— С тобой говорить — только зря время тратить, — бросил Авдей. Голос у него слабый, еле слышный. Слова произносит с усилием, зато язвительности хватит на десятерых. — Достоевского ты не читал, фильмов Рязанова не видел, о Бетховене никогда не слышал. Как собеседник ты мне не интересен.
   Эмиссар поёжился. Даже боль и бесконечная усталость не лишили голос подследственного его невозможного, невероятного тембра: звенящая плавная гибкость и тяжёлая острая хрипота. Странный голос, один из тех, забыть которые невозможно. Особенно, если в нём, кроме необычности звучания, слышно нечто несоизмеримо большее — прямота и сила характера.
   — Ещё разряд, — приказал вопрошатель. Дождался, когда подследственный обретёт способность слышать. — Будешь говорить, сучонок?
   — Я желаю разговаривать только о культуре Ойкумены. Если тебе, по причине мозговой скудости, на эту тему сказать нечего, можешь идти в пивнарь. Дозволяю.
   — Тройной разряд! — гаркнул вопрошатель.
   — И давно он так? — с холодным гневом поинтересовался эмиссар.
   — Да всё время, многочтимый! Замучились с уродом, сил нет! Либо молчит как истукан, либо издевается как падла последняя.
   — Что дало психозондирование? Покажите снятую информацию.
   -. Ничего не снялось, многочтимый.
   Эмиссар вперил в вопрошателя ледяной взгляд.
   — Так не бывает. Информация есть всегда. Снимите по-новой. И почему шлем работает в дистанционном режиме, ведь прямой контакт результативнее?
   — Да сволочонок брыкается, что твой конь. И ведь метко бьёт, гад! Даром, что из-под шлема ни черта не видит. Потому лучше применять дистанционное воздействие, многочтимый.
   — Хватит болтовни! Начинай психозондирование.
   Вопрошатель опасливо глянул на эмиссара, втянул голову в плечи и достал из кармана формы пульт дистанционного управления, набрал код воздействия. «Максимальный», — отметил эмиссар. Помощник включил монитор, настроил на волну шлема.
   — Задавайте вопрос, многочтимый.
   — Где Винсент Фенг? — сказал эмиссар.
   Вопрошатель нажал кнопку. Подследственного опять выгнуло дугой, затрясло крупной судорогой. Спустя мгновение раздался хриплый воющий крик.
   Психозонд проломил ментальные барьеры, на мониторе появилась надпись. Подследственный обвис на дыбе.
   Эмиссар прочитал надпись один раз, второй.
   — Да он издевается над коллегией! — Эмиссар ударом кулака сшиб монитор со стола. Тот упал экраном вверх. Помощник вопрошателя глянул на надпись. Опять то же самое, слово в слово.
   — Где Винсент Фенг? — заорал взбешённый эмиссар. — Отвечать, паскуда!
   — Святая для правоверных лаоран книга Вейд а рна гласит, — повторил написанное на экране Авдей, — что верующим в звезду предвечного круга откроется каждая тайна любого из трёх миров посредством небесного откровения.
   — Он твердит это всё время, многочтимый, — пояснил вопрошатель. — Что бы у него ни спрашивали. Это позволяет избегать ментального удара от психозонда за ложь или утаивание информации и одновременно даёт возможность не отвечать на вопросы. Очень действенный приём. Прежде у братков я такого не встречал.
   — Поганый таниарский еретик! Он издевается над нашей верой!
   — Вовсе нет, многочтимый, — сказал помощник вопрошателя. — Объект всего лишь предлагает нам воспользоваться тем, что она обещает.
   — Ты что несёшь? — гневно зарычал эмиссар.
   — Объект сам так сказал, когда мы обвинили его в оскорблении нашей святой веры.
   Эмиссар подошёл к подследственному.
   — Ничего, ублюдок. Скоро от твоей дерзости не останется даже воспоминаний.
