И напоила его из деревянного ковшика каким-то горьким настоем, пахнувшим полынью и зверобоем. Женщина пропала, будто ее и не было, а Кот зарылся в подушку и успокоился тяжелым сном.
* * * *
   Майор Азаров, до полудня проторчавший в криминалистической лаборатории в районе в районе улицы Гиляровского, чтобы немного проветриться, пешком дошагал до Садового кольца и, остановившись у троллейбусной остановки, испытал неожиданный приступ голода.
   Он стоял на солнцепеке и мучительно соображал, где тут поблизости есть недорогая столовка или чебуречная, где можно сытно перекусить, не заработав при этом пищевого отравления. Вопрос оказался совсем непростым. В районе центра слишком мало недорогих заведений, а тех, где прилично кормят, и вовсе по пальцам считать. Азаров мучительно напрягал память, даже тер лоб ладонью, но ничего дельного в голову не приходило. Жара такая, что вместе с асфальтом плавятся человеческие мозги. Наконец он воскресил в памяти адресок одной закусочной неподалеку от театра Образцова.
   Азаров рванул с места, вскочил на подножку уже отчалившего троллейбуса, подтянулся на поручне и, поработав локтями, оказался на задней площадке. Троллейбусы ходили редко и все были переполнены, но ради приличного обеда можно потерпеть десять минут.
   Повиснув на перекладине, Азаров профессиональным взглядом осмотрел людей, сдавливавших его справа и слева, на короткое мгновение задержал взгляд на высоком стройном мужчине с прилизанными темными волосами, отметив про себя, что на нем дорогой светло-бежевый в серую полоску летний костюм, не иначе как итальянский или французский. На запястье руки, которой человек держался за поручень, фирменные часы «Картье». Гардероб дополнял шелковый галстук, купленный явно не на вьетнамской толкучке и золотые запонки. Очень неплохой прикид для человека, который пользуется общественном транспортом.
   Азаров смежил веки, будто смертельно устал, повернув голову к окну, периферическим зрением продолжал наблюдение за субъектом. Эта морда ему знакома, а у Азарова профессиональная память на лица. Минуту он вспоминал, где встречал этого кренделя. Точно, человека звали Жора Бубнов, он же Бубен, и год назад он проходил свидетелем по двойному убийству на Большой Переяславской улице. Мужик терся возле упитанной блондиночки лет сорока с гаком, одетой в однотонное неброское, но явно недешевое платье. В ушах серьги с крупными камушками, на плече кожаная сумочка с длинным ремешком.
   Азаров уже знал, что произойдет дальше, оставалось дождаться подтверждения своей версии, незаметно наблюдая за манипуляциями брюнета. Можно поспорить с самим собой на рубль, что через минуту сумка будет распорота крест-накрест и похудеет на вес портмоне. Азаров по роду службы не так часто общался с карманниками, потому что занимался серьезными парнями, но, столкнувшись, он, разумеется, не стал бы делать вид, будто ничего не видит.
   Троллейбус болтало и трясло. Совершая отвлекающий маневр, Жора, навалился на женскую спину грудью, будто его самого толкали, загородил плечом от посторонних глаз сумочку. Еще пара секунд и лопатник перекочует в руки сообщника Бубнова, который вертится где-то рядом, за его спиной. А через четыре секунды лопатник, уже пустой, окажется на полу.
   Азаров рванулся вперед, плечом раздвинув пассажиров, оттеснив женщину, ухватил Жору за правую руку, борцовским приемом вывернул кисть. Дамская сумочка оказалась открытой, а не разрезанной. Кошелек валялся под ногами. Стас подумал, что сплоховал. Видимо, Жора работал в одиночку. Еще бы пару секунд, и он сунув кошелек в карман, стал пробираться к двери. Вот тогда был бы шанс взять его с поличным, тепленьким.
   — Женщина, это ваш кошелек? — выкручивая Жоре руку, закричал Азаров.
