Вольнов Сергей. Приговоренные к войне

   Пока хоть кто-то в мире помнит о человеке, он не умирает. Продолжает ЖИТЬ.

Глава семнадцатая
ЛОКАЛЬНЫЙ АРМАГЕДДОН

   Ему показалось, что в глазах от напряжения заплясали светлые мошки.
   — Михалыч, глянь! Кажись, полезли... — взводный Максим Шайда протянул Ничепорчуку свой бинокль.
   Тот взял, припал к окулярам и чертыхнулся.
   — Макс, у тебя и бинокль с глюками! Мать-его-и-мачеху! Разгрррреббут... твою-капицу-курицы! Ждали демонов черношлемных, а лезут ангелы в белых одёжках... Обещали тёмных, а прислали светлых... Что за хрень до нас прётся?
   Там, за излучиной реки, и вправду показались первые группы воинов противника. Не в белой, нет, но в довольно-таки светлой униформе! Хотя, буквально вчера, координаторы из штаба Объединённого командования Первой Земной Армии распинались, инструктируя бойцов его полка: как выглядит потенциальный враг, какое вооружение имеет и какой тактики придерживается во время боя... На деле же выходило совершенно иное. Вместо обещанных, наспех обученных горе-пехотинцев, облачённых в чёрные комбинезоны и шлемы, к руслу реки сноровисто выдвигались бывалые солдаты в необычных, невиданных светло-серых одеяниях. Двигались они слаженно, растекаясь в разные стороны и тут же занимая боевые позиции.
   — Да ладно тебе, Михалыч! Нормальный бинокль — настоящий «цейссовский». У «эдельвейсов» отбил. В том бою, пока они нам ещё врагами были... — пробурчал Макс, вешая бинокль опять себе на шею. — Эти вот, тоже нахрапом прут. А глядишь, те из нас, кто выживут, и с ними брататься будут. Что за война такая? Дурдом на «Зарнице»*!
   Большая часть мотострелкового полка окопалась на второй высотке, если считать от лесного массива, отделявшего их от поля. В районе первой высотки расположились полковые миномётчики, чтобы в случае чего поддержать огнём не только своих бойцов, но и соседнее конное соединение монголотатар. Вот уж чего не пришло бы в голову ещё недавно — что русские будут воевать бок о бок со средневековыми монголами, теми самыми пресловутыми обидчиками Земли Русской! На третьей и четвёртой высотах, слева, держали оборону всего две роты. На данном участке наступление врага считалось маловероятным.
   Полком теперь командовал бывший ротный Ничепорчук. Такое повышение — с роты на полк! — не диковинка, скорее закономерность на войне — прежнего комполка подполковника Федоренко срезал немецкий снайпер. Выцелил его в том памятном бою с егерями из дивизии «Эдельвейс», когда уже всё закончилось, и враги расползались в стороны зализывать раны. Тем нелепей показался одиночный выстрел, откуда-то из немыслимой выси — и как только он туда забрался-то, этот гад ползучий? Не смогли его до конца блокировать братья-снайперы Павелко. Всё ж таки вывернулся, змей подколодный, и залез ещё выше... НО КАК? Ну не по отвесной же стене?!
   Кстати, о снайперах! Ничепорчук встрепенулся.
   — Макс, живо давай сюда своих снайперов!
   — Да тут они, Михалыч. Я ж знал, что понадобятся. — Макс свистнул, махнул кому-то рукой. — Грищенко, Супрун, Михалёв... Ко мне!
   Через десяток секунд в окоп перевалились и спрыгнули три гибкие фигуры. Принялись по очереди докладывать о прибытии. Ничепорчук не дослушал до конца.
   — Иван и Павел... Значит, так. Занимаете позиции, на склоне перед самой вершиной. Справа и слева... Костя. Останешься в нашем окопе. И не светиться. Бить на самом дальнем возможном расстоянии, но наверняка. Постарайтесь определить, как выглядят их командиры... Правда, не знаю, как вы это будете делать! Хоть воздух нюхайте, хоть глазами через бинокли в даль ввинчивайтесь... Ладно, это я для порядка. Сами разберётесь. Давайте, с богом... Стрелять без команд и сигналов.
   Комполка проводил глазами Супруна с Михалёвым, удалявшихся в стороны и выше по склону, как две большие пятнистые ящерицы.
   Длящиеся минуты ожидания, растягиваются как резиновые...
   Грищенко сразу же облюбовал выбоину в бруствере. Правее командиров, там, где линия окопа изгибалась и уходила по склону полого вверх. Не медля, разложился. Приник к оптическому прицелу, принялся изучать далёкого пока врага, обозначившего своё приближение. Судя по дальномеру, стрелять уже было можно, вот только — В КОГО?!
   Справа, со стороны позиций Монгольского корпуса, донёсся слаженный вопль тысяч глоток. Но шума битвы или же любых звуков, похожих на начало боевых действий, не было.
   Вопль громыхнул с новой силой. Громче и яростней. Что-то похожее на «ура-а-а!».
   И тут неподалёку, справа от Ничепорчука глухо хлестанул выстрел винтовки. Комполка резко повернулся на звук.
   Грищенко... Уже присмотрел себе мишень. К тому же не одну — палец плавно шевельнул спусковой крючок, и второй раз коротко дёрнулся ствол СВД, обрывая чью-то жизнь. Там, на противоположной стороне.
   Что произошло потом, сначала не понял никто. С того берега, с расстояния больше километра... резанул глаза немыслимо яркий тонкий луч. И почти сразу достиг их окопа. Это мгновенно подтвердил короткий стон и мимолётное шипение.
   Когда Шайда с Ничепорчуком, держа рыщущие стволами Калашниковы наперевес, добежали до умолкшего снайпера, выстрелившего всего два раза — тот уже не дышал.
   Житомирский парень Костя лежал лицом вниз, навалившись вперёд, на бруствер. Когда они перевернули его на спину — отшатнулись! Голова Грищенко была прожжена насквозь, вместе с каской. Его не отбросило назад — луч прошил преграду без особого усилия.
   Какой же невероятной силой и точностью обладало неизвестное оружие?! И какие сюрпризы для землян были припасены ещё?!.
   Для ответов на все вопросы остались считанные минуты.
 