   Авдей по-змеиному извернулся и пяткой ударил эмиссара в левый бок. Эмиссар с ревущим стоном повалился на пол. Вопрошатель с помощником оттащили его в сторону, положили на диван, на котором отдыхали вопрошатели в перерывах между допросами.
   — Ещё пятью сантиметрами левее, — с испугом пробормотал эмиссар, — и было бы прямо по селезёнке.
   Эмиссар глянул на подследственного. Авдей опять безвольно обвис на дыбе. Вопрошатель торопливо забормотал:
   — Поскольку нас предупредили, что объект может оказаться проблемным, мы отдали его на предварительную процедуру. Так эти придурки с предвариловки перестарались и повредили объекту позвоночник. Резкие движения вызывают болевой шок. Но тварёныш упёртый, всё равно брыкнуть норовит. Значит, и ходить сможет. Так что с представлением объекта на открытом судебном заседании никаких сложностей не будет.
   Эмиссар поднялся, оправил форму и приказал:
   — Приведите объект в чувство.
   Помощник дал разряд, Авдей очнулся, слабо застонал.
   — Многочтимый, — осторожно начал вопрошатель, — здесь побывало немало таниарцев. И тех, кто привержен главенствующей церкви, и сектантов. Я хорошо знаю таниарских братиан. Объект не похож ни на кого из них. Но точно так же он не похож и на братиан лаоранских. Я ещё ни разу не видел таких подследственных. Кто он, многочтимый? Если я ничего не буду знать об объекте, я не смогу получить из него информацию.
   — Сколько часов длится допрос? — буркнул эмиссар.
   — Непрерывно — девятнадцать. До того было два часа предвариловки, после полчаса ушло на технический перерыв.
   — Двадцать один час воздействия, — злобно процедил эмиссар, — и нулевой результат. Вы что, работать разучились? Или сами на его место захотели?
   — Помилосердствуйте, многочтимый! — рухнул на колени вопрошатель. — Невозможно разрабатывать объект, ничего о нём не зная. Я не могу найти нужную точку воздействия. Мне нечем его зацепить. Без информации об объекте я бессилен.
   — А сам объект расспросить не догадался?
   — Он ничего не говорит. Точнее — говорит то, что здесь никогда ещё не звучало. Все братки перемежают проклятия для нас и императора с прославлениями своего Избавителя. Этот же городит всякую чушь о взаимовлиянии изобразительного искусства, литературы и музыки. В пример приводит фильмы какого-то ойкуменского режиссёра. Или советует ждать небесного откровения. Он понимает, что молчать в допросной комнате невозможно, и для того, чтобы не сказать нужного, говорит о ненужном. Я не знаю, как пробиться через этот щит.
   — Так дайте серию разрядов! — приказал эмиссар. Вопрошатель вскочил, выхватил пульт и тут же уронил от торопливости, залепетал извинения и оправдания.
   Авдей засмеялся. Коллегианцы попятились. Смех и истерзанное пыткой тело — такое сочетание испугало.
   — Винса вы не получите, — сказал Авдей. — Ни вы, ни братиане. Кем бы вы его не считали — Погибельником или Избавителем, вы на Винсента клевещете. Он самый обычный парень. Таких миллиарды. И этим Винс драгоценен для мира. Потому что мир живёт только благодаря самым обычным людям. Таким, как Винсент. А вы с братками хотите погубить его, и тем самым лишить мир права жить. Так что Погибельник в Бенолии не один. Вас тысячи.
   — Он что, бредит? — не понял эмиссар.
   Авдей опять засмеялся.
