Васина Нина. Правило крысолова

   Он подходит к стойке с ножами. Берет самый большой, проводит кончиком пальца по лезвию, корчит уважительную гримасу и ставит обратно.
   — Тетя Ханна сначала вышла замуж за своего двоюродного брата Макса. В этом браке родилась дочка Лора. — Я начинаю перечислять, выставляя на поднос бокалы, вытираю бутылку кагора. — Потом моя мама, родная сестра Ханны, вышла замуж. Тетушка этого, вероятно, стерпеть не смогла, но это со слов моей мамы, — предупреждаю я Ладушкина, достаю банку сока, открываю его. Бабушкин яблочный сок колышется в трехлитровой банке пойманным солнцем. — И увела папу.
   — А Макс тоже до Ханны был женат, — уточняет Ладушкин, достает блокнот и делает там пометки.
   — Был. На Марине.
   — Дети?
   — Не было. Потом Ханна съездила в Германию и встретилась там со своим вторым двоюродным братом Руди. Возник скоропалительный роман.
   — Руди — это?..
   — Это второй сын Питера и Ксении, младший брат Макса. По возвращении оказалось, что там же она познакомилась с переводчиком-экскурсоводом Латовым, увела его из семьи. Все.
   — У Латова в прошлом браке остались двое дочерей, — задумчиво бормочет Ладушкин. — Судя по импульсивным отзывам о твоей тете, врагов у нее было предостаточно. Нет, я понимаю, застрелить, отравить, грохнуть тяжелым предметом, но отсечение головы… Кстати, с этими головами не все понятно.
   Я открыла морозильник, чтобы достать лед для сока, и сразу узнала пакет, который потерялся. Для пущей убедительности легонько ткнула его пальцем. Медленно, в бессилии подступавшей слабости, кое-как вытащила пластмассовую емкость для льда. Осторожно прикрыла морозильник и, уговаривая по очереди правую и левую ногу двигаться, добрела до раковины. Там меня стошнило. Чай и кусок бабушкиного пирога. Правую руку со льдом я отставила в сторону.
   — Я помогу, — подскочил Ладушкин и забрал формочку. Он стал колотить ею по столу, рассказывая, какие виды проявлений нервного расстройства ему встречались за время службы. Из его объяснений я поняла только одно: внезапные приступы тошноты — это дело у нервных девушек самое обычное, они стоят на втором месте после обмороков.
   Сгребая дрожащими руками кубики льда, я заявила, что никогда не визжу и не падаю в обмороки, и вдруг поняла, что сегодня у бочки я упала в самый настоящий обморок, хотя с детства обещала себе не повторять припадки моей мамочки.
   — Что? — обеспокоился Ладушкин, заметив, как я растерянно застыла. — Водички?
   Ладушкин принес второй поднос в библиотеку. Я смотрела во все глаза на бабушку. Вот она мельком глянула, все ли я принесла. Заметила маленькое серебряное ведерко со льдом. Сначала опустила глаза, а потом осторожно подняла их и посмотрела на меня. Та-а-а-к…
   “Допустим, — думала я, усаживаясь, — она обнаружила пакет на траве возле меня, заглянула туда и… Или не заглянула? Нет, раз засунула в морозилку, значит, заглянула. Она потом говорила со мной, приносила халат и ничего не спросила?! Бред”.
   Конечно, невозмутимости и высочайшему достоинству моей бабушки в любой неожиданной ситуации мог бы позавидовать Штирлиц. Но какая же нужна невозмутимость, чтобы спокойно уложить в морозилку внезапно обнаруженный пакет с отрезанной головой и руками?!
   — Инга, ты меня слушаешь?
   Я дергаюсь и затравленно смотрю на повысившую голос бабушку.
   — Не отвлекайся. Слушай, что говорит Марина.
   — Да я, собственно, все сказала. Мы с Максом подумали… У нас не было своих детей, кто знает, они бы могли быть позже, или…
   — Ты хочешь сказать, — перебила ее Ксения, — что в силу своей физиологии уже больше не родишь детей?
