Мирзоев уселся на стол, свесил ноги и прикурил сигарету.
   — Хотел за границу смыться? — спросил он.
   — Я ехал отдыхать по путевке.
   — Ты ведь Косенко, как? — спросил Мирзоев. — Знакомое имя. Мы вроде как встречались, моя задница? Косенко… Он же Банщик, он же Таран. Две судимости. Одна за нанесение побоев, повлекших смерть потерпевшего. Вторая за мошенничество. Член одной из подмосковных организованных преступных группировок. Правильно?
   — Правильно, — выдавил из себя Косенко. — Только это все в далеком прошлом.
   Мирзоев не слушал, он не ждал ответов. Погруженный в собственные мысли, стряхивал пепел на дорогие штаны Косенко. Дососав сигарету, бросил окурок в лицо задержанного.
   В ту же секунду сзади со спины навалился Лебедев, в недавнем прошлом бравший все призы в ведомственных соревнованиях по вольной борьбе. Не позволяя Косенко подняться со стула, выполнил удушающий захват. Просунул руку под подбородок, сжал ее в локтевом сгибе. Когда Косенко начал задыхаться, дал кислорода, ослабив хватку, потом снова сдавил горло так, что физиономия Косенко налилась синевой. И снова дал кислород.
   Через полтора часа в следственном кабинете появился Стас Азаров. За полтора часа он успел пообедать и почитать сводку происшествий в газете. Следователь уселся на прежнее место, вытащил из портфеля бланк допроса свидетеля. Глянул на Косенко. На лице ни ссадины, ни царапины. Только пиждак выглядел немного помятым, под носом чешуйки засохшей крови и бурые пятна на рубахе и штанах. Во время разговора с операми от напряжения у Косенко пошла носом кровь, испортила сорочку и брюки. Азаров задал все те же вопросы: имя, фамилия, год и место рождения. И снова не получил ответов.
   На этот раз Косенко не требовал адвоката и не вспоминал Конституцию. Понурив голову, он угрюмо молчал. Азаров убрал бумаги в портфель, поднялся и сказал, что уезжает по делам. Вернется часа через два. Следователь шагнул к двери, потянул ручку на себя и хотел выйти, когда на стуле зашевелился Косенко.
   — Эй, не уходи, — сказал он. — Чего там у тебя? Спрашивай.
* * * *
   Дашка оставила Хонду неподалеку от универмага «Богатырь» и оставшиеся полкилометра прошагала пешком. Она вошла во двор старого дома, осмотрелась по сторонам. Старуха с палкой одиноко торчала у подъезда и дворник в замызганном фартуке гонял метлой пыль.
   — Черт возьми, — Дашка и поправила ремень висевшей на плече здоровой спортивной сумки.
   Кажется, вход в бомбоубежище не здесь, в следующем дворе. Она развернулась и снова вышла на улицу. Но пошла не вниз, а в ту сторону, откуда появилась.
   Местом, где Захаров должен расстаться с пятьюдесятью тысячами баксов Дашка выбрала эту тихую улочку, засаженную огромными липами и тополями, точнее, старый трехэтажный дом. Окружали его такие же ветхие домишки, по плану городской застройки предназначенные под снос.
   Улица Почтовая опускалась к реке, от нее ответвлялись, тянулись вверх, к городскому центру, горбатые переулки и такие же тихие улочки. Поговаривали, будто в незапамятные времена здесь, в рабочей слободке, жили ткачихи мануфактуры «Заря». Давно уж нет той мануфактуры, а вместо старых, частично расселенных домов еще купеческой постройки здесь должен вырасти новый микрорайон, застроенный типовыми девятиэтажными коробками.
   В полуденный час улица спала, только на углу у булочной в ожидании подачки крутилась пара худых псов. Собаки сидели в тени тополя и, виляя хвостами, выбегали на свет, когда из булочной выходил покупатель. Дашка хорошо знали все закоулки района, подворотни и проходные дворы, потому что в двух кварталах отсюда прошло ее детство и юность. Здесь, у реки, она встретила первую любовь, здесь совершила первую кражу, здесь менты задержали Кольку, здесь же, чуть ниже, в Строительном переулке, где находилось здание районного суда, ему навесили лагерный срок.
