Ван Ластбадер Эрик. Сирены

   - Ты выглядишь по-другому, - продолжала Моника. - Тебе помог доктор Гейст. - Последняя фраза прозвучала скорее как утверждение, чем вопрос. Она посмотрела на свою руку, лежавшую поверх тонкого одеяла и поежилась. - Мне холодно, - прошептала она.
   Дайна развернула второе одеяло, лежавшее в ногах кровати. Укрыв им мать, она подогнула его ей под подбородок. Моника, подняв руку, сжала ладонь дочери.
   - Если тебе стало лучше, ты найдешь в сердце силу простить меня, - ее голос становился то громче, то тише в такт биению пульса у нее в горле. - Я поступила так, как считала правильным.
   - Ты обманула Меня, мать.
   Моника закрыла глаза, и слезы выступили из-под ее век.
   - Ты бы никогда не стала слушать меня. Ты повернулась бы спиной к истине.
   - Истина заключается в том, что ты всегда старалась помешать мне быть вместе с папой. - Одна часть ее сознания кричала: "Как ты можешь говорить об этом сейчас?", но другая, большая, убеждала в том, что это должно быть высказано, пока не поздно.
   Моника сжала ее кисть руки покрепче.
   - Ты всегда была такой прекрасной, такой чистой и невинной, а твой отец... Он смотрел на тебя такими глазами. Этот взгляд был каким-то... особенным. Он никогда не смотрел так ни на кого, даже на меня.
   - Но он любил меня. Как ты могла...
   - Он любил женщин, Дайна. - Ее глаза открылись, став шире и ярче. - Я знала об этом до того, как мы поженились, но считала, что это прекратится, когда он станет моим мужем. Однако этого не произошло.
   - Мать!..
   Дайна попыталась вырвать руку, но Моника вцепилась в нее мертвой хваткой. Она оторвала голову от подушки.
   - Теперь ты достаточно взрослая, чтобы знать правду. Ты хотела знать, ты должна знать. - Ее голова упала, глаза вновь закрылись, но лишь на мгновение. Было видно, что ей трудно дышать.
   - Твой отец не мог или не хотел останавливаться. Я полагаю, что он все же любил меня по-своему. Он не хотел бросать меня. Однако, я всегда подозревала, что только из-за тебя. Я знала, что он не вынес бы разлуки с тобой и поэтому принимал все как есть... а в свободное время продолжал развлекаться. - Вдруг она, крепко зажмурив глаза, закричала. - О господи, помоги мне! - Дайна решила, что ей очень больно и собралась было вызвать сиделку, но Моника, собравшись с силами, продолжала. - Во мне копилась обида на тебя, это правда. Только ты связывала меня с ним. Я не могла удержать его, а ты могла.
   - Но мать...
   - Дайна, помолчи, пока я не закончу. У меня нет сил ругаться с тобой. - Ее пальцы поползли вверх и переплелись с пальцами дочери. - Я знаю, что заставила тебя уйти из дому. Я знаю, как я обращалась с тобой. Меня опьянила свобода, подаренная мне смертью твоего отца. - Она слабо улыбнулась. - Я знаю, что должна казаться тебе бессердечной, но постарайся взглянуть на это моими глазами. Постарайся понять, как он обходился со мной; как я обходилась сама с собой. Да, я хотела выставить тебя из дома, но, - слезы вновь показались у нее на глазах, - только после того, как ты ушла, до меня стало доходить, что я натворила, и... как сильно я любила тебя. Я никогда... видишь ли, беда в том, что я никогда не могла воспринимать тебя как личность. Прежде ты всегда была чем-то, что сохраняло наш брак, мостом между мной и твоим отцом.
   - Когда ты вернулась, я, взглянув в твои глаза, поняла, что больше не увижу тебя никогда. Мне было страшно за тебя. Один бог знал, где ты была и с кем проводила время. В школе ты появлялась от случая к случаю, и мне стали советовать обратиться к доктору Гейсту. Я думала, что люди, дававшие мне советы, знали, о чем говорят. Их мнение было авторитетным... - Вдруг она остановилась, закусив губу. Притянув Дайну ближе к себе, она спросила. - Это было ужасно, милая? Ты должна сказать мне. Пожалуйста.