   — А-а-а?.. — обомлела Марина.
   — Я спрашиваю, — Ксения брезгливо дернула верхней губой, — ты уже потеряла репродуктивные способности или нет? Из твоего заявления следует, что ребенок вам с Максом нужен, чтобы еще раз изобразить из себя приличную семейную пару, а для этого, конечно, полагается иметь какого-нибудь ребенка. Если ты еще способна размножаться, то девочка Лора вам совсем ни к чему. Плодитесь на здоровье. Если же ты, что для тебя норма, пытаешься жить по мещанским законам приличия в своем понимании и для создания видимости благополучной семьи хочешь воспользоваться сиротством Лоры, то ты сволочь последняя, и к тебе нельзя подпускать ребенка, даже если ему уже пятнадцать.
   — Мама! — поморщился дядя Макс.
   — Что… Что она говорит, я ничего не понимаю? — Марина сморщила ухоженную мордочку и приготовила платочек для слез.
   — Она говорит, — спокойно разъяснила бабушка, — что если ты хочешь наладить отношения с бывшим мужем, изображая из себя добросердечную мачеху его ребенка от другой женщины, то это недоброе дело. И, между нами говоря, ты с ним не справишься, Марина. Ты всю жизнь лелеяла и любила себя. Учиться любить еще кого-нибудь уже поздно. А если ты просто хочешь иметь ребенка, то роди его. Ни к чему для этого заводить щенка или девочку-подростка.
   — Вы очень жестоки к женщинам вашей семьи, — решила поучаствовать в обсуждении Лада. Она говорила медленно, тщательно выговаривая слова и наделяя каждое определенным смысловым оттенком. При слове “вашей” она понизила голос почти до шепота, обвела присутствующих напряженным взглядом, после чего пригасила его опущенными ресницами. — Вопрос о детях Ханны нужно так или иначе решать. Если я не ошибаюсь, ваша дочь Мария не собирается вообще говорить на эту тему. Понимаете, почему? Потому что предполагается, что ее бывший муж, из-за которого, она, кстати, до сих пор, как и Марина из-за Максима, продолжает испытывать душевное волнение…
   — Я не испытываю душевного волнения! — возмутилась мама. — Я хочу справедливости!
   — Предполагается, — продолжила Лада, — что ее бывший муж, из-за которого она до сих пор испытывает сильную потребность в справедливости, не имел с Ханной общего ребенка. А Марина уверена, что ее бывший муж является отцом Лоры. Что плохого в том, что она хочет взять на воспитание дочку своего бывшего мужа, чтобы в результате их семья воссоединилась?
   — Детей двое, — просто ответила бабушка.
   — Вот именно, — кивнула Лада. — Миша ушел, когда наши дочери были маленькие. Он всегда помогал нам, как мог, и не терял с ними связи. Я объяснила девочкам, что папа умер, но у него остался сын…
   — У Ханны остались двое детей, — опять вступила бабушка.
   — Но у Миши — сын. И со своей стороны я хочу заверить вашу семью, что ему в моей семье гарантируется уважительное отношение и комфорт.
   — Ха! — громко сказала Ксения и добавила с расстановкой:
   — Ха-ха! А скажи мне, гарант уважения и комфорта, не ты ли предпочитаешь всем мерам воспитания физическое наказание?
   — Что она говорит? — пролепетала Марина. — Я ничего не понимаю!
   — А вас совершенно не касаются мои методы воспитания детей. И я не понимаю, с чего это вы решили меня критиковать? — У Лады от возмущения покраснели скулы и уши. — Вы достигли весьма преклонного возраста, чтобы участвовать в обсуждении устройства детей, и не обладаете достаточной информацией о моих методах воспитания.
