Воронова Влада. Пути Предназначения

   — Да поможет коллегианцам пресвятой, — Лайтвелл благочестиво сотворил знак предвечного круга.
   …Панимер выключил монитор приёмной и зло выругался. Чёрт бы их всех сожрал! И не в меру расторопного императорского референта, который засунул его в кабинет Хозяина неподготовленным, и самого Максимилиана, трепло коронованное! В том, что именно он растрезвонил на весь Алмазный Город о Пришествии Погибельника, Панимер не сомневался. В приёмной государя сидят люди неглупые и опытные, болтать о такой новости никогда бы не стали. А теперь началась всеобщая истерия, Алмазный Город насквозь пропитан страхом. Панимеру по три раза на дню приходится успокаивать венценосного трепача и его лизоблюдов, убеждать в неотвратимости судьбы, твердить, что если предначертано Погибельнику появиться в избранный час в избранном месте, то никуда не денется, появится, даже если будет знать, что его там ликвидаторы из коллегии поджидают.
   А место для Пришествия неудачное. Если бы не референт, Панимер спокойно посидел бы над картой, выбрал подходящую деревеньку где-нибудь подальше от главных городов империи. А так пришлось ляпнуть координаты первого пришедшего на ум населённого пункта, которым и оказался Каннаулит, пригородный посёлок для купцов средней руки и аристократов третьей, самой младшей ступени. В памяти он засел потому, что через неделю его должен был посетить император и, как наместник пресвятого в сём грешном мире, благословить своим присутствием открытие нового собора.
   Но теперь уже поздно что-либо менять. Надо доигрывать партию с теми картами, какие есть. И не забыть подстраховаться на случай внезапной опалы. Для этого Панимеру и нужен Лайтвелл. Плантатор легко сможет вывезти его из страны в трюме гружённого трелгом звездолёта. Однако этот мелкий делец ни в коем случае не должен догадаться, что в нём нуждаются. Пусть сам ищет благосклонности Панимера. К счастью, способ заставить Лайтвелла подчиняться у Панимера есть. В провинциальной Бенолии сильна чиновничья власть и, чтобы обойти все бюрократические препоны, необходимы прямые предписания глав канцелярий. А получить их Лайтвелл может только через Панимера.

* * *

   Капитан интендантской службы ВКС внимательно просмотрел представленные Лайтвеллом документы.
   — Что ж, всё в порядке, — сказал он плантатору. — Но предъявили вы их с непростительной задержкой.
   Лайтвелл торопливо согнулся в поклоне.
   — Честью клянусь, высокочтимый, это не моя вина.
   Координатор брезгливо посмотрел на лакейски скрючившегося плантатора. Угодливость бенолийцев поначалу забавляла, теперь же начала вызывать отвращение своей навязчивой приторностью.
   — Некоторые документы требовалось обновить, — заискивающей скороговоркой пояснил плантатор. — А все госконторы работают с перебоями, потому что Бенолию накрыла тень беды и скверны. Но не извольте беспокоиться, высокочтимый, скоро вновь всё будет в полном порядке.
   — Это Избранник, что ли, тень беды и скверны? — скучающе уточнил координатор и усмехнулся пренебрежительно: ну и дикий на этой планете народ! В такую чушь верят…
   — Да, высокочтимый. Это Пришествие Погибельника. И ничего смешного здесь нет! — с неожиданной резкостью добавил плантатор. — Если коллегия его не остановит, ВКС тоже придётся не сладко.
   От слов Лайтвелла по спине интенданта пробежал липкий опасливый холодок. Яростная убеждённость плантатора, его неподдельный страх и отчаянная надежда на коллегию крепко пошатнули убеждённость координатора в том, что на этой планете ничего, кроме трелга, внимания не заслуживает. Бенолия оказалась не такой простой, как привыкли думать в штабе.
   — Почему вы решили, — медленно проговорил координатор, — что появление Избранника будет чем-то опасно ВКС?
   Ничего такого Лайтвелл не думал, просто взбесило тупое презрение властительного партнёра. Захотелось напугать его, хоть немного сбить координаторскую спесь. Затея удалась в полной мере, и теперь надо было срочно придумывать убедительное объяснение, иначе векаэсник жестоко отмстит за свой мимолётный страх.