   Через минуту она остановилась у распахнутой двери в подъезд и, сделав несколько шагов, снова остановилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Свет попадал сюда через маленькое, занавешенное паутиной оконце на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Держась за ободранные перила, она поднялась вверх по выщербленным ступеням. На втором этаже остановилась, подумав, что место хорошее. Сейчас память ее не подводит.
   Сунулась в приоткрытую дверь ближней квартиры и отступила назад: прямо в крошечной прихожей, расстелив на полу газеты, похрапывал мужик с пегой щетиной на щеках, в замусоленной рубашке и парусиновых штанах с дырками. Услышав скрип петель, мужик разлепил веки, посмотрел на Дашку пустыми глазами, перевернулся на другой бок и засопел в две дырочки.
   — Ты тут откуда взялся? — прошипела Дашка и снова оказалась на площадке. — Куда не плюнь, в бомжа попадешь.
   Видимо, в третьей и четвертой квартирах еще кто-то живет. Замки целы, а двери заперты. Она толкнула дверь третьей квартиры, скрипнули петли, Дашка переступила порог. Доски поскрипывали под ногами, пахло пылью и какой-то химией. Слева узкий коридор, ведущий на кухню. Справа дверь в крошечную комнату с узеньким окошком, впереди большая комната. Хозяева давно вывезли мебель, полуистлевшие от старости обои ободрали или исчиркали непотребными рисунками и надписями местные мальчишки, которые из любопытства заглядывали сюда вечерами. На подоконнике пустые бутылки из-под бормотухи, по потолку расползлись ржавые протечки, а штукатурка покрылась сетью трещин.
   Что ж, место в самый раз, лучше не придумаешь.
   Выйдя на середину комнаты, Дашка достала из спортивной сумки кусочек мела, нарисовала на досках пола круг. Несколько раз обвела его, чтобы был лучше виден, в середине круга поставила жирный крест. Она вышла в прихожую, прикрыла за собой дверь, сбежала вниз, но на улицу не вышла. По едва приметной в темноте узкой лестнице в два пролета спустилась в подвал. Дашка посветила фонариком на дверь, обитую листовым железом. На ржавых ушках навесной замок, к которому человеческая рука, кажется, не прикасалась целое столетие. Дел тут немного, за полчаса она управится.
   Даша достала из сумки кофр из искусственной замши, хранивший в себе плоскогубцы, молоток, отвертки, другой инструмент и горсть саморезов. Закрепив фонарик так, чтобы световой круг падал на нужное место, приступила к работе. Сбила старый замок, вывинтила петли, распахнув дверь, вошла в подвал.
   Закрепив фонарик с обратной стороны двери, повторила все операции в обратном порядке. Навесила новые петли ушками к себе, вытащила замок в заводской смазке, заперла дверь изнутри. Ключ легко повернулся в скважине. Дашка открыла замок и положила его обратно в сумку. Теперь попасть в парадное и подняться в квартиру можно из подвала. Отступая тем же маршрутом, хорошо бы, если хватит времени, запереть дверь на навесной замок, отрезать вероятную погоню или задержать ее хоть на несколько драгоценных минут.
   Светя фонариком, Дашка пошла вперед по широкому захламленному коридору со сводчатым потолком. Она споткнулась о велосипедною раму, другой ногой задела дырявое корыто. Тихо выругалась и побрела дальше. Когда-то здесь помещался склад чая и других колониальных товаров, потом подвал превратили в бомбоубежище, затем в слесарную мастерскую. В последние годы жители хранили здесь вещи, которым не нашлось места в квартирах. Теперь, перед сносом дома, из подвала вытащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, оставили только бросовый хлам.