   — Обладаю, — возразила Ксения, допив вино и наливая себе еще. — Обладаю и тем и другим. И возрастом, и информацией. Мы почти каждую неделю встречались с Ханной и ее новым мужем, то есть твоим старым, в кафе и с удовольствием сплетничали. Твой муж тогда только что привязал к себе Ханну штампом в паспорте и был рад и горд до павлиньего крика. Он еще ходил с нею везде и с удовольствием участвовал в обсуждении общих знакомых. Пока Ханна не забеременела. Я думаю, вид ее растущего живота привел Латова в ужас. Вероятно, он вспомнил тебя и те самые педагогические особенности твоего индивидуального воспитания детей, замешанные на садизме, потому что…
   — Заткнитесь, — приказала Лада.
   — Ведь ты убеждала его не вмешиваться, так как девочек воспитывает мать, а мальчиков — отец. Положа руку на сердце, если бы сейчас здесь был Латов, отдал бы он тебе своего сына?
   В этом месте по традициям дома Лада должна была вскочить и наброситься на жену дедушки Пита (у меня не поворачивается язык называть бабушкой Ксению — доктора математических наук в черном платье от Калле и коротком красном болеро с тонкой вышивкой). Конечно, высокая (“мосластая” — как говорит бабушка) Ксения запросто справилась бы с изящной маленькой Ладой, но та и не думала вскакивать, кричать, замахиваться стульями. Она откинулась на спинку стула и рассматривала Ксению, как доисторического питекантропа, каким-то чудом поместившегося в комнате, закинула ногу на ногу, обнаружив на бедре ажурную перевязь резинки чулка, покачала туфелькой с тонким длинным каблуком и прикусила нижнюю губу.
   — Я возьму себе сына Латова, — заявила Лада после минутного обдумывания. — Девочкам не хватает мужского общества. Они с удовольствием поучаствуют в его воспитании и образовании. Где я могу найти мальчика?
   Лада посмотрела на бабушку. Бабушка посмотрела на меня. Я забеспокоилась. Не нравится мне этот задумчивый взгляд. Я совершенно не имела понятия, где и почему Ханна уже несколько лет прятала детей.
   — Да! — обрадовалась Марина. — Где дети? Я тоже… Мы с Максом съездим и заберем Лору.
   — То-то тебе будет подарочек на старости лет! — захихикала мама.
   Я пригляделась повнимательнее. Точно. Ее развезло.
   — Ксения, — вдруг проговорила бабушка, и так значительно, что все замолчали. — Ты что думаешь?
   — Дождалась! — хмыкнула Ксения. — Неужели ты со мной советуешься, всезнающая и все умеющая сестра моего бывшего мужа?!
   — Я не советуюсь. Я спрашиваю, что ты думаешь насчет детей. Их двое.
   — Это смешно! — фыркнула Лада. — Ей по возрасту никто не позволит!
   — Что тут думать? — пожала плечами Ксения. — Конечно, детей двое. Конечно, их нужно брать только вместе. Но я не знаю, сколько мне осталось. Лору, может, и доведу, а вот Антона…
   — Да как же вы можете?! — заверещала Марина, вскочила, заметалась по комнате и вдруг бросилась перед сидящей бабушкой на колени. — Она! Она… Женщинам нетрадиционной ориентации, понимаете, им нельзя воспитывать детей! Она затравила меня, она разрушила мою семью, она практически подложила Ханну в постель своему сыну! Она!.. А потому что племянница ей очень нравилась! Вы бы слышали, как они смеются по утрам, эти их завтраки — две полуголые женщины в полпятого утра с кофейником на балконе! А полнолуния?! О, эти полнолуния! Жильцы верхних этажей дважды вызывали милицию, потому что они лазили на крышу и выли там — дама преклонного возраста, профессор, и взбесившаяся эротоманка!
   — Мы пели, — спокойно заметила Ксения, закуривая.
   — Дай-ка и мне сигаретку, — вдруг попросила бабушка.
   — Иди сюда, — похлопал себя по ноге дядя Макс. Дождался, пока Марина неуверенно поднимется с колен, подойдет, виновато потупившись. Поднял одной рукой ее лицо за подбородок вверх, а другой залепил сильную пощечину.
   — Прекрати обсуждать личные привязанности моей матери, сколько раз говорить. — Он дернул первую жену за руку, усаживая рядом с собой.
