Страница:
– Помирились бы они, что ли, – сказала она и вздохнула. – Крестная извелась, а твой не знает, на какой козе к ней подъехать…
Кано с большим подозрением уставился на Сану.
– Ты о ком это?
– О Даре. Разве твой не за ней тут гоняется?
Сана даже глазками захлопала, зная по опыту, что такие здоровенные мужики, как Кано, полутонов не понимают, и для них лучше переборщить по части актерского мастерства и бабьей глупости, чем недоборщить. Уж чего-чего, а здоровенных мужиков в ее жизни было куда больше, чем нужно женщине для счастья…
– Не-е, Дара тут ни при чем. Он дельце свое подделать приехал.
– А я думала – он из-за Дары с ее гейсом сюда Йул перенес.
Если бы Кано не объелся горячими бутербродами, то, может, и заметил бы несостыковку, может, и спросил бы о трех вещах. И первая была бы: с чего Сана взяла, будто Фердиад своевольно и единолично может таскать взад-вперед праздники годового круга? А вторая была бы: если бы он хотел притащить праздник в гости к Даре, то и назначил бы тот город, где практикует Дара, а не совсем другой, в шести сотнях километров от Дариного, куда ее могло занести лишь случайно, не так ли? И, наконец, третья: откуда Сана вообще знает про Фердиада и его роман с Дарой? Вроде бы крестный на Курсах не слишком перед целителями первого посвящения мелькал…
– Да нет, насчет Йула уже давно было решено, сразу после Самхэйна, только сразу сообщать не стали. А если между нами – у него тут противничек один, которого он перстнем воспитывает, только эту работу нужно раз в девять лет подделывать, а опаздывать с подделом он не хочет. Наверно, потому и Йул здесь праздновали, что крестный решил совместить приятное с полезным.
– Что за противник-то? – удивилась Сана и тут же ужаснулась: – Неужели кто-то с Курсов?
– При чем тут Курсы! – рассердился Кано. – По-твоему, у крестного ничего, кроме Курсов, в жизни не было и нет?
– Откуда я знаю! Я за ним со свечкой не бегаю! – отрубила Дара. – И что, всегда он тебя с собой таскает, когда ему нужно поддел совершить?
Кано задумался.
– Нет, это в первый раз…
– Подавиться мне орехом, если он не просрочил со своим подделом! – воскликнула Сана. – И теперь ему нужна твоя помощь! Без тебя он не справится!
Здоровенные мужики любят лесть – как и дохлые, впрочем, это она тоже прекрасно знала и для пользы дела не пожалела искреннего и неподдельного восхищения.
– Думаешь, просрочил? Хм… Нет, там что-то другое. Если бы просрочил – он бы меня давно к делу приставил. А так – сижу и жду непонятно чего! Ни зова от него, ни хрена! А сам перед тем, как меня тут оставить, птиц на озере слушал, ловил и выпускал ворона. Полет ворона, сама знаешь, надежнее всего вашего Таро.
– А ты его видел, этот полет?
– Видел, конечно, он при мне гадал.
– И что?
– А зачем тебе?
Ох, не надо было Кано выступать против карт Таро, которыми Сана владела не так ловко, как Изора и даже Зоя, все-таки у нее была другая специализация, однако вполне грамотно.
– Интересно же – как это птицы могут быть вернее, чем Таро.
– Чему тебя только на Курсах учили! – почти как Дара, воскликнул Кано. – Это ваше Таро – только ключ, они больше, чем гадальщик считает с клиента, никогда не скажут, а птицы скажут.
Попался, подумала Сана, попался, как младенец.
– А вот сейчас проверим! Я раскину на твоего крестного, а ты скажешь – совпало с гаданием по птицам или не совпало! Подумаешь, птицы! А если в это же время и на этих же птиц я бы смотрела – так что, и мне то же самое выпадет, что твоему крестному?
– По птичьим голосам, чтоб ты знала, не только мы – по ним всюду гадают! Я читал – даже бедуины в Аравии птиц слушают! Доставай свое Таро – сейчас сравним!
Сана тут же потащила Кано в комнату, где было собрано все, необходимое для ритуалов, и поддерживалось в безупречном порядке. Вот только большой хрустальный шар еще не опомнился от того вызова, когда Фердиад сообщил Сане с Изорой о гейсе Дары. Поэтому он отдыхал, покрытый темным шелковым платком, и потихоньку избавлялся от пятна.
Карты Таро лежали завернутыми в красный с зеленым платок, тоже шелковый. Сана просто обожала всякие интересные на ощупь ткани. Шторы из мягкого синтетического бархата, и красная скатерть на гадальном столике из уже потертого, совсем дореволюционного, жестковатого натурального бархата, и искусственный мех на постели, под леопарда, и другой, под медведя, на полу, и шелк всюду, где нарочно или случайно могли с ним соприкоснуться пальцы, и даже дорогие шелковистые обои – все это она тащила в дом с восторгом, обустраивая свой милый женский мирок на одну персону.
Карты Таро у Саны были правильные – она их сама нарисовала, всю колоду, даже рубашки – и те аккуратненько раскрасила. Можно было и купить, это добро теперь стопками валялось в каждом газетном киоске, однако Дара поступила так, как учили на Курсах. Ни одна покупная колода не будет в таком контакте с хозяйкой, как самодельная, опять же – срисовывая картинки с книги, Сана их несколько изменила, кое-что убрала по своему разумению, кое-что добавила, полагаясь только на интуицию. И занималась она этой живописью не когда попало, а с учетом фаз Луны и под присмотром Изоры, помогавшей ей при необходимости справиться с возбуждением.
Сана достала карты, отделила старшие Арканы от младших, младшие отложила, старшие дважды стасовала, сперва – рубашкой вверх, потом – картинками вверх. И тут лишь задумалась.
Гадать на Фердиада она побаивалась. Она хорошо помнила, как он показал им с Изорой картинку в шаре. Если он почувствует попытку проникнуть в свое будущее – карты в руках, того и гляди, вспыхнут зеленым пламенем.
Поэтому Сана уже совсем было решила раскинуть на судьбу соседа, приятного мужичка средних лет, который, проводив жену в командировку, частенько к ней захаживал. Не все ли равно, что покажут тароки, главное – чтобы Кано разозлился и стал возражать.
Но когда она уже положила на колоду левую руку, чтобы снять стопку, странная мысль посетила ее, и, еще не додумав эту мысль до конца, еще не поняв, опасен замысел, или все же безопасен, Сана сняла карты и быстро сделала расклад.