   Метров через пятьдесят коридор расширился, разделился на два коридора, Дашка взяла правее, пошла медленнее, потолок, выложенный кирпичом, местами обвалился, в свете фонаря виднелись отвалы земли вперемежку с битым кирпичом и штукатурной. Пробравшись через эту насыпь, Дашка оказалась у глухой кирпичной стены. Кладка относительно свежая, в один кирпич, это не стена, а перегородка, разделяющая коридор. Кто и с какой целью построил перегородку — сейчас никто не вспомнит. Она положила фонарик на землю, сняла ветровку. Расстегнув «молнию» сумки, положила на землю саперную лопатку и монтировку.
   Здесь работы побольше, надо расковырять раствор, вытащить несколько кирпичей снизу, проделав лаз в перегородке. Затем замаскировать этот лаз замлей и камнем.
   Через час Дашка оказалась в другом подвале, через перегородку от первого. Сломала врезной замок деревянной двери и вышла на задний двор того самого дома, откуда начала разведку. Дворник, гонявший пыль, куда-то исчез. Место бабушки, стоявшей у подъезда, занял пьяненький дядька в засаленной кепке. Мужичок глянул на Дашку, прикидывая про себя, из какой квартиры она могла спуститься, но так ничего и не придумал. Только сказал:
   — Эй, девочка… Слышь…
   Дашка остановилась, обернулась через плечо.
   — Чего тебе?
   — Ничего, — мужик фыркнул, как лошадь и криво усмехнулся. — Просто у тебя лицо того… Грязней моих носков.

Глава третья

   Днем двум жителям поселка Пролетарский попался на глаза мужик неопределенных лет в замызганном пиджаке и кепчонке, надвинутой на глаза, по всему видно, не местный. То ли забрел сюда из ближней деревни, то ли из того поселка, что рядом с зоной. День выдался слякотный и дождливый, поэтому ни у клуба, ни возле автобусной остановки, где обычно собирались бабы почесать языком, народу не оказалось. Мужик прошелся вдоль центральной улицы, мимо магазина, правда, внутрь не заходил, потом свернул в один из проулков и надолго пропал.
   Второй раз его видели уже в первых сумерках, под вечер. Солнце, готовое завалиться за острые макушки сосен, ненадолго вылезло из-за туч, осветив раскисшую от дождей дорогу и пруд, на берегу которого застрял мальчишка-велосипедист по имени Дима. У парня соскочила цепь, и он, перевернув велик, старался поставить ее на место, но никак не получалось, потому что ключи остались дома.
   Дима уже решил катить велик через весь поселок к своей избе, когда появился тот самый дядька в кепочке. Похож на грибника, в руках плетеная кошелка, в которой, прикрытые газетой, видимо, лежали сегодняшние трофеи, не слишком богатые. Физиономия небритая, козырек кепки закрывает лоб, тень падает на глаза. Мужик подошел к незадачливому велосипедисту и сказал, что поможет с ремонтом. Как ни странно, у грибника оказались с собой пассатижи. Он неторопливо приладил цепь, а потом подтянул спицы на колесах, поправил сидение.
   Работая, грибник задал парню какие-то вопросы и получил исчерпывающие ответы, он много шутил и прикалывался. А про себя рассказал, что работает слесарем автоцентра в Твери, а сейчас отдыхает у свояченицы в деревне Елань, что за рекой. Парень еще удивился, что мужик зачем-то забрел за грибами в их края, хотя на том берегу лес будь здоров. Получше этого. Ну, тут все понятно, что человек не из этих мест, а где грибов больше, ему никто не сказал. За разговором время пролетело незаметно.
   Солнце успело снова уползти в тучи и зайти за лес, когда парнишка подъехал к дому и на вопрос матери, где он так долго пропадал, рассказал о добром грибнике с золотыми руками, починившим велик. Мать пропустила рассказ мимо ушей, потому что не услышала ничего, заслуживающего внимания. А парнишка выбросил все из головы, когда уселся в большой комнате перед телевизором и включил игровую приставку.
