— Где самые тяжёлые? По весу тяжёлые! Я очень сильный. Могу носить их один.
   — Пойдём, — медик повлёк Клемента в палату. — Бери вон того!
   Пациент оказался хотя и громоздким, но лёгким как мешок с пухом.
   Другой был маленьким, но тяжёлым из-за ортопедических растяжек.
   Прочих Клемент не запомнил. Только пламя, удушливый дым и крики боли. Собственную боль Клемент не чувствовал. Не до неё оказалось.
   — Всё, — сказала какая-то женщина в форме врача. — На это раз вытащили всех.
   — Что значит «на этот раз»? — спросил Клемент. Хотя прекрасно знал ответ. Просто верить не хотелось.
   — У вас ожоги, — сказала врач. — Идёмте, я обработаю.
   — Не надо. В лётмаршной аптечке есть биоизлучатель.
   — Вы так помогли нам, господин…
   — Где охрана? — взъярился Клемент. — Почему на окнах бьющиеся стёкла? Горючие материалы в палатах для беспомощных людей?
   Врач горько рассмеялась.
   — Вы что, из Ойкумены сюда свалились? Мне едва хватает денег, чтобы не дать этим беднягам умереть с голода. Медканцелярия не считает нужным тратить средства на людской мусор.
   — Но вы можете подать прошение в Коронный совет!
   — Каждый год подаю. И каждый год получаю ответ «Нет возможности». Никто не станет финансировать калек.
   Клемент пошёл к лётмаршу. Оставаться в посёлке было невыносимо.
   — Это не наши, — донеслось до Клемента. — Не блатные и не бригадные. Так и передай почтенной Фогель — залётные сработали. Зуб даю.
   — Мы проверим.
   — Посельчане тоже ни при чём. Слово перед великой матерью.
   Клемент оглянулся на говорящих. Медбрат из интерната и наурис в дорогой одежде, на пальце — перстень с большим рубином, знаком герцога, главы уголовного сообщества района. В Гирреане упорно придерживались древних традиций. Третий оказался невзрачным человечком. К плечу приколота лента поселкового старосты.
   — Что ж никого из вас на пожаре не было? — спросил Клемент. — Помогли бы тушить, если не ваши люди поджигали.
   — Новичок, — усмехнулся медбрат. — Ты здесь первый день или второй?
   — В левом крыле нет детей благодатной матери, — сказал староста.
   Разбойничий герцог молча повернулся спиной, пошёл к своей свите.
   Клемент провёл рукой по лицу, словно стирал плевок. Побрёл к лётмаршу.
   — Эй, новенький, — окликнул медбрат. — Новенький!
   Клемент обернулся.
   — Всё пациенты остались жить, — сказал медбрат. — Спасибо.
   — Разве это жизнь? Существование.
   — Ты зайди как-нибудь, послушай как они поют. Рисунки посмотри, скульптуры. Тогда поймёшь, где жизнь, а где — существование.
   — Что? — не понял Клемент. — Какие скульптуры?
   — Досточтимая Мария Фогель, наш главврач, любит метод арт-терапии. Неплохой способ стать значимыми персонами для тех, кого судьба и людская злоба превратили в ничто.
   — Может быть, — сказал Клемент. — Только не для всех.
   Он вернулся к лётмаршу, залечил биоизлучателем ожоги. Обтёрся снегом, смывая копоть и запах гари. Переоделся в запасной костюм. Куртки на замену не было.
   — Обойдусь пока, — пробормотал Клемент.
   Энергокристаллы немного подзарядились, хватило, чтобы долететь до соседнего района.
   Теперь надо только дождаться полудня, выполнить приказ, — и всё, можно вернуться в Алмазный Город. Забыть.
   Клемент опять прикоснулся к губам.
   След всё же остался. Неизгладимый. Только не на губах.
   На душе.
* * *
   Срочный межпартийный съезд глав бенолийских реформистов был назначен на двадцать третье ноября. Место сбора — конференц-зал в одной из многочисленных гостиниц Тулниалы.
