Троицкий Андрей Борисович. Бумер-2

   Смерть Кубы что-то перевернула в душе Желабовского. Даже не смерть, а отношение к смерти Постникова. Кубе поручались скользкие и опасные дела, а платили ему за грязную работу сущие копейки. Это — ладно, не в деньгах дело. Но приказ Постникова сжечь тело своего бойца в машине, сжечь, как дохлую дворняжку, как полено, — это выше человеческого понимания. В голове не умещается. Какой мразью надо быть, чтобы отдать такую команду. А если бы обгорел или поймал пулю сам Желабовский? Как поступили бы с ним? Наверняка, чтобы спрятать концы, погрузили еще живого в бочку и залили бетоном. Или закатали в асфальт. Или сожгли в промышленной печи.
   Насильственная мучительная смерть Желабовского не за горами. Скоро Постный узнает, что произошло возле «Ветерка» на самом деле. А узнает он обязательно, завтра, а может быть, уже сегодня. Потому что земля слухами полнится. Нашепчут добрые люди, что Шубина избили и ограбили и только потом подпалили закусочную. Старик, разумеется, узнал нападавших, он же не слепой. Скоро ниточка потянется от Игоря Желабовского к Постному. А шеф этого не простит. Его мясники спустят с Игоря шкуру и только потом, когда он на себе почувствует, что такое настоящая боль, прикончат.
   Раз такие дела, больше Жлоб на Постного не батрачит. И на месте оставаться нельзя. Сегодня же на машине он уедет в Нижний Новгород, где сейчас при делах старый приятель Женька. Он найдет приличную работу Желабовскому. Такую работу, где не надо пускать людям кровь и ломать кости. Лишь бы только все задуманное получилось, лишь бы прошло.

* * * *

   Солнечное утро дядя Миша Шубин встретил на пепелище закусочной «Ветерок». Он сидел на перевернутом ведре и задумчиво смотрел то на головешки, залитые водой и пеной, то на металлический остов каркаса, то на дальний лес. Мысли путались, в голове наступил такой разлад, что Шубин не мог придумать, чем занять себя, что делать дальше.
   Договор страхования на «Ветерок» закончился всего-то месяц назад. Но в ту пору навалилось столько неотложных дел, что Шубин забывал продлить страховку, все откладывал это дело до лучших времен. И вот остался среди теплых головешек, без гроша в кармане, без перспектив.
   Пожарные прибыли во втором часу ночи, когда тушить было нечего. Пролили из кишки все, что осталось от закусочной и, включив сирену, помчались обратно в район. Следом появились менты, за ними два криминалиста в штатском. Шубину задавали вопросы, он пытался отвечать, но голова гудела, как пчелиный улей. Что вспомнил — сказал, а что забыл — того уж не вспомнить.
   За спиной урчал мотор милицейского «уазика», капитан Старостин, снимавший показания с потерпевшего, сидел на пассажирском месте, оформляя уже исписанные листки протокола.
   Все ясно, как божий день: на старика наехали какие-то отморозки, видимо, залетные. Избили, ограбили и, чтобы скрыть следы преступления, сожгли забегаловку. Добро хоть, самого хозяина в живых оставили. Слава богу. Иначе на РУВД повисло бы мокрое дело, которое, если разобраться, не имело никаких перспектив, только испортило бы блестящую статистику раскрываемости преступлений местного РУВД.
   А из области, из Главного управления внутренних дел, из прокуратуры давили и капали на мозги едва ли не каждый день: когда найдете убийц. Пожар и нанесение легких побоев — совсем другой коленкор, это не мокруха, за такие дела прокуратура теребить и снимать стружку не станет. Заезжая шпана из хулиганских побуждений спалила точку общепита. Ну, всякое бывает. До крови не дошло, — и то ладно.
