Воронова Влада. Пути Предназначения

   — Винс, — сказал он тихо, — потерять тебя второй раз я не смогу. Когда умирала твоя сестра, мне казалось, что мир рассыпается на части и его осколки режут тело. Боль осталась до сих пор. Притупилась, но не исчезла… Винс, если с тобой что-нибудь случится, нам с матерью этого не пережить.
   — Ничего со мной не случится! Я выиграл первенство района по боям без правил. Я смогу постоять за себя.
   — Что? — переспросил Адвиаг. — Какие ещё бои без правил?
   — Сначала я на тренировку из любопытства пошёл. Кандик уговорил попробовать. Олег-сенсей тогда как раз начинающую группу набирал. Сказал, что я способный. Ну я и остался.
   — Кандик — это кто?
   — Мой друг. Он и Дейк. Они поселенцы. И честные люди!
   — Я верю, Винс, верю. Просто…
   — Просто вы не ждали, что я смогу выжить сам, — оборвал его Винсент. — И тем более не думали, что из комнатного украшения я стану людем! В качестве вещи я был приятней, верно?
   — Винс, что я должен сделать, чтобы ты мне поверил? Скажи, и я сделаю всё. Я люблю тебя, Винс, я хочу быть тебе и отцом, и другом, но не знаю как доказать тебе свою преданность. Ты не говоришь мне «Уходи!», но и к себе не подпускаешь. А я не знаю, что делать. Так подскажи мне, Винсент. Или давай оборвём всё сейчас.
   Винсент подошёл к нему, посмотрел виновато.
   — Вы… Ты всё делаешь правильно. Это я неправильный. Я не хочу оставаться без тебя и без госпожи Малниры, но поехать с тобой не могу. Войти в ваш дом таким, как я сейчас, невозможно. Ведь я никто. А пустое место нельзя назвать сыном. Сначала я должен получить право говорить о себе «Я есть». Лишь тогда я буду достоин вас.
   — Во имя пресвятого Лаорана, Винс, какой же ты глупый! — Адвиаг притянул Винсента к себе, обнял. — Винс, право говорить о себе «Я есть» мы зарабатываем и отстаиваем всю жизнь. А любовь всегда даётся нам просто так. Это подарок без отдарка. Тут никогда и ничего не нужно доказывать. Просто любить — и всё. Любовь сама по себе доказательство.
   — Одной любви мало. Нужно ещё и уважение. Оно гораздо важнее.
   Адвиаг разжал объятия.
   — О чём ты, Винс?
   — Вы очень любите засахаренные ягоды трелга, сиятельный господин. Любите рубашки из жёлтого ларма. Но разве вы их уважаете?
   Адвиаг отвернулся, отошёл к окну. Посмотрел на покрытый пыльным снегом двор, на куривших под навесом жандармов и армейскую охрану.
   — Ты выбираешь очень трудный путь, Винс. Я не буду спрашивать, сам ты его разглядел или кто подсказал… Сейчас у тебя есть возможность уйти на другую дорогу. Но если ты ступишь на эту… У тебя никогда не будет возможности ни отступить, ни свернуть в сторону. Идти можно будет только вперёд. Надо будет постоянно перешагивать через боль, через страх, через безнадёжность. И ни секунды на передышку. Всегда идти, даже если не останется ни капли сил. Только вперёд, только прямо, потому что если ты замешкаешься даже на мгновение или сделаешь полшага в сторону, упадёшь в такую грязь, что никакими словами не передать её мерзости.
   — Я знаю.
   — Винс, — тихо сказал Адвиаг, — ведь всё может быть гораздо проще и легче. Зачем тебе это?
   — Так я быстрее смогу сказать о себе «Я есть».
   — Делай, как знаешь. Твоя жизнь, тебе и решать. Но только не забывай о тех, кто тебя ждёт.
   Винсент подошёл к нему, прижался лбом к плечу.
   — Я очень тебя люблю, папа. И маму. И Ринайю. Я обязательно приеду к вам. Сам приеду. А сейчас я должен быть на дежурстве. Иначе мне нельзя. Прости. — Он на мгновение крепко обнял Адвиага и вышел в коридор.