   Президент конституционной партии, пухленькая сорокапятилетняя наурисна, поправила перед зеркалом в прихожей маленького номера блузку.
   — Идём, — сказал она своей референтке, молодой берканде, недавно принятой в партию лейтенантке службы охраны стабильности.
   Лейтенантка нерешительно глянула на начальницу.
   — Зачем всё это? Ведь Михаил Северцев наш враг.
   — Наш враг — это император. А Северцев… Он умён и талантлив, б о льшая часть его разработок в области оперативного обеспечения гениальна. Да и чисто по-людски он замечательный. Добрый, надёжный, понимающий… И безупречно честный. Есть в нём какое-то душевное благородство, которое выше и ценнее благородства крови. Я знаю, что говорю, поскольку сама диирна империи. А теперь Северцев считай, что мёртв. Завтра суд с заранее предрешённым приговором и казнь. — Президентка вздохнула. — Пока Северцев был жив, я надеялась, что однажды он осознает, как сильно заблуждаются центристы, оставит их и присоединится к нам. Теперь этому не бывать.
   — И центристы ничего не попытаются сделать?! — возмутилась лейтенантка. — Можно ведь захватить здание суда…
   — Северцев запретил. Это потребовало бы много крови. А покупать свою свободу ценой людских жизней он не захотел. Говорю же, Северцев был наделён истинным благородством. — Президент отвернулась, ударила кулаком по стене. — Твари занебесные!
   — При чём тут ВКС? — не поняла лейтенантка. — Подставил Северцева его сын. Чтобы спасти Авдея от смертной статьи Михаил всё взял на себя. Думаю, имперские силовики правы, когда стараются не подпускать к ведущим должностям семейных людей.
   — Ну и дураки. Тот, кто не способен хранить верность семье, верность делу тем более не сохранит. Жену, а в нашем с тобой случае мужа, как и Родину — не предают.
   — Но Михаил погибнет только из-за Авдеевой глупости! А его жизнь намного ценнее существования этого пацана, к тому же Михаил — глава семьи. Зато Авдей всего лишь отпрыск, это он должен был отдавать жизнь за отца. Михаилу ни в коем случае нельзя было вмешиваться! Авдей обязан сам отвечать за свою глупость. Таким поступком Михаил предал центристов. И всех нас вместе с ними.
   — Девочка, — грустно улыбнулась президентка, — если ради идеи надо предавать близких, это плохая идея. Она принесёт людям лишь боль и ненависть, а потому не имеет права на существование. Даже звери защищают детёнышей, не считаясь с собственной жизнью, — так что остаётся людям? Михаил поступил так, как и должен был поступить настоящий отец. А что касается Авдеевой глупости… Ты считаешь, что, публикуя «Лицеистский файл», он был неправ? Надо было позволить имперцам и дальше калечить всех этих детей?
   — Нет, — опустила голову лейтенантка. — Высшие лицеи — это мерзость, которая не должна осквернять собой Бенолию.
   — Поэтому Авдей целиком и полностью прав. «Лицеистский файл» стоит того, чтобы отдать за него жизнь.
   — Но зачем надо было совать туда копирайт? Авдею что, мозги вышибло?
   Президентка вздохнула.
   — С копирайтом история тёмная. Я немного знаю Авдея. Он толковый парень, но в компьютерных технологиях разбирается средненько, на пользовательском уровне. А чтобы сделать плавающий самокопирующийся файл, надо минимум два года профессионально обучаться программированию. Значит, Авдею нужен был помощник-программист. Для программеров же характерно снабжать файлы скрытыми копирайтами.
   — Только в них указываются эмейлы и ники, а не реальные адреса! Или вы думаете, — не веря собственной догадке, спросила лейтенантка, — что программер подставил Авдея специально? Но почему?
   — Нет, — качнула головой президентка. — Такой мерзости просто не может быть!