   - Нет, - солгала Дайна. - Это было не так плохо. Казалось, слезы Моники просветлели, и на ее лицо вернулась улыбка.
   - Это хорошо, - шепотом сказала она. - Теперь я чувствую себя намного лучше. Я боялась... - Она посмотрела в глаза дочери. - Впрочем, теперь я все время чего-то боюсь.
   Наклонившись над матерью, Дайна поцеловала ее в губы.
   - Папа говорил мне однажды о том, как сильно он любил тебя.
   Глаза Моники округлились.
   - Он говорил? Когда?
   Тогда Дайна рассказала ей историю про то, как они ездили ловить рыбу на Лонг Понд, про погоду, про образы, и звуки, и запахи, про дергавшуюся леску, когда рыба глотала наживку и про захватывающее перетягивание каната.
   - Что он сказал? - хотела знать Моника.
   - Он сказал: "Ты знаешь, я очень люблю твою мать". - Казалось, Моника уснула. - Мама... Мама? - Она нажала кнопку звонка, вызывая сиделку.
   Он звенел бесконечно долго. Дайна рывком села в постели, чувствуя как колотится сердце у нее в груди. Она вытерла пот со лба. Повернув голову, она увидела Рубенса, спавшего возле нее.
   Телефон продолжал звонить. Дайна бросила взгляд на часы на тумбочке возле кровати. На светящемся циферблате горели цифры 4.12. Утра или вечера?
   Бессознательно она сняла трубку.
   - О-хо-хо-хо-хо...
   - Что?
   - Ох, Дайна... Она протерла глаза.
   - Крис?
   - О-хо-хо...
   - Крис, где ты?
   - Дайн, Дайн, Дайна.., - его голос звучал хрипло и невнятно.
   - Крис, где ты, черт возьми?
   - Гм-м-м...
   - Крис, ради всего святого!
   - ...ю-Йорк...
   - Что? Я не могу... ты сказал Нью-Йорк? Ты слышишь? Крис!
   - Да, да, да.
   - Ты должен был приехать на вечеринку... - Пауза. - Ты слышишь меня?
   - Ак-ак-ак.., - это звучало почти как смех. Почти - Один, Дайна. Совсем один.
   - Что ты делаешь здесь, черт возьми? Крис, с тобой все в порядке?
   - Прячусь, Дайна. Я здесь никог.., - казалось, он не в состоянии договорить остаток слова. Дайна слышала в трубке его дыхание: неровное и неглубокое.
   - Крис, скажи мне просто, где ты.
   - О-хо-хо.
   - Крис! - Рубенс перевернулся на бок, потревоженный во сне, и Дайна, встав с кровати, отошла от него так далеко, как позволял шнур. Повернувшись спиной к Рубенсу, она обхватила трубку обеими руками, стараясь заглушить звук. - Скажи мне, где ты находишься. Я приеду к тебе прямо сейчас, - Холодный ужас начал проникать в ее душу, точно она ощутила прикосновение невидимых, призрачных пальцев на спине. Она невольно поежилась.
   - ...тель...
   - Какой отель? - С каждым мгновением она боялась все больше. "Что происходит?" - лихорадочно спрашивала она себя. - Крис, какой отель? "Карлайн"? "Пьер"? - Она перечисляла его любимые места.
   - Ак-ак-ак... - Вновь тот же звук, так похожий на смех, и в то же время столь пугающий. Наконец, Крис сообщил ей название гостиницы: "Ренсселер".
   - Что? - Она чуть не закричала во весь голос. - Я не знаю, где... - Однако Крис выдохся и был уже не в состоянии сказать что-либо.
