Страница:
— Велите Сканту утроить число дозорных. И еще. Когда прибудут повозки с провиантом, обязательно проверьте сухари и сыр на моих ищейках. Хватит с нас жертв.
— Пескиль, вы даже на койке не хотите сбросить груз своих забот, — с надменной укоризной произнес Лизаэр. — Они подождут. Думаю, вам будет гораздо интереснее взглянуть вот на это.
Принц нагнулся и вложил в сухую горячую ладонь Пескиля какой-то предмет.
— Наконечник стрелы, которую лекарь извлек из вашей раны.
— Вижу.
Острые, как бритва, грани были испещрены зазубринами. Чувствовалось, наконечник прочно застрял в ране, и лекарь немало попотел, пока сумел его оттуда извлечь. Поверхность граней не была ровной; на ней чернели выцарапанные надписи.
— Мне не прочитать написанное. Все расплывается, — сердито бросил Пескиль. — Просил же лекаря, чтобы не глушил меня снотворным.
— Боюсь, без вашего усыпления лекарь не смог бы извлечь этот «гостинец», — осторожно возразил Лизаэр. — Ему нужно было сосредоточиться, а вы даже во сне громко стонали. Лекарю пришлось разрезать вам половину шеи. Это счастье, что у вас под кольчугой была надета шелковая рубаха, иначе кусочки металла так и остались бы внутри.
Снотворное подействовало на зрение, однако ум Пескиля оставался ясным. Он сразу понял то, чего не знал или о чем не хотел говорить ему Лизаэр. Ни прижигание, ни мазь не остановили внутреннего кровотечения, о котором свидетельствовал жар во всем теле. Это конец. Не мгновенный, но конец.
— Хотите знать, что написано на гранях? — спросил Лизаэр.
— Могу догадаться, — ответил Пескиль, торопливо возвращая ему кусочек металла.
— На первой грани выведено: «От сына графа северных земель».
— Джирет Валерьент. Так я и думал.
Пескиль закрыл глаза. Его желтоватое лицо побледнело, приобретя оттенок слоновой кости. Руки, лежащие поверх одеяла, стали похожими на куски сморщенного пергамента.
— Что там дальше?
— На следующей грани написано: «За мою мать и четверых сестер». Потом: «За всех невинных жертв, злодейски убитых на берегах Талькворина».
Лизаэр замолчал. Холодные синие глаза принца внимательно следили за раненым офицером, а руки приготовились сдержать его в приступе бешенства. Но у Пескиля уже не было сил на подобные выплески. Стиснув зубы и преодолевая боль в затылке, итарранский командир сказал:
— На последней грани должно быть написано мое имя. Вам еще не доводилось видеть клановую стрелу возмездия? Убереги вас Эт от встречи с ней, принц. Редкие счастливчики остаются в живых.
Неловкое молчание принца лишний раз подтверждало мрачные предчувствия Пескиля: рана смертельна, и бесполезно надеяться на чудо. Лизаэр это тоже знает.
— Еще один варварский обычай, — сказал принц, стремясь, чтобы его голос звучал как можно беспечнее.
В другое время Пескиль рассмеялся бы. Но кровоточащая рана не располагала к смеху.
— Ошибаетесь, ваше высочество. Кланы лишь заимствовали этот обычай. Во времена мятежей в Хэвише горожане убили короля мечом, написав на оружии его родословную.
Положение умирающего освобождало Пескиля от излишних приличий, и он язвительно прибавил:
— Вам ли этого не знать принц? Ведь ваш меч специально выкован для убийства мага-злодея!
Ответа Пескиль уже не слышал. Он опять погружался в забытье. Мысли превратились в тонкую огненную ниточку, вившуюся в ночной тьме и уходившую прямо в пустоту. На раненого навалилась чудовищная усталость. Стало холодно. Очень хотелось пить. Темнота нашептывала ему, уговаривая оборвать эту ниточку.
Но командир пока не мог погрузиться в небытие. Сегодняшний выстрел доказал: Стейвен Валерьент, его давнишний противник, сумел воспитать достойную замену. Собрав последние силы, Пескиль вынырнул из мрака. Преодолевая неослабевающую боль, он сказал:
— Лизаэр Илессидский, позовите сюда своего писца. Потянулись тягостные минуты ожидания. Главное — не упустить нить сознания. Вокруг койки двигались какие-то тени. Пескиль слышал чей-то голос; слов он не разбирал, но тон голоса был взволнованным и требовательным. Потом ему к губам поднесли кружку холодной воды, добавив туда какого-то снадобья.
Пескиль жадно глотал воду.
— Писец здесь? — вдруг спохватился он. — Пусть приготовится записывать.
— Он здесь, — ответил голос Лизаэра. Принц находился совсем рядом. — Он вас слушает. Говорите. Все будет записано слово в слово.
У сурового командира головорезов не было ни семьи, ни любимой женщины. Предсмертное послание предназначалось Лизаэру, Дигану и остальным офицерам. Голова Пескиля металась по подушке. Последние остатки сил и воли он употребил на памятную записку.
— Пиши… Дальнейшие потери армии на пути к Верпонту недопустимы. У Джирета и его соратников-варваров не должно остаться ни малейшей возможности для нанесения внезапных ударов. Для этого необходимо…
Пескиль, который всю жизнь презирал почести, даже не догадывался, какой привилегии он удостоился на смертном одре. Лизаэр Илессидский сам записывал его наставления. Пескиль этого не видел. Перед глазами висела темная пелена. Слова доставались ему все труднее. Прежней была лишь его неистовая решимость и верность долгу. Всю жизнь он отдал войне против варварских кланов. Слова эти не были преувеличением. Пескиль продолжал сражаться до тех пор, пока Колесо Дейлиона не перенесло его по другую сторону завесы.
Никто уже не узнает, боялся ли итарранский командир встречи с Дейлионом. Одно можно сказать: угрызений совести Пескиль не испытывал. Он не был жестоким человеком, но война есть война. Враги, которых ты не сумел добить, рано или поздно добьют тебя. Джирет Рыжебородый — лучшее тому доказательство.