   О незнакомом грибнике вспомнили на следующий день, ближе к полудню, когда в поселок пожаловали следователь прокуратуры, криминалисты и милиция из областного центра. Одна из поселковых баб рассказала, что видела из окна своего дома мужика с кошелкой. Незнакомец медленно брел вдоль улицы, он сутулился и выглядел усталым. Возраст неопределенный от сорока до семидесяти. Другая баба вспомнила все того же невзрачного мужичка, одетого в старый пиджак и резиновые сапоги с обрезанными голенищами. Незнакомец попался ей навстречу за околицей, неподалеку от лесопилки. Прошел мимо, глядя себе под ноги, лица она не разглядела, а вот щетина на щеках запомнилась.
   А потом отыскался и мальчонка Дима, он нехотя поведал о своем знакомом, починившим велик, но дал только самое общее описание: небритый, в кепке, в одной руке корзинка, прикрытая газетой, в другой палка. Кажется, слесарем работает. Или автослесарем. Вот и все, что пацан смог вспомнить. Что за разговор состоялся между подростком и грибником, не помнит. А больше он ничего не знал. Или просто сказать не захотел, но Диму насильно говорить не заставишь, допрос с пристрастием ему не устроишь. Ребенок, какой с него спрос…
* * * *
   Кот пробрался к дому продавщицы сельпо Ирины Будариной, когда наручные часы показывали четверть седьмого вечера. Он поднялся со стороны реки, никем не замеченный прошел огородами и, перебросив корзину через хлипкий невысокий забор, поставил ногу на нижнюю перекладину и легко перемахнул ограду. Он знал, что собака, охранявшая дом продавщицы, околела еще весной, хозяйка хотела взять щенка овчарки, но потом передумала. Решила, что в поселке на ее имущество никто не позарится, просто не рискнет. Люди знают, что у Ирины Степановны проживает, как у себя дома, Сергей Петрович Чугур. А этот человек страшнее любого волкодава.
   На огород вела калитка, приусадебный участок с трех сторон окружен глухим забором, здесь разрослись старые вишни и яблони, на задах дровяной сарай, большая клеть для кур, почему-то пустовавшая, и новенькая, только в прошлом году срубленная банька с просторной парной и комнатой отдыха, откуда открывался прекрасный вид на реку, густой лес и дальнюю деревеньку.
   Убедившись, что никто его не видит, Кот поднялся на крыльцо, потрогал навесной замок и вытащил из кармана отмычки на стальном кольце.
   Через пару минут он сбросил за порогом сапоги с обрезанными голенищами, чтобы не оставлять следов. Пошел в дом и затворил дверь. Поселковый магазин заканчивает работу ровно в восемь вечера, времени впереди много. Продавщица Бударина не придет, пока не пересчитает дневную выручку и не закруглит все дела в магазине. Чугур раньше восьми вечера с зоны не уходит, бывает, до ночи засиживается.
   Кот, оставив кошелку в сенях, неслышно ступая по крашенным доскам босыми ногами, обследовал сени. На вешалке две поношенные куртки, на стене корыто, разводка газовых труб, самодельные полки. На чердак ведет приставная лестница. Он приоткрыл дверь в горницу и замер.
   Слышалось, будто кто-то шуршит бумагой, будто переворачивают газетные страницы. Звук был настолько явственным и близким, что ошибиться нельзя: в комнате кто-то есть. Кот, задержав дыхание, прислушался. Но наступила полная тишина, только где-то вдалеке, вроде бы, на другом краю поселка, заливисто лаяла собака и все никак не могла успокоиться.