Это был расклад на судьбу того, с кем враждовал Фердиад, кому он при помощи перстня раз в девять лет причинял основательный вред, но по непостижимой причине никак не мог погубить окончательно.
Карты лежали рубашками вверх, образовав фигуру «кельтский крест». Одна только карта «скьюз», обозначавшая того, на кого гадают, была выкинута лицом вверх. И, к изумлению своему, Сана увидела – это «Повешенный».
«Повешенный» в такой позиции выпадал в среднем раз в сто лет.
– Ого! – воскликнул Кано.
Он, как почти все мужчины-целители, гаданиями не увлекался, но основы знал. И, не умея точно описать значение тарока в зависимости от тех двух или трех, которые выпали рядом, смысл каждого отдельно взятого в общих чертах представлял.
На карте, которая, кстати говоря, легла правильно, не перевернулась, изображен был юноша, подвешенный за левую ногу на перекладине. Казалось, в этом странном положении он вполне освоился, лицо его было спокойно, а правую ногу он этак небрежно согнул в колене и закинул за левую. Руками же придерживал пояс (в оригинале пояса не было, а ладони Повешенного лежали на животе, но Сане показалось, что так будет лучше – она знала вызывающую позу мужчин, засовывающих большие пальцы рук за ремень, и эта поза ей нравилась – она выражала желание проявить свою мужественность немедленно, решительно и даже агрессивно; Повешенному, впрочем, она сделала такой подарок, думая не о сексе, а о чем-то ином, теперь уже не вспомнить, о чем).
Когда Сана рисовала свою колоду, у нее были две книги с образцами. В одной под мышками у юноши были зажаты два мешка с золотом, причем дырявых – монеты летели вниз. Объяснение сему показалось Сане надуманным – якобы золото сыплется в знак того, что жертва не бывает бесплодной. И она срисовала тарок из другой книги – без мешков. Однако идея жертвы и воздаяния, приятия судьбы и поиска глубинного смысла тут все же присутствовала.
Кано, который, как уговаривались, должен был следить, насколько показания Таро совпали с гаданием по крику птиц и полету ворона, очень возмутился.
– Ну и что мы имеем? Отсутствие смысла жизни и болтание между небом и землей! – воскликнул он. – Выходит, Фердиаду предстоит болтаться, как цветок в проруби?
– Почему ты видишь только негативный аспект Аркана? – спросила Сана. – Вот же положительные – новое видение мира…
– Ну конечно, вверх тормашками – уж точно новое видение! – съязвил Кано.
– Я точно помню, что этот тарок предвещает судебные тяжбы, потерю друзей и состояния. И еще раннюю смерть! Это Фердиаду-то!
Ага, подумала Дара, уже кое-что. Противник Фердиада по его милости многое потерял. И все же этот человек отмечен судьбой – три сестрицы Морриган ведут его смутным путем, но ведут не к смерти. Кроме того – так сбывается, как истолковывается! Это древнее правило она затвердила крепко.
– Ранняя смерть – это только вероятность, тут все зависит от сочетания с другими Арканами. А что в таком случае напророчил ворон?
– Не все ли равно? Уж во всяким случае не судебные тяжбы, – буркнул Кано. Очевидно, он уже засомневался, стоит ли сообщать Сане итоги гадания по птичьему крику и полету.
Самая главная во всем раскладе Таро карта, десятая по счету, выкидывалась последней. Вопреки правилам, Сана схватила ее и перевернула картинкой вверх.
Эта карта давала окончательный прогноз, сводя воедино показания всех прочих. Она, как замок заговора, делала гадание состоявшимся и надежным.
– Аркан семнадцатый! «Звезда»! – воскликнула Сана и тут же ощутила тревогу. Такими подсказками пренебрегать было опасно, и она немедленно смешала все карты.
Тарок «Звезда» означал надежду, неожиданную помощь и доверие. На карте была изображена обнаженная женщина с двумя кувшинами, золотым и серебряным, под звездным небом.
В книге, с которой Сана срисовывала свою колоду Таро, длинноволосая женщина глядела прямо – и как бы ей еще глядеть на того, чьи раны она поливает бальзамом надежды, струящимся из обоих кувшинов? Простота картинки Сану не вдохновила – и она развернула женщину профилем к зрителю, запокинула ей голову, обратила ее лицо к сбившимся в плотную стаю звездам, всем сразу! Так самой Сане было понятнее – не кувшины какие-то примитивные, а – обратиться за надеждой к звездам и отдать то, что от них получено, людям.
Чтобы линии запрокинутой головы не слишком противоречили анатомии, Сана попросила позировать Изору. Та честно приняла нужную позу, но внутреннего смысла в ее позе почему-то не оказалось. Сана, глядя, тем не менее, на подругу, вывела профиль – и поняла, что сходства с Изорой, к счастью, нет, но есть какое-то иное, очень выигрышное для тарока сходство. По крайней мере, мысль о высоких звездах на картинке присутствовала. Дальше уж было дело техники – очень аккуратно раскрасить и положить на просушку.
И вот теперь Сана поняла, чье это лицо, чей упрямый, вечно устремленный вперед подбородок, и даже нос с горбинкой ей померещился…
– Ну, все не так! Ворон предсказал трудность, почти невозможность в исполнении намерения и неприятности от женщины, а у тебя – никаких намерений, и какие, к черту, намерения у удавленника?! И надежда на помощь от женщины! Все с точностью до наоборот!
Кано расхохотался и облапил старательно изобразившую растерянность Сану.
– Помощь от женщины? – переспросила Сана, еле сдерживая радость. Как истолковывается – так и сбывается! Для Кано голая женская фигура – не символ, а просто баба, и то, что она со своими кувшинами возникла при подведении итогов, может означать только ее помощь!
– Ну, путь оно так и будет, – собирая колоду воедино и упаковывая ее в шелковый платок, добавила Сана. – Пусть твой крестный получит от женщины то, что ему полагается…
А сама меж тем думала, как бы поскорее отыскать Дару.
Дара вернулась в салон – туда Сана, помня Изорины вопли, и зова-то посылать не хотела. Нужно было подождать хотя бы вечера.
– Послушай, орешек мой, а на сколько у тебя клиент записан? – спросила она Кано. Тот посмотрел на часы.
– Твоя правда, ягодка. Пойду! Ты мои штаны там сгоряча не постирала?
Кано ходил по дому в махровом мужском гостевом халате, и если бы этот халат вдруг заговорил – мемуары вполне бы стоило опубликовать в качестве приложения к Камасутре.
– А надо было, – сказала Дара. – На них уже репу сажать можно!