   — Мой, — баба уже расстегнула «молнию» портмоне, сунула туда свой остренький носик и быстро пересчитала деньги. — Все на месте до рубля. У меня замок на сумке слабый. Видно он открылся и кошелек выпал.
   — Спокойно, граждане, милиция, — прокричал Азаров, хотя никто не волновался. — Женщина посмотрите внимательнее. Точно, все на месте?
   — Все, все. Даже единый билет. Господи, надо же…
   Женщина почему-то всхлипывала, будто кошелек у нее все же увели. А народ, не понимавший, что происходит, помалкивал. На остановке Стас вытряхнул Бубна из троллейбуса, завел его за угол будки и пару раз навернул по роже. Потом развернул спиной к себе, приказал растопырить пальцы и упереться руками в стекленные блоки троллейбусной остановки. Людей этот час немного, поэтому зеваки не собрались. Лишь одинокая старуха, остановилась на минуту и побрела дальше.
   Личный обыск не дал никаких результатов. Связка ключей, мобильник, бумажник с мелкими деньгами, пачка мятных таблеток. Вот и весь улов.
   — Ну, что, начальник, может, в отделение пройдем? — криво усмехаясь, спросил Бубен. — Чайку попить?
   — Это можно, если ты настаиваешь, — ответил Азаров и, коротко размахнувшись, врезал Жоре открытой ладонью по зубам. Чтобы знал, гад, как с сотрудниками милиции разговаривать.
   Бубен вытирал разбитые губы платком, а Стас вертел в руках новый мобильник, прикидывая про себя, сколько стоит эта игрушка. Тут столько наворотов, что и с инструкцией за день не разберешься. Да, хорошая вещь. Азаров подумал, что его мобильник вышел из моды еще пару лет назад, да и сам по себе телефон барахловый, копеечный. Весь в царапинах, батарея быстро разряжалась и кнопка соединения западает.
   — Хороший аппарат, — сказал он. — Ты ведь наверняка хочешь оставить на память о нашей встрече пустяковый сувенир. Правильно?
   Нутром Бубен почувствовал, что отрицательный ответ означает увесистый удар по морде. И так ясно: телефон плакал, его уже нет. А вот положительный ответ может избавить Жору от некоторых мелких неудобств. Пожалуй, мент не потащит его в ближайшее отделение. Конечно, никаких серьезных неприятностей не будет. Взяли Жору без чужого лопатника на кармане, свидетелей нет, да и пострадавшая уехала.
   Но в отделении его наверняка сутки промаринуют в обезьяннике, да еще навешают таких кренделей, что ссать кровью будешь неделю. У них это называется профилактическая работа.
   — Конечно, конечно, — Бубен промокнул платком распухшие губы. — Я вот как раз стоял и думал, чего бы такое вам на память подарить. Ну, деньги вы наверняка не возьмете. Слишком мало. А вот телефон… Одна из самых крутых моделей на сегодняшний день. Пользуйтесь.
   — Ладно, будем считать, что сегодня тебе крупно повезло, — опустив телефон в карман, сжалился Азаров. — А теперь пошел на хер. И еще один совет. Застрахуй свою жизнь и здоровье. Потому что при нашей следующей встрече, ну, сам понимаешь… На лекарства понадобится много денег.
   Не успел Азаров моргнуть глазами, как Жора уже растворился в знойном мареве. После этого небольшого приключения зверский аппетит пропал, и Азаров решил, что столовка ГУВД — место куда приличнее той забегаловки, куда он направлялся.
   Через час в своем служебном кабинете Стас осваивал новый мобильник. Да, вещица хорошая, нужно только поменять сим карту, стереть из памяти телефоны, записанные хозяином. И все. Можно пользоваться. Азаров вошел в телефонное меню, стал просматривать записную книжку бывшего владельца мобильника. На всякий случай.
   Просмотр подошел к середине, когда Азаров выпрямился в кресле, раскрыл ящик стола и стал лопатить служебный блокнот. Так, так… Вот телефон покойного Дмитрия Пашпарина. А в записной книжке Бубнова точно такой же телефончик и короткая кликуха Кот. Что же это получается?
