Его подхватил наиболее грозный и отвратительный на вид крылорукий и принялся гортанно отдавать какие-то приказания. Ещё один из нападавших обхватил Мола и пытался сдвинуть его с места. В этот момент в рубку вихрем ворвался летящий Ург, которого я впервые увидел в полёте, и спикировал на этого крылорукого. Ланцеты флоллуэйца мгновенно отсекли псевдогрифу голову, а Десс уже другой лапой выхватил эндер и на полной мощности, огненным шквалом, принялся уничтожать крылоруких врагов. В его сторону метнулись несколько арканов, но он незаметным для глаз движением сместился на полметра в сторону и в качестве ответа выхватил ещё один эндер. Двое крылоруких бросилось на него сзади, но ни один, ни второй не сумели даже коснуться Урга: первому Папашка распорол брюхо, как гнилой мешок, стремительным движением одной из ног, второго уложил выбрасывающимся дротиком-жалом, выметнувшимся из отверстия, расположенного на острие его собственного, конически сужающегося, синевато-белёсого брюшка. Ещё бы мгновение, и в рядах крылоруких, оказавшихся не галлюцинациями, а вполне смертными существами, не осталось бы ни единого живого… Но закончить пиршество смерти, завершить торжество деструкции не дал Ургу…
   Мгновенное исчезновение нападавших!
   Последняя картинка, что отпечаталась в моих глазах перед тем, как пришельцы из ниоткуда исчезли в туда, откуда появились: тело Сола вскидывают на крылатое плечо.
   После этого в рубке не осталось ни единого крылорукого. Ни мёртвого, ни изувеченного, ни относительно не пострадавшего.
   В рубке остались только мы. Все мы, включая подоспевших Тити и Янычара. Плюс сонно моргающий Зигзаг, разбуженный переполохом и притащившийся узнать, почему шум. Плюс головидео Номи, испуганно прижавшей кулачки к груди, в реале находящейся в десяти милях и не имеющей права покидать резервную рубку, чтобы бежать на подмогу. Плюс ретранслированный рёв разъярённого Киберпанка, физически не имевшего возможности поучаствовать и страдающего поэтому. Весь Экипаж, все мы.
   Кроме Сола.

Часть 6
«ПУНКТ ПЕРВЫЙ»

16: «КУРСОМ В ПЯТУЮ ТОЧКУ»

 
   …Ясный пень, везёт мне, как утопленнику. Лучшей кандидатуры не отыскалось, чем моя персона, далеко не самая знатная на борту нашего корыта. Именно меня, обязательно меня должны были утащить эти дхорровы…»неожиданные повороты». Ну конечно, а как же иначе!
   Полным-полна лохань аристократов и гениев, однако не фартить должно было исключительно мне… Но, может быть, мне-то как раз и повезло?.. Всю жизнь, дхорр забодай, мечтал в таком изысканном светском обществе повращаться…
   — Каждая цивилизация вправе счесть себя центром освоенных пределов — сие есмь вопрос точки отсчёта, — говорит царевич Никодим и ухмыляется. — Эти такоже почитают себя пупом Вселенной и…
   — Акыроцентристы хреновы… — ворчу я. В смысле комментирую. Терминологически правильнее было бы сказать «шэгерецентристы». Мне ли, бывшему яйцеголовому, сего не знать… но на слух ложится много лучше, когда используешь название не расы шэгерь, а планеты Акыр.
   — Таковы, милсдарь Убойко, истинно таковы, — соглашается старик, берёт некое подобие кувшина и плещет в глиняные кубки ещё бражки.
   В призрачном свете, испускаемом люминофорной плесенью, покрывающей потолок, он выглядит фантастически потрясно. Со своей длинннннннннючей седой бородищей, с такими же буйными космами и в ниспадающей свободными складками расшитой хламиде «а ля Патриарх Всея Великая, Млечныя, Ближныя, Новыя, Красиыя, Срединныя, Квазарныя и Дальныя Руси».