   Да еще вопрос, что скажет пожарно-техническая лаборатория, какое выпишет заключение. Шубину дали по балде и сбросили в канаву. Момента поджога он не видел, в отключке был, а других свидетелей нет, значит, нельзя исключать, что произошло самовозгорание. Например, проводка коротнула или в распределительном щите оплавились предохранители — и пошло. И запылало. Короче, был поджог или это всего лишь стариковские домыслы — большой вопрос.
   Надо позвонить пожарным, а лучше самому съездить в лабораторию, чтобы парни не очень старались, не рыли носом землю. И облегчили жизнь милиционерам, не подбрасывали им лишней работы. Пусть будет самовозгорание. И на этом эффектная жирная точка.
   Закончив с писаниной, Старостин выбрался из машины, наклонился над дядей Мишей, положил ему на колени протокол.
   — Прочитай и напиши на каждой странице: с моих слов записано верно, и мною прочитано. Вот папку подложи, чтобы бумагу не помять.
   Шубин, перепрыгивая через строчки, не вдаваясь в смысл документа, пробежал протокол взглядом, начирикал то, что сказал капитан. И, поднявшись на ноги, вернул бумаги Старостину.
   — Тут, помню, грузовик стоял, — сказал Шубин. — Когда пожар начался, водила уехал. И еще легковушка, вроде как иномарка. Номеров не помню.
   — Не помнишь? — Старостин удивленно выкатил глаза. — Странно. Ну, когда вспомнишь, тогда в протокол и занесем. Все твои приятные воспоминания.
   — Мне точно известно, кто это сделал, — веско заявил Шубин. — Я этих сволочей из тысячи узнаю. Из миллиона. Я с первой секунды все понял…
   — Опять ты за свое, — Старостин поморщился, как от кислого. — Понял ты, чем дед бабку донял. Суди сам: тьма тут ночью почти кромешная. Дождина льет. Тебе по затылку ударили чем-то тяжелым. Скажи спасибо, что череп не проломили. И что ты мог понять в таком состоянии? Из какого миллиона ты узнаешь нападавших? Это уже смешно. Это грустно. Очень даже грустно.
   — Они уже бывали здесь, меня избили чуть не до смерти, — Шубин в глубине души понимал, что спорить с ментом, — только попусту слова тратить. Старостин что-то решил для себя, и с этого решения его не сдвинешь, но Шубин упрямо продолжал гнуть свою линию. — И повара с официанткой тоже избили. Мне не верите, так с ними поговорите.
   — Чего же ты раньше заявление не написал? Ведь дорого яичко к христову дню. А он вспомнил о происшествии, когда синяки зажили.
   — Боялся, что эти парни вернуться. И доведут дело до конца. Таки выбьют из меня душу.
   — Боялся он, — передразнил капитан.
   Старостин знал и любил пословицы и поговорки. И никогда не упускал случая похвастаться своей эрудицией, вставить в разговор очередной перл народной мудрости.
   — Волков бояться — в лес не ходить, — сказал он. — А назвался груздем — полезай в кузов.
   С этими утверждениями было трудно спорить, только насчет груздя и кузова не совсем понятно. Но Шубин все-таки выложил свой последний козырь:
   — Я знаю, что это люди Гребня, — сказал он. — При первой встрече парни строго наказали, что теперь я должен платить именно Гребню.
   — Заплатишь на том свете, — капитан убрал протокол в папку. — Он уж года два как откинулся, твой Гребень. Сидел где-то под Интой. И подох от пищевого отравления. Воображение у тебя того… Дай бог всякому. Тебе бы это… Фантастические романы писать. Когда опубликуешь, я первый куплю.
   — Но морды их я запомнил. Может, какие фотографии у вас посмотреть?
   — Морды у них у всех одинаковые — бандитские, — сказал, как отрезал Старостин. — Ладно, будут новости, я с тобой свяжусь. И сам позванивай. Ну, если будет свободное время. И желание.
   — Свободного времени у меня теперь много, — проворчал Шубин. — Больше, чем требуется. Черт бы вас всех поимел…
   — Поеду, — сказал Старостин и добавил. — Волка ноги кормят.
   — Вот именно: волка, — прошептал под нос Шубин.