   Вывод первый: Кот пользуется или какое-то время пользовался телефоном Пашпарина. Сейчас он наверняка сменил номер, в целях собственной безопасности купил краденый телефон. Впрочем, это еще надо проверить. Второе: недавно, буквально на днях Кот общался с этим Бубном. Они в хороших отношениях, если Огородников дает Жоре номер своей мобилы. Третье: Бубнов карманник, он мог помочь Огородникову с новыми документами. Это не факт, но это след, по которому нужно пойти.
   Пораженный своим неожиданным открытием, Азаров трижды перепроверил цифры и, сняв трубку телефона внутренний связи, вызвал к себе двух старших оперов убойного отдела.
   — Немедленно поднимите из архива розыскное дело на Жору Бубнова, — приказал Азаров. — Специализация — карманник. Пробейте по полной программе. Все контакты, прежние и нынешние. Адреса его лежбищ, дети, любовницы… Этот Бубен может знать, где сейчас отлеживается Огородников. Он может знать его теперешнее имя. Действуйте быстро. К завтрашнему утру мы должны знать об этом Жоре больше, чем он сам знает о себе.
   Отпустив оперов, Стас налил мутной воды из графина, сделал пару глотков и подумал, что человеческий мир тесен, слишком тесен, чтобы в нем можно было надежно спрятаться.
* * * *
   Солнце уже коснулось высоких елей, когда Китай с парнями, усевшись за столом под брезентовым тентом, порубали мясных консервов и напились чаем. Тень соснового леса ложилась на хутор, закрывая собой жилой дом и сараи. Дашка болтала в стакане ложечкой, размешивая кусок колотого сахара. Ее физиономия казалась мрачной и усталой.
   Китай в трофейном костюме выглядел солидно, как жених на смотринах. Он прикончил вторую чашку чая, капнув в чашку для запаха немного коньяка. После всех приключений он, чувствуя себя главным героем праздника, еще не остыл, по-новой переживая выпавшие приключения. Китай загадочно улыбался и вздыхал, поправляя лацканы пиджака. Смуглая кожа сделалась румяной, а глаза блестели, будто он курнул дури, а потом еще и ширнулся.
   — Лучше бы я с Лобаном договорилась, — сказала Дашка. — Если бы я знала, что у тебя с деньгами такая подстава выйдет, сюда бы ни ногой.
   — Ну, кто мог знать? — Дашкино нытье не могло испортить настроения Китаю. — Человек должен был сегодня «ауди» забрать. Железно договорились. И тут такие вязы.
   — А чего это ты костюм чужой напялил? — сверкнула глазами Дашка. — Думаешь в этом прикиде ты очень крутой? Или похож на фирменного мальчика с обложки журнала?
   — Я всего-навсего с того фраерка костюм снял, а не скальп, — усмехнулся Китай. — Дашка, ты не бери в голову. И не грузись насчет денег. Бумер сейчас отстоится, скинем его. И ты получишь за свою наколку.
   — Ты только не тяни, Пак, мне бабки вот так нужны, — Дашка провела ладонью по горлу. — Поторопись.
   — Если хочешь, «нисан скалия» прямо сейчас возьми. С правым рулем. Сама покатаешься или продашь кому. Чистая тачка. Ну, почти чистая.
   — На фиг мне это ведро с гайками?
   — Ну, ты типа без колес, — ответил Китай. — А «скалик» запросто бумер вставит. Резвая тачка.
   Поднявшись из-за стола, Дашка подошла к машине, гадая про себя, который год пошел этому раритету. Так просто с ходу не догадаешься. Странно, что этот экспонат автомобильного музея еще на ходу. Китай остановился за ее спиной, агитировать за «скалик» как-то язык не поворачивался, сразу видно, что тачка и на троечку не тянет.