   — Бред — это Пророчество со всеми его толкованиями. А все вы — свора психопатов, которая старается сделать бред реальностью. Братки, коллегианцы — разницы никакой. Всё одно нелюдь, которая только и может, что пожирать чужие жизни. Иначе вам не существовать. И друг друга жрёте, хотя поодиночке обречены на вымирание. Братиане и коллегианцы похожи на упырей из сказок Земли Изначальной. Нет-нет, так нельзя… — оборвал себя Авдей. — Нехорошо ругать людей за калечество. Они ведь не виноваты в своей ущербности. Тело изувечено или душа, врождённое это увечье или приобретённое, неважно. Главное, что калек надо вылечить, и тогда они тоже станут самыми обычными людьми, которые дают жизнь миру… Только я не знаю, как нужно лечить. Стыдно. Видеть боль и не помочь — это очень плохо. Людям нельзя так поступать. Но ведь я могу забрать часть их боли себе. Это страшно. И очень больно… Так больно! Но надо терпеть. Выдержать, выдержать, выдержать… Я выдержу! Тогда они смогут думать и понимать. Найдут средство исцелить себя сами… Ведь от рождения они были людьми и только потом превратились в упырей. Значит, смогут опять стать людьми.
   — Замолчи! — закричал эмиссар. — Замолчи!!!
   — Это всего лишь ментальный шок, — торопливо сказал вопрошатель. — Сейчас мы приведём объект в норму, и вы сможете продолжить разговор.
   — Он сказал, что мы ничем не отличаемся от братков.
   — Это всего лишь бред, многочтимый, не обращайте внимания. В ментальном шоке объекты всегда несут разную чушь. Мы даже никогда её не пишем. Неинформативна. Минуты через две он опомнится и будет готов к осмысленному разговору, многочтимый.
   — Сними с него шлем. А ты, — велел эмиссар помощнику вопрошателя, — приведи ещё один объект. Любой. Закрепи в кресле так, чтобы объект-один видел объект-два во всех подробностях.
   Авдей отшатнулся от яркого света, зажмурился. Спустя несколько секунд проморгался, посмотрел на эмиссара.
   Тот отвёл взгляд. Смотреть на Северцева невозможно. Ангел и дьявол слились в едином лике. Неудивительно, что вопрошатель поспешил закрыть лицо Северцева шлемом.
   Помощник вопрошателя привёл ещё одного подследственного, темноволосого смуглого человека лет тридцати семи, закрепил в кресле. Подследственный едва слышно стонал от ужаса.
   Эмиссар вперил острый взгляд в глаза Авдея.
   — Видишь его? — показал на второго подследственного. — Ты ведь хочешь ему помочь. Так помоги. Спаси его от боли. Скажи, где Винсент Фенг?
   — Я знаю этот приём, — сказал Авдей. — И ложь твою знаю. Мы с этим бедолагой одинаково обречены на смерть. Даже если я скажу то, что ты хочешь слышать, ты всё равно убьёшь его как свидетеля. И убивать будешь мучительно и долго, потому что так требует твоя упыриная сущность. Поэтому я не стану добавлять к двум обречённым третьего.
   Эмиссар кивнул вопрошателю. Тот тронул сенсорную панель кресла, и подследственный взвыл от боли. Эмиссар жестом велел прекратить.
   — Ты уже обрёк на мучительную смерть своего отца, — сказал эмиссар. — Теперь хочешь погубить ещё одну жизнь?
   Он вновь кивнул вопрошателю.
   Авдей отвернулся, зажмурился, втянул голову в плечи, пытаясь спрятаться от полного боли крика.
   — Прекратить воздействие, — приказал эмиссар. — Что ты скажешь, Авдей? Разве ты не хочешь спасти людскую жизнь? В тебе нет ни капли жалости к его мукам? Конечно, откуда взяться состраданию у отцеубийцы. Твой отец сейчас в таком же кресле, Авдей. И это ты его туда посадил. Ты причиняешь ему боль. Ты причина его мучений.
   Эмиссар жестом приказал вопрошателю продолжать. От крика подследственного Авдей изогнулся в судороге, сдавленно простонал «Не-ет!».
   — Прекратить воздействие, — сказал эмиссар. — Где Винсент Фенг? Скажи, Авдей, и вся боль исчезнет. Ты спасёшь людей от мучений.
   — Мне очень жаль тебя, — искренне ответил Авдей. — Ведь это невыносимо — всю жизнь прожить с такой болью.
   — Что? — оторопел эмиссар.
