Троицкий Андрей Борисович. Бумер-2

   — Бля, он мне нос сломал. И ходулю тоже, — Куба неуверенно поднялся на ноги, постоял минуту, убедился, что нога не подламывается. Но боль простреливает по всему телу, от лодыжки до самого горла. — Старый скот.
   Жлоб, присев на корточки, расстегнул пиджак дяди Миши, обшарил внутренние карманы. Вытащил потертый бумажник, твердый и толстый, кажется, сшитый из голенища солдатского сапога.
   — Шмель у него будь здоров.
   Но радость оказалась преждевременной. Но в лопатнике завалялось всего несколько мелких купюр, остальное — какие-то бумажки: товарные чеки, тетрадный листок со столбцами цифр и короткими записями. Фотография племянницы Дашки и месячный абонемент в городскую баню. Жлоб обшарил брюки своей жертвы, нашел еще немного денег. Куба продолжал прыгать на одной ноге и тихо постанывать.
   Жлоб переложил деньги в карман рубашки, бумажник забросил куда-то далеко, в темноту. Снял с руки жертвы часы на стальном браслете но, присмотревшись к вещице, остался недоволен. Котлы старые, коцаные. Стекло и корпус поцарапаны, за такие в базарный день десятки не выручишь. Он бросил часы в ту же сторону, куда полетел бумажник. И подумал, что потеряно много времени, и все попусту.
   Постный сидит в конторе, ждет хороших известий, а тут такие дела. По дороге изредка проезжает патрульная милицейская машина, колесит от одного поста ДПС к другому. Заметив возню на стоянке, менты запросто могут свернуть сюда. И тогда легкое дело обернется большими неприятностями. Куба продолжал прыгать на одной ноге и стонать, размазывая кровь по лицу.
   — Хватит сопли распускать, помоги мне эту свинью вареную в сторону оттащить, — Жлоб схватил дядю Мишу за руки, потянул на себя, сдвинув метра на полтора. — Куба, мать твою, давай, что ли…
   Выругавшись последними словами, Куба неуверенно, припадая на ногу, шагнул вперед, наклонился над хозяином «Ветерка» и, чтобы выпустить пар, пару раз ударил Шубина кулаком в лицо. Размахнулся и снова ударил. Затем ухватил его за вторую руку. Вместе кое-как дотащили обмякшее тело до края асфальтовой площадки, ногами столкнули в канаву.
   — Вот они. Все как один.
   Жлоб вытащил из кармана тяжелую связку ключей, позвенел ими, как колокольчиком и быстро зашагал к закусочной. Куба полез в машину, вытащил с заднего сидения бутылки с горючкой, и, припадая на больную ногу, поплелся следом. Двумя руками он прижимал к груди бутылки и внимательно вглядывался в темноту, боясь оступиться. Через пять минут друзья вошли в тесную комнатенку Шубина, открыли сейф и выудили деньги. Жлоб разложил купюры на столе и, слюнявя пальцы, пересчитал их.
   Неплохой улов, в переводе на баксы, около шести сотен.
   — Я возьму. Не потеряю.
   Куба сгреб деньги, засунул их в бумажник и опустил в карман штанов. Он забыл о боли в ноге, о крови, еще сочившейся из сломанного носа, градус настроения поднялся до верхней отметки.
   — После поделим. Шестьсот баксов, а? Не хрен собачий. А ты говорил: не надо старика трогать. А то еще ласты завернет.
   — Я ничего такого не говорил, — ответил Жлоб, всегда соображавший туго, а сейчас, после пивных возлияний, впавший в сонное заторможенное состояние. — Это ты говорил. Я наоборот хотел этого козла…
   — Какой же ты тупой, — Куба покачал головой. — Шучу я. Пора научиться понимать юмор. А то так и сдохнешь укропом.
   — Сам таким сдохнешь.

