Воронова Влада. Пути Предназначения

   Но это всего лишь оболочка. Обманка. Маска.
   А внутри — броневой металл и смертоносный огонь.
   Непреклонность, несгибаемость, непреложность.
   Неодолимость.
   Абсолютное и окончательное «Нет!» оказалось главной сутью Авдея Северцева.
   Колченогого, косорукого, криворожего сопляка девятнадцати лет от роду.
   Жалкого отродья самых низких плебеев, которые только есть в империи.
   Ничтожества.
   Однако он встал выше императора. И даже выше архонтов.
   И ни при чём здесь благодать Радужного Фонтана, порождённого священностью Сферы.
   Несоизмеримо выше властительной мощи Авдей встал задолго до того, как вошёл в Башню.
   Но Эльван не мог точно сказать, когда это случилось.
   Когда Авдей в одиночку защищал раненого гладиатора, куклу живую, от целого мира ненависти. Когда поверил, что в груди профессионального убийцы, полуробота-полузверя может быть людское сердце.
   Или ещё раньше, когда безвозвратно сжигал в ложной клятве душу, чтобы спасти крохотную, ещё неразгоревшуюся искорку чужого таланта. Которая когда-нибудь, может быть станет Огнём Согревающим.
   А вполне возможно, что это случилось намного раньше, когда, по малолетству ещё не понимая толком сказанного, на вопрос «Кто ты?» с бесконечной уверенностью ответил «Людь».

+ + +

   — Я боюсь его, Димайр. — Эльван даже не заметил, что впервые назвал Серого капитана по имени.
   — Мальчик мой, — ласково ерошил ему шерсть на затылке Димайр. — Мохнатик. Он же не злой. Не такой суровый и привередливый как здешний Светоч. В Гарде тебе будет намного легче, чем в Алмазном Городе.
   — Я боюсь его, — повторил Эльван. — Он… слишком самодостаточный. Ему никто не нужен. Он целен изнутри как монолит. И бесконечно твёрд. Ему не требуется что-то извне, чтобы заполнить себя и не мучиться пустотой. И ни к чему опоры. Он всегда и везде только сам по себе и сам для себя.
   — Что за вздор ты говоришь, Эли? Таких людей не бывает. Ты будешь просто служить, как служил здесь, и всё. Даже лучше, чем здесь. Говорят, в Гарде порка по закону запрещена. Даже если сам Открыватель прикажет тебя выпороть, его никто не послушает.
   — Димайр… Дейми… Ты не понимаешь. Я не нужен Открывателю. Он уничтожит меня, потому что я стану для него помехой. Мусором. Он убьёт меня, Дейми.
   Димайр обнял его, тесно прижал к себе. Понял. Поверил.
   — Мальчик мой. Мохнатик. Эли.
   Но ничего нельзя было сделать. Всё уже решено и предрешено.
   — Эли. Мальчик мой.
   Эльван закрыл глаза.
   Димайр и Клемент — всё, что было у него в жизни.
   — Ты уходи отсюда, — сказал Эльван. — Уезжай к Клементу. Я хочу знать, что ты живёшь и будешь жить.
   — Я не могу. С кем я оставлю их? — Димайр кивнул в сторону казармы теньмов.
   — Они даже не заметят, что ты ушёл. Им всё равно, кто будет их капитаном.
   Димайр не ответил. Это было правдой. И больно от этой правды как от чёрного ожога.
   — Уходи отсюда, — повторил Эльван. — Уходи.
   Димайр молчал. Эльван высвободился из его объятий.
   — Император предал нас, неужели ты не понимаешь? Из Гарда пришёл приказ на теньма вообще. Однако император отдал именно меня. И не потому, что я лучший, а он хочет угодить Гарду, предоставляя самое качественное. Или наоборот, если вынужден отдавать теньма, то старается сбагрить того, кто поплоше. Нет. Тогда бы император хоть немного подумал, покатал варианты, со старшим референтом посоветовался. Но император сразу, даже приказ не дослушав, сказал «Отдать пятого!» Он удаляет меня, потому что я не угоден. Я не подхожу ему больше. Дело обычное, с каждым рано или поздно такое случается. Но если я стал непригоден для служения, император должен был приказать мне умереть. Сам приказать, а не убирать меня чужими руками. Я тень его, и судьбу мою он обязан определять даже в смерти. Самолично обязан, собственным словом. Однако император отказался от решения. Отказался от меня. Предал.
   — Эли… — начал было Димайр и тут же замолчал.
   Эльван качнул головой.
   — Меня не наказали и не поощрили за историю с Башней. Император не стал оценивать моё служение. Он сделал вид, как будто ничего не произошло. А теперь вообще от меня отказался. Я теньм, Максимилиан — Светоч, он волен сделать со мной всё, что ему угодно — живьём сжечь или координаторам в знак почтения подарить. Но это должно быть его самоличным решением обо мне. Максимилиан должен был свершить судьбу своей тени именно сам, собственной мыслью и волей, это единственная его обязанность как Светоча. Однако он отдал право суда надо мной чужаку. Отказался от меня. Предал. А вместе со мной предал и всех своих теньмов.
   Димайр смотрел в пол. Ответить было нечего.
   Эльван подошёл к нему, бережно взял руки, поцеловал. На мгновение прижался к ним лицом.
   — Я очень люблю тебя, Дейми. Так сильно люблю… Тебя и Клемента. Вы были в моей жизни. Это гораздо больше, чем позволено теньму. Намного больше.
   Он отпустил руки Димайра и вышел из кабинета.