Лизаэр отложил перо и пергамент и закрыл Пескилю потухшие глаза. Потом осторожно прикрыл одеялом с королевским гербом тело неутомимого командира.
Гибель известного итарранца всколыхнула и неожиданным образом сплотила армию, которую главнокомандующий Диган упрямо вел дальше. Лизаэр поклялся, что отряды доберутся до Перлорна без потерь, и это станет лучшим памятником Пескилю. Он убедил каждого гарнизонного командира взять себе в помощники опытного авенорского офицера.
— Пескиль сумел передать моим людям весь свой многолетний опыт, — говорил принц. — Даже умирая, он думал о том, как не допустить новых потерь. Из уважения к памяти Пескиля, не противьтесь моему предложению.
Лизаэру не пришлось особо уговаривать командиров. Гибель Пескиля прекратила мелочное соперничество между ними. Если пару дней назад они ворчали, что сыты по горло колкими и язвительными замечаниями главного головореза, теперь командиры поняли, насколько им не хватает его опыта. Как и Пескиль, авенорские офицеры дело свое знали, и благодаря их влиянию скопление отрядов и повозок начало превращаться в боеспособную армию.
Солдаты приободрились и перестали жаловаться на голод. Последние солдаты покидали Вальгапское ущелье. В холодном небе висели низкие хмурые облака. Однако единство армии, доставшееся столь дорогой ценой, почти сразу же подверглось жестокому испытанию. Голодные солдаты надеялись, что вот-вот прибудут повозки, отправленные в сторону Итарры, в те места, где в окрестных деревнях можно было пополнить запасы продовольствия. Их послали туда еще до подхода армии к Вальгапскому ущелью. Понимая, что дальше ждать бесполезно, Диган собрал отряд из лучших наемников и послал их на разведку.
Долгожданные повозки стояли невдалеке от дороги, в траве, припорошенной инеем. Рядом бродили одичавшие волы, которые убегали при малейшей попытке их поймать. Наемники прочесали все окрестности, не обнаружив ни варварских ловушек, ни каких-нибудь иных следов варваров. Куда подевались погонщики и вооруженная охрана — оставалось только гадать.
Удивительнее всего, что никто не тронул провиант, которым были нагружены повозки. Но солдаты радоваться не торопились. Помня наказ Пескиля, они вскрыли наугад одну из бочек с вяленым мясом и бросили несколько кусков двум ищейкам. Вскоре обе собаки подохли в мучительных судорогах.
Когда Дигану донесли о случившемся, он распорядился сжечь все припасы, находившиеся в злополучных повозках.
— У нас не так много собак, чтобы рисковать ими и проверять каждую бочку, — сказал он.
Как ни велико было искушение забить на мясо одичавших волов, Диган преодолел его, велев поймать животных и снова запрячь в повозки. До Перлорна оставалось сорок лиг. Сорок голодных лиг по пустынной местности, не изобиловавшей дичью.
— Солдаты придут в Перлорн отощавшими, но живыми, — заявил Хараден, готовый решительно пресечь любые возражения гарнизонных командиров.
Но возражений не последовало. Командиры твердо усвоили печальный урок Вальгапского ущелья: не спорить с теми, кто обладает опытом.
Голодный марш до Перлорна продолжался десять дней. Когда подошли к городу, уже стемнело. Лагерь разбили возле самых городских стен. На ветру заметалось пламя многочисленных факелов. Ветер гудел в растяжках шатров, нагонял румянец на лица солдат. Впрочем, тот же ветер приносил полузабытый запах пищи, варящейся в котлах. В последний раз огонь под ними разводили в Вальгапском ущелье, на марше довольствовались остатками заплесневелых сухарей.
— Чувствуете, погода меняется? — спросил итарранский капитан Скант, входя в шатер Лизаэра.
Еще достаточно молодой, подвижный, любящий острую, задиристую шутку, Скант стал невольным преемником Пескиля, возглавив отряды наемников. Капитан шумно втянул в себя дымный воздух и продолжил:
— Теперь дожди от нас не отвяжутся. Их время. Я бы посоветовал вашему высочеству расставить караульных по границам лагеря. Попомните мое слово: сегодня мы увидим первую волну дезертирства.
Наутро Хараден приговорил двенадцать пойманных дезертиров к наказанию плетьми. Менее бдительным командирам утреннее построение показало впечатляющие дыры в их шеренгах.
В Перлорне удалось пополнить запасы продовольствия, хотя и заплатив за это немыслимые деньги. Городские торговцы понимающе кивали, но гнули свое: зима на носу, и так от себя отрываем. Армию сопровождало все то же серое осеннее небо. Окрестные холмы тонули в пелене холодного моросящего дождя. Под ногами, копытами и колесами снова чавкала раскисшая дорога. Там, где колеи не были заполнены водой, их просто смыло потоками, несущимися с каменистых холмов.
Принц Лизаэр ни на минуту не ослаблял своего внимания. Попона его лошади была густо забрызгана грязью; одежда самого принца находилась не в лучшем состоянии. Но Лизаэра видели везде. Он останавливался возле увязшей повозки и подбодрял отчаявшихся возниц. У кого-то в телеге ломалась ось, и принц спрыгивал с лошади, чтобы помочь приладить новую. Какой-нибудь солдат, стерший в кровь ноги, набивал мхом сапоги — Лизаэр находил слова и для него. Принц видел, кого надо поддержать участливым словом, а кого — грубой солдатской шуткой.
Обаяние Лизаэра сработало и на этот раз. Завидев принца, солдаты распрямляли спины. Возницы принимались начищать металлические части упряжи — а вдруг его высочество окажется рядом?
