Вольнов Сергей. Пожиратель пространства

   — Хочешь, идём со мной, — выручает её Фан, плавным движением ладони оглаживая голую, как коленка, начисто выбритую голову. — Настоящей китайской кухни отведаешь.
   — Нет-нет, — поспешно отказывается Номи. — Я поброжу. Надо ведь и мне осваиваться в космосе.
   Воробьиных и ласточкиных слюней она больше есть не станет! Хотя общество Фана может быть весьма приятным. Очень интересный и разносторонний он человек…
   Дипломированный наипрестижнейшим в ОП Марсианским Технологическим Институтом потомственный инженер, технарь от бога, мастер на все руки. И при этом повар-любитель, виртуозный кунг-фуист и почитатель древней поэзии полумифической Поднебесной Империи. Наследник несметных богатств, сбежавший от собственной семьи, тем самым низвергнув ниц предопределённость собственной судьбы наследника триллионного состояния семейной компании «Ли Дженерал Электроникс». Четвёртый в долевом списке Экипажа «ПП», причём ветеран, помнящий ещё «Пожиратель-1», и его первого капитана Йонссона, Гойко. Того, что создал Экипаж вместе с младшим братом Бранко и отставным имперским истребителем Полковником Васильевым, позднее умершим от фиолетовой лихорадки.
   Фан, пожалуй, единственный человек в команде, к которому Номи честно испытывает исключительно платоническое чувство дружбы.
   Положа руку на сердце, может быть общество этого худющего и хитрющего китайца, уроженца Ю Бао в созвездии Гуанчжоу весьма интересным. Детство и юность наследник пром-империи провёл, набираясь по решению семьи уму-разуму и получив классическое образование, не где-нибудь, а в почти легендарной, далёкой как несбыточная мечта, строго ограниченной для свободного доступа Солнечной Системе.
   И не только интересным, но и весьма приятным бывает общество этого патологического непоседы-романтика по прозвищу Турбодрайв, единственного члена Экипажа, для которого словосочетание «прародина человечества Земля» наполнено конкретным смыслом и вызывает в памяти реальные ассоциации.
   Между ними установились особые отношения, подкреплённые общностью профессиональных функций. Номи понимала, чем обоснована безмятежность этих отношений. Ли Фан Ху человеки женского пола как сексуальные объекты совершенно не привлекают…
   «И вот так Наоми Эвелина Джоан М. Джексон, юная неискушённая девушка, беглянка-мулатка с пятой планеты солнца Кисуму, совсем недавно отправившаяся в космос, осталась совершенно одна. Очутилась в кажущемся бесконечным, овального сечения магистральном коридоре пугающе-таинственной, гигантской, смонтированной на „фундаменте" много-многокилометрового астероида космической станции серии „Танжер", порядковое обозначение „Бета"…», — с грустной иронией думает Номи, когда от неё удаляется Фан, в своих неизменной чёрной жилетке из кожи земного быка на голое тело и обрезанных на уровне середины икр широких штанах.
   Чтобы не упасть духом ниже металлопластового пола и взбодриться, «юная неискушённая девушка Номи» мысленно нащупывает в FMW-диапазоне радиоэфира ближайшую местную музыкальную волну и отправляется в «самостоятельное плаванье» со звучащей в голове развесёлой хитовой песенкой Эдди «Крэйзи Кок» Фужиты и его «Оскаленных Лучемётов».

3: «Я ИЗ ЛЕСУ ВЫШЕЛ»

 
   …И я сбежал с Косцюшко. От всего того, что связано со смыслом слова «человек». Сбежал в буквальном смысле.
   Все остались довольны.
   Обезьян устроил себе скромный триумф: пил три дня, пока не хватил его, беднягу, удар. Однако поста не покинул, продолжая самоотверженно восседать в своей каморке. Правда, теперь — на антигравитационной платформе, по индивидуальному заказу соединённой с ночным горшком.
   Девчушка, что в комнату мою въехала, тоже, само собой, довольна осталась.
   Маленькая за меня действительно боролась. Как я слышал, праведным огнём, сверкающим в её глазах, одного неженатого аспиранта так распалила, что вскорости попал он в категорию совершенно противоположную Женатых аспирантов то есть.
   Бандиты повержены, герои торжествуют! Красота!