   Капитан забрался в кабину, кинул картуз на заднее сидение и приказал водителю трогать.

* * * *

   Постный в сопровождении своего водилы и собутыльника Васьки Сорокина по прозвищу Сорока появился около десяти.
   После бурной ночи хозяин выглядел изрядно помятым и усталым, под глазами залегли тени, а кожа лица сделалась желтой, будто Постный только что выписался из инфекционной больницы, где лечился от гепатита. Сорока, пробухавший с хозяином до утра, выглядел не лучше. Помятая отечная морда и узкие щелочки красных глаз.
   Желабовский, положив газету на стул, поднялся и вежливо поздоровался. Сорока даже не посмотрел в его сторону. Хозяин буркнул что-то сквозь зубы, остановился, смерил своего бойца взглядом, и тихо сказал:
   — Проходи в кабинет. Поговорим.
   Постный, пропустив вперед посетителя, вошел следом, рухнул в кресло и нацедил из бутылки стакан минеральной воды. Жлоб ждал, когда хозяин, теперь уже бывший хозяин, утолит похмельную жажду и сможет шевелить своим поганым языком. Постный налил второй стакан, сделал глоток и откинулся на спинку кресла. Жлоб гадал про себя, чем сейчас занят Сорокин: треплется с секретарем или спустился вниз и торчит во дворе.
   — Ты чего это так вырядился? — спросил Постный. — Жениться собрался, да? А дуру, которая за тебя пойдет, еще не нашел. Не родилась такая, да?
   Жлоб молча проглотил оскорбление. Это не впервой, успел научиться и привыкнуть.
   — Я что тебе сказал вчера? — Постный стукнул ребром ладони по столу. — У тебя как с головой?
   — Нормально, — ответил Жлоб. — Котелок варит.
   Он переминался с ноги на ногу посередине кабинета. На языке вертелись самые грязные ругательства и оскорбления. Но Жлоб давно усвоил правило: сначала надо стрелять и только потом трепаться. А не наоборот.
   — Тогда почему ты не сжег машину? Вместе с Кубой?
   — Ну, я решил, что его лучше похоронить по-человечески. Вырыл могилу, завернул его в брезент…
   — Он, видите ли, решил, — Постный дернулся так, что вода из стакана выплеснулась на рубашку. — Кто ты такой, мать твою, чтобы принимать решения? Кто ты? Объясни. Не хочешь говорить? Тогда я объясню. Ты — пустое место. Ты человек, у которого последняя и единственная мозговая извилина атрофировалась еще в ранней юности. Согласен?
   Жлоб лишь пожал плечами, у него было свое мнение на этот счет, но высказывать его вслух, спорить с этой скотиной, как-то не хотелось.
   — Не согласен? — переспросил Постный. — А напрасно. Думать и принимать решения ты не способен. Нет такой физической возможности. Ты должен был выполнить мою команду. А вместо этого белым дням приезжаешь в мой автоцентр на паленой тачке. Номера, марку и цвет этой колымаги наверняка уже пробили менты. А ты приперся на ней прямо ко мне. И еще поставил ее у административного корпуса. Возле парадного подъезда. Это как понимать?
   — У меня другой тачки нет, — ответил Жлоб. — На эту у меня доверенность. Если бы я ее сжег, на чем бы я к вам приехал?
   Минуту Постный хранил угрюмое молчание. Он думал о том, что за свою тридцатипятилетнюю жизнь вдоволь навидался полных дураков, тупиц и кретинов, но Жлоб среди тех персонажей совершенно особый экземпляр. Его интеллектуальный коэффициент трудно высчитать, потому что еще не придуман такой тест, потому что интеллект отсутствует, как таковой. Если сделать Жлобу трепанацию черепа, то обнаружится, что мозг его не больше грецкого ореха. И этот орех давно сгнил, или, покрывшись плесенью, превратился в поганую труху. Лучше с неодушевленным предметом общаться, чем с этим Жлобом.