   — Пророчество говорит о мире печалей и бед, — ответил Лайтвелл. — Бенолия — больш а я планета, но для определения «мир» всё же маловата. Другое дело — вся капсула. После Раскола Иалумет действительно стал отдельным миром. Пусть Погибельнику и предначертано придти в этот мир через Бенолию, но куда он направиться дальше, неведомо было даже всевидящему Льдвану, который предрёк его появление. Вот уже двадцать второе столетие Бенолия оберегает Иалумет от скверны Погибельника, но лишь пресвятой знает, сможем ли мы остановить посланца Тьмы на этот раз.
   — А причём тут ВКС? — склочно спросил координатор.
   — Есть немало людей, — торжествующе улыбнулся Лайтвелл, — которые считают законными правителями Иалумета орден светозарных рыцарей, а вовсе не ВКС. Правдиво Пророчество или нет, точно не скажет никто. Зато любой и каждый подтвердит, что все недовольные правлением координаторов не преминут им воспользоваться. А если окажется, что Погибельник действительно пришёл в Иалумет, то сторонников ему искать не понадобится — сами прибегут. Недовольных правлением ВКС хватает везде.
   Координатор с досадой прикусил губу. Бенолиец прав во всём. Пророчество об Избраннике оказалось делом серьёзным и крайне опасным. О таком немедленно следовало доложить в штаб.
   Но сначала надо покончить с теперешними делами.
   Интендант торопливо, не вникая в смысл, пробегал взглядом страницы контракта и ставил подпись. Лайтвелл едва мог скрыть торжествующую улыбку — координатор попался в простейшую ловушку как распоследний деревенский недотёпа.
   Правдиво Пророчество или ложно, теперь совершенно не важно. Главное, что самый лучший за всю жизнь плантатора контракт заключён и расторгнут быть не может.

= = =

   С погодой югу Сероземельного материка повезло: вторую неделю идут обильные дожди, трелговые поля залиты водой так, что едва видны верхушки рассады. Теперь самое главное — не дать разрастись жёлтой водоросли, очень живучему и плодовитому сорняку, главному губителю молодого трелга.
   Время обеда. Под хлипким тростниковым навесом собрались батраки. Похлёбка, сваренная из прошлогодней трелговой шелухи, воняет мышиным дерьмом. Люди с отвращением смотрели на жидкое варево. Хлеба не дали вообще — новый хранитель пятого участка седьмой плантации, досточтимый Диего Алондро, торопился набить карман, урезал отпущенные на содержание батраков деньги как только мог.
   Первый старш и на участка — по сути, главный надсмотрщик — Николай Ватагин, высокий ладный парень двадцати восьми лет с чёрными кудрями до плеч и яркими карими глазами, одет в тёмно-зелёный форменный комбинезон и болотные сапоги, презрительно кривил губы, поигрывал длинным гибким хлыстом.
   — Что, жрать никому неохота? У всех постный день во славу пресвятого? Ну тогда и варево ни к чему. — Он опрокинул котёл, похлёбка растеклась по щербатому кирпичному полу. Ватагин прищёлкнул хлыстом: — Ну что замерли, быдло? Марш на прополку!
   Досточтимый Диего одобрительно кивнул. Хранителя можно было бы назвать красивым — тридцать шесть лет, атлетическая фигура, глаза большие, светло-зелёные, каштановые волосы, правильные черты лица. Но высокомерно-спесивая гримаса превращает его в уродливую до омерзения ряху. Ватагин опустил взгляд — смотреть на рожу хранителя противно до тошноты.
   — Ты можешь отдохнуть, Николай, — сказал Диего. — Хватит тебе на сегодня под дождём торчать.
   Ватагин поблагодарил низким поклоном. Вошёл в строительный вагончик, полевое жильё старшин, и плотно закрыл за собой дверь. С отвращением отшвырнул хлыст, упал на кровать-полку.
   — Не могу я так больше, не могу! — Ватагин скрючился как от боли, спрятал в ладонях лицо.
   В дверь тихо постучал кухонный батрак.
   Николай встал, принял надменную позу.
   — Входи.
   Батрак осторожно заглянул в купе.
   — Почтенный, пришёл какой-то монах, говорит, что привёз вам заказанные икону и лампаду.
   — Впусти.