   Очень долго (и безуспешно, увы) я пытался объяснить хотя бы себе, в чём заключалась причина моей столь быстрой, в один день, капитуляции. Обидно ведь, столько времени учиться, учиться, приблизиться вплотную к финалу и — проиграть без боя… Как там звучит одна из формулировок правил колабола: «Проигрыш в связи с неявкой на игру»?
   Может, ассоциация и не совсем корректная, но суть, кажется, уловлена точно. Кстати, я так и не посмотрел в этом сезоне финал. В кои-то веки такое бывало, чтобы я не имел понятия, кто чемпион? Снова «Рисорджименто», наверное… Но колабол, к сожалению, уходил в прошлое, как и многое другое.
   Помимо ГЛАВНОГО.
   Иной Разум.
   Он интересовал меня более всего — с самого раннего детства. Наверное, я был странным ребёнком. Но мне повезло. Мои отец и мать (да не падёт на их вознёсшиеся души мерзкая тень дождевого леса!) не относились к странностям настороженно, подобно подавляющему большинству жителей Косцюшко.
   Мира, в коллизиях внешней и внутренней политики которого постоянным подтекстом присутствует ксенофобия. Таково мнение независимого ежесуточного обозрения «Жизнь», не особо чтимого местными властями. Помню, какую массу опровержений вызвало это заявление!
   Лично я тысячу раз подписался бы под этим выводом.
   Я хотел изучать Иной Разум. Первой книгой, которую я прочёл — после того как одолел букварь, была классическая «Ещё одна биология» Бертрана Кретьена-Шали. В школе «под партой» я читал ксенологические монографии, а не эротику и детективы, как мои однокашники… Поступление в Коллеж явилось всего лишь средством.
   Это была попытка в будущем и дерево спилить, и под дождём после этого не намокнуть, как любят выражаться человеки пожилые. А говоря попросту — подзаработать эквов. Но так, чтоб не только финансовый результат, но и сам процесс удовольствие вызывал. Опять же за государственный счёт миры посмотреть. Косцюшкото ведь планета исключительно монорасовая, кого тут поизучаешь из иных, если кругом…
   Сплошь человеки!
   Курва-маць, выражаясь языком древних литературных источников.
   Кроме всего прочего, глядя с косцюшкианской кочки зрения, профессия моя немалую милитаристскую ценность имела. Ведь кто они такие, эти инопланетянки? Враги. А врагов в первую очередь необходимо изучать. Это, конечно, все понимали, однако в открытую старались не высказываться на эту тему.
   Однако же оставим в покое мою дикую планетку с её лесными нравами. Не состоялся я для Косцюшко. Может, оно и к лучшему. Не то вдруг, к ужасу своему, и вправду начал бы в Ином образ врага узревать…
   «Изучать инопланетян» — именно так я говорил в детстве. Этот безнадёжно устаревший термин всё ещё применялся, чаще всего совершенно безграмотно. Ведь далеко не каждый «инопланетянин» — является ИНОЙ формой жизни, носителем ИНОГО разума и наделен ИНЫМ внешним видом. Десятки тысяч планет населяют человеки, сородичи мои единокровные!
   «Изучать Иной Разум» — так я сформулировал, когда стал взрослым. Если таковым стал, конечно… а не просто тешу себя иллюзией, что повзрослел.
   В тот мрачный зелёный день я неожиданно понял, что для овеществления детской мечты мне совершенно не обязательно иметь диплом.
   Достаточно энной суммы эквивалентов, дабы лишить суровую родину её нерадивого сына Анджея Лазеровица; проще говоря, чтобы на билет хватило, да на житьё-бытьё в первое время.
   Диплом не являлся, конечно, сущностью лишней, сверх необходимого. Но для того чтобы его отстоять, необходимо было снова идти на какой-то компромисс с человеками, заставлять себя общаться с «соплеменниками». Значит — героически подавлять тошноту отвращения.
   Так во мне незаметно вызрела новая болячка: гомофобия.
   Некрасиво звучит. А что, связанное с человеком, звучит красиво?!
   Лишь для Маленькой оставалась у меня лазейка — в самые потаённые глубины. Но лишь — до того судьбоносного дня. Уходя из оранжереи, с каждым шагом я закупоривал лазейку всё плотнее, пока не избавился от неё окончательно.
   Раз и навсегда.