   Пятая тысяча, ведомая опытным Мурадом, уже больше, чем наполовину, слагалась из пришлого пополнения. Тысячник нервно покусывал свой ус. Так сталось, что сегодня он уже не был безоговорочно уверен в своих подчиненных. Он не знал, что творится в головах у чужеземцев, пополнивших ряды его отряда. Нет, он не боялся ни скорой схватки, ни собственной смерти. Только позора! Только бы не побежало с поля боя при первом же серьёзном натиске это самое разноплеменное пополнение...
   Они разместились слева от поля, в перелеске, готовясь нанести внезапный удар во фланг врагу. В том случае, если дрогнет и попятится конная гвардия Великого Хана. Пять двухсотенных отрядов пятой тысячи растянулись на добрый полёт стрелы, чтобы атаковать широкой лавой. Они даже не спешивались — деревья надёжно укрывали всадников, рассредоточившихся вдоль края перелеска. Спереди внимание возможных наблюдателей отвлекали пышные кусты.
   Невыносимо настоящим воинам наблюдать битву со стороны. Ох, не любил Мурад, когда по замыслу командования выпадало ему бывать в резерве или засаде! Ненавидел бездеятельно наблюдать, как гибнут его боевые товарищи.
   Он видел, как слева в среднем темпе наступал неведомый враг. Почему-то, глядя на далёкого пока неприятеля, тысячнику пришла на ум пена. Как ни странно. Вражеские пехотинцы в светлых одеяниях напомнили Мураду слой пены, проступивший из-под травы. Именно пены! Шевелящейся. Многократно лопающейся пузырьками. Исчезающей оттого, во многих местах сразу. И вновь возникающей, от наплывающих со всех сторон сотен и сотен пузырьков. Светлых пузырьков. Светлых фигурок...
   Справа виднелась тёмная стена панцирной конницы. Она еле заметно колыхалась. Должно быть, застоявшиеся лошади переминались с ноги на ногу. Сегодня, по слухам, мгновенно разлетевшимся среди гвардейцев, их должен был повести в бой сам Великий Хан! И разве мог устоять неприятель от натиска многих тысяч дэгэлэй хуягт*, ведомых Потрясателем Вселенной?!
   Его соплеменники выжидали. Мурад перевёл взгляд вглубь перелеска. Встретился со многими настороженными глазами своих подчинённых, включая пришлых. Немного отлегло — страха не было, только нетерпение.
   «Хур-раг-гкх-х-х!» — хлестанул по ушам резкий вопль, тут же заполнивший справа всё поле, отозвавшийся эхом в перелеске.
   НАЧАЛОСЬ.
   Ударная тысяча пришпорила лошадей, устремившись в атаку.
   Мимо затаившихся нукеров пятой тысячи, по равнине с рёвом рванула вперёд конная лава. Мечи всадников пока были в ножнах. Гвардейцы готовили к стрельбе номо*, прикладывали на тетиву хвостовики стрел, ожидая, когда доскачут на расстояние прицельного выстрела.
   Спустя несколько мгновений со стороны врага прилетел ответ — непонятный ухающий боевой клич. Хаотично передвигавшиеся доселе светлые фигурки упорядочили своё движение.
   И вдруг!
   ...по глазам наступавших и сторонних наблюдателей резанул яркий свет.
   Сотни светящихся красных нитей! Они, невесть откуда возникнув, мгновенно вытянулись и преодолели разделявшее врагов пространство. Прилетели от светлых фигурок. Уткнулись в движущиеся навстречу фигурки тёмные — нукеров Чёрного тумена. Каждая ниточка — в своего, в облюбованного. И полыхнула огнём наступавшая конная лава...
   Внутри у Мурада всё мгновенно заледенело.
 
