Страница:
Дакара отправили в карцер. От холода и отсутствия иных развлечений он целыми часами пел. Надо сказать, Безумный Пророк не отличался ни голосом, ни тем более слухом. Даже его нынешняя абсолютная трезвость не исправляла положение. От его баллад, услужливо повторяемых тюремным эхом, караульные скрежетали зубами и в отчаянии затевали ссоры и стычки между собой. Наконец кто-то из них догадался заткнуть Дакару рот кляпом. Узник ухитрился проглотить кляп, и у него разболелся живот. Дакар мучился, но одновременно усматривал в случившемся возможность хоть как-то облегчить себе существование.
Своих лекарей в тюрьме не было. Опасаясь, как бы узник ненароком не помер, к Дакару позвали одного из городских лекарей. После осмотра лекарь долго цокал языком и прижимал к носу надушенный платок, дабы перебить преследовавшее его зловоние.
— Ваш узник тронулся умом, — гнусавя, объявил он.
Затем эскулап плюнул все в тот же платок и, верный профессиональной привычке, внимательно осмотрел содержимое плевка. Далее его взгляд переместился на землистое лицо старшего надзирателя. Поцокав языком и покачав головой, лекарь продолжал:
— Эта жирная туша утверждает, будто он бессмертен. Хвастался, что способен налопаться белены и остаться в живых. Даже предлагал мне побиться об заклад. Говорю вам, он безумен. Подержите его в цепях и не давайте ничего, кроме настоя трав. А потом — послушайтесь моего совета — отправьте его к служителям Эта. У них есть приют для умалишенных.
Кутаясь в меховую жилетку, старший надзиратель сокрушенно пожал плечами.
— Мы были бы только рады избавиться от него. Но закон непреклонен: узник обязан отбыть срок приговора на каторжных работах. Так что Дакару оставаться здесь до лета, и только смерть может освободить его раньше времени.
— Тогда помогите ему встретиться с ней, — с мрачной усмешкой предложил лекарь, застегивая ремни на своем саквояже. — Он может заработать себе сыпь или воспаление. Или, скажем, заражение крови от крысиных укусов. А если Дейлион вступится за него, можно ограничиться кашлем и потерей голоса. Кстати, твоя жена умеет готовить настой келкалии?
Угрюмый старший надзиратель покачал головой.
— У меня нет жены.
— Это скверно. Советую жениться. Насвистывая, лекарь удалился.
Каких бы бед ни желали Дакару тюремщики, он действительно отличался везением сумасшедшего: его ничто не брало. Пение продолжалось днем и ночью, напоминая то скрип напильника по железу, то жизнерадостное кваканье влюбленной лягушки. Надзирателям пришлось заткнуть себе уши тряпками и дополнительно завязать их платком.
К середине весны тюремная одежда из пеньковой рогожи болталась на Дакаре, как на вешалке. О его громадном животе напоминали лишь складки кожи, а лицо приобрело Цвет бледной поганки. Тюремные власти решили, что Безумного Пророка пора выволакивать на работу. Посланный за ним надзиратель узнал интересную подробность. Дакар сообщил ему, что никогда, даже в раннем детстве, не бывал трезв больше двух недель подряд. Нынешние три месяца — величайшее достижение. Дакар говорил об этом как о великом чуде, словно отсутствие выпивки грозило ему смертью.
Увы, тюремные власти не захотели отпраздновать это событие и не принесли Дакару эля. Его вытащили из карцера и повели на тюремный двор. Там обтесанные за зиму камни грузили на открытые телеги, запряженные волами, и везли на берег. Место работы было оцеплено солдатами в кожаных доспехах. Солдаты то и дело орали на узников, требуя пошевеливаться. Пенные брызги соленой морской воды жгли глаза. Кандалы врезались в запястья и лодыжки, и из-под ржавого железа сочилась кровь. Скользя по мокрым камням, джелотские узники латали основание крепостных стен и мола.
Их труд был тяжелым и опасным. Недаром наемные каменщики не брались чинить стены даже во время отлива. Узников заставляли работать и в часы прилива. Каждый шаг грозил обернуться сломанной рукой или ногой. Человек привыкает ко всему, можно было научиться передвигаться по скользким, осклизлым валунам. Но иногда море рождало свои стены. Им ничего не стоило вздыбить и перевернуть тяжелую каменную плиту, придавив ею узника, а то и смыть его, унеся с собой. Выплыть в кандалах не удавалось еще никому.
Дакар не испытывал ни малейшего желания становиться рыбьим кормом на дне или добычей прожорливых береговых крабов.
Пока с телег сгружали привезенные плиты и внимание стражников было рассеяно, Безумный Пророк улучил момент и, прячась за спинами других узников, стал вглядываться в поверхность моря. Весь последний месяц в карцере он упражнял свои магические способности, попутно исправляя зрение. Теперь оно у него было острым, как у впередсмотрящего.
Грубый окрик стражника оборвал наблюдения Дакара.
— Эй, ты! — Стражник ударил его под ребра древком копья. — Чего встал столбом? А ну живо берись за работу!
Безумный Пророк побрел к телеге и подставил плечо под глыбу, которую медленно опускали на бревенчатые волокуши, чтобы тащить дальше, к воде. Внешне все выглядело так, будто он честно включился в работу. Но глыба почему-то качнулась. Вместе с нею качнулись и держащие ее узники, а поскольку несколько человек находились на телеге, поддерживая верхний конец глыбы, телега тоже качнулась и со скрипом накренилась. Остававшиеся там глыбы послушно поползли к краю и с тяжелым стуком упали, опрокинув телегу. Часть ее досок были размолоты в щепки. Другим повезло больше, и они просто отлетели в сторону. Узники с руганью торопились отскочить прочь. Наименее расторопные потирали ушибленные и пораненные ноги.
— Опять этот толстый идиот! Ему только в Ситэре камни ворочать! — закричал стражник, надзиравший за разгрузкой телеги.
Дакар сердито округлил глаза и потрогал складки, оставшиеся от его некогда величественного брюха.
— Кто толстый?
Кольчужная рукавица стражника звонко въехала ему в челюсть.
— Хватить болтать, скотина. Отправляйся работать. Еще раз выкинешь такое коленце — мы этими камнями раскатаем тебя в лепешку.
От удара Дакар пошатнулся и рухнул на спину. Стражник тыкал в него древком копья, но безуспешно. Дакар лежал неподвижно.