   В кабинет зашёл Пассер.
   — Дронгер?
   — Всё в порядке, Альберт. Всё хорошо.
   — Уверен?
   — Да.
   Пассер недоверчиво качнул головой, но вслух ничего говорить не стал.

- 6 -

   Снаружи дом досточтимого Кийр и аса, наставника и дяди Николая и Гюнтера по Цветущему Лотосу, ничем не отличался от прочих домов района: невысокий, двухкомнатный, стены покрыты светло-жёлтым пластиком, крыша — бледно-зелёным. Перед домом крохотный палисадник, позади, под складным матерчатым навесом — маленькая площадка для чаепитий.
   Обычный дом ничем не примечательного горожанина со скромным, но стабильным доходом.
   Однако, войдя в гостиную, Николай оробел перед её роскошью: стены затянуты узорчатыми циновками из тонковолокнистого трелга, на потолке — люстра из настоящего хрусталя, а на полу такой дорогой ковёр, что и наступать боязно. До сих пор Николай подобные гостиные видел только по стерео, в фильмах о плантаторах и аристократах званием не ниже диирна.
   — Мебели нет, — удивился Гюнтер. — Только напольные подушки… Даже тумбочку не поставили.
   — Это стиль такой, — пояснил Николай. — Очень модный и только для самых богатых. Если хозяин хочет угостить гостей, то слуги подают еду на специальных подносах, которые выглядят как небольшие низкие столики. Ты по-степняцки сидеть умеешь?
   — Умею. Только вряд ли нам предложат чаю с булками.
   — Да уж, — хмуро ответил Николай.
   — Жаркий сегодня день, — сказал Гюнтер. — Хотя и двадцать пятое октября.
   — А ты что, снега захотел? Так здесь тропики.
   — Я никогда ещё не бывал в таких тёплых районах. Сначала жил в приполярной зоне, а после, когда ездил с учителем, мы тоже оказывались только в северных областях. Я не привык, чтобы в середине осени была такая жара.
   — Сейчас ещё жарче будет, — пообещал Николай. — Когда учитель придёт.
   Гюнтер опустил голову.
   — Я первый начал, — сказал он тихо. — Мне и отвечать.
   — Первым должен был быть я, — ответил Николай. — Я старший. Но я струсил.
   — Нет, — твердо сказал Гюнтер. — Струсить — это не вмешаться. Или вообще убежать. А ты подоспел как раз вовремя. Мне и в голову не пришло, что у тех козлов могут быть бластеры. Без тебя бы мне каюк. Теперь я твой должник.
   — Ты мой брат. А брат в таких делах должником быть не может.
   Гюнтер пожал ему руку.
   В гостиную вошёл Кийриас, высокий крупнотелый наурис пятидесяти двух лет. Николай и Гюнтер поклонились.
   — Доброго дня, учитель, — сказал Николай.
   — Доброго дня, досточтимый Кийриас, — проговорил Гюнтер.
   Кийриас с досадой и гневом клацнул шипами. Гюнтер упорно не желает называть его ни дядей, ни учителем. Пусть мальчишка и ушёл из ордена, но единственным наставником для него так и остался рыцарь, у которого он был адептом.
   Однако сейчас есть вопросы поважнее Гюнтерова упрямства. Кийриас посмотрел на Николая холодным суровым взглядом.
   — Я жду объяснений.
   — Этот скот Диего Алондро, хранитель нашего участка, нализался до свинячества, — торопливо ответил Николай. — Орал такое сквернословие, что нанятым из бродяг батракам тошно становилось. Из кафе его выгнали. Диего вернулся на участок и начал избивать жену и сына. Он и раньше злобу на них вымещал, но в тот раз… Бланка, это его жена, пыталась спрятаться на кухне, а Мигель, это их сын, ему всего десять лет…
   — Я не спрашиваю, что именно произошло на участке, — перебил Николая Кийриас. — Меня интересует, почему ты вмешался не в своё дело.