   Законным Владетелем коей он бы и стал, сложись его судьбинушка иначе, и не сиди он сейчас под плесенью, испускающей призрачный свет… Впрочем, в ином свете я его никогда не видел, и как он выглядит под солнечными лучами, могу только гадать. Ясный пень, и я через год-другой таким лохматым вуйком заделаться могу…
   Ежели своевременно не рвану когти. Или — не дождусь своих… А как же ж дождаться, когда терминал, падлюки рукокрылые, содрали, и суперпробойники ни хрена не суперпробивают толщу горы, впервые с ними этакий казус приключился… Оказывается, без терминала-коммуникатора, привычного чуть ли не с младенчества, — голым и беззащитным себя ощущаешь, забодай дхорр… как младенец.
   Оторванность от всего мира не просто удручает, она ДАВИТ. Почти физиологическое ощущение удушья.
   Ясный пень, этакая жуть мимо меня, вечно крайнего, пройти никак не могла. Я перестал быть пойнтом Сети, с ума сойти!.. В самом жутком кошмаре такого поворота не приснилось бы!
   Хошь не хошь, но во всякое фэнтези — заклятья-муклятья, колдовство-мудовство, — верить начнёшь. Невольно, и без страстей-мордастей, ихним высочеством поведанных. С ними же — и подавно.
   Хорошо хоть, ощущаю, что все МОИ живы. Видать, мутотень Света — местные магические «костюмы» нейтрализовать не в состоянии. Эх, если б ещё я сам в этой мутотени разобрался! Весточку ПаПе передать бы…
   — Будьмо! — приподымаю я свою глиняную посудину на уровень глаз, чествуя царевича Романова, и подношу её ко рту.
   Опрокидываю пойло залпом. На вкус мерзость отъявленная, но крепка-а-а-а-а-а! Что да, то да.
   — Бывай здоров, — кивает старик Никодим и тоже опрокидывает свою порцию. Пить он силён, я уж просёк. Чувствуются отборнейшие гены. Крякнув, занюхав корочкой хлебоподобного изделия и привычным быстрым жестом осенив рот крёстным знамением, евойное высочество продолжает:
   — Мы, человеки, по спесивости своей неизбывной, сочли вЕдомую нам околицу космоса Обитаемой, себя в пупы записавши. Число парсеков — от условленного края до условленного края простёршихся парой десятков знаков измеряем, зато довольны собою несказанно. Убожества собственного, традицонно не осознавая. Огдыбики, не в обиду им будь сказано, сотней десятков знаков свои освоенные пределы меряют, знать о человеках не знают, и такоже — пупами вселенскими себя почитают…
   — Вектор и координаты, твоё высочество?! — жадно любопытствую я.
   — Да кабы ж я ведал… — усмехается царевич Никодим и гладит свою поясную бородищу. — И кабы крыланы могли растолковать… У них ить иная система счисления, вроде как троичная. А может, стоодиннадцатиричная, я сам толком не разобрался.
   — Жаль… — вздыхаю я.
   Ещё бы. Одна только мысль о том, что царевич Романов реально общался с представителями расы, обитающей в НЕКИХ пределах, аналогичных нашим родным ОПределам, но о которых мы — и не подозревали, ни сном ни духом не ведали… что разговаривал он с существом расы, являвшейся в ТЕХ пределах аналогом расы человеков-землян, доминирующей в наших ОП… одна только мысль о РЕАЛЬНОСТИ этого заставляет сердце замирать от сладкого ужаса и голову кружиться от щемящего предвкушения…
   Это ж какие рынки сбыта немереные открываются!.. тысячи цивилизаций… мириады портов… Забода-а-ай меня дхорр, да это ж просто материализованная МЕЧТА ВОЛЬНОГО!
   А я тут сижу в темнице без связи… Хоть смейся, хоть плачь.