Дождь незаметно перешел в мокрый снег. Его грязно-серый налет устилал ложбины. В колеях трещал лед. Погодная стихия свирепствовала ничуть не меньше, чем варвары Джирета. Армия вновь еле двигалась. Главным врагом оставался холод. Вершины гор, видневшиеся с южной стороны, успели покрыться снегом. В скрип колес и звон уздечек вплетался новый звук — волчий вой. Вслед за оленями и козами к зиме с гор спускались и волки. Дабы избежать случайностей, Скант постоянно высылал вперед отряды дозорных. Не ограничиваясь дорогой, они обшаривали холмы, забираясь подчас туда, где гнездились коршуны. Восточные ветры, влажные и холодные одновременно, заставляли солдат наворачивать на себя все, что только можно, вплоть до одеял. Спали теперь только вповалку, чтобы хоть немного согреться. Худели люди, тощали лошади и волы. Переход через каждую речку и даже крупный ручей приносил дополнительные беды; промокшая обувь долго не высыхала, заковывая ноги в ледяной панцирь. Но боевой дух армии не падал, что особенно удивляло гарнизонных командиров, помнивших солдатские сетования в начале марша. Когда из-за обмороженных и распухших рук в нескольких отрядах перестали смазывать оружие, авенорские солдаты пристыдили товарищей, своим примером показав, каким должен быть настоящий воин. На пронизывающем ветру, среди безжизненных скал между отрядами вспыхнуло острое соперничество. Никто даже не заикался о тяготах пути, зато все стремились походить на личные войска принца Лизаэра.
Последние сорок лиг до Верпонта стали настоящей проверкой армии на дисциплину и выносливость. Целыми днями перед глазами была одна и та же удручающая картина: каменистая равнина, открытая всем ветрам, чахлые деревья, покрытые соляной коркой, и выветренные, мохнатые от лишайников скалы. Лошади теряли подковы. Офицеры, исчерпав запас слов, срывались на крик… Через три месяца после горделивого начала похода армия достигла Верпонта. Оборванная, беспредельно уставшая, но сумевшая стать армией в истинном смысле этого слова.
Как и в Перлорне, лагерь разбили возле городских стен. Солдаты уже не замечали порывов ветра, игравшего грязными и выцветшими знаменами. Людей больше не страшил голод; получив долгожданный отдых, они либо набивались в шатры, чтобы отоспаться, ибо рассаживались на корточках возле костров и говорили о теплых южных краях и горячих девчонках.
В азарте предстоящего сражения как-то забывалось, что армии Лизаэра предстоит сражаться против одного человека, укрывшегося в крохотной рыбачьей деревушке.
— К весне мы вернемся по домам, — убежденно говорили солдаты.
Они смеялись, шутили, согретые не столько пламенем костров, сколько ощущением собственной непобедимости. Иначе и быть не могло: им ли сомневаться, если принц Лизаэр непоколебимо уверен в грядущей победе? И это не пустое хвастовство. Сколько препятствий они преодолели на пути к Верпонту, но ведь сумели же добраться сюда до наступления зимы. Пусть вздымаются белые барашки волн, пусть дуют студеные ветры. Вся гавань перемигивается огоньками фонарей, раскачивающихся на корабельных палубах. Флот уже здесь. Завтра, как только рассветет, доблестные войска Лизаэра начнут заполнять палубы и трюмы кораблей.
Высшему командованию положение армии виделось не столь радужным. Дигана осаждали гарнизонные командиры, вспомнившие о своем знатном происхождении и привычках. Они не желали ночевать в шатрах и требовали, чтобы их разместили на постой. Тут же переминались с ноги на ногу ординарцы с толстыми пачками провиантских листов. С другой стороны на Дигана наседали разгневанные городские сановники, не желавшие выслушивать никаких доводов. Верпонт не был крупным и богатым торговым городом. Вся его сонная, размеренная жизнь вращалась вокруг рыбачьей гавани и нужд рыбаков. Население этого городишки во много раз уступало численности армии, разместившейся под его стенами. Верпонтская гавань никогда не видела такого скопления кораблей. Не только она, но и все бухточки к югу от Верпонта были плотно забиты нанятыми судами. Над волнами вырос густой лес мачт. По узким протокам, оставленным между кораблями, непрестанно сновали баркасы и гребные лодки, перевозя людей и грузы. На самой пристани было не протолкнуться от нескончаемых штабелей ящиков и корзин.
Невзирая на то что армия пришла в Верпонт с судьбоносной целью — навсегда избавить Этеру от Повелителя Теней, — городские власти встретили Дигана с каким-то раздраженным отчаянием.
— Откуда я вам возьму эти припасы? — сердито бросил Дигану вельможа из городского совета.
Главнокомандующему удалось разыскать его в маленьком домике, стоявшем позади зернового склада. Склад тщательно охраняли солдаты, вооруженные копьями.
Диган не знал ответа на заданный ему вопрос и молча разглядывал тощего человека в измятом мундире, который украшали такие же измятые ленты. Вельможа запустил пальцы в спутанные волосы, Диган успел заметить обкусанные по самую мякоть ногти. Воспаленные глаза сановника глядели куда-то в сторону.
— Увы, господин Диган, хлеб и мясо нужно не только вашей армии. Вы не забыли, что у нас более двух месяцев ошиваются команды всех этих треклятых судов? Они, как крысы, заполонили нашу гавань. И прожорливость у них тоже крысиная. Понимаю, вы не могли добраться сюда раньше. Но все дни вашего опоздания мы были вынуждены кормить матросов и давать им крышу над головой. Представьте себе, капитаны кораблей тоже посылали ко мне своих людей с провиантскими листами: мне надо это, мне надо то. А откуда? Кстати, вы не заглядывали в здешние таверны?
Как человеку Дигану больше всего сейчас хотелось вымыться в горячей воде, побриться и выпить бокал подогретого вина с пряностями. Но как главнокомандующий он был вынужден думать о нуждах армии. Привычно сжав рукоятку своего меча, итарранец холодным тоном поинтересовался, какое отношение к их разговору имеют таверны.