* * * *

   Парни вышли из задней двери забегаловки, повесили на место замок. По железным скобам, вбитым в стену, Куба вскарабкался наверх, встав на корточки, опустил руку и стал принимать бутылки, которые снизу подавал Жлоб. Дождь, темнота и выпитое пиво делали свое дело. Действия Жлоба были слишком нерасчетливыми, а посудины скользкими, как живые рыбы, так и норовили выскочить из ладони. Последняя четвертая бутылка все же выскользнула, грохнулась на асфальт и, разлетелась вдребезги. Горючка забрызгала брюки и рубашку. Жлоб выругался, сплюнул от злости.
   — Ладно, и пять бутылок — больше, чем надо, — крикнул он снизу. — Кидай и зажигай.
   — Пошел на хер со своими советами, — огрызнулся Куба. — Умник. Сам вот залезай сюда и работай.
   — Не могу спички зажигать. Весь горючкой облился. Как задница.
   Куба подошел к жестяной вентиляционной трубе, навалился плечом и завалил ее на сторону. И принялся перетаскивать бутылки. Он подумал, что напрасно накачался пивом и еще для согрева глотнул грамм сто пятьдесят водки. Не надо было пить. Все этот придурок Желабовский: давай дернем, давай дернем… Ему бы только глаза залить. Мало того, что бог ума не дал, так еще и квасит, последние мозги пропивает. И друга спаивает.
   Если бы Куба был трезвым, то не позволил этому хмырю, хозяину закусочной, так легко сломать себе нос, да еще ногу повредить. Завтра же надо топать к врачу и делать рентгеновский снимок, если нет перелома, трещину в кости обязательно обнаружат. Наложат гипс, и два месяца Куба, как последний урод, будет ковылять, опираясь на палку.
   Мягкая кровля закусочной оказалась неровной, бугристой, бутылки не хотели стоять, все падали. Стоило только чуть наклонить горлышко, бензин, смешанный с соляркой, вытекал из бумажных затычек. Горючка уже облила рубаху и штаны Кубы. Руки сделались скользкими от солярки. А бутылки все падали и падали, пока он не догадался не ставить их на кровлю, а сразу сбрасывать в вентиляционную трубу. Посудины полетели вниз, бухнулись о стенки жестяного короба и разбились. Только тут Куба вспомнил, что надо было поджечь тряпку, торчавшую из горлышка последней бутылки. И только тогда бросать ее вниз. Как теперь зажигать горючку?
   — Ну, мать твою через ухо, — Куба злился на свою забывчивость, на проклятую погоду, на темную ночь, на тупость своего друга и на весь мир в целом. — Падла долбанная…
   Проклятый дождь сеялся с неба, ветер дул в лицо. Огонь фонарей на трассе сделался каким-то тусклым, далеким.
   — Эй, ты чего там, заснул что ли, задница? — голос Жлоба казался тихим и слабым. — Или спички потерял? Слышь, ты где есть?
   — Да пошел ты, — заорал в ответ Куба. — Пошел знаешь куда?
   Закрывая огонь зажигалки от ветра, он прикурил сигарету, жадно затянувшись, бросил ее в вентиляционное отверстие. И отступил в сторону, дожидаясь, когда вспыхнет бензин. Но ничего не произошло. Он прикурил новую сигарету и повторил свои действия. Хоть бы что. Ни огня, ни дыма. Видно, от тлеющей сигареты огонь не займется.
   Спички, спички… Вот он выход из положения. Куба всегда таскал с собой коробок, чтобы при случае поковыряться в зубах. Отломив фильтр, он прикурил новую сигарету, вставил ее в спичечный коробок, закрыл его и бросил в вентиляционную трубу. Отличная идея, жаль, что она не пришла в голову раньше. Как только сигарета догорит, воспламенятся спичечные головки, от их тепла горючка точно вспыхнет. Нужно лишь немного подождать. Куба отошел в сторону, досчитал до десяти. А потом еще раз до десяти. Сигарета должна была истлеть. Что за чертовщина?
   — Ну, чего ты там возишься, задница? — крикнул снизу Жлоб. — Я тут совсем задубел. Задница проклятая…
   — Пошел ты на хрен, — проорал в ответ Куба. — Кретин, недоносок.