   — Мучительно понимать, что жизнь проходит мимо тебя, потому что ты мёртв заживо. Очень больно знать, что мир людей для тебя недоступен, потому что ты зверь. Но вдвойне мучительно и больно осознавать, что когда-то ты был таким же людем как все, а теперь стал полутрупом-полуживотным. Врата в настоящую жизнь для тебя закрылись.
   — Разряд! — закричал эмиссар. — Вот этому разряд! — пальцем показал на Авдея. Браток был забыт.
   Авдей отдышался от электрошока и сказал:
   — Что, не получилось чужой болью заглушить собственную? Не получилось… И не получится. Если душа болит, значит она есть. А душа душегубства не терпит. Так что выбирай, что тебе делать — окончательно в зверство скатиться или поднять себя к людям.
   — Да на кого ты слова тратишь? — сказал второй подследственный. — Это же коллегианец. Мразь, гаже которой ничего нет.
   — Братки ничем не лучше, — фыркнул Авдей. — Окажись мы в твоём подвале, всё было бы точно так же, с той лишь разницей, что палачом окажешься ты.
   — Ты сказал — «мы»? — переспросил эмиссар.
   — А ты думаешь, браткам не интересно местонахождение Винсента Фенга? — Авдей рассмеялся: — Ты в кресле, он в дознавателях — вот и вся разница. Даже истязатели останутся прежними.
   Эмиссар невольно глянул на вопрошателя с помощником. Этим действительно всё равно на кого работать.
   — Ты точно такой же, — сказал Авдей. — Тебе тоже всё равно, зверь ты или людь. А значит ты и не зверь, и не людь. Ты нежить, которая может существовать лишь за счёт чужой боли. Ты упырь.
   Эмиссар ударил Авдея под дых.
   — Замолчи!
   Авдей отдышался от удара, на губах опять появилась улыбка.
   — Существование — не жизнь, а лишь тень жизни. И ты не людь, а всего лишь бледное подобие людского образа.
   — Молчать!!! — ударил его эмиссар.
   — Странные вы особи, дознаватели. Сначала били, чтобы я говорил, теперь бьют, чтобы молчал. Вы бы определись в своих желаниях. А то как-то непрофессионально получается. Дилетантски.
   — Разряд! — завопил эмиссар. — Серию разрядов! Чтобы молчал…
   — И вот так всю смену, — пожаловался вопрошатель. — Все нервы измотал, гнида гирреанская. Упёртый, что твой ишак. Зато язык острее скорпионьего жала.
   Эмиссар влепил вопрошателю пощёчину.
   — Рассуждать ещё будешь, паскуда! — второй пощёчиной сбил его с ног. Пнул по рёбрам. — Ничего, я тебя сейчас научу работать! Прибавлю мастерства!
   — Не смей! — Авдей брыкнул эмиссара, оттолкнул от вопрошателя.
   — Ты чего? — обалдело посмотрел на него эмиссар.
   — Людей бить нельзя. Особенно тех, кто не может ответить тебе тем же. Это подло.
   — Ты… ты их защищаешь? После того, что они с тобой сделали, ты их защищаешь?!
   — Нельзя причинять людям боль, — твёрдо сказал Авдей. — Тем более нельзя допускать, чтобы людям причиняли боль другие люди. Не по-людски это.
   — Ты сам называл их нелюдью.
   — Но сам-то я людь.
   С этим эмиссар не спорил. Посмотрел на скрючившегося на полу вопрошателя. В руке у него зажат пульт.
   — Встань. Иди сюда, — велел эмиссар.
   Вопрошатель в ужасе замотал головой.
   — Нет, — прошептал он. — Нет. — Вопрошатель отполз от эмиссара подальше, спрятался за Авдея.
   Эмиссар усмехнулся.
   — Разряд! — приказал он.
   Вопрошатель нажал кнопку.
   Электрошок ударил обоих, и Авдея, и вопрошателя, — висящий на дыбе подследственный невольно опирался ступнями о палача. Руку вопрошателя свело судорогой, убрать палец с кнопки он не мог, и теперь поровну делил с объектом его боль.
