— Вот именно, что «не». Ты очень много чего «не». В том числе никогда не был предвозвестником. Ты ничего не знаешь о том, что происходит за пределами Алмазного Города. Единственное, что тебе известно досконально — так это дешёвые бордели Маллиарвы, в которых ты проводишь все увольнительные. Но истинная жизнь большой земли тебе неведома, и потому судить о ней ты не можешь. Так что оставим неприкосновенным величие Светоча и займёмся тем, что касается нашего ничтожества. — Капитан встал так, чтобы видеть всех подчинённых, медленно обвёл тяжёлым взглядом. — Четырнадцатый сказал правду. Все эти плебеи за стенами Алмазного Города, вне зависимости от того, простой они крови или высокой, слишком скудны умом и мелки душой, чтобы в полной мере осознать богоблагославенность своего владыки. Они не способны ни уразуметь, ни прочувствовать, какое счастье даровал Бенолии пресвятой, послав ей такого наместника.
   Капитан гневно хлестнул по стене хвостом, — на гладкой белой поверхности остались глубокие выщерблены.
   — Тяжело понимать, что большинство живущих вне стен Алмазного Города недостойны даже смотреть на его ограду. Ещё труднее примириться с тем, что весь этот людской мусор осмеливается противоречить высочайшей воле. Плебеи дерзают оценивать поступки своего государя! Это действительно так.
   — Но почему… — начал было Эльван.
   — А чтобы никогда не возникало никаких «но» и «почему», существуем мы, теньм-пять. Волей бенолийского государя мы избраны из общего ничтожества и прямым благословением пресвятого подняты над плебеями. Но избранность нам дана не просто так! Мы должны стать неодолимой стеной между нашим Светочем и той зловонной людской грязью, что изобилует за пределами Алмазного Города. Однако вы начали забывать о своём высоком жребии. И четырнадцатый напомнил вам, кто вы есть и зачем!
   Капитан подошёл к одиннадцатому и восьмому.
   — Вы и теперь скажете, что четырнадцатому следует отрезать голову? Поняли теперь почему всегда надо знать причины любого поступка и лишь затем выносить о нём суждение?
   Теньмы рухнули на колени, согнулись в чельных поклонах, покорно вытянули перед собой руки. Капитан посмотрел на скрюченные спины и сказал:
   — Не поняли. Как не поняли и того, почему поспешность суждений всегда наказуема. Вы снимаетесь с дежурства.
   По спинам теньмов пробежала дрожь: сейчас капитан должен был отмерить наказание.
   — Эту ночь вместо уборщиков драите в казарме сортиры и душевые, а после отправляетесь в космопорт, на любые подсобные работы по усмотрению старшего тамошней смены. И так до самого вечера. За простыми делами хорошо думается. Надеюсь, уразуметь смысл сегодняшних событий вы сумеете.
   Капитан подошёл к Эльвану.
   — Теперь ты, пятый. Тоже поспешил обвинить, не разобравшись в причинах. А значит должен разделить с одиннадцатым и восьмым их кару. Однако есть смягчающее обстоятельство: ты пытался защищать напарника от навета. Поступок похвальный, но что-то слабая у тебя получилась защита. Трусливенькая. Поэтому хвалить тебя не за что. Но ты хотя бы вину искупил. Так что остаёшься на дежурстве.
   Эльван согнулся в низком поклоне. Капитан подошёл к теньму-четырнадцать.
   — Клемент… Будучи предвозвестником, ты выполнил важную миссию. И сейчас мне помог, вразумил позабывших себя болванов. Ты достоин награды. Я даю тебе увольнительную. Сегодня двадцать четвёртое, так что гуляй до утра двадцать шестого. Возьмёшь у старшего референта деньги, гражданскую одежду — и вперёд, ко всем прелестям ночной Маллиарвы. — Капитан глянул на одиннадцатого и восьмого. — А вы чего замерли? Или с приговором не согласны, другого ждёте?
   Одиннадцатый и восьмой скользнули прочь.
   — Ты тоже иди, — сказал капитан Клементу. — Отдыхай.