   Монах оказался берканом лет сорока, шерсть тусклая, вылинявшая, на лице и руках проплешины. Голова, как и положено монаху, гладко выбрита, на лбу вытатуирован символ пресвятого Лаорана — восьмиконечная звезда в двух кольцах. Ряса поношенная, старая, под мышкой зажат такой же старый зонтик. Монах, не глядя, сунул его батраку. Шагнул к Николаю, осенил священным знаком двойного круга и протянул соломенную плетёнку, в которых попы хранят небольшую церковную утварь или перевозят иконы. Батрак выскользнул в тамбур и плотно притворил за собой дверь — ничего интересного в разговоре старшины с бродячим проповедником быть не может, так что и подслушивать смысла нет. Лучше пошарить по старшинским мискам, там наверняка осталась еда повкуснее батрачной похлёбки.
   — Этот Диего Алондро неплохо делает карьеру, — заметил монах. — Всего три недели — а уже добился того, что его участок внесён в Алый список. Теперь Диего отчитывается только самому Лайтвеллу и в начале следующего года станет, по всей вероятности, заведовать плантацией. Для вас, как для своего приближённого, Диего наверняка добьётся должности хранителя.
   Николай поставил плетёнку на стол-тумбочку между двумя кроватями. Немного помолчал, собираясь с духом, обернулся к монаху и сказал:
   — Почтенный, позвольте мне уволиться. Я больше не могу. Надоело строить из себя алчную бессердечную тварь, озабоченную только карьерой! Смотреть пустыми глазами на людские мучения… Угождать подонку Диего, разговаривать с поганцами-старшинами, как с собеседниками, достойными уважения… Нет, я больше не выдержу! Перестреляю всю эту гнусь и будь, что будет!!!
   Монах продекламировал нараспев:
   — Придёт Он из бездны мрака по дороге звёзд и зажжёт в пустоте благодатный огонь, который обогреет отчаявшихся и даст силы ослабевшим. Низринута будет тирания и установится истинная власть, свобода и благоденствие вернутся в исстрадавшиеся земли, а изболевшиеся сердца и души наполнятся покоем и радостью.
   Николай смотрел на монаха с недоумением.
   — Так было сказано святым пророком Льдваном в час его мученической гибели, — тихо проговорил монах. — Люди, о которых ты говорил, верят его словам и ждут своего Избавителя. Эта вера даёт им силу переносить невзгоды. Как же получилось так, что веру утратил ты, брат мой и сотоварищ? Ведь если нет веры, не будет и силы. А если нет силы, наше великое дело, на служение которому мы присягали кровью, обречено на погибель.
   — Я верю Пророчеству, — ответил Николай. — Я всегда ему верил, потому и дал присягу братству. Но почему во имя этой веры надо заниматься такой мерзостью, как работа надсмотрщика?
   — Тот, кого мы так ждали, брат, уже близко. Благословеннейший из благословенных, избранный пресвятым из множества и множества придёт всего через три с половиной недели. Тирания императора будет низринута, и в Бенолии наступит долгожданное благоденствие. Но всё не так просто. Пророк предупреждал, что враги будут стремиться погубить Избранного. До сих пор им это удавалось… Но Избавитель всегда возвращается. В разных обличьях, с разными именами, но Избранник пресвятого и самой Судьбы вновь и вновь приходит в Бенолию, чтобы дать нам свободу и счастье. Придёт он и сейчас.
   Николай побледнел, до синяков стиснул монаху запястье.
   — Эта весть… достоверна? — спросил дрогнувшим голосом. — Не пустословна?
   — Это весть истинна, брат мой, — твёрдо ответил монах. Николай отпустил его руку.
   — Дождались. Мы всё-таки его дождались. Избранный пришёл в мир. Свершилось.
   Николай сел на кровать, достал из тумбочки две рюмки, налил тростникового вина.
   — Дрянное пойло, — сказал монаху, — но ничего другого нет. На плантации крепкие напитки запрещены. Давай за Пришествие, брат.
   Монах сел на вторую кровать, выпил, осенил себя двойным кругом, прочёл короткую молитву.
   — Однако Пришествие как таковое — это ещё не всё, — проговорил Николай, невидяще глядя на полную рюмку. — Ведь Преградительной коллегии уже известен день и час Пришествия, верно? И коллегианцы, прокляни их Лаоран, приложат все силы, чтобы уничтожить Избранного. А мы даже не знаем, кто он. В прошлый раз это был младенец-наурис. До того — тридцатилетний беркан. Их убили.
   — Мы сможем защитить Избранного, брат мой, — ответил монах. — Но только если найдём его первыми. Предречено, что Пришествие состоится здесь, в Южном округе Сероземельного материка, в Каннаулите.