+ + +

   В коммуникационной линии Гарда Эльвану приказали вымыться, переодеться в новую одежду — лёгкие сандалии, свободные брюки, тонкая рубашка с короткими рукавами.
   Без оружия Эльван чувствовал себя голым. А без формы — пустым.
   Но всё это выдадут после, когда проинструктируют, как должен вести себя телохранитель Открывателя. Хотя работа его будет чисто символической. Телохранителей-одиночек не бывает. Минимум — боевая двойка. А лучше всего пятёрка.
   Впрочем, всё это не его забота. Свою охрану Открыватель может устраивать, как ему будет угодно. Или не устраивать вообще.
   Главное, что Эльвану оставалось жить считанные часы.
   Он не боялся. Наоборот, хотел, чтобы всё закончилось поскорее.
   В Асхельм Эльвана отвезли в чём-то, похожем на лётмарш, но полусферической формы. Пилот высадил его на маленькой, мощёной пёстрым камнем площадке посреди сада и умчался неведомо куда. Приказов никаких не оставил.
   Эльван растерянно огляделся. Куда идти, что делать?
   С боковой дорожки донёсся звук шагов. Странные какие-то шаги — тук, тук, шууурх. И опять — тук, тук, шууурх. Но это были именно шаги, Эльван чувствовал их, как чувствуют дуновение ветра.
   Кстати, под колпаком Гарда был ветер — приятное лёгкое дуновение. И по-настоящему свежее, живое, словно бы появилось здесь по воле природы, а не из кондиционера.
   Из-за деревьев вышел Авдей Северцев.
   Эльван оцепенело смотрел, как он переставляет костыли — тук, тук. Как подволакивает безвольно висящие ноги — шууурх. Двигался Северцев неуклюже, держаться на костылях ещё толком не научился.
   Северцев подковылял к Эльвану. Неуверенно улыбнулся.
   — Здравствуйте, сударь Кадере. Спасибо, что согласились стать моим Ассистентом.
   — А… — только и сумел выдавить Эльван. — А почему вы на костылях? В кресле было бы намного легче.
   — Нет, — серьёзно ответил Северцев. — Не легче. — Вопросу он не удивился, и ответ пояснил: — На костылях, если хочешь посмотреть кому-нибудь в глаза, не нужно заставлять его опускаться на четвереньки. А в кресле это неизбежно.
   Эльван молчал обалдело. Что на такое можно было ответить?
   — Идёмте, сударь, я покажу вам вашу квартиру. До Открывания ещё четыре часа, вы успеете хотя бы немного отдохнуть с дороги, поесть. Я взял вам кое-что из готовой еды, теперь надо только разогреть. Не знаю ваших предпочтений, но от баранины с картошкой, по-моему, не отказывается никто. Выглядит очень даже аппетитно, и имеются основания надеяться, что и на вкус окажется не хуже.
   Эльван не шевельнулся. Тело не повиновалось.
   Северцев посмотрел на Эльвана, улыбнулся смущённо и немного виновато:
   — Вы передумали здесь работать? Да, Гард — не самое приятное место в Иалумете. Но вам никто не помешает вернуться в Алмазный Город. Панель вызова машины вон за тем деревом. Выезд вам оформят в коммуникаторке минут за десять, не больше. Я предполагал, что вы не захотите остаться, и заранее попросил приготовить все выездные документы.
   Тут на Эльвана упала тьма. И небытие.