   «Капитан не верит ни одному слову из тех, что сейчас произносил, — обожгло Клемента ненужным пониманием. — Тогда зачем он всё это сделал?»
   Капитан вперил в теньма-четырнадцать испытующий и цепкий взгляд.
   Клемент торопливо поклонился, вышел из дежурки.
   Капитан ждал его у служебных ворот Алмазного Города.
   — Я действительно не верю собственным словам, — сказал капитан. — Ты правильно догадался. И давно знаю, что у нашего Светоча никакого величия и в помине никогда не было.
   — Тогда почему вы… — Клемент не договорил.
   — А что мне ещё делать? Куда идти? И куда деться остальным теньмам, тем же пятому, восьмому и одиннадцатому? Клемент, на большой земле мы не нужны никому. Во всём Иалумете для нас нет другого места, кроме Алмазного Города. Поэтому сомнения для любого из нас не просто пагубны, а смертельны. — Капитан смотрел Клементу прямо в глаза. — Теперь ты знаешь, как мучительны сомнения, какую боль они приносят. Так зачем и других обрекать на терзания? Разве боли и без того мало?
   Клемент не ответил. Капитан горько улыбнулся.
   — Сегодня ты понял, как пусты и бездумны обитатели Алмазного Города. В их глазах одна только алчность, похоть и тщеславие. Видеть такое всегда больно. И вдвойне больней смотреть в пустозракие лица тех, с кем вынужден делить стол и ночлег… Но жители большой земли ничуть не лучше. В их глазах ты тоже не увидишь даже намёка на душу. Везде всё одинаково, Клемент, и Алмазный Город не самое скверное место в Иалумете. А теньм — не самая худшая судьба.
   — Капитан…
   — Димайр. Если ты вспомнил моё имя, то по имени и зови.
   Клемент встал на колено, склонил голову.
   — Я истерику устроил. Вас едва не подвёл под расследование. Я виноват.
   — Перестань. Когда вдруг замечаешь, как до мертвенности пусты лица вокруг тебя, становится жутко. Хочется встряхнуть этих людей, напомнить им, что жизнь — есть. Ты начинаешь говорить немыслимые прежде дерзости и с ужасом понимаешь, как правдиво каждое твоё слово. Но всё бесполезно. Мертвецы остаются мертвецами. Тогда ты сам хочешь умереть, спрятаться от этого ужаса в небытии… Ведь живому среди мёртвых невыносимо. Ты говоришь высшим всякий оскорбительный вздор, надеешься, что отправят к расстрельной стене.
   — Но тебя лишают даже этого, — сказал Клемент. — Приговаривают жить. Почему?
   — Мне нужен преемник.
   Клемент посмотрел на капитана с удивлением.
   — На пенсию я выхожу в семьдесят, — ответил тот. — Как и все мужчины Бенолии. Теньм заканчивает служение в сорок, если не раньше, но для Серого капитана правила иные. Оставшихся лет с избытком хватит, чтобы научить тебя всему, что должен знать глава Сумеречного подразделения. Я ведь не только за Внутренний круг Серой стражи отвечаю, но и за Внешний.
   Клемент отрицательно качнул головой.
   — Нет, капитан. Вы оберегали нас все эти годы. Защищали от грязи за стенами Алмазного Города. Всегда старались спасти от наказаний, даже если под хлыст попадала ваша собственная спина. И никогда, ни разу за всё время капитанства никого не отправили в экзекуторскую по своей воле. Хотя властны поставить любого из нас к расстрельной стене. Но я ничего этого не замечал… Я не достоин даже простого служения подле вас, и тем более не гожусь в преемники. Нет.
   — Ты научился видеть людей, Клемент. И понял, что даже с пустыми глазами и с омертвшими душами они всё равно остаются людьми. Пусть в очень незначительной степени, но всё равно это люди.
   — Нет, — повторил Клемент. — Я не гожусь.
   — Передача должности состоится не завтра, — сказал Димайр. — Ты успеешь привыкнуть. Научишься всему, что необходимо. И встань, теперь такие поклоны не для тебя.