   Она не стала звать его. Вместо этого она подошла к кровати и повесила, трубку на место. Натянув джинсы, она сунула ноги в высокие кожаные ботинки и надела свитер. Потом, пошарив на ночном столике, она нашла телефонный справочник. Открыв его на разделе "Отели", она принялась водить пальцем вдоль колонок, пока, добравшись до нужного названия, не прошептала: "О, господи!" Гостиница находилась на 44 стрит неподалеку от Бродвея. Более низкопробную ночлежку можно было отыскать только на Бауэри. Что могло заставить Криса поехать в подобное место, не говоря уже о том, чтобы останавливаться там? Этот вопрос не выходил из головы Дайны, когда она, перекинув сумочку через плечо, не выскользнула за дверь.
   В пятом часу утра улицы Нью-Йорка казались столь же широкими, как и бульвары Мадрида. Город был погружен в тишину, так что Дайне чудилось, будто еще чуть-чуть и она станет различать на слух мигание неоновых реклам и вывесок. На здании театра "Фриско" на Бродвее зажигалась и гасла двойная афиша спектаклей "Глубокая глотка" и "Дьявол в душе мисс Джонс". Напротив него вырос новый кинотеатр с двумя залами, шли фильмы исключительно на испанском. В этот вечер там крутили "El Brujo Maldito" и "Que Verguenza!"
   Такси раскачивало и слегка подбрасывало на изобилующем выбоинами асфальте, пока оно мчалось по пустынным улицам. Большие облака грязно-белого пара, просачивавшиеся сквозь щели вентиляционных люков, люминисцировали, отражая свет уличных фонарей и театральных афиш. Каждый раз, проезжая сквозь очередное облако, они словно пробирались сквозь призрачный занавес, и у Дайны, все еще полусонной, возникло предчувствие, что за ним скрывается иной, неведомый мир.
   Только, остановив такси у тротуара у 44 стрит, она до конца осознала, куда ее занесло: сумрачный блеск, кипучий разврат, притоны и бордели... Полный набор атрибутов ее "беспутной" юности. Теперь она страстно желала, чтобы этот мир еще существовал, не был бы зарыт под землю, заколочен досками и заклеен объявлениями, как то здание с горгулиями в Гарлеме, которому, видимо, вскоре предстояло испытать последнее унижение, затрещав под безжалостными ударами чугунной бабы. И все-таки в душе Дайны не было тоски по далекой юности. Более того, ей ни за что на свете не захотелось бы вернуться в то время.
   Ей не нужно было и свидетельство победы над этим миром изгоев. Незыблемость и неизменность его существования вселяла в нее уверенность, являлась неопровержимым доказательством надежности знаний и опыта, приобретенных ею здесь. Именно здесь находился источник ее силы...
   Дайна окинула взглядом гостиницу "Ренсселер". Со стороны грязного тусклого фасада из закопченных металлических перекрытий и укрепленного проволокой стекла она производила впечатление скорей старинного полицейского участка. С одной стороны к гостинице примыкал магазин марок, на железной двери которого висел большой замок, а витрина была завешена выцветшими на солнце, потрескавшимися пластиковыми раскладными альбомами со вставленными кое-где марками. С другой - располагался порно-театр, недавно впрочем приказавший долго жить. У входа в него красовались две надписи, выведенные печатными буквами. Одна гласила: "XXX", вторая - "ГОРЯЧИЕ СДОБНЫЕ БУЛОЧКИ".
   Над вращающейся дверью "Ронсселера" висела старая тяжелая вывеска, то и дело скрипевшая так, словно собиралась бесславно закончить свое существование, обрушившись на тротуар.
   Сквозь железную решетку на тротуаре слева у самого входа в гостиницу поднимались воняющие серой испарения городской канализационной системы. На этом маленьком кусочке тепла посреди окружающей холодной слякоти лежал, подстелив под себя измятый газетный лист, человек. На нем были слишком короткие для него штаны, перехваченные у пояса куском грязной бечевки. Сквозь многочисленные дыры на его ботинках - точнее того, что некогда являлось ботинками - выглядывали босые ноги. Он крепко спал, не обращая внимания на аромат испарений, приткнувшись спиной к унылой кирпичной кладке у основания гостиницы. Правая рука его сжимала горлышко пустой бутылки из-под "Айриш Роуз".