   Блин, у Жлоба не только с мозгами проблемы, у него и словарный запас, как у последнего педика. Только задница, задница… Другим словам не научился. Тьфу, и этот фокус с сигаретой не получился. Куба стал раздумывать, что же делать дальше.
   Он подошел к вентиляционной трубе, наклонившись, глянул в темноту и отпрянул. Из трубы с шипением вырвался столб пламени, какой высокий, что моментом осветил асфальтовую площадку автомобильной стоянки, кусок шоссе и все пространство вплоть до леса. Обожгло лицо грудь, вспыхнули брюки. Не помня себя, Куба закричал в голос, побежал к краю плоской крыши. Поскользнулся и упал, но тут же вскочил на ноги и закричал еще громче. Он потерял ориентировку в пространстве, не знал куда бежать, что делать, где искать спасения.
 
   Дядя Миша пришел в себя от каких-то диких нечеловеческих криков, способных поднять из могилы покойника. Шубин лежал в мокрой траве на дне неглубокой канавы, он промерз до костей, голова раскалывалась от боли, а ноги онемели. Кажется, стояла ночь, небо оставалось темным, но вокруг светло, как днем. Выглянув из своего укрытия, Шубин и сам захотел закричать, но сдержал крик. Вся крыша закусочной была объята пламенем, горело и внутри, и жар был такой, что трескались витринные стекла.
   На краю крыши стоял человек, объятый пламенем, он истошно кричал, но слова выходили неразборчивые. Человек спрыгнул вниз с четырехметровой высоты и, кажется, неудачно приземлился, видно, сломал ногу. Дважды он пытался встать и снова падал на асфальт. Другой человек накинул на бедолагу то ли кусок брезента, то ли шерстяное одеяло. На шоссе остановился «жигуленок», водитель побежал к закусочной.
   Оттолкнувшись руками от земли, Шубин попытался подняться на ноги, но снова оказался на земле, голова закружилась, будто он каким-то чудом оказался на детской карусели, которая разгонялась, крутилась все быстрее. И снова мир погрузился в темноту.

* * * *

   В салоне «опеля» стояла нестерпимая вонь. К запаху бензина и солярки примешивался тошнотворный дух подгоревшего мяса и еще какой-то запах, отвратительный, непередаваемый словами, от которого выворачивало наизнанку. Плохо соображая, что делать дальше, куда рулить, Жлоб решил, что без врача все равно не обойтись, но вести лучшего и единственного друга в районную больницу — это все равно, что его, а заодно и себя, прямиком на кичу отправить.
   Врачи обязаны сообщать ментам о таких делах. Едва Кубу обследуют в приемном покое, завалится дознаватель. И начнется такая канитель, что тошно станет. К тому моменту, когда Кубу положат на операционный стол или куда там кладут обгоревших людей, менты пробьют насчет пожара в закусочной, поговорят с Шубиным, если он жив. А он наверняка жив, потому что такие типы легко не подыхают. И хрендец на ровном месте. Кубу отправят в тюремную больничку, а Желабовского прямой наводкой в СИЗО, в тухлую камеру на тридцать рыл.
   Углядев указатель и жестяной щит на столбе, Жлоб резко вывернул руль, съехал с трассы и погнал «опель» по дороге через лес. В дачном поселке Масловка жил Николай Николаевич Кучушев, знакомый доктор из районной больницы. Пару раз он штопал Жлоба, когда его порезали ножом какие-то залетные отморозки. И Кубе тоже как-то помогал. Хороший мужик. Главное, цену не ломит, берет по-божески. И умеет держать язык за зубами.

Глава четвертая

   Мобильник зазвонил в тот момент, когда, вцепившись мертвой хваткой в руль, Жлоб на темной узкой дороге разогнал тачку до девяноста километров. Пришлось сбавить газ. Услышав голос Постникова, Жлоб поморщился. Как некстати этот разговор именно сейчас.
   — Ну, где вы пропали? — выпалил Постный. — Какого хрена не звоните? Я жду как опущенный, а ты язык проглотил.
   — Вот как раз хотел, — пролепетал Жлоб.
   Но Постников не стал слушать.
   — Или вы стали настолько крутыми, что и докладываться не надо?