Выпроводив Кано, она быстро собралась должным образом и понеслась к бабке Савельевне. По дороге думала: сказать ли правду, или просто сунуть «Лисичку» в землю где-нибудь за собачьей будкой?
Расклад Таро все еще не давал ей покоя.
Была бы рядом Изора – Сана попросила бы ее помочь сладить с огненным клубком, который нужно поднять как можно выше. Есть такая точка, в которой он сильно способствует ясновидению, и они с Изорой на пару умели добраться до этой точки. И тогда удалось бы узнать побольше об этом самом враге Фердиада, насчет которого даже непонятно – подделал ли хитрый сид свою девятилетнюю порчу, или еще нет. Если подделал и обошелся при этом без крестника – то какого же хрена он не отпускает Кано домой? А если только собирается – то что же это за порча такая, для которой две – нет, больше! – недели готовиться надо?! И опять же, при подготовке ему Кано почему-то не нужен… Уж не получил ли он крепкую обратку?
При мысли о том, что кто-то дал Фердиаду сдачи, Сана искренне обрадовалась.
Савельевна жила на окраине в почерневшем и покосившемся деревянном домике. Если поглядеть с шоссейки – то даже удивительно было, как дом еще не завалился. Теперь никто Савельевну за распространение суеверий не гонял, а денег у нее было довольно, чтобы купить хорошую квартиру в центре. Однако старухе в этой халупе нравилось, тут она развела огород и любила его с такой же страстью и нежностью, с какой иные любят самых поздних внучат.
Надо думать, бабка пережидала недавний снегопад и два дня не выходила из дому. Поэтому Сана еле открыла калитку, а к крыльцу шла чуть ли не по колено в снегу. Ей даже от двери пришлось отгребать небольшой сугроб – и хорошо хоть, что тут же стояли метла и лопата.
– День добрый, Савельевна, – сказал, войдя, Сана и перекрестилась на образа.
Как в ней уживались наука Курсов и вера, она бы объяснить не могла. Уживались – и ладно.
Бабка топила печь, а на столе стоял чугунок с гречневой кашей, судя по запаху – приправленной свиными шкварками. Она любила простую пищу, а из разносолов – маринованные огурцы.
– Входи, Сонька, гостьей будешь, – пригласила бабка. – По делу приехала.
– По делу, – согласилась Сана и стала выкладывать на стол, покрытый чистенькой клеенкой, подарки – мед, заграничный ароматизированный уксус, кекс в запрессовке, леденцы – именно их Савельевна предпочитала дорогим конфетам, корнишоны (при виде этих микроскопических огурчиков Савельевна всегда умилялась), баранки к чаю.
– Это что, теперь так носят? – осведомилась бабка, имея в виду новый цвет Саниных волос.
– Еще и похуже носят, – брякнула Сана, а бабка расхохоталась.
Сана достала из сумки завернутый в газету кинжал, выпростала, положила возле корнишонов, рукоятью к Савельевне.
– Не подскажешь, что это за ножик?
– Атаме, – даже не прикоснувшись, определила Савельевна, употребив термин профессионалов белой и черной магии. Но Сана и сама понимала, что «Лисичка» – ритуальный нож.
– Больше ничего не скажешь?
– Скажу, что неплохо бы тебе, Сонька, положить его туда, откуда взяла.
– Этого я не сделаю. Ты бы не могла его у себя подержать? Хоть немного?
– Могла-то могла… – бабка пристально поглядела на Сану. – А не буду. Не потому, что боюсь, – а если ты его не вернешь, он тебе и самой скоро пригодится. Так что носи с собой. Вреда от него, пожалуй, не будет, а пользу, глядишь, и принесет. Давай, заворачивай.
Сана пожала плечами и опять закутала «Лисичку» в газету.
– Кашу будешь?
Сана принюхалась.
– Пахнет здорово. Извини – что-то не хочется.
– Ну и ладно. Слушай, Сонька, я вот что надумала. Я на тебя завещание напишу, – сообщила Савельевна.
Сана шарахнулась.
Решение старухи могло означать совсем не то, что подразумевают под словом «завещание» нотариусы. Перед смертью ей нужно кому-то передать силу. Сана не знала, имеет ли право перенять эту силу, да и сомневалась, что на Курсах ей это позволят, Хотя формально никто ей не мог запретить, но мнение верхнего слоя для нее много значило.
– Да не бойся, дурочка, – Савельевна усмехнулась. – Силенку я Маринке Власовой передам, она который год ко мне учиться ходит. А накопленное – тебе.
– А что, у тебя совсем уж родни не осталось?
– Перебьются. Тебе эти деньги нужнее будут. Помяни мое слово.
– Ты о чем, Савельевна?
Бабка прищурилась.
– Сейчас говорить не стану. Сама никак не пойму. Сдается мне, что на тебе порча…
Сана ахнула.
– Но с такой порчей я дела еще не имела. Помолюсь, бескровный пост подержу, а ты приезжай на блаженную Ксению – тогда, благословясь, и будем разбираться.
Сана кивнула – дата «6 февраля» отпечаталась в памяти. То есть почти сразу после Имболка. По времени все совпадало – где бы ни праздновали в этом году Имболк, Сана успевала вернуться.
Попрощавшись с Савельевной, она вышла на шоссейку и стала голосовать.
Вот только порчи тут еще недоставало! Сана не то чтобы расстроилась – в конце концов, было кому ее поправить и отчитать, а скорее рассердилась – чем же были заняты дурная башка и чутье, если проворонили такое дело? Ее мысли и теперь блуждали непонятно где – и она опомнилась, только увидев прямо перед носом распахнувшуюся дверь легковушки.
Сана села в машину, и шоферу пришлось дважды спрашивать, докудова везти. Ей же главное было – не потерять мысль!
Мысль, что явилась на заснеженной обочине, была ответом на расклад Таро. Не между небом и землей, нет! Противник Фердиада пребывал между двумя мирами, жил на грани, и Сана даже поняла, что имеется в виду – Этот Мир и Другой Мир. Тарок сулил раннюю смерть – но эта смерть уже состоялась, человек же остался жив!
А десятая карта…
Нужно было срочно посмотреть в хрустальный шарик!
Сана безумно хотела увидеть этого неведомого противника и запомнить его лицо. Зачем – неизвестно, однако ее злость на Фердиада была настолько велика, что она, опомнившись после поражения, настойчиво и последовательно стала собирать все, что можно было противопоставить беловолосому мерзавцу.
Тем более, что она явственно ощущала исходящую от Фердиада опасность и для себя, и для Изоры, и для Сашки, и для Дары.
Глава двадцатая Время наизнанку
Кано с большим подозрением уставился на Сану.
