Воронова Влада. Пути Предназначения

а йс, приёмный сын Джолли, высокий мощнотелый наурис восемнадцати лет. Джолли повернулся к нему, посмотрел вопросительно.
   — Мама обедать зовёт, — сказал Кандайс. — Бать, а ты что такой смурной?
   — Да так, — улыбнулся Джолли, — придворная жизнь вдруг вспомнилась.
   Кандайс опустил глаза.
   — Ты можешь туда вернуться. Преподобный Григорий своё свидетельство нигде не регистрировал. Считай, его вообще не было.
   — Глупый. — Джолли подошёл к сыну, прикоснулся к плечу. — Я подумал, что не будь опалы, у меня не было бы ни тебя, ни твоей сестры, ни вашей матери. И школы у меня тоже никогда бы не было.
   — Школа из козьего сарая перестроена, — сказал Кандайс.
   — Главное, что это школа. Моя школа.
   — Так ты не жалеешь, что остался в Гирреане?
   — Глупый, — повторил Джолли. — Нельзя жалеть о том, что предпочёл настоящую жизнь кукольной.
   — Но в Алмазном Городе ты мог бы… — Кандайс не договорил, сделал неопределённый жест.
   — Нет, — уверенно ответил Джолли. — В Алмазном Городе я не смог бы сделать и половины того, что сделал в Гирреане. И не получил бы даже сотой доли того, что обрёл здесь. В кабинете патронатора я понял это с полной отчётливостью.
   — Я так боялся, что ты уедешь, — тихо сказал Кандайс.
   — Я тоже.
   Кандайс посмотрел на отца непонимающе.
   — Ты это о чём?
   — Уже не о чём. — Джолли взял сына под руку. — Пошли обедать. Мама рассердится, что задерживаемся.
   Ульд и ма, супруга Джолли, маленькая, тоненькая, изящная до хрупкости, накрывала на стол. Двигалась женщина с такой грацией, что казалась сотканной из воздуха. «В сравнении с ней придворные дамы выглядели бы коровами, — подумал Джолли. — И ни за что не простили бы моей фее такого недосягаемого превосходства».
   — Мам, а что ты на пятерых накрываешь? — спросил Кандайс.
   — Авдей придёт, — ответила вместо матери его сестра, тринадцатилетняя Лай о нна. Кандайс помог ей подкатить инвалидную коляску к рукомойнику, дал полотенце.
   — Вы уезжаете в два? — спросила мужа Ульдима.
   — В половине третьего.
   Кандайс подкатил кресло сестры к столу. Ульдима поставила на стол плетёнку с хлебом.
   — Так не ко времени ваша поездка! В Каннаулите ждут Погибельника и… — женщина отвернулась.
   — Всё хорошо, лапушка, — обнял её Джолли. — Именно благодаря Погибельнику Каннаулит сейчас самое безопасное место в Бенолии. Там коллегианцев и агентов охранки больше, чем местных жителей вместе с конкурсантами и обслугой «Оцелота». Заодно и в Плимейре порядок наведут. Так что ни воров, ни грабителей, ни наркоторговцев там даже близко нет. А здесь этого контингента четверть посёлка. Но ведь живём.
   — Я боюсь за тебя.
   — Маловероятно, чтобы Погибельником сочли меня, а больше в Каннаулите бояться нечего. Даже конкурсного провала.
   — Уверен? — скептично оттопырил хвост Кандайс.
   Ульдима мягко выскользнула из объятий мужа, стала разливать по тарелкам суп.
   — В друзьях сомневаться нехорошо, — сказала сыну. — Особенно в своём самом лучшем друге. Тем более нехорошо сомневаться в мастерстве отца. По-твоему, он Авдея плохо учил?
   — Я не в них сомневаюсь, а в честности жюри. Простолюдин, гирреанец, да ещё и анкета по отцу палёная. Кто ж такому приз даст?
   — Но ведь на региональных конкурсах дали.
   — Так то регионалка, — возразил Кандайс. — А это финал.