* * *

   Если заседание Коронного совета ведётся под протокол, то ничего интересного на нём сказано быть не может.
   Но присутствовать всё равно необходимо.
   Адвиаг скучающе разглядывал досконально известный узор лепнины на потолке. Он давно уже выучил наизусть каждый её завиток, мог в любую минуту воспроизвести по памяти, но ничем другим на формальном заседании всё равно заняться нельзя, только и остаётся, что лепнину разглядывать.
   Не слушать же тот вздор, который будут нести советники.
   — 8 декабря 2131 года, — возвестил старший референт Максимилиана. — Протокольное заседание Коронного совета готово к открытию.
   — Совет — открыть! — повелел Максимилиан.
   Приглашённые вельможи и постоянные советники согнулись в низких поклонах.
   — Разрешаю сесть, — бросил им Максимилиан.
   Вельможи заняли свои места у стола перед тронным возвышением.
   Филипп сидел отдельно, за специальным столом между троном и советниками.
   — Докладывай, — велел ему Максимилиан.
   — Не далее, как двадцать девятого ноября сего года, — начал Филипп, — в Бенолийской директории сети появилось множество карикатур и эпиграмм с дерзостным ехидством высмеивающих мой проект очищения высокой крови. В них аристократия именовалась куклодельной, штамповочной, конвейерной. Предлагалось открыть трёхлинейный цех по производству дворянства, с особым конвейером в пристройке для выпуска дээрнов высшего списка. И даже высказывалась кощунственная идея наладить поточное производство императоров.
   Адвиаг смотрел на Филиппа с преданным вниманием, кивал в такт его речи.
   «Пусть мне не хватило духу на месть, — думал Адвиаг, — так хотя бы на мелкую пакость сил достало».
   До эпиграмм и карикатур он додумался спустя несколько минут после разговора с Михаилом Северцевым. Снисходительное сочувствие мятежника к вельможному бессилию хлестнуло по самолюбию не хуже плети, заставило мысль работать.
   Хотя, если разобраться, сочувствие Михаила было самым что ни на есть искренним. Он от души жалел отца, который теряет детей.
   Но вельможу презирать это не мешало.
   Злость, обида и возмущение своё дело сделали. Адвиаг нашёл способ если не отомстить, так хотя бы нервы Филиппу попортить.
   В СИЗО сидело достаточно остроумцев, не пылающих верноподданнической любовью к императорской фамилии.
   Одним заключённым Адвиаг поклялся скостить срок, другим, с небольшими статьями, гарантировал условные приговоры.
   Удивились мятежники безмерно, в искренность директора службы охраны стабильности не поверили. Но эпиграммы и карикатуры делать согласились практически сразу, хотя и поставили условием, что записывать изречения и зарисовывать придуманные ими картинки будут другие люди — чтобы не было материала для экспертизы.
   «Только так, а не иначе, — сказал Адвиагу стихийно выбранный лидер. — Мы и душу отведём, и на суде вы умоетесь доказывать».
   В итоге уже через восемь часов Бенолия изнемогала от хохота. А карикатуры и эпиграммы стали множиться быстрее, чем кошки по весне, — каждому хотелось явить народу весь блеск своего остроумия, благо сеть давала ощутимую надежду остаться безнаказанным.
   Но и это ещё не всё. Бенолийская идея синтетической аристократии заинтересовала весь Седьмой сектор Северного предела Иалумета.
   Уже на второй день Максимилиан и Филипп имели честь потешать превеликое множество народу. Их имена были на устах почти любого и каждого.
   Однако столь великая популярность бенолийских владык не радовала.