— Что? Перестарался? — накинулся на стражника подошедший начальник караула.
Звон его металлической кольчуги выделялся среди общего лязганья кандалов.
— Отнесите этого рохлю на берег, — приказал начальник. — Холодная вода быстро заставит его встать.
Двое узников доволокли Безумного Пророка до самой кромки воды. Работа возобновилась.
Дакар являл собой жалкое зрелище: грязные тюремные лохмотья, исцарапанные руки и ноги. Он лежал неподвижно, словно все еще находился без сознания. На самом деле глаза его сосредоточенно обшаривали поверхность моря. Потом он вздрогнул, но причиной тому была отнюдь не волна, окатившая его солеными брызгами. Среди белых барашков Дакар наконец-то заметил тех, кого так долго высматривал.
Он заметил природных духов Этеры, весело катавшихся на волнах. Для них это было сродни пиру: они питались силой волн. Глаза обычного человека не увидели бы сейчас ничего, кроме странного поведения некоторых волн, гребни которых не пенились и не расплескивали брызги. На языке паравианцев эти духи назывались ийятами, то есть проказниками, ибо их отличала неуемная страсть к разного рода озорству.
Щека Дакара кровоточила, челюсть болела до сих пор, но он скривил губы в зловещей улыбке. Для большей убедительности он застонал, затем перевернулся на спину и подложил руки под голову. Не открывая глаз (пусть думают, что он только-только приходит в себя), Безумный Пророк творил магическое действо, собирая в пучок силу морских волн. Нарочито неловко, будто мальчишка-послушник, он позволил этой силе проникнуть в круг его жизненного свечения. Его оплошность была почти незаметной и вроде бы безобидной. Но Дакар прекрасно знал из собственного опыта: даже маленькая оплошность в обращении с магической силой становилась лакомой приманкой для ненасытных ийятов.
В прошлом, когда Дакар только начинал учиться у Асандира, его небрежное отношение к урокам часто привлекало ийятов, и тогда жизнь оборачивалась кромешным адом. Как бы учитель ни взывал к его благоразумию, сколько бы ни наказывал, Дакар был неисправим. Ийяты и по сей день липли к нему, как железо к магниту.
Вокруг него задрожал воздух. Ийяты почуяли Дакара, заглотнули его наживку. Белые барашки вновь обрели привычные брызги; шаловливые духи оставили катание на волнах и устремились за новым лакомством. Никогда еще Дакар не радовался пощипыванию и покалыванию в теле — верным признакам того, что ийяты присосались к его жизненному свечению. Новость мгновенно распространялась среди невидимых шалунов; за каждым тянулась ватага друзей. Магических знаний Дакара хватало, чтобы точно рассчитать, когда ийяты насытятся и их, словно детишек, потянет играть и бедокурить. Чувствуя приближение этой минуты, он встал и сделал несколько неуверенных шагов. Надсмотрщик моментально это заметил.
Безумный Пророк смиренно позволил загнать себя пинками и древками копий в гущу работающих узников. Ни насмешки, ни проклятия уже не задевали его. Пока он лежал на берегу и приманивал ийятов, узники разгрузили телеги и теперь, сопя и кряхтя от натуги, поднимали тяжелые каменные плиты, затыкая ими бреши в стене. Пахло морской солью, мокрой шерстью и потом. Скрипели веревки и колеса лебедок, камень глухо ударял о камень. Будучи зажат со всех сторон разгоряченными, дрожащими от непомерного напряжения телами, добросовестно разыгрывая усердие, Дакар облизал с губ запекшуюся кровь и перекрыл ийятам доступ в свое жизненное пространство.
Проказники опутывали его невидимыми нитями; они колотили, кусали, щипали Дакара и дергали его за волосы, выказывай недовольство. Безумный Пророк не поддавался. Ийяты не особо переживали: ведь вокруг было столько возможностей для новых забав и проказ. Безобидный и не слишком, балаган продолжался.
В считаные минуты починка стены превратилась в хаос. Оттуда вдруг посыпались камешки, гулко ударяя по шлемам караульных и головам узников. Веревки, рукоятки лебедок, а главное — тяжеленные глыбы остались без присмотра. Их тут же перекосило и начало раскачивать на ветру. Наверное, эти камни тоже ощущали себя узниками и предпочитали гибель рабству в нишах стен. Сорвавшись с веревок, они падали и раскалывались на куски, заставляя стены сотрясаться. Веером взлетали гранитные осколки, не щадя человеческую плоть. Сотрясения пробудили и другие камни, уже искалеченные бурями и льдом. И им захотелось — пусть на краткий миг — почувствовать себя свободными. Они со скрежетом ворочались в своих нишах, отрывались от более покорных собратьев и неслись вниз, в пенный саван волн.
Невесть откуда возник водяной смерч. Шипя и извиваясь, он пронесся в воздухе и ударил в то место, где стояли запряженные волами телеги. Передняя пара волов с фырканьем подалась назад. Всей своей массой они стронули с места тяжелую телегу, и та с силой ударилась задом в груду каменных глыб. В столкновении дерева с камнем всегда побеждает камень. Остов телеги успел издать предсмертный скрип и развалился. Другая повозка угодила двумя колесами в трещину на краю мостовой. Обе колесные чеки раздробило, и обрадованные ступицы сорвались с опостылевших осей.
В нескольких ярдах от этого места трое вечно сонных возниц стали жертвами заостренных палок, которыми они погоняли волов.
— Эт милосердный, пощади нас! — взмолился начальник караула.
Он не успел отскочить, и высокая волна окатила его с головы до ног. Побагровев от ярости и не менее яростно отфыркиваясь, начальник караула был готов крушить все без разбора. Но вместо этого он подпрыгивал то на одной, то на другой ноге.
— Ийяты! Их здесь целые полчища!
Начальник караула бешено колотил древком копья по сапогам, тщетно пытаясь выбить невидимых проказников.
Караульные с исцарапанными в кровь лицами пытались хоть как-то заслониться от града камешков, лупивших по ним отовсюду. Пока очумелые возницы сдерживали волов, каждый из которых порывался сбросить ярмо, ийяты завладели поводьями и с ликованием развязывали узлы на упряжи. Поводья тоже пошли в дело. Кожаными змеями они обвили караульным ноги. К воловьему реву, лязгу кандалов, крику узников и погонщиков добавилась забористая солдатская ругань. Выхватив ножи и кинжалы, караульные кромсали взбесившиеся поводья. Но куски ремней, точно червяки, снова ползли у них по ногам.