   — Но почему же, командир? Если допустить, что программер был провокатором ВКС…
   — Тогда… Нет…
   — Тогда получается, командир, что векаэсники всё специально устроили. Захотели уничтожить нас через наши семьи. Сейчас они взялись за центристов, а вскоре примутся и за конституционщиков. Точнее — за ваших дочерей или мою мать!
   — Зачем им это? — растерянно спросила президентка. — Наши дела с их делами никак не пересекаются.
   — Вы командир, вы и думайте зачем. А я одно понимаю — пока есть ВКС, я не могу быть уверена, что мать будет жить спокойно. И что она вообще будет жить! Ну мы и попали… С одной стороны сука-Максимилиан, с другой — векаэсники. И не поймёшь кто хуже.
   — Зло не делят на большое и малое. Его просто убирают. А на освободившемся месте надо постараться сделать хоть что-нибудь хорошее.
   — Командир, но разве мы сможем победить и ВКС, и империю одновременно?
   — Должны. Одновременно или по очереди, будет видно по ходу боя, но победить должны обязательно. А подробности того, как именно мы это сделаем, сейчас и обсудим.
   — Но послушают ли вас другие члены съезда?
   — Если внятно изложить то, что мы только что с тобой обсуждали, то послушают. В конференц-зале сидят наши соперники, но не враги и не идиоты.
   — Жаль только, — сказала лейтенантка, — что «Лицеистский файл» сделал центрист, а не конституционщик.
   — Авдей — только сын центриста. В партии он не состоял. Иногда помогал отцу, но только по мелочам, а в данном случае действовал исключительно по собственной инициативе. Так что центристы на лавры претендовать не могут.
   — Но официально, во всех следственных документах и сообщениях СМИ автором «Лицеистского файла» назван Михаил Северцев. Центрист!
   — Это ненадолго, — успокоила президентка. — Недели через две, максимум через месяц, мы всем расскажем правду. Ведь единожды вынесенный приговор пересмотру не подлежит. Авдей не пострадает.
   — Но почему он не обратился за помощью к отцу? Тогда бы не нарвался на провокатора.
   — От этих паскуд никто не застрахован, — возразила президентка. — В том числе и Великий Конспиратор. И я сама. И ты. — Она немного помолчала. — Почему Авдей не обратился за помощью к отцу, говоришь… Семейные взаимоотношения — дело сложное. Особенно, когда приходится выстраивать их со взрослыми детьми. Тем более, с такими молодыми. Им хочется побыстрее доказать нам взрослость, а миру — свою значимость. И ты никогда не знаешь, какая из случайно брошенных фраз обидит их так, что в доказательствах они утратят рассудительность и осторожность.
   — Я не совсем поняла…
   — Разберёшься. И хорошо бы это произошло до того, как ты окажешься матерью взрослых детей. — Президентка вздохнула. Немного помолчала и решительно тряхнула головой. — Всё, лейтенант, нам пора. Мы и так опоздали.
* * *
   На Маллиарву опускались сумерки. Дронгер подошёл к одному из служебных входов в цирк Мальдауса.
   «Неплохое убежище, — отметил он. — Нет, убежище отличное. Когда уедет Винс, я перетряхну эту гадючню от подвала до крыши».
   Из служебной двери вышел Винсет. Дронгер тут же затянул его под навес брошенного торгового лотка, в густую тень.
   — Винс, ты зачем позвонил? Мои телефоны до сих пор на контроле!
   — Но ведь я же ничего такого не сказал.
   — Хотелось бы верить.
   Винсент опустил голову.
   — Прости. Я не хотел мешать.
   — Дурак. — Дронгер притянул его к себе, прижался губами к виску. — Винс, сердце моё, никогда так не думай, слышишь, никогда!
   Винсент прижался теснее, замер в его объятиях.
   — Я так соскучился.
   — Я тоже. Мы с мамой очень скучаем и по тебе, и по Рийе. Но надо терпеть, Винс. Ты ведь взрослый людь и сам всё понимаешь. Нужно дождаться, пока всё утихнет. А пока нельзя встречаться без крайней на то необходимости.