   — Да, Павел Митрофанович, — невпопад ответил Жлоб, он не успевал следить за темной дорогой.
   — Что «да»? Крутыми, мать вашу заделались?
   — То есть, нет, Павел Митрофанович.
   — Что ты ладишь: Пал Митрофаныч? Говори, как дела?
   — Все плохо. Куба обгорел. Сильно очень. Когда вспыхнул огонь, он оказался рядом… Сейчас его к доктору везу. К Кучушеву на дачу.
   — Я не о здоровье Кубы спариваю, — заорал Постный. — Я спросил: как наши дела? Ты что, тупее материной задницы? Уже русских слов не понимаешь?
   — Забегаловка сгорела. Дотла. Все тип-топ.
   — Ну, с этого и надо было начинать, — тон Постникова смягчился. — Отвезешь Кубу к коновалу, а потом обязательно мне звякни. В любое время, хоть ночью, хоть утром. Только в больницу не суйтесь. Понял меня? В больницу ни ногой.
   — Все понял, — отозвался Жлоб.
   Кроткие гудки. Жлоб бросил трубку на пассажирское сидение и увеличил скорость. Дорога сделалась чуть шире, в просветах между деревьями открылось небо. Еще два поворота, и они на месте.
   — Шестьсот долларов, — громко и внятно сказал с заднего сидения Куба. — Слышь? Шестьсот…
   — Чего шестьсот? — проорал в ответ Жлоб.
   Он чувствовал, что в груди бешено молотится сердце, руки сделались слабыми и вялыми, а на глаза наворачиваются слезы.
   — Баксов наварили… Шестьсот баксов… За мою жизнь…
   Куба зашелся каким-то диким нечеловеческим смехом, похожим на рыдание. От этого смеха мурашки по коже бегали. А потом затих и, сколько не звал друга Жлоб, тот не отзывался. «Опель» съехал на обочину, Жлоб вывалился из салона, распахнул заднюю дверь. Куба лежал на боку между сидениями и, кажется, не дышал.
   Жлоб, боявшийся покойников, почувствовал дрожь в коленях, он метнулся к багажнику, открыл крышку и долго шарил внутри, пока не нашел китайский фонарик с длинной рукояткой. Пересилив страх, Жлоб с ногами забрался на заднее сидение, посветил в черное лицо друга, потормошил его за плечо. Никакой реакции, только голова мотнулась из стороны в сторону, и все.
   На коже столько сажи и копоти, будто Куба из печной трубы вылез. От рубахи и штанов остались обгоревшие лохмотья, и они еще дымились. Опаленные огнем волосы превратились в темный нарост на голове, будто череп покрылся темной коростой. Кожа на щеках и губы потрескались, в этих трещинах выступила желтоватая сукровица. Почувствовав позывы тошноты, Жлоб вытащил из-под колена последние две бутылки пива, открыл пробки зубами. И полил пивом Кубу. Потер рукой его лицо и грудь ладонью и снова полил пивом из второй бутылки. Толку чуть, только копоть размазал.
   — Чего?
   Куба широко открыл глаза, и стало еще страшнее. Глазные яблоки, кажется, тоже закоптились, сделались какими-то серыми.
   — Ничего, — сказал Жлоб и не услышал своего голоса. — Как ты?
   — Деньги забрать хочешь?
   — Ты лежи, — прошептал Жлоб. Слава богу, друган жив, только поджарился, как картошка на костре. От нестерпимой боли у него с головой полный разлад. — Лежи. Мы к доктору едем. На месте будем уже минут через десять. Потерпеть надо.
   — Деньги хочешь забрать? — Куба заплакал. — Мою долю… А я не дам…
   — Мне не нужны твои деньги, — Жлоб всхлипнул, едва сдерживая рыдания. — Ты только потерпи.
   — Хер тебе, а не деньги, — черным языком Куба слизывал пивную пену. Он не понимал слов. — Отсоси…
   Всхлипнув, Жлоб снова сел за руль и погнал машину дальше. Дождь кончился, свет фар, отраженных лужами, блестел, как самоварное золото.