   Ночной ветерок, слегка теребивший его простыню-газету, создавал впечатление, что человек лежит на ковре-самолете. "Вряд ли он встретит принцессу, - подумала Дайна, - когда проснется".
   Дайна просунула в окошко водителю три банкноты. В салоне было включено радио, и в ночной дискуссионной программе кто-то на чем свет ругал мэра за слишком низкую зарплату полиции. Гневные звонки в студии следовали непрерывным потоком один за другим.
   - Хотите, я подожду, мисс Уитней? - предложил шофер. Это был молодой человек с желтовато-бледной кожей, окладистой бородой и красными от бессонной ночи глазами. - Пассажиров сейчас хрен найдешь. У меня есть с собой книга, так что я не возражаю.
   Дайна слабо улыбнулась. Она уже шла в сторону входа в гостиницу.
   - Да нет, спасибо, - ответила она. - Я не знаю, сколько пробуду там.
   Он выключил мотор.
   - Мне все равно. Лучше я вас подвезу, чем невесть кого, а? - Он поднял боковое стекло почти до самого верху, оставив узкую щелку, и углубился в чтение весьма потрепанного экземпляра "Магистра Люди" в мягкой обложке.
   "О чем мне беспокоиться? - подумала она, проходя во вращающуюся со скрипом дверь. - Ничто не меняется в этом мире".
   Вестибюль гостиницы представлял собой весьма жалкое зрелище. Буквально все имело негодный или потрепанный вид. В воздухе висело такое густое облако пыли, точно ее просто смахивали с одного предмета на другой, не удаляя из помещения.
   Дайна быстро подошла к конторке портье. Вокруг никого не было. Вместо книги записей гостей она увидела маленькую фанерную коробку, в которой лежала пачка карточек.
   Просмотрев их, Дайна не обнаружила фамилии "Керр". Тогда она вдруг вспомнила имя, под которым он регистрировался повсюду, выезжая на гастроли - у всех членов группы имелись псевдонимы по соображениям секретности. Она тут же нашла его: Грэм Грин. Оно без конца забавляло Криса. Номер 454.
   Положив карточку на место. Дайна торопливо пересекла вестибюль. Вокруг стоял неистребимый запах грязных носков. Угрожающе трясущийся лифт доставил ее в конце концов на четвертый этаж. Оглядевшись по сторонам, она чуть ли не бегом припустилась по коридору.
   454 номер располагался в самом конце. Дайне не пришло в голову, что ей может понадобится ключ. Она даже не стала стучаться, просто взялась за ручку и нажала вниз. Дверь распахнулась. Дайна вошла внутрь и закрыла ее за собой.
   Она сразу же очутилась в кромешной тьме, но несмотря на это, чутьем определила, что находится в прихожей номера из двух комнат. Наличие таких номеров в подобных гостиницах явилось для нее откровением.
   Дайна стала осторожно пробираться вперед, держась вытянутой рукой за обои. Ее пальцы то и дело натыкались на царапины и выбоины в стене. Наконец, по ее расчетам она добралась до места, где должен быть выключатель.
   Обнаружив его в самом конце прихожей, она щелкнула им. Ничего. Тишина. Она остановилась, чувствуя, как сильно колотится ее сердце.
   Она уже совсем собралась было звать его, когда вдруг обратила внимание на сильный смешанный запах, разлитый в воздухе. Принюхавшись, точно животное, идущее по следу, она различила сладкий, мускусный аромат марихуаны, резкое благовоние пачули и едкий запах пота. Последний не походил на тот, который бывает после тяжелого рабочего дня или при расслаблении, наступающем по завершении полового акта. Нет, скорее это был запах, сопровождающий сильный приступ страха.
   Дайна забрела в первую комнату, пялясь изо всех сил в темноту. Вдруг до ее ушей донесся заунывный перебор струн гитары - акустической, не электронной, и она подумала: "С ним все в порядке".
   Потом она услышала, как вступают один за другим бас, синтезатор, барабаны, и поняла, что слушает запись. В тот миг, когда она добралась до порога спальни, раздался его мощный, глубокий тенор.