   — Слушай, — Китай тронул Дашку за плечо и вложил в ее ладонь паспорт, в котором лежала сложенная вчетверо справка об освобождении Кота. — Вот ксива того мужика. Может, захочешь выпить за помин его души. Или как. Не нужна, так выброси. А так можешь по паспорту взять в магазине какую-нибудь электронику в кредит. И продать за полцены. Покупатели быстро найдутся. Однажды я по паспорту одного торгаша взял в разных магазинах телевизор, стерео систему и два дорогих ноута.
   Дашка, не развернув паспорт, сунула его во внутренний карман ветровки, села за руль, хлопнув дверцей, повернула ключ в замке зажигания. Движок, кажется, потянет. Без колес ей никак нельзя, а попиленный «нисан» лучше, чем ничего. Дашка опустила боковое стекло и, глядя на Китая снизу вверх, сказала:
   — Хрен с тобой. Покатаюсь пару дней. А там видно будет.
   Машина медленно тронулась с места, по дороге, присыпанной гравием, покатила к распахнутым воротам. Китай, удовлетворенный тем, что дипломатические переговоры завершились быстро и, главное, в его пользу, вернулся к столу, присев на скамейку, щедро плеснул в чашку кипятка и долил коньяка на палец.
   Дашка доехала до ворот, когда рука сама потянулась к паспорту. Она тормознула, включив верхний свет, перевернула пару страниц, слюнявя палец. Все-таки интересно, кем был по жизни тот фраерок. Так-так, Виталий Елистратов, прописан в Питере, женат. Странно все это. За какой надобностью занесло этого парня в их края? Что он тут искал? Свою любовь? Или свою смерть? Но в паспорте о таких делах ни фига не пишут.
   На колени вывалилась сложенная бумажка, истертая на линиях сгибов. А это что за хрень? Справка об освобождении, выданная ИТУ номер неразборчиво Шубину Николаю Сергеевичу, в том, что он освобождается… Начальник колонии такой-то, подпись и круглая колотушка. Дашка трижды перечитала короткий текст. Минуту сидела, закрыв глаза и опустив руки.
* * * *
   Услышав рев движка, Китай повернул голову назад, в изумлении раскрыл варежку и забыл ее закрыть. Вспыхнули огни стоп-сигналов, «скалик», дав задний ход, помчался обратно на полном газу. Чашка дрогнула в руке, кипяток расплескался по брюкам, обжог безволосые ляжки. Китай вскрикнул от боли, приподнялся, и выплеснул остатки кипятка на ноги, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы боли. И застыл, парализованный животным страхом.
   Дашка, кажется, хотела припечатать его задним бампером к дубовому столу, но в последнее мгновение, передумав, дала по тормозам. «Скалик» остановился в сантиметре от скамейки. Девчонка выскочила из машины, рванулась к Паку, сграбастала его за лацканы пиджака.
   — Где он? — проорала она в лицо Китая.
   Пак промычал что-то невразумительное. Секунду назад он чуть было не попрощался со своей грешной жизнью, и теперь искренне не понимал, чего добивается эта стерва.
   — Слышь, ты, козел сраный, где вы его высадили?
   — Даш, ты чего, первый раз в теме? — пробормотал Китай, он боялся, что Дашка схватит со стола увесистый чайник и навернет его по репе. — Там где высадили, нас уже нет. И такие места я на карте не отмечаю. Не знаю, кум он тебе или сват, но роиться там не советую.
   Привлеченные криками и разговором на повышенных тонах, из темноты появились Миха и Вася Рослый. Не понимая, по какому поводу кипеш, они переглядывались и пожимали плечами. Дашка со всей силы толкнула Китая ладонью в грудь, он едва устоял на ногах. Развернувшись, она шагнула к машине, упала в водительское кресло и газанула так, что мелкий гравий и земля фонтанами полетели из-под колес.
   Китай, шмыгая носом, тер грязноватой тряпкой промокшие штаны.
   — Вот же лярва, — шептал он. — Такой костюм испортила. Шалашовка. Поганка вольтанутая. А я ей, дурак, «скалик» отдал.