— Там яблоку негде упасть! Все гостевые комнаты забиты до отказа. То же самое и в залах. Матросы томятся от безделья и целыми днями пьянствуют, — выплеснул наболевшее сановник. — На днях дочь нашего старшего советника отважилась выйти за ворота сада. Так какие-то хамы перепутали ее с портовой девкой, и она еле отбилась от них. Подобного у нас еще не было!
Церемонно извинившись, Диган зловеще улыбнулся.
— А теперь извольте найти нам приличное помещение с камином и слугами и не менее пристойное помещение для двадцати моих офицеров. Позаботьтесь о горячей пище, а то мы уже забыли, как выглядит настоящая еда на настоящих тарелках. Как вы устроите все это — меня не волнует. Можете даже вытряхнуть вашего правителя из его дома, но Принцу Запада нужны покои, отвечающие его положению.
В словах главнокомандующего и в его позе ощущалась неприкрытая угроза. Сановник поглядел на Дигана, как шавка смотрит на крупного клыкастого пса, потом вызвал своего помощника и послал его к правителю города, велев дословно передать распоряжение Дигана. Испуганно кланяясь грозному господину, помощник удалился.
Этим не исчерпывались препятствия, с которыми Лизаэр столкнулся в Верпонте. По прибытии в город принц сразу же отправился на встречу с капитанами кораблей. Вернулся он довольно взвинченным.
— Их не устраивает ветер. Он, видите ли, дует не под тем румбом, — сообщил принц командующему, стаскивая зубами перчатку с руки.
Диган, стоявший у окна и разглядывавший гавань, удивленно обернулся. Честно говоря, ему сейчас хотелось поскорее скинуть осточертевшую кольчугу и на несколько часов забыть и об армии, и о кораблях. Недовольство принца он встретил с мягким юмором.
— Осторожнее, ваше высочество. Так недолго и проглотить фамильные сапфиры! И что же, из-за этого ветра мы не сможем завтра начать погрузку и отплытие?
Лицо принца не изменилось. Диган досадливо швырнул мундир, нуждавшийся в штопке.
— Тогда тебе лучше отложить заседание штаба. Ты понимаешь, чем это нам грозит? Да с тебя попросту спустят твою королевскую шкуру. Верпонту не прокормить тридцать тысяч ртов. Осенью они сдуру продали излишки урожая. Когда здесь появились матросы, городские власти спохватились и решили купить зерно в Восточном Варде. Только что получено известие: варвары сожгли тамошнюю житницу. Разумеется, зерно можно купить в других местах, но для этого мы должны немедленно вернуть городу несколько торговых кораблей.
Лизаэр кинул перчатки и непромокаемый плащ слуге и жестом выпроводил его из комнаты. Потом в раздражении подошел к столу и отщипнул кусочек от хлебной ковриги, недавно принесенной с кухни (здесь тоже не обошлось без угроз Дигана). Хлеб был совсем горячим. Лизаэр отрешенно посмотрел на поднимавшийся от него пар, затем перевел глаза на темное окно. Едва сдерживая ярость, принц сказал:
— Нам нельзя здесь застревать. Не для того я создавал и обучал громадную армию, чтобы спасовать перед капризами стихии. Да мне плевать на то, что ветер не желает дуть в юго-восточном направлении!
Диган откинулся на спинку жесткого кресла и с наслаждением вытянул ноги. Колесико шпоры пропороло обивку ножной скамеечки. Поделом этому правителю. Поскупился на чистые полотенца. И дров жалеет.
Лизаэр был настолько расстроен, что даже не мог есть. Он мерил шагами ковер. Наблюдая за принцем, Диган с легкой издевкой произнес:
— Думаешь, стоит нам отплыть из Верпонта, и все препятствия останутся на берегу? А если в море нас подстерегают какие-нибудь ловушки: магия, тени…
Лизаэр прочертил воздух знамением, отвращающим несчастья.
— Попридержи язык! Только глупцы сами зовут беду.
Диган лишь высказал то, о чем сам принц пока не решался говорить. Не могли варвары так обнаглеть без благословения Аритона. Внешне это выглядело как месть Пескилю и его головорезам. Но не стоило забывать, что ратанские кланы — подданные Фаленита. Каждый, кто сталкивался с его кознями, поражатся, до чего же изощренно умеет Повелитель Теней сплетать нити разных событий в один зловещий узор.
Тревога разъедала Лизаэра с беспощадностью кислоты, которую плеснули на рану. Кошмар, преследовавший его в снах, грозил перейти в явь.
— Ветер обязательно переменится, — попытался успокоить его Диган.
Лизаэр молча качал головой. Дигану тоже стало не по себе. Чтобы хоть как-то его успокоить, главнокомандующий протянул принцу бокал подогретого вина с пряностями.
— Мы преодолели столько преград. Сумеем справиться и с этими.
Только сейчас Диган заметил, как исхудал и осунулся принц. Лизаэр равнодушно принял бокал и слегка отхлебнул терпкую жидкость. У него не хватило духа рассказать Дигану еще об одной опасности, подстерегающей корабли в море. Зимние штормы коварны тем, что ветер постоянно меняет направление. Крупные корабли просто задраивают люки и более или менее сносно выдерживают эту круговерть. Корабли помельче она грозит пустить ко дну. У них волны захлестывают надводную палубу и отверстия для весел. Перегруз (а они, конечно же, окажутся перегруженными) лишь усугубляет положение. Капитанам таких судов приходится выбирать одно из двух: либо постоянно вставать на якорь и пережидать непогоду, либо плыть дальше, рискуя потонуть.
— Нехватка продовольствия в Верпонте может оказаться пострашнее варваров. Если мы не хотим уморить наших солдат голодом, нужно немедленно уплывать отсюда.
Лизаэр прищурился, глядя на остатки вина в бокале. Недавняя растерянность исчезла. На лице появилась та особая решимость, какую Диган видел у принца всего один или два раза.