– Ты о ком это?
– О Даре. Разве твой не за ней тут гоняется?
Сана даже глазками захлопала, зная по опыту, что такие здоровенные мужики, как Кано, полутонов не понимают, и для них лучше переборщить по части актерского мастерства и бабьей глупости, чем недоборщить. Уж чего-чего, а здоровенных мужиков в ее жизни было куда больше, чем нужно женщине для счастья…
– Не-е, Дара тут ни при чем. Он дельце свое подделать приехал.
– А я думала – он из-за Дары с ее гейсом сюда Йул перенес.
Если бы Кано не объелся горячими бутербродами, то, может, и заметил бы несостыковку, может, и спросил бы о трех вещах. И первая была бы: с чего Сана взяла, будто Фердиад своевольно и единолично может таскать взад-вперед праздники годового круга? А вторая была бы: если бы он хотел притащить праздник в гости к Даре, то и назначил бы тот город, где практикует Дара, а не совсем другой, в шести сотнях километров от Дариного, куда ее могло занести лишь случайно, не так ли? И, наконец, третья: откуда Сана вообще знает про Фердиада и его роман с Дарой? Вроде бы крестный на Курсах не слишком перед целителями первого посвящения мелькал…
– Да нет, насчет Йула уже давно было решено, сразу после Самхэйна, только сразу сообщать не стали. А если между нами – у него тут противничек один, которого он перстнем воспитывает, только эту работу нужно раз в девять лет подделывать, а опаздывать с подделом он не хочет. Наверно, потому и Йул здесь праздновали, что крестный решил совместить приятное с полезным.
– Что за противник-то? – удивилась Сана и тут же ужаснулась: – Неужели кто-то с Курсов?
– При чем тут Курсы! – рассердился Кано. – По-твоему, у крестного ничего, кроме Курсов, в жизни не было и нет?
– Откуда я знаю! Я за ним со свечкой не бегаю! – отрубила Дара. – И что, всегда он тебя с собой таскает, когда ему нужно поддел совершить?
Кано задумался.
– Нет, это в первый раз…
– Подавиться мне орехом, если он не просрочил со своим подделом! – воскликнула Сана. – И теперь ему нужна твоя помощь! Без тебя он не справится!
Здоровенные мужики любят лесть – как и дохлые, впрочем, это она тоже прекрасно знала и для пользы дела не пожалела искреннего и неподдельного восхищения.
– Думаешь, просрочил? Хм… Нет, там что-то другое. Если бы просрочил – он бы меня давно к делу приставил. А так – сижу и жду непонятно чего! Ни зова от него, ни хрена! А сам перед тем, как меня тут оставить, птиц на озере слушал, ловил и выпускал ворона. Полет ворона, сама знаешь, надежнее всего вашего Таро.
– А ты его видел, этот полет?
– Видел, конечно, он при мне гадал.
– И что?
– А зачем тебе?
Ох, не надо было Кано выступать против карт Таро, которыми Сана владела не так ловко, как Изора и даже Зоя, все-таки у нее была другая специализация, однако вполне грамотно.
– Интересно же – как это птицы могут быть вернее, чем Таро.
– Чему тебя только на Курсах учили! – почти как Дара, воскликнул Кано. – Это ваше Таро – только ключ, они больше, чем гадальщик считает с клиента, никогда не скажут, а птицы скажут.
Попался, подумала Сана, попался, как младенец.
– А вот сейчас проверим! Я раскину на твоего крестного, а ты скажешь – совпало с гаданием по птицам или не совпало! Подумаешь, птицы! А если в это же время и на этих же птиц я бы смотрела – так что, и мне то же самое выпадет, что твоему крестному?
– По птичьим голосам, чтоб ты знала, не только мы – по ним всюду гадают! Я читал – даже бедуины в Аравии птиц слушают! Доставай свое Таро – сейчас сравним!
Сана тут же потащила Кано в комнату, где было собрано все, необходимое для ритуалов, и поддерживалось в безупречном порядке. Вот только большой хрустальный шар еще не опомнился от того вызова, когда Фердиад сообщил Сане с Изорой о гейсе Дары. Поэтому он отдыхал, покрытый темным шелковым платком, и потихоньку избавлялся от пятна.
Карты Таро лежали завернутыми в красный с зеленым платок, тоже шелковый. Сана просто обожала всякие интересные на ощупь ткани. Шторы из мягкого синтетического бархата, и красная скатерть на гадальном столике из уже потертого, совсем дореволюционного, жестковатого натурального бархата, и искусственный мех на постели, под леопарда, и другой, под медведя, на полу, и шелк всюду, где нарочно или случайно могли с ним соприкоснуться пальцы, и даже дорогие шелковистые обои – все это она тащила в дом с восторгом, обустраивая свой милый женский мирок на одну персону.
Карты Таро у Саны были правильные – она их сама нарисовала, всю колоду, даже рубашки – и те аккуратненько раскрасила. Можно было и купить, это добро теперь стопками валялось в каждом газетном киоске, однако Дара поступила так, как учили на Курсах. Ни одна покупная колода не будет в таком контакте с хозяйкой, как самодельная, опять же – срисовывая картинки с книги, Сана их несколько изменила, кое-что убрала по своему разумению, кое-что добавила, полагаясь только на интуицию. И занималась она этой живописью не когда попало, а с учетом фаз Луны и под присмотром Изоры, помогавшей ей при необходимости справиться с возбуждением.
Сана достала карты, отделила старшие Арканы от младших, младшие отложила, старшие дважды стасовала, сперва – рубашкой вверх, потом – картинками вверх. И тут лишь задумалась.
Гадать на Фердиада она побаивалась. Она хорошо помнила, как он показал им с Изорой картинку в шаре. Если он почувствует попытку проникнуть в свое будущее – карты в руках, того и гляди, вспыхнут зеленым пламенем.
Поэтому Сана уже совсем было решила раскинуть на судьбу соседа, приятного мужичка средних лет, который, проводив жену в командировку, частенько к ней захаживал. Не все ли равно, что покажут тароки, главное – чтобы Кано разозлился и стал возражать.
Но когда она уже положила на колоду левую руку, чтобы снять стопку, странная мысль посетила ее, и, еще не додумав эту мысль до конца, еще не поняв, опасен замысел, или все же безопасен, Сана сняла карты и быстро сделала расклад.
Это был расклад на судьбу того, с кем враждовал Фердиад, кому он при помощи перстня раз в девять лет причинял основательный вред, но по непостижимой причине никак не мог погубить окончательно.