   Филипп продолжал извергать возмущённые тирады, Максимилиан вставлял скуднословые, преимущественно матерные комментарии, а директор службы охраны стабильности наслаждался местью.
   — Мой проект провалился с треском! — верещал Филипп. — Ни один дворянин империи не станет ему следовать, побоится беспрестанных насмешек черни. Директор, вы должны немедленно прекратить эти кощунственные осмеяния моей идеи и привести плебеев к повиновению.
   — И заставить дворянство выполнять проект! — гаркнул Максимилиан.
   Адвиаг вскочил, согнулся в поклоне.
   — Воля ваша да исполнится, государь!
   «Когда-нибудь где-нибудь в другом измерении», — мысленно добавил Адвиаг.
   Дверь зала Коронного совета распахнулась. Вошёл капитан Сумеречного подразделения дворцовой стражи Димайр Файдис. Главный теньм.
   У Максимилиана и Филиппа исчезли головы. Вместо них был красноватый туман, который стремительно развеивался. Не было и изголовий их кресел. А со стен струйками стекали на пол два кроваво-мозговых пятна.
   «Так в их не шибко разумных головёнках всё же был мозг, — растерянно думал Адвиаг. — Сам бы не увидел, ни за что бы не поверил».
   Димайр Файдис рухнул на пол бесформенной грудой мяса, теньмы расстреляли его в упор. Адвиаг остановившимся взглядом смотрел на бесшумный бластер в уцелевшей руке.
   Кто-то из вельмож застонал. У кого-то из советников началась рвота.
   — Всем сидеть! — закричал Адвиаг придворным. — Никому не двигаться! — это уже теньмам.
   Он метнулся к двери, рывком распахнул и приказал:
   — Взвод общей стражи сюда, быстро!
   Обернулся к теньмам.
   — Всё оружие на пол и лицом к этой стене! — показал Адвиаг.
   Ошарашенные, раздавленные произошедшим теньмы подчинились.
   Адвиаг продолжал отдавать приказания.
   Вскоре Алмазный Город оказался под полным контролем стражи общего назначения, подчинённой службе охраны стабильности. Все до единого бойцы Сумеречного подразделения закованы в кандалы и заперты по карцерам. Неожиданностей со стороны этой опаснейшей силы можно не опасаться.
   А придворные, как обслуга, так и вельможи, безоговорочно покорились тому, кто громким твёрдым голосом отдавал приказы. Тем более, что их подкрепляли холодные суровые взгляды до зубов вооружённых людей в форме стражей.
   Членов императорской фамилии Адвиаг собрал в самом дальнем и маленьком крыле дворца, где обитала всеми давно позабытая императрица. Подчинялись ему Хейгебаумы без возражения. Не воспротивились даже запрету покидать крыло и плотному кордону стражи у дверей и под окнами.
   — Главное, не допустить утечки информации, — сказал Адвиаг генералу дворцовой охраны.
   — Понял, сделаю, — кивнул генерал. — И всё же поторопитесь с организационными мерами. Сейчас они все от обалдения не то что собственные игры затевать, но даже двигаться толком не способны, но вскоре опомнятся и зашебуршатся. Долго мне Алмазный Город не удержать.
   — Это понятно, — ответил Адвиаг. — Но сколько часов вы совершенно точно сможете его контролировать?
   — На тридцать шесть рассчитывайте смело. Сорок восемь — скорее всего, но вряд ли. А вот через пятьдесят четыре часа ситуация станет неуправляемой.
   Адвиаг настроил таймер мобильника.
   — Удачи, генерал. Она нам всем сейчас ох, как понадобится.
   — Это нашли на трупе Серого капитана, директор. В кармане формы. — Генерал протянул ему сложенный вчетверо листок из настольного блокнота.
   — Почему такой чистый? Ведь он должен быть в крови.
   — Капитан положил записку в целлофановый пакетик.
   Адвиаг развернул бумагу.
 