   Джолли улыбнулся.
   — «Хрустальная арфа» всегда проводилась честно. По одной простой причине — там никогда не крутилось ни денег больших, ни престижей высоких.
   — Однако в Алмазный Город ты попал именно после «Арфы».
   — Но занял на ней третье место. А гран-при получил тот, кто был его достоин. В этом году его возьмёт Авдей. «Арфа» — честный конкурс.
   — И ты не ревнуешь?
   Джолли посмотрел на сына с недоумением.
   — Я учитель. А мера учительского успеха определяется только достижениями учеников. Разве твой тренер когда-нибудь ревновал тебя к наградам, пусть даже тем, которые в своё время не смог получить сам?
   — Нет, — опустил глаза Кандайс. — Радость Олега-сенсея всегда искренняя.
   — Потому что он настоящий учитель, сын. А в учительстве существенной разницы между музыкантом и единоборцем нет. Странно, что ты это до сих пор не понял, — в голосе Джолли прозвучала глубокая обида пополам с гневом.
   Кандайс согнулся в церемониальном поклоне, замер.
   — Да, отец. Я не подумал и сказал глупость. Диирн благоволит принять мои извинения?
   — Перестань, — недовольно дёрнул плечом Джолли. — Придворные ужимки тебе не к лицу.
   В дверь позвонили.
   — Это Авдей, — быстро сказал Кандайс. — Я открою.
   — Да, — кивнул Джолли.
   «Что же я упустил в тебе за эти пять лет, мальчик? Но ведь ещё не поздно, ты так юн… Одна случайная ошибка закономерностью не станет, ты всё поймёшь и больше никогда так не подумаешь».

= = =

   Светало. Батраки закончили завтракать и разошлись по работам. Вслед за ними из-под навеса ушли и старшины. Кухонные служки начали убирать со стола. Гюнтер принёс Николаю Ватагину вторую порцию похлёбки.
   — Никогда бы не подумал, — сказал Николай, — что варево из трелговой шелухи может быть таким вкусным. Ты не иначе как шаман какой-нибудь, заколдовал его.
   — Что вы, — улыбнулся Гюнтер. — Ведь трелговая шелуха очень хороший продукт. Витаминов много и организмом усваивается легко. Просто перед готовкой её нужно обязательно полчаса вымачивать, чтобы удалить неприятный привкус. Но не передержать, иначе тоже невкусно будет. Почему-то у вас мало кто соблюдает это простое правило. А ведь глупо не ценить собственное богатство.
   — «У нас» — это у кого? — глянул на него Николай.
   — У сероземельцев.
   «Слишком быстро ответил», — подумал Николай. Не похож Гюнтер на бенолийца. Во всех словах и привычках виден чужак. А документы местные, подлинные, — братство проверило. Чтобы купить «железные» паспорт и права, деньги нужны не просто крупные — огромные. Но в богатстве Гюнтер не жил ни дня, он не врёт, когда говорит, что родители были владельцами небольшого ресторана. Слишком много мелочей совпадает.
   К несчастью, по всему Иалумету единый язык. И, благодаря многочисленным каналам стереовидения ВКС, акцента местечкового ни у кого не бывает. Любой и каждый, едва обучившись говорить, слова начинает на гардский манер произносить. Так что по речи определить, откуда Гюнтер приехал, невозможно.
   — Ты на кого в универе учился? — спросил Николай.
   — Инженер-программист.
   — Нравилось?
   — Главное, что получалось.
   — Но не нравилось.
   — Не нравилось. — Гюнтер отвернулся.
   — А что ж пошёл?
   — Деньги. Хороший программер уже на втором курсе неплохо зарабатывать начинает. А к пятому будет в солидной фирме на постоянной должности.
   — Ну да, ну да, — согласился Николай. «Такая высокая потребность в программистах есть только у ведущих промышленных планет. Стиллфорт, Хэймэй, Зеленохолмск. Вопрос — зачем тамошнему уроженцу ехать в нашу помойку, да ещё местного из себя корчить?»