Карты лежали рубашками вверх, образовав фигуру «кельтский крест». Одна только карта «скьюз», обозначавшая того, на кого гадают, была выкинута лицом вверх. И, к изумлению своему, Сана увидела – это «Повешенный».
«Повешенный» в такой позиции выпадал в среднем раз в сто лет.
– Ого! – воскликнул Кано.
Он, как почти все мужчины-целители, гаданиями не увлекался, но основы знал. И, не умея точно описать значение тарока в зависимости от тех двух или трех, которые выпали рядом, смысл каждого отдельно взятого в общих чертах представлял.
На карте, которая, кстати говоря, легла правильно, не перевернулась, изображен был юноша, подвешенный за левую ногу на перекладине. Казалось, в этом странном положении он вполне освоился, лицо его было спокойно, а правую ногу он этак небрежно согнул в колене и закинул за левую. Руками же придерживал пояс (в оригинале пояса не было, а ладони Повешенного лежали на животе, но Сане показалось, что так будет лучше – она знала вызывающую позу мужчин, засовывающих большие пальцы рук за ремень, и эта поза ей нравилась – она выражала желание проявить свою мужественность немедленно, решительно и даже агрессивно; Повешенному, впрочем, она сделала такой подарок, думая не о сексе, а о чем-то ином, теперь уже не вспомнить, о чем).
Когда Сана рисовала свою колоду, у нее были две книги с образцами. В одной под мышками у юноши были зажаты два мешка с золотом, причем дырявых – монеты летели вниз. Объяснение сему показалось Сане надуманным – якобы золото сыплется в знак того, что жертва не бывает бесплодной. И она срисовала тарок из другой книги – без мешков. Однако идея жертвы и воздаяния, приятия судьбы и поиска глубинного смысла тут все же присутствовала.
Кано, который, как уговаривались, должен был следить, насколько показания Таро совпали с гаданием по крику птиц и полету ворона, очень возмутился.
– Ну и что мы имеем? Отсутствие смысла жизни и болтание между небом и землей! – воскликнул он. – Выходит, Фердиаду предстоит болтаться, как цветок в проруби?
– Почему ты видишь только негативный аспект Аркана? – спросила Сана. – Вот же положительные – новое видение мира…
– Ну конечно, вверх тормашками – уж точно новое видение! – съязвил Кано.
– Я точно помню, что этот тарок предвещает судебные тяжбы, потерю друзей и состояния. И еще раннюю смерть! Это Фердиаду-то!
Ага, подумала Дара, уже кое-что. Противник Фердиада по его милости многое потерял. И все же этот человек отмечен судьбой – три сестрицы Морриган ведут его смутным путем, но ведут не к смерти. Кроме того – так сбывается, как истолковывается! Это древнее правило она затвердила крепко.
– Ранняя смерть – это только вероятность, тут все зависит от сочетания с другими Арканами. А что в таком случае напророчил ворон?
– Не все ли равно? Уж во всяким случае не судебные тяжбы, – буркнул Кано. Очевидно, он уже засомневался, стоит ли сообщать Сане итоги гадания по птичьему крику и полету.
Самая главная во всем раскладе Таро карта, десятая по счету, выкидывалась последней. Вопреки правилам, Сана схватила ее и перевернула картинкой вверх.
Эта карта давала окончательный прогноз, сводя воедино показания всех прочих. Она, как замок заговора, делала гадание состоявшимся и надежным.
– Аркан семнадцатый! «Звезда»! – воскликнула Сана и тут же ощутила тревогу. Такими подсказками пренебрегать было опасно, и она немедленно смешала все карты.
Тарок «Звезда» означал надежду, неожиданную помощь и доверие. На карте была изображена обнаженная женщина с двумя кувшинами, золотым и серебряным, под звездным небом.
В книге, с которой Сана срисовывала свою колоду Таро, длинноволосая женщина глядела прямо – и как бы ей еще глядеть на того, чьи раны она поливает бальзамом надежды, струящимся из обоих кувшинов? Простота картинки Сану не вдохновила – и она развернула женщину профилем к зрителю, запокинула ей голову, обратила ее лицо к сбившимся в плотную стаю звездам, всем сразу! Так самой Сане было понятнее – не кувшины какие-то примитивные, а – обратиться за надеждой к звездам и отдать то, что от них получено, людям.
Чтобы линии запрокинутой головы не слишком противоречили анатомии, Сана попросила позировать Изору. Та честно приняла нужную позу, но внутреннего смысла в ее позе почему-то не оказалось. Сана, глядя, тем не менее, на подругу, вывела профиль – и поняла, что сходства с Изорой, к счастью, нет, но есть какое-то иное, очень выигрышное для тарока сходство. По крайней мере, мысль о высоких звездах на картинке присутствовала. Дальше уж было дело техники – очень аккуратно раскрасить и положить на просушку.
И вот теперь Сана поняла, чье это лицо, чей упрямый, вечно устремленный вперед подбородок, и даже нос с горбинкой ей померещился…
– Ну, все не так! Ворон предсказал трудность, почти невозможность в исполнении намерения и неприятности от женщины, а у тебя – никаких намерений, и какие, к черту, намерения у удавленника?! И надежда на помощь от женщины! Все с точностью до наоборот!
Кано расхохотался и облапил старательно изобразившую растерянность Сану.
– Помощь от женщины? – переспросила Сана, еле сдерживая радость. Как истолковывается – так и сбывается! Для Кано голая женская фигура – не символ, а просто баба, и то, что она со своими кувшинами возникла при подведении итогов, может означать только ее помощь!
– Ну, путь оно так и будет, – собирая колоду воедино и упаковывая ее в шелковый платок, добавила Сана. – Пусть твой крестный получит от женщины то, что ему полагается…
А сама меж тем думала, как бы поскорее отыскать Дару.
Дара вернулась в салон – туда Сана, помня Изорины вопли, и зова-то посылать не хотела. Нужно было подождать хотя бы вечера.
– Послушай, орешек мой, а на сколько у тебя клиент записан? – спросила она Кано. Тот посмотрел на часы.
– Твоя правда, ягодка. Пойду! Ты мои штаны там сгоряча не постирала?
Кано ходил по дому в махровом мужском гостевом халате, и если бы этот халат вдруг заговорил – мемуары вполне бы стоило опубликовать в качестве приложения к Камасутре.
– А надо было, – сказала Дара. – На них уже репу сажать можно!
Выпроводив Кано, она быстро собралась должным образом и понеслась к бабке Савельевне. По дороге думала: сказать ли правду, или просто сунуть «Лисичку» в землю где-нибудь за собачьей будкой?
Расклад Таро все еще не давал ей покоя.