    Император и его наследник десятилетиями предавали моих людей. А я не мог их защитить, не хватало ни сил, ни смелости.
    Так я хотя бы отомстить за них смогу.

Димайр Файдис,

Серый капитан Сумеречного подразделения стражи Алмазного Города,

даарн Бенолийской империи.

Людь.

   — Он дружил с некоторыми из своих бойцов, — тихо сказал генерал. — Даже не дружил, для дружбы слишком большая разница в возрасте… Они ему как сыновья были. Максимилиан же одного на смерть отправил, другого выгнал, третьего вообще не пойми кому подарил или продал. Те это были теньмы, с которыми Файдис дружил или нет, не знаю. Но даже у теньма есть предел, за который переходить не позволено никому. Доигрался свиняка трон-нутый! И наследничек его был ничуть не лучше.
   — Я одно могу обещать, — ответил Адвиаг. — Больше теньмов в Алмазном Городе не будет никогда. А те, что есть, получат психологическую реабилитацию и новую профессию. То же самое касается и всех дипломников Высших лицеев. Лечение и обучение за государственный счёт. И без жмотства!
   — Это правильно, — одобрил генерал.
   — Я возвращаюсь в стабилку. А вы держите Город.
   — Будет сделано, — ответил генерал.
   По дороге Адвиаг позвонил Пассеру, приказал доставить в кабинет Михаила Северцева.
   Когда лётмарш Адвиага долетел до головного офиса службы охраны стабильности, Северцев был уже в кабинете директора, обсуждал с Пассером последнюю нашумевшую кинопремьеру, — в камере у Северцева стоял стереоплеер.
   — Добрый день, Михаил Семёнович, — поздоровался Адвиаг. — Если позволите, я сразу приступлю к делу.
   — Будьте любезны.
   — Вы помните наш разговор о реформировании Бенолии?
   — Очень подробно, — с лёгкой насмешкой глянул на него Северцев. — А вы желаете вернуться к обсуждению?
   — Нет. Я собираюсь немедленно заняться его воплощением.
   — Юмор оценил, — фыркнул Северцев. — Смешно.
   — Мне не до шуток! Максимилиан и Филипп убиты два часа назад. Если не начать претворение вашего плана в жизнь, то нас захлестнёт всеобщий хаос и Бенолия утонет в крови. Как дээрн империи я считаю торжество вашего плебейского строя катастрофой, но как директор службы охраны стабильности государства понимаю, что это единственный способ уберечь страну от бесконечной междоусобной войны всех против всех, без разбора и толка.
   — Так, — проговорил Северцев, из всех сил стараясь сохранить самообладание. — Не хилое начало. А подробностями произошедшего не соблаговолите поделиться?
   — Я бы тоже от подробностей не отказался, — сказал Пассер.
   Адвиаг докладывал коротко, предельно ясно.
   Северцев и Пассер выслушали, задали по одному уточняющему вопросу.
   — К сожалению, — только и смог сказать Пассер, — «План Северцева» — единственный разумный выход.
   — А вы не сожалейте, — фыркнул Северцев. — Ведите страну через неразумный, зато приятный для вас выход. Бенолии к этому не привыкать.
   — Михаил Семёнович, — с холодным бешенством ответил Адвиаг, — вам трудно в это поверить, но я офицер, и честь офицерская для меня дороже дээрнского тщеславия. Бенолия должна быть стабильной. И всё. Стабильность превыше всего.
   — Какая именно стабильность, директор? — спросил Северцев.
   — Любая.
   — Значит, вы предлагаете сохранять стабильность боли? Постоянство голода? Неизменность унижений?
   Адвиаг отвернулся.
   — Вы талантливый агитатор, сударь Северцев. Центристская партия много потеряла, когда не сделала вас пропагандистом своих идей.
   — Умение обеспечивать безопасность пропагандистской работы гораздо важнее способности краснобайствовать на митингах и сходках. Меня никто ни к чему не принуждал, директор. Я сам сделал свой выбор.
   — Я тоже, — ответил Адвиаг.
   Он подошёл к Северцеву, протянул руку для пожатия.
   Северцев посмотрел ему в глаза. Внимательно, вдумчиво, но не вгрызаясь в душу.
   Адвиаг не стал отводить взгляда.
   Северцев кивнул, пожал ему руку.