   Гюнтер бросил на шефа быстрый настороженный взгляд. Меньше всего Ватагин похож на обычного старшину, пусть и первого. По манерам и лексике он действительно потомственный фермер, такой же, как и все здешние надзиратели — малообразованный, крикливый, с примитивной, но действенной хитрецой.
   Надоело мужику копаться на фамильном клочке земли, потому как младшему сыну ничего интересного там не выкопать, и решил тогда поискать удачу на полях крупного плантатора. Обычная история, таких здесь полно.
   Но для Ватагина она стала маской, за которой скрывается немало тайн.
   Историю Бенолии он знает превосходно, гораздо подробнее того, что даёт школьная программа. Однако о Шаннил у ре Одал а нде, знаменитом бенолийском композиторе времён Второй республики, впервые услышал от Гюнтера.
   Ватагин наизусть цитирует труды очень серьёзных философов и теологов, но пишет при этом с грубейшими ошибками, а читает медленно, шёпотом, как людь с очень слабым образованием.
   Прекрасно разбирается в банковских операциях, особенно в такой сложной области, как анонимные платежи, зато отчётность по участку за Ватагина пришлось делать Гюнтеру, старшина запутался в графах и цифрах как котёнок в размотанном клубке.
   Такое впечатление, что Ватагина спешно обучили по программе экспресс-курса, давая только самые необходимые знания и навыки.
   «Для чего необходимые?» — в который раз задумался Гюнтер.
   Почти каждый вечер старшины ходят в кафе при гостинице аэрсной дозаправочной станции. Там проститутки, выпивка, — на плантациях алкоголь строжайше запрещён. А ещё в кафе можно устраивать состязания на лётных тренажёрах. Хозяин гостиницы купил четыре списанных установки на какой-то учебной базе, и теперь они стали одним из самых популярных развлечений.
   Собираются в кафе и обслуга с заправки, и пилоты, и работники из центра связи.
   В шумных, обильно сдобренных ромом посиделках Ватагин участвует всегда, но никогда не пьёт, только вид делает. В разговорах ограничивается междометиями, а сам внимательно слушает любую болтовню.
   Возле тренажёров крутится каждый вечер, но играл только дважды, и оба раза соперниками в виртуальных гонках были связисты. Игру им Ватагин сдавал мастерски, так, что у связистов оставалось ощущение трудной, а потому драгоценной победы. И появлялось желание угостить побеждённого щедрой выпивкой. Б о льшая часть которой доставалась самому же угощающему, развязывала и без того болтливый язык.
   Подготовка секретного агента у Ватагина хотя и тщательная, но всё же любительская. В госструктуре — охранке или коллегии — такого дилетантизма быть не может. Получается, что Ватагин — браток. А судя по тому, что рядом такие богатые на информацию места, — наблюдатель.
   «Стратегию работы и структуру организации они явно у светозарных позаимствовали, — отметил Гюнтер. — Но сработали по сравнению с орденом топорно. Любительщина местечковая, дилетанты махровые… Однако откуда они вообще узнали об орденских методах организации? Неужели среди рыцарей были перебежчики в братство?»
   Догадка одновременно и возмущала, и привлекала. С одной стороны, для рыцаря оскорбительно опуститься со своих светозарных высот в какое-то там убогое братство. Если и предавать орден, то хотя бы ради достойного противника, тех же координаторов, например. С другой стороны, никому, кроме братств, не дано переплести свой путь с Избранным.
   Ватагин тронул Гюнтера за плечо.
   — Собирайся, пойдём в обход.
   «За эти дни он почти не оставлял меня без присмотра, — думал Гюнтер. — Послезавтра Пришествие, а с таким надзирателем мне с участка не удрать. И уволиться нельзя, по контракту я обязан предупреждать об уходе за неделю. Что же делать, как отсюда вырваться?»
   Гюнтер глянул в сторону дозаправочной станции. С участка она не видна, как не видно ни малейшей надежды хоть что-то изменить в своей никчёмной жизни. Если бы только встретиться с Избранником…. Не зря ведь рыцари считали Гюнтера одним из самых перспективных адептов. Он может быть полезен Избранному.