   — Это и есть необходимость! — воскликнул Винс. — Авдей Северцев арестован!
   — Ты знаком с этим мятежным отродьем?!
   Винсент резким движением стряхнул руки Дронгера.
   — Авдей не центрист! И ты должен это знать! Что бы ни сделал Михаил Семёнович, Авдей здесь ни при чём. Об этом даже в новостях сегодня сказали.
   — Авдей Северцев — соучастник отцовского преступления. Об этом тоже сказали в новостях.
   — Папа, это Авдей помог нам с Ринайей уехать из Гирреана и спрятаться здесь.
   — Что?! Палёнорожий знает, где ты находишься?!
   — Не называй его так!
   Винсент перевёл дыхание, посмотрел на отца.
   — Авдей спас не только мою жизнь, но и твою честь. Это он придумал, как скрыть наше родство. Теперь никто и никогда не докажет, что беглый оскорбитель императорского величия — твой сын. Я всё ему рассказал… Но Авдей сказал, что ты не ответственен за мои грехи.
   — Винс…
   — Михаилу Семёновичу он тоже ничего не сказал. Ведь для центриста позор, когда его сын помогает стабильническому отродью вроде меня. Так что никто ничего не знает.
   Дронгеру сжало сердце. Соучастники Авдея далеко, может и вообще за пределами Бенолии, но гирреанский гадёныш здесь, и если на допросе за него возьмутся покрепче, то…
   — Папа, в новостях Авдея назвали Погибельником… Они не смеют так говорить! Авдей никому не способен причинить зла…
   — Пресвятой Лаоран! — прошептал Дронгер.
   Коллегия примеряла Винсента в истинные Погибельники. В коллегии знают о соучастии Авдея Северцева в побеге. И сейчас гирреанцу задают только один вопрос — где Винсент?
   — Немедленно забирай Рийю и поехали отсюда. Я найду вам убежище понадёжнее.
   — Ты поможешь Авдею?
   — Да, — кивнул Дронгер. — Конечно, помогу. Погибельничество с него снимут, но от соучастия центристам никуда не деться. Только ты не бойся, его приговорят к ссылке в Гирреан… Авдею к нему не привыкать.
   — А Михаил Семёнович? Ведь он всё правильно написал! Высшие лицеи хуже любой каторги, мне ли не знать.
   Дронгер судорожно сглотнул.
   — Винс, — взял он сына за плечи. — Тебе давно пора об этом забыть. Прошлое прошло, и уже не вернётся.
   — Как видишь, вернулось.
   — Доказательства, Винс. Их ни у кого нет.
   — Что будет с Михаилом Семёновичем?
   — Тут я бессилен, Винс. Его дело ведут координаторы. Они же будут и судить. Но Северцев знал, на что идёт, когда публиковал файл. А сейчас нам пора. Зови Ринайю.
   — Да, — кивнул Винсент. — Мы быстро.
   Он скрылся за дверью.
   Дронгер позвонил Пассеру.
   — Немедленно изыми Авдея Северцева из ведения коллегии и переправь в наше СИЗО. Если от пыток, которым его подвергли коллегианцы, он по дороге скончается, меня это нисколько не огорчит.
   — Понял. Будь спокоен. Как Винс?
   — Всё отлично. Скоро приедем.
   Дронгер убрал телефон.
   Пассер ещё никогда не подводил. Винсент будет в полной безопасности.
= = =
   Джолли сидел на диване в гостиной, смотрел партитуру ученического концерта.
   Ульдима принесла мужу чай. Джолли рассеянно поблагодарил, поставил чашку на журнальный столик и тут же забыл о ней.
   — Что-то случилось? — спросила Ульдима.
   — Нет, ничего… Сегодня ко мне в школу пришли ещё двое, желающих обучиться игре на вайлите. После той шумной истории на «Хрустальной арфе» инструмент стремительно входит в моду.
   Ульдима села рядом с мужем.
   — Ты должен радоваться. Вайлита всегда тебе нравилась.
   — Однако я так и не научился толком на ней играть… Как я могу научить других?