   — Да потому, что я ещё не в конец оскотинился, чтобы на такое молча смотреть! Батя мой всегда говорил…
   — Не смей сравнивать крестьянина грязнокрового с благородным даарном!
   — Мои родители, — ответил Николай тихо, с раскалённой добела яростью, — женаты тридцать восемь лет. За всё это время батя маме ни одного грубого слова не сказал, а нас, детей, и ладонью-то не лупил, не то что хлыстом. Когда батя с поля шёл, то всегда для мамы цветы собирал, а для нас — сладкие ягоды. Даже когда мы выросли, всё равно ягоды приносил. И цветы маме до сих пор дарит. А слова бранные у нас в доме всегда под запретом были. И соседям батя ни с рукоприкладством, ни с матерщиной баловаться не позволяет. Если при нём такое случается, то всякий раз вмешивается и прекращает. Даже если безобразие староста творит или полицейский инспектор, батя всё равно в сторонке не отсиживается. Вот и судите, учитель, в чьей крови грязи больше — в батиной или у этого вашего даарна!
   — На суде за такие речи тебе ещё пятерик сверх срока добавят!
   — Коля не трогал Диего! — вмешался Гюнтер. — Это я ему морду подправил.
   — С кем же тогда дрался Николай?
   — С его телохранителями, — ответил Гюнтер. — Они простолюдины, а найм их не был должным образом оформлен, потому что ни у кого из них нет лицензии для такой работы. Зато было оружие. Для судьи оно окажется гораздо важнее драки. Да и не будет никакого суда. Этот ваш даарн скрывал своё звание.
   — Вынужден был скрывать! Людю столь благородной крови не пристало работать на плантации.
   — Как интересно! — ехидно восхитился Гюнтер. — На плантации благородство работать не позволяет, а суп трелговый жрать не препятствует.
   — Не тебе, ученик, судить о порядке вещей!
   — Возможно, досточтимый. Но как бы то ни было, а любой мало-мальски сообразительный адвокат истолкует сокрытие даарновского звания как отказ от дворянства. Вряд ли почтенный Диего Алондро к этому стремится. К тому же если и не судью, то владельца плантации обязательно заинтересует, откуда у такой мелочи как участковый хранитель взялись деньги на личную стражу. Финансовая проверка, а вслед за ней и каторжный срок за воровство Диего обеспечен. Так что вам не о чем беспокоиться, досточтимый. Диего сам приложит все усилия, чтобы дело не то что до суда, а даже до полицейского участка не дошло.
   — Ну допустим, что так, — процедил Кийриас. — Однако превосходное место наблюдателя потеряно.
   — Колю не трудно заменить любым другим братом. Ведь Диего нужен новый старш и на. Главное, предложить ему достойную кандидатуру до того, как это сделают оперативники других братств.
   — Без тебя бы не догадались! — зло выкрикнул Кийриас. — Своей дурацкой выходкой вы поставили под угрозу всё наше дело! Самое благородное, которое только может быть в Иалумете!
   — Если ради торжества благородного дела нужно смиряться с подлостью, то дело станет подлым вдвойне.
   — Что?! — хрипло выдавил Кийриас. — Да как ты смеешь…
   — Если не убирать вокруг себя грязь, сам станешь грязью.
   — Да ты… Тебе… — Кийриас не нашёлся, что ответить, замолчал.
   Николай позлорадствовал: ловко братишка заткнул рот этому зануде! Хорошо быть образованным. «Надо, чтобы Гюнт обязательно доучился, — отметил себе Николай. — Этот год пропал, а в новом он должен вернуться в университет».
   Кийриас метнул на Николая мрачный подозрительный взгляд. После встречи с рыцарем ученик стал неподконтролен. Прежде Николай смотрел на учителя как на икону, беспрекословно и ревностно выполнял любой приказ. Теперь же дерзит, своевольничает. И Гюнтер этот ещё… Вот навязали головную боль! И почему только Великие Отцы так вцепились в орденского приблуду?
   — Вы поставили под угрозу всё наше дело, — повторил Кийриас вслух. — Вину надо искупить.