— У нас нет выбора. Если мы не отплывем в ближайшие дни, все окажется напрасным. Тогда мы должны будем признать, что напрасно собирали армию против Повелителя Теней. И все жертвы, принесенные нами в Вальгапском ущелье, тоже были напрасными. Я распорядился начать погрузку завтра, прямо с утра. Капитанам это не слишком понравилось, но я заставил их согласиться. С вечерним приливом корабли должны покинуть Верпонт. Даже если нам придется пройти весь Миндерлийский залив при встречном ветре, я все равно не изменю своего решения.
— Давай без крика, — прошептал незнакомый голос, раздавшийся откуда-то сзади. — Поворачивайся и вперед.
Судя по говору, нападавший принадлежал к ратанским лесным кланам.
Под плащом у моряка был спрятан объемистый пакет распоряжений, скрепленных печатью принца Лизаэра. Человек не робкого десятка, капитан не испугался, а лишь разозлился из-за того, что под давлением кинжала сверток больно вдавился ему в тело.
Острие тем временем продвинулось несколько глубже, разрезав лучший капитанский плащ.
— Я тебе сказал: иди или вообще забудешь, как ходить. Я могу заколоть тебя прямо здесь, как свинью. Мои лучники не моргнув глазом перебьют твоих безоружных гребцов. Хочешь, чтобы твои шумливые ребята остались в живых? Мой господин против напрасных жертв, но если ты будешь артачиться, я без колебаний отправлю всю эту ораву по другую сторону Колеса.
Капитан закрыл глаза. Стискивать зубы да бессильно ругаться про себя — это все, что ему сейчас оставалось. Непоправимые ошибки потому и называются непоправимыми. Задним числом он вспомнил: вахтенного на своем посту не было. Тогда где этот паршивец? Ясное дело: ошивается на камбузе, у горячей плиты, и чешет языком вместе с коком. «Саврид» был торговым судном с довольно разболтанной командой, не привыкшей к военной дисциплине. Тоже выдумали: нести дозор на дальнем рейде! Когда три недели подряд торчишь без дела в гавани и один унылый день похож на другой, бдительность притупится у кого угодно.
Поздно сокрушаться. Капитан молча выругался и коротко сказал незнакомцу, что сопротивляться не будет.
Ему сразу же накинули на глаза собственный плащ. Варвар, взявший его в плен, предпочитал не рисковать. Он проворно и крепко стянул капитану руки. Схватка с гребцами была недолгой: варвары связали их одного за другим. Матросы, чей боевой опыт исчерпывался драками в тавернах, не были серьезными противниками для тех, кто привык к нападениям на караваны и жестоким расправам.
— Пескиль, вы даже на койке не хотите сбросить груз своих забот, — с надменной укоризной произнес Лизаэр. — Они подождут. Думаю, вам будет гораздо интереснее взглянуть вот на это.
Принц нагнулся и вложил в сухую горячую ладонь Пескиля какой-то предмет.
— Наконечник стрелы, которую лекарь извлек из вашей раны.
— Вижу.
Острые, как бритва, грани были испещрены зазубринами. Чувствовалось, наконечник прочно застрял в ране, и лекарь немало попотел, пока сумел его оттуда извлечь. Поверхность граней не была ровной; на ней чернели выцарапанные надписи.
— Мне не прочитать написанное. Все расплывается, — сердито бросил Пескиль. — Просил же лекаря, чтобы не глушил меня снотворным.
— Боюсь, без вашего усыпления лекарь не смог бы извлечь этот «гостинец», — осторожно возразил Лизаэр. — Ему нужно было сосредоточиться, а вы даже во сне громко стонали. Лекарю пришлось разрезать вам половину шеи. Это счастье, что у вас под кольчугой была надета шелковая рубаха, иначе кусочки металла так и остались бы внутри.
Снотворное подействовало на зрение, однако ум Пескиля оставался ясным. Он сразу понял то, чего не знал или о чем не хотел говорить ему Лизаэр. Ни прижигание, ни мазь не остановили внутреннего кровотечения, о котором свидетельствовал жар во всем теле. Это конец. Не мгновенный, но конец.
— Хотите знать, что написано на гранях? — спросил Лизаэр.
— Могу догадаться, — ответил Пескиль, торопливо возвращая ему кусочек металла.
— На первой грани выведено: «От сына графа северных земель».
— Джирет Валерьент. Так я и думал.
Пескиль закрыл глаза. Его желтоватое лицо побледнело, приобретя оттенок слоновой кости. Руки, лежащие поверх одеяла, стали похожими на куски сморщенного пергамента.
— Что там дальше?
— На следующей грани написано: «За мою мать и четверых сестер». Потом: «За всех невинных жертв, злодейски убитых на берегах Талькворина».
Лизаэр замолчал. Холодные синие глаза принца внимательно следили за раненым офицером, а руки приготовились сдержать его в приступе бешенства. Но у Пескиля уже не было сил на подобные выплески. Стиснув зубы и преодолевая боль в затылке, итарранский командир сказал:
— На последней грани должно быть написано мое имя. Вам еще не доводилось видеть клановую стрелу возмездия? Убереги вас Эт от встречи с ней, принц. Редкие счастливчики остаются в живых.
Неловкое молчание принца лишний раз подтверждало мрачные предчувствия Пескиля: рана смертельна, и бесполезно надеяться на чудо. Лизаэр это тоже знает.
— Еще один варварский обычай, — сказал принц, стремясь, чтобы его голос звучал как можно беспечнее.
В другое время Пескиль рассмеялся бы. Но кровоточащая рана не располагала к смеху.
— Ошибаетесь, ваше высочество. Кланы лишь заимствовали этот обычай. Во времена мятежей в Хэвише горожане убили короля мечом, написав на оружии его родословную.
Положение умирающего освобождало Пескиля от излишних приличий, и он язвительно прибавил:
— Вам ли этого не знать принц? Ведь ваш меч специально выкован для убийства мага-злодея!