   Клемент поцеловал ему руку, поднялся на ноги.
   — Нет, Димайр, для капитанства я не гожусь. И никогда не сгожусь. Если сможешь — прости мою никчёмность. И забудь, что когда-то произносил моё имя.
   Он отдал капитану уставной поклон и скрылся за дверью караулки.
= = =
   Кабинет следователя в жандармском участке пятого района двенадцатого сектора седьмого округа Гирреанской пустоши оказался маленьким, тесным и узким как коробка для карандашей. Семь шагов вдоль, от стола до двери, четыре поперёк.
   — Дронгер, — с раздражением сказал Пассер, — ну что ты мечешься? Сядь.
   Сам он сидел за столом. Адвиаг присел на свидетельский диванчик.
   — Как можно было так лопухнуться? Альберт, я тебя спрашиваю! Искал его везде, но только не в Гирреане. Мне и в голову не пришло, что Винс может работать санитаром в инвалидском интернате.
   Пассер пожал плечами.
   — Прекрасное убежище. Если ты хотя бы один раз говорил с ним о конспирации, то можешь быть доволен. Урок Винсент усвоил на «отлично».
   — До каких пор мы будем наступать на одни и те же грабли? — разозлился Адвиаг. — Сколько поднадзорных реформистов уходило от нас через Гирреан? А сколько здесь отсиживалось после побега из тюрьмы? Почему мы никогда не догадываемся искать беглецов среди ссыльных?
   — И среди калек, — добавил Пассер. — Увечье изобразить не сложно, а суевериями реформисты в большинстве своём не страдают.
   — К тому же неплохо ладят с таниарцами. Среди еретиков стукачей мало, не то что среди уголовников, братиан, опальных придворных или тех же реформистов.
   — Ну ещё бы… — оскалился Адвиаг. — Углы, опальники, а так же слабые духом братки и реформисты надеются хоть что-то полезное от властей получить. Смягчение режима, сокращение срока. А на что рассчитывать еретикам?
   Пассер усмехнулся невесело:
   — Только как объяснить Коронному совету, что невозможно контролировать Гирреан без послаблений таниарцам?
   Адвиаг в ответ только фыркнул. Вскочил, начал ходить от окна у к двери. Пассер вздохнул.
   — Дронгер, просил же — сядь!
   Адвиаг замер посреди кабинета.
   — Альберт, а если Винс меня прогонит? Скажет, что и знать не хочет?
   — Вряд ли.
   Адвиаг опять заметался по кабинету.
   — Почему он так долго не идёт?
   — Никуда не денется, приведут. Если есть приказ проверить личности вольнонанимаемых работников по району, то приведут всех, от главврачей до санитаров.
   — Зря я это сделал, — сказал Адвиаг. — Винс испугается. Говорить не захочет. Надо было самому идти…
   — И подставить Винсента. Мы с тобой сейчас кто?
   — Ты — младший следователь из Кимд е ны, столицы этого гнусного материка. Я — твой оперативник. Приехали уточнять архивную информацию.
   — Вот именно, — кивнул Пассер. — К нашим мордам никто не приглядывается только потому, что мы из кабинета не вылезаем. Но если примемся шастать по посёлкам, опознают вмиг. И всех, с кем мы контачили, возьмут под надзор. Хочешь, чтобы твоего Винсента стукачом сочли и прирезали? А личности вольняшек проверяют по два раза в месяц, за полгода гирреанской жизни Винсент привык к подобным вызовам в участок.
   В кабинет заглянул сержант.
   — Многочтимые, так вы в проверке помогать не передумали?
   — Нет, — ответил Пассер. — Давай тех, кто с конца списка.
   — Когда эта толпища попрёт, — сказал сержант, — вдвоём вам тесно будет. Мы тут ещё один кабинетик освободили.
   — Альберт, — едва слышно взмолился Адвиаг, — не оставляй меня. Я боюсь.
   Пассер кивнул.
   — Ничего, поместимся, — сказал сержанту. — Давай проверяемых. Но по одному!