   — И мне еще говорят здесь о садизме?! — воскликнула Лада.
   Ксения затянулась, подошла к бабушке и отдала ей раскуренную сигарету. Я допила сок из бокала и разгрызла не растаявший кусочек льда. Дедушка Пит погрозил Максу пальцем. Мама открыла рот и сильно сжала руку отца. Он выдернул руку и подул на следы от ее ногтей.
   — Что вы добавляете в сок? — спросил инспектор Ладушкин, восхищенно поцокав языком.
   — Мария, я забыла, сколько у тебя комнат? — спросила бабушка.
   — А? Что?.. — Мама таращит глаза. Она ничего не понимает.
   — Я спросила, сколько у тебя комнат.
   — Три. Да, три, — кивнула мама.
   — Хорошо. Я хочу кое-что сказать. Прошу отнестись к моим словам с вниманием, потому что я устала. Скажу и пойду отдыхать. Так что не переспрашивайте и не начинайте громких потасовок. Дети Ханны — брат и сестра. Мальчик и девочка. Они всегда росли вместе. Никто их не разлучит. Есть предложения о дальнейшей совместной судьбе детей? Совместной, — повторила бабушка.
   — Они от разных отцов, — дернула плечиком Лада. — Не думаю…
   — Что вы на эту тему думаете, мы уже знаем. Хочу предупредить. Никто детей не найдет и не разъединит. — Бабушка многозначительно посмотрела на инспектора. Инспектор сделал честные удивленные глаза и развел руками. — Любая попытка обнаружить детей с привлечением работников из органов только разозлит меня. Не советую этого делать, потому что злая я становлюсь опасной.
   — Я не понимаю, — пролепетала Марина, посмотрела мокрыми от слез глазами на дядю Макса, не заметила в его взгляде осуждения и осторожно продолжила:
   — Кто же тогда займется этими несчастными детьми? Даже если они в прекрасном заграничном пансионате или в частном детском доме, семью никто не заменит! Почему вы спросили про квартиру вашей дочери?
   — Да, почему? — возбудилась мама. — Ты никогда не доверяла мне ухаживать даже за котенком! Ты отобрала Ингу, ты…
   — Я спрашивала про квартиру, чтобы узнать, насколько она пригодна для проживания там детей. Про квартиру, а не про тебя, успокойся. Три комнаты — это хорошо. Тебе придется переехать в однокомнатную Инги.
   — Что? — опешила мама.
   — Да. Потому что детей возьмет себе на воспитание твоя дочь и моя внучка Инга.
   Хорошо, что я догрызла кусочек льда и не подавилась, потому что вздох застрял у меня в горле.
   — А кто же будет жить в шикарной квартире Ханны? — прищурилась Лада.
   — Дети, — встала бабушка. — Через несколько месяцев, когда все знакомые мужчины Ханны перестанут звонить. Или когда Лора и Антон вырастут и захотят попробовать, какова она, жизнь вдали друг от друга, в одиночестве. Что ты скажешь, Инга?
   Мне очень хотелось фыркнуть и назвать ее предложение “бредом собачьим”, потому что представить себя мамочкой двоих почти взрослых людей никакое воображение, даже изрядно уже сегодня травмированное странной посылкой, мне не позволяло. Я пожала плечами. Неуверенно улыбнулась. Посмотрела на свои руки, потом на босые ноги. Мои застывшие родственники не отводили от меня напряженных взглядов и, казалось, перестали дышать, чтобы лучше слышать стук моего колотящегося под банным махровым халатом сердца.
   — Ну, что тут можно сказать… — Я покосилась на бабушку.
   — Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнула она. — Значит, мускат? Неси!
   Пришлось опять приложить усилия, чтобы тронуться с места.