   — Ёш-ш-шкин кот!!! — схватился руками за голову красноармеец Семён Давыдов. — Ну всё, Ваня! Кранты нам...
   Два бойца, сдружившиеся давным-давно, с дней формирования Первой конной армии Буденного, наблюдали за ходом битвы со стороны. Из перелеска, где они, как и все прочие воины, пополнившие пятую тысячу Чёрного тумена, напряжённо ожидали своего часа.
   — И супружницам нашим никто не отпишет, что, мол, пали геройски... и что гадов этих смрадных без числа с собой на тот свет забрали... Некому отписать, да и некуда... Ни один почтарь не возьмётся доставить похоронку из этой Тмутаракани! Эх, забросило нас с тобой...
   — Ладно те, Сёма, скулить-то! Забросило... Сейчас нас так забросит, поди сразу на Страшный суд! — одёрнул его товарищ.
   Светящиеся красные и жёлтые нити всё летели и летели. Простреливали пространство. Вышивали на яростно пульсирующем теле Чёрного тумена огненные узоры. Монголы же пока не имели никакой возможности ответить стрельбой — их с врагом разделяло более двух полётов стрелы.
   — Гля! Ты только глянь, Сёма, что затеялось-то... — голос Ивана Козубенко сорвался, и он засипел и без того плохо слышавшему его товарищу. — Не иначе, геенна огненная... Эх, головы наши бедовые! Боже, збавь наши души грешные...
   Он невесть откуда добыл медный крестик, торопливо одел па шею и принялся осенять себя крёстным знамением, не отводя глаз от происходившего на поле. А там творилось такое!..
 