   — Может, оно и так, эх-х, — вздыхает и царевич.
   — Всенепременно — так. Жаль. Лично я давно пришёл к выводу, что мы, разумные, сообразовавшиеся в цивилизации, по определению — шизофреники. Нас тянут в противоположные стороны, условно говоря два разнозаряженных полюса… Эго, наполняющее нутро, и Социо, обволакивающее снаружи. Мы постоянно находимся в состоянии поиска некоего равновесия, однако гармония — это идеал, а идеалы лишь тогда не теряют своей… идеальности, когда остаются недостижимыми. Вот и получается — мы отстаиваем собственную сАмость и одновременно страстно жаждем познавать нечто, отличающееся от собственного Я. Это ведь до дрожи в кончиках пальцев интересно: А КАК У НИХ?! У не таких, как ты. В какие формы они облекают содержание своих мыслей? Что они воспринимают красивым, а что полагают уродством?.. Какой дизайн у вещей, используемых ими в быту, какой, в конце концов, у них системы унитазы, куда ихние женщины девают использованные тампоны и так далее! По-моему, главное, это не зацикливаться. Не считать тупо и непреклонно, что единственно верными являются твоё видение мира, твои этические, эстетические и прочие нормы, в процессе воспитания вложенные в тебя средой, окружающей конкретно тебя… и не воспринимать всё ИНОЕ, как девиации, извращения, сбочення… У нас в Экипаже недавно человек появился, странный тип. Я только сейчас понимать начинаю, что он тоже так думает. — Делаю паузу, вспоминая появление упрямого лесняка. Искажённая болью физиономия избитого новичка предстаёт перед мысленным взором… Вздохнув, продолжаю:
   — Юноша толерантен к ИНОМУ необычайно и потому соплеменников-антропоцентристов недолюбливает… Мало того что «антропо» ведь ещё и между собой, внутри расы, не способны помириться. Сладымарей вон, оккупантов, в ярость приводили некоторые нормы лингвистического правописания, принятые у нас на Стэпе. К примеру, их прямо железом по стеклу корябало оттого, что по-нашему: основными знаками препинания являются запятая и точка, а всякие там двоеточия, точки с запятой, восклицательные, вопросительные, дефисы, тире — лишь дополнительные. Поэтому при запятых могут использоваться в любом угодном пишущему количестве. Как в прямой, так и в непрямой речи, хоть по десятку знаков, если тому, кто пишет, это покажется необходимым для эмоционального окрашивания и акцентирования… Такие нормы у нас сложились, мы их не навязывали никому. Но и поступаться ими не желали. А оккупантов корёжило, когда они видели частоколы восклицательных знаков и по пять тире в одном предложеньи… Это всего лишь маленький пример, но из совокупности таких вот маленьких отличий складывалась лютая ненависть «сладымарей» к «стэпарям». Были «корябанья» и посерьёзнее. Например, обычай наших мужчин отращивать и собирать волосы на затылке в «хвост», сплетённый в подобие косицы у самой головы парой-тройкой особых петель, звеньев или узлов. Мову нашу, со всеми её «извращениями», просто запретили на хрен, как и язык межзвёздного общения корус, на котором мы с тобой говорим сейчас. За оселедец и расстрелять могли… за ношение креста тоже. Похоже, их просто тошнило от всего, что уходило корнями в христианские и древнеславянские культуры.