   Помощник выбил пульт резиновой дубинкой, схватил его и шмыгнул за шкаф с инструментами. Сжался там, скрючился, стараясь стать как можно незаметней. Вопрошателю по-прежнему казалось надёжней прятаться за Авдея. Он крепко обхватил его ноги.
   — Не выдай, господин! — взмолился вопрошатель. — Не погуби!
   — Пресвятой Лаоран! — прошептал прикованный к креслу браток. — Да кто он такой?
   — Истинный Погибельник, — твёрдо сказал эмиссар. — Никто другой на такое не способен. — Он достал из кобуры бластер, направил на Авдея, но выстрелить не успел — капитан службы охраны стабильности выбил оружие. Глянул на эмиссара и плюнул ему под ноги.
   — Скуксился, дерьмо истеричное? Так тебе и надо. Реформистов допрашивать — это не братков плющить. Тут характер нужен. А ещё ум и сила воли.
   Сопровождали капитана пятеро бойцов в камуфляже.
   — Зачем вы здесь? — недоумённо пролепетал эмиссар.
   — Авдей Северцев, как лицо, причастное к антигосударственной деятельности, переводится в ведение службы охраны стабильности. Снимите объект с дыбы и наденьте ему арестантскую робу, не везти же его голым. — Капитан протянул эмиссару предписание.
   — Так ты не Избранный?! — заорал браток. — Ты реформист?! — Он пару мгновений помолчал и заорал с новой силой: — Ах ты, сука!!! Чтобы тебя, падлу безбожную, в охранке расстреляли!
   Капитан глянул на него с интересом.
   — Этого мы тоже забираем, — сказал эмиссару. — И вопрошателей с предварильщиками. Все, кто находился в прямом контакте с Северцевым, переходят в ведение моей службы. Так что собирайтесь, эмиссар. Поедете с нами.
   — За что? — мертвенно побледнел эмиссар. — Я верен государю.
   — Однако вы, прекрасно зная о тесных связях подследственного с центристской партией, не передали его, как требовала инструкция, в службу охраны стабильности, а начали допрос сами. Это серьёзное должностное преступление, которое совершают те, кто участвует в дворцовом заговоре. Мятежник может знать немало полезного для тех, кто злоумышляет против его величества. Вот вы и решили разжиться информацией.
   — Что за вздор? — возмутился эмиссар. — Авдей Северцев — Погибельник либо наперсник Погибельника, его ближайшее доверенное лицо.
   — Следствие разберётся. А сейчас не совершайте ничего такого, что можно было бы квалифицировать как сопротивление высшим государственным приказам.
   — Да, — покорно опустил голову эмиссар. — Я иду с вами, капитан.
= = =
   Найлиас ждал в переулке неподалёку от здания Преградительной коллегии. Одет в форму армейского спецназа, к уху прицеплен коммуникатор. В руке бластер.
   Рядом замер Гюнтер. Тоже в форме, с оружием и коммуникатором.
   — Северцева повезут в охранку завтра, двадцать четвёртого ноября в ноль часов сорок минут, — сказал Найлиас только для того, чтобы снять напряжение.
   — Уже сегодня, сударь. Сейчас ноль часов десять минут. И не надо лишних слов. Братство было кратчайшим путём к Избранному, поэтому я ушёл в братство. Братство предало Избранного, орден его спасает, поэтому я с орденом.
   — Гюнт, я…
   — Скоро вы увидите его, сударь. И тогда всё поймёте.
   — Я уже понял самое главное: Авдей Северцев, которого ты именуешь Избранным, избавительско-погибельническую идею не приемлет категорически.
   Гюнтер улыбнулся:
   — Вы ведь сами говорили мне — для того, чтобы осознать своё истинное Я, нужно время и дело, которое потребует приложения всех имеющихся сил. Скоро Авдей поймёт, кто он на самом деле, и тогда позабудет весь тот бред, которым заморочил ему голову отец.
   — Мне этот бред показался самым разумным из всего, что я слышал с той минуты, когда прилетел в Бенолию.