   Гюнтер побледнел, в глазах метнулся испуг, а губы жалко дрогнули. Но голос прозвучал твёрдо:
   — Назначайте воздаяние, досточтимый.
   Кийриас гневно вздыбил хвост. Опять «досточтимый» вместо «учитель» или «дядя».
   Николай истолковал его гнев по-своему, метнулся к Гюнтеру, прикрывая младшего брата от удара, — хвост науриса бьёт крепче хлыста. А если раскрытые шипы добавятся, то одним таким ударом изувечить можно.
   Кийриас зашипел возмущённо. «Да кем он меня считает, какой тварью?!» Николай с недоверчивой настороженностью смотрел на учителя. Преодолеть недоверие будет нелегко. Если вообще получится. «А может, и пытаться уже не стоит? Поздно? Учителем меня Николай не считает… Но братом во Цветущем Лотосе он остаётся и приказы старших выполнять обязан!» Кийриас бросил Николаю под ноги видеопланшетку.
   — Открой первый файл.
   Николай подчинился.
   — Это же инвалид, — удивлённо сказал Гюнтер, увидев фотографию. — Пресвятой Лаоран, ну и рожа!
   — Такой шрам не может быть случайностью, — сдавленно прошептал Николай. — Тот, кто его наносил, понимал что делает. Такую красоту изуродовать… Не понимаю…
   Гюнтер осторожно, словно боясь причинить увечнику боль, прикоснулся к фотографии.
   — Скорее всего, это ожоги от царговой кислоты. Их действительно наносили специально… — Гюнтер поёжился и сказал с кривой усмешкой: — У того, кто это сделал, отличные способности к рисованию: здесь каждый шрамчик предназначен для того, чтобы превратить лицо в дьявольскую маску. И такая идеально ровная линия раздела… Как по линейке.
   — Может, и по линейке, — зло процедил Николай. — С говнюка, которой способен вытворить эдакую мерзость, станется и линеечку с собой прихватить, и кронциркуль для пущей точности.
   Гюнтер невольно прижался к старшему брату.
   — Рядом с нашим посёлком есть одна очень старая церковь… — сказал Николай. — Там на стенах фрески с ангелами и чертями.
   — Да-да, — кивнул Гюнтер. — Я тоже такие фрески видел. Только ни один живописец не соединял ангела и дьявола в одном лице. И тем более никто и никогда не делал такого с живым людем.
   — Гюнт, ведь шрамы от царговой кислоты — это навсегда?
   — Навсегда. Если был хоть самый крохотный ожог, то в дальнейшем становится невозможной никакая пластика, даже для других шрамов, обыкновенных, потому что организм будет отторгать любую новую кожу — и донорскую, и протезную, и даже клонированную от собственной.
   — Органы таким людям тоже нельзя пересаживать?
   — Нельзя, — ответил Гюнтер. — Будет отторжение. Поэтому изуродованную руку ему никогда не поменять на здоровую. Если только эту восстановить…
   — Учитель, — Николай посмотрел на Кийриаса, — кто сделал с ним такое? И за что?
   — Это было недавно, — добавил Гюнтер. — Шрамы свежие.
   Кийриас досадливо дёрнул хвостом.
   — Всего лишь последствия недопустимой для гирреанского плебея дерзости. Не обращайте внимания на мелочи. Есть вещи поважнее шрамов.
   — Так он из Гирреана? — растерянно переспросил Николай. — Еретик?
   — Сын еретички. А может, и сам еретик. Неважно. Я же сказал не обращать внимания на мелочи!
   Гюнтер ответил хмурым взглядом. Паршивцу опять что-то не нравилось в словах учителя.
   — Вы не сказали, на что следует обращать внимание, досточтимый.
   Кийриас забрал у Николая планшетку, бросил на подоконник и приказал:
   — Вы оба немедленно вылетаете в Гирреан. — Кийриас положил рядом с видеопланшеткой билеты и банковскую карточку на предъявителя. — Не позднее тридцатого октября вы должны доставить в Каннаулит голову этого урода. Доверенный брат будет ждать вас в клубе «Оцелот». Голову отдадите ему.