   Враг наступал совсем не так, как шагающая стена «халанкха». И не так, как недавняя «подкова» черношлемных «демонов». Разрозненные группы бойцов противника, возникающие там и сям, двигались перебежками. Мгновенно валились наземь, перекатывались. Замирали, как будто проваливались под землю.
   Потом возникли странного вида предметы, величиной и видом напоминавшие маленькие гоночные лодки — скутеры. У этих странных средств передвижения (или боевых машин неведомой пехоты?) не было ни колёс, ни салазок. Однако, несмотря на это, «лодочки» очень резво передвигались. Это было необъяснимо, так как их абсолютно никто не тянул и не толкал. Они имели обтекаемую, скруглённую на углах форму. И неслись по траве, словно на воздушной подушке, с одним лишь отличием — они резко меняли скорость и направление движения.
   Если бы забраться хотя бы на самое захудалое облачко, плывущее над полем битвы, можно было бы увидеть, что боевые действия развернулись не везде. Однако тот напор и та огневая мощь, с какими наступали неизвестные воины в светлой униформе, сулил большинству землян, пытавшихся преградить им путь — всё-таки попасть на это облачко. И на все соседние сразу. Вознестись, отбросив жизни, обесценивающиеся с каждой минутой боя.
   Но динамично изменяющуюся карту сражения можно было разобрать только с немыслимой заоблачной высоты. Увы, не с высоток, защищаемых советскими мотострелками!
   Противник наступал тремя основными группами. И, как бы там ни было — главной сценой в театре военных действий опять оказался участок, закреплённый за монгольскими гвардейцами. Кусок чужой земли, который Чёрный тумен защищал, как свою собственную. Сюда, из низины, восходя на широкое поле, ринулся самая большая группировка светлых воинов.
   Дивные повозки, напоминающие небольшие вытянутые лодки, стремительно приближались к середине поля. Уже можно было разобрать, что в каждой находилось по два воина, из которых один управлял боевой машиной, другой же — неведомым оружием, закреплённым стационарно.
   Скоростные челноки оставили далеко позади пехотинцев, словно были предназначены для разведки боем...
 
   Сорвавшаяся с места конная лава, яростно вереща, нахлёстывая и без того заведённых общим куражом лошадей, раздалась ненадолго в стороны. Пропустила в образовавшуюся брешь одинокую фигуру Великого Хана, и, тут же сомкнувшись, во весь опор устремилась на россыпь пехотинцев врага,
   Хасанбек, к тому времени успевший сместиться влево к перелеску, послал одного из своих телохранителей к Отряду багатуров с указанием тысячнику Бурхулу: срочно направить в распоряжение темника пять сотен витязей вместе со знаменосцами и Белым Девятиножным Знаменем. Самому же Бурхулу — оставаться при Ставке с другой половиной Отряда.
   Темник проводил взглядом удаляющуюся в сторону неприятеля конницу. На этот раз битву начала шестая тысяча Шанибека. Они резво преодолели четверть простиравшейся впереди равнины, когда...
   ...там, на значительном расстоянии, недоступном для ордынских стрел...
   ...где уже отчётливо различались крохотные фигурки воинов наступавшей вражеской пехоты...
   ...даль ПОЛЫХНУЛА множественными беззвучными вспышками!
   И словно пучки прицельных молний — сверкнули! — ударили в самую гущу наступавшей конницы монголов. Мгновенно. Без промаха.
   Тотчас же среди атакующих нукеров полыхнули вспышки разрывов, и многие всадники оказались полностью объяты пламенем. Боевой клич захлебнулся, перекрываемый нечеловеческими криками, истошным рёвом лошадей. А пучки молний продолжали прилетать. Залп за залпом. И каждый приносил на кончиках светящихся нитей сгустки огня, заливавшего обезумевшую конно-людскую массу, словно он был горящей жидкостью. Залпы выбивали всадников из сёдел, валили лошадей на полном скаку. Те же, на кого жидкий огонь перебрасывался — сами покидали сёдла, катались по земле, надеясь сбить пламя...
   Через короткое время от атакующей стены остались разрозненные всадники. И целая горящая пустошь посреди равнины, по которой метались живые факелы. Конные. Пешие. Уцелевшие нукеры нахлёстывали коней, стремясь поскорее прижаться к спасительным островкам зелени по краям поля...
   Вторая конная лава, возглавляемая Хэргулаем, командиром третьей тысячи, видя кромешный ад, ожидавший их впереди — успела перестроиться. Тысячник среагировал вовремя, и его подчинённые резко разделились пополам, устремились вправо и влево, в проходы между перелесками и горящей пустошью. Может быть, стремительный рейд двумя колоннами по краю поля будет удачнее?
   Но, похоже, враг знал ответы на все загадки, которые сегодня были в состоянии загадать монголы. Огонь дьявольских управляемых молний также разделился на две половины. И хлестанул одновременно по двум направлениям, сразу залив сплошным огнём авангардные отряды обеих атакующих колонн.
   Огонь вскоре перекинулся и на перелесок. Зелень затрещала, пожираемая незатухающим пламенем. Клубами повалил белый удушливый дым.
   Сотенные командиры тут же были вынуждены дать команды своим воинам — углубиться в лесополосу и пробираться вперёд меж стволов деревьев.
   Как бы там ни было — атака захлебнулась.
 