   — Да ты, милсдарь, философ!.. — ухмыляется царевич. — Во многом созвучны мне выводы твои… Любопытственно, всегда ль ты САМ следуешь им в повседневном бытии? В соответствии с твоим толкованием, периодически один из полюсов сильнее притягивает тебя… Однако вернёмся течением мыслей к непрошеным холопам — хозяевам нашим. Как говаривал некогда Петрович, мой незабвенный дядька-гувернёр: единственной книги страницу не перевернёшь назад — и книга та зовётся жизнью. Угодив на Акыр мужчиною в расцвете, и провлачив средь Рабов до прискорбной дряхлости, представшей взору твоему, милсдарь Убойко, набрался я поневоле опыту всяческого и мыслишек разных передумал уйму. Со скуки чего только в голову не взбредёт-то…
   — Дхорр их из пространства изыми! — комментирую я злобным тоном. Перспективочка провести остаток жизни в пещерах, навсегда отсечённым от Сети — не то что не греет, а просто-напросто леденит. Это ж ни почитать, ни поиграть, ни дельце какое провернуть, ни инфосправку необходимую запросить, ни голошоу какое глянуть, ни с виртуальной дивчинкой пообщ…
   Дхо-орр забодай, а ведь и правда!!!
   — А как тут насчёт женского общества? — с тревожной надеждой спрашиваю и сам боюсь получить определённый ответ, мОгущий лишить последнего лучика солнечного света. Точнее, воспоминания о таковом. Солнце мне, судя по словам старика-царевича, ветерана пещерных застенков, видеть предстоит от силы пару-тройку раз в местный год. На Господские Праздники клана, да ещё если вдруг обменяются мною с другим кланом…
   — Нерегулярно. Весьма. — Их высочество вновь плескает нам по глотку, в который уж раз. — К превеликому несчастию. Теперь-то мне ни к чему удовольствие плотское, однако же поворковать с дамой приятственной и ныне не прочь. В последний раз… года полтора уж как минуло. Была в здешней коллекции одна пунганочка, миледи Гриуб'аньясси, графиня…
   — Пунганка? — переспрашиваю. — Я не ослышался?
   — Кхе, кхе, милсдарь Убойко, — хихикает евойное высочество, — выбирать оно тут как-то не приходится. И к тому же пунганки хоть теплокровные и, поверьте моему опыту, далеко не худшие представительницы женского племени… — Старик делает паузу, вздыхает и продолжает: — Выбирать, бывало, не приходилось до такой степени, что и половая принадлежность как-то утрачивала принципиальное значение… Живое тепло всё же получше суррогатного ручного заменителя…
   «Бежать, ясный пень, — думаю я мрачно и убеждённо, — только бежа-а-ать!».
   — Одно время Рабы практиковали случки, — продолжает тем временем свою скорбную повесть царевич. — И намеренно обменивались, временно либо же навсегда, разнополыми особями одного биологического вида. На развод, стало быть. Это практиковалось ещё до меня, я лишь слыхал рассказы… Но, во-первых, далеко не все коллекционные экземпляры ничтоже сумняшеся стремились увеличивать поголовье. А во-вторых, немногочисленных появившихся потомков сами же коллекционеры почему-то единодушно признали второсортными, неполноценными экземплярами. Новоделами, ни в какое сравнение не идущими с аутентичными оригиналами. Теми аристократами, коих прощупали шаманы в окружающем Сплошном Тумане, как крыланы величают Вселенную, и затем добыли группы ловчих, посланных на захват… Несчастные ребятишки всех рас оказались изгоями, их с омерзением повыбрасывали из коллекций на все шесть сторон. Среди нас, экземпляров, циркулирует и муссируется устойчивый слух, что кто-то из них, дескать, выжил и где-то в горах прячутся стайки новоделов и потомков новоделов… Чего только не выдумаем с тоски. Одолеет кручина, только и спасаешься грёзами.