   — Однако вы подчинились приказу ордена забрать Авдея Северцева, — возразил Гюнтер.
   — Приказы не обсуждают, — ответил Найлиас.
   — Когда Авдей будет за пределами Бенолии, вас не только вернут на оперативную работу, но повысят по сравнению с тем званием, которое было у вас до моего побега.
   — Ты поэтому со мной пошёл? Хочешь загладить вину? Но ты ни в чём не виноват!
   Гюнтер шевельнул желваками, отвернулся.
   — Не в это дело. Не только в этом. Я надеюсь… Я верю… — Он посмотрел на Найлиаса. — Орден не для вас! Он похож на ледяную пустыню. А вы другой. Авдей действительно Избранный… Он откроет для нас новый путь, где мы будем вместе — вы, я и Николай.
   — Не ты ли называл Николая предателем и убийцей?
   — Я поспешил в суждении. Коля не мог сделать копирайт сам. Вы же знаете, какой он на самом деле! Его братки заставили.
   Найлиас усмехнулся:
   — Твой Коля не приемлет ни малейших сомнений. И никогда не простит того, кто заставит его сомневаться.
   — Его заставили, — упрямо повторил Гюнтер. — Братки во имя своих целей способны на всё, на любую подлость! Они могли даже взять в заложники его семью.
   У Найлиаса ломано изогнулся хвост.
   — Да, это возможно. — Найлиас дёрнул себя за воротник форменной куртки так, словно ему не хватало воздуха. — Конечно, заложник. Он что-то упоминал о том, что старшая сестра живёт в городе совсем одна и работает очень много, домой приходит только ночевать… Если такую похитить, соседи ничего не заметят, а на работе всем плевать на мелких служащих: один раз не пришла — уволят, не интересуясь причинами, вот и всё внимание к исчезновению… Но почему Николай ничего не сказал мне? Я нашёл бы способ её освободить!
   — Вам и так из-за нас досталось, незачем новую головную боль добавлять, — твёрдо сказал Гюнтер и тут же запоздало обиделся: — Мне он тоже ничего не сказал.
   — Коле только и не хватало, чтобы ты ещё в заложниках оказался! — буркнул Найлиас. И добавил, убеждая не столько Гюнтера, сколько себя: — Когда речь заходит о страданиях близких, мы все теряем рассудок. Светозарные правы, запрещая привязанности.
   — А без них и жизнь не жизнь.
   — Да, — согласился Найлиас.
   Гюнтер опустил голову.
   — Коля сможет меня простить? Ведь я обвинил, не разобравшись. Даже слушать его не захотел… Только сейчас догадался, как всё было на самом деле.
   Найлиас пожал ему плечо.
   — Не бойся, Гюнт. Твой брат понимал тебя раньше, поймёт и теперь.
   У Найлиаса тихо пискнул коммуникатор.
   — Время, командир, — сказал боец. — А на воротах тихо.
   — Ждать, — приказал Найлиас. — Десятиминутное опоздание в пределах нормы.
   — Откуда пришла информация по Северцеву? — спросил Гюнтер.
   — Не бойся, не подстава. Коллегианцы жуткие бюрократы, от них так просто даже с предписанием ВКС не уйдёшь, не то что с цидулькой из охранки. А информация надёжная. В охранке немало светозарных. Это самый надёжный способ быть в курсе всего, что происходит в Бенолии. В конечном итоге все сведения сходятся к ним. И, надо отдать должное папаше твоего приятеля, оперативно.
   Пискнул коммуникатор.
   — Всем внимание! У ворот движение. Вижу лётмарш-бус. Две лёгких машины сопровождения.
   — Готовность один! — приказал Найлиас.
   — Всем внимание! Кортеж выстроился, пошло движение в сторону юго-запада.
   — Готовность ноль! Провожаем до площади.
   Найлиас и Гюнтер сели на ави е тки — воздушные мотоциклы.
   — Группа-один, внимание! — сказал Найлиас. — Кортеж брать над площадью. Группа-два, в прикрытие.