   — Драко-оны!!!
   Хасанбек вздрогнул от истошного крика своего телохранителя. В его сознании ожил тот кошмар, что пережили гвардейцы месяцем раньше. Тогда одна из двух стай драконов, сражавшихся за господство в небе, неожиданно накинулась на растерявшихся всадников пятой тысячи. Под Хасанбеком плюющийся металлом дракон убил коня, темник при падении здорово зашибся, но отделался только синяками. И вот опять! Правда, на этот раз драконы воевали на их стороне. Аль Эксей, помнится, объяснял Хасану перед сражением, что называются эти чудовища — «замаль-ёты», что на самом деле это такие боевые машины, которые водят по воздуху люди. Но Хасанбек верил в это, только пока рядом был Аль Эксей. В его же отсутствие, да ещё и при появлении опасных небожителей — все разъяснения забылись, и опять на губах было одно слово. ДРАКОНЫ!
   Они летели с тыла, и темник уже вознамерился подать команду своему отряду рассредоточиться, чтобы уменьшить возможный урон, но...
   В считанные мгновения драконы повисли над их головами и промелькнули с громким, прижимающим к земле рёвом. МИМО! Понеслись навстречу врагу. Две стаи — юркие серебристые и большие чёрные.
   Топот многих сотен копыт отвлёк темника от событий в небе. Сзади к нему, правя среди невысоких кустов, по краю поля приближались витязи Отряда багатуров. Впереди, как обычно, скакали рослые знаменосцы, Джаглай-багатур и Урсул-багатур. В могучей руке первого трепетало Белое Девятиножное Знамя.
   Тут же впереди раздались громкие разрывы! Как оказалось, враг нисколько не боялся смертоносных драконов. Более того, он принялся уничтожать их с таким же успехом, с каким немного раньше расстреливал атакующую конницу. От земли к стаям серебристых и чёрных драконов протянулись огненные пяти. И металлические чудища, одно за другим, стали дымиться и вспыхивать...
   Тем не менее, драконы, даже неся большие потери, не унимались. Они продолжали пытаться по воздуху достичь расположения противника. Вот уже третья стая, прилетевшая откуда-то сзади, сманеврировала вправо, попыталась зайти сбоку по крутой дуге. Увы...
   Яркие лучи хлестали в небе, как неотступные бичи. Раз за разом. Почти без промаха! И настигали, настигали, настигали драконов. Рвали их на куски. Те взрывались в небе, распадались. Рушились объятые пламенем, оставляя за собой шлейфы жирного чёрного дыма.
   И всё же, некоторые пробились сквозь убийственную стену огня!
   Последнее, что разглядел Хасанбек в стороне, откуда надвигался враг, — резкие громовые раскаты и гигантские вспышки огня, взметнувшего вверх чёрный дым и землю. Неужели взрывается в рядах наступавшей вражеской пехоты?! Ему показалось, что этот огонь порождают предметы, сброшенные на землю некоторыми долетевшими чёрными драконами. А может, это было что-то иное, вовсе необъяснимое или же недоступное его разумению.
   ...Хасанбек проглядел этот момент.
   Увлёкся созерцанием драконов. Спохватился, услышав громкие крики. Бросил взгляд вперёд и обмер. По полю, усеянному догорающими кострами из павших конников, вдаль ринулся одинокий всадник. Он скакал на грозного врага, всё убыстряя и убыстряя бег своего чёрного коня. Темник боялся верить своим глазам... да это же... О Повелитель!
   Рука Хасанбека мимо воли поползла к древнему амулету, укрытому под панцирем. Извлекла его за ремешок. Сжала...
   Губы зашевелились, страстно моля Вечное Синее Небо.
 
