Страница:
Возразить нечего, ласковый он у меня… буду звать его всё же Палаткой… добренький Папашка, заботливый.
В письменной форме акт усыновления отображён не был. И не узнал никто, кроме меня да Папашки, о нашем родстве новоприобретённом. Показалось мне, что именно этого флоллуэйцу и хотелось. Не желал он, чтобы помимо нас двоих прознал об этом приобретении хоть кто-нибудь третий.
Жалостливый я. До глубины души растрогала меня гибель последнего ургова сына. Мысленно я назвал его именно сыном, хотя в биологическом плане погибший отпрыск совершенно не отличался от третьеполого Урга.
Не от болезни он погиб; подобных Ургу болезни стороной обходят.
Сгинул Ург-младший в неравной борьбе с природой своей планеты, жестокой, неукротимой, коварной.
Либо от бури, какие нам и в самых страшных снах не пригрезятся, либо от обвала подземного, либо от еще какой-нибудь из тысячи и одной смертей, поджидающих соплеменников урговых как на поверхности, так и в недрах планеты.
Сын у него был от Руэллока, мужа его, и Уэллек, жены его.
Семья флоллуэйская из трёх разнополых существ состоит. Названия полов с их языка переводятся как Дарящий Любовь, Хранящее Любовь и Берущая Любовь. Конкретно в случае семьи Урга: Руэллока, Гиэллака (Урга) и Уэллек. Женская треть, по старости её, детей уже вынашивать не могла: впервые нёсший семя Ург — далеко не юной «девицей» отыскал её, томящуюся от смерти подобного одиночества в жарких недрах экваториального пояса Флоллуэя… Собственно, правильнее было бы называть Гиэллака «оно», калькируя человечьи лингвистические штампы. Но как-то не поворачивается язык пользоваться средним родом применительно к Папашке.
Руэллока молоденький третьеполый повстречал много раньше, принял Дар, и долго-долго искал третью. Нашёл. Женщину зрелую, даже более чем… Когда на свет появилось несколько выводков их детей, и Берущая Любовь уже не смогла принимать семя, каждый год доставляемое ей Хранящим от Дарящего сквозь ад кромешный, — совсем еще молодой Ург отправился зарабатывать деньги.
Так поступали почти все флоллуэйские Третьеполые, у которых появлялась «законная» возможность прекратить челночные хождения «север-юг» и обратно. При помощи денег и технологий иных рас они хотели изменить и сделать окружающую среду своей родины более сносной. Хоть на самую малость.
…Уже будучи пасынком, продолжил я изучение корабля. Параллельно — первично знакомился со своими соратниками по бла-ародному делу перераспределения финансов в пользу самых деятельных, пронырливых и хитрых, коими, по разумению соратников, они сами и являлись.
Правда, с одним из них первоначальное знакомство уже переросло в отношения даже более близкие чем братские, а тем паче — компаньонские. Конечно же, я о Папашке.
Капитан, несмотря на моё предвзятое к человекам отношение, мне понравился. Есть в могучем и великом косморусском языке одно слово, несущее на себе смысловую нагрузку до такой степени ёмкую, что иным языкам, для передачи всех оттенков его значения, потребуется с десяток предложений, а некоторым — и вовсе мегабайт текста.
Слово это — МУЖИК. Именно оно для исчерпывающей характеристики капитана Йонссона больше всего и подходило: кратко и верно, суть раскрывает на все сто процентов. Смысл, в слове этом сокрытый, исключительно позитивен: простой, но умный, деятельный, однако далёкий от суетливости, душевный, но не сентиментальный, и… и — прочая-прочая-прочая.
В зарождении моей симпатии к капитану сыграл свою роль и тот факт, конечно же, что дважды за краткий срок моего на борту пребывания Биг Босс в отношении меня показывал своё расположение.
Первый раз, когда Папашка-потрошитель хотел жестоко мучимого похмельем Анджея Лазеровица, имени-фамилии не спросивши, на тот свет отправить; и во второй раз, когда не захотел тому же Ургу, агитацию развившему, дать согласие на моё умерщвление.
Показался мне Кэп Йо настоящим отцом-лидером для кровожадного, просто жадного и строптивого, по моему первоначальному мнению, экипажа Вольного Торговца «Пожиратель Пространства». К каждому из членов команды у этого крепыша, сына фермеров-островитян мира Новисад, свой особый подходец имелся. Индивидуальный.
Не соглашаться с боссом вольные могли и духом противоречия науськиваемые не соглашались, бывало; но, как правило, впоследствии выяснялось, что всегда — себе в ущерб. Дельные советы давал маленький ростом, но высокий интеллектом Кэп Йо и поэтому с ним чаще всё-таки соглашались. Кому в здравом уме захочется действовать себе во вред?
И поэтому твёрдая воля бородатого, с льдисто-голубыми глазами капитана, словно с древней картинки соскочившего, ощущалась во всех аспектах жизни корабля. Безотносительно к тому, что и в долевом списке он значился первым. Даже если бы этот Мужик распоследним, десятым в долевом списке значился, с его характером вряд ли что-либо кардинально изменилось бы.
Неподчинение Урга, как мне видится, вызвано было отнюдь не пренебрежением к воле капитана… Скорее, излишне рьяным следованием духу его же полуприказа-полупожелания: «Экипаж, Десс, должон у меня в целости-сохранности пребывать. Понял? Чтобы аж скулы от излишнего благополучия сводило!»
Не только к экипажу, но и к кораблю тоже Кэп Йо с особой любовью относился. Как живого воспринимал, за сохранностью агрегатов и аппаратуры, за чистотой помещений как одержимый следил. Словно это не громадный кораблище был, а некая интимная вещица, связанная с самыми сокровенными эпизодами жизненного пути.
«Энджи, — говорил мне капитан, — с ценой нам просто необычайно повезло. Задаром практически корыто досталось. Вовремя появились у „прилавка“, спасибо нюху Бабушки. А машина стоящая… »
[1]
«Не то слово! — продолжал капитан после паузы, во время которой он любовно оглядывал свои владения; точнее, их часть, в которой мы находились. — Перво-наперво, вместимость. Освояки на таких целые дивизии перебрасывали, вместе со всей техникой и вспомогательными частями. Красавец-крейсер! Тяжёлый Автономный…»
«Почему же они его…» — начал было я, но умолк, оглядывая большущий зал главной рубки, в центре которой мы пребывали, и недоумённо пожимая плечами.
«Нет, освояки не дураки, — ответил капитан на мой недосказанный вопрос, — они нам его почти задаром потому продали, что многое он к тому времени повидал. Внешняя обшивка как мятая, оплавленная консервная банка выглядела. Внутри тоже — нелёгкая крейсерская судьба такие глубокие следы оставила… Короче, восстановили мы ветеранку „Бестию“. Тоже деньжат пришлось отстегнуть… „Бестия“ — класс у него такой. ТАКр „Огненная Бестия“. Головная посудина прославленной сейлемской серии.