   — Ты знаешь принципы игры и можешь толково их объяснить. Остальному каждый музыкант должен учить себя сам. Ты всегда так говорил.
   — Да. — Джолли невидящим взглядом смотрел в нотные страницы.
   — Где Канди? — спросил он после долгого молчания. — Выступления сегодня нет, а вечерняя тренировка давно закончилась.
   — Кто-то пригласил его в гости.
   — Последнее время Кандайс слишком часто шляется по гостям. Нередко в ущерб тренировкам. Боюсь, быстрый успех вскружил ему голову. А расплачиваться за это придётся на ринге. Вот и сегодня проболтается непонятно где до трёх, зато утром проспит до одиннадцати. Тренировка начинается в восемь.
   Ульдима пожала плечами.
   — Тренер клуба не даст Кандику особенно разбаловаться.
   — Меня другое баловство беспокоит.
   — Ты о чём?
   Джолли горько вздохнул.
   — Диль, сегодня двадцать первый день как мы в столице. За всё это время Канди ни разу даже мимоходом не вспомнил Винсента и Авдея.
   — Может, это и к лучшему, — Ульдима встала, отошла к окну. — Ты же видел выпуск новостей.
   — Авдей и Винсент были его лучшими друзьями. Если с такой лёгкостью отказываться от прошлого, можно потерять будущее.
   — Жить надо настоящим.
   — В настоящем у Канди слишком быстрый успех, Диль. Огромные деньги, которые он даже не знает, как потратить… Непрестанное внимание прессы… Высокородные поклонницы наперебой домогаются его внимания… Диль, я не против ни того, ни другого, ни третьего, но я боюсь, что Канди утрачивает чувство реальности. Он хватает наслаждения одно за другим и не понимает, что всё это не просто так, что каждую мелочь придётся отрабатывать.
   — Чем отрабатывать? — испугалась Ульдима.
   — Не знаю… Но цена будет немалой. Я совершил огромную ошибку, Диль. А расплачиваться за мою глупость придётся Кандайсу.
   — О чём ты, Барт? — тревожно посмотрела на него Ульдима.
   — Я научил его постоянно стремиться вверх и никогда не останавливаться на достигнутом. Работать научил. Но при этом не научил умению жить на гребне успеха. Кандайс не готов успеху. Не знает, как правильно вести себя, чтобы не разменяться на шмотки, девок и… — Джолли досадливо мотнул головой: — и внимание тех, кого принято именовать «сливками общества». Это всё затягивает как наркотик и точно так же лишает не только рассудка, но и совести, и даже нормальных людских чувств. Диль, Канди не умеет отличать успех как таковой от сопутствующих ему элементов. Боюсь, что сейчас Кандайсу кажется будто вся эта мишура, — взмахом руки Джолли показал на крикливую роскошь гостиной, — и есть то, ради чего он живёт. А ведь на самом деле победа в бою приносит медаль, а не медаль даёт победу. — Джолли отшвырнул партитуру. — Раз уж выбрал своей судьбой единоборство, так единоборствам и занимайся! Вырабатывай собственный стиль, совершенствуй его, доказывай преимущества перед другими стилями. Если при этом будут призовые выплаты — хорошо, нет — не страшно. Гораздо важнее не уронить себя как мастера.