— Стройте узников и срочно уводите их отсюда! — приказал начальник караула.
Криками, пинками и зуботычинами узников собрали вместе. В это время целый участок прибрежной стены зашевелился и начал раскачиваться. В воду и на берег полетели увесистые камни, будто кто-то стрелял из гигантской невидимой рогатки.
— Всем в караульное помещение! — закричал начальник караула. — Скорее! Талисманы отпугнут эту нечисть!
Уворачиваясь (насколько позволяли кандалы) от пролетающих камней, Безумный Пророк лишь усмехался в свою рыжую всклокоченную бороду. Если латунные побрякушки, в изобилии развешанные вокруг караульного помещения, когда-то и имели ограждающую силу, она давно иссякла. Возможно, ее еще хватало, чтобы отогнать одного-двух ийятов, но никак не полчища разбушевавшихся проказников. Вопреки предрассудкам, производимый талисманами звук никак не действовал на ийятов, и те беспрепятственно могли продолжать свои потехи, присосавшись к узникам, караульным и возницам. Дакар знал это по собственному горькому опыту: испробовав его опьяняющей силы, ийяты брали след не хуже гончих псов и могли еще много дней тащиться за ним по пятам.
Главный виновник случившегося прижал подбородком воротник своей тюремной одежды, не позволяя малышу ийяту превратить его в ошейник-удавку. Вместе с остальными узниками Дакар ковылял рядом с искореженными повозками. Он вдыхал аромат дымящихся навозных куч, исправно оставляемых перепуганными волами. Кандалы все так же впивались в лодыжки, но Безумный Пророк чувствовал себя на удивление бодрым и даже развеселился. Куда приятнее и безопаснее сидеть в карцере, распевая похабные песенки, чем корячиться на безумной работе, поминутно рискуя превратиться в рыбий корм. Пусть за желанное безделье пришлось дорого заплатить, ийяты все же были меньшим злом, чем каменные глыбы.
Спустя четыре дня после этого события Медлир состязался в стрельбе из лука. Его соперником был помощник командира джелотских лучников. Дело происходило на дворе для состязаний, где стояли мишени. Выпустив свои стрелы, Медлир теперь обходил мишени, подсчитывая, сколько раз попал в цель.
— Эй, менестрель! — окликнули его.
Медлир обернулся. У калитки стоял один из тюремных караульных.
— Слыхал новость? Толстяка-то выпустили раньше срока. Ну да, того самого, что ехал с вами. Говорили, твоему учителю еще придется играть у нашего правителя, чтобы вам разрешили уехать из Джелота.
На Медлире был линялый плащ мышиного цвета. Менестрель откинул капюшон.
— Ты говоришь про Дакара? — спросил он, морща от удивления лоб. — Но почему раньше? Откуда такая щедрость?
Услышав новость, товарищи Медлира по состязанию подошли, ожидая узнать подробности. Из соломенных мишеней, стоящих в деревянных кадках с песком, торчали позабытые стрелы. Состязание было дружеским, ставки — незначительными, и проигрыш никого не огорчал.
Караульный переминался с ноги на ногу, держа под мышкой остроконечный шлем. Сюда он явился прямо из тюрьмы, сменившись с дежурства.
— Судейские упирались, но другого выхода не было. Мало того что ваш дружок умом повернутый. Он — ходячая приманка для ийятов. Эти бестии липнут к нему, как блохи к шелудивой собаке. Нас никакие талисманы не спасли. Да чего говорить, поди сами знаете.
Караульный был опытным солдатом, понимавшим толк в стрельбе из лука. Окинув цепким взглядом мишени, он усмехнулся и похлопал Медлира по плечу:
— Смотри-ка, твоя взяла. Молодец, менестрель! Ты никак из этой игрушки стрелял? Тебе бы в гвардии служить.
Медлир сдержанно улыбнулся. Его длинные, гибкие пальцы ослабили тетиву, после чего он передал лук мальчишке-прислужнику, дабы тот отнес оружие в арсенал.
— Ты не сказал Дакару, на каком постоялом дворе мы живем?
— Сказал. А что мне оставалось? В тюрьме его больше никто держать не станет. Уж как-нибудь стерпите вашего Дакара. Только не удивляйтесь, если его твари вам все тесемки в десять узлов позавязывают.
— Там увидим, — рассмеялся в ответ Медлир.
Он умолчал о том, что опытному менестрелю известны особые аккорды, отпугивающие ийятов. Медлиру ничего не стоило бы прогнать шаловливых духов обратно в море, однако Халирон запретил ему выступать в городских тавернах. Сам он тоже нигде не пел, сказав, что не появится на публике до тех пор, пока не наступит время выполнить обещание, данное правителю. Конечно, если из-за нашествия ийятов на Джелот празднество не сорвется. «Интересно, — подумал Медлир, — сумеют ли ийяты проникнуть в дом мэра?»
Зов из Альтейнской башни услышан и в западных землях. Его улавливает молодая послушница ордена колдуний, проводящая обычные часы наблюдения за магическими ветвями. Тряхнув темно-рыжими волосами, она оставляет зов без ответа, ибо против своей воли она втянута в интриги ордена, тщетно разыскивающего следы Повелителя Теней. И зорко стережет она то, что сокрыто в глубинах ее сердца…
Вдали не только от Альтейнской башни, но и от всей Этеры бестелесный маг покидает мир, где над ледяными горами и пустынями безраздельно властвует туман. Маг продолжает свои странствия сквозь необъятные просторы Вселенной в поисках тайны Деш-Тира, опасаясь, что мир, куда он теперь направляется, тоже не принесет ему желанной разгадки…
ГЛАВА IV
За окнами башни ночь готовилась уступить место рассвету. Был канун дня весеннего равноденствия, когда по давнему обычаю маги Содружества Семи собирались вместе.
Хранитель Альтейна поместил послание в заранее приготовленную дорожную сумку и спустился к себе в комнату. Порядка в ней было не больше, чем в библиотеке, а пыли — ничуть не меньше. Здесь Сетвир переоделся, сменив одну поношенную мантию на другую, не столь запачканную чернилами. К этому времени небо успело слегка порозоветь. Маг не спал несколько ночей подряд, но глаза его оставались ясными, а ум бодрым. Завершив недолгую процедуру переодевания, Сетвир направился вниз.