Была бы рядом Изора – Сана попросила бы ее помочь сладить с огненным клубком, который нужно поднять как можно выше. Есть такая точка, в которой он сильно способствует ясновидению, и они с Изорой на пару умели добраться до этой точки. И тогда удалось бы узнать побольше об этом самом враге Фердиада, насчет которого даже непонятно – подделал ли хитрый сид свою девятилетнюю порчу, или еще нет. Если подделал и обошелся при этом без крестника – то какого же хрена он не отпускает Кано домой? А если только собирается – то что же это за порча такая, для которой две – нет, больше! – недели готовиться надо?! И опять же, при подготовке ему Кано почему-то не нужен… Уж не получил ли он крепкую обратку?
При мысли о том, что кто-то дал Фердиаду сдачи, Сана искренне обрадовалась.
Савельевна жила на окраине в почерневшем и покосившемся деревянном домике. Если поглядеть с шоссейки – то даже удивительно было, как дом еще не завалился. Теперь никто Савельевну за распространение суеверий не гонял, а денег у нее было довольно, чтобы купить хорошую квартиру в центре. Однако старухе в этой халупе нравилось, тут она развела огород и любила его с такой же страстью и нежностью, с какой иные любят самых поздних внучат.
Надо думать, бабка пережидала недавний снегопад и два дня не выходила из дому. Поэтому Сана еле открыла калитку, а к крыльцу шла чуть ли не по колено в снегу. Ей даже от двери пришлось отгребать небольшой сугроб – и хорошо хоть, что тут же стояли метла и лопата.
– День добрый, Савельевна, – сказал, войдя, Сана и перекрестилась на образа.
Как в ней уживались наука Курсов и вера, она бы объяснить не могла. Уживались – и ладно.
Бабка топила печь, а на столе стоял чугунок с гречневой кашей, судя по запаху – приправленной свиными шкварками. Она любила простую пищу, а из разносолов – маринованные огурцы.
– Входи, Сонька, гостьей будешь, – пригласила бабка. – По делу приехала.
– По делу, – согласилась Сана и стала выкладывать на стол, покрытый чистенькой клеенкой, подарки – мед, заграничный ароматизированный уксус, кекс в запрессовке, леденцы – именно их Савельевна предпочитала дорогим конфетам, корнишоны (при виде этих микроскопических огурчиков Савельевна всегда умилялась), баранки к чаю.
– Это что, теперь так носят? – осведомилась бабка, имея в виду новый цвет Саниных волос.
– Еще и похуже носят, – брякнула Сана, а бабка расхохоталась.
Сана достала из сумки завернутый в газету кинжал, выпростала, положила возле корнишонов, рукоятью к Савельевне.
– Не подскажешь, что это за ножик?
– Атаме, – даже не прикоснувшись, определила Савельевна, употребив термин профессионалов белой и черной магии. Но Сана и сама понимала, что «Лисичка» – ритуальный нож.
– Больше ничего не скажешь?
– Скажу, что неплохо бы тебе, Сонька, положить его туда, откуда взяла.
– Этого я не сделаю. Ты бы не могла его у себя подержать? Хоть немного?
– Могла-то могла… – бабка пристально поглядела на Сану. – А не буду. Не потому, что боюсь, – а если ты его не вернешь, он тебе и самой скоро пригодится. Так что носи с собой. Вреда от него, пожалуй, не будет, а пользу, глядишь, и принесет. Давай, заворачивай.
Сана пожала плечами и опять закутала «Лисичку» в газету.
– Кашу будешь?
Сана принюхалась.
– Пахнет здорово. Извини – что-то не хочется.
– Ну и ладно. Слушай, Сонька, я вот что надумала. Я на тебя завещание напишу, – сообщила Савельевна.
Сана шарахнулась.
Решение старухи могло означать совсем не то, что подразумевают под словом «завещание» нотариусы. Перед смертью ей нужно кому-то передать силу. Сана не знала, имеет ли право перенять эту силу, да и сомневалась, что на Курсах ей это позволят, Хотя формально никто ей не мог запретить, но мнение верхнего слоя для нее много значило.
– Да не бойся, дурочка, – Савельевна усмехнулась. – Силенку я Маринке Власовой передам, она который год ко мне учиться ходит. А накопленное – тебе.
– А что, у тебя совсем уж родни не осталось?
– Перебьются. Тебе эти деньги нужнее будут. Помяни мое слово.
– Ты о чем, Савельевна?
Бабка прищурилась.
– Сейчас говорить не стану. Сама никак не пойму. Сдается мне, что на тебе порча…
Сана ахнула.
– Но с такой порчей я дела еще не имела. Помолюсь, бескровный пост подержу, а ты приезжай на блаженную Ксению – тогда, благословясь, и будем разбираться.
Сана кивнула – дата «6 февраля» отпечаталась в памяти. То есть почти сразу после Имболка. По времени все совпадало – где бы ни праздновали в этом году Имболк, Сана успевала вернуться.
Попрощавшись с Савельевной, она вышла на шоссейку и стала голосовать.
Вот только порчи тут еще недоставало! Сана не то чтобы расстроилась – в конце концов, было кому ее поправить и отчитать, а скорее рассердилась – чем же были заняты дурная башка и чутье, если проворонили такое дело? Ее мысли и теперь блуждали непонятно где – и она опомнилась, только увидев прямо перед носом распахнувшуюся дверь легковушки.
Сана села в машину, и шоферу пришлось дважды спрашивать, докудова везти. Ей же главное было – не потерять мысль!
Мысль, что явилась на заснеженной обочине, была ответом на расклад Таро. Не между небом и землей, нет! Противник Фердиада пребывал между двумя мирами, жил на грани, и Сана даже поняла, что имеется в виду – Этот Мир и Другой Мир. Тарок сулил раннюю смерть – но эта смерть уже состоялась, человек же остался жив!
А десятая карта…
Нужно было срочно посмотреть в хрустальный шарик!
Сана безумно хотела увидеть этого неведомого противника и запомнить его лицо. Зачем – неизвестно, однако ее злость на Фердиада была настолько велика, что она, опомнившись после поражения, настойчиво и последовательно стала собирать все, что можно было противопоставить беловолосому мерзавцу.
Тем более, что она явственно ощущала исходящую от Фердиада опасность и для себя, и для Изоры, и для Сашки, и для Дары.
Глава двадцатая Время наизнанку
Придя в салон, Дара там Фаины уже не нашла. Зато сидела очередь из невест. И стоило-таки посмотреть на эту очередь!