   — Пока у Канди нет ни одного поражения. — Ульдима досадливо хлестнула хвостом по ковру: — И зачем он занялся этими кошмарными боями? Надо было раньше всё запретить. А теперь уже поздно…
   — Он занялся тем, чем считал нужным заниматься! Выбрал то дело, к которому лежала душа. Поступил именно так, как и должен был поступить любой уважающий себя людь. Меня страшит другое, Диль. Поражений надо бояться не на ринге, а за его пределами. Бремя богатства и славы очень сладкое, настолько сладкое, что не замечается его тяжесть. Но, тем не менее, оно давит на людей, и давит очень сильно. Чтобы не сломаться под тяжестью этого бремени, надо целиком и полностью сосредоточиться на работе. Особенно если богатство и слава приходят сразу и помногу. А Канди, к несчастью, начинает забывать о своём настоящем деле в угоду всякой блескучей мишуре. Я боюсь, что Канди закончит точно так же, как и все эти односезонные звёздочки спорта или стерео. Заиграется в короля тусовки, распылит по кабакам и бабам профессиональную квалификацию и станет для дальнейшей работы непригоден. Тогда клуб расторгнет с ним контракт и всё это, — Джолли кивнул на квартиру, — заберёт в качестве неустойки, а парня нашего вышвырнет на улицу голым и, хорошо, если не изувеченным. С таким отношением к тренировкам и бойцовскому режиму Кандайсу недолго в непобедимых ходить. — Джолли подошёл к окну, встал рядом с женой. Долго смотрел в темноту, потом с досадой и злостью ударил кулаком по раме: — И ведь говорить с ним бесполезно! Он сейчас как наркоман под кайфом — ни черта не понимает. Только и может, что за новой дозой тянуться.
   — Ты преувеличиваешь, — сказала Ульдима. Хвост у неё свился в спираль. — Всё не так плохо.
   — Диль, когда он последний раз был у Лайонны? Кандайс неделю не заходит в её комнату.
   — Ему некогда. Тренировки, выступления…
   — Диль! — перебил Джолли. — Не надо врать самой себе. В пустоши были те же самые тренировки и выступления, да ещё и работа на бетонном заводе. Однако он каждый день выкраивал полчасика поболтать с сестрой. А сейчас Канди даже не спрашивает, как она себя чувствует. Только слышишь от него — журфикс у диирна такого-то, пати у дээрна эдакого. Канди перестал упоминать даже имена бойцов. Прежде он каждый день о ком-нибудь рассказывал.
   Удьдима схватила мужа за свитер.
   — Ты ошибаешься. Ты должен ошибаться!
   — Хотелось бы… Ох, как хотелось бы…
   Полчаса спустя пришёл Кандайс. Сменил вечерний костюм на кожаные штаны и водолазку из светлого ларма.
   — Уходишь? — спросила Ульдима.
   — Да, пригласили на интересное пати.
   — Опять почти до рассвета? А потом всё утро в постели. Нельзя так пренебрегать тренировками.
   — Мам, я в отличной форме. Можно и немного расслабиться.
   — Скажи это своему сопернику на ринге.
   — Мама, всё в порядке. Настолько в порядке, что я вызвал на поединок Матвея Алтуфьева.
   — Что? — дёрнулся Джолли. — Матвея-Торнадо? Да ты с ума сошёл! У него весовая категория выше! Он тебя одной массой задавит.
   — Для тех, кто владеет стилем «Девяти звёзд» габариты противника никакого значения не имеют. Батя, я тебе это уже раз двести говорил! У меня и раньше крупные противники были. Помнишь того рыжего беркана из Канрайи? Мужичище размерами на треть ринга. Ну и толку было от его габаритов? Я его как кусок мяса сделал.
   — Тебе досталось не меньше, — ядовито напомнила Ульдима. — Еле с ринга выполз.
   — Я-то выполз, а он там в полном нокауте остался.
   — У Матвея-Торнадо нет ни одного поражения! — выкрикнул Джолли.
   — У меня тоже! — запальчиво ответил Кандайс.
   — С той разницей, что твоим противникам до Алтуфьева как в лётмарше до Гарда!
   — Менеджер клуба должен запретить бой, — схватила мужа за рукав Ульдима. — Канди не имеет права на самостоятельные вызовы. Тем более, что Алтуфьев не клубный боец, а вольняшка.
   — Бой будет, — сказал Кандайс. — Я составил вызов так, что отказаться, не утратив бойцовской чести, не смогут ни клуб, ни Алтуфьев. Президент начал было на меня орать, я минуты три потерпел, дождался, когда пар выйдет, а потом посоветовал ему профит от билетных сборов прикинуть и доход от ставок приплюсовать. Ну он и заткнулся, рекламой занялся. Обратите внимание, что со мной разбирался не тренер, и даже не менеджер, а президент лично. Ну ладно, я пошёл.