- 14 -

   Ринайя сидела в кресле, листала какой-то журнал.
   Винсент сел на подлокотник.
   — Знаешь, мне вдруг вспомнилось… Отец сказал, что Авдей трижды спасал нам жизнь. Первый раз — когда помог удрать от Панимера. Второй — когда отвёл от костра. А что стало третьим разом?
   — Папа оговорился, — быстро сказала Ринайя.
   — Для отца оговорки невозможны. У него каждое слово имеет совершенно прямой и однозначный смысл. — Винсент задумался. — Отец не знал, что мой друг Дейк и арестованный по обвинению в погибельничестве и клевете на ВКС Авдей Северцев одно и то же лицо. Хотя тогда его обвиняли только в погибельничесве… Но не в этом суть. Когда я попросил отца помочь Авдею и Михаилу Семёновичу, в тюрьме они сидели оба. Михаил Семёнович в отцовском СИЗО, а Дейк… — Винсент закусил губу, несколько секунд молчал. — Авдей тогда был у коллегианцев. Учитывая, какую чушь наболтал обо мне Панимер, задавать Авдею могли только один вопрос: где изволит прятаться беглый придворный секретарь Фенг.
   Ринайя с тревогой посмотрела на мужа. Руки у Винсента дрожали.
   — Тогда получается, — сказал он, — что окончательным калекой Дейк стал из-за меня. Он молчал на допросах. И коллегианцы начали применять к нему особые меры воздействия…
   — Нет! — вскочила Ринайя. — Винс, послушай меня… — Она крепко, почти до синяков сжала мужу плечи. — Винс, посмотри на меня.
   Винсент поднял глаза.
   Ринайя села на корточки, прижала его ладони себе к лицу.
   — Винс, любовь моя. Ты пойми, Авдей ведь от рождения был связан с мятежниками. Его отец — один из лидеров опаснейшей для империи партии. Ты думаешь у центристов нет тайн, которые интересны коллегианцам? Для их невеликого умишки естественно предположить, что сын должен всё знать об отцовских делах. Коллегианцы спрашивали его о центристах. Ну заодно и о нас с тобой. Мы были среди всего прочего, Винс, понимаешь? Авдея спрашивали о многом, в том числе и о нас с тобой. А он молчал обо всём, и в том числе о нас. Слышишь, Винс? Причина допросов не только мы.
   — И всё же, — ответил Винсент, — мы одна из причин.
   — Да. Но именно, что одна из причин, но не основная причина. Главная вина за увечье Авдея ложится на Преградительную коллегию, а не на нас с тобой. Да мы с тобой даже не причина! Мы всего лишь следствие. Причиной будет вся избавительско-погибельническая глупость, которой уже не одно столетие позорится Бенолия. К тому же это именно Дронгер Адвиаг, твой отец, вытащил Дейка из коллегии. Не скажи ты отцу об Авдее, коллегианцы его вообще бы обезглавили. Так что лишиться ног — не самая тяжкая потеря, которую можно было понести в такой ситуации. Вы почти сравнялись в счёте. Если Авдей спас тебе жизнь трижды, то ты ему — дважды.
   «Граница между истиной и ложью проходит через правду, — подумала Ринайя. — Я Винсенту не солгала ни слова. Хотя и от истины мои слова далеки неизмеримо. Но зачем Винсу вина за то, что он всё равно не смог бы изменить? А всё остальное Дронгер и Авдей должны решать между собой сами. И никто не имеет права вмешаться в их разговор. Я же могу надеяться только на то, что отец когда-нибудь расскажет Авдею всё, как рассказал мне. Ведь это невыносимо — держать на сердце такую тяжесть».
   Винсент соскользнул с подлокотника кресла на пол, обнял жену.
   — Моя жизнь принадлежит Авдею, — сказал он тихо.
   — А как же Кандайс, Манира, Дронгер? — спросила Ринайя. — Разве им ты не нужен? Или мне?
   Винсент обнял её покрепче.
   — Такие связи — это всё, из чего состоит наша жизнь.
   Он немного помолчал. Потом отстранился.
   — Рийя, отец говорил о Михаиле Семёновиче как о живом.
   — А вот об этом нам с тобой лучше помолчать даже наедине. О чём молчишь дома, о том не проболтаешься на людях. Мне бы очень не хотелось, чтобы из-за неловко оброненного слова под удар попали сразу трое — отец, дядя Берт и Михаил Северцев.
   Винсент кивнул.
   — Да, нам с тобой лучше помолчать до тех пор, пока кто-нибудь из них не скажет обо всём сам.