   — Да это же совсем рядом! — вскочил с кровати Николай. — До Плимейры всего два часа, мы туда на выходной ездим.
   — Вот именно, что рядом, в секторе, который граничит с твоим, — строго сказал монах. — Поэтому сядь и слушай.
   Николай сел. Монах продолжил:
   — До Пришествия остаётся ещё немало дней, однако его предзнаменования начнут появляться уже сейчас. Поэтому внимательно следи за всеми новостями, брат, за каждой сплетней. Твой участок расположен очень удачно: рядом дозаправочная станция аэрсов и один из центров контроля за спутниками межпланетной связи. Так что ты будешь в курсе всех новостей и слухов. Должность старшины делает тебя мелким и незаметным, а это даёт свободу действий. К сожалению, у нас очень мало людей, основные силы мы сосредоточили в четвёртом секторе, ведь там состоится Пришествие… Но и все другие сектора империи без внимания оставлять нельзя, а приграничные четвёртому в особенности. Придти в Каннаулит Избранный может и отсюда… Поэтому сам понимаешь, брат-наблюдатель, сколь важной становится твоя работа, тем более, что в своём секторе ты остаёшься один. Помни, брат, что кроме нашего братства Цветущего Лотоса есть ещё братства Хрустального Источника, Святого Огня, Ночных Ангелов, Полуденного Света. Да мало ли их… И все считают свой путь единственно правильным, все уверены, что именно они достойны стать помощниками и соратниками Избавителя. — Монах плеснул себе ещё вина, выпил, поморщился и сказал хмуро: — Даже взрослый Избранник наверняка будет молодым и неопытным людем, которого легко обмануть, увлечь на гибельный путь. А то и вообще окажется младенцем, из которого злобный разум и нечистые руки могут слепить всё, что угодно, даже превратить в чудовище… Верой нашей и клятвой умоляю тебя, брат-наблюдатель, — будь очень внимателен, не пропусти Избранного, если он появится в твоём секторе.
   — Я исполню свой долг, брат-вестник, — ответил Николай.
   — Дальше переходим в режим безличной связи, — сказал монах. — Прямые контакты опасны. Дай мобильник.
   Николай протянул ему трубку. Монах добавил номер в записную книжку.
   — Это телефон магазина компьютерных игр. Телефонистка в отделе продаж наша сестра. Если появится достойная внимания информация, позвонишь ей и скажешь, что тебе нужен последний выпуск «Гонок на выживание», аэрсный вариант. Тебе откроют канал связи с братством. Звонить только с этой трубы, её номер будет паролем.
   — Понял, сделаю, — кивнул Николай и убрал мобильник.
   — Ещё раз заклинаю, брат, — повторил монах, — будь внимателен. Помни, Избранный может оказаться кем угодно, даже батраком или нищебродом.
   — Я помню.
   Монах пожал Николаю руку и ушёл.

- 2 -

   Патронатор Гирреанской пустоши, генерал-майор имперской жандармерии, наурис средних лет в элегантно-неброском синем костюме, изо всех сил старался, чтобы расположившийся в его кабинете и за его столом визитёр не заметил страха.
   Сам патронатор стоял у кресла нежданного гостя, но не слишком близко, на адъютантском расстоянии.
   Проверяющие высоких и высших рангов были привычны, но сегодня в Гирреан изволил пожаловать теньм самого государя.
   Пусть по «Табелю о рангах» теньмы относятся к самой низшей прислуге, вроде кухонных уборщиков, но они всегда неотлучно находятся при особе господина и потому нередко становятся его прямыми порученцами.
   А это означает, что устами теньма говорит сам император.
   — Жандармерия ведёт досье на опальных придворных? — спросил теньм.
   — Да, конечно, — низко поклонился патронатор. Голос дрогнул: непонятно было, как обращаться к теньму. Для проверяющего пригодны только «высокочтимый» или даже «сиятельный», но по своему истинному статусу теньм находится у самого подножия иерархической лестницы, это полулюдь-полувещь, и назвать такое существо благородным титулом означает оскорбить устои империи. С другой стороны, это теньм самого государя.
   — Прямого порученца императора, вне зависимости от дворцового ранга и происхождения, называют «предвозвестник», — подсказал провинциалу теньм. — Потому что его появление предваряет собой возвещение воли государя.
   — Да, предвозвестник, — голос у патронатора дрогнул, спина сама собой согнулась в низком поклоне, а сердце сжалось в тревожной тоске и обречённости.