   Я устал от вранья, От женских бедер, Разворачивающихся в ночи, Подобно парусам. Темные тучи вздымаются, Злые чары на голубых небесах
   Мелодия свободно лилась в сопровождении аккомпанирующего ритма.
   - Крис!
   Я устал от вздохов,
   Визгов животного восторга,
   Вторгающихся в мои ум,
   Я знаю,
   Что не желаю больше
   Драться
   За то, чего я хочу.
   Последовал плавный переход к припеву.
   Я сижу на проводах,
   Как маленькая птичка,
   Ожидая звука выстрела,
   Который свалит меня.
   Я сижу на проводах,
   Не в силах шевельнуться,
   Ожидая звука выстрела,
   Который свалит меня...
   Последовал короткий инструментальный переход, соло на электрогитаре, потом припев повторялся вновь и вновь, пока музыка не затихла вдали.
   - Крис? - повторила Дайна. Она вошла в спальню и почти сразу же споткнулась о груду одежды, набросанной на полу в беспорядке, и упала.
   Выругавшись, она поднялась на ноги. Высокий предмет возле ближней стороны кровати оказался торшером. Дайна включила его.
   - О, Крис! Ярко вспыхнувшая лампочка озарила светом убогую длинную и узкую комнату из разряда тех, что кажутся старыми, даже будучи новыми. Теперь ее состояние можно было охарактеризовать как безнадежное. На исцарапанной крышке деревянной тумбочки стоял кассетный магнитофон, наполовину закрывавший овальное зеркало на стене. Единственное грязное закопченное окно выходило в переулок, такой узенький, что человек не смог бы уместиться на тротуаре. Глухая кирпичная кладка здания напротив находилась так близко, что загораживала весь свет, и вне зависимости от времени суток, в комнате всегда царил полумрак.
   Тяжелая металлическая кровать, занимавшая большую часть помещения, была привинчена к полу. Покрывало и верхняя простыня скомканные и перекрученные в ногах, свешивались на ковер, за долгие годы своего существования изрядно облысевший. Угадать его первоначальный цвет было невозможно.
   Из приоткрытой двери ванной доносилось дребезжание допотопных труб. В углах комнаты, куда не достигал свет, что-то слабо двигалось.
   - Крис, - еле выдохнула Дайна.
   Он лежал на кровати совсем голый и весь мокрый от пота. Его длинные влажные волосы спутались. Он отрастил небольшую бороду, и возможно поэтому его лицо выглядело ужасно исхудалым. Впрочем, может быть тому виной был омерзительный, резкий свет лампы. Глаза Криса казались огромными, чуть ли не выпученными. Черно-синие круги, ярко обрисовывавшиеся вокруг глазниц, производили впечатление грима, наложенного Крисом для исполнения дикой пляски смерти краснокожих.
   По его лицу тянулись полоски грязи и пота, а кожа на теле была такой белой, точно его только что изваляли в грязи.
   - Крис, Крис... - Сердце Дайны разрывалось на части.
   Забравшись на кровать, она вначале ощутила тошнотворный запах, а затем увидела остатки рвотной массы, засохшей слева от подушки на простыне. Дайна положила скользкую голову Криса себе на колени и отвела с его взмокшего лба прилипшие пряди волос.
   В течение невыносимо долгой, ужасной минуты, показавшейся ей целой вечностью, она думала, что он просто не в состоянии узнать ее. Однако, на самом деле ему просто было трудно сосредоточиться. Его вздувшиеся, словно после длительной титанической борьбы, мускулы походили на узловатые, перекрученные наросты на стволе дерева. Создавалось впечатление, что в его теле нет ни грамма жира, лишь мышцы и кости.
   Крис попытался пошевелить потрескавшимися, шершавыми губами, но ему это плохо удавалось. Дайна, вскочив, кинулась в ванную принести ему стакан воды.