   — Детский сад, — покачала головой Лада, — даже смешно слышать этот бред собачий! Вы все как хотите, а я попробую взять себе мальчика законным путем! Есть еще, слава богу, попечительские советы, исполкомы, общество защиты детей! Ну и семейка! — На меня Лада смотрела с недоумением и жалостью. — А ты почему не противишься? Сколько тебе лет? Почему ты позволяешь этой старухе собой командовать? — она вышла за мной в коридор и направилась к вешалке. — Пойти быстрее отмыться от этого гадючника! Да! — Лада задумчиво посмотрела на коробку у тумбочки. Я тоже посмотрела. Ноги мои тут же подкосились, я сползла по стене на пол и села, вяло пытаясь прикрыть коленки полами халата. — Пришла посылка на мой адрес с курьером. Написано — Латовым Лоре и Антону. Я думала, что сегодня увижу здесь детей, вот, привезла. Передай своей ненормальной бабуле, пусть разберется. Откройте сегодня. Может, что портящееся.
   — Уже уходите? — вышел в прихожую Ладушкин.
   — Ухожу, пока не свихнулась. Вот, посылка пришла детям, вы уж проследите, чтобы они ее получили. — Лада доверительно взяла Ладушкина за рукав, потом обхватила рукой посильнее, опираясь, пока вытряхивала туфлю. Ладушкин наклонился, прочитал адрес и задумался. Я закрыла голову руками.
   — Очень интересно, — пробормотал он, поднимая посылку и ставя ее на тумбочку. — Это почерк вашего мужа? Бывшего, в смысле, — тут же поправился он.
   — Нет, — покачала головой Лада.
   — А может быть, посылку отправили родители до того, как их убили! — задумался инспектор.
   — Зачем Ханне отправлять посылку на адрес бывшей жены ее четвертого мужа! — Я почему-то сказала это очень громко, получилось, что кричу.
   — Она могла сделать это для конспирации, что-то заподозрив. — Ладушкин осматривал белую картонную коробку. Точно такую же передала мне соседка Ханны. Вот он взялся за перевязь бечевки!..
   — Бабушка! — закричала я, чуть не плача.
   — Ты что, Инга? — выглянула она из библиотеки.
   — Бабушка!!
   — Да не кричи так, что тут у вас? — Она подозрительно посмотрела на Ладу, та фыркнула и решительно направилась к двери.
   — Мне плохо, я не могу встать, у меня отнялись ноги, меня тошнит, колет в боку, спазмы в горле, боли в спине и под мышками, и сейчас пойдет кровь из носа!
   — Детка?..
   — От такого насилия любого хватит удар! Ничего, — злорадно успокоила меня Лада перед тем, как хлопнуть дверью, — бабушка тебе поможет!
   — Мне нужно лечь, не могу дышать, я сейчас умру! — Кивком головы я указала на Ладушкина. Бабушка посмотрела на него, растерянно застывшего у посылки. Потом на меня. Потом опять на него. Потом на посылку, и в этот момент я лягнула ее босой ногой.
   — Помогите. — Бабушка потянула меня вверх за руки, я уронила голову и закрыла на всякий случай глаза. — Вы можете отнести девочку на диван?
   — Конечно! — кинулся ко мне Ладушкин, и я только расслабилась и запрокинула назад бессильно болтающуюся для правдоподобия голову, когда он легко поднял меня, прижал к колючему свитеру и понес, спотыкаясь то у одной двери, то у другой, не в силах определить спальню. Спальни в доме бабушки были наверху. Четыре. Но он же этого не знал.
   В кармане моей куртки в коридоре звонит телефон. Я лежу на диване в библиотеке, и сломанная пружина давит в бок. Мне тепло, сонно, и, если бы не пружина, я бы даже не поняла, что заснула. Придется встать. Отдаленный еле слышный звук, как звон надоедливого невидимого комара. Я опускаю ноги на пол, в темноте, выставив руки, иду к двери, обозначенной полосками света из прихожей. Спотыкаюсь. Падаю на колени. Ощупываю руками жесткую шерсть и вспоминаю, что это козьи шкуры на полу, не успев испугаться.