   Гюнтер опять глянул в сторону станции. А ведь всё не так безнадёжно, как казалось. На посиделках надо спровоцировать народ на разговор о братствах и Пришествии. Это не сложно, тема для бенолийцев самая актуальная. Ватагин целиком сосредоточится на прослушке, и ему станет не до Гюнтера. Тогда можно будет незаметно выйти из кафе и улететь с первым попавшимся аэрсом или дальнерейсовым лётмаршем. Всё равно куда, хоть в Гирреанскую пустошь. Не самая плохая точка, кстати. В Плимейру оттуда дважды в сутки отправляются прямые экспрессы. Расписание всех транспортных линий, ведущих в Каннаулит, Гюнтер выучил наизусть.
   Николай бросил на подопечного настороженный взгляд. Ишь, как в сторону станции зыкает. Опять об отъезде думает.
   «Почему он так хочет попасть в Каннаулит? Ведь сейчас все стараются держаться от посёлка подальше. Охранку и коллегианцев боятся даже самые верные приверженцы Избавителя. Так что же так тянет в Каннаулит Гюнтера — чрезмерность досужего любопытства или… судьба Избранного? Нет-нет, этого не может быть, ведь Избранный должен отличаться от обычных людей, а мы с Гюнтером во многом похожи. Будто две ветки одного трелгового куста. Никак не пойму, кто этот парень. Он не братианин, не коллегианец и, тем более, не агент охранки, потому что никому из них нет нужды добираться в Каннаулит самостоятельно. Тогда кто он?»
   …Они шли по мосткам между залитыми водой полями.
   Гюнтер глянул на небо, затянутое низкими свинцово-серыми тучами.
   — Опять дождь будет.
   — Для трелга это хорошо, — ответил Николай.
   — Комары зажрали, — пришлёпнул Гюнтер очередного кровососа.
   — Что поделаешь, здесь плантация, не город. — Николай краем глаза посмотрел на Гюнтера и спросил: — Ты парень вроде не жадный, а нелюбимым делом ради денег занялся. Я об универе твоём говорю. Или не для себя деньги были нужны?
   — Не для себя.
   — А для кого?
   — Для сестры. Того, что осталось после продажи ресторана, не хватило бы, чтобы дать ей хорошее образование. А без него, сами понимаете, в люди не выбиться. Я хотел, чтобы она закончила през… императорскую школу и Центральный университет. Это не только хорошие знания, но и престиж, солидные преимущества в устройстве на работу.
   — Женщине работать совсем не обязательно. Девочке лучше учиться в каком-нибудь хорошем столичном пансионе. Там и манерам высоким научат, и мужа богатого да родовитого подыщут.
   — Всё верно, — быстро согласился Гюнтер. — Но если есть собственная работа, это надёжнее.
   — Ну да, ну да, — покивал Николай. — Особенно, если работать в окружном департаменте, там деньга всегда будет немалая. Так что же ты тогда универ бросил? Уже не хочешь сестру на хорошую должность пристроить?
   — Она умерла.
   — Ох, прости, — Николай пожал Гюнтеру плечо. Тот кивнул.
   — Как её звали? — спросил Николай.
   — Илона. Если позволите, почтенный, я не хочу об этом говорить.
   Лицо у мальчишки закаменело, а глаза… Такой пустоты и боли Николай не видел ещё никогда.
   — Зря молчишь, — мягко сказал ему Николай. — Выговорился бы, поплакал. О мёртвых плакать для мужчины не зазорно, а на душе легче станет.
   — Нет.
   — Но почему? Думаешь, я смеяться буду над твоим горем?
   — Нет, — качнул головой Гюнтер. — Вы не похожи на того, кто способен смеяться над чужой болью. Просто… — Он прикусил губу, отвернулся. — Я поставил себе психоблок, почтенный. Я знаю, что делать это без крайней необходимости нельзя, а самому себе ставить психоблок нельзя вообще никогда, но я не смог выдержать… Нужно было отгородиться от всего этого, не чувствовать, не думать… Иначе я бы сошёл с ума. Есть боль, которую выдержать невозможно. Я поставил психоблок.