* * * *
   Последние два дня в Москве стояла гнетущая жара, и свежий утренний холодок показался Жоре Бубнову подарком судьбы. Он вышел из подъезда старого дома в районе Сухаревки ровно в девять тридцать утра. Одетый в серо-бежевый летний костюм и плетеные мокасины, он полной грудью поймал дуновение ветра и с наслаждением глотнул воздуха, еще не отравленного бензиновыми выхлопами. Впереди масса дел, и среди них есть приятные. После обеда ему уделит внимание одна особа, благосклонности которой он добивался уже вторую неделю, извел кучу денег и времени. И в награду за терпение готов получить свой бонус.
   Пешеходов и проезжающих мимо машин не видно. Бубен сообразил, что легче поймать тачку у метро и двинул вверх по переулку, когда навстречу из-за поворота выехала «девятка». Бубен уже поднял руку, чтобы проголосовать, но машина, резко тормознув, заехала колесами на тротуар, преграждая ему путь. Жора, легко и артистично, развернулся на каблуках и, ускоряя движение, зашагал в обратную сторону, хорошо понимая, что уйти ему не дадут. И хрен с ними. Он даже насвистывал себе под нос легкомысленный мотивчик популярного мюзикла, потому что серьезных неприятностей от встречи с ментами не ждал.
   Другая машина, стоявшая у кромки противоположного тротуара, сорвавшись с места, отрезала путь к отходу с другой стороны. Два оперативника в штатском выскочили из салона, сверху прибежали еще двое. Через несколько секунд Жора, уперевшись ладонями в капот машины и широко расставив ноги, ждал, когда закончится шмон и можно будет перейти от формальностей к делу.
   На капот выложили ключи, пухлый бумажник, пачку сигарет и крошечный пластиковый пакетик с белым порошком. Всегдашний ментовской фокус. Неизвестно откуда взявшиеся понятые, баба с мужиком, по виду ханыги, которым менты пообещали хорошую опохмелку, кивали головами, когда опер растолковывал им, что находится в карманах задержанного. Подмахнув протокол, эти персонажи заспешили к магазину, а Бубна заткнули на заднее сидение «девятки», с двух сторон опера сжали его крепкими плечами, в довершении всего заковали в наручники. И приказали опустить голову на колени.
   Минут сорок ехали неизвестно куда, наконец тормознули во дворе какого-то незнакомого дома, похожего на огромный высохший колодец. Жору подхватили под руки, спустили в подвал, на двери которого висела табличка «опорный пункт милиции», потащили дальше по длинному коридору. Еще не зная, что произошло и какую поганку ему станут клеить, Бубен решил, что дело дрянь. Его привезли даже не в районное отделение внутренних дел, а в эту поганую дыру, значит, разговор будет не из приятных. И не поймешь, что на уме у ментов.
   Устроившись на привинченном к полу табурете, Жора попросил снять с него браслеты и старший по группе выполнил просьбу задержанного. И сказал своим парням, чтобы вышли на воздух, пусть один Хомич останется.
   — Меня зовут Иван Павлович Ерохин, капитан, — представился старший оперативник. — Честно говоря, я никогда карманников не брал. Всю жизнь занимаюсь серьезными делами. Ну, что ж… Раз такое дело, раз у нас состоялась первая встреча, давай знакомиться, Бубнов.
   Капитан протянул руку для пожатия. Бубнов, никогда не ручкался с ментами и был удивлен изысканно вежливым обращением. Поднявшись с табурета, он протянул свою ладонь гражданину начальнику. И в следующее мгновение получил такой удар кулаком в лицо, что, перелетев табурет, отказался у противоположной стены.
   Рядом со своим носом он увидел чужой начищенный до блеска башмак и получил подметкой по носу. Жора вскрикнул от боли, кто-то навернул его по ребрам. Ерохин поставил каблук тяжелого ботинка на растопыренную ладонь, надавил на пальцы до костяного хруста. Когда Жора закричал, ударил его коленом в лицо. Бубен решил, что его забьют до смерти, молча и остервенело. Или превратят в никчемного инвалида, который без посторонней помощи не сможет завязать шнурки на ботинках.