   Большой дачный поселок утопал в темноте, только на главной улице каким-то чудом сохранились два подслеповатых фонаря. Жлоб скорее интуитивно, чем по памяти, нашел нужный поворот и нужный дом, спрятанный в темноте сада, остановился впритирку с низким штакетником забора.
   — Я сейчас, — сказал он. — Ты жди. Просто лежи и не шевелись.
   Выбежав из машины, он толкнулся в незапертую калитку. Гремя цепью, из темноты выскочила белая в темных пятнах собачонка и зашлась пронзительным лаем, норовя тяпнуть названного гостя за ляжку. Жлоб, остановился, сжал кулаки и сквозь оскаленные зубы прошипел:
   — Сейчас сам тебе горло перегрызу, тварь.
   Собачка, видно, поняла смысл слов и серьезность намерений этого мерзкого существа, пропахшего бензином и гарью. Она больше не тявкала, пятясь задом, заползла в конуру и не высунулась. В доме светились два окна, и еще на застекленной веранде горела лампочка. На занавески ложились чьи-то тени. Слава богу, значит, Кучушев на месте.
   Через пять минут машину загнали на участок и, врач, согнувшись на заднем сидении машины, осматривал Кубу. Жлоб включил верхний свет и светил фонарем на своего друга, а сам отворачивался в сторону, когда Куба протяжно стонал. Потому что не было сил смотреть на все это. Кучушев вылез из салона и потряс кудрявой головой.
   — Твоего кореша надо в областную больницу везти, — тихо сказал он. — Иного выхода нет. Обожжено примерно восемьдесят процентов тела. В домашних условиях ничего сделать нельзя. Ничего… Он жив по недоразумению. Потому что еще молодой.
   — У меня есть деньги. Примерно двести баксов. И у него в лопатнике еще около шести сотен. Я же не забесплатно прошу. А, хороши деньги. Считай, твои.
   — Мы зря теряем время, — снова покачал головой Кучушев. — Разговорами ему не поможешь.
   — Я же говорю: деньги есть…
   — Тут дело не в деньгах.
   Жлоб шагнул вперед, сграбастал врача за ворот рубахи и сдавил горло пальцами. Нащупал кадык, твердый, как грецкий орех, сдавил его пальцами.
   — Ты что мелешь, гад, — голос Жлоба вибрировал. Он не мог поверить, что попусту потерял столько времени, а Кучушев палец о палец ударить не хочет. — Да я тебя, срань такая, прямо тут удавлю.
   — А-а-а-а… Отпусти. Больно…
   Кучушев кое-как освободился от тисков, сжимающих кадык, и отдышался.
   — Ты что, совсем… Так ведь убить можно. Невзначай.
   — И я сделаю это, — кивнул Жлоб. — Если еще раз скажешь «нет», считай, что ты уже дуба врезал.
   — Все, что я могу, это немного облегчить его страдания, — замялся Кучушев. — У меня в заначке есть морфин. Твой друг после укола, по крайней мере, не впадет в болевой шок…
   — И хрена ты мнешься, как целка перед абортом? — крикнул Жлоб. — Тащи сюда свой морфин. Тут человек помирает, а он, падла, бодягу разводит.
   Кучушев вернулся со шприцем в руке. Снова покопался на заднем сидении, уколол Кубу, а когда Жлоб стал совать деньги, не взял их.
   — Уезжайте, пожалуйста, — прошептал он. — Прошу вас. У меня трехлетняя внучка в доме. И родни полно. Больше ничем не могу помочь.
   — Может, давай его хоть на сидение положим. Чего он там валяется на полу машины. Как собака дохлая.
   — Пусть лежит, как ему удобно и где удобно, — ответил Кучушев и прижал ладони к груди. — Уезжай.
   — Уеду, — мрачно пообещал Жлоб. — Но еще вернусь. Рассчитаться с тобой за оказанную помощь.
   — Погоди, погоди…
   Но Жлоб уже не слушал. Смачно плюнув под ноги, он сел за руль и огни «опеля» исчезли в темноте.