 
   …С полгода я вкалывал на громадном лесопроходческом комбайне. Заработал кое-что. Собрал скудные пожитки, посетил могилу родителей, суперхлоркой землю обработал, чтобы трава, хандра зелёная, хоть с годик над отцом моим и мамой не колосилась; электропилу, в головах положенную, смазал хорошенько. (Помню, у деда Кифито, тоже ныне покойного, спросил я как-то: «Зачем пила-то, дедушка?», а он мне и ответил: «Положена, потому что положено!») Попрощавшись с прахом предков, я без задержек улетел.
   Целью полёта, местом, куда воля направила моё тщедушное тельце, была Танжер-Бета — громадная межзвёздная база.
   Сердцевиной ей служил лишь чуточку меньший чем планетоид астероид Клондайк. На нём ранее находились многочисленные горнорудные комбинаты. Запасы руды и минералов со временем истощились, но бросать сложившуюся, отменно функционирующую инфраструктуру было бы глупым, легкомысленным расточительством.
   Вокруг комбинатов возникли жилые посёлки. Под поверхностью — в выработанных штреках — была разбросана масса всевозможных факторий; покупали-продавали они товары из всех уголков Освоенных Пределов. Снаружи — ни много ни мало — добрую треть поверхности занимали колоссальные посадочные терминалы.
   Однако главной ценностью Танжер-Беты было её положение в пространстве. Точно так на Старой Земле в одночасье возвышались города, расположенные на перепутьях караванных путей (помню один лишь из них, да и то потому, что назван он был в честь одной из первых серий космических станций: «Вавилон»). Вот и база Танжер-Бета находилась на пересечении космических путей.
   Будь иначе, какой безумец стал бы разрабатывать здесь железные и никелевые, а затем и прочие руды! Спустя чуть менее двадцати стандартолет после официального закрытия последнего рудника Танжер-Бета расцвела в полную силу. В нашем звёздном секторе в обиход даже вошло выражение «Все дороги ведут в Танжер-Бету». Не помню у кого, но встречал я это высказывание, зачем-то переиначенное для другого названия. «Все дороги ведут в Руму»… Спрашивается, где этот неведомый Рума расположен? Никто не имеет ни малейшего понятия. И о том, что оно такое, собственно. Мир, астероид, космостанция?
   Зато о Танжер-Бете хоть краешком уха слыхали всё.
   «Танжер-Бета из космоса похожа на дорогую, прихотливую драгоценность. Если к ней подходить с солнечной стороны, то металл башен, металлопласт куполов, пластеклит обзорных иллюминаторов и синтеглас галерей сверкают в ярком свете звёзд и причальных огней швартующихся и отчаливающих космических кораблей, подобно филигранно сработанному золотому пасхальному яйцу. Если с тёмной — то восхищённому взору открываются бесчисленные круглые, квадратные и многогранные окна и окошки, внешнее освещение, сигнальные огни, сияющие струи пламени, извергаемые дюзами тормозящих кораблей, построенных до появления двигателя Сидорова и всё ещё использующих реактивную тягу, а также фосфоресцирующие контейнеры, огненные следы скутеров и подобной им мелочевки, вспышки лазеров и бликующие высверки многократно отражённого света. Все эти бесчисленные источники излучений фееричными переливами цветовой гаммы придают базе сходство с мерцающим сказочным бриллиантом!» (Адоль Мангазее. «Базы и станции: три точки зрения».)
   Эта несколько витиеватая цитата почему-то всегда действовала на меня особо, по-волшебному: казалось, самим фактом прочтения приобщаешься к сказочному, карнавальному действу. Когда мне становилось очень плохо или же, наоборот, очень хорошо, я произносил её как заклинание, смакуя каждое слово.
   Я знал: за внешними стенами базы, внутри — настоящий «Вавилон».
   Вышедший лет пять назад в прокат головидеофильм, римейк какого-то архаичного сериала, — далось им это название! — показывал упомянутую мною древнюю космобазу, как место смешения рас, цивилизаций, культур и наречий.
   Наверное, зря я подразумеваю кавычки в этом названии: слово очень скоро сделалось нарицательным. Даже мы, лесные дикари с дальней Косцюшко, насмотревшись головидео, стали использовать его для обозначения любого большого столпотворения.
   Да, Танжер-Бета из космоса походила на дорогую, прихотливую драгоценность, и пускай это звучит банально, но в этом вожделенном сокровище содержался рай.
   МОЙ рай.
   Попробуй-ка отыскать ещё одну точку пространства, в которой собралось бы такое количество представителей ВСЕвозможных, возможных и невозможных ИНЫХ рас! Причём это сонмище разумных скучилось в пределах пускай и громадной, но всего лишь базы; маленькой планетки, булыжника, который швырнул в чёрную бездну титанический пацанёнок-бог.