   Проверяющие всех статусов и рангов заявлялись в Гирреан почти каждую неделю, и патронатор давно выучился угадывать вкусы и пристрастия каждого, мог любого принять так, чтобы высокие господа дали ему лишь самые положительные аттестации. Инспекций патронатор побаивался, однако не настолько, чтобы терять от страха и рассудок, и самообладание.
   Но теньм оказался загадкой непостижимой и неразрешимой. Посланец государя вызывал не просто страх, он ввергал в самый настоящий ужас. Пусть голос его всегда мелодичен, негромок и спокоен до полной бесстрастности, пусть манеры лишены столь свойственной высшим надменности и резкости, а костюм до бесцветности скромен и прост, но предвозвестническая всевластность распластывает собеседника, вминает в прах будто асфальтовый каток. Порученцу императора глубоко безразличны титулы и звания, он с одинаковым равнодушием отправит к расстрельной стене и патронатора, и нищеброда, нисколько не задумываясь, чем обернётся для него такое решение. Теньм смотрит на мир глазами мертвеца, для которого всё лишено цены и смысла — даже собственное существование. Поэтому жизнь и смерть других незначимы вдвойне.
   — Я хочу взглянуть на досье ди и рна Бартоломео Джолли, — сказал теньм.
   — Сию минуту, предвозвестник, — ответил патронатор и выскользнул из кабинета. Вместо него тут же вошли три смазливеньких секретаря, подали предвозвестнику вино, печенье и шоколад, улыбнулись завлекательно. Но теньм глянул на юношей с тем же мертвенным равнодушием, с каким полчаса назад смотрел на девушек.
   Патронатор мысленно обругал его самой крепкой бранью, которая только бытовала в Гирреане, и закрыл дверь.
   Всех опальных придворных, пусть это даже всего лишь оркестрант и дворянин второй ступени, патронатор знал лично. Жизнь в Алмазном Городе непредсказуема: вчера ты мелкий чин, сегодня — ссыльный, а завтра воля государя возносит тебя к самому подножию трона. Никакой гарантии того, что, вернувшись на вершину, бывший ссыльный с благодарностью вспомнит любезности патронатора, нет, а вот отомстить даже за самую мелкую обиду постарается обязательно. И станет патронатор Гирреана его же узником. Что тогда сделают ссыльные с новым соседом, догадаться нетрудно. Поэтому с бывшими придворными надо всегда обращаться ласково. И даже если государь личным распоряжением приказывал держать их на спецрежиме, патронатор не забывал почаще извиняться за свою суровость, напоминать опальному, что не по своей воле его терзает, а лишь по приказу императора.
   В коридоре ждал адъютант, беркан, ровесник патронатора.
   — Досье на придворного пианиста Джолли, срочно! — велел ему шеф. — Сослан семь лет назад, но последние годы он что-то перестал появляться в поле зрения.
   — У меня есть кое-какие знакомые в Алмазном Городе, высокочтимый, — тихо сказал адъютант. — Я расспросил их об этом теньме-четырнадцать. Зовут его да а рн Кл е мент Алондро.
   — Даарн? — переспросил патронатор. — Так он дворянин третьей ступени?
   — Да, господин. Род умеренно знатный и не особенно древний, к тому же в конец обедневший. Отец его…
   — Оставь эту чушь и принеси досье Джолли! — оборвал патронатор. — Биография теньма ни малейшего значения не имеет даже для него самого.
   Адъютант отрицательно качнул головой.
   — Четырнадцатый — наилучший среди теньмов. Государь выбирает его только для самых важных поручений.
   — Зато Джолли всего лишь музыкантик. Императору захотелось вдруг послушать какой-то из его, и только его наигрышей, поэтому государь и послал за Джолли того порученца, который привезёт его быстрее остальных.
   — Хорошо, если так, — хмуро ответил адъютант. — Но не нравится мне, что опальный придворный уже лет пять ни вас не навещал, ни к себе не звал.
   — Мне тоже. Поэтому поторопись с досье, — велел патронатор и вернулся в кабинет.
   Папку принесли ровно через две минуты. Патронатор движением руки отослал секретарей и с угодливым поклоном развернул на столе досье. Но превосходство над высшими теньму тоже безразлично. От страха патроанатору скручивало желудок. У предвозвестника нет ни крупицы людских чувств, он похож скорее на робота или даже на восставшее из гроба умертвие, чем на живое существо.