Такими вот махинами, дерзко атакующими космос, сейлемцы тысячи миров присоединили к Пределам в эпоху расцвета империи своей… Да, корабль, что и говорить, действительно стоящий. У него модуль-трансформируемая конструкция… А? Ну модульНО-трансформируемая, это не важно. Просто я привык её модуль-трансформируемой называть. Конфигурацию мы в зависимости от нужд меняем. На одной планете… этой… Триба, кажется, я у детей видел примитивную игрушку «пирамидка». Стерженёк такой, а на него насаживаются блины пластмассовые с дыркой посередине. Мы тоже таким образом поступаем, только без стерженька. Понятно я выражаюсь? На планету мы посадочный рой выпускаем: тэпэ-модуль… ТП, Энджи, это торговое представительство… Тэпэ-модуль вожаком засылаем, и стадо грузовых трюм-модулей при нём.
Когда есть надобность, можем и целую хищную стаю прикрытия выпустить. Папа наш… Кстати, запомни и не путайся: для краткости мы его ПэПэ зовём, или Папа. Соображалку включи! «ПП» — «Пожиратель Пространства» на косморусском… Наш Папа в полной торговой готовности на виноградную гроздь смахивает. Не в буквальном смысле — просто образ такой удачный… Что-то я сегодня цветист, прям-таки как Ррри или Сол. Чересчур часто образно выражаюсь… А удачен он потому, что трюм-модулями мы буквально облеплены, как… вот чёрт! Облеплены, в общем, и всё. Места внутри базовых модулей тоже много, хоть целую гору загружай, но с трюм-модулями мороки меньше — прицепил, отцепил — и вся забота. Когда-то наши трюм-модули освоякам служили десантными спускаемыми аппаратами, а в базовых сегментах — первопроходцы обитали во время экспедиционных походов…
Ясное дело, груз проще в контейнерах возить, чем в базовые трюмы набивать. Иначе у нас на одну только погрузку-разгрузку половина прибыли уходила бы. Я поэтому приказал большинство внутренних помещений законсервировать. А то ненароком не в тот переход свернёшь — заблудишься. Да и «пылесосам» нашим меньше работы… Послушай, ты что, в лесу вырос?!. Это я опять образно выражаюсь. «Пылесосами» роботы-уборщики называются!
На самом пике негодования по поводу моей дикости и некомпетентности речь Кэпа Йо прервал сигнал таймера.
«Вобще-то, зря я распинался. Тебе надо было сразу к Гану обратиться. Он ещё до того, как киборгом стал, в армии сладымарских освояк служил. По корабельной части. И после не один десяток лет космос бороздил. Большего, чем он, специалиста в области военных кораблей ни у какого другого Вольного Торговца нет и быть не может. Этот фанат про свои любимые „Огненные Бестии“, „Кровавые Химеры“ и „Секачи“ часами рассказывать может, нету для него большего наслаждения. Я прав, Ган?».
«Подтверждаю», — послышался из ретранслятора голос Гана.
«А ты хотел благодарного слушателя на пару с Ургом в могилу свести!» — отметил Кэп Йо, по положению своему обязанный знать всё или почти всё о действиях своих «подчинённых». Хотя, я подозреваю, что информацию ему сам же виновный и предоставил, причём, выставляя себя в качестве жертвы.
Почему капитан решил, что выслушивать всю эту технодребедень мне невообразимо интересно, я не знал. Ладно ещё, выслушивать чепуху разную от человека, относящегося к тебе благосклонно и покровительственно. Другое дело — когда то же самое рассказывает киборг, сочувствующий недавним папашкиным кровавым намерениям. И вполне возможно, от намерений этих не отказавшийся (в отличие от Папашки, нежданно-негаданно обрётшего пасынка).
Не хотелось мне обижать капитана, отправившегося прокручивать дела свои капитанские. Мне не говорят, но, похоже, кто-то из экипажа, по каким-то непредвиденным обстоятельствам, до сих пор с космобазы на борт корабля не вернулся!
Потому согласился я выслушать очередной курс лекций. Расширенный и дополненный.
Часть 3
7: «ПОЯВЛЕНИЕ КОНКУРЕНЦИИ»
… Шо за дхорр там прячется во тьме, хотелось бы знать?!
Ррри, конечно, так же, как и мне, невтерпёж просветиться, кто это там шастает в боковой «кишке». Шестилапая громадина умеет красться совершенно бесшумно, когда захочет. Умение вполне свойственное для рождённой и выросшей в дремучем лесу плотоядной хищницы, коей она в первую очередь и является (в смысле менталитета). Прикрываю её по всем правилам от коварного удара с тыла, и она ныряет в отверстие. Я тенью за нею…
И втыкаюсь физиономией в меховую спину Бабули. Ррри недовольно ворчит, но не в мой адрес. Негромко информирует:
— Представляешь, был отчётливый запах, был, был и вдруг исчез. Весь, целиком! Так не бывает, ясный пень, хоть что-то остаётся, на много суток, но так — есть. Будто диффузия молекул запаха с молекулами воздуха — несусветная чушь, измысленная досужими сплети…
— Уверена?! — вопрошаю изумлённо.
— Кому Матерь глаза дала, кому — нос и уши, — лаконично отвечает Ррри. Затем мы, чуток обследовав проход, оказавшийся тупиком (видимо, штрек нерентабельным признали), продолжаем путь к широкому прямому тоннелю. Добираемся, вылезаем, и Бабуля, полуобернувшись, ворчит:
— Неужто у меня маразм начинается, галлюцинации обонятельные на стар-рости лет?.. Был же запах, был… незнакомый совсем, но был.
Вздыхает (то бишь взрыкивает) она, я не комментирую, и мы топаем обратно к радиальному просёлку. Скорчер я уже сунул в кобуру, но эндер из руки не выпускаю. На Матерь надейся, а сам не плошай. И глюки, случается, в глотку вцепляются, как взаправдашные.
Приятный сюрприз. Таксёр дождался! Бывают же во Вселенной честные существа, во! Сказал, подождёт, и ждёт. Ну ничего ж себе!
— Тройную плату за весь пер-риод простоя, — командует Ба, и я согласно киваю, полезая в «тачку». «Шеф» спит. Завернулся в свои щупальца и дрыхнет. Соединяюсь с его сетевым пойнтом и перевожу на личный счёт указанную сумму. Бабуля любит, когда существа оказываются честными, и оплачивает честность по высшему разряду. Для неё это экзотика. В кирутианском наречии «честность», как и «бесценность» — грязные ругательные слова.