   Заканчиваю банальничать…
   Договорился. Боги у него булыжниками швыряются! Ещё понимаю, полезным бы делом занимались — миры, к примеру, творили…
   Придумал тоже — булыжники.
   Может, и крамола это, и ересь, но с тех пор, как умерли родители, я твёрдо решил: стану атеистом. Верить — себе дороже. Никакой веры вообще, а в наше косцюшкианское Древо Йезуса — в частности.
   Надеялся я, само собой, на космобазе этой не только на монстров и лапушек всяких инопланетных полюбоваться, но и работу себе подыскать. Танжер-Бета являлась ближайшим к Косцюшко материальным воплощением полнейшей терпимости. Понятно, по какой причине: ни человеки, никакие иные межзвёздные расы отродясь не имели здесь абсолютного большинства. Культивировалась бы здесь терпимость чуть в меньшей степени. — космобазу в тот же миг разорвали бы распри. Анархия и лютый расизм как закономерный итог тотального несовпадения взглядов, вкусов и норм.
   Здесь, на базе, вряд ли кому-нибудь могло взбрести в голову, пся крев, поинтересоваться наличием либо отсутствием у меня диплома. Если только мне самому не приспичит устроиться на работу в какое-нибудь из подразделений официального административного аппарата Танжер-Беты.
   И такой на ней имеется — ведь и в пустыне деревья растут. Как любят выражаться человеки пожилые. Народная мудрость! Косцюшко уроженица. Зелёная пакость вездесуща и неистребима…
   А уж кто из людей, к примеру, вовсе на диплом не посмотрит — так это торгаши вольные, фритредеры. Если что и привлечет их в нём, так разве что, может быть, качество бумаги или на чём там он будет распечатан (все сетевые файлы дипломов традиционно распечатками дублируются). Уж такие они супертолерантные, эти фритредеры: всё для них побоку, кроме профессиональных и коммерческих качеств.
   А иные, менее толерантные, за диплом и отдубасить могут.
   Это если речь о дипломе сугубо академическом пойдёт. Как мой несостоявшийся, примерно. Специалистов они, конечно, лелеют да ублажают; но — практиков. А вот к науке академической — вольные относятся со злобностью флоллуэйцев, тех самых, что прославились как лучшие в ОП наёмники.
   «Вдруг эти „яйцеголовые“ гады пресловутую нуль-транспортировку изобретут!» — наверняка с опаской думают вольные. Насколько я понимаю ход их мыслей, именно это достижение прогресса для торговцев нежелательнее смерти, в каком-то смысле.
   «Кому тогда корытца наши понадобятся, пространство бороздящие?» — со страхом задаются фритредеры вопросом. Ответ однозначный: НИКОМУ! В случае открытия неких «каналов» звездолёты понадобятся разве что первопроходцам.
   «Или вдруг эти учёные до синтезатора материи додумаются, который сможет всё-всё-всё синтезировать…», — развивают они мысль. Вопрос: НА КОЙ тогда торговля нужна?! Ответ — не менее очевиден…
   «Ату их, академиков, докторов, профессоров, доцентов, магистров, бакалавров! Прочие нечеловечьи их аналоги тоже — ату!»
 
   …Сектор космобазы, в котором совершил посадку доставившее меня на Танжер-Бету пассажирское судно, носил название «Западнее Калифорнии». Самое интересное, что сектора с названием «Калифорния» попросту не существовало.
   Улица, на которую я ступил, была покрыта камнем; некогда белым, но уже несколько потускневшим от прикосновения миллионов ног, прошаркавших по нему. Улица-коридор ветвилась. Глотали и выплёвывали местных жителей и несметных туристов более узкие проходы-проулки; некоторые из которых, покидая уровень, убегали вниз или вверх.
   Из ретрансляторов, установленных где-то наверху, среди грубоватых рельефов, высеченных непосредственно на теле астероида — расширенном своде одного из бывших рудничных штреков, — доносились звуки, напоминающие разбушевавшийся ураган. Сквозь грохот прорывались монотонные витиеватые стихи на косморусском. Уши невольно выхватили слова: «… но виртуальности помня основы, стану я вновь электронным набором, чтоб на себе воссоздать тебя снова…»
   Перекрикивая бурю и навязчивого декламатора, из других ретрансляторов слышалось нечто более похожее на музыку. Чуть хрипловатый, чуть надрывный женский голос пел: «Лав ми эвринайт, лав ми эвринайт!» Песня понравилась. Однако языка, на котором она исполнялась, я ещё не знал и смысла слов не понял.