   Там повсюду были разбросаны влажные и вонючие полотенца. На узкой стеклянной полке над раковиной, белая эмаль которой за долгие годы стала зеленоватой в коричневую крапинку, стояли в беспорядке, перемешавшись между собой, словно игрушечные солдатики после окончания боевых действий, флаконы с женской и мужской косметикой.
   Дайне удалось обнаружить всего один весьма грязный стакан, ненадежно стоявший на самом краю раковины. Она сполоснула его, наполнила холодной водой и развернулась, собираясь вернуться в комнату, как вдруг услышала хруст под своей подошвой. Отбросив ногой полотенце, она увидела шприц и пластиковый пакет, надорванный с уголка. Ей не нужно было спрашивать у кого бы то ни было, что именно содержалось в этом пакетике, но она все же зачем-то, подобрав с пола, сунула его себе в карман.
   Вначале Крису было трудно пить, но не оставалось никаких сомнений, что его организм чудовищно обезвожен. Придерживая его влажную голову и следя за судорожными движениями кадыка, Дайна недоумевала, как это могло случиться с ним за столь короткое время. Почему он вообще очутился здесь? "Прячусь, Дайна, - продолжал звучать у нее в голове его заплетающийся голос, раздающийся из телефонной трубки. - Я здесь инког..." Инкогнито. Но почему?
   - Дайна...
   Только открыв глаза, она сообразила, что просидела некоторое время, закрыв их.
   - Я здесь, Крис.
   - Ты пришла. - Он говорил пронзительным тенором, и было очевидно, что ему трудно произносить даже короткие фразы.
   Дайна взглянула в широко раскрытые глаза Криса и, почувствовав, как напряглось его тело, разжала руки как раз вовремя. Внезапно прогнувшись, он сел и отвернулся от нее. Его вырвало только что выпитой жидкостью. Несколько мгновений все его тело сотрясалось от конвульсий, затем спазмы в желудке поутихли, и Дайна помогла ему лечь на спину.
   Она протянула руку к телефону.
   - Я вызову врача.
   Однако ей даже не удалось поднять трубку: пальцы Криса сжали ее запястье с поразительной, учитывая его состояние, силой.
   - Нет, - испуганно прошептал он. - Ни в коем случае.
   - Тогда кому-нибудь из группы. Разве Силка не приехал вместе с тобой?
   - Не звони Никому.
   - Крис, что с тобой случилось? Его глаза тупо уставились на нее.
   - Не знаю.
   Дайна встряхнула его за плечи.
   - Нет, знаешь, черт побери! - Вытащив пластиковый пакет, она сунула его под нос Крису. - Что это такое?
   Он отвернулся. Его костлявая грудь тяжело вздымалась, и пот снова выступил у него по всему телу. Он что-то невнятно промямлил.
   - Что? Что ты сказал? - она завопила так громко, что он вздрогнул.
   - Знаю, - проскрежетал он сквозь зубы наконец. - Героин. Должно быть плохого качества. - Его мускулы напряглись, и Дайна подумала, что его вырвет еще раз. - Действительно, очень плохого. Не знаю. Со мной такого никогда не случалось. - Он сжал кулаки так, что суставы побелели. Ей чудилось, что она видит, как судорожно сокращается его сердце под мертвенно-бледной кожей на груди. - Надо сделать что-то... - Его глаза сошлись у переносицы от боли. Все как в тумане...
   - Что ты...
   Крис прогнулся вверх. Его губы разъехались, обнажив крепко стиснутые зубы. Он напоминал скелет, в котором внезапно проснулась жизнь.
   - Ударь меня. Ударь меня. Дайна, - сумел он-таки выдавить из себя. - Ты... ты должна.
   Он рухнул на постель, и она тут же прижала ухо к его груди. Ничего. Ни единого удара.
   - Боже! - воскликнула Дайна. Она забралась на кровать с ногами и уселась на Криса верхом. Подняв правую руку, она сжала кулак и со всей силой, на какую только была способна, опустила его на груди Криса, стараясь вдохнуть жизнь в его угасающее сердце. Она насчитала пять слабых ответных толчков и повторила операцию, скрипя зубами от невероятного усилия. Выдержала паузу, затем ударила в третий раз. Ей казалось, что она бьет мертвое тело.