   Фенг оказался в списке шестым. Одет в мешковатую тускло-зелёную форму санитара. Волосы острижены в короткий ёжик.
   Увидел Адвиага и замер в растерянности, даже рот от изумления приоткрыл.
   — Садись, — кивнул Пассер на табуретку сбоку от стола. Обычно её занимают допрашиваемые. Фенг коротко поклонился, сел, руки сложил на коленях.
   — Винс, — начал Адвиаг, — я… - Замолчал, посмотрел на Фенга. Опустил глаза. — Ты хорошо выглядишь, Винс. Сразу понятно, что не болел и не голодал.
   — Нет, голода у нас не было, сиятельный господин. И здоровье у меня в полном порядке. — Фенг смотрел на руки.
   — Ты не болеешь и не голодаешь, — повторил Адвиаг. — Это хорошо.
   — Что угодно от меня сиятельному господину? — спросил Фенг.
   — Ничего.
   — Тогда зачем вы здесь?
   — Увидеть тебя.
   — Зачем? — требовательно спросил Фенг.
   — Я люблю тебя.
   Фенг вскочил, метнулся к стене. В глазах застыл ужас.
   — Нет, — прошептал он. — Больше никогда.
   — Дурак, ты Дронгер, — сказал Пассер. — Думать надо, что ляпаешь! — И обратился к Фенгу: — Подожди, парень. Ты всё не так понял. — Пассер поднялся из-за стола.
   Фенг затравленно оглянулся, увидел на подоконнике ножницы. Схватил, выставил перед собой. Держал их умело и ловко, явно не в первый раз так оборонялся.
   — В коридоре полно армейской охраны, — сказал Пассер. — Ты и с ними ножницами воевать намерен?
   Фенг отступил на шаг и приставил ножницы к горлу.
   — Лучше бластер возьми, — посоветовал Пассер, достал оружие из подмышечной кобуры. — Вот видишь, перевожу в боевое положение. Стрелять будет короткими очередями. Мы на первом этаже. Одной очередью можно вышибить оконную решётку. Тремя — разворотить бетонную ограду участка. Зарядов хватит на десять очередей. Так что не забывай считать выстрелы.
   Пассер положил бластер на стол поближе к Фенгу, а сам отступил к стене.
   — Бери, — велел Фенгу. — С ним можно пробиться к старым складам. А там от преследования оторваться не сложно. Ты ведь умеешь стрелять?
   — Умеет, — сказал Адвиаг. — Мы часто в тир ходили.
   — Это хорошо, что умеет, — ответил Пассер. — И всё же лучше взять пропуск, — кивнул он на загодя подписанную бумагу.
   Фенг не шевельнулся.
   — Сударь, — сказал ему Пассер, — то, что называл любовью Максимилиан, на самом деле назвать можно только матом. И то всей мерзости не передашь. У слова «любовь» много значений, но среди них нет и не было никогда того, чем пытался осквернить это понятие Максимилиан.
   Фенг ловчее перехватил ножницы.
   — Не спеши, — повторил Пассер. — Я знаю, что у тебя никогда не было родителей. Но ты ведь видел, какими бывают нормальные семьи? Тогда ты должен знать, что любви отца можно доверять. Настоящий отец никогда не причинит сыну зла. И кровное родство к подлинному отцовству никакого отношения не имеет. Сын может быть и приёмным. Но любят его не меньше родного. Так часто бывает, ты ведь сам видел.
   — Видел, — ответил Фенг. — Но при чём здесь вы, сиятельные господа?
   — Ни при чём, — сказал Адвиаг. — Вы правы, сударь. Я сейчас уйду. И простите меня, сударь, я не хотел вас беспокоить. И тем более, не хотел вас пугать. Простите. Я ухожу. Можно, я встану?
   Адвиаг показал Фенгу пустые руки, медленно поднялся, вышел из кабинета. Фенг рванулся за ним, схватил за рукав. Отшвырнул ножницы. Адвиаг осторожно прикоснулся к его волосам.
   — Винс… Сердце моё.
   Пассер втянул их обоих в кабинет.