Ответа Пескиль уже не слышал. Он опять погружался в забытье. Мысли превратились в тонкую огненную ниточку, вившуюся в ночной тьме и уходившую прямо в пустоту. На раненого навалилась чудовищная усталость. Стало холодно. Очень хотелось пить. Темнота нашептывала ему, уговаривая оборвать эту ниточку.
Но командир пока не мог погрузиться в небытие. Сегодняшний выстрел доказал: Стейвен Валерьент, его давнишний противник, сумел воспитать достойную замену. Собрав последние силы, Пескиль вынырнул из мрака. Преодолевая неослабевающую боль, он сказал:
— Лизаэр Илессидский, позовите сюда своего писца. Потянулись тягостные минуты ожидания. Главное — не упустить нить сознания. Вокруг койки двигались какие-то тени. Пескиль слышал чей-то голос; слов он не разбирал, но тон голоса был взволнованным и требовательным. Потом ему к губам поднесли кружку холодной воды, добавив туда какого-то снадобья.
Пескиль жадно глотал воду.
— Писец здесь? — вдруг спохватился он. — Пусть приготовится записывать.
— Он здесь, — ответил голос Лизаэра. Принц находился совсем рядом. — Он вас слушает. Говорите. Все будет записано слово в слово.
У сурового командира головорезов не было ни семьи, ни любимой женщины. Предсмертное послание предназначалось Лизаэру, Дигану и остальным офицерам. Голова Пескиля металась по подушке. Последние остатки сил и воли он употребил на памятную записку.
— Пиши… Дальнейшие потери армии на пути к Верпонту недопустимы. У Джирета и его соратников-варваров не должно остаться ни малейшей возможности для нанесения внезапных ударов. Для этого необходимо…
Пескиль, который всю жизнь презирал почести, даже не догадывался, какой привилегии он удостоился на смертном одре. Лизаэр Илессидский сам записывал его наставления. Пескиль этого не видел. Перед глазами висела темная пелена. Слова доставались ему все труднее. Прежней была лишь его неистовая решимость и верность долгу. Всю жизнь он отдал войне против варварских кланов. Слова эти не были преувеличением. Пескиль продолжал сражаться до тех пор, пока Колесо Дейлиона не перенесло его по другую сторону завесы.
Никто уже не узнает, боялся ли итарранский командир встречи с Дейлионом. Одно можно сказать: угрызений совести Пескиль не испытывал. Он не был жестоким человеком, но война есть война. Враги, которых ты не сумел добить, рано или поздно добьют тебя. Джирет Рыжебородый — лучшее тому доказательство.
Лизаэр отложил перо и пергамент и закрыл Пескилю потухшие глаза. Потом осторожно прикрыл одеялом с королевским гербом тело неутомимого командира.
Гибель известного итарранца всколыхнула и неожиданным образом сплотила армию, которую главнокомандующий Диган упрямо вел дальше. Лизаэр поклялся, что отряды доберутся до Перлорна без потерь, и это станет лучшим памятником Пескилю. Он убедил каждого гарнизонного командира взять себе в помощники опытного авенорского офицера.
— Пескиль сумел передать моим людям весь свой многолетний опыт, — говорил принц. — Даже умирая, он думал о том, как не допустить новых потерь. Из уважения к памяти Пескиля, не противьтесь моему предложению.
Лизаэру не пришлось особо уговаривать командиров. Гибель Пескиля прекратила мелочное соперничество между ними. Если пару дней назад они ворчали, что сыты по горло колкими и язвительными замечаниями главного головореза, теперь командиры поняли, насколько им не хватает его опыта. Как и Пескиль, авенорские офицеры дело свое знали, и благодаря их влиянию скопление отрядов и повозок начало превращаться в боеспособную армию.
Солдаты приободрились и перестали жаловаться на голод. Последние солдаты покидали Вальгапское ущелье. В холодном небе висели низкие хмурые облака. Однако единство армии, доставшееся столь дорогой ценой, почти сразу же подверглось жестокому испытанию. Голодные солдаты надеялись, что вот-вот прибудут повозки, отправленные в сторону Итарры, в те места, где в окрестных деревнях можно было пополнить запасы продовольствия. Их послали туда еще до подхода армии к Вальгапскому ущелью. Понимая, что дальше ждать бесполезно, Диган собрал отряд из лучших наемников и послал их на разведку.
Долгожданные повозки стояли невдалеке от дороги, в траве, припорошенной инеем. Рядом бродили одичавшие волы, которые убегали при малейшей попытке их поймать. Наемники прочесали все окрестности, не обнаружив ни варварских ловушек, ни каких-нибудь иных следов варваров. Куда подевались погонщики и вооруженная охрана — оставалось только гадать.
Удивительнее всего, что никто не тронул провиант, которым были нагружены повозки. Но солдаты радоваться не торопились. Помня наказ Пескиля, они вскрыли наугад одну из бочек с вяленым мясом и бросили несколько кусков двум ищейкам. Вскоре обе собаки подохли в мучительных судорогах.
Когда Дигану донесли о случившемся, он распорядился сжечь все припасы, находившиеся в злополучных повозках.
— У нас не так много собак, чтобы рисковать ими и проверять каждую бочку, — сказал он.
Как ни велико было искушение забить на мясо одичавших волов, Диган преодолел его, велев поймать животных и снова запрячь в повозки. До Перлорна оставалось сорок лиг. Сорок голодных лиг по пустынной местности, не изобиловавшей дичью.
— Солдаты придут в Перлорн отощавшими, но живыми, — заявил Хараден, готовый решительно пресечь любые возражения гарнизонных командиров.
Но возражений не последовало. Командиры твердо усвоили печальный урок Вальгапского ущелья: не спорить с теми, кто обладает опытом.
Голодный марш до Перлорна продолжался десять дней. Когда подошли к городу, уже стемнело. Лагерь разбили возле самых городских стен. На ветру заметалось пламя многочисленных факелов. Ветер гудел в растяжках шатров, нагонял румянец на лица солдат. Впрочем, тот же ветер приносил полузабытый запах пищи, варящейся в котлах. В последний раз огонь под ними разводили в Вальгапском ущелье, на марше довольствовались остатками заплесневелых сухарей.