На лестнице не горел ни один факел. Сумрак окутывал и цокольный этаж башни — хранилище паравианских статуй. Единственными хоть как-то освещенными точками были узкие щели бойниц, розовевшие среди древних знамен и шпалер.
Магическое зрение заменяло Сетвиру факел, и он уверенно двигался между рядами мраморных единорогов, проходил мимо величественных кентавров, возвышавшихся над его головой, осторожно пробирался среди изящных деревянных пьедесталов с бронзовыми фигурками солнечных детей. Если в библиотеке Сетвира тревожили думы о будущем, здесь он соприкасался с не менее будоражащим прошлым. Чутье мага улавливало отзвуки шагов всех, кто проходил здесь до него. Перед ним разворачивались вереницы образов. Он ощущал удивительное совершенство, рожденное паравианской магией, и следы более поздней магии, оставленные Содружеством Семи. Все эти ощущения действовали не хуже крепкого вина и сопровождались легким покалыванием в теле. Здесь не было ни хитроумных замков, ни стражников с мечами и алебардами. Сокровища Альтейнской башни надежно стерегли охранительные заклинания. При любых потрясениях, происходивших во внешнем мире, Альтейнская башня оставалась несокрушимой и неприступной.
Сетвир прошел мимо отделанных золотом панелей; за ними скрывались цепи и шестерни подъемного механизма главного портала башни. Сумку свою, чтобы не мешала, он перекинул на спину. Наконец он добрался до нужного места. Оставалось лишь потянуть за металлическое кольцо в полу и поднять крышку люка. Хранитель Альтейна опустился на колени и замер. Нет, это не было обязательным ритуалом. Сознанием своим маг унесся далеко за пределы Этеры — туда, где мерцали вечные светильники звезд.
И вновь ответом ему было молчание. Его бестелесный собрат, отправившийся искать мир, что породил Деш-Тира, вот уже почти два года не подавал о себе вестей.
«Итак, — думал Сетвир, — Лизаэр вознамерился распространить свое влияние на Тайсан. Он наверняка найдет себе немало союзников. А времени, чтобы разрушить проклятие Деш-Тира, опутавшее души обоих принцев, остается все меньше и меньше».
Сетвир вздрогнул, вспомнив про другие, насущные и неотложные заботы. Он слегка потянул за кольцо. Охранительные заклинания на время исчезли. Тяжелая каменная плита поднялась, открывая доступ к винтовой лестнице. В хранилище, густо пропахшее старым кедром и пыльной шерстью, снизу хлынула струя холодного грозового воздуха. Оттуда распространялось серебристо-голубое свечение, мельчайшими точками отражаясь на блестящих стенах. Место возведения Альтейнской башни было выбрано не случайно. В ее подземелье находилось средоточие силы — узел, сопряженный с природными энергетическими линиями.
Сетвир закрыл за собой люк и стал спускаться по крутым ступеням узкой винтовой лестницы. Он чувствовал скорое наступление утра; об этом ему безошибочно говорило негромкое пение ветви, сопровождаемое легким потрескиванием. Хранитель Альтейна вступил в чашевидную впадину, покрытую черным отполированным ониксом, и добрался до ее центра. Средоточие обрамляли три концентрических круга, покрытых переливающимися, словно перламутр, паравианскими письменами. Покалывание в теле стало ощутимее, и к нему добавился звон в ушах. Это было прикосновение могучих природных сил Этеры, их несмолкаемая песнь. Сетвир встал в самый центр круга — в светящийся узор, похожий на кружевную салфетку. Сюда, к одной из двенадцати главных ветвей континента, примыкали пять меньших.
Сетвир закрыл глаза, покрепче сжал в руке сумку и стал ждать.
За стенами башни, разгоняя утренний туман, вставало солнце.
Ветвь приняла поток первозданной силы, и сейчас же средоточие вспыхнуло ослепительным белым светом. Звон усилился, одновременно делаясь все выше по тону. Дальше человеческое ухо было уже не в состоянии его воспринимать. Узорчатое кружево переливалось так, будто вобрало в себя все звезды Вселенной.
И вдруг все стихло. Силовой поток помчался дальше. Письмена в кругах потускнели. Там, где только что стоял хранитель Альтейна, было пусто. Потревоженный воздух устремился вверх и забился о желобчатые карнизы. Вскоре они погасили его удары, и в подземелье вновь воцарилась тишина.
Сетвир открыл глаза. Альтейнская башня осталась далеко на северо-западе; отсюда до нее было триста восемьдесят лиг. Пахло застоявшейся водой, болотной гнилью и плесенью. Где-то рядом, над прудом с железисто-ржавой водой, таяли клочки тумана. Сетвир вздрогнул и поморщился.
— Надо же, я совсем забыл, что на острове Мет всегда воняет, — пробормотал он.
— Ты серьезно? — удивился встречавший его Веррэн, бессменный страж здешних мест.
Он стоял прямой и неподвижный, будто стебель болотного рогоза. Полы его грубого шерстяного плаща были густо заляпаны тиной.
— А я давно принюхался.
Пухлые губы Веррэна насмешливо скривились. Когда-то улыбка этих губ сводила с ума самых неприступных красавиц Данфола.
— Добро пожаловать на берега Метласского озера и сопредельного с ним Миртельвейнского болота, — добавил страж.
Сетвир подождал, пока к нему вернется привычное состояние, затем вышел из покрытой лишайниками ложбинки. Здешнее средоточие силы выглядело не столь величественно, как недавно покинутое им в Альтейнской башне, но оно было намного древнее. Сквозь дверные щели робко пробивались отсветы неяркого солнца. Сетвир дружески пожал Веррэну сразу обе руки. Ученик Содружества, он преданно охранял Этеру от злобной и опасной нечисти, которой кишело Миртельвейнское болото. Веррэн никогда не заикался о замене, хотя иногда даже сами маги удивлялись, как он выдерживает здесь шестую сотню лет подряд.
Своих лекарей в тюрьме не было. Опасаясь, как бы узник ненароком не помер, к Дакару позвали одного из городских лекарей. После осмотра лекарь долго цокал языком и прижимал к носу надушенный платок, дабы перебить преследовавшее его зловоние.
— Ваш узник тронулся умом, — гнусавя, объявил он.