= = =

   Эльван уже третий день жил в Асхельме. И третий день не знал, куда себя деть и чем занять.
   Авдею он не нужен. Точнее, колченогий палёнорожий криворучник убеждён, что лучший теньм Бенолии приехал в Гард исключительно ради того, чтобы один раз в сутки на пять минут открыть хрустальный шар и соединить штыри.
   Прибавить к этому десять минут, которые Авдей ковылял от лётмарша к Башне, а затем обратно, накинуть ещё пять минут на церемониал и получится ровно полчаса работы в сутки. Остальные двадцать три с половиной часа Эльван оказался предоставлен самому себе.
   Об обязанностях телохранителя и слуги пришлось забыть. После той встречи, которую ему устроил Северцев, даже заикаться о подобного рода деятельности было бы нелепо.
   Эльван со злобой пнул по стволу дерева и выматерился. Вспоминать своё первое появление в Асхельме стыдно будет до конца жизни. Теньм, который падает в обморок, как истеричная пансионерка. Пресвятой Лаоран, ну и позорище… А с другой стороны, какой теньм бы от такого в обморок не упал? Светоч, который предлагает проводить тебя в твою персональную комнату и собственноручно приносит тебе ужин…
   Это даже безумием и бредом не назовёшь.
   Живёт Авдей по соседству, через стенку, в точно такой квартирке, которую выделили Эльвану — кухня, ванная, кладовка и комната на четырнадцать квадратных метров.
   Когда Эльван спросил Авдея, почему он поселился в квартирёшке для младшей обслуги вместо того, чтобы занять покои в одной из башен ареопага, Северцев ответил, что в реальной жизни такая квартира для безработного калеки уже непомерная роскошь.
   «Но ведь вы Открыватель!», — сказал тогда Эльван.
   «Открывательство не работа, а разновидность очередной жизненной неудачи, — рубанул на это Авдей. И тут же добавил с виноватой и мягкой улыбкой: — Простите. Я не хотел вас обидеть».
   Господина, который опускает себя до того, чтобы извиниться пред слугой, презирают.
   Но Эльван не стал слугой. А Северцев не пожелал быть господином.
   — Он мой сосед по лестничной клетке, — вслух сказал Эльван. — Только сосед, и всё.