   — Как — голову? — не понял Гюнтер.
   — Только не говори, что в ордене не проходил посвящения кровью!
   Гюнтер опустил взгляд.
   — Смертное посвящение у нас было, — сказал он очень тихо. — Ровно через месяц после адептсткой присяги. Все нелегальные организации норовят повязать новичков кровью. — Гюнтер поднял глаза и вперил требовательный взгляд в лицо Кийриаса. — Но, приказывая неофиту убить врага, орден всегда объяснял причины! Так за что я должен убить и без того несчастного калеку, досточтимый?
   — Он опасен братству Цветущего Лотоса.
   — Чем опасен, досточтимый? Братство в праве отдать мне любой приказ, но и я в праве знать, что приказ праведен. Убивая по воле Цветущего Лотоса, я должен быть уверен, что не пролью невинной крови!
   Хвост Кийриаса свился в трусливую спираль.
   — Напрямую этот людь ничего плохого братству не сделал, — пробормотал Кийриас. — Но по случайности — очень злой случайности — ему досталось нечто такое, что делает его смертельно опасным для Цветущего Лотоса. А при определённых обстоятельствах и для всей Бенолии. По собственной воле парень ничего плохого никому не желает, но судьба его сложилась так, что он вредоносен просто в силу своего существования, и потому должен быть уничтожен. Ничьей вины в этом нет — ни вашей с Николаем, ни моей, ни нашего братства. Виновно только злосчастье судьбы. Но ведь она крайне редко бывает к кому-то доброй… — Кийриас отвёл взгляд в сторону, смотреть на учеников было стыдно. — Я не могу объяснить подробнее, это всё, что мне самому позволено знать. Но приказ правилен, в этом я уверен!
   — Однако выполнить его мы должны в наказание, — понял Николай. Гюнтер молчал.
   Кийриас стегнул хвостом по стене.
   — Вы оба влезли в то, что вас не касалось! Подвергли риску дела братства! К тому же посмели перечить тому, кто намного выше вас по рождению! — Кийриас шагнул к Гюнтеру. — Ученик мой и племянник по Цветущему Лотосу, разве белосветцы не наказали бы тебя за вмешательство в посторонние дела, тем более, если из-за этого пострадали бы интересы ордена?
   — Порядки ордена очень суровы, — ответил Гюнтер. — Намного суровее тех, что приняты в братстве. Однако наказание мне пришлось бы понести не за вмешательство в посторонние дела, а за то, что оно было таким шумным и привлекло к нам с Колей всеобщее внимание. Сейчас я понимаю, что безобразия, творимые Диего, можно было унять и без драки. И за потерю места наблюдателей нас бы не наказали, а лишь за то, что сразу же не позаботились о замене. Но главная разница между вами и орденом, досточтимый, в том, что орден никогда не превращает в наказание приказы, направленные на укрепление собственного могущества, пусть даже эти приказы отвратительны с точки зрения морали. Если бы орден вынужден был послать адепта убить какого-то бедолагу только за то, что тот стал нежелательным свидетелем, то сначала адепту подробно объяснили бы необходимость такого решения. И заказали бы молебен о том, чью кровь пролить орден вынужден силой обстоятельств. Адепт, его учитель и тот, кто отдал приказ убить, провели бы ночь на церковном покаянии, и лишь затем приступили бы к подготовке операции. Вы же низводите жизнь и смерть до уровня хлыста в руках надсмотрщика. Кем — или чем — в таком случае становитесь вы сами?
   Кийриас отшатнулся, ладонью прикрыл лицо. Как будто пощёчину получил. Николаю стало жаль учителя.
   — Какой ещё молебен? — сердито спросил он Гюнтера. — Гирреанец еретик. А мы — честные лаоране.
   — В таких случаях орден заказывает два молебна — и в таниарской церкви, и в лаоранской. В большинстве государств Иалумета запрещённых религий нет.