   В прихожей — никого. Телефон в куртке замолчал. Ознобом вдруг накатило воспоминание о дружеской семейной вечеринке, о решении бабушки. Надо быстрее спросить, что она имела в виду, надеюсь, про меня и детей Ханны было сказано для конспирации. Переминаюсь с ноги на ногу минуты три. Больше не звонит. Иду в кухню, утыкаюсь взглядом в холодильник. Поворачиваю обратно в прихожую. Коробки нет.
   Интересно, кого должен был арестовать инспектор Ладушкин, если он распотрошил-таки коробку и обнаружил в ней то, о чем я думаю?
   Шлепанцы (из шкуры козы, мехом внутрь) стоят у стены, я влезаю в них, обхожу первый этаж. В гостиной у окна сидит в кресле-качалке дедушка Пит и болтается туда-сюда, подстерегая наступающие сумерки. Неужели все разъехались? Неужели мои родители даже не дождались, когда я приду в себя? Они же не могли догадаться, что меня внезапно сморил сон, как только инспектор Ладушкин с максимумом предосторожностей уложил мое безвольное обмякшее тело на диван?!
   Стараясь ступать бесшумно (для этого приходится идти не поднимая ног, как будто натираешь паркет), я возвращаюсь в кухню, делаю несколько глубоких вдохов и длинных выдохов и после шестого вдоха открываю дверцу морозильника. Странно, но наличие в заиндевевшей камере еще одного пакета знакомой конфигурации меня даже слегка успокаивает. Значит, Ладушкин не вернулся к посылке, не распотрошил ее, не стал догонять первую жену Латова — это же она принесла посылку — и задерживать ее. Не приказал всем присутствующим не покидать дом бабушки, пока ведется расследование. Дороги не занесло внезапным сентябрьским снегом, не порвало провода, и вся наша дружная любящая семейка не оказалась оторванной от цивилизации и запертой в скучном английском детективе.
   Чтобы подняться по лестнице, шлепанцы придется снять. Я обхожу второй этаж. Никого. Неужели Ладушкин решил задержать всех присутствующих? Погрузил их, скованных наручниками, штабелем в свою легковушку или потащил, связанных веревкой, на станцию к электричке?
   Чтобы спуститься вниз в подвал, лучше вообще надеть более подходящую обувь. Сойдут мои старые кроссовки, я спускаюсь по металлической лестнице и сразу вижу бабушку у старого угольного котла. Она сидит на низком стульчике и сосредоточенно вырезает что-то большими ножницами.
   — Давай помогу. — Я подошла очень тихо, бабушка застыла, услыхав мой голос, но в поднятом ко мне лице не было ни тени страха или досады.
   Плотный картон коробки легче резать ножом. Стараясь не думать о том, что делаю, я выпиливаю прямоугольник, на котором написан адрес квартиры Лады Латовой, и приписка — кому: “Латовым Лоре и Антону”. Отчаяние и страх заставляют трепыхнуться мое сердце невпопад.
   Бабушка рвет порезанную коробку и жжет картон в топке. Я разворачиваю одну из газет, которые были в посылке, они валяются скомканные на полу. Подумав, расправляю ее, потом аккуратно сворачиваю и кладу на вырезанный прямоугольник.
   Дверца топки закрыта. Бабушка уносит вырезанную картонку с газетой к полкам. Кладет под старую бензопилу.
   — Мы поговорим здесь. — Она тяжело опускается на табуретку у разделочного стола с металлической столешницей. — Этот инспектор обошел первый и второй этаж, а в подвале не был.
   — Ты же не думаешь, что он, как в шпионских фильмах, будет нас подслушивать?
   — Не думаю. Но по телефону со мной о деле не говори.
   — Бабушка!
   — Инга, послушай, что скажу. Я хочу знать, как у тебя дела с мужчинами.
   — Вообще или с Павлом? — Я привыкла ничему в бабушке не удивляться, отвечаю примерно вопросом на вопрос.
   — Сначала — вообще.
   — Вообще — никак.
   — А твой фотограф, вы же работаете вместе?
   — Оператор. Он снимает камерой. Мы работаем вместе, и между нами существует негласный договор категорической дружбы и взаимопомощи.