Изора в полном отчаянии, потому что человека, умеющего работать с интернетскими брачными сайтами, она до сих пор не наняла, поставила кассету с медитативной музыкой и всех этих теток просто-напросто усыпила. Они, в расстегнутых пальто и шубах, сидели рядком на стульях и клевали носами.
– Прелесть неизъяснимая! – воскликнула Дара. – Ну, вот что. Сайчас надо им внушить, что они сделали заказ, но потеряли квитанцию, и отпустить с миром. А вообще – могла бы ты пристроить к делу Сашку.
– У Сашки сессия, – возразила крестница.
– Леший с ней, с сессией. Пусть детка учится деньги зарабатывать. И будет при тебе.
Изора кивнула. Сашка достаточно знала английский, компьютер чувствовала, как родное дитя, и по крайней мере переводить ответы на объявления могла без проблем.
Странным показался Даре этот кивок. Обычно Изора не так отвечала на слова, связанные с дочкой. Она любила поговорить о Сашке и ее проблемах!
Не успели распорядиться Сашкиной судьбой – пришла женщина с настоящей проблемой. Дара почуяла это, еще когда гостья стояла за дверью. И потому сама заперлась с ней в Изорином кабинете. Изора, не обращая внимания на спящую очередь, села у самых дверей – слушать.
Речь шла о родовом проклятии – кто-то вредный позаботился, чтобы братья и сестры в этом роду любили друг друга отнюдь не родственной любовью. Передавалась эта дрянь, что особенно удивила Дару, не через кровь, а по мужской линии. Слать обратку было бесполезно – черный мастер, владевший способом насылать такое, скорее всего, давно помер.
Женщина была не здешняя, странных нравов семьи, куда угодила через замужество, не знала, а никто из соседок не захотел осторожненько предупредить: все ждали, что получится. И получилось: она застала пятнадцатилетнего сына и тринадцатилетнюю дочь в постели…
Дара послала зов Изоре, та вошла в кабинет.
– Поедешь с клиенткой, походишь, посмотришь, разберешься, что к чему, – велела Дара. – Такие проклятия на род из-за ерунды не навешивают. Там свекровь обязательно что-то должна знать – у самой то же горе было… А я пока буду читать на остуду. Приедешь – продолжишь.
И тут, к огромному удивлению женщины и даже знающей этот прием Изоры, Дара одной рукой ухватилась за ножку рабочего стола и перевернула его. Потом достала из волос «Змейку» и забормотала, обстукивая рукоятью торчащие вверх ножки, все поочередно.
– Пойдем, пойдем, не будем мешать, – зашептала Изора, вытаскивая женщину из кабинета. – Вы ведь ей фотографии оставили? Ну так она еще «валета» склеит!
Когда Изора вернулась с информацией, очереди уже не было, Дара ее распустила, самой Дары тоже не было, зато объявился Кано и доложил, что с клиентом успешно поработал. Изора посмотрела в свой рабочий блокнот и нашла для него еще занятие – добежать до лавки кришнаитов и набрать камней для амулетов и талисманов. Рыжий целитель, увлекшись астроминералогией, добрался в конце концов и до просто минералогии, так что впарить ему подделку не смог бы и самый опытный продавец. А наговорить хороший камень Изора могла и самостоятельно.
Словом, салон функционировал, салон делом занимался, и отсутствие Саны со временем должно было потерять всякое значение.
Изора послала зов крестной, крестная ответила – делом занимаюсь. И действительно, Дара была в магазине, покупала все необходимое для талисмана Фаины. Не нашлось только подходящей бумаги. Впрочем, она знала, где раздобудет бумагу.
Забежав домой к Изоре, Дара позвонила оттуда Артуру, покопалась в своей сумке, взяла необходимое и понеслась ночевать к любовнику.
Она была очень довольна проведенным днем: после бурной ночи успела и поработать с полной выкладкой, и посидеть за компьютером, добывая оттуда гороскоп Фаины, и по магазинам пробежаться, и вот теперь пакет полон всяких вкусностей, не слишком обременительных для желудка, зато способствующих нежной страсти! Для ужина вдвоем Дара брала обычно дары моря, помидоры, сыры, в свое время научилась делать арабский омлет с луком, а вот с ведическим молоком однажды крепко опозорилась. Теплое молоко с пряностями, желтое не от куркумы, а от дорогого шафрана, тщательно приготовленное молоко, на которое возлагались большие надежды, подействовало на Дариного тогдашнего друга лучше всякой сенны и крушины.
И он провел незабываемую ночь – каждые четверть часа хватаясь за живот и со стоном уносясь в известном направлении. Все попытки заговорить расстройство желудка разбились вдребезги – посреди заговора Дара смотрела на лицо страдальца и начинала бурно хохотать.
Артур встретил, поцеловал, и они вдвоем принялись хозяйничать, наслаждаясь этими забавными, почти семейными радостями, не торопя время, растягивая ожидание близости.
Но счастье длилось всего полчаса.
Зазвонил телефон, Артур взял трубку, сперва в его красивых глазах была тревога, потом промелькнуло что-то вроде торжества, торжество сменилось досадой. Чем разговор и завершился.
– Извини, – сказал Артур. – По делу вызывают. Это насчет выставки, очень важно, я в семь буду там, и как только отбомблюсь – сразу же домой!
Он, как всегда, не соврал. Речь действительно шла о выставке. Позвонил Колька Еремин (в шестьдесят два года – все еще Колька) и взвыл дурным голосом: галерею, где которую неделю безнадежно висели его деревенские пейзажи, администрация вдруг сдала под несколько банкетов, и следовало срочно забрать картины. Грузить же работы размером чуть ли не два на полтора – дело муторное, и Еремин собирал помощников. Самым перспективным был Артур – в смысле физической силы. Промеж собратьев по кисти царила полная взаимность – оба тихо презирали друг друга, стараясь это не слишком демонстрировать.
Позлорадствовав в душе насчет неудачи собрата, Артур оделся, поцеловал подругу и убежал.
Дара посмотрела на часы – у нее было достаточно времени, чтобы соскучиться. Читать те книги, которые стояли на полках у Артура, она не хотела. Телевизора она, как большинство целителей, не любила.
И очень кстати всплыла в памяти картинка – маленькое личико с настоящим природным румянцем и огромными умоляющими глазами.
– Фаина… – вслух сказала Дара.
Проблема скуки отпала сама собой.
И тут же вспомнились стихи о прекрасной сиде Нуав, которая носится по морскому берегу на призрачном скакуне. Фаина сама, добровольно и с большой охотой, осваивала то, что на Курсах проходили в обязательном порядке. Другой вопрос – на что она употребляла знания…
Изора в полном отчаянии, потому что человека, умеющего работать с интернетскими брачными сайтами, она до сих пор не наняла, поставила кассету с медитативной музыкой и всех этих теток просто-напросто усыпила. Они, в расстегнутых пальто и шубах, сидели рядком на стульях и клевали носами.