   Прижавшись плечом к косяку, Кот, стараясь действовать бесшумно, вытащил из-под ремня пистолет. Курок на боевом взводе, остается опустить предохранитель и послать пулю в цель. Неожиданно прошиб пот, сделалось так жарко, что на лбу выступила испарина. Показалось, что узкий ворот армейской фуфайки сдавливает горло, мешает дышать, а пиджак с чужого плеча стесняет движения. Выходит, что Чугур в доме. Сидит и листает газетку. Но тогда кто навесил замок на дверь? Бударина, уходя на работу, заперла кума в доме? За каким чертом, спрашивается?
   Одной рукой Кот сжал рифленую рукоятку пистолета, крепко, до боли в пальцах. Перевел дух, рванув на себя дверь, шагнул через порог, целя на звук, в дальний темный угол у окна. В высокой клетке, стоявшей на столике в углу, сидел крупный попугай с разноцветным хвостом. Опустившись на дно клетки, застеленное газетой, он рвал бумагу острым клювом.
   Когда в комнату вломился незнакомец, птица уже оставила газету и стала чистить желто-зеленые перышки. Борхис уставился на мужчину своими мелкими, как бусинки, глазками, выдержал паузу и сказал своим неприятным металлическим голосом:
   — На Кипр. К мор-р-ю…
   — Фу ты, бля… Напугал.
   Кот опустил ствол, свободной рукой снял с головы кепку и вытер влажный лоб. Последний раз этого попугая он видел где-то год назад, на зоне, в красном уголке клуба. А потом птица вместе с клеткой куда-то пропала.
   — Старый знакомый, Борхис, — Костян приблизился к клетке и спросил. — Что-нибудь из старого репертуара помнишь?
   Птичка, кажется, поняла смысл вопроса.
   — Смерть ментам, — четко и внятно сказал попугай. — Ур-р-ра кентам. Борхис хор-р-роший.
   — Вот молодец, — Кот сунул пистолет под ремень. — И вправду хороший.
   Натянув нитяные перчатки, он неторопливо обошел комнаты, в спальне заглянул под широкую кровать, распахнул и закрыл дверцы шкафа. На кухне, осмотревшись, потянул за скобу тяжелую, как могильная плита, крышку погреба, заглянул в его темную глубину. В лицо пахнуло холодом и сыростью. Погреб — это не вариант. Если Кота там застукают, пиши пропало. Выбраться наверх он вряд ли сумеет. Во всяком случае, живым.
   Вернувшись в горницу, он отдернул занавеску. Переставил цветочные горшки с подоконника на пол, опустил шпингалеты, распахнул створки окна. Он вышел из дома, обулся в сапоги, повесил замок на прежнее место и закрыл его. Внимательно осмотрел крыльцо, не осталось ли следов. Завернув за угол, остановился. Крутанул колесико зажигалки и в несколько затяжек скурил сигарету. Погасил окурок о подошву сапога, подумал, что следующая возможность побаловаться табаком представится неизвестно когда.
   Он встал под окном, подпрыгнув, зацепился руками за раму, подтянулся, ловко вскарабкался наверх. Перебросил ноги через подоконник, стащил с себя сапоги. И снова оказался в горнице. Кот повторил свои действия в обратном порядке. Закрыл окно, поднял шпингалеты, поставил на подоконник горшки с цветами. Минуту постоял посередине комнаты, прикидывая, что делать дальше.
   — Статья сто пять, — металлическим голосом напомнил попугай. — Гони рубли. Век свободы не видать.
   — Что-то ты сегодня разговорился, — Костян облизал сухие губы и неодобрительно покачал головой. — Пока жив, братан, лучше помалкивай.
   Вернувшись в сени, Кот вскарабкался наверх по приставной лестнице, откинул крышку люка. Скрипнули петли, изъеденные ржавчиной. Светя фонариком, Кот внимательно осматривал чердак, высокий и просторный. Здесь можно было, выпрямив спину, ходить в полный рост, если бы все свободное пространство не превратили в вещевой склад.
   Чего тут только не было: старый сундук с железными углами, набитый тряпками, электрическая швейная машина «Чайка», накрытая чехлом, полупустые ведра из-под краски, стопки книг, перевязанные веревкой, треснувшее зеркало в деревянной раме, подшивки пожелтевших газет и еще всякая всячина. На досках возле окошка в торцевой стене навалено пересушенное сено. Места оставалось не так уж много, но для одного человека вполне достаточно.