   — Нашли, где объясняться. Для всего участка решили театр устроить?
   Адвиаг видел только Винсента.
   — Сын, — обнял он Фенга.
   Пассер вышел в коридор, закрыл за собой дверь.
   — Винс, — повторил Адвиаг. — Сердце моё. — И тут же тряхнул его за плечи. — Ты что с нами делаешь? Ты о матери подумал? Каково ей было эти полгода? А мне? Ты хоть представить себе можешь, что значит каждый день искать в смертной сводке твою ДНК? Сегодня, хвала пресвятому, ничего нет, а что будет завтра? А послезавтра? Винс, — стиснул ему плечи Адвиаг, — никогда — слышишь?! — никогда больше так не делай!
   Фенг ответил прямым взглядом.
   — Сиятельный господин, вы уверены, что я действительно вам нужен?
   — Я люблю тебя. Хочу открыто назвать сыном. Ты Адвиаг, Винс. Дээрн Бенолийской империи.
   Винсент высвободился из его рук, сел на табуретку.
   — Я безродный подкидыш из нищего приюта. Работаю санитаром в интернате для калек. Живу в общаге с удобствами в конце коридора. Все мои доходы — семьдесят пять дастов ежемесячного жалованья. Такова правда, сиятельный господин.
   — Часть правды, Винс. И она уже стала прошлым. В настоящем у тебя личные апартаменты на десять комнат, тысяча дастов в месяц только на мелкие расходы и титул наследника одного из древнейших семейств империи.
   — Нет, сиятельный господин. Кровь Адвиагов слишком благородна, чтобы осквернять её плебейской примесью. К тому же и раса у меня неподходящая.
   Адвиаг вздохнул, сел на диванчик.
   — Ну это уже глупость. Раса тут ни при чём. Ты не хуже меня знаешь, что берканами наша семья стала только сто пятьдесят лет назад. А до того бывали и человеками, и наурисами.
   — Но всегда оставались дээрнами, — возразил Винсент. — Если появлялась необходимость в приёмышах, то их брали только из самых знатных семей империи. Чистота крови не нарушалась. Да и брали приёмных наследников младенцами.
   — Бывали и взрослые приёмыши.
   — Но не с таким прошлым, как у меня. Секретарь из Алмазного Города, подстилка профессиональная.
   — Бывший секретарь, — уточнил Адвиаг. — Все это давно уже недействительно.
   — Зато смертная статья актуальна.
   Адвиаг подошёл к нему, потянул за плечо. Винсент встал. Адвиаг сказал:
   — Никаких данных о тебе нет ни в архивах Алмазного Города, ни в Рассветном лицее. Ничего нет. Любая попытка назвать тебя Максимилиановым секретарём будет злостной клеветой. В приюте я тоже всё вычистил. Как тебе удалось получить паспорт на имя Винсента Фенга?
   — Я подал заявление в паспортный стол как местный уроженец. В здешних приютах полно незарегистрированных выпускников. Я не судимый, не инвалид, не таниарец, на принадлежность к знатному сословию не претендую, зато работаю в интернате. Паспорт мне выдали за день.
   — Нужны свидетели… — сказал Адвиаг. — А ложное свидетельство немалых денег стоит. У тебя есть долги?
   — Здесь лжесвидетельство дешёвое, — улыбнулся Винсент. — А за меня так вообще бесплатно свидетельствовали. Это были санитарка и главврач из нашего интерната. При таком дефиците кадров каждый работник на вес золота. А работнику нужен нормальный паспорт. Так что…
   — Ты умница, — улыбнулся Адвиаг, мягко провёл ладонью по волосам Винсента. — Умеешь слушать и слышать главное. Ведь это я тебе рассказал, что стопроцентно надёжный паспорт легче всего получить в Гирреане.
   Винсент кивнул.
   — Да, это рассказывали вы, сиятельный господин. В один из вечеров у камина.
   — Перестань! — сказал Адвиаг. — Если не хочешь называть меня отцом, то зови по имени. Но не титулуй как чужака.
   Винсент отошёл к диванчику, сел.