   Музыка на этой сводчатой улице вела себя необычно: струилась поверху, а примерно на уровне человечьей груди словно сталкивалась с упругим барьером. Путь ей преграждал бесконечно непрекращающийся гул, заваренный из голосов, металлического лязганья и прочих социально-индустриальных звуков. И две эти прослойки не желали подчиняться законам диффузии, существуя раздельно: музыка сверху, а голоса и лязганье — снизу. «Интересно, — подумал я, — этот спецэффект был задуман и воплощён или сам по себе возник, случайной аномалией?..»
   Однако главным впечатлением была не сама улица, а все те, кто по ней двигался. Как праздно шатаясь, так и спеша по своим делам: светлым, тёмным и промежуточно-эгоистическим — серым.
   Мой горящий взгляд то и дело выхватывал из пёстрой толчеи вожделенные для ксенолога фрагменты картины мира…
   Гаденьких, чем-то смахивающих на крыс, шиа-рейцев, хрупких с виду; но, как мне было известно, люди этой расы чрезвычайно обидчивы и опасны. К тому же, как правило, они прекрасно владеют боевыми искусствами.
   Покрытых уродливыми белёсыми буграми и грязно-зелёной чешуёй пунганиан. У этих существ один из самых низких уровней интеллекта среди легитимных, то есть признанно-разумных биовидов; однако они невероятно выносливы и сильны.
   Или противоположную пунганианам крайность — гансайцев, физиологически и анатомически почти неотличимых от человеков (к которым я вынужден и себя причислить). Интеллектуальный показатель даже самых недалёких гансайцев пребывает на уровне человечьей гениальности. Однако их раса, по невыясненным ещё причинам (скорее всего, ментально-психологического характера) в прямом смысле слова отсталая. Их общество, карабкаясь по цивилизационной лестнице, так и не преодолело ступень раннего псевдофеодализма — примитивного земледелия и ремесленничества. Если не принимать во внимание достижения индивидуумов, а судить по усреднённым, обобщённым показателям. Правда, суждения выносятся наблюдателями, которые глядят со стороны и примеряются к собственным представлениям о цивилизованности; единственно эффективным методом — «взгляда изнутри» — гансайцев пока не удалось исследовать никому из людей иных рас…
   Жестоких, безжалостных тварей (даже я, при всей моей терпимости к иным формам разумной жизни, не мог называть их иначе!), третьеполых с планеты Флоллуэй. По многообразию нюансов, которое они вкладывают в понятие «резать», флоллуэйцы напоминают кухонный комбайн: расчленить, нашинковать, покрошить. И так далее. Вселенная, похоже, способна породить расу монстров ещё более ужасных, нежели раса человеков, моих «сородичей»,
   А вот эти проворные «человечки», невеликого росточка проныры — мальнаранцы. Существа, генетически совместимые с человеками и почти такие же гнусные по натуре. Недаром и с виду практически неотличимы.
   Пауков лаббарского биовида, даже обладая самой что ни на есть извращенной фантазией, за пауков не примешь. Смотришь и видишь: две ноги, две руки, пускай очень тоненькие, покрытые мягкой коротенькой серой шерстью, но структурно — вполне гуманоидные; у маленькой головы, венчающей длинную шею, — никаких жвал и других паучьих атрибутов. Тем не менее — наречены и официально считаются паукообразными. Вероятно, разгадка в том, что когда-то нарекатель — скорей всего, один из героев-конкистадоров — акт имянаречения в пьяном бреду совершал. А от горячительных напитков ещё и не такие страсти причудиться могут. Сознанию же потребителя что надо? Ответ: чтоб попроще всё было. Пауки — пожалуйста, слизняки — ещё лучше, а если к имени ещё и самоназвание прицепить — лаббар, так вообще идеально!..
   К моему величайшему сожалению, даже и здесь, на базе, из наблюдаемых мною людей примерно каждый седьмой являлся особью человечьего биовида. Около пятнадцати процентов… Хотя человеки здешние необычными мне показались; с виду — куда более разумными, чем те, среди которых я вынужденно обитал на монорасовой Косцюшко. Будто они сумели на этом булыжнике обрести НЕЧТО, обозначаемое расплывчатым, эфемерным словосочетанием «смысл жизни».