Таксёр продолжает спать, и я беру управление на себя, как только Ррри умащивается на левом пассажирском месте салона аэротакси. Просыпается таксёр спустя минуту примерно, когда мы уже отдаляемся на полкилометра от поворота в низкий прямой тоннель. Я не особо гоню древний раздолбанный аэрокар, ещё развалится, потом топай пёхом дхорр-те куда. Говорил же Бабуле — давай, мол, захватим портативные анг-доски. Не-ет, не позволила!
Пошлину ей, вишь ты, не захотелось платить, — за пронос через таможню средства передвиженья. А тройную плату уроду этому — всегда-пожалуйста. Эх, не бывать нам буржуями… экономить не умеем.
Просыпается наш каракатиц, значит, таращится всеми своими глазками, и спрашивает удивлённо:
— Живые? Вернулись?!
— Не-е, — мотаю по-кирутиански диагонально башкой, — это не мы-ы! Это фантомы наши, наведённые галлюцинации. Спи дальше, мы тебе снимся.
— А-а-а, ну тада ладно, — соглашается «шеф» и, натурально, закрывает плёночками блымалки, намереваясь продолжить свой дрых. Но через секунду распахивает их все, подпрыгивает и испуганно сипит: — Так эт вы-ы?..
— Мы, мы, — рычит Бабуля. — Ты давай-ка приступи к выполнению профессиональных обязанностей, а то чаевых не дам. Итэдэ моего малыша до столь шир-рокой степени ногофункциональности не распространяется.
Таксёр удивлённо зыркает на нас, не врубаясь, но управление перехватывает. Я снимаю пальцы с сенсоров своего терминала. Мы с Ррри переглядываемся и улыбаемся. Мы-то в юмор въехали. Ещё бы. Наш ведь юмор. Спецфисский. Я наконец-то позволяю себе расслабиться, сую лазер в кобуру, и… вдруг Ррри очень тихо произносит:
— Э-э, да за нами следят, малыш.
И мои пальцы, вместо того чтобы плотно досунуть оружие в кобуру, тянут его обратно.
Но я ничего не слышу и не вижу, хотя таращусь назад во все глаза. Бабуля тем паче увидеть не могла, значит — она слышит.
Ррри командует таксёру:
— Ну-ка притормози до двадцати, — а когда тот послушно снижает скорость, она констатирующе ворчит: — Тоже замедлились… — и велит каракатицу: — Прибавь до сорока пяти!
Раковины её ушей поднялись и торчат, как заправские локаторы. Она задумчиво констатирует:
— Ускорились… — И мне: — Бой, ситуация «НУК». За нами слежка.
— Уверена? — Я подвергаю сомнению оценку степени осложнений, естественно, но отнюдь не уверенность Ррри в том, что за нами следят. У кирутианок слух — воистину медвежий! Нам, потомкам обезьян, с нашими считанными октавами восприятия, и рядом не валяться.
— Изменится — проинформирую, — сухо отрезает Бабуля. Тем самым ясно давая понять, что вполне допускает быстрое возрастание враждебности окружающей среды от «Невыполнения Условий Контракта» до «Удушения Налогами» и даже до «Исключительно Враждебной Рыночным Отношениям». О «Полном Банкротстве» и думать не хочется… но всегда к нему надо быть готовым.
Надеясь на лучшее, жди худшего. Будучи реалистом.
Я всё ещё не вижу сзади нас ничего и никого. Пустой серый тоннель квадратного сечения десять на десять. В перспективе он сужается, теряется вдали, визуально кажется бесконечным…
— Будем отрываться, — решает Бабуля и говорит таксёру: — Отдавай контроль малышу обратно. Эта ситуёвина уже прер-рогатива его итэдэ.
И она права. Однако каракатиц, чуя опасность, начинает проявлять строптивость.
— Об этом мы не договаривались! — выступает он возмущённо, но тут же затыкается: левая боевая лапа Ррри несильно тычет его прямо в клюв. Глазки таксёра моментально подёргиваются поволокой, он обмякает и отрубается.
Я озабоченно комментирую:
— Только бы щупальца не откинул, — и начинаю повышать скорость. Бабуля перетаскивает на пассажирское сиденье несчастного шефа, утратившего контроль за своей движимой приватной собственностью. Я, параллельно, впритык, перемещаюсь на водительское; тут мне будет сподручнее.
В этот момент далеко позади объявляются преследователи. Я их по-прежнему не вижу и не слышу.
Но их приближение для меня уже не тайна. Информацию сообщает сканер-комплекс. Нам, человекам, остроту восприятия параметров окружающей среды заменяют полезные приборчики. На то мы и «уже человеки», а не «ещё обезьяны»!
Остроту, утраченную в процессе эволюции из нормальных животных с нормальными незамысловатыми инстинктами — в мутантов с черепами, нафаршированными так называемым серым веществом. Субстанция эта способна размышлять о странных вещах, она пытается (столь же дерзновенно, сколь и по-дурацки) отыскать в существовании своём некий высший смысл, хотя почти лишилась «низменной» способности полноценно воспринимать картину мира природными рецепторами. Зато — умеет творить! Чего только ни изобрёл Разум, компенсируя утрату. В том числе искусственные рецепторы. Куда более «острые»…
Уроды, которых Ба сочла нашими преследователями, входят в зону чувствительности моих датчиков. Следовательно, девять километров отделяют их от нас. Эх, надо было взять не эти лёгкие ширпотребовские игрушки, а массивные детекторы военного образца, Десс и Кибер-танк в руки совали чуть ли не насильно! Сейчас уже изучил бы досконально и узнал полные параметры…
Говорила мне прехитромудрейшая Ба: «Каждый раз, выходя по нужде, будь готов, что из гальюна не вернёшься. Появятся конкуренты и зажелают утопить тебя в унитазе. А ты должен уметь просочиться в канализацию, используя все доступные тебе средства, выбраться из дерьма и ударить конкурентов с тыла!»
Вспоминая Книгу Тиа Хатэ, хочется добавить: «Цель не только оправдывает любые средства. Она сама является средством, используемым для того, чтобы оправдать применение этих самых любых средств». Конец цитаты.
Во как. И никак иначе. Величие мудрости Лесной Матери сравнимо разве что с бесконечностью Вселенной, порождённой Ею.
Больше ста в час древний дырчик выжать из себя не может; спасибо и на том. Авось успеем добраться до пересечения с оживлённой трассой… Преследующий нас кар неуклонно приближается. Направляемый моими пальцами, наш такси-кар несётся по тоннелю ближе к правой стенке, примерно на одинаковом расстоянии от пола и потолка. Эх, было б корыто поновее, я бы напрямую подсоединился своим терминалом и…
— Справа! — резко бросает Ррри. Я, не размышляя ни единой наносекунды, резко смещаю обтекаемо суженный нос и бросаю наш хрипло гудящий аэрокар в более узкий тоннель, под острым углом разветвляющийся с тем, по которому нам довелось тикАть.