   Николай не ответил. Коротко глянул на учителя и тут же отвернулся. «Он стал совсем чужим», — понял Кийриас. Мысль резанула болью.
   — Я сегодня же пойду в церковь, — сказал Кийриас. — И вы в Гирреане тоже зайдите к таниарцам, пусть будет настоящая поминальная служба или как там у них называется такой обряд… — Кийриас подошёл к Николаю, крепко сжал плечо. — Смерть гирреанца действительно необходима. Он ни в чём не повинен, но вот такая злая судьба ему выпала. Не нам с ней спорить. И не наш это грех. Ни на мне, ни на тебе, ни на твоём Гюнтере не будет невинной крови. Это судьба. А калеке воздастся за его страдания в посмертии. Он вкусит блаженство если не в лазоревом чертоге Лаорана, то в золотых садах Таниары. А мы… Мы не виноваты в нашей судьбе.
   — Да, учитель, — ответил Николай. На Кийриаса он смотрел с прежней преданностью.
   — Гирреанца уберу я, досточтимый, — сказал Гюнтер. — И не беспокойтесь за калеку. Ему не будет больно. Парню и так досталось слишком много. Лишние мучения ни к чему. Он даже не успеет ничего понять. Не испугается и, тем более, не будет страдать перед смертью. Всё произойдёт очень быстро. Я знаю, как это сделать. Только… — Гюнтер запнулся. — Досточтимый, пусть Коля останется здесь! Я всё сделаю сам. Из-за меня всё началось, мне и расплачиваться.
   — Гюнт! — Николай как мусор стряхнул руку Кийриаса, шагнул к побратиму. Кийриас побледнел, судорожно стиснул рубашку на груди.
   — Гюнт, мы же… — начал Николай.
   — Я всё сделаю сам, — отрезал Гюнтер. — Ни к чему тебе мараться.
   Он взял планшетку, билеты.
   — Если Коля останется здесь, его казнят за неповиновение, — сказал Кийриас. — Ты презираешь меня, Гюнтер, и ты прав. Я не смог защитить вас от неправедного суда.
   — Досточтимый, я вовсе не…
   — Помолчи, — остановил его Кийриас. — И не спеши принимать решения. Сам ведь говорил — безобразия можно унять и без драки.
   — О чём вы?
   — Сдай билеты и погуляй немного по городу. Здесь есть на что посмотреть, где развлечься. Плимейра — приятное местечко.
   Кийриас подошёл к Николаю.
   — Ты — полунищий крестьянин из глубокой провинции, я — потомственный чиновник, всю жизнь прожил в одном из лучших городов империи. Пр о пасть между нами казалась мне огромной. Ты делал неправильные ударения в словах и не умел толком пользоваться столовыми приборами. А я не хотел за твоими плебейскими манерами видеть тебя самого.
   — Учитель…
   — Нет, — перебил Кийриас. — Учителя из меня не получилось, потому что ничему полезному я тебя так и не научил. Даже не сподобился показать, как джентльмены разговаривают, как ведут себя за столом. А ведь тебе бы это пригодилось… Умному парню нельзя всю жизнь торчать в плантационных старшинах… Нехорошо.
   — Дядя…
   — Тем более нет, — качнул головой Кийриас. — Ни один нормальный дядя не станет обращаться с племянником так, как я обращался с тобой. Понимание всегда приходило ко мне слишком поздно. И всегда было похоже на вспышку. Зато теперь никаких тёмных пятен не осталось. Кроме одного.
   Кийриас отошёл к окну.
   — Я должен разобраться, почему на самом деле приказано убрать этого несчастного гирреанского уродца. И почему голову убитого нужно доставить ни куда-нибудь, а именно в Каннаулит.
   — Вы очень рискуете, — сказал Гюнтер.
   — Я устал от осторожности. В Гирреан мы поедем все трое. Или не поедем вообще. Мы будем знать, что делаем, и зачем мы это делаем. Хватит играть вслепую!
   Кийриас повернулся к Николаю и Гюнтеру.
   — А самое главное — я не хочу стыдиться перед вашими родителями за своё учительство.