– Прелесть неизъяснимая! – воскликнула Дара. – Ну, вот что. Сайчас надо им внушить, что они сделали заказ, но потеряли квитанцию, и отпустить с миром. А вообще – могла бы ты пристроить к делу Сашку.
– У Сашки сессия, – возразила крестница.
– Леший с ней, с сессией. Пусть детка учится деньги зарабатывать. И будет при тебе.
Изора кивнула. Сашка достаточно знала английский, компьютер чувствовала, как родное дитя, и по крайней мере переводить ответы на объявления могла без проблем.
Странным показался Даре этот кивок. Обычно Изора не так отвечала на слова, связанные с дочкой. Она любила поговорить о Сашке и ее проблемах!
Не успели распорядиться Сашкиной судьбой – пришла женщина с настоящей проблемой. Дара почуяла это, еще когда гостья стояла за дверью. И потому сама заперлась с ней в Изорином кабинете. Изора, не обращая внимания на спящую очередь, села у самых дверей – слушать.
Речь шла о родовом проклятии – кто-то вредный позаботился, чтобы братья и сестры в этом роду любили друг друга отнюдь не родственной любовью. Передавалась эта дрянь, что особенно удивила Дару, не через кровь, а по мужской линии. Слать обратку было бесполезно – черный мастер, владевший способом насылать такое, скорее всего, давно помер.
Женщина была не здешняя, странных нравов семьи, куда угодила через замужество, не знала, а никто из соседок не захотел осторожненько предупредить: все ждали, что получится. И получилось: она застала пятнадцатилетнего сына и тринадцатилетнюю дочь в постели…
Дара послала зов Изоре, та вошла в кабинет.
– Поедешь с клиенткой, походишь, посмотришь, разберешься, что к чему, – велела Дара. – Такие проклятия на род из-за ерунды не навешивают. Там свекровь обязательно что-то должна знать – у самой то же горе было… А я пока буду читать на остуду. Приедешь – продолжишь.
И тут, к огромному удивлению женщины и даже знающей этот прием Изоры, Дара одной рукой ухватилась за ножку рабочего стола и перевернула его. Потом достала из волос «Змейку» и забормотала, обстукивая рукоятью торчащие вверх ножки, все поочередно.
– Пойдем, пойдем, не будем мешать, – зашептала Изора, вытаскивая женщину из кабинета. – Вы ведь ей фотографии оставили? Ну так она еще «валета» склеит!
Когда Изора вернулась с информацией, очереди уже не было, Дара ее распустила, самой Дары тоже не было, зато объявился Кано и доложил, что с клиентом успешно поработал. Изора посмотрела в свой рабочий блокнот и нашла для него еще занятие – добежать до лавки кришнаитов и набрать камней для амулетов и талисманов. Рыжий целитель, увлекшись астроминералогией, добрался в конце концов и до просто минералогии, так что впарить ему подделку не смог бы и самый опытный продавец. А наговорить хороший камень Изора могла и самостоятельно.
Словом, салон функционировал, салон делом занимался, и отсутствие Саны со временем должно было потерять всякое значение.
Изора послала зов крестной, крестная ответила – делом занимаюсь. И действительно, Дара была в магазине, покупала все необходимое для талисмана Фаины. Не нашлось только подходящей бумаги. Впрочем, она знала, где раздобудет бумагу.
Забежав домой к Изоре, Дара позвонила оттуда Артуру, покопалась в своей сумке, взяла необходимое и понеслась ночевать к любовнику.
Она была очень довольна проведенным днем: после бурной ночи успела и поработать с полной выкладкой, и посидеть за компьютером, добывая оттуда гороскоп Фаины, и по магазинам пробежаться, и вот теперь пакет полон всяких вкусностей, не слишком обременительных для желудка, зато способствующих нежной страсти! Для ужина вдвоем Дара брала обычно дары моря, помидоры, сыры, в свое время научилась делать арабский омлет с луком, а вот с ведическим молоком однажды крепко опозорилась. Теплое молоко с пряностями, желтое не от куркумы, а от дорогого шафрана, тщательно приготовленное молоко, на которое возлагались большие надежды, подействовало на Дариного тогдашнего друга лучше всякой сенны и крушины.
И он провел незабываемую ночь – каждые четверть часа хватаясь за живот и со стоном уносясь в известном направлении. Все попытки заговорить расстройство желудка разбились вдребезги – посреди заговора Дара смотрела на лицо страдальца и начинала бурно хохотать.
Артур встретил, поцеловал, и они вдвоем принялись хозяйничать, наслаждаясь этими забавными, почти семейными радостями, не торопя время, растягивая ожидание близости.
Но счастье длилось всего полчаса.
Зазвонил телефон, Артур взял трубку, сперва в его красивых глазах была тревога, потом промелькнуло что-то вроде торжества, торжество сменилось досадой. Чем разговор и завершился.
– Извини, – сказал Артур. – По делу вызывают. Это насчет выставки, очень важно, я в семь буду там, и как только отбомблюсь – сразу же домой!
Он, как всегда, не соврал. Речь действительно шла о выставке. Позвонил Колька Еремин (в шестьдесят два года – все еще Колька) и взвыл дурным голосом: галерею, где которую неделю безнадежно висели его деревенские пейзажи, администрация вдруг сдала под несколько банкетов, и следовало срочно забрать картины. Грузить же работы размером чуть ли не два на полтора – дело муторное, и Еремин собирал помощников. Самым перспективным был Артур – в смысле физической силы. Промеж собратьев по кисти царила полная взаимность – оба тихо презирали друг друга, стараясь это не слишком демонстрировать.
Позлорадствовав в душе насчет неудачи собрата, Артур оделся, поцеловал подругу и убежал.
Дара посмотрела на часы – у нее было достаточно времени, чтобы соскучиться. Читать те книги, которые стояли на полках у Артура, она не хотела. Телевизора она, как большинство целителей, не любила.
И очень кстати всплыла в памяти картинка – маленькое личико с настоящим природным румянцем и огромными умоляющими глазами.
– Фаина… – вслух сказала Дара.
Проблема скуки отпала сама собой.
И тут же вспомнились стихи о прекрасной сиде Нуав, которая носится по морскому берегу на призрачном скакуне. Фаина сама, добровольно и с большой охотой, осваивала то, что на Курсах проходили в обязательном порядке. Другой вопрос – на что она употребляла знания…