Этот «правый» путь не освещается, поэтому я быстренько достаю и натягиваю на лицо видеомаску. Терминал уже врубил её объективы и локаторы, и на километр вперёд видимость мне обеспечена, хотя настолько — просто незачем. Что тоннель закончится гораздо ближе, я понимаю уже через секунду.
«Ух-х, счас ка-ак врежжжжжжемся!» — успеваю подумать, отчаянно тормозя, но тут же выясняется, что паниковал я совершенно напрасно. Тоннель угласто сворачивает под девяносто градусов вправо, и я на скорости не менее сорока вполне вписываюсь в этот поворотец, мог бы и на шестидесяти, но на сотне — более чем сомнительно… Выходит, и паника иногда полезна, жизнь сохраняет.
Дальше я вынужден ползти на черепашьих тридцати-двадцати пяти, потому что этот коридор, вероятно, последовательно сооружали:
свихнутые на прямых углах тупорылые онгарисадлоры;
пьяные в дымину человеки, выписавшие столь замысловатые петли, что у меня мозги задымились вручную в них вписываться;
и шшоагвгнырцы, явно сильно тосковавшие по родным горам — они проложили штрек прямой, как арбалетная стрела в горизонтальной плоскости, но почему-то совершенно изломанный в плоскости вертикальной; он то усвистывал вверх под углом градусов сорок пять, то, перевалив через грань, устремлялся вниз под таким же углом — глядя сбоку, этакие зубцы пилы…
И я вынужден встать как примагниченный, едва не вломившись носом кара в стенку.
— И куда дальше? — закономерно любопытствую.
Шизоидный коридор, зар-раза, разветвляется сразу на пять штук узких лазов. «В какую из пяти дырок лезть-то?..»
Бабуля раздражённо р-р-рычит и отвечает:
— Мне кажется, впр-раво… — Пауза. — Навер-рное, — добавляет.
— Тю-ю! А я думал, ты знаешь схе-ему, — разочарованно протягиваю я.
Бабуля ворчит:
— Ага, раскатал губень. Я была на этом булыжнике и внутри него лет десять назад и дальше пор-ртовых складов и торговых кварталов не лазила.
— А я в нём вообще впервые. Откуда ж ты знала, где искать сходку заправил ДТДТ?
— Информация. Сколько раз я тебе…
— …Говорила, что информация — один из, если не самый, ценный товар в Лесу, — заканчиваю я за Бабулю и вздыхаю: — Ну ладно, приплыли. Сейчас я войду в локалсеть базы и спрошу, куда это нас дхорр затащ…
— Нет! — резко командует Ррри, и я застываю с открытым ртом, готовым командовать компу, и с занесёнными над сенсорами терминала пальцами. Бабуля поясняет:
— Если ты задействуешь выход на Т-Б-сеть, они нас вр-раз выщемят. Погоди… — Она тычет пальчиками левой хватательной лапки в клаву своего терминала и попутно поясняет: — Перед выходом, на всякий случай, я себе скопировала схемы всех уровней базы. Работу пойнта, не выходящего за справками в сеть, они хрен засекут. А если и засекут, что ж — судьба… И к тому же — на твоём месте я не была бы уверена, что пробьюсь в сеть базы сквозь весь этот камень, окружающий нас. Сомневаюсь, что в этой заднице сохранились ретр-рансы.
«Умная какая! — думаю я и тут же признаю: — Ещё и какая умная! Я вот не допёр запастись на всякий случай картами…»
Говорила же мне Ба: «Каждый раз, выходя по нужде…». Во-во.
Учиться мне ещё, учиться, остолопу степному, и учиться.
У неё, прехитромудрейшей.
— Этого места в схемах нет, — произносит Ба некоторое время спустя. — Да-а уж.
— Уж да. Сами себя загнали дхорру в задницу, — соглашаюсь. — Сейчас те уроды пожалуют и будут из нас котлету по-сейлемски делать. Ну, куда дальше?
— Напр-раво, — уверенно говорит мне Ррри. Будто знает дальнейший лабиринт как свои семь пальцев. (Которых у неё вообще-то на всех лапах в сумме тридцать: по три штуки на верхних, боевых, по семь на средних — хватательных, предназначенных для «тонких» движений, и по пять на нижних, ходильных.)
— Почему же?!
— А потому что во всех лабиринтах надо придерживаться пр-равой стороны.
— Неужели?! — И удивлён я вполне искренне. Мне почему-то всю жизнь казалось — что наоборот.
— В сам деле. А разве нет? Поехали. Или ты решил испробовать вкус котлеты по-сейлемски, но с другой стороны, изнутри?
— Нет, я ещё не настолько крутой гастроизвращенец. Предпочитаю нормальные вкусовые ощущения, — искренне говорю я и трогаю, направляя аэрокар в крайнюю справа дыру.
— Ну-у норма — категория весьма относительная, — ворчит Ба, — туманная, абстрактная и не имеющая смысла, я бы сказала… сюрная. Для гомиков, к примеру, ненор-рмально трахать существо иного пола.
— Я и не трахаю! — заявляю я, увеличивая скорость, и тут же…
Бабуля регочет:
— Ты хоть сам понял, чего сказанул?!
И я понимаю — «чего». Бурчу в ответ мрачно:
— Ну оговорился, ну бывает. Перепутал…
— Вот так, запомни, — назидательно говорит Ба, — одной фразой можно навеки угр-робить себе репутацию. Думай, малыш, всеми извилинами думай, прежде чем рот открыть. Там, в пещере, ты был отменно хорош, а сейчас прокололся. Смотри, в приличном обществе не ляпни чего, к пр-римеру, этакого. Подобная оговорка смерти подобна.
— С каких это пор приличное общество негативно относится к гомосексуализму? — резонно интересуюсь, направляя кар во тьму круглого тоннеля, что несётся навстречу. Темень кромешную (без видеомаски глядя) и угрожающую.
— Я сказала, к примеру. Несть числа предрассудкам и комплексам. В каждой культуре и в каждом кругу свои табу. Куда без них… Вдруг нар-рвёшься на компанию с идиосинкразией на гомиков? Надо обязательно собрать информацию о тех, с кем общаешься. Или рот не открывать. Многозначительно молчи — сойдёшь за умного. Где-то шутки «про жопу» популярны, а где-то — верный признак слабоумия. Зависит от воспитания. Кто-то нор-рмально воспринимает голый натурализм, намеренный животный физиологизм, отсутствие стыдливости в аудио-, одоро-, дакто — и видеокомпонентах голопрограмм. С удовольствием потребляет всякие там, имеющие неизменный кассовый успех, секс и насилие, наглый эпатаж и бренчание на самых низменных струнках натур живых существ. А кого-то от насилия воротит и на блевоту тянет. Я вот помню, была знакома с одним человеком-мужчином, родом с вашей пуританской планеты-родины исторической, если не соврал… так его коробило и мутило от одного произнесения вслух слов влагалище и жо…
В письменной форме акт усыновления отображён не был. И не узнал никто, кроме меня да Папашки, о нашем родстве новоприобретённом. Показалось мне, что именно этого флоллуэйцу и хотелось. Не желал он, чтобы помимо нас двоих прознал об этом приобретении хоть кто-нибудь третий.