— Чувствуете, погода меняется? — спросил итарранский капитан Скант, входя в шатер Лизаэра.
Еще достаточно молодой, подвижный, любящий острую, задиристую шутку, Скант стал невольным преемником Пескиля, возглавив отряды наемников. Капитан шумно втянул в себя дымный воздух и продолжил:
— Теперь дожди от нас не отвяжутся. Их время. Я бы посоветовал вашему высочеству расставить караульных по границам лагеря. Попомните мое слово: сегодня мы увидим первую волну дезертирства.
Наутро Хараден приговорил двенадцать пойманных дезертиров к наказанию плетьми. Менее бдительным командирам утреннее построение показало впечатляющие дыры в их шеренгах.
В Перлорне удалось пополнить запасы продовольствия, хотя и заплатив за это немыслимые деньги. Городские торговцы понимающе кивали, но гнули свое: зима на носу, и так от себя отрываем. Армию сопровождало все то же серое осеннее небо. Окрестные холмы тонули в пелене холодного моросящего дождя. Под ногами, копытами и колесами снова чавкала раскисшая дорога. Там, где колеи не были заполнены водой, их просто смыло потоками, несущимися с каменистых холмов.
Принц Лизаэр ни на минуту не ослаблял своего внимания. Попона его лошади была густо забрызгана грязью; одежда самого принца находилась не в лучшем состоянии. Но Лизаэра видели везде. Он останавливался возле увязшей повозки и подбодрял отчаявшихся возниц. У кого-то в телеге ломалась ось, и принц спрыгивал с лошади, чтобы помочь приладить новую. Какой-нибудь солдат, стерший в кровь ноги, набивал мхом сапоги — Лизаэр находил слова и для него. Принц видел, кого надо поддержать участливым словом, а кого — грубой солдатской шуткой.
Обаяние Лизаэра сработало и на этот раз. Завидев принца, солдаты распрямляли спины. Возницы принимались начищать металлические части упряжи — а вдруг его высочество окажется рядом?
Дождь незаметно перешел в мокрый снег. Его грязно-серый налет устилал ложбины. В колеях трещал лед. Погодная стихия свирепствовала ничуть не меньше, чем варвары Джирета. Армия вновь еле двигалась. Главным врагом оставался холод. Вершины гор, видневшиеся с южной стороны, успели покрыться снегом. В скрип колес и звон уздечек вплетался новый звук — волчий вой. Вслед за оленями и козами к зиме с гор спускались и волки. Дабы избежать случайностей, Скант постоянно высылал вперед отряды дозорных. Не ограничиваясь дорогой, они обшаривали холмы, забираясь подчас туда, где гнездились коршуны. Восточные ветры, влажные и холодные одновременно, заставляли солдат наворачивать на себя все, что только можно, вплоть до одеял. Спали теперь только вповалку, чтобы хоть немного согреться. Худели люди, тощали лошади и волы. Переход через каждую речку и даже крупный ручей приносил дополнительные беды; промокшая обувь долго не высыхала, заковывая ноги в ледяной панцирь. Но боевой дух армии не падал, что особенно удивляло гарнизонных командиров, помнивших солдатские сетования в начале марша. Когда из-за обмороженных и распухших рук в нескольких отрядах перестали смазывать оружие, авенорские солдаты пристыдили товарищей, своим примером показав, каким должен быть настоящий воин. На пронизывающем ветру, среди безжизненных скал между отрядами вспыхнуло острое соперничество. Никто даже не заикался о тяготах пути, зато все стремились походить на личные войска принца Лизаэра.
Последние сорок лиг до Верпонта стали настоящей проверкой армии на дисциплину и выносливость. Целыми днями перед глазами была одна и та же удручающая картина: каменистая равнина, открытая всем ветрам, чахлые деревья, покрытые соляной коркой, и выветренные, мохнатые от лишайников скалы. Лошади теряли подковы. Офицеры, исчерпав запас слов, срывались на крик… Через три месяца после горделивого начала похода армия достигла Верпонта. Оборванная, беспредельно уставшая, но сумевшая стать армией в истинном смысле этого слова.
Как и в Перлорне, лагерь разбили возле городских стен. Солдаты уже не замечали порывов ветра, игравшего грязными и выцветшими знаменами. Людей больше не страшил голод; получив долгожданный отдых, они либо набивались в шатры, чтобы отоспаться, ибо рассаживались на корточках возле костров и говорили о теплых южных краях и горячих девчонках.
В азарте предстоящего сражения как-то забывалось, что армии Лизаэра предстоит сражаться против одного человека, укрывшегося в крохотной рыбачьей деревушке.
— К весне мы вернемся по домам, — убежденно говорили солдаты.
Они смеялись, шутили, согретые не столько пламенем костров, сколько ощущением собственной непобедимости. Иначе и быть не могло: им ли сомневаться, если принц Лизаэр непоколебимо уверен в грядущей победе? И это не пустое хвастовство. Сколько препятствий они преодолели на пути к Верпонту, но ведь сумели же добраться сюда до наступления зимы. Пусть вздымаются белые барашки волн, пусть дуют студеные ветры. Вся гавань перемигивается огоньками фонарей, раскачивающихся на корабельных палубах. Флот уже здесь. Завтра, как только рассветет, доблестные войска Лизаэра начнут заполнять палубы и трюмы кораблей.