   — Кортеж над площадью, — доложил боец.
   — Внимание всем! — приказал Найлиас. — Пять, четыре, три, два — захват!!!
= = =
   Небесные картины видны и над Гирреаном.
   «Значит, пустошь не проклята, — подумал Клемент. — Иначе небо не дарило бы этой земле высшую из своих благодатей».
   Делать в Гирреане нечего. Оба Северцевых арестованы, младший передан в коллегию, которая благополучно отрежет ему голову как Погибельнику.
   Но капитан приказал ждать до вечера двадцать четвёртого. И Клемент ждал. «Ты проводишь дознание о том, причастны ли Винсент Фенг и Ринайя Тиайлис к деятельности Погибельника. Когда выяснишь, что не причастны, возвращайся».
   Пусть такое дознание и чистая фикция, но в посёлке, где жил Авдей и Фенг с Тиайлис, побывать надо.
   Клемент поговорил с персоналом интерната, где работал Фенг, заглянул в СТО. Ровным счётом ничего интересного не услышал и не увидел. Обычная людская жизнь, точно такая же, как и у всех… Настораживало только внезапно открывшееся обилие талантов у ничем ранее не примечательного секретаря, заурядной придворной куклы.
   С другой стороны, зачем бы Фенгу раскрывать свои дарования в Мёртвоглазом Городе? Там они не нужны никому…
   Свидетелем того, как Фенг дал пощёчину императору, Клемент не был, зато видел ненависть, с которой смотрел на своего недавнего Исянь-Ши Цалерис Аллуйган. Император ещё дёшево отделался.
   Клемент шёл по поселковой улице к таниарской церкви. Оставалось поговорить с преподобным Григорием и можно возвращаться в соседний райцентр, чтобы оттуда вылететь в Алмазный Город.
   Опять телепаться на лошади… Верховой ездой Клемент владел прекрасно, но хороша она только в качестве развлечения. Рассматривать лошадь в качестве реального транспортного средства в эпоху лётмаршей нелепо до глупости.
   Но векаэсники накрыли весь пятый район двенадцатого сектора ст а зисным полем. Теперь здесь не работают электрогенераторы, мертвы энергокристаллы, не способны стрелять бластеры и пистолеты с пороховым зарядом…
   Даже нельзя метнуть нож или воспользоваться арбалетом, потому что стазис снизит скорость и силу их полёта, заставит уже через полметра упасть на землю.
   Дышать в стазисе тяжело, ходить трудно, словно сквозь воду. Клементу, с его крепким, превосходно натренированным телом, стазис не мешал, но каково приходилось калекам?
   Таниарская церковь оказалась просторным квадратным строением в три этажа. По углам высокие узкие башенки, увенчанные неким подобием чалмы, на крыше квадрата нечто вроде стеклянной пирамиды.
   Внутри три ряда скамеечек для прихожан, у противоположной входу стены — похожее на театральные подмостки возвышение для священника, посреди помоста водружён алтарь. Стены расписаны сложным узором из цветов и текстов молитвенных песнопений. Роспись выцветшая, местами облупившаяся. Церковь давно требовала серьёзного ремонта.
   Церковный зал заполнялся прихожанами, приближался час дневной службы. Семинарист-практикант зажигал ароматические курительницы.
   Скандально знаменитый поп оказался точно таким же, как и все настоятели полунищих поселковых церквушек: обряжен в сильно поношенную синюю рясу, минимум ранговых татуировок.
   Только вот глаза… Яркие, живые, без той усталой, ко всему равнодушной скуки, которая присуща всем стареющим служакам низких званий, вне зависимости от того, где они служат — в церкви или в армии.
   Преподобного Григория беды и радости прихожан интересовали по-настоящему, а не по долгу службы. И был этот интерес не тем жадным досужим любопытством, которое может вызвать лишь враждебность и отвращение. Взгляд преподобного Григория приветлив, как солнечный луч по весне. Клемент невольно улыбнулся, шагнул на встречу его теплу.