   Особенно запомнились мне двое из моих соплеменников.
   Первая, юная мулатка со светлыми и длинными, вертикально завитыми волосами. Фигура её балансировала на грани изящной худобы. Девушка умопомрачительно стройная, похожая на типичную топ-модель, но не лишённую, однако, роскошной груди. Я задержал на этой особи взгляд, потому что она «выпадала» из толпы, выглядела отстранённой; словно вслушивалась в тревожные звуки, доступные только её ушам.
   Вторым из приметных человеков был калека, восседавший в допотопной, тарахтящей инвалидной коляске. Из конечностей у него имелась только левая рука, посредством которой он и управлял коляской. На груди у него висела табличка, на которой красным мелком было неуклюже накарябано: «Я витеран вайны в амсигонне Прашу памочь мине диньгами чтопы паехать в сестему стилхоумм где ис колеки сделають настоящиго боевохо сайборга Май мозг пирисадять в танку и я отомшчу сучьим сукам нуово итальянам».
   Я долго провожал индивидуума взглядом, пока он не скрылся в овальном проёме одного из проулков, и в приступе альтруизма всё пытался лихорадочно вспомнить, где спрятал свою кредитку. Но за моей спиной женщина-лорианка сказала спутнику, изысканно разодетому воггу-2: «Говорят, это самый богатый человек на всей Танжер-Бете… », — и я очнулся. Тяжким вздохом ознаменовал окончание приступа.
   Ох-х-х, человеки… Угораздило же меня пребывать в теле одного из представителей этого одиозного биовида!
   Я шагал всё дальше и дальше, а сквозь меня напористо неслась многоцветная и разноголосая река, и вместе с нею вливался в меня поток осознания. Я начал подозревать, на сколько порядков красочнее и неожиданнее в своих многообразных проявлениях жизнь реальная. В сравнении с той, которую я видел на «чёрно-белых» картинках, подсовываемых студентам-ксенологам в косцюшкианском Коллеже…
   С некоторых пор я пребывал в убеждении, что человеки, ныне доминирующая разумная раса Освоенных Пределов, потомки их основателей-землян, — стремясь всё классифицировать, нацепить ярлык и отправить в архив, омертвляют природу. Тем самым пытаясь подчинить её себе.
   Ох уж эти классификаторы! «Флора-фауна»! И по ступеням классификации — вверх и вширь, от «эго» к «социо». Куда там дальше — к «Тео»?
   Сгребли цивилизации в кучу и порешили: а давайте-ка на маленькие кучки разложим, классфисыруем!
   В первую, значитца, надобно складывать те цивилизацийки, что в будущее по техногенному пути энергично рванули. Искусственную природу предпочтя естественной. В системе звезды Стил Хоум, упомянутой в своём воззвании промышляющим милостыню «калекой», планетка упоминалась одна. Свит Смоук зовут планетку ту. Райские дебри техногенистов. Её — в кучку первую, без разговоров. Самый красноречивый пример…
   Во вторую кучку — биогенные. С паранормалами всяческими, телепатами и прочими «уродцами», предпочитающими силе «электричества и пара» мощь собственной мысли и силу знания естественной природы.
   В третью — ни то ни сё: сначала на рычажок машинки какой-нибудь надавим, происходящее психически катализируем, магическим заклятьем запечатаем… готово! Красотищща.
   И в результате, тотально классфисыровав, вышеобозначенным образом породим термин «легитимная цивилизация», что значит: «та, что укладывается в трёх-кучковую классификацию нормы».
   Остальные, по характерным признакам своим в легитимные кучки попасть не сподобившиеся, — цивилизациями вовсе и не являются. Прикидываются только. Потому — как бы и нету ещё их. Всё у них, нелигитимных, впереди, вот оно как. Цивилизуйтесь на здоровье, стало быть, пока не сподобитесь угодить под одно из трёх определений…
   Хорошая классификация. Многим нравится, и мне — в том числе, а ехидничаю — так, по привычке, леший-пеший. Великое дело привычка. Как там сказано у Ротгера Бейзарда, философа шестого века Космической Эры: «Присутствие у существа разума для меня определяется всего лишь наличием у него одной странной привычки: размышлять о вещах, не имеющих непосредственного отношения к тому, что оно сегодня съест и с кем совокупится».
   Разум, по Бейзарду, это просто СТРАННАЯ ПРИВЫЧКА размышлять о «высоких материях». Вот как!