Затем эскулап плюнул все в тот же платок и, верный профессиональной привычке, внимательно осмотрел содержимое плевка. Далее его взгляд переместился на землистое лицо старшего надзирателя. Поцокав языком и покачав головой, лекарь продолжал:
— Эта жирная туша утверждает, будто он бессмертен. Хвастался, что способен налопаться белены и остаться в живых. Даже предлагал мне побиться об заклад. Говорю вам, он безумен. Подержите его в цепях и не давайте ничего, кроме настоя трав. А потом — послушайтесь моего совета — отправьте его к служителям Эта. У них есть приют для умалишенных.
Кутаясь в меховую жилетку, старший надзиратель сокрушенно пожал плечами.
— Мы были бы только рады избавиться от него. Но закон непреклонен: узник обязан отбыть срок приговора на каторжных работах. Так что Дакару оставаться здесь до лета, и только смерть может освободить его раньше времени.
— Тогда помогите ему встретиться с ней, — с мрачной усмешкой предложил лекарь, застегивая ремни на своем саквояже. — Он может заработать себе сыпь или воспаление. Или, скажем, заражение крови от крысиных укусов. А если Дейлион вступится за него, можно ограничиться кашлем и потерей голоса. Кстати, твоя жена умеет готовить настой келкалии?
Угрюмый старший надзиратель покачал головой.
— У меня нет жены.
— Это скверно. Советую жениться. Насвистывая, лекарь удалился.
Каких бы бед ни желали Дакару тюремщики, он действительно отличался везением сумасшедшего: его ничто не брало. Пение продолжалось днем и ночью, напоминая то скрип напильника по железу, то жизнерадостное кваканье влюбленной лягушки. Надзирателям пришлось заткнуть себе уши тряпками и дополнительно завязать их платком.
К середине весны тюремная одежда из пеньковой рогожи болталась на Дакаре, как на вешалке. О его громадном животе напоминали лишь складки кожи, а лицо приобрело Цвет бледной поганки. Тюремные власти решили, что Безумного Пророка пора выволакивать на работу. Посланный за ним надзиратель узнал интересную подробность. Дакар сообщил ему, что никогда, даже в раннем детстве, не бывал трезв больше двух недель подряд. Нынешние три месяца — величайшее достижение. Дакар говорил об этом как о великом чуде, словно отсутствие выпивки грозило ему смертью.
Увы, тюремные власти не захотели отпраздновать это событие и не принесли Дакару эля. Его вытащили из карцера и повели на тюремный двор. Там обтесанные за зиму камни грузили на открытые телеги, запряженные волами, и везли на берег. Место работы было оцеплено солдатами в кожаных доспехах. Солдаты то и дело орали на узников, требуя пошевеливаться. Пенные брызги соленой морской воды жгли глаза. Кандалы врезались в запястья и лодыжки, и из-под ржавого железа сочилась кровь. Скользя по мокрым камням, джелотские узники латали основание крепостных стен и мола.
Их труд был тяжелым и опасным. Недаром наемные каменщики не брались чинить стены даже во время отлива. Узников заставляли работать и в часы прилива. Каждый шаг грозил обернуться сломанной рукой или ногой. Человек привыкает ко всему, можно было научиться передвигаться по скользким, осклизлым валунам. Но иногда море рождало свои стены. Им ничего не стоило вздыбить и перевернуть тяжелую каменную плиту, придавив ею узника, а то и смыть его, унеся с собой. Выплыть в кандалах не удавалось еще никому.
Дакар не испытывал ни малейшего желания становиться рыбьим кормом на дне или добычей прожорливых береговых крабов.
Пока с телег сгружали привезенные плиты и внимание стражников было рассеяно, Безумный Пророк улучил момент и, прячась за спинами других узников, стал вглядываться в поверхность моря. Весь последний месяц в карцере он упражнял свои магические способности, попутно исправляя зрение. Теперь оно у него было острым, как у впередсмотрящего.
Грубый окрик стражника оборвал наблюдения Дакара.
— Эй, ты! — Стражник ударил его под ребра древком копья. — Чего встал столбом? А ну живо берись за работу!
Безумный Пророк побрел к телеге и подставил плечо под глыбу, которую медленно опускали на бревенчатые волокуши, чтобы тащить дальше, к воде. Внешне все выглядело так, будто он честно включился в работу. Но глыба почему-то качнулась. Вместе с нею качнулись и держащие ее узники, а поскольку несколько человек находились на телеге, поддерживая верхний конец глыбы, телега тоже качнулась и со скрипом накренилась. Остававшиеся там глыбы послушно поползли к краю и с тяжелым стуком упали, опрокинув телегу. Часть ее досок были размолоты в щепки. Другим повезло больше, и они просто отлетели в сторону. Узники с руганью торопились отскочить прочь. Наименее расторопные потирали ушибленные и пораненные ноги.
— Опять этот толстый идиот! Ему только в Ситэре камни ворочать! — закричал стражник, надзиравший за разгрузкой телеги.
Дакар сердито округлил глаза и потрогал складки, оставшиеся от его некогда величественного брюха.
— Кто толстый?
Кольчужная рукавица стражника звонко въехала ему в челюсть.
— Хватить болтать, скотина. Отправляйся работать. Еще раз выкинешь такое коленце — мы этими камнями раскатаем тебя в лепешку.
От удара Дакар пошатнулся и рухнул на спину. Стражник тыкал в него древком копья, но безуспешно. Дакар лежал неподвижно.
— Что? Перестарался? — накинулся на стражника подошедший начальник караула.
Звон его металлической кольчуги выделялся среди общего лязганья кандалов.
— Отнесите этого рохлю на берег, — приказал начальник. — Холодная вода быстро заставит его встать.
Двое узников доволокли Безумного Пророка до самой кромки воды. Работа возобновилась.
Дакар являл собой жалкое зрелище: грязные тюремные лохмотья, исцарапанные руки и ноги. Он лежал неподвижно, словно все еще находился без сознания. На самом деле глаза его сосредоточенно обшаривали поверхность моря. Потом он вздрогнул, но причиной тому была отнюдь не волна, окатившая его солеными брызгами. Среди белых барашков Дакар наконец-то заметил тех, кого так долго высматривал.
Он заметил природных духов Этеры, весело катавшихся на волнах. Для них это было сродни пиру: они питались силой волн. Глаза обычного человека не увидели бы сейчас ничего, кроме странного поведения некоторых волн, гребни которых не пенились и не расплескивали брызги. На языке паравианцев эти духи назывались ийятами, то есть проказниками, ибо их отличала неуемная страсть к разного рода озорству.