   Теньм мельком глянул на фотографию Джолли, перелистнул страницу досье и патронатору скрутило желудок ещё сильнее: придворный женился на местной простолюдинке. Чёртов музыкантишка!
   — Тут написано, — сказал предвозвестник, — что у супруги Джолли двое детей от первого брака. Диирн дал им свою фамилию.
   — Такое случается нередко, предвозвестник, — осторожно ответил патронатор.
   — Да, но почему они живут в инвалидском посёлке?
   — Позвольте взглянуть, господин мой предвозвестник? — с поклоном и всем возможным почтением спросил патронатор.
   Теньм придвинул досье, кончиком карандаша показал нужную строчку.
   «Да что же его ничего не цепляет? — тоскливо подумал патронатор. — Ни девки, ни парни, ни стол с деликатесами, ни преклонение… Деньги и наркотики тоже безразличны. Есть в этом люде хоть что-то живое? Или правду говорят, что теньмы живут лишь чувствами своего господина, а в его отсутствие становятся подобны мертвецам? Похоже, всё так и есть».
   Патронатору стало ещё страшнее, хотя, казалось бы, дальше пугаться уже некуда.
   Но предвозвестник ждал ответа.
   Патронатор осторожно перелистнул страницу досье.
   — Ах, вот в чём дело… Видите ли, предвозвестник, женщина не ссыльная, а поселенка. Она добровольно поселилась в Гирреане, чтобы не оставлять без присмотра дочь-инвалидку.
   — Но ведь для таких детей есть интернаты! — не понял предвозвестник.
   — Да, господин мой. Но примерно в пятнадцати процентах случаев родители не желают подписывать отказной лист и приезжают в инвалидские посёлки вместе с детьми. Как правило, такие люди остаются здесь и после совершеннолетия увечных отпрысков. Тех, кто жил в посёлках для калек, в большом мире встречают без особой приветливости, даже если они совершенно здоровы. Считается, что многолетнее соприкосновение со скверной калечества превращает их в таких же пр о клятых, как и сами увечники.
   — Но сын этой женщины… — с запинкой сказал предвозвестник. — Он ведь не калека, а нормальный мальчишка. Зачем она притащила его сюда?
   — Поселенцы в таких случаях говорят, предвозвестник, что пусть их дети лучше умрут гирреанцами, чем живут предателями.
   — Что?! — с яростью переспросил теньм.
   Перепуганный патронатор рухнул на колени, скрючился в чельном поклоне.
   — Так говорят поселенцы, предвозвестник! Это не мои мысли. Я всего лишь повторяю их слова, предвозвестник.
   Теньм не ответил, невидяще смотрел в досье.
   Поселенцы. Родители, которые соглашаются ехать даже в такое гиблое место как Гирреанская пустошь, но не хотят расставаться с детьми-калеками. Люди, которые продолжают любить тех, кого коснулась скверна увечья, и тому же учат своих детей.
   Невозможно.
   Но именно так и было.
   Когда Беатрису, сестру теньма, сбил лётмарш, родители отправили девчонку в интернат и больше ни разу о ней не вспоминали, словно никакой дочери в семье нет и никогда не было. И правильно делали, — скверна калечества одного не должна касаться других.
   А теперь оказалось, что есть люди, которые думают иначе.
   «Брачный союз Джолли удачен, — выцепил взгляд теньма строчку досье. — Супруги живут во взаимной любви, превосходно исполняют родительские обязанности и находят ответную любовь и уважение со стороны обоих детей».
   Теньму припомнился вдруг собственный отец — вечно пьяный и злой. Усталая, всегда готовая сорваться в истеричный крик мать замазывает трелговым кремом синяки, обычный результат любого супружеского разговора. Старшие брат и сестра с утра пораньше удрали на улицу, а шестилетний Клемент настороженно смотрит на родителей из закутка между шкафом и большим тяжелым креслом, единственным, что осталось от богатства и знатности предков.
   Теньм прогнал ненужные воспоминания. Прошлого давно не существовало. Тот Клемент Алондро, нелюбимый сын и ненужный брат, исчез много лет назад. Есть совершенно другой Клемент Алондро — теньм императора номер четырнадцать. У него нет и не было никогда ни родственников, ни собственного прошлого, потому что весь мир для теньма заключён в его Светоче, ведь без света тень исчезнет. Светоч — жизнь, воля его — цель жизни, служение Светочу — способ жить. Всё остальное лишено смысла и ценности.