Жалостливый я. До глубины души растрогала меня гибель последнего ургова сына. Мысленно я назвал его именно сыном, хотя в биологическом плане погибший отпрыск совершенно не отличался от третьеполого Урга.
Не от болезни он погиб; подобных Ургу болезни стороной обходят.
Сгинул Ург-младший в неравной борьбе с природой своей планеты, жестокой, неукротимой, коварной.
Либо от бури, какие нам и в самых страшных снах не пригрезятся, либо от обвала подземного, либо от еще какой-нибудь из тысячи и одной смертей, поджидающих соплеменников урговых как на поверхности, так и в недрах планеты.
Сын у него был от Руэллока, мужа его, и Уэллек, жены его.
Семья флоллуэйская из трёх разнополых существ состоит. Названия полов с их языка переводятся как Дарящий Любовь, Хранящее Любовь и Берущая Любовь. Конкретно в случае семьи Урга: Руэллока, Гиэллака (Урга) и Уэллек. Женская треть, по старости её, детей уже вынашивать не могла: впервые нёсший семя Ург — далеко не юной «девицей» отыскал её, томящуюся от смерти подобного одиночества в жарких недрах экваториального пояса Флоллуэя… Собственно, правильнее было бы называть Гиэллака «оно», калькируя человечьи лингвистические штампы. Но как-то не поворачивается язык пользоваться средним родом применительно к Папашке.
Руэллока молоденький третьеполый повстречал много раньше, принял Дар, и долго-долго искал третью. Нашёл. Женщину зрелую, даже более чем… Когда на свет появилось несколько выводков их детей, и Берущая Любовь уже не смогла принимать семя, каждый год доставляемое ей Хранящим от Дарящего сквозь ад кромешный, — совсем еще молодой Ург отправился зарабатывать деньги.
Так поступали почти все флоллуэйские Третьеполые, у которых появлялась «законная» возможность прекратить челночные хождения «север-юг» и обратно. При помощи денег и технологий иных рас они хотели изменить и сделать окружающую среду своей родины более сносной. Хоть на самую малость.
…Уже будучи пасынком, продолжил я изучение корабля. Параллельно — первично знакомился со своими соратниками по бла-ародному делу перераспределения финансов в пользу самых деятельных, пронырливых и хитрых, коими, по разумению соратников, они сами и являлись.
Правда, с одним из них первоначальное знакомство уже переросло в отношения даже более близкие чем братские, а тем паче — компаньонские. Конечно же, я о Папашке.
Капитан, несмотря на моё предвзятое к человекам отношение, мне понравился. Есть в могучем и великом косморусском языке одно слово, несущее на себе смысловую нагрузку до такой степени ёмкую, что иным языкам, для передачи всех оттенков его значения, потребуется с десяток предложений, а некоторым — и вовсе мегабайт текста.
Слово это — МУЖИК. Именно оно для исчерпывающей характеристики капитана Йонссона больше всего и подходило: кратко и верно, суть раскрывает на все сто процентов. Смысл, в слове этом сокрытый, исключительно позитивен: простой, но умный, деятельный, однако далёкий от суетливости, душевный, но не сентиментальный, и… и — прочая-прочая-прочая.
В зарождении моей симпатии к капитану сыграл свою роль и тот факт, конечно же, что дважды за краткий срок моего на борту пребывания Биг Босс в отношении меня показывал своё расположение.
Первый раз, когда Папашка-потрошитель хотел жестоко мучимого похмельем Анджея Лазеровица, имени-фамилии не спросивши, на тот свет отправить; и во второй раз, когда не захотел тому же Ургу, агитацию развившему, дать согласие на моё умерщвление.
Показался мне Кэп Йо настоящим отцом-лидером для кровожадного, просто жадного и строптивого, по моему первоначальному мнению, экипажа Вольного Торговца «Пожиратель Пространства». К каждому из членов команды у этого крепыша, сына фермеров-островитян мира Новисад, свой особый подходец имелся. Индивидуальный.
Не соглашаться с боссом вольные могли и духом противоречия науськиваемые не соглашались, бывало; но, как правило, впоследствии выяснялось, что всегда — себе в ущерб. Дельные советы давал маленький ростом, но высокий интеллектом Кэп Йо и поэтому с ним чаще всё-таки соглашались. Кому в здравом уме захочется действовать себе во вред?
И поэтому твёрдая воля бородатого, с льдисто-голубыми глазами капитана, словно с древней картинки соскочившего, ощущалась во всех аспектах жизни корабля. Безотносительно к тому, что и в долевом списке он значился первым. Даже если бы этот Мужик распоследним, десятым в долевом списке значился, с его характером вряд ли что-либо кардинально изменилось бы.
Неподчинение Урга, как мне видится, вызвано было отнюдь не пренебрежением к воле капитана… Скорее, излишне рьяным следованием духу его же полуприказа-полупожелания: «Экипаж, Десс, должон у меня в целости-сохранности пребывать. Понял? Чтобы аж скулы от излишнего благополучия сводило!»
Не только к экипажу, но и к кораблю тоже Кэп Йо с особой любовью относился. Как живого воспринимал, за сохранностью агрегатов и аппаратуры, за чистотой помещений как одержимый следил. Словно это не громадный кораблище был, а некая интимная вещица, связанная с самыми сокровенными эпизодами жизненного пути.
«Энджи, — говорил мне капитан, — с ценой нам просто необычайно повезло. Задаром практически корыто досталось. Вовремя появились у „прилавка“, спасибо нюху Бабушки. А машина стоящая… »
[1]
«Не то слово! — продолжал капитан после паузы, во время которой он любовно оглядывал свои владения; точнее, их часть, в которой мы находились. — Перво-наперво, вместимость. Освояки на таких целые дивизии перебрасывали, вместе со всей техникой и вспомогательными частями. Красавец-крейсер! Тяжёлый Автономный…»
«Почему же они его…» — начал было я, но умолк, оглядывая большущий зал главной рубки, в центре которой мы пребывали, и недоумённо пожимая плечами.
«Нет, освояки не дураки, — ответил капитан на мой недосказанный вопрос, — они нам его почти задаром потому продали, что многое он к тому времени повидал. Внешняя обшивка как мятая, оплавленная консервная банка выглядела. Внутри тоже — нелёгкая крейсерская судьба такие глубокие следы оставила… Короче, восстановили мы ветеранку „Бестию“. Тоже деньжат пришлось отстегнуть… „Бестия“ — класс у него такой. ТАКр „Огненная Бестия“. Головная посудина прославленной сейлемской серии.