   — Сият… Сударь, пожалуйста, скажите, в резиденции Адвиагов всё еще работает Ринайя Тиайлис? Она была садовницей в южной оранжерее.
   — Она ждёт тебя, — сказал Адвиаг. — Все эти полгода ждала, никого и близко к себе не подпускала. А ты как? Новую девушку не завёл?
   — У меня нет девушки. — Винсент отвернулся, покраснел.
   — Но когда становилось совсем невмоготу, ходил к проституткам, — понял Адвиаг. — Ринайе я ничего не скажу, не беспокойся.
   — Я не покупаю женщин, — зло ответил Винсент.
   — Ну ещё бы, — улыбнулся Адвиаг. — Для этого ты слишком хорош собой. Девицы сами готовы приплатить, лишь бы к такому красавчику сладкому в койку запрыгнуть.
   — Я не альфонс! — отрезал Винсент. — И не буду им никогда.
   — Прости, — быстро сказал Адвиаг. — Я опять ляпнул, не подумав. Ты обиделся?
   — Нет.
   Адвиаг сел рядом, осторожно обнял.
   — Не сердись. Ведь это очень хорошо, что ты красив и умеешь нравиться девушкам. Жаль только, что молодость и красота недолговечны. — Адвиаг прикоснулся к волосам Винсента. — Тебе надо отрастить их до плеч. Так будет гораздо лучше.
   — Мне все это говорят. Но… Нет.
   — Прошлое прошло, Винс. Так не позволяй ему портить настоящее. Даже в такой мелочи, как причёска.
   Винсент неуверенно пожал плечами. Адвиаг ладонью накрыл его руку.
   — Через четыре часа мы будем дома.
   — Нет. — Винсент встал, отошёл к двери. — Я не поеду с вами, сиятельный господин.
   — Винс…
   — Вам и вашей супруге, сиятельный господин, нужен ребёнок взамен умершей дочери. Новый малыш, которого можно брать на руки или укладывать в кроватку. Но я взрослый, сиятельный господин. Я давно уже сам научился шнуровать себе ботинки и заваривать чай.
   — Я не понимаю тебя, Винс, — беспомощно сказал Адвиаг. — Что ты хочешь?
   — Ничего. Хотите вы. Только я не смогу исполнить ваше желание, сиятельный господин. Но в Бенолии сотни тысяч малолетних сирот. Вы можете выбирать любого.
   — Моя жизнь ты, Винс. Только ты.
   Винсент отрицательно качнул головой.
   — Вы даже не спросили, нравится ли мне работа в интернате, есть ли у меня друзья. Так вот, сиятельный господин, работа мне нравится, и друзья у меня есть.
   — Работа? — растерянно переспросил Адвиаг.
   — Да, сиятельный господин, работа. Я ведь не только полы надраиваю и кормлю с ложечки паралитиков. Ещё я читаю больным вслух. Подписываю открытки для их родни. Столько лет не пойми ради чего изучал искусство декламации и каллиграфии, и вдруг оказалась, что это дворцовое никчёмье может приносить пользу людям. — Винсент улыбнулся: — Многие пациенты говорят, что им становится легче, когда я просто сижу рядом. Проходят боли, прибавляется сил. Чушь, конечно, самовнушение, но мне приятно. И главврач меня хвалит. Говорит, что интернат может мной гордиться. Впервые в моей жизни появились люди, которым интересен я сам, а не моё тело. И вы предлагаете бросить этих людей, уехать? Нет, сиятельный господин. Это было бы подлостью. Сначала надо найти себе замену. Другого санитара. А претендентов на эту должность не так много, как хотелось бы.
   — Сегодня же твой интернат получит двух санитаров, которые заключат с ним пятилетний контракт и работать будут не за страх, а за совесть.
   — Ну да, — с ехидством ответил Винсент. — Лучше пять лет подтирать задницу паралитику, чем один год полоть трелг. Тем более, что и отметки о судимости не будет, верно?
   — Только не говори, что среди твоих коллег нет осуждённых, — с раздражением ответил Адвиаг.