   Кот перетащил наверх весь свой скарб: сапоги, кошелку и рюкзак. Сложив вещи в одном месте недалеко от люка, на минуту задумался. Все бы хорошо, но скрипучие петли люка портили всю идиллическую картину. Нельзя спуститься вниз, не наделав шума. Пришлось возвращаться, шарить на кухне в поисках бутылки подсолнечного масла.
   Когда Кот закончил все дела, стащив с себя пиджак, устроился на сене у окошка, часы показывали ровно восемь.
* * * *
   Дядя Миша Шубин засиделся в своей крошечной комнатенке до позднего вечера, все проверял и проверял записи: столько и на что ушло денег. И пересчитывал выручку за последнюю неделю. Концы с концами сходились, но прибыли с гулькин клюв. Никак не набирается, чтобы с Постным рассчитаться по долгам. Пересчитав деньги, Шубин открыл сейф и положил пачку купюр, стянутую резинкой, на верхнюю полку. Завтра ехать на рынок, затовариваться на следующую неделю. Видно, все деньги там и останутся.
   Вернувшись к столу, Шубин хотел снова засесть за расчеты, но решил, что голова после тяжелого дня мутная, надо все перепроверить утром. Он развернул газету, перевернул страницу, пробежав взглядом пару заметок. Все та же чешуя, никаких новостей. Менты ищут юную аферистку, которая сумела скомпрометировать сразу двух выдвиженцев на пост градоначальника. По словам начальника районного ГУВД, у милиции есть много версий случившегося, уже очерчен круг подозреваемых. И, надо думать, совсем скоро юная аферистка, а главное, темные личности, которые за ней стоят, ведь девчонка действовала не одна, она выполняла чей-то заказ, — окажутся за решеткой.
   Надо так понимать, что милиции зацепиться не за что. Ни версий нет, ни подозреваемых. Ищи теперь ветра в поле, а девчонка, надо думать, не станет сидеть на одном месте и ждать, когда к ней менты заявятся. Видно, аферистка ушлая, тертая жизнью, раз сумела кинуть на большие деньги сразу двух прохиндеев высшей пробы. Да, такую не скоро найдешь.
   Шубин выключил верхний свет, вышел в пустую кухню. Оттуда, через служебную дверь — во внутренний дворик, отгороженный от внешнего мира столбами и железной сеткой. Он запер врезной замок, обошел помойные баки, оставил калитку открытой. Завтра повар задержится на час, первой придет официантка, а ключа от замка калитки у нее нет. Моросил дождик, в свете фонарей темное полотно дороги отливало серебром. Автобусы давно не ходят, но на трассе Шубина наверняка подберет попутка.
   За хозяином закусочной наблюдали две пары глаз. Игорь Желабовский, больше известный как Жлоб и Дима Кубик по прозвищу Куба третий час протирали передние сидения «опеля», они устали ждать, устали слушать паршивую попсу, которую гоняли по радио, и замерзли. Салон машины насквозь провонял бензином и соляркой, поэтому пришлось опустить все боковые стекла. Да и запас пива, которое друзья прихватили еще в городе, подходил к концу.
   — Чего этот хрен еле плетется? — спросил Куба. В его голосе звучало раздражение. — В штаны, что ли, наделал?
   — Знаешь, мне его даже жалко, — Жлоб отлепил от губы потухший окурок. — Сейчас мы с ним разберемся. Но после нашего разговора никакой дантист не возьмется чинить ему зубы.
   Бойцы получили предельно ясный инструктаж от своего хозяина: Шубина пальцем не трогать. Дождаться, когда в «Ветерке» не останется ни души. Подняться по пожарной лестнице, что на задах забегаловки, на крышу. Залить в вентиляционный люк бензина и поджечь. Постников нашел хачика, который берется разместить тут торговые ряды и большую столовку, ежемесячно отстегивать Постному хорошие деньги за право работать на трассе. Человек уже заплатил вперед и теперь с нетерпением дожидался, когда освободится его законное место.