   Старик замолчал и задумался. Перед его мысленным взором наверняка проносились сейчас картины долгих десятилетий, проведённых в неволе…
   — Неужто Сеть ОП до сих пор не сопоставила факты исчезновений? — спрашиваю я. — Сотни, тысячи, может быть, десятки тысяч… Пропадают же не какие-нибудь там рядовые работяги или люмпены, а…
   — Я понял, не продолжай, милсдарь Убойко, — кивает Романов, — и отвечу так. Вряд ли исчезновения возможно увязать между собою в некую систему. Да, десятки тысяч. А миров в Сети? То-то же. На порядок больше… И сие только в нашей, я подразумеваю, Сети. Как выяснилось, сети не единственной, далеко не единственной во Вселенной. Если же на отдельно взятой планете пропадёт без вести разок-другой в несколько лет какой-нибудь отнюдь не рядовой обитатель… почему бы и нет? Наверняка кто-то и в действительности пропадает, а вовсе не на Акыр коллекционерами утаскивается. Тонет в речке случайно, к примеру. Предварительно напрочь отключившись от Сети, по причине конфиденциального делового свидания или там с премилой девочкой в укромном загородном бунгало спрятавшись…
   — Я бы не отказался, — ворчу. — Можно и номере дешёвого хотеля. Да хоть в шалаше.
   — Жди, милсдарь Убойко, — советует мне умудрённый седой ветеран. — Ожиданием и живы мы лишь. Рано ль, поздно ль местный «костюм», как ты изволишь экзотично выражаться по адресу шамана-вождя, почУет в Тумане, нащупает и выхватит женщину. Быть может, даже человека-женщину. Или же — обменяют тебя, и попадёшь в клан повыше, родовое гнездо коего располагается поближе к вершинам гор, с большой коллекцией, в которой…
   — Твоё высочество настолько уверен, что именно меня?
   — Моё высочество уверен, кхе-кхе, — то ли кашляет, то ли хихикает Романов. — Меня уж не поменяют. Хоть и помру я вскорости, однако я всё ж таки наследник престола бывший, а не просто принц или там герцог какой. Сей клан почти долинный, низкий, для них заполучить столь важную персону в результате сложного четверного обмена — событием века явилось! Несколько поколений будут вспоминать, что в коллекции клана когда-то имелся подлинный цесаревич! Шаман тут слабый, далеко в Туман крылья засунуть не может, шансов выхватить экземпляр поценнее — маловато. Вот он и расстарался с организацией обмена… С тобой повезло ему несказанно, однако же. Он первым нащупал твой корабль, милсдарь. И не его вина, что клановые хватуны плохо справились со своей функцией. Представляю, как свирепо клановый «костюм» проклинает нерадивых ловчих. Другие кланы теперь уж, небось, захватили всех остальных твоих сотоварищей. Повезло коллекционерам. Целый корабль экземпляров, прямиком к планете проколовшийся. С доставкой на дом, так сказать.
   — Спасибо на добром слове, твоё высочество, — морщусь я. О подобной перспективочке и думать не хочется. От подобных экстраполяций плакать тянет…
   — Суровая реальность Акыра, что ж поделаешь, — сочувственным тоном произносит царевич Никодим, — раз уж занесло вас ненароком прямёхонько в зубы к коллекционерам, то навряд ли поспели б вы удрать…
   — Послушай, твоё высочество, а откуда ты всё узнаёшь? — закономерно интересуюсь я. — Разве ж с этих глухонемых чурбанов прислужников информацию выжмешь? Мы, потомки восточных славян, человеки находчивые, однако же не боги…
   — Ты прав, милсдарь, из этих — не выжмешь. Но шаман — не глухонемой. И питает ко мне особую слабость. Такую сильную, прошу прощенья за низкопробный каламбур, что нарушает традицию и является пообщаться. Гордится мною, как пиком своей карьеры. И много чего разбалтывает, если не в лоб спросить, а этак между делом полюбопытствовать…
   — Коль уж ты, твоё высочество, столь информированная персона, то… — я на мгновение запинаюсь, чтобы мысленно правильно сформулировать вопрос, — … не слыхал ты чего случАем о важных птицах… звиняй и ты за низкопробный каламбур, но я толкую не о шэгерь… птицах вроде тебя, важных, типа наследниках престола?