   Он не был трусом и мог пережить боль, но сама мысль о том, что менты раздавят каблуками башмаков суставы пальцев, казалась ему нестерпимой. Это страшнее боли. Ведь он навсегда лишится всего, чего имел: своего уникального ремесла и весьма приличной, даже красивой жизни, к которой успел привыкнуть. Еще раза три-четыре ему въехали по морде и в грудь, на том экзекуция закончилась. Опера, плюнув на пол, вышли в коридор, лязгнула задвижка и наступила тишина.
   В следующие полчаса Жора сумел привести себя в божеский вид, остановил кровь, сочившуюся из носа, стер платком грязные полосы с физиономии, поправил вырванный рукав испорченного пиджака и пересел с бетонного пола на табурет.
* * * *
   В эту минуту порог комнатенки переступил мужик в цивильном костюме, расстегнув портфель, даже не взглянув на Жору, стал молча раскладывать на столе никчемные бумажки. Жора сжался на табурете, узнав в этом хмыре мента, который накануне вытряхнул его из троллейбуса и отобрал мобильник за четыре сотни баксов. Сейчас этот хмырь назовет себя по имени, предложит познакомиться, протянет руку… И жестокое избиение пойдет по второму кругу.
   Но Стас Азаров, позабыв про бумаги, стал молча раскачиваться на задних ножках стула, будто только за этим сюда и пришел. Утомившись этим занятием, заговорил:
   — Слушай, Бубен, дела твои кислые. Как тюремная баланда.
   — Не ожидал я от вас такой подлянки, гражданин начальник, — ответил Бубен. — Вчера вроде по-человечески расстались.
   — Ты бы поменьше вякал, морда целей будет, — посоветовал Азаров. — На кармане у тебя пакет с героином. А это уже реальный срок без всяких там скидок. Но мы, люди, отличаемся от животных тем, что умеем договариваться друг с другом. Мне нужно знать, когда ты встречался с Огородниковым, то есть с Котом. И на чье имя увел для него паспорт.
   — Я Кота лет пять не видел, — усмехнулся Бубен. Надо же целый спектакль разыграли в надежде, что Бубен ссучится. Постарались менты, нечего сказать, но не на того напали. — Кот, по моим данным, чалится в одном далеком санатории.
   — Ты, как всегда, ничего не понял. На этот раз мне нужна правда, а не сопли в сахаре. Кот на свободе без году неделю, а уже отправил на тот свет как минимум троих. Мне он нужен. Живым или мертвым, без разницы. Поэтому хочешь ты того или нет, говорить придется. Ну, твой ход?
   — Да какого черта, — возмутился Бубен. — Меня хватают на улице, суют героин, приводят каких-то алканавтов под видом понятых и составляют протокол. Потом суют в эту помойку и бьют, как последнюю лярву. Только посмотрите, что со мной сделали. Ну? С этой мордой надо срочно к хирургу гнать. А потом к прокурору с жалобой.
   Азаров положил на стол исписанный листок.
   — Вот показания свидетелей. Люди видели, как ты со вчерашней ночи гулял в ресторане «Вереск». Много танцевал. Менял партнерш. Заказывал музыку. И неудачно падал. Потому что датый был. Короче, сам себе нанес повреждения. И еще попортил имущество. Тарелку разбил. И графин. Ценой…
   Наклонив голову, Стас прищурился, что-то разглядывая в бумажках.
   — Цена указана неразборчиво.
   — Да я никогда в этом сраном «Вереске» не сидел. Даже не знаю, где такой кабак находится. На мне ничего нет, я даже улицу перехожу в положенном месте, у светофора. А если что есть, сначала докажите. И друзей я не сдаю. Потому что не ссучился, как некоторые…
   — Тупая ты все-таки задница, — покачал головой Азаров. — Расстраиваешь меня. А мне врач прописал только положительные эмоции. Но я еще раз готов выслушать твой ответ. Правильный. Ну?