Высшему командованию положение армии виделось не столь радужным. Дигана осаждали гарнизонные командиры, вспомнившие о своем знатном происхождении и привычках. Они не желали ночевать в шатрах и требовали, чтобы их разместили на постой. Тут же переминались с ноги на ногу ординарцы с толстыми пачками провиантских листов. С другой стороны на Дигана наседали разгневанные городские сановники, не желавшие выслушивать никаких доводов. Верпонт не был крупным и богатым торговым городом. Вся его сонная, размеренная жизнь вращалась вокруг рыбачьей гавани и нужд рыбаков. Население этого городишки во много раз уступало численности армии, разместившейся под его стенами. Верпонтская гавань никогда не видела такого скопления кораблей. Не только она, но и все бухточки к югу от Верпонта были плотно забиты нанятыми судами. Над волнами вырос густой лес мачт. По узким протокам, оставленным между кораблями, непрестанно сновали баркасы и гребные лодки, перевозя людей и грузы. На самой пристани было не протолкнуться от нескончаемых штабелей ящиков и корзин.
Невзирая на то что армия пришла в Верпонт с судьбоносной целью — навсегда избавить Этеру от Повелителя Теней, — городские власти встретили Дигана с каким-то раздраженным отчаянием.
— Откуда я вам возьму эти припасы? — сердито бросил Дигану вельможа из городского совета.
Главнокомандующему удалось разыскать его в маленьком домике, стоявшем позади зернового склада. Склад тщательно охраняли солдаты, вооруженные копьями.
Диган не знал ответа на заданный ему вопрос и молча разглядывал тощего человека в измятом мундире, который украшали такие же измятые ленты. Вельможа запустил пальцы в спутанные волосы, Диган успел заметить обкусанные по самую мякоть ногти. Воспаленные глаза сановника глядели куда-то в сторону.
— Увы, господин Диган, хлеб и мясо нужно не только вашей армии. Вы не забыли, что у нас более двух месяцев ошиваются команды всех этих треклятых судов? Они, как крысы, заполонили нашу гавань. И прожорливость у них тоже крысиная. Понимаю, вы не могли добраться сюда раньше. Но все дни вашего опоздания мы были вынуждены кормить матросов и давать им крышу над головой. Представьте себе, капитаны кораблей тоже посылали ко мне своих людей с провиантскими листами: мне надо это, мне надо то. А откуда? Кстати, вы не заглядывали в здешние таверны?
Как человеку Дигану больше всего сейчас хотелось вымыться в горячей воде, побриться и выпить бокал подогретого вина с пряностями. Но как главнокомандующий он был вынужден думать о нуждах армии. Привычно сжав рукоятку своего меча, итарранец холодным тоном поинтересовался, какое отношение к их разговору имеют таверны.
— Там яблоку негде упасть! Все гостевые комнаты забиты до отказа. То же самое и в залах. Матросы томятся от безделья и целыми днями пьянствуют, — выплеснул наболевшее сановник. — На днях дочь нашего старшего советника отважилась выйти за ворота сада. Так какие-то хамы перепутали ее с портовой девкой, и она еле отбилась от них. Подобного у нас еще не было!
Церемонно извинившись, Диган зловеще улыбнулся.
— А теперь извольте найти нам приличное помещение с камином и слугами и не менее пристойное помещение для двадцати моих офицеров. Позаботьтесь о горячей пище, а то мы уже забыли, как выглядит настоящая еда на настоящих тарелках. Как вы устроите все это — меня не волнует. Можете даже вытряхнуть вашего правителя из его дома, но Принцу Запада нужны покои, отвечающие его положению.
В словах главнокомандующего и в его позе ощущалась неприкрытая угроза. Сановник поглядел на Дигана, как шавка смотрит на крупного клыкастого пса, потом вызвал своего помощника и послал его к правителю города, велев дословно передать распоряжение Дигана. Испуганно кланяясь грозному господину, помощник удалился.
Этим не исчерпывались препятствия, с которыми Лизаэр столкнулся в Верпонте. По прибытии в город принц сразу же отправился на встречу с капитанами кораблей. Вернулся он довольно взвинченным.
— Их не устраивает ветер. Он, видите ли, дует не под тем румбом, — сообщил принц командующему, стаскивая зубами перчатку с руки.
Диган, стоявший у окна и разглядывавший гавань, удивленно обернулся. Честно говоря, ему сейчас хотелось поскорее скинуть осточертевшую кольчугу и на несколько часов забыть и об армии, и о кораблях. Недовольство принца он встретил с мягким юмором.
— Осторожнее, ваше высочество. Так недолго и проглотить фамильные сапфиры! И что же, из-за этого ветра мы не сможем завтра начать погрузку и отплытие?
Лицо принца не изменилось. Диган досадливо швырнул мундир, нуждавшийся в штопке.
— Тогда тебе лучше отложить заседание штаба. Ты понимаешь, чем это нам грозит? Да с тебя попросту спустят твою королевскую шкуру. Верпонту не прокормить тридцать тысяч ртов. Осенью они сдуру продали излишки урожая. Когда здесь появились матросы, городские власти спохватились и решили купить зерно в Восточном Варде. Только что получено известие: варвары сожгли тамошнюю житницу. Разумеется, зерно можно купить в других местах, но для этого мы должны немедленно вернуть городу несколько торговых кораблей.
Лизаэр кинул перчатки и непромокаемый плащ слуге и жестом выпроводил его из комнаты. Потом в раздражении подошел к столу и отщипнул кусочек от хлебной ковриги, недавно принесенной с кухни (здесь тоже не обошлось без угроз Дигана). Хлеб был совсем горячим. Лизаэр отрешенно посмотрел на поднимавшийся от него пар, затем перевел глаза на темное окно. Едва сдерживая ярость, принц сказал:
— Нам нельзя здесь застревать. Не для того я создавал и обучал громадную армию, чтобы спасовать перед капризами стихии. Да мне плевать на то, что ветер не желает дуть в юго-восточном направлении!
Диган откинулся на спинку жесткого кресла и с наслаждением вытянул ноги. Колесико шпоры пропороло обивку ножной скамеечки. Поделом этому правителю. Поскупился на чистые полотенца. И дров жалеет.
Лизаэр был настолько расстроен, что даже не мог есть. Он мерил шагами ковер. Наблюдая за принцем, Диган с легкой издевкой произнес:
— Думаешь, стоит нам отплыть из Верпонта, и все препятствия останутся на берегу? А если в