   Наклонившись к его груди, она прислушалась. Ничего.
   - Давай, черт тебя побери! Не умирай сейчас, у меня на руках! - Она приподнялась и ударила его еще и еще. - Пот градом катился по ее лицу, щипал глаза и печально капал на неестественно белую кожу Криса. Кровать ритмично и громко скрипела в такт ее ударам, точно они занимались любовью.
   - Давай, давай, давай... Крис... не надо... давай, ну же!.. - Она повторяла так без конца, умоляя его не умирать, и в то же самое время, подхлестывая себя, не давая себе сдаться, остановиться, прежде чем исчезнет последняя надежда. Однако, по мере того, как секунды складывались в минуты, и эти минуты накапливались, остатки надежды покидали ее сердце. Наконец она заметила, что плачет во весь голос, не прекращая своих усилий оживить его. Она возненавидела себя с той же силой, с какой ненавидела его, за то, что он поступал с ней так безрассудно, заставив ее притащиться к нему бог знает куда в четыре утра лишь для того, чтобы упорхнуть от нее в никуда, подобно умирающей птице.
   - Черт тебя побери! - заорала она. - Проснись! И он проснулся. Чудесным, непостижимым образом его веки затрепетали, точно он пробуждался ото сна, и сквозь пелену слез, застилавшую ей глаза, Дайна увидела, что он смотрит на нее. В тот же миг она почувствовала, как вдруг высоко поднялась его грудь, стараясь насытиться кислородом.
   Остановившись, она заплакала еще громче.
   - О, Крис... О, Крис. Я думала, что ты уже умер, негодяй!
   Он моргнул, открыл рот, затем закрыл его и тихо промолвил.
   - Я думаю, так оно и было. Правда. Дайна... не останавливайся теперь...
   - Что?
   - Тебе нельзя останавливаться. Ты должна продолжать... пока не будешь уверена, что я снова не отк... отключусь. - Его веки задрожали, словно ему лишь ценой огромных усилий удавалось оставаться в сознании. - Теперь нельзя... нельзя позволить мне умереть... еще раз, Дайна... Я больше... не проснусь... никогда...
   Застонав, она подняла вновь и обрушила на его грудь стиснутые кулаки. Дрожь пробежала по его телу от этого двойного удара, и Дайна в ужасе вскрикнула. Однако она ударила его вновь, и на сей раз глаза Криса распахнулись. Он не мог говорить, но продолжал смотреть на нее нежным, бесконечно любящим взглядом, пока она раз за разом опускала кулаки на его грудь. И Дайна, видя этот взгляд, чувствовала, знала, что для нее сейчас самое главное на свете не дать ему угаснуть. Она понимала, что это единственная ниточка, соединяющая Криса с жизнью, и что, глядя на нее, он будет продолжать сопротивляться, не сдастся без борьбы.
   Она выбивала барабанную дробь на его руках, груди, животе, бедрах, боках, даже шее. И на каждый удар он, как животное, отвечал ворчанием. Судороги пробегали по его одеревеневшему от напряжения телу. Его кожа была белой, как мел, и казалась прозрачной, как папиросная бумага.
   Дайна увидела пульсацию, появившуюся в его начавших проступать на поверхность голубых венах, и закрыла глаза. Горячие соленые слезы выступили сквозь ее зажмуренные веки; ее дыхание участилось. Она всхлипывала при каждом ударе, заметив, что это придает ей силу. Наконец, ей начало казаться, что больше не нужно прилагать усилий: ее, ставшие невесомыми, кулаки сами собой взлетали в воздух и молотили тело Криса, как две кувалды.
   Она смутно различала очертания комнаты, словно изображение на старой фотографии, долго пролежавшей на ярком свете. Казалось, исчезло все вокруг, и они остались вдвоем, слившись в объятии, несравненно более интимном и крепком, чем сексуальная близость. Дайна уже не замечала ни своих ритмичных движений, ни мыслей, даже не чувствовала собственного дыхания.