   Мурад оцепенел, узнав всадника, ринувшегося вперёд в самоубийственном порыве. Храбрость, граничащая с безумием! Безрассудство героя? Или же геройство безумца? А может...
   Именно вот так и входят в Вечность?!!
   Мрачное полотнище хара туг* развевалось над чёрным всадником. И показалось тысячнику Мураду, что все краски, кроме чёрной, — ушли из его напряжённых глаз. Даже бушевавшее там и сям пламя — стало чёрно-белым...
   Сотня телохранителей хана запоздало рванула за ним стремясь догнать и прикрыть Повелителя. Но неистовый скакун Барлас всё увеличивал расстояние, унося хана навстречу близкому врагу. Всё ближе. БЛИЖЕ...
   Наверное, он внушал страх своей невероятной одиночной атакой — странный чёрный всадник. На чёрном коне. С чёрным знаменем в руках. В самый ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ ЖИЗНИ.
   Враги не стали гадать, что бы это значило? Не стали искушать судьбу, допуская подвох. С негромким свистом и шипением с расстояния полутора полётов стрелы воздух прорезали тонкие светящиеся нити. Прицельно ударили по одинокому всаднику. Как будто мгновенно увязались в сноп, сойдясь в единой точке. Не менее пяти огненных сгустков врезались в коня, исторгнув из него предсмертное ржание, больше похожее на рёв с хрипом. Ещё три вспышки ударили в панцирь, защищавший тело хана... Вспыхнуло знамя, став из чёрного огненным.
   Но эти удары огня лишь наполовину погасили его скорость — не свалили. Он ещё несколько шагов по инерции пролетел на неистовом дёргающемся скакуне. Весь объятый пламенем. Как огненный всадник из ночных кошмаров!
   Или же... как неотступная, всё сжигающая совесть. Что же вы, доблестные воины, испугались чужого огня?!
   Глаза Мурада, казалось, уже вылезли из орбит: он не верил, что это явь — кошмары наяву, не иначе! Боль! Жалкая частица, что передалась ему от догорающего тела, только что бывшего Чингисханом. Его боль...
   Огненный всадник с боевым кличем, перешедшим в звериный рёв, рвался в безвременье.
   А огненные струи перекинулись на отряд телохранителей, отставший на добрую сотню шагов. Через каких-то десятка два мгновений всё было кончено — почти все нукеры отряда вспыхнули огромными живыми факелами. Корчились. Катались по земле от боли. Догорали, затихая...
 

* * *

 
   Время замерло. Должно быть, смилостивилось, прислушалось к последним словам Чингисхана.
   Только Оно да ещё Вечное Синее Небо знали о последней просьбе-мольбе Великого монгола. Просил он Высшее Божество лишь об одной милости — умереть без пролития крови. Хотя это и было маловероятно в надвигающейся смертельной сече. Но старый Воин всё равно молил об этом последнем благе. Шевелил губами, нахлёстывая коня навстречу неминуемой гибели. Каждый монгол знал, что душа воина заключается в крови. И если не пролить эту кровь — тогда душа, сохранившая свою целостность, будет гением-покровителем всех потомков Темучина.
   Темучин! Именно так называла его мама Оелун-еке. Именно с таким именем он войдёт к ней и поклонится до колен. Именно так скажет...
   Вечное Небо вняло последнем мольбе старца. Кровь так и не пролилась. Кровь запеклась в его жилах!
   Обуглилась, не выйдя наружу, вместе с телом.
   Душа УЦЕЛЕЛА.
   Ноги коня подломились. Его горящая туша рухнула на землю. На бок. Подмяла под себя бесчувственное уже тело Чингисхана. Кусок бесформенной, догорающей плоти.
   «Не-е-ет!!! — внутри Хасанбека всё сотрясалось от крика. — Повелитель! Зачем же так?!»
   Ни звука не проронили уста верного темника. Свело судорогой сжатые изо всех сил челюсти. И онемел язык.
   Чингисхан умер.
   Да пребудет его слава в веках и мирах...
 