   — Можете меня тут затоптать, на куски порезать, но хрен чего дождетесь. Не видел я никакого Кота. И точка. И абзац. Даже два.
   — Только не надо этой грошовой патетики. Зря стараешься. Звания народного артиста все равно не получишь. Я просчитал все варианты. Вы с Котом давние кенты. И сейчас за новой ксивой ему сунуться просто не к кому. Поэтому я готов внимательно выслушать твой содержательный рассказ.
   Бубен уставился в противоположную стену и упрямо сжал губы.
   — Ладно, тогда меня послушай, — сказал Азаров. — У тебя в Коломне живет близкая подруга Марина Заславская. Давняя любовь. Под одной крышей вы вместе прожили почти четыре года. От Марины у тебя трехлетняя дочка Лена. Ты помогаешь Заславской, на ребенка денег не жалеешь, навещаешь ее, балуешь и все такое. Девочка для тебя самое дорогое существо на этой поганой планете. Хотя по документам ты отцом не значишься.
   — Это вы к чему? — мрачно прогудел Бубен.
   — Хочу обрисовать твое скорое будущее, — Азаров снял под столом тесноватые ботинки. — И будущее твоей дочки. Поверь, все будет точно так, как я рассказываю, даже хуже. Ты загремишь на кичу, за наркотики. А Заславскую органы опеки лишат родительских прав. Она выпивает, плохо влияет на ребенка, ведет антиобщественный образ жизни.
   — Не загибай, начальник.
   — Скоро убедишься на собственном примере: Азаров не загибает. Лену отправят в интернат. Ты законным образом не оформлял отцовство, а других близких родственников у ребенка нет. И я уж постараюсь, чтобы ей быстро подыскали приемных родителей. Девочка симпатичная, как куколка. И умная. Не в отца пошла. Короче, ты никогда ее больше не увидишь. Ты не узнаешь, в какой стороне ее искать. Впрочем, к тому времени, когда ты выпишешься с дачи, Лена о тебе уже не вспомнит. А Заславская сдохнет под забором вокзального шалмана. Ну, чего молчишь?
   — Ты этого не сделаешь, — процедил сквозь зубы Бубен. — Нет законных прав отнимать ребенка у матери.
   — Ошибаешься, Бубен. Она алкоголичка.
   — Я договорился с лучшим наркологом, какого можно найти. Ее лечат и вылечат. С девчонкой постоянно сидит няня.
   — Хватит пороть херню. Нянька матери не заменит. А женский алкоголизм не лечится. И ты это знаешь лучше моего, иначе бы не бросил свою подружку. Ну, теперь я спрашиваю последний раз: теперешнее имя Кота? Где его искать?
   Бубен помолчал минуту и сказал.
   — Елистратов Виктор Андреевич. Из Питера.
   — Ну, продолжай…
   — Он собирался к одной шмоньке по имени Даша Шубина. Ее брат погиб на зоне. Пацан перед смертью в лазарете накатал маляву сестре. А Кот подписался доставить письмишко.
   — Медицинский феномен, — хлопнув в ладоши, Азаров позволил себе улыбку. — Человек заново обрел навсегда утраченную память. Чудеса, да и только. Если бы я был научным светилом, на твоем примере навалял диссертацию. А если бы я был писателем… Ну, это вообще. Над этим романом обливались слезами женщины всей России. И, кстати, ближнего зарубежья.
   — Это точно, — Бубен потрогал кончиками распухших пальцев свой сломанный нос. — Слезами бы все облились и обосрались заодно. Если бы узнали, какими методами работают менты.
   — Хватит лирики, умник. Теперь давай все подробно. И в письменном виде. Прямо с начала и крой. Как тиснули паспорт, где, при каких обстоятельствах… Ну, ты сам знаешь, что писать.