   — Стой, — схватил его за руку Джолли. — Сын, Матвей-Торнадо — это очень серьёзно. Тебе бы не по вечеринкам бегать, а режим соблюдать, готовиться. Канди, оставайся дома.
   — Да всё нормально, батя. Я в форме. Всё пучком будет, не бойся.
   Кандайс пошёл к двери.
   — Канди, — окликнула Ульдима, — сегодня в новостях говорили об Авдее…
   — Смешно, — перебил Кандайс. — С чего это вдруг центральный канал мелким поселенцем заинтересовался?
   Ульдима опустила глаза.
   — Арестован Михаил Семёнович Северцев, — сказала она тихо.
   — Чёрт… — Кандайс растерянно клацнул шипами. — Вот это поворот. — Он немного помолчал. — Михаил Семёнович знал, на что идёт, когда вмазывался в антиимперскую политику. Так что закончилось всё тем, чем и должно было рано или поздно закончиться! — Кандайс хлестнул по стене хвостом. Немного помолчал, буркнул: «Ладно, я пошёл», — и скрылся за дверью.
   Ульдима с растерянностью и обидой смотрела ему вслед.
   — Раньше Кандайс называл Северцева-старшего только дядей Мишей, — сказала Ульдима. — А сегодня не спросил, как его арест отразился на Авдее. Хотя ещё месяц назад считал Дейка своим лучшим другом. Его и Винсента, о котором Канди тоже ни разу не вспомнил с тех пор, как оказался в Маллиарве. Сначала забыл друзей, потом — сестру. Вскоре забудет и нас с тобой. Мы потеряем сына, Барт.
   Джолли обнял жену, вздохнул.
   — Будем надеяться, что поражение в бою с Алтуфьевым взбодрит ему память. А заодно и мусор из мозгов вытрясет.
   — Лишь бы Алтуфьев нашего Канди не покалечил.
   — Нет-нет! — горячо заверил Джолли. — Об Алтуфьеве говорят, что уважает правила боя. Покалеченных противников за ним не числится.
   — Помоги нам пресвятой Лаоран, — прошептала Ульдима.

- 10 -

   Допросные камеры Преградительной коллегии расположены на самом нижнем этаже подвального сектора.
   Красный кафель стен, прорезиненное покрытие цвета охры на полу, — так проще отмывать кровь. Серый пластиковый потолок с пронзительно-яркими лампами дневного цвета. С потолка спускаются нержавеющие цепи растяжек и дыб, у стены ряд пыточных кресел. Как правило, здесь допрашивается сразу несколько человек по разным делам.
   Но сегодня подследственный только один.
   — Когда он сможет продолжить разговор? — спросил эмиссар.
   Мастер-вопрошатель, высокий светловолосый и светлоглазый человек сорока трёх лет, глянул на подследственного, который был подвешен на цепи за запястья так, что ноги лишь самыми кончиками пальцев касаются пола. Такая подвиска заставляет подследственного постоянно дёргаться, невольно ища опору. Это не только мешает объекту дознания сосредоточиться на увёртках от вопросов, но и причиняет сильную боль, поскольку руки скованы за спиной и теперь вывернулись в плечевых суставах жестоко и нелепо, вопреки естественному направлению движения.
   Полностью обнажённое тело объекта покрыто чёрными синяками и кровавыми ссадинами от хлыста, лицо и голова закрыты шлемом психозонда.
   — В обмороке что ли? — пробормотал вопрошатель, глядя на безвольно обвисшего подследственного. И приказал помощнику: — Подбодри его разрядом.
   Помощник, молодой тёмношерстый беркан, нажал кнопку пульта дистанционного управления. Тело подследственного выгнулось дугой. Кричал объект хрипло, воюще.
   — Хватит пока, — сказал вопрошатель, подошёл к подследственному поближе. — Ну что, ублюдок гирреанский, говорить будешь?