   — Что это? — не понял Николай.
   Гюнтер посмотрел на него с удивлением.
   — А разве у вас не было ментальных тренингов?
   — Нет. — От растерянности Николай даже забыл спросить, у кого это «у вас».
   — Тогда и говорить не о чем.
   Гюнтер резко отвернулся, зашагал по мосткам. Поскользнулся на мокром пластике, Николай едва успел подхватить его под руку, чтобы не упал в воду.
   Крепко обнял Гюнтера, прижал к себе.
   — А ты всё же поплачь. Давай, парень, не зажимай себя. Отпусти боль, пусть уходит хоть слезами, хоть криком.
   Гюнтер задрожал. Дыхание стало хриплым, прерывистым, глаза закатились, как в приступе падучей.
   — Ты чего? — испугался Николай. Гюнтер не слышал, а спустя мгновение обмяк, выскользнул из рук Николая, свалился на мостки.
   — Да ты же… — Николай наклонился, прикоснулся к щеке Гюнтера. Горячая как огонь. — Ой, как скверно, — прошептал Николай. И закричал батракам: — Брезент давайте, быстро!
   Батраки положили Гюнтера на брезентовое полотнище, понесли к вагончику старшин.
   — Подождите. — Николай взял у Гюнтера мобильник. — Теперь несите. И быстро!
   Николай открыл список номеров. Где-то тут был телефон дяди. Судя по всему, это единственный родственник Гюнтера.
   Трубку дядя взял после второго гудка.
   — Я знакомый вашего племянника, — сказал Николай. — Он заболел. Серьёзно.
   — Что с ним? — Голос у дяди твёрдый и властный. Николай оробел.
   — Я не знаю, досточтимый, как это в городе по-научному называется. У нас говорят — нервная горячка.
   — Поясни, — потребовал дядя.
   — Ну это когда от большого горя лихорадкой заболевают. У него ж сестра недавно померла.
   — В какой он больнице? — спросил дядя.
   — Что вы, досточтимый, в больницу ни в коем случае нельзя! Это же не ноги переломанные, а душа. Из больницы его сразу в дурку отправят и так наширяют всякой дрянью, что Гюнтер на зомби станет похож. По-деревенски, отваром да молитвой лечить надёжнее. Так и сами врачи говорят. Я сейчас доктора из госпиталя вызову, чтобы бром выписал или ещё какое безвредное успокоительное. А дальше пусть знахарка занимается, она и не таких вылечивала. Только это, досточтимый… Вам бы приехать к нему. Я не знаю, чего у вас там повздорилось, но вы же всё равно родня. Нельзя с нервной горячкой одному среди чужих людей оставаться. Нехорошо это.
   — Я скоро приеду, — ответил дядя. — Где вы?
   Николай объяснил.
   — Тут ещё такое дело, досточтимый… Гюнтер сказал, что поставил себе какой-то психоблок.
   — Что??? — Ужас, прозвучавший в голосе дяди, напугал Николая до озноба.
   — Ну это… Он сказал, чтобы о сестре не думать… Это плохо, досточтимый?
   — Очень плохо, сударь. Так плохо, что хуже быть просто не может, — голос у дяди дрожал. — Я вылетаю немедленно. Спасибо.
   В трубке запищали отбойные гудки.
   Николай сунул телефон в карман формы. От тревоги за Гюнтера сжималось сердце. За эти дни Николай успел привязаться к парню.

= = =

   Истеричное, трусливое и нервное ожидание пронизывало каждый сантиметр стен Алмазного Города. Император отказывал в аудиенциях, даже сиятельного Панимера и высокочтимого Лолия, своего официального наложника, велел не пускать. Они, как простые придворные, ждали в приёмной.