   — Даже встречался, — кивает Романов и вновь наливает, высоко запрокинув кувшин.
   Похоже, четвёртую ёмкость прикончили. Ежели продолжим аналогичными темпами, то вскорости он меня перепьёт. Силён старикан. Что да, то да. Настоящий восславянин!
   — …Такоже и короли попадаются, и королевы, и даже императрицы… имел честь быть представлен Её Величеству Зинолойе Девяностой, владетельнице Шинригайтарда Бршш… Не спрашивай, где сие владение расположено, сам не ведаю. Явно не в наших ОПэ… возможно, и пределы огдыбиков не единственные, окромя наших… Да уж, и наследники попадались. Помню как сейчас, с одной премилой цесаревной мы с четверть года в одной коллекции пробылИ, и наше счастье, что при всём внешнем сходстве, почти идентичности строения, наши биовиды генетически несовместимы. Наверняка бы до новодела добылИсь мы с нею…
   — Ну разве что если внешне почти идентичны, соглашаюсь я. Похоже, с увеличением срока моего пребывания в «экземплярах» — я и не на такое соглашусь! С голодухи и бабка — молодуха..
   — Я вообще человек общительный и мужчина был хоть куда, в своё время. — Сообщает мне царевич Никодим. А то я не вижу будто! — Но вот с одним равным мне по родовитости цесаревичем как-то не сложились отношения… Жалко мне было мальчишку, но даже меня, признаться, вывел он из себя…
   — Что за фрукт? — интересуюсь, а у самого — ушки на макушку!
   — Да Ванюшка Стюартов, — говорит царевич, и мои ушки разрастаются во всю макушку, множась и плодясь. — Экскалибурский наследник. Джона-старшего, родителя евойного чернь повесила, слыхал я от одного экскалибурского барона из коллекции клана Онгаа… Революция у них там приключилась в этом самом Экскалибуре, не спрашивай, где таков, не ведаю. И остался мальчик сиротою, а тут ещё кто-то из акырских шаманов его нащупал. Детишек крыланы особо ценят, выхваченных, у них насчёт них какие-то дьявольские планы перевоспитания… Но с наследником экскалибурским у них промашка вышла, милсдарь Убойко. Когда меня с ним свела обменная судьба в одной коллекции, было ему на вид годов двенадцать от роду, и настолько нестерпимого существа давненько не встречалось мне. В коллекциях разные типажи попадаются, и конфликтов не счесть, чем только ни спровоцированных… однако же почти все экземпляры рано ль, поздно ль, но соображают, что не стоит плевать на светское общество, ибо если оно на тебя плюнет, ты утонешь. Сиречь — тебе объявят бойкот, и останешься ты сам себе единоособный высший свет, а в тюрьме хуже одиночки наказания нет.