Щека Дакара кровоточила, челюсть болела до сих пор, но он скривил губы в зловещей улыбке. Для большей убедительности он застонал, затем перевернулся на спину и подложил руки под голову. Не открывая глаз (пусть думают, что он только-только приходит в себя), Безумный Пророк творил магическое действо, собирая в пучок силу морских волн. Нарочито неловко, будто мальчишка-послушник, он позволил этой силе проникнуть в круг его жизненного свечения. Его оплошность была почти незаметной и вроде бы безобидной. Но Дакар прекрасно знал из собственного опыта: даже маленькая оплошность в обращении с магической силой становилась лакомой приманкой для ненасытных ийятов.
В прошлом, когда Дакар только начинал учиться у Асандира, его небрежное отношение к урокам часто привлекало ийятов, и тогда жизнь оборачивалась кромешным адом. Как бы учитель ни взывал к его благоразумию, сколько бы ни наказывал, Дакар был неисправим. Ийяты и по сей день липли к нему, как железо к магниту.
Вокруг него задрожал воздух. Ийяты почуяли Дакара, заглотнули его наживку. Белые барашки вновь обрели привычные брызги; шаловливые духи оставили катание на волнах и устремились за новым лакомством. Никогда еще Дакар не радовался пощипыванию и покалыванию в теле — верным признакам того, что ийяты присосались к его жизненному свечению. Новость мгновенно распространялась среди невидимых шалунов; за каждым тянулась ватага друзей. Магических знаний Дакара хватало, чтобы точно рассчитать, когда ийяты насытятся и их, словно детишек, потянет играть и бедокурить. Чувствуя приближение этой минуты, он встал и сделал несколько неуверенных шагов. Надсмотрщик моментально это заметил.
Безумный Пророк смиренно позволил загнать себя пинками и древками копий в гущу работающих узников. Ни насмешки, ни проклятия уже не задевали его. Пока он лежал на берегу и приманивал ийятов, узники разгрузили телеги и теперь, сопя и кряхтя от натуги, поднимали тяжелые каменные плиты, затыкая ими бреши в стене. Пахло морской солью, мокрой шерстью и потом. Скрипели веревки и колеса лебедок, камень глухо ударял о камень. Будучи зажат со всех сторон разгоряченными, дрожащими от непомерного напряжения телами, добросовестно разыгрывая усердие, Дакар облизал с губ запекшуюся кровь и перекрыл ийятам доступ в свое жизненное пространство.
Проказники опутывали его невидимыми нитями; они колотили, кусали, щипали Дакара и дергали его за волосы, выказывай недовольство. Безумный Пророк не поддавался. Ийяты не особо переживали: ведь вокруг было столько возможностей для новых забав и проказ. Безобидный и не слишком, балаган продолжался.
В считаные минуты починка стены превратилась в хаос. Оттуда вдруг посыпались камешки, гулко ударяя по шлемам караульных и головам узников. Веревки, рукоятки лебедок, а главное — тяжеленные глыбы остались без присмотра. Их тут же перекосило и начало раскачивать на ветру. Наверное, эти камни тоже ощущали себя узниками и предпочитали гибель рабству в нишах стен. Сорвавшись с веревок, они падали и раскалывались на куски, заставляя стены сотрясаться. Веером взлетали гранитные осколки, не щадя человеческую плоть. Сотрясения пробудили и другие камни, уже искалеченные бурями и льдом. И им захотелось — пусть на краткий миг — почувствовать себя свободными. Они со скрежетом ворочались в своих нишах, отрывались от более покорных собратьев и неслись вниз, в пенный саван волн.
Невесть откуда возник водяной смерч. Шипя и извиваясь, он пронесся в воздухе и ударил в то место, где стояли запряженные волами телеги. Передняя пара волов с фырканьем подалась назад. Всей своей массой они стронули с места тяжелую телегу, и та с силой ударилась задом в груду каменных глыб. В столкновении дерева с камнем всегда побеждает камень. Остов телеги успел издать предсмертный скрип и развалился. Другая повозка угодила двумя колесами в трещину на краю мостовой. Обе колесные чеки раздробило, и обрадованные ступицы сорвались с опостылевших осей.
В нескольких ярдах от этого места трое вечно сонных возниц стали жертвами заостренных палок, которыми они погоняли волов.
— Эт милосердный, пощади нас! — взмолился начальник караула.
Он не успел отскочить, и высокая волна окатила его с головы до ног. Побагровев от ярости и не менее яростно отфыркиваясь, начальник караула был готов крушить все без разбора. Но вместо этого он подпрыгивал то на одной, то на другой ноге.
— Ийяты! Их здесь целые полчища!
Начальник караула бешено колотил древком копья по сапогам, тщетно пытаясь выбить невидимых проказников.
Караульные с исцарапанными в кровь лицами пытались хоть как-то заслониться от града камешков, лупивших по ним отовсюду. Пока очумелые возницы сдерживали волов, каждый из которых порывался сбросить ярмо, ийяты завладели поводьями и с ликованием развязывали узлы на упряжи. Поводья тоже пошли в дело. Кожаными змеями они обвили караульным ноги. К воловьему реву, лязгу кандалов, крику узников и погонщиков добавилась забористая солдатская ругань. Выхватив ножи и кинжалы, караульные кромсали взбесившиеся поводья. Но куски ремней, точно червяки, снова ползли у них по ногам.
— Стройте узников и срочно уводите их отсюда! — приказал начальник караула.
Криками, пинками и зуботычинами узников собрали вместе. В это время целый участок прибрежной стены зашевелился и начал раскачиваться. В воду и на берег полетели увесистые камни, будто кто-то стрелял из гигантской невидимой рогатки.
— Всем в караульное помещение! — закричал начальник караула. — Скорее! Талисманы отпугнут эту нечисть!
Уворачиваясь (насколько позволяли кандалы) от пролетающих камней, Безумный Пророк лишь усмехался в свою рыжую всклокоченную бороду. Если латунные побрякушки, в изобилии развешанные вокруг караульного помещения, когда-то и имели ограждающую силу, она давно иссякла. Возможно, ее еще хватало, чтобы отогнать одного-двух ийятов, но никак не полчища разбушевавшихся проказников. Вопреки предрассудкам, производимый талисманами звук никак не действовал на ийятов, и те беспрепятственно могли продолжать свои потехи, присосавшись к узникам, караульным и возницам. Дакар знал это по собственному горькому опыту: испробовав его опьяняющей силы, ийяты брали след не хуже гончих псов и могли еще много дней тащиться за ним по пятам.