   Адвиаг бросил на дверь императорского кабинета хмурый взгляд. Нужно было срочно вводить в Гирреан армейские силы. Но до тех пор, пока не начнётся открытое вооружённое противодействие, директор не мог сделать это по собственному приказу, обязательно требовалась подпись Максимилиана. А когда восстание начнётся, Бенолии уже ничего не поможет — ни армия, ни сам пресвятой Лаоран.
   — И всё-таки доложите государю, — сказал Адвиаг референту. — Дело наиважнейшее и не терпит отлагательств. Речь идёт о безопасности короны.
   Референт робко потянулся к селектору. Лолий злорадно усмехнулся и сказал:
   — У досточтимого Адвиага любое дело считается причастным к безопасности короны, но ни одно из них не касается Погибельника. А сейчас нет ничего и никого опаснее для священной особы государя. Может ли досточтимый Адвиаг сообщить что-то новое об этом порождении дьявола? Иначе преступно было бы отвлекать государя от его многомудрых размышлений.
   Референт отдёрнул руку от селектора, поклонился. Лолия боялись все, даже сиятельный Панимер держался с опаской. Лолий с изощрённой ловкостью подводил вельмож под опалу, а обслугу — под хлыст. Особенно злобным и мстительным наложник становился после того, как император вызывал его в тайную спальню при кабинете. Вчерашний вечер Лолий провёл именно там. За ночь наложник успел полностью придти в себя, и теперь ищет, на ком выместить перенесённое. Учитывая, что развлекался император вдвое дольше обычного, месть Лолия поркой или ссылкой не ограничится. Он постарается затащить свою жертву на «лестницу пяти ступеней», самое суровое из наказаний Алмазного Города. Страшнее его могла быть только казнь, да и то не наверное. Если назначат пройти все пять ступеней, то лучше бы казнили.
   Адвиаг смерил фаворита оценивающим взглядом.
   — Год назад в Белой комнате на тех же условиях, что и вы, жил другой секретарь, Винсент Фенг. Примесь южночиннийской крови в нём была небольшая, но заметная.
   — Ну и что? — с ухмылкой ответил Лолий. — Сейчас в Белой комнате живу я, и это главное.
   — Нет, — качнул головой Адвиаг. — Главное то, что тот секретарь был другим.

+ + +

   Максимилиан прогуливался в парке. На три шага позади шёл наложник — смуглый, худощавый и среднерослый, с большими, немного раскосыми чёрными глазами и соблазнительным пухлогубым ртом. Остальная свита держалась в десяти шагах.
   С боковой дорожки донеслось тихое испуганное «Ой!» и молоденькая наурисна в форме садовницы метнулась за вечнозелёную живую изгородь. Дворцовый Устав запрещал парковой обслуге попадаться на глаза высшим.
   — Иди сюда, — приказал девушке император.
   Наурисна подошла, в десяти шагах перед государем остановилась и рухнула наземь в чельном поклоне, покорно вытянула перед собой руки.
   — Встань, — велел император.
   Девушка приподнялась на полупоклон.
   — Совсем встань.
   Максимилиан внимательно рассмотрел садовницу, улыбнулся.
   — У тебя очень миленькое личико. А фигура настолько хороша, что даже эти бесформенные тряпки не портят. — И велел младшему референту: — Проводи её в кабинет.
   Винсент шагнул к императору.
   — Государь, я прошу вас позволить девушке вернуться к работе.
   — Что? — повернулся к нему Максимилиан.
   — Для кабинетных развлечений вполне достаточно меня.
   Максимилиан рассмеялся.
   — Не ревнуй, конфетка. В Белой комнате ты останешься ещё долго. — И бросил референту: — В кабинет её.
   Винсент с волчьей ненавистью глянул на императора и с размаху влепил тяжёлую пощёчину.
   — Тварь паскудная! Мало тебе моей боли? Оставь других людей в покое!
   В парке повисла пронзительная до звона тишина. Казалось, даже птицы умолкли. Винсент затравлено оглянулся, судорожно перевёл дыхание и подошёл к садовнице.