   «Это да! — думаю я. — Особенно для узника, страдающего особой формой клаустрофобии: „синдромом безвыходности". Помнится, ещё на почтовике я охреневал, чуть с ума не сошёл. Страха замкнутого пространства как такового не было, но я задыхался из-за того, что был лишён возможности выйти за борт по собственной воле. Объяснил я себе эти приступы следствием стэпной ментальности, настроенной на пространства, открытые до горизонта. Но не всё так просто… Позднее, на освоякских корытах, я уже справился с собой и приступов удушья больше не испытывал. Покамест — не угодил в эту клятую пещеру, прямым курсом в задницу к дхорру проследовав… тика-а-ать, тика-а-ать!.. Сдохну я тут, ей-ей. Или с тоски, или коллекционеры прибьют. Я ж не угомонюсь, я ж их достану до мозга пяточных костей, или шпор, что у них там есть. Терпеть и ждать — не для моей натуры… И чревато сие, ох чревато! Любой металл рано или поздно ломается, что уж говорить о человеках… Лично мне седобородым смирившимся ветераном становиться ну никак не жаждется, не в обиду царевичу Никодиму будь сказано. Пунганки, может, и не самая ужасающая перспективочка, но от их писка и повизгивания меня вытошнит. Мне больше по душе… да хотя бы смех Шоколадки. Вибрирующий, волнующий, интимный, я бы сказал, смех, у меня от него аж сердчишко млеет, хотя она, глупенькая, и не догадывается, поди, какое неотразимое впечатленье на нас, кобелей, производит… И подать себя умеет, осознанно или нет, однако — прекрасно соображает как. Помню, как-то явилась на традиционный общий ужин в одной полупрозрачной рубашонке и с ярко-алым эластичным кольцом на бедре. Этакий кокетливый намёк на присутствие чулка… Так у меня, Кэпа Йо и Янычара едва самопроизвольные извержения не случились. И у Тити наверняка язычок встал. Кажется, даже у Турбо на мгновение что-то сверкающее в узких глазках промелькнуло. Лучше б Номи к столу голая совсем заявилась… Не-ет, надо ниндзялогией какой-нибудь овладевать и тикать отсюдова, тика-ать…»
   — Как гласит девиз «Тен Анлимитед Ньюс»: «Частная собственность не цель, а средство передвижения», — несколько не в тему, но сообразно думам своим скорбным, глубокомысленно изрекаю я товарищу по несчастью, — твоё высочество, как гадаешь, из этой аристократической задницы наружу пробраться можно?
   — Конкретно из этой пещеры выход мне ведом. В глобальном же смысле, прочь с Акыра, увы… и ах-х. — Романов вздыхает и достаёт из-под стола пятый кувшин. — Милсдарь Убойко, а чей же родовой девиз ты изволил процитировать?
   — Сетевой газеты вольных торговцев, — объясняю я. — Мы его обычно перефразируем. «Волка ноги кормят». А скажи-ка мне, твоё высочество, не обременю ль я тебя просьбой указать мне выхо…
   В эту секунду нашу светскую беседу прерывает появление троих Личных Слуг. Так они в акырских кланах зовутся официально, а на самом деле — надсмотрщики они наши. Причём в прямом смысле смотрщики — слышать-то нас не могут. И говорить с нами не могут; потому один из вертухаев, которого царевич именует Дворецким, подваливает ко мне, бесцеремонно хватает за руку и вознамеривается уволочь. Ясный пень, такого простонародного обращения я не люблю и пихаю «слугу» в грудину, да так, что он едва не грохается на пол пещеры.
   — Ну ты, стервятник недоделанный, — угрожающе произношу, — ты лапокрылы свои не больно-то протягивай. Не то протянешь ноги, которых у тебя нет, но я предварительно приделаю, не переживай.
   Он меня, само собой, не слышит. Но выражение моего лица ему и без слов всё рассказало в деталях и нюансах. Уж в чём-чём, а в физиогномике существ различных рас тюремщики наши глухонемые разбираются. Вынуждены. Потому Дворецкий крылышки боле не протягивает, отползает и жестом выразительно указует: на выход, мол, давай-давай.
   — С вещами? — интересуюсь. Хотя какие у меня вещи…
   Дворецкий нетерпеливо жестикулирует. Романов говорит мне:
   — Иди, милсдарь Убойко, — вздыхает русский цесаревич. — Похоже, обменивают тебя супостаты. — Вновь вздыхает. — Сызнова один-одинёшенек остаюсь…
   — Ду-умаешь, твоё высочество?
   — Ведаю. Господский Праздник в этом клане не скоро предвидится, так что… Ну ладно, бывай, милсдарь Убойко. Люб ты мне, приглянулся. Да и по крови, как-никак, родствен, брат-восславянин. Возьми на дорожку. — Он протягивает мне кувшин, и я принимаю подарок. Не обижаю отказом, хотя очень не хочется старика-русича лишать единственной радости, у него ёмкостей не так много осталось, а следующая поставка зерна из долины нескоро случится.