути. Сейчас
открывается критический период. Рабочие хотят не только подчиняться, но и
решать. Они собираются многое изменить. От них не более, чем когда-либо,
требуют, чтобы они только одобряли решения, которые принимаются без них.
Рабочие недовольны: не советским режимом, а тем, что бюрократия заменяет
собой Советы. В разных рабочих ячейках "троцкисты" поднимают голос, иногда
очень мужественно. Их исключают. Это начало новой главы в жизни правящей
партии. Критические голоса более уже не смолкнут.
Если в прежних партийных кризисах отражались непосредственно трудности
и противоречия развития Советской республики под бюрократическим
руководством, то в нынешний период впервые выступают на передний план
противоречия в положении сталинской фракции и прежде всего самого Сталина.
В те дни, когда эти строки увидят свет по ту сторону океана, в Москве
уже закончится XVII конференция большевистской партии, представляющая не что
иное, как съезд аппарата, т. е. централизованной сталинской фракции. Можно
не сомневаться, что конференция пройдет достаточно благополучно для
нынешнего руководства. Но как ни сильна сталинская фракция, решает не она.
Решают в последнем счете хозяйственные процессы, с одной стороны, глубокие
политические процессы, происходящие в сознании масс -- с другой.
Развертывающаяся ныне кампания против "троцкизма" знаменует сумерки
всевластия сталинской бюрократии. Но вместе с тем она предсказывает не
гибель большевистской власти, а наоборот, новый подъем советского режима, не
только его хозяйства, но и его политики и его культуры. То течение, к
которому принадлежит автор этих строк, твердо рассчитывает в предстоящей
гигантской работе найти свое место.
Л. Троцкий
Принкипо, 19 января 1932 г.
25 января [1]932 [г.]
Дорогой друг!
1. Вчера послал телеграмму об уплате вам 1.500 долларов (в возмещение
высланной вам по телеграфу суммы).
Надеюсь, что вопрос с "Пост" уже окончательно урегулирован и что
причитающиеся деньги получены и распределены. Об этом, впрочем, от вас,
вероятно, будет скоро письмо.
2. Досадно, что статью о Гитлере ваши американские буржуа не приняли. Я
так и опасался слегка. Ничего не поделаешь. Тем менее можно надеяться на
принятие статьи о Сталине287. Я вам писал уже, что лондонский "Политикал
Квартерли"288 просил у меня настойчиво статью для ближайшего выпуска. Я им
обещал. Вчера получил от редакции последний номер их издания и новое
настойчивое письмо. Поэтому, в случае затруднений в Америке с помещением
статьи о Сталине, перешлите ее, пожалуйста, в "Квартерли", указав им, что
незачем посылать мне корректуры для контроля перевода. Кстати, они обещали в
прошлом письме хорошо заплатить, но сумму не назвали.
3. Из посылаемых вам дополнительных глав вы можете, конечно, все, что
более или менее подходит, предложить "Сатюрдэй Пост" (конечно, без особой
доплаты, в счет общего гонорара).
4. У французских друзей возникла мысль снять мой доклад в виде
звукового фильма. Они считают, что такой фильм можно было бы с успехом
использовать как в агитационных, так и в денежных целях. В случае запрещения
фильма соответственным правительством, можно показывать его в закрытых
помещениях. Что вы на этот счет думаете?
Можно было бы выбрать сравнительно нейтральную тему, по крайней мере
для одного доклада. Для второго можно было бы тему выбрать более
политическую и агитационную (для закрытых помещений). Я бы мог приготовить
доклад и на английском языке, т. е. написать его раньше по-русски, перевести
с англичанином, усвоить хорошо текст и затем прочитать доклад не по бумаге,
а напамять. Мое произношение было бы не на высоте, но это придавало бы
докладу некоторый экзотический оттенок. Что вы об этом думаете?
5. Считаете ли вы осуществимым план моего правильного сотрудничества в
каком-либо видном американском издании: одна статья раз в месяц? Темы можно
было бы выбирать на границе экономики, литературы, политики, личных
характеристик и пр., так что "пропаганда" не было бы налицо. Если вы
считаете этот план осуществимым, то я мог бы прислать пробную статью.
Кстати, я хотел бы написать статью: Ленин, Воровский и граф Сфорца.
Этот поганенький либерально-сиятельный итальянский дипломат гнусно оклеветал
Ленина и Воровского289. Разоблачить и уличить его можно беспощадно. Книга
Сфорца вышла на всех языках и широко рекламировалась в Америке. Как вы
думаете, нашлось бы место для такой статьи?
6. Если моя статья о Сталине пойдет не в Америке, а в Англии, то не
забудьте, пожалуйста, произвести в ней два-три маленьких изменения. В одном
месте у меня говорится: "Когда эта статья появится по ту сторону океана в
печати..." и пр. В другом месте говорится: "если бы Гувер обвинил Юза в
сочувствии к большевикам..." пожалуй, лучше сказать: "если бы Болдуин
обвинил Уинстона Черчилля в сочувствии большевикам..." Как будто других
поправок вносить не придется.
Крепкий привет.
Ваш Л. Тр[оцкий]
The Political Quarterly by MacMillan and Co Ltd. St. Martin's Street,
London W. C. 2.290
Догорой друг!
В нынешнем положении СССР, помимо основных кризисных процессов в
области хозяйственных и классовых отношений, есть множество дополнительных
противоречий и путаницы, созданных и создаваемых аппаратом в борьбе за
самосохранение. Если бы можно было сейчас чисто кабиненым рутем выработать
законченную систему мер для выхода из кризиса, эта система, сама по себе
взятая, повисла бы в воздухе. Она походила бы на план второй пятилетки292,
который не находит непосредственной опоры в результатах первой пятилетки.
Можно, правда, заранее сказать, что всей хозяйственной машине СССР придется
на известный период дать задний ход - преэжде чем можно будет снова
направить ее вперед. Но весь вопрос в том, кто даст задний ход? Где партия?
Вопрос о партии есть ключ ко всем остальным вопросам.
Ключом к партии являеится левая оппозиция. Ей нужно восстановить