Такими вот махинами, дерзко атакующими космос, сейлемцы тысячи миров присоединили к Пределам в эпоху расцвета империи своей… Да, корабль, что и говорить, действительно стоящий. У него модуль-трансформируемая конструкция… А? Ну модульНО-трансформируемая, это не важно. Просто я привык её модуль-трансформируемой называть. Конфигурацию мы в зависимости от нужд меняем. На одной планете… этой… Триба, кажется, я у детей видел примитивную игрушку «пирамидка». Стерженёк такой, а на него насаживаются блины пластмассовые с дыркой посередине. Мы тоже таким образом поступаем, только без стерженька. Понятно я выражаюсь? На планету мы посадочный рой выпускаем: тэпэ-модуль… ТП, Энджи, это торговое представительство… Тэпэ-модуль вожаком засылаем, и стадо грузовых трюм-модулей при нём.
Когда есть надобность, можем и целую хищную стаю прикрытия выпустить. Папа наш… Кстати, запомни и не путайся: для краткости мы его ПэПэ зовём, или Папа. Соображалку включи! «ПП» — «Пожиратель Пространства» на косморусском… Наш Папа в полной торговой готовности на виноградную гроздь смахивает. Не в буквальном смысле — просто образ такой удачный… Что-то я сегодня цветист, прям-таки как Ррри или Сол. Чересчур часто образно выражаюсь… А удачен он потому, что трюм-модулями мы буквально облеплены, как… вот чёрт! Облеплены, в общем, и всё. Места внутри базовых модулей тоже много, хоть целую гору загружай, но с трюм-модулями мороки меньше — прицепил, отцепил — и вся забота. Когда-то наши трюм-модули освоякам служили десантными спускаемыми аппаратами, а в базовых сегментах — первопроходцы обитали во время экспедиционных походов…
Ясное дело, груз проще в контейнерах возить, чем в базовые трюмы набивать. Иначе у нас на одну только погрузку-разгрузку половина прибыли уходила бы. Я поэтому приказал большинство внутренних помещений законсервировать. А то ненароком не в тот переход свернёшь — заблудишься. Да и «пылесосам» нашим меньше работы… Послушай, ты что, в лесу вырос?!. Это я опять образно выражаюсь. «Пылесосами» роботы-уборщики называются!
На самом пике негодования по поводу моей дикости и некомпетентности речь Кэпа Йо прервал сигнал таймера.
«Вобще-то, зря я распинался. Тебе надо было сразу к Гану обратиться. Он ещё до того, как киборгом стал, в армии сладымарских освояк служил. По корабельной части. И после не один десяток лет космос бороздил. Большего, чем он, специалиста в области военных кораблей ни у какого другого Вольного Торговца нет и быть не может. Этот фанат про свои любимые „Огненные Бестии“, „Кровавые Химеры“ и „Секачи“ часами рассказывать может, нету для него большего наслаждения. Я прав, Ган?».
«Подтверждаю», — послышался из ретранслятора голос Гана.
«А ты хотел благодарного слушателя на пару с Ургом в могилу свести!» — отметил Кэп Йо, по положению своему обязанный знать всё или почти всё о действиях своих «подчинённых». Хотя, я подозреваю, что информацию ему сам же виновный и предоставил, причём, выставляя себя в качестве жертвы.
Почему капитан решил, что выслушивать всю эту технодребедень мне невообразимо интересно, я не знал. Ладно ещё, выслушивать чепуху разную от человека, относящегося к тебе благосклонно и покровительственно. Другое дело — когда то же самое рассказывает киборг, сочувствующий недавним папашкиным кровавым намерениям. И вполне возможно, от намерений этих не отказавшийся (в отличие от Папашки, нежданно-негаданно обрётшего пасынка).
Не хотелось мне обижать капитана, отправившегося прокручивать дела свои капитанские. Мне не говорят, но, похоже, кто-то из экипажа, по каким-то непредвиденным обстоятельствам, до сих пор с космобазы на борт корабля не вернулся!
Потому согласился я выслушать очередной курс лекций. Расширенный и дополненный.
Часть 3
«…НЕТ ПОКОЯ»
7: «ПОЯВЛЕНИЕ КОНКУРЕНЦИИ»
… Шо за дхорр там прячется во тьме, хотелось бы знать?!
Ррри, конечно, так же, как и мне, невтерпёж просветиться, кто это там шастает в боковой «кишке». Шестилапая громадина умеет красться совершенно бесшумно, когда захочет. Умение вполне свойственное для рождённой и выросшей в дремучем лесу плотоядной хищницы, коей она в первую очередь и является (в смысле менталитета). Прикрываю её по всем правилам от коварного удара с тыла, и она ныряет в отверстие. Я тенью за нею…
И втыкаюсь физиономией в меховую спину Бабули. Ррри недовольно ворчит, но не в мой адрес. Негромко информирует:
— Представляешь, был отчётливый запах, был, был и вдруг исчез. Весь, целиком! Так не бывает, ясный пень, хоть что-то остаётся, на много суток, но так — есть. Будто диффузия молекул запаха с молекулами воздуха — несусветная чушь, измысленная досужими сплети…
— Уверена?! — вопрошаю изумлённо.
— Кому Матерь глаза дала, кому — нос и уши, — лаконично отвечает Ррри. Затем мы, чуток обследовав проход, оказавшийся тупиком (видимо, штрек нерентабельным признали), продолжаем путь к широкому прямому тоннелю. Добираемся, вылезаем, и Бабуля, полуобернувшись, ворчит:
— Неужто у меня маразм начинается, галлюцинации обонятельные на стар-рости лет?.. Был же запах, был… незнакомый совсем, но был.
Вздыхает (то бишь взрыкивает) она, я не комментирую, и мы топаем обратно к радиальному просёлку. Скорчер я уже сунул в кобуру, но эндер из руки не выпускаю. На Матерь надейся, а сам не плошай. И глюки, случается, в глотку вцепляются, как взаправдашные.
Приятный сюрприз. Таксёр дождался! Бывают же во Вселенной честные существа, во! Сказал, подождёт, и ждёт. Ну ничего ж себе!
— Тройную плату за весь пер-риод простоя, — командует Ба, и я согласно киваю, полезая в «тачку». «Шеф» спит. Завернулся в свои щупальца и дрыхнет. Соединяюсь с его сетевым пойнтом и перевожу на личный счёт указанную сумму. Бабуля любит, когда существа оказываются честными, и оплачивает честность по высшему разряду. Для неё это экзотика. В кирутианском наречии «честность», как и «бесценность» — грязные ругательные слова.