* * * *

   И опять ночная дорога, свет фар, выхватывающий из темноты заборы, стволы деревьев и неровное полотно асфальта. Ладони потели от волнения, и руль был скользким, будто его мылом натерли. Жлоб гнал машину в обратном направлении, путь через лес казался бесконечным, сзади тихо стонал Куба. Видно, морфин, который вколол Кучушев, был левым, бодяжным или это вовсе не наркотик. Врач наверняка уколол Кубу грошовым анальгином, лишь бы отвязались. Скот, крохобор паршивый. А еще людей лечит. Впрочем, лечит — это совсем не то слово. Помогает пациентам поскорее прибраться, — так будет правильнее.
   Жлоб остановил машину, когда стоны прекратились. Зажег верхний свет, и заглянул за кресло. На полу неподвижно лежал Куба, похожий на обгоревшее бревно. Ясно, теперь спешить уже некуда. Почувствовав позывы тошноты, Жлоб вылез из машины, перевел дух и выкурил сигарету. Из дорожных канав поднимался туман, в лесу чирикнула бессонная птичка, облака разошлись, на сером небе появилась мелкая россыпь звезд. Жизнь продолжалась, но не для Кубы.
   Жлоб набрал номер Постникова, в трубке слышались женские голоса и звон бутылок. Постный не сразу вспомнил, с какой целью звонит один из его бойцов.
   — Умер, говоришь? — переспросил он. — М-да… Черт побери. Как некстати вся эта муйня. Поручи вам работу, саму простую, самую легкую, вы обязательно обосретесь. И еще этот трупешкик. Тоже мне, подарок. А что, Кучушев не мог помочь?
   — Сказал, что не мог, — голос Жлоба дрожал от волнения и злости. — А так хрен его знает. Может, возиться не захотел.
   — Чего? — переспросил Постный. — Нет, это я не тебе. А ты давай… Наливай. Девчонки уже заждались. Легли и просят.
   Снова послышался звон бутылок и чье-то ржание.
   — Слышь, Игорь, ты вечно звонишь не ко времени, — сказал Постный. — Всю дорогу у тебя одни проблемы. Вечно так: дай тебе говна, дай ложку. Ничего сам решить не можешь. Ладно… Так ты говоришь: Куба того… Откинулся?
   — Вот именно: того, — подтвердил Жлоб и всхлипнул, готовый заплакать. — Умер, да… Мертвее не бывает. И я не знаю, что делать дальше.
   — Машина на кого зарегистрирована? На Кубу? И хорошо. Отгони «опель» подальше, посади покойника за руль, залей салон бензином. И дальше по программе. Пусть менты потом разбираются. Хотя тут и разбираться нечего: несчастный случай. Все, действуй. Думаю, что спичку ты сможешь зажечь и без посторонней помощи.
   Послышались короткие гудки, Жлоб убрал телефон и не мог пересилить отвращение и страх, залезть в машину, пока не нашел в багажнике бутылку с питьевой водой и армейскую фляжку с водкой. Он сделал пару жадных глотков, сел за руль и погнал дальше, чувствуя, что голова идет кругом, и в таком состоянии он едва ли далеко уедет.

* * * *

   В половине девятого кто-то затопал на крыльце, потом на всю катушку заиграл радиоприемник, послышалась возня на кухне. Это явилась хозяйка и принялась собирать на стол. Кот лежал на спине, вдыхая запах сена, тушеного мяса и гречневой каши, доходивший сюда из кухни. От этих запахов разыгрался какой-то волчий, звериный аппетит. Кот вытащил из рюкзака пару яиц, ломти хлеба и пластиковую бутылку с водой. Жаль, что не догадался взять соли. Но и так сойдет.
   За окном быстро стемнело, непогожий день превратился в ненастный вечер. Кот не рискнул зажигать фонарь, в сумерках издали виден даже слабый свет на чердаке. Утолив голод, он снова лег на сено, закрыл глаза и стал слушать, как по железной крыше стучит дождик. Стрелки часов подобрались к десяти вечера, Кот стал беспокоиться, что попусту будет караулить кума, а он не явится ни сегодня, ни завтра. Но в сенях затопали сапоги, послышался мужской голос. Слов Кот не разбирал, но теперь ясно главное: тот, кого он ждал, все же вернулся.