   — Ладно, — сказал Постный, понимая, что дальнейший разговор не имеет перспективы. — Оставишь тачку здесь. А лучше так: выезжай с административной территории через ворота, отгони «опель» в пятый бокс к Тимофеичу. Пусть в лапшу ее порежет, автогеном. Нет, лучше я ему сам позвоню. А тебе, пока на новую тачку не заработаешь, придется на своих двоих передвигаться.
   Жлоб криво улыбнулся.
   — Ошибаешься, — сказал он. — Я буду передвигаться на твоей «мазде».
   — Чего? — Постный подумал, что он ослышался. — Чего ты там бухтишь себе под нос?
   — Теперь я буду ездить на твоей тачке, — громко и внятно, делая ударение на каждом слове, заявил Жлоб. — Вот так, придурок. Долбанный мудак.
   Постный глотнул воздуха широко открытым ртом. Видно, после ночных похождений у Желабовского начался нервный срыв или он просто с ума спятил. Прямо здесь, в кабинете хозяина. Постный вскочил из-за стола, он хотел крикнуть водилу или позвать охранников. Но ничего не успел сделать. Жлоб уже выхватил из-за пояса пистолет. Не поднимая руки, он дважды выстрелил от бедра, целясь в грудь бывшего хозяина. И не промахнулся. Постного отбросило к стене, он снова упал в кожаное кресло на колесиках. Он был еще жив, когда Жлоб сделал шаг вперед и добил бывшего шефа, пустив пулю между глаз. Рванув дверь на себя, Жлоб вышел в приемную, направив ствол в грудь Сорокина, не успевшего опомниться.
   Все произошло слишком быстро: голоса за дверью, выстрелы в кабинете шефа. Сорокин сунул ладонь под пиджак, в подплечную кобуру, расстегнул застежку, дернул за рукоятку крупнокалиберного пистолета «зауэр». И еще успел подумать, что Жлоб хоть дурак дураком, но стрелять умеет. Этого не отнимешь.

* * * *

   Но тут дверь в кабинет открылась, Игорь Желабовский возник на пороге. Полусогнутую руку с пистолетом он прижимал к корпусу. Он не следил за своим оружием, он следил за целью. Сороке показалось, будто ему в грудь долбанули тяжелым молотком, а потом на больное место плеснули кружку кипятка, он отступил назад, зацепился за стул и рухнул на рабочий стол секретаря Марины, заливая кровью деловые бумаги.
   Жлоб дважды выстрелил в голову Сороке.
   Марина отступила в темный угол приемной, открыла рот, хотела закричать, но побоялась даже пикнуть. Она молча наблюдала за тем, как Жлоб обшаривает карманы покойного, достает ключи от машины. На прощание убийца приложил палец к губам и тихо сказал:
   — Только возникни, сучка, и я тебя достану. Где бы ты не пряталась.
   Спускаясь вниз по лестнице, Жлоб на ходу успел перезарядить пистолет, вставив в рукоятку снаряженную обойму. Он вышел во двор сервиса, залитый солнечным светом. «Мазда» стояла неподалеку от будки вахтера.
   Возле противоположного здания угла топтались три мордоворота, постоянно находившихся при шефе. Что-то вроде бригады по особым поручениям, а заодно уж и личные охранники. Выстрелов никто из них не слышал. Парни смолили сигареты и о чем-то оживленно трепались, в сторону Жлоба не посмотрели. Переложив ствол в левую руку, он неторопливо, чтобы не привлекать внимания публики, дошагал до автомобиля, наклонился, чтобы открыть дверцу, когда откуда-то сверху раздался истошный женский крик.
   — Убили… Постникова убили. И Сороку тоже… Вот он, он убил.
   Из окна приемной высунулась Марина, показывая пальцем на Желабовского, она голосила во все горло.
   — Я вам кричу. Вы, тупицы чертовы. Хозяина убили. Вот он, вот этот гад…
   Охранники переглянулись, когда Жлоб уже распахнул дверцу «мазды». Пришлось остановиться и пару раз пальнуть в сторону мордоворотов Постникова. Парни бросили врассыпную, Жлоб упал в кресло, бросил пистолет на пассажирское сидение. Завел машину и нажал на педали.