Таксёр продолжает спать, и я беру управление на себя, как только Ррри умащивается на левом пассажирском месте салона аэротакси. Просыпается таксёр спустя минуту примерно, когда мы уже отдаляемся на полкилометра от поворота в низкий прямой тоннель. Я не особо гоню древний раздолбанный аэрокар, ещё развалится, потом топай пёхом дхорр-те куда. Говорил же Бабуле — давай, мол, захватим портативные анг-доски. Не-ет, не позволила!
Пошлину ей, вишь ты, не захотелось платить, — за пронос через таможню средства передвиженья. А тройную плату уроду этому — всегда-пожалуйста. Эх, не бывать нам буржуями… экономить не умеем.
Просыпается наш каракатиц, значит, таращится всеми своими глазками, и спрашивает удивлённо:
— Живые? Вернулись?!
— Не-е, — мотаю по-кирутиански диагонально башкой, — это не мы-ы! Это фантомы наши, наведённые галлюцинации. Спи дальше, мы тебе снимся.
— А-а-а, ну тада ладно, — соглашается «шеф» и, натурально, закрывает плёночками блымалки, намереваясь продолжить свой дрых. Но через секунду распахивает их все, подпрыгивает и испуганно сипит: — Так эт вы-ы?..
— Мы, мы, — рычит Бабуля. — Ты давай-ка приступи к выполнению профессиональных обязанностей, а то чаевых не дам. Итэдэ моего малыша до столь шир-рокой степени ногофункциональности не распространяется.
Таксёр удивлённо зыркает на нас, не врубаясь, но управление перехватывает. Я снимаю пальцы с сенсоров своего терминала. Мы с Ррри переглядываемся и улыбаемся. Мы-то в юмор въехали. Ещё бы. Наш ведь юмор. Спецфисский. Я наконец-то позволяю себе расслабиться, сую лазер в кобуру, и… вдруг Ррри очень тихо произносит:
— Э-э, да за нами следят, малыш.
И мои пальцы, вместо того чтобы плотно досунуть оружие в кобуру, тянут его обратно.
Но я ничего не слышу и не вижу, хотя таращусь назад во все глаза. Бабуля тем паче увидеть не могла, значит — она слышит.
Ррри командует таксёру:
— Ну-ка притормози до двадцати, — а когда тот послушно снижает скорость, она констатирующе ворчит: — Тоже замедлились… — и велит каракатицу: — Прибавь до сорока пяти!
Раковины её ушей поднялись и торчат, как заправские локаторы. Она задумчиво констатирует:
— Ускорились… — И мне: — Бой, ситуация «НУК». За нами слежка.
— Уверена? — Я подвергаю сомнению оценку степени осложнений, естественно, но отнюдь не уверенность Ррри в том, что за нами следят. У кирутианок слух — воистину медвежий! Нам, потомкам обезьян, с нашими считанными октавами восприятия, и рядом не валяться.
— Изменится — проинформирую, — сухо отрезает Бабуля. Тем самым ясно давая понять, что вполне допускает быстрое возрастание враждебности окружающей среды от «Невыполнения Условий Контракта» до «Удушения Налогами» и даже до «Исключительно Враждебной Рыночным Отношениям». О «Полном Банкротстве» и думать не хочется… но всегда к нему надо быть готовым.
Надеясь на лучшее, жди худшего. Будучи реалистом.
Я всё ещё не вижу сзади нас ничего и никого. Пустой серый тоннель квадратного сечения десять на десять. В перспективе он сужается, теряется вдали, визуально кажется бесконечным…
— Будем отрываться, — решает Бабуля и говорит таксёру: — Отдавай контроль малышу обратно. Эта ситуёвина уже прер-рогатива его итэдэ.
И она права. Однако каракатиц, чуя опасность, начинает проявлять строптивость.
— Об этом мы не договаривались! — выступает он возмущённо, но тут же затыкается: левая боевая лапа Ррри несильно тычет его прямо в клюв. Глазки таксёра моментально подёргиваются поволокой, он обмякает и отрубается.
Я озабоченно комментирую:
— Только бы щупальца не откинул, — и начинаю повышать скорость. Бабуля перетаскивает на пассажирское сиденье несчастного шефа, утратившего контроль за своей движимой приватной собственностью. Я, параллельно, впритык, перемещаюсь на водительское; тут мне будет сподручнее.
В этот момент далеко позади объявляются преследователи. Я их по-прежнему не вижу и не слышу.
Но их приближение для меня уже не тайна. Информацию сообщает сканер-комплекс. Нам, человекам, остроту восприятия параметров окружающей среды заменяют полезные приборчики. На то мы и «уже человеки», а не «ещё обезьяны»!
Остроту, утраченную в процессе эволюции из нормальных животных с нормальными незамысловатыми инстинктами — в мутантов с черепами, нафаршированными так называемым серым веществом. Субстанция эта способна размышлять о странных вещах, она пытается (столь же дерзновенно, сколь и по-дурацки) отыскать в существовании своём некий высший смысл, хотя почти лишилась «низменной» способности полноценно воспринимать картину мира природными рецепторами. Зато — умеет творить! Чего только ни изобрёл Разум, компенсируя утрату. В том числе искусственные рецепторы. Куда более «острые»…
Уроды, которых Ба сочла нашими преследователями, входят в зону чувствительности моих датчиков. Следовательно, девять километров отделяют их от нас. Эх, надо было взять не эти лёгкие ширпотребовские игрушки, а массивные детекторы военного образца, Десс и Кибер-танк в руки совали чуть ли не насильно! Сейчас уже изучил бы досконально и узнал полные параметры…
Говорила мне прехитромудрейшая Ба: «Каждый раз, выходя по нужде, будь готов, что из гальюна не вернёшься. Появятся конкуренты и зажелают утопить тебя в унитазе. А ты должен уметь просочиться в канализацию, используя все доступные тебе средства, выбраться из дерьма и ударить конкурентов с тыла!»
Вспоминая Книгу Тиа Хатэ, хочется добавить: «Цель не только оправдывает любые средства. Она сама является средством, используемым для того, чтобы оправдать применение этих самых любых средств». Конец цитаты.
Во как. И никак иначе. Величие мудрости Лесной Матери сравнимо разве что с бесконечностью Вселенной, порождённой Ею.
Больше ста в час древний дырчик выжать из себя не может; спасибо и на том. Авось успеем добраться до пересечения с оживлённой трассой… Преследующий нас кар неуклонно приближается. Направляемый моими пальцами, наш такси-кар несётся по тоннелю ближе к правой стенке, примерно на одинаковом расстоянии от пола и потолка. Эх, было б корыто поновее, я бы напрямую подсоединился своим терминалом и…
— Справа! — резко бросает Ррри. Я, не размышляя ни единой наносекунды, резко смещаю обтекаемо суженный нос и бросаю наш хрипло гудящий аэрокар в более узкий тоннель, под острым углом разветвляющийся с тем, по которому нам довелось тикАть.