   — Негласный — это когда ни один из вас не сказал другому, что он по этому поводу думает? — задумывается бабушка.
   — Такое не надо обсуждать. Такое чувствуется сразу. Я всегда различаю, когда нужна мужчине по делу, а когда… ну, ты понимаешь.
   — Хорошо, что чувствуешь. Я всегда молила судьбу, чтобы она не обделила тебя моей интуицией. Твоя мать сказала, что мужчина, с которым ты любишься, женат.
   Я закрываю глаза и тяжело вздыхаю.
   — А она не сказала, что опасается проявления у меня тяжелой тетушкиной наследственности?
   — Приблизительно это ее и беспокоит. Давно ты с ним?
   — Больше года.
   — Это долго, — кивает бабушка. — Он стал засыпать?
   — Засыпать?
   — После того как вы отлюбите, он засыпает?
   — Иногда. — Я пытаюсь вспомнить. — После второго раза.
   — Но раньше ведь не засыпал?
   — Откуда ты знаешь?
   — Я все знаю о мужчинах. Вы встречаетесь один раз в неделю? Два?
   — Один.
   — А остальные шесть дней? — удивляется бабушка. — Что ты делаешь остальные шесть дней?
   — Жду.
   — Чем ты его угощаешь?
   — Пирожками с клубникой и апельсинами, — отрапортовала я грустно.
   — Твоя выдумка? — улыбается бабушка. — Что-то я не припомню, чтобы пекла такие пирожки.
   — Моя.
   — Клубника и апельсин… Хорошо бы приправить горьким лимоном.
   — Бесполезно. Он назвал это повидлом. Вчера.
   — Вот как! — оживилась бабушка и внимательно всмотрелась в мое лицо. — А ты и сразу раскисла?
   — Я удивилась.
   — Тогда вот что. — Она положила ладони на стол, я подвинула одну к себе и легла на нее щекой. — Ты должна решить, насколько тебе нужен этот мужчина.
   — Я ничего не хочу менять, — еле слышно пробормотала я.
   — Не в твоей породе. Не в твоей. Ты хочешь с ним любиться и дальше? Как долго?
   — Очень долго.
   — Тогда слушай внимательно. Перед тем как уложить начинку в тесто, возьми чайную ложку, желательно серебряную. Та ложка, что я дарила, еще у тебя? Я киваю, елозя щекой по ее ладони.
   — Хорошо. Она должна быть чистой, сухой, и вообще лучше для других нужд ею не пользоваться, потому что серебро впитывает запахи, а запах в этом деле — самое главное. Ты должна стать в темном месте и подумать о возлюбленном. Осторожно вложить ложку себе внутрь настолько глубоко, насколько тебе это понравится. Вытащить и накладывать начинку ею.
   Я поднимаю голову, расставляю ноги и смотрю в прорезь халата.
   — То есть сюда?.. — показываю пальцем вниз.
   — Конечно, — невозмутимо отвечает бабушка. — Для начального знакомства осторожная женщина может просто ложку облизать, но для укрепления любовных отношений — туда.
   — А… А если — месячные? — Я настолько обалдела, что вдруг почувствовала себя как в кабинете гинеколога.
   — Не хотела тебе говорить, но месячные — это лучший вариант. — Бабушка смотрит в мое лицо, усмехается и проводит пальцем по моему лбу, не разрешая хмуриться. — Это — беспроигрышный вариант, особенно если твои дни совпадают с полнолунием.
   — Откуда ты знаешь? — Я перехожу на шепот.
   — Наследственное, — пожимает она плечами. — Все женщины в моем роду позднего созревания, все имеют тесную связь с луной, и все… как это сказала сегодня Марина?
   — Эротоманки?
   — Грубое слово, но что-то в нем есть.
   — Действительно, мои мокрые дни всегда проходят под полной луной, я в эти ночи еще и спать не могу. Но мне уже двадцать три, а я не чувствую никакой потребности бросаться на всех мужчин подряд!