   «Мазда» сорвалась с места, готовая сломать полосатый шлагбаум и вырваться на трассу. Но в следующую секунду с другой стороны шлагбаума возник передок «КАМАЗа». Водитель грузовика, увидев легковушку, хотел сдать назад, но почему-то замешкался. Жлоб дал по тормозам.
   — Черт, черт… Вот же тварь, — он опустил стекло, высунул голову и проорал во всю глотку. — Отъезжай, не видишь что ли… Кретин, мать твою…
   Договорить он не успел. Заднее стекло разлетелось на множество мелких осколков. Пули ударили по фонарям и покрышкам. Схватив пистолет, Жлоб оглянулся назад, но не увидел целей. Видно, стреляли из укрытия. Пуля пробила подголовник пассажирского сидения, продырявила ветровое стекло. Теперь Жлоб стал удобной мишенью.
   Что ж, на «мазде» не уйти, надо попробовать на «КАМАЗе». Придется вытряхнуть из кабины водилу, а дальше — проще. Жлоб выскочил из салона, бросился вперед. Но не пробежал и пяти метров, пуля вошла в заднюю поверхность бедра, ногу обожгло, кость хрустнула, как сломанный карандаш. Жлоб оступился, упал на колени и растянулся на горячем асфальте в двух шагах от будки вахтера, которая могла стать его спасением, но не стала.
   Он оглянулся назад, прищурился, стараясь разглядеть стрелков. Если уж ничего не получилось, раз так легла фишка, хорошо бы забрать с собой еще какую-нибудь сволочь. Но пуля обожгла спину, чуть выше правой лопатки. В голове помутилось, глаза затуманили слезы. Жлоб почти ничего не видел, но продолжал целиться, до последней секунды надеясь поймать на мушку хотя бы одного охранника.
   Жлоб был уже мертв, но со стороны административного корпуса, из кустов, по нему все стреляли и стреляли.

Глава шестая

   Шубин, стряхнув со штанов пыль и пепел, повернувшись лицом к дороге, снова присел на ведро и подумал, что ждать помощи от ментов — все рано, что ждать милости от природы. Хрен чего дождешься. А ему, дураку старому, надо было не варежку разевать, а вовремя застраховать закусочную. Теперь обижаться не на кого. Дядя Миша поправил себя: месяц назад с деньгами было совсем туго, а лишние долги делать не хотелось.
   Он увидел, как на трассе появилась и сбросила скорость перед поворотом Дашкина «хонда». Машина проехала поперек стоянки и встала. Племяннице дядя Миша уже звонил, насчет пожара она в курсе. И хорошо. Не понадобится лишних слов, при виде племянницы он робел, вспоминая то казенное письмо, что пришло из зоны. О смерти Кольки он не сказал, когда была возможность, а сейчас — не лучшее время для таких разговоров.
   Распахнув дверцу, Дашка подбежала к пепелищу, схватила лом, валявшийся среди головешек, шаг за шагом обошла территорию бывшего «Ветерка», ковыряя ломом головешки.
   — Чего ищешь? — крикнул дядька. — Ничего не осталось. Все сгорело.
   — Чего надо, то ищу, — буркнула Дашка.
   Когда чуть свет дядя Миша позвонил ей и рассказал обо всем, что случилось, Дашка, не дослушав, разрыдалась в подушку. Потом взяла себя в руки, слабая надежда, что деньги, спрятанные в огнетушители, целы, еще оставалась. Дашка разгребла ломом толстые головешки, вытащила из-под них то, что искала. Огнетушитель потемнел от копоти, и, кажется, вдоль корпуса пошла трещина.
   Бросив лом, она подняла свою находку, вытащила на асфальт. Тут откуда-то из-за спины выскочил дядя Миша, вылил на огнетушитель ведро воды.