   На левом участке обороны неприятель, как будто ЗНАЯ, не раздумывал, двинул основными силами прямиком на вторую высоту. Третью и четвёртую — проигнорировал. Первую — заблокировал непрерывным огнём.
   Там всё полыхало. Заживо сгорали минометчики, сумевшие сделать несколько неприцельных залпов, и больше не Успевших НИ-ЧЕ-ГО. Даже — сменить позицию.
   Что происходило на самом дальнем, правом фланге, где оборонялись янычары Турецкого корпуса... ведали только инопланетные боги.
   На второй высотке, где обосновалось управление мотострелкового полка и больше половины личного состава, бушевал кромешный ад.
   Вокруг них разлился целый океан огня, а издалека, от наступавших вражеских пехотинцев, раз за разом прилетали всё новые пламенные сгустки. Взрывались, как лопались. Разбрызгивали нечто, похожее на горящую густую жижу, напоминающее напалм. И с каждым прицельным залпом множились животные вопли солдат, корчившихся в жарких объятиях огня. Некоторые выскакивали из окопа и, пытаясь сбить с себя пламя, катились вниз по склону огненными комами...
 
   — Олег! — во весь голос окликнул Ничепорчук. — Куда прёшь! Сюда!
   Сухина, командир второго взвода, с обезумевшими глазами перемещался с нижней линии окопов вверх по частично горящему склону. Но не к командному пункту, а намного левее.
   — Ложи-и-ись! Ползи сюда, хрен в камуфляже! Ты что, берега потерял?!
   Взводный насилу разглядел командира, осознал и шустро упал в траву. Пополз на крик в мареве белого дыма, щедро источаемого сгорающей зелёной травой.
   — Пантера... Пантера... Я — Барс-один... Я — Барс-один... Приём! Я — Барс-один. Приём! — монотонно бубнил неподалёку радист Быцанёв.
   Тщетно! Связи со штабом не было.
   Впервые — в бою над головами не пересвистывались пули. Неведомый враг НЕ СТРЕЛЯЛ ПУЛЯМИ! Только хлопки, напоминающие резкое щёлканье бичей. И жуткий посвист лучей с последующими огненными разрывами.
   — Я — Барс-один... Я — Барс-один... Приём! Пантера... как слышите меня?
   — Суки, вот вам!!! — выкрикнул в сердцах неподалёку какой-то стрелок, вкладывая недосказанное в длинную, на весь магазин, очередь из автомата. И досказал постскриптумом: — Душманы б...кие!
   — Миха-а-лыч! — Сухина перевалился через бруствер.
   — Пантера... Пантера, приём! Как слышите меня?
   — По-о-олк! Слуша-а-ай мою кома-а-ан-ду-у-у! Передать по цепочке влево и вправо! Всем, кроме пулемётчиков и подрывников, затаиться на дне окопов! Забиться во все щели. Пропустить вражескую технику над собой. Выждать. Открыть огонь только когда враг будет на расстоянии броска гранаты...
   Торопливые голоса понесли, многократно повторяя, команду Ничепорчука по второй линии окопов.
   — Олег, ну что, оклемался от ступора? — Комполка повернулся к взводному. — Слушай меня внимательно. Я тебя успокаивать не собираюсь. Самое страшное ещё впереди. Судя по всему, у этих сраных гуманоидов неведомое нам высокоточное оружие, лазерное или... это, плазменное. Бластер-шмастер, скорч... ну, читал же фантастику? Поэтому, чтобы нас не перехлопали, как моль... значица, так. Убери всех своих орлов с малейшего обзора, выжди момент. Наблюдай за их приближением скрытно — в стереотрубы, бинокли. На эти скоростные лодки не отвлекайся, пропускай, не выдавая себя. Я думаю, их не настолько много, чтобы они, прорвавшись, разогнали весь наш второй эшелон. Дальше танков не пройдут. А вот пехота... Это наше. Тут уж изволь. Я не знаю, что они ещё выкинут за неожиданные фортели, когда начнётся ближний бой. Но тут уж как карта ляжет. Может рубашкой. Может козырем. А может и надгробием... Держись, Олежка! Чует мой кровяной мешочек — нам, скорее всего, в окружении отбиваться придётся. Уж больно мобильные и крутые они, сволочи... Смекаешь, ведь не было раньше таких, чтоб из далёкого будущего... Блин, амба подкралась незаметно. Короче, отступить мы, при всём желании, не успеем. Да и команды не было... Усёк?!