Этот «правый» путь не освещается, поэтому я быстренько достаю и натягиваю на лицо видеомаску. Терминал уже врубил её объективы и локаторы, и на километр вперёд видимость мне обеспечена, хотя настолько — просто незачем. Что тоннель закончится гораздо ближе, я понимаю уже через секунду.
«Ух-х, счас ка-ак врежжжжжжемся!» — успеваю подумать, отчаянно тормозя, но тут же выясняется, что паниковал я совершенно напрасно. Тоннель угласто сворачивает под девяносто градусов вправо, и я на скорости не менее сорока вполне вписываюсь в этот поворотец, мог бы и на шестидесяти, но на сотне — более чем сомнительно… Выходит, и паника иногда полезна, жизнь сохраняет.
Дальше я вынужден ползти на черепашьих тридцати-двадцати пяти, потому что этот коридор, вероятно, последовательно сооружали:
свихнутые на прямых углах тупорылые онгарисадлоры;
пьяные в дымину человеки, выписавшие столь замысловатые петли, что у меня мозги задымились вручную в них вписываться;
и шшоагвгнырцы, явно сильно тосковавшие по родным горам — они проложили штрек прямой, как арбалетная стрела в горизонтальной плоскости, но почему-то совершенно изломанный в плоскости вертикальной; он то усвистывал вверх под углом градусов сорок пять, то, перевалив через грань, устремлялся вниз под таким же углом — глядя сбоку, этакие зубцы пилы…
И я вынужден встать как примагниченный, едва не вломившись носом кара в стенку.
— И куда дальше? — закономерно любопытствую.
Шизоидный коридор, зар-раза, разветвляется сразу на пять штук узких лазов. «В какую из пяти дырок лезть-то?..»
Бабуля раздражённо р-р-рычит и отвечает:
— Мне кажется, впр-раво… — Пауза. — Навер-рное, — добавляет.
— Тю-ю! А я думал, ты знаешь схе-ему, — разочарованно протягиваю я.
Бабуля ворчит:
— Ага, раскатал губень. Я была на этом булыжнике и внутри него лет десять назад и дальше пор-ртовых складов и торговых кварталов не лазила.
— А я в нём вообще впервые. Откуда ж ты знала, где искать сходку заправил ДТДТ?
— Информация. Сколько раз я тебе…
— …Говорила, что информация — один из, если не самый, ценный товар в Лесу, — заканчиваю я за Бабулю и вздыхаю: — Ну ладно, приплыли. Сейчас я войду в локалсеть базы и спрошу, куда это нас дхорр затащ…
— Нет! — резко командует Ррри, и я застываю с открытым ртом, готовым командовать компу, и с занесёнными над сенсорами терминала пальцами. Бабуля поясняет:
— Если ты задействуешь выход на Т-Б-сеть, они нас вр-раз выщемят. Погоди… — Она тычет пальчиками левой хватательной лапки в клаву своего терминала и попутно поясняет: — Перед выходом, на всякий случай, я себе скопировала схемы всех уровней базы. Работу пойнта, не выходящего за справками в сеть, они хрен засекут. А если и засекут, что ж — судьба… И к тому же — на твоём месте я не была бы уверена, что пробьюсь в сеть базы сквозь весь этот камень, окружающий нас. Сомневаюсь, что в этой заднице сохранились ретр-рансы.
«Умная какая! — думаю я и тут же признаю: — Ещё и какая умная! Я вот не допёр запастись на всякий случай картами…»
Говорила же мне Ба: «Каждый раз, выходя по нужде…». Во-во.
Учиться мне ещё, учиться, остолопу степному, и учиться.
У неё, прехитромудрейшей.
— Этого места в схемах нет, — произносит Ба некоторое время спустя. — Да-а уж.
— Уж да. Сами себя загнали дхорру в задницу, — соглашаюсь. — Сейчас те уроды пожалуют и будут из нас котлету по-сейлемски делать. Ну, куда дальше?
— Напр-раво, — уверенно говорит мне Ррри. Будто знает дальнейший лабиринт как свои семь пальцев. (Которых у неё вообще-то на всех лапах в сумме тридцать: по три штуки на верхних, боевых, по семь на средних — хватательных, предназначенных для «тонких» движений, и по пять на нижних, ходильных.)
— Почему же?!
— А потому что во всех лабиринтах надо придерживаться пр-равой стороны.
— Неужели?! — И удивлён я вполне искренне. Мне почему-то всю жизнь казалось — что наоборот.
— В сам деле. А разве нет? Поехали. Или ты решил испробовать вкус котлеты по-сейлемски, но с другой стороны, изнутри?
— Нет, я ещё не настолько крутой гастроизвращенец. Предпочитаю нормальные вкусовые ощущения, — искренне говорю я и трогаю, направляя аэрокар в крайнюю справа дыру.
— Ну-у норма — категория весьма относительная, — ворчит Ба, — туманная, абстрактная и не имеющая смысла, я бы сказала… сюрная. Для гомиков, к примеру, ненор-рмально трахать существо иного пола.
— Я и не трахаю! — заявляю я, увеличивая скорость, и тут же…
Бабуля регочет:
— Ты хоть сам понял, чего сказанул?!
И я понимаю — «чего». Бурчу в ответ мрачно:
— Ну оговорился, ну бывает. Перепутал…
— Вот так, запомни, — назидательно говорит Ба, — одной фразой можно навеки угр-робить себе репутацию. Думай, малыш, всеми извилинами думай, прежде чем рот открыть. Там, в пещере, ты был отменно хорош, а сейчас прокололся. Смотри, в приличном обществе не ляпни чего, к пр-римеру, этакого. Подобная оговорка смерти подобна.
— С каких это пор приличное общество негативно относится к гомосексуализму? — резонно интересуюсь, направляя кар во тьму круглого тоннеля, что несётся навстречу. Темень кромешную (без видеомаски глядя) и угрожающую.
— Я сказала, к примеру. Несть числа предрассудкам и комплексам. В каждой культуре и в каждом кругу свои табу. Куда без них… Вдруг нар-рвёшься на компанию с идиосинкразией на гомиков? Надо обязательно собрать информацию о тех, с кем общаешься. Или рот не открывать. Многозначительно молчи — сойдёшь за умного. Где-то шутки «про жопу» популярны, а где-то — верный признак слабоумия. Зависит от воспитания. Кто-то нор-рмально воспринимает голый натурализм, намеренный животный физиологизм, отсутствие стыдливости в аудио-, одоро-, дакто — и видеокомпонентах голопрограмм. С удовольствием потребляет всякие там, имеющие неизменный кассовый успех, секс и насилие, наглый эпатаж и бренчание на самых низменных струнках натур живых существ. А кого-то от насилия воротит и на блевоту тянет. Я вот помню, была знакома с одним человеком-мужчином, родом с вашей пуританской планеты-родины исторической, если не соврал… так его коробило и мутило от одного произнесения вслух слов влагалище и жо…