   — Ты чего делаешь, осел, — закричала Дашка.
   — Так горячий же. Я как лучше хотел.
   — Никакой он не горячий, пожарники водой залили. Если хочешь как лучше, отойди в сторону.
   Дядька, отступив на шаг, наблюдал, как племянница возится с никчемной железякой, перочинным ножиком выковыривая днище огнетушителя. Он хотел спросить, на кой черт понадобилось племяннице пачкаться сажей. Но тут днище отвалилась, Дашка тряхнула огнетушителем, вывалив из него на асфальт обгоревшие мокрые купюры, скатанные в рулончики.
   Дядя Миша тихо охнул, соображая, сколько денег было в тайнике. Не сосчитать. Доллары, рубли… Крупными купюрами. И все обгоревшие, те, что находились ближе к стенке огнетушителя, и вовсе превратились в пепел.
   — Это что же? — прошептал дядя Миша. — Откуда?
   Дашка показала пальцем на пожарище.
   — Оттуда.
   — Что же ты наделала? — дядя Миша схватился за голову. — Я же у тебя взаймы просил. Мне б десятой части этих денег вот так хватило, чтобы… Меня же из-за долгов спалили.
   Он не мог договорить, слова застряли в горле. Дашка раскатала последний рулон купюр, убедившись, что деньги пропали, отступила в сторону и прикурила сигарету.
   — Что же тебя твои менты не спасли? — зло прищурилась она. — Которых ты кормил и поил на халяву. Или они только забесплатно жрать могут?
   — Эх, вырастил вас дядя Миша на свою голову, — вздохнул Шубин. — Я думал, ты заезжала меня проведать, а ты, оказывается, тут деньги держала. Тайник устроила. Господи…
   — Это все для Коли было, — ответила Дашка. — Я из этих денег себе ни копейки не взяла. А Кольку я все равно вытащу. С этими деньгами или без них, но вытащу.
   Выплюнув окурок, Дашка пошла к машине, села за руль и, не сказав ни слова, даже не оглянувшись назад, рванула с места. Она не замечала, как по закопченным щекам текли слезы. Она видела перед собой Кольку и разговаривала с ним.
   — Мы уедем отсюда, — говорила Дашка. — Дом на океане купим. Все будет, как ты говорил. Песок, море и небо. В раю будем жить.

* * * *

   Кот гнал джип по трассе к городу, где живет Дашка. После долгой бессонной ночи, он не чувствовал усталости. Асфальтовое полотно дороги весело бежало под колеса, а все радиостанции передавали, что впереди ясный погожий день, и дождей не ожидается.
   Покинув дом Будариной около трех ночи, Кот не двинул обратно на железнодорожную станцию. После сеанса плотской любви, он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, пешком прошагал по проселку около трех километров и скоро остановил на трассе попутный грузовик. Проехав около половины пути до лесной сторожки, выбрался из машины и стал ловить другую попутку. И тут повезло: водитель тормознувшей «Нивы» направлялся по служебным делам как раз в те края.
   Кот оказался на месте около десяти утра.
   Позавтракал тем, что оставил в избе: вареными яйцами и банкой рыбных консервов. Сполоснувшись у бочки с дождевой водой, он сжег в печке старую одежду: пиджак, военную фуфайку, купленные на толкучке. Переоделся в фирменный костюм, причесал волосы и, сбрив щетину, размазал по щекам лосьон, пахнувший детским кремом. Глянув на себя в зеркало, решил, что упакован солидно. Вроде как бизнесмен или, бери выше, прокурор по особо важным делам.
   От сторожки до закусочной «Ветерок» на доброй тачке — рукой подать. Колька рассказывал, что сестра работает официанткой. Хорошо бы девчонка оказалась на месте.
   Слева на обочине Кот увидел табличку на покосившемся столбе "Добро пожаловать в «Ветерок». Но вместо закусочной лишь железный остов, да еще головешки плавают в лужах воды. Значит, пожарные подоспели вовремя. Кот вывернул руль и тромознул в пяти метрах от мужика в грязном костюме, сидевшего на ведре.