   Чугур зашел в сени, скинул дождевик и китель. В спальне он переоделся в спортивный костюм, наскоро поужинал и стал собирать дорожную сумку.
   — Ты чего так поздно? — спросила Бударина.
   — Поздно? Это еще рано, — отозвался Чугур, укладывая полотенце и бритвенные принадлежности. — Все разъехались. На юга задницы греть. А те, кто остался, тупее сибирского валенка. На хозяйстве вместо себя оставить некого. Дела в Москве займут дней пять, не меньше. Значит, неделю меня не будет.
   — А как же деньги? Ты ведь говорил, надо в банке заказывать? Заранее?
   — Я сегодня пять раз звонил в эту фирму по продаже недвижимости. Все уточнял… Короче, чемодан с налом туда тащить не надо. Можно в Москве с книжки снять. А еще лучше оформить перевод. Со счета на счет. Как только деньги переведут, можешь сходить к своей подруге Тоське. И сказать до свидания. И деньги, что ей в долг давала, не забудь потребовать. А иначе это сделаю сам.
   Кум перенес дорожную сумку из спальни в горницу. В Москве он остановится у одного старого приятеля Антона Васильевича Кленова, с которым вместе служили еще на севере. Теперь Антон перебрался в Москву, нашел теплое место в охранной структуре одной крупной строительной фирмы. И в хрен не дует. Знай себе купоны стрижет, шастает по бабам и квасит. Но челюсть у Кленова отвалится, когда он узнает, по какому делу приехал в столицу бывший сослуживец.
   Чугур усмехнулся, присел к столу, вспоминая, все ли вещи собрал.
   — Ты не маячь перед глазами, — сказал он любовнице. — Ложись и спи. Я себе тут, в комнате постелю.
   Когда сумка оказалась собранной, кум присел за круглый стол в горнице и стал смотреть в темное окно. За хлопотами тревоги последних дней отошли на задний план, вроде как забылись. На ночь глядя, как всегда, снова всплыли в памяти. Скорей бы уж закончилась вся эта тягомотина с оформлением дома на Кипре, с отставкой. И на дом Будариной надо найти покупателя. Дел впереди — целый воз и маленькая тележка. Но свет в конце тоннеля уже виден.
   Кум успокоил себя мыслью, что на новом месте, у теплого моря, оживет душой, стряхнет пыль неприятных воспоминаний и тревог. Но тут же поправил себя: до Кипра еще добраться надо, еще дожить до него надо.
   Попугай Боря, замерев на жердочке, угрюмо молчал, словно собирался сказать какую-нибудь новую гадость или выругаться, но не мог вспомнить крепкое слово.
   Чугур вышел в сени, проверил, не забыл ли задвинуть засов, когда заходил в дом. Он вернулся в комнату, потушив верхний свет и включив настенной светильник, разделся до трусов и майки. Снова поднялся, вытащил из кобуры пистолет и сунул его под подушку. Так спится спокойнее. Вытянулся на диване, накрылся ватным одеялом. Взял в руки книгу рассказов о Ленине, раскрыл томик наугад, на первой попавшейся страничке. Осилил три абзаца и, дернув шнурок, выключил лампу.
   Кум ворочался с боку на бок, не ко времени вспоминая все дела, что успел переделать за долгий день: набралось порядочно. Полежав на спине четверть часа, он решил, что переутомился, поэтому и сон не шел.
   Невольно Чугур стал думать о завтрашних хлопотах. В Москву поездом он доберется уже после обеда. И, чтобы не терять день, сразу двинет в агентство, там его уже будет ждать некто Жаров, старший менеджер по продажам недвижимости за границей. Конечно, доверять этим фирмачам нельзя. Сидит у них в конторе сволочь на сволоче и жулик на жулике. Тюрьма по ним плачет. Только и думают, как простого человека объегорить, деньги халявные загрести. А этот Жаров, видно, там основной, козырную масть держит.