Главный виновник случившегося прижал подбородком воротник своей тюремной одежды, не позволяя малышу ийяту превратить его в ошейник-удавку. Вместе с остальными узниками Дакар ковылял рядом с искореженными повозками. Он вдыхал аромат дымящихся навозных куч, исправно оставляемых перепуганными волами. Кандалы все так же впивались в лодыжки, но Безумный Пророк чувствовал себя на удивление бодрым и даже развеселился. Куда приятнее и безопаснее сидеть в карцере, распевая похабные песенки, чем корячиться на безумной работе, поминутно рискуя превратиться в рыбий корм. Пусть за желанное безделье пришлось дорого заплатить, ийяты все же были меньшим злом, чем каменные глыбы.
Спустя четыре дня после этого события Медлир состязался в стрельбе из лука. Его соперником был помощник командира джелотских лучников. Дело происходило на дворе для состязаний, где стояли мишени. Выпустив свои стрелы, Медлир теперь обходил мишени, подсчитывая, сколько раз попал в цель.
— Эй, менестрель! — окликнули его.
Медлир обернулся. У калитки стоял один из тюремных караульных.
— Слыхал новость? Толстяка-то выпустили раньше срока. Ну да, того самого, что ехал с вами. Говорили, твоему учителю еще придется играть у нашего правителя, чтобы вам разрешили уехать из Джелота.
На Медлире был линялый плащ мышиного цвета. Менестрель откинул капюшон.
— Ты говоришь про Дакара? — спросил он, морща от удивления лоб. — Но почему раньше? Откуда такая щедрость?
Услышав новость, товарищи Медлира по состязанию подошли, ожидая узнать подробности. Из соломенных мишеней, стоящих в деревянных кадках с песком, торчали позабытые стрелы. Состязание было дружеским, ставки — незначительными, и проигрыш никого не огорчал.
Караульный переминался с ноги на ногу, держа под мышкой остроконечный шлем. Сюда он явился прямо из тюрьмы, сменившись с дежурства.
— Судейские упирались, но другого выхода не было. Мало того что ваш дружок умом повернутый. Он — ходячая приманка для ийятов. Эти бестии липнут к нему, как блохи к шелудивой собаке. Нас никакие талисманы не спасли. Да чего говорить, поди сами знаете.
Караульный был опытным солдатом, понимавшим толк в стрельбе из лука. Окинув цепким взглядом мишени, он усмехнулся и похлопал Медлира по плечу:
— Смотри-ка, твоя взяла. Молодец, менестрель! Ты никак из этой игрушки стрелял? Тебе бы в гвардии служить.
Медлир сдержанно улыбнулся. Его длинные, гибкие пальцы ослабили тетиву, после чего он передал лук мальчишке-прислужнику, дабы тот отнес оружие в арсенал.
— Ты не сказал Дакару, на каком постоялом дворе мы живем?
— Сказал. А что мне оставалось? В тюрьме его больше никто держать не станет. Уж как-нибудь стерпите вашего Дакара. Только не удивляйтесь, если его твари вам все тесемки в десять узлов позавязывают.
— Там увидим, — рассмеялся в ответ Медлир.
Он умолчал о том, что опытному менестрелю известны особые аккорды, отпугивающие ийятов. Медлиру ничего не стоило бы прогнать шаловливых духов обратно в море, однако Халирон запретил ему выступать в городских тавернах. Сам он тоже нигде не пел, сказав, что не появится на публике до тех пор, пока не наступит время выполнить обещание, данное правителю. Конечно, если из-за нашествия ийятов на Джелот празднество не сорвется. «Интересно, — подумал Медлир, — сумеют ли ийяты проникнуть в дом мэра?»
Два мага и послушница
Подчиняясь зову, донесшемуся из далекой Альтейнской башни, ворон, хлопая крыльями, будит своего хозяина — мага Содружества, и тот, не обращая внимания на боль давнишних ран, поднимается, надевает поношенный черный плащ и отправляется по Радморским лугам на восток — туда, где на краю страшного Миртельвейнского болота стоит древняя полуразрушенная крепость…Зов из Альтейнской башни услышан и в западных землях. Его улавливает молодая послушница ордена колдуний, проводящая обычные часы наблюдения за магическими ветвями. Тряхнув темно-рыжими волосами, она оставляет зов без ответа, ибо против своей воли она втянута в интриги ордена, тщетно разыскивающего следы Повелителя Теней. И зорко стережет она то, что сокрыто в глубинах ее сердца…
Вдали не только от Альтейнской башни, но и от всей Этеры бестелесный маг покидает мир, где над ледяными горами и пустынями безраздельно властвует туман. Маг продолжает свои странствия сквозь необъятные просторы Вселенной в поисках тайны Деш-Тира, опасаясь, что мир, куда он теперь направляется, тоже не принесет ему желанной разгадки…
ГЛАВА IV
Прошлое и настоящее
Прошло уже несколько дней с тех пор, как посланник Маноллы покинул Альтейнскую башню. Сетвир сидел перед чистым листом пергамента. Один его локоть покоился на пухлом трактате по небесной механике, однако заботы хранителя Альтейна касались многострадального мира Этеры. Маг размышлял, что не мешало ему попутно зачинивать перья. Наверное, завзятый дуэлянт точно так же мог, почти не глядя, точить свой меч или шпагу. Поразмышляв еще какое-то время, Сетвир отодвинул чашку с давно остывшим чаем и записал на пергаменте послание госпожи Маноллы к Аритону Фаленскому. От себя он добавил внушительный перечень, занявший двенадцать листов, исписанных убористым почерком. Перечень этот маг прочитал в уме Маноллы, ибо молодой гонец при всем старании не смог бы его запомнить. Исполнив просьбу, Сетвир дождался, пока высохнут чернила. Затем, порывшись в шкафу, он извлек из жестяной коробки, полной разных диковинных вещей, старую, очень старую печать и скрепил послание гербом древних правителей Камриса, из рода которых происходила Манолла.За окнами башни ночь готовилась уступить место рассвету. Был канун дня весеннего равноденствия, когда по давнему обычаю маги Содружества Семи собирались вместе.