   Наверное, это и есть дядя Миша.
   Шубин встретил проезжего молодца настороженно, показалось, вот вылезет этот деятель из машины, скажет, что долг Шубина давно заржавел. И шарахнет по балде монтировкой. А что это за ухарь, откуда он взялся, и о каком долге речь — поди потом разберись. Пожалуй, месяц в больнице проваляешься, но так и не поймешь.
   — Доброго вам здоровичка, — начал Шубин. Монтировки или бутылки в руках мужчины не оказалось, дядя Миша подавил вздох облегчения, но смутное беспокойство в душе осталось. Ясно, что парень на крутой тачке тормознул тут не из праздного любопытства. Наверное, воровской положенец или новый компаньон Постного.
   — И вам доброго.
   — Только вы учтите — это не мое, — дядя Миша показал пальцем на мокрые обгоревшие купюры, разложенные на листе фанеры. — Я бы отдал вам деньги. Я и не знал, что они в закусочной спрятаны. Вы же знаете, что…
   — Знаем, знаем. Все знаем, что положено знать. А что не положено, увы.
   Кот механически кивнул головой, выудил из кармана фотографию и сунул старику под нос.
   — Это ее бабки, — сказал дядя Миша. — Дашкины. Она их тут прятала.
   — Где мне ее найти?
   — Уехала, — покачал головой дядя Миша. — Только что тут была и уехала с концами. Приезжала взглянуть на погорельца, да… Такие дела.
   — А друзей ее каких-нибудь знаешь? На какой тачке она ездит? Где время проводит?
   — Ну и вопросов у тебя, как у мента. Вагон и вагонетка. Дашка мне о своей жизни не рассказывает.
   Дядя Миша успокоился, решив, что этот добрый молодец ничего плохого не сделает. Потому что самое худшее уже сделали до него: все, что дядя Миша нажил, сгорело этой ночью. А жизнь Шубина… Она задаром никому не нужна.
   — Ну, и все-таки, — не сдавался Кот. — Где мне ее разыскать?
   Шубин гадал про себя, какой интерес у этого, судя по костюму и тачке, богатого фраера к бедной девчонке.
   — Машина у нее — старая «хонда», двухдверка, а вот номер не помню, — промямлил Шубин.
   — А цвет какой?
   — Был бордовый, — Шубин озадачено почесал голову. — А сегодня приезжала на той же тачке, но она почему-то серая. Значит, перекрасила. Дашка вам по делу нужна? Или как?
   — По делу. Исключительно по делу, — ответил Кот.
   — Ну, в своей комнате на улице Пионера Дегтярева она редко показывается. Туда вам ездить — только время попусту тратить. В городе у нее лучшая подружка Оксанка. Вот у нее Дашка вроде бы и живет. Ах, вот чего… Ты в киношках ее поищи. Или как его там… В Интернет-кафе. Сидит с компьютером часами, балуется. Это не Москва, тут человека найти можно.
   — А мобильник у нее есть?
   — Был. Только номера я не помню. Если ей надо, Дашка сама позвонит и нарисуется.
   Кот окинул пожарище взглядом и, отвечая на какие-то свои мысли, сказал:
   — Да, дядя Миша, нехорошо получилось.
   — Это все ее, не мое, — снова забеспокоился Шубин, услышав свое имя, которого мужчина никак не должен знать. — Родная племянница меня бомжом оставила.
   — Да какой же ты бомж? — искренне удивился Кот. — Иди вон сдай в банк деньги, на которых номера сохранились. Тебе их на новые обменяют. В обязательном порядке, по закону.
   — А что, примут? — воспрянул душой Шубин. — Они же сгоревшие.
   — Примут, — пообещал Кот. — Если очень попросишь.
   — Я уж попрошу, — Шубин потер ладони, будто они замерзли. — От меня они просто так не отделаются. Раз по закону положено — меняй.
   — Ну, прощай, дядя Миша.