   — Смотря каких. Уголовники интернат обходят десятой дорогой. Опальники тем более туда не сунутся. А реформиста или братианина, который согласится сотрудничать с вашей фирмой, сиятельный господин, к беспомощным людям и на бластерный выстрел подпускать нельзя. Ведь он предатель.
   — Ты связался с политиками?! — вскочил Адвиаг.
   — Нет, сиятельный господин. Ни с реформистами, ни с братианами у меня никаких дел нет. Точнее, я никак не связан с их делами. Но это ничего не меняет. Людь, который один раз нарушил добровольно данную клятву, предавать будет всегда и всех. А по отношению к инвалидам предательство омерзительно вдвойне.
   Адвиаг испытующе посмотрел на Винсента.
   — Ты сильно изменился.
   — Поэтому вам и госпоже Малнире лучше забыть меня. И Ринайе тоже.
   — А ты сможешь нас забыть?
   Винсент не ответил.
   — Я не могу уехать отсюда просто так, — сказал он после долгого молчания. — Из интерната можно уйти ради того, чтобы поступить в медакадемию. Все врачи в один голос твердят, что у меня способности. Это у меня-то — и вдруг способности. Главврач специально для меня привезла с большой земли учебники. К поступлению готовиться помогает. Дейк, это мой друг, говорит, что в провинциальных университетах императорскую стипендию можно получить без блата и взяток. А подготовка там не хуже, чем в столице. Ведь по-настоящему учёба зависит только от студента.
   — Винс, — начал было Адвиаг и замолчал. Говорить с парнем нужно предельно осторожно, любое неловко сказанное слово разделит их неодолимой стеной. — Винс, совершеннолетнему наследнику по закону принадлежит пятнадцать процентов семейных доходов. Это не подачка и не милостыня, а твоя законная доля, распоряжаться которой ты обязан, хочешь того или нет. Наш род очень богат, Винсент. Со своих процентов ты можешь оплачивать обучение в лучшей медакадемии ВКС. Так почему ты хочешь лишить какого-то неимущего бедолагу единственного шанса выбиться в люди? Зачем тебе отбирать у него стипендию?
   — От стипендии можно отказаться, — сказал Винсент. — Тогда её отдадут тому самому бедолаге. Но получить стипендионное свидетельство я обязан. В ваш дом, сиятельный господин, я смогу войти только студентом. Лишь тогда у меня будет право назвать вас отцом.
   — Винс, — шагнул к нему Адвиаг, — тебе не надо нам ничего доказывать. И мне, и Малнире нужен только ты сам, а не свидетельства.
   Винсент уклонился от объятия, отошёл к окну. Внимательно посмотрел на Адвиага и спросил:
   — А в чём я буду сам собой?
   Адвиаг досадливо дёрнул плечом.
   — Винс… Ребёнком был, ребёнком и остался!
   — Так не мешайте мне повзрослеть, сиятельный господин.
   — Может быть, ты и прав, — сказал Адвиаг. — Но я не хочу оставлять тебя в Гирреане. Пресвятой Лаоран, здесь на каждом углу в открытую продают наркотики! Гопот а за даст убить готова, пьяные жандармы тащат в кутузку кого не попадя, в одну камеру суют и уголовников, и поселенцев. Пить здешнюю воду можно только самоубийце. Летом на улицах нечем дышать от пыли, а зимой морозы под сорок и перебои с топливом. Винс, тебе ничего не мешает работать и снимать квартиру в Маллиарве. Зачем оставаться в этом аду?
   Винсент пожал плечами.
   — Для воды и воздуха мы делаем очистители из пав и ра. Это кустарник такой, его размочаленные ветки — отличный фильтр. Печку топить можно и кизяком. За небольшое пожертвование на церковь таниарская община прикроет от уголовного произвола. Что касается жандармов, то в нашем районе много реформистов, а при них эти жабы не наглеют. От шпаны я могу защитить себя сам.
   — Ты говоришь как гирреанец.
   — В Гирреане началась моя жизнь. До того было только существование.
   Адвиаг опустил голову.