Хранитель Альтейна поместил послание в заранее приготовленную дорожную сумку и спустился к себе в комнату. Порядка в ней было не больше, чем в библиотеке, а пыли — ничуть не меньше. Здесь Сетвир переоделся, сменив одну поношенную мантию на другую, не столь запачканную чернилами. К этому времени небо успело слегка порозоветь. Маг не спал несколько ночей подряд, но глаза его оставались ясными, а ум бодрым. Завершив недолгую процедуру переодевания, Сетвир направился вниз.
На лестнице не горел ни один факел. Сумрак окутывал и цокольный этаж башни — хранилище паравианских статуй. Единственными хоть как-то освещенными точками были узкие щели бойниц, розовевшие среди древних знамен и шпалер.
Магическое зрение заменяло Сетвиру факел, и он уверенно двигался между рядами мраморных единорогов, проходил мимо величественных кентавров, возвышавшихся над его головой, осторожно пробирался среди изящных деревянных пьедесталов с бронзовыми фигурками солнечных детей. Если в библиотеке Сетвира тревожили думы о будущем, здесь он соприкасался с не менее будоражащим прошлым. Чутье мага улавливало отзвуки шагов всех, кто проходил здесь до него. Перед ним разворачивались вереницы образов. Он ощущал удивительное совершенство, рожденное паравианской магией, и следы более поздней магии, оставленные Содружеством Семи. Все эти ощущения действовали не хуже крепкого вина и сопровождались легким покалыванием в теле. Здесь не было ни хитроумных замков, ни стражников с мечами и алебардами. Сокровища Альтейнской башни надежно стерегли охранительные заклинания. При любых потрясениях, происходивших во внешнем мире, Альтейнская башня оставалась несокрушимой и неприступной.
Сетвир прошел мимо отделанных золотом панелей; за ними скрывались цепи и шестерни подъемного механизма главного портала башни. Сумку свою, чтобы не мешала, он перекинул на спину. Наконец он добрался до нужного места. Оставалось лишь потянуть за металлическое кольцо в полу и поднять крышку люка. Хранитель Альтейна опустился на колени и замер. Нет, это не было обязательным ритуалом. Сознанием своим маг унесся далеко за пределы Этеры — туда, где мерцали вечные светильники звезд.
И вновь ответом ему было молчание. Его бестелесный собрат, отправившийся искать мир, что породил Деш-Тира, вот уже почти два года не подавал о себе вестей.
«Итак, — думал Сетвир, — Лизаэр вознамерился распространить свое влияние на Тайсан. Он наверняка найдет себе немало союзников. А времени, чтобы разрушить проклятие Деш-Тира, опутавшее души обоих принцев, остается все меньше и меньше».
Сетвир вздрогнул, вспомнив про другие, насущные и неотложные заботы. Он слегка потянул за кольцо. Охранительные заклинания на время исчезли. Тяжелая каменная плита поднялась, открывая доступ к винтовой лестнице. В хранилище, густо пропахшее старым кедром и пыльной шерстью, снизу хлынула струя холодного грозового воздуха. Оттуда распространялось серебристо-голубое свечение, мельчайшими точками отражаясь на блестящих стенах. Место возведения Альтейнской башни было выбрано не случайно. В ее подземелье находилось средоточие силы — узел, сопряженный с природными энергетическими линиями.
Сетвир закрыл за собой люк и стал спускаться по крутым ступеням узкой винтовой лестницы. Он чувствовал скорое наступление утра; об этом ему безошибочно говорило негромкое пение ветви, сопровождаемое легким потрескиванием. Хранитель Альтейна вступил в чашевидную впадину, покрытую черным отполированным ониксом, и добрался до ее центра. Средоточие обрамляли три концентрических круга, покрытых переливающимися, словно перламутр, паравианскими письменами. Покалывание в теле стало ощутимее, и к нему добавился звон в ушах. Это было прикосновение могучих природных сил Этеры, их несмолкаемая песнь. Сетвир встал в самый центр круга — в светящийся узор, похожий на кружевную салфетку. Сюда, к одной из двенадцати главных ветвей континента, примыкали пять меньших.
Сетвир закрыл глаза, покрепче сжал в руке сумку и стал ждать.
За стенами башни, разгоняя утренний туман, вставало солнце.
Ветвь приняла поток первозданной силы, и сейчас же средоточие вспыхнуло ослепительным белым светом. Звон усилился, одновременно делаясь все выше по тону. Дальше человеческое ухо было уже не в состоянии его воспринимать. Узорчатое кружево переливалось так, будто вобрало в себя все звезды Вселенной.
И вдруг все стихло. Силовой поток помчался дальше. Письмена в кругах потускнели. Там, где только что стоял хранитель Альтейна, было пусто. Потревоженный воздух устремился вверх и забился о желобчатые карнизы. Вскоре они погасили его удары, и в подземелье вновь воцарилась тишина.
Сетвир открыл глаза. Альтейнская башня осталась далеко на северо-западе; отсюда до нее было триста восемьдесят лиг. Пахло застоявшейся водой, болотной гнилью и плесенью. Где-то рядом, над прудом с железисто-ржавой водой, таяли клочки тумана. Сетвир вздрогнул и поморщился.
— Надо же, я совсем забыл, что на острове Мет всегда воняет, — пробормотал он.
— Ты серьезно? — удивился встречавший его Веррэн, бессменный страж здешних мест.
Он стоял прямой и неподвижный, будто стебель болотного рогоза. Полы его грубого шерстяного плаща были густо заляпаны тиной.
— А я давно принюхался.
Пухлые губы Веррэна насмешливо скривились. Когда-то улыбка этих губ сводила с ума самых неприступных красавиц Данфола.
— Добро пожаловать на берега Метласского озера и сопредельного с ним Миртельвейнского болота, — добавил страж.
Сетвир подождал, пока к нему вернется привычное состояние, затем вышел из покрытой лишайниками ложбинки. Здешнее средоточие силы выглядело не столь величественно, как недавно покинутое им в Альтейнской башне, но оно было намного древнее. Сквозь дверные щели робко пробивались отсветы неяркого солнца. Сетвир дружески пожал Веррэну сразу обе руки. Ученик Содружества, он преданно охранял Этеру от злобной и опасной нечисти, которой кишело Миртельвейнское болото. Веррэн никогда не заикался о замене, хотя иногда даже сами маги удивлялись, как он выдерживает здесь шестую сотню лет подряд.