   Гюнтер ответил недоверчивым взглядом исподлобья.
   — У меня нет родителей.
   — Если их нет среди живых, то это не означает, что их нет вообще.
   — Ну да, ну да, — зло усмехнулся Гюнтер. — Утешительная сказочка, придуманная теми, кто никогда не терял близких. Особенно заживо.
   — Досточтимый Найлиас обязательно придёт в братство! — горячо сказал Николай. — Скоро он поймёт нашу правоту.
   Кийриаса закогтило ревностью. Но поздно что-либо исправлять. Николай отдал сердце другому учителю. «Я сам виноват, — понял Кийриас. — Когда он был готов отдать мне и сердце, и душу, я отвергал его. И тем более никогда и ничего не предлагал в дар ему. А теперь ни я, ни мои подарки Николаю не нужны. Всё, что я могу для него сделать, так это немедля освободить от опеки… Пусть переходит на самостоятельную жизнь. И Гюнтера забирает! Если не в младшие братья, так в ученики. А я возьму другого воспитанника и попытаюсь стать для него настоящим учителем и дядей. Стоп! Ведь для полного посвящения надо провести в братстве пять лет, а Николай здесь всего три года. Хотя это пустяки, парень он толковый, экзамен сдаст. Но сначала мне надо вернуть ему долг. Если из-за моего слабодушия Николай вынужден разбираться с гирреанцем, так пусть действует как полноправный братианин, а не слепая кукла».
   — Идите прогуляйтесь, — велел Кийриас ученикам. — К вечеру вернётесь. В шесть часов. А я пока свяжусь со старшими братьями.
   Николай и Гюнтер поклонились, вышли на улицу.
   — Странный у досточтимого Кийриаса дом, — сказал Гюнтер.
   — Учитель получил его в наследство всего два месяца назад. А поскольку живёт он на служебной квартире, дом стал только лишней морокой.
   — И тогда досточтимый передал его братству, а старшие решили оборудовать дом для конспиративных встреч категории вип. Глупая идея.
   — Почему? — обиделся Николай. — Братству необходимы деньги, а значит и люди, которые готовы их пожертвовать. Принимать таких меценатов надо в достойной обстановке.
   — Вот именно, что в достойной. Вип-гостиную надо устраивать там, где она не привлечёт внимания — в дорогом отеле или клубе. А здесь она выглядит слишком вызывающе. Представь, если вдруг в дом Кийриаса заглянет инспектор коммунальной службы. Как прикажешь объяснять ему такие роскошества? К тому же сам факт визита богача в простенький квартал станет главной темой местных сплетен как минимум на неделю. Вряд ли меценат согласится ради братства переодеваться в дешёвые тряпки и пользоваться общественным транспортом. Как явка дом провалится после первой же встречи.
   Николай досадливо цвикнул углом рта.
   — Действительно, глупо. Столько денег свинье под хвост…
   Гюнтер немного подумал.
   — А ты знаешь, ведь всё ещё можно исправить. Если сделать вид, что богачи собираются там небольшой компанией два раза в неделю, в одно и то же время, и занимаются какой-нибудь безобидной, но странной для взрослых успешных людей чепухой… Например, строят из бутылочных пробок модель средневековой крепости… Соседи и местная полиция посплетничают об этом месяца два, а потом привыкнут и перестанут обращать внимание. Тогда в дом можно будет приглашать кого угодно, хоть самого принца Филиппа, на него никто и внимания не обратит. Главное, чтобы визит был в урочное время.
   — Пожалуй, — неуверенно согласился Николай. — Надо будет сказать учителю.
   — Давай съездим в «Пещеры Лдунн»? — сказал вдруг Гюнтер. — Здесь недалеко.
   — Нет у меня настроения развлекаться.
   — Я и не предлагаю. Но если надо полдня потратить на ожидание, то лучше делать это в центре развлечений, чем в парке на скамейке. Найдём тихий павильон с такой игрой, где требуется полная сосредоточенность. Незачем терзать себя мыслями о том, на что мы не можем повлиять.