   — Ну что же ты замерла, дурочка? Беги!
   Девушка шмыгнула за живую изгородь.
   Винсент посмотрел ей вслед, улыбнулся. Глянул на бледно-голубое небо, на белые от снега деревья.
   — Я готов к казни, — сказал императору.
   Откуда-то с боковой дорожки появился директор службы охраны стабильности, схватил Винсента за плечо и потащил за собой.
   Привёл он секретаря в караулку одного из служебных ворот Алмазного Города. Жестом прогнал охрану.
   — Не бойся, — сказал Винсенту. — Тебя не казнят и на каторгу не отправят. Я дам тебе паспорт на другое имя и денег на первое время. Ты начнёшь новую жизнь где-нибудь подальше от этого зверинца.
   — Но почему? — растерянно проговорил секретарь.
   Директор улыбнулся.
   — Сегодня ты исполнил главную мечту моей жизни. Врезал свиняке трон-нутому по рылу.
   — А девушка? — спросил Винсент. — Что будет с ней?
   — Для тебя она так важна? Ты хотя бы имя её знаешь?
   — Нет. Но если с ней случится что-нибудь плохое, бессмысленным станет всё. Даже ваша мечта.
   Директор опять улыбнулся.
   — Логично. Заберём даму с собой. — Директор кому-то позвонил, отдал распоряжения.
   — А новый паспорт? — спросил Винсент. — У неё будет новая жизнь?
   — Разумеется.
   — Я пыль у ваших ног, господин! — произнёс Винсент предписанную Высоким этикетом благодарственную фразу и склонился перед директором в чельном поклоне.
   — Не нужно этого, сударь, — ответил Адвиаг. — Вы больше не придворный.
   Винсент робко глянул на всевластного директора. Тот улыбнулся. Винсент поднялся на ноги, несмело улыбнулся в ответ. Охранник привёл садовницу.

+ + +

   Лолий смотрел на директора с ухмылкой.
   — Вряд ли сегодня государь удостоит вас аудиенции. Вам лучше вернуться к себе, в центральное управление службы охраны стабильности.
   — Да, высокочтимый, несомненно, — ответил Адвиаг. Несколько мгновений поразмыслил и цепко схватил Лолия за ухо, рывком выдернул императорского фаворита из кресла.
   — Заткнись! — окриком оборвал его визг. Посмотрел Лолию в глаза и сказал медленно, с подчёркнутой внятностью: — Пшёл вон, быдло.
   Адвиаг отшвырнул секретаря, вынул носовой платок, вытер пальцы и брезгливо бросил платок на кресло императорского наложника. Подошёл к придверным теньмам и произнес уверенно:
   — В экстренных случаях директор службы охраны стабильности допускается к государю без доклада.
   Теньмы поклонились и отступили от двери.

* * *

   — Конкурсант дэ э рн Мал у гир Шанв е риг, — чётко произнёс дежурный референт, — на сцену. Конкурсант Авдей Северцев — приготовиться.
   — Ого, — заметил Авдей. — Он, оказывается, дворянин первой ступени.
   — А тебя это смущает? — удивился Джолли.
   — Нет. Просто любопытно. Как-то не ожидал встретить здесь высшую аристократию.
   — Музыкальные дарования от происхождения не зависят, — слегка обиделся Джолли.
   — Знаю, — виновато улыбнулся Авдей.
   Джолли внимательно посмотрел на ученика. Голос у него слишком напряжённый и нервный.
   — Боишься? — спросил Авдея.
   — Да.
   — Зря. Если кому и нужно бояться, то не тебе.
   Авдей опустил взгляд.
   — Не бойся, — повторил Джолли. — Вот посмотри.
   Он протянул ученику вайл и ту — трёхрядную решётку из тонкой стальной проволоки с двадцатью одним мелодийным кристаллом.
   Авдей взял инструмент, тронул кристаллы. Те отозвались нежным чистым голосом.
   — Учитель! — Авдей с восторгом посмотрел на Джолли. — Это же… Где вы взяли такое чудо?