   Однако люди Постникова внесли некоторые поправки в план хозяина. Шубин наверняка хранит бабки прямо тут, на рабочем месте. Потому что банкам и прочим финансовым учреждениям такие типы, как он, не доверяют. А ключи… Ну, где же им быть. Конечно, в его кармане. И если уж «Ветерок» сгорит дотла, чего деньгам зазря пропадать. Поэтому сначала предстоит завладеть ключами, прошмонать рабочий кабинет Шубина и только потом пускать красного петуха.
   — Он приближается, — Куба дососал пиво, бросил бутылку на резиновый коврик и загнал ее под сидение ударом каблука. — Выходим?
   — Подожди, — ответил Жлоб. — Не дергайся. Видишь, чего-то этот хрен тормознул. Стоит и смотрит на свою забегаловку. Странно.
   Куба даже не посмотрел в сторону Шубина. Он, поглощенный своими мыслями, оглянулся: на заднем сидении рядком стояли шесть пол-литровых бутылок с коктейлем Молотова: бензин, смешанный с соляркой. Горлышки посудин заткнули бумажными затычками, в одну из бутылок засунули промасленную тряпку. Остается бросить пять бутылок в вентиляционный люк, туда же отправить последнюю с горящим фитилем и очень быстро сделать ноги.
* * * *
   Шубин не пошел по тропинке напрямик, потому что боялся оступиться на мокрой траве, скользкой как лед. Он взял поперек автомобильной стоянки, отметив про себя, что на ночь здесь припарковался старенький «опель», а поодаль грузовик с пустым кузовом. Водители наверняка спят. По шоссе на всех парах промчался «москвичонок», других машин пока не видно.
   Какая-то неведомая сила остановила дядю Мишу прямо в центре асфальтовой площадки и заставила оглянуться назад. Он бросил взгляд на закусочную: жалюзи опущены, входная дверь заперта как надо, на засов и замок. А вот вывеска немного покосилась, завтра нужно залезть наверх и глянуть, что там с креплением. И еще хорошо бы…
   Шубин не успел довести мысль до конца, кто-то тронул его за плечо.
   — Эй, гражданин…
   Он повернул голову и попал на кулак, вылетевший из темноты. Удар пришелся не в глаз, куда целил нападавший, а в лобную кость. Куба размахнулся слева, но противник успел пригнуть голову и выставить вперед предплечья. И снова Куба попал не туда, куда метил. За пару секунд дядя Миша сумел оценить ситуацию, в темноте он не узнал своих прежних обидчиков, но понял, что дела его так себе. Один молодец заходил со спины, второй разворачивал плечо, чтобы в третий раз вогнать кулак в нос или верхнюю челюсть Шубина.
   Хорошо бы отойти к стене закусочной, но на этот маневр не осталось времени. Шубин успел отбить удар нападавшего предплечьем и сам с разворота крепко приложил противника кулаком в нос, почувствовав, как что-то хрустнуло под костяшками пальцев. Куба вскрикнул от боли, повернулся боком к дорожным фонарям. В эту секунду Шубин узнал его.
   — Это ты, гад, — прошипел дядя Миша и что есть силы ударил Кубу носком ботинка в голень. — На тебе…
   Куба, охнув от острой боли, упал на колени. Развить успех не позволил Жлоб, подскочив сзади, он врезал Шубину по затылку только что распечатанной пивной бутылкой, которая взорвалась, как осколочная граната. Далеко разлетелись мелкие стекляшки, Шубина окатило пивом. Он увидел, как фонари на трассе кто-то выключил. И в следующую секунду почувствовал щекой шероховатость мокрого асфальта. Голоса доносились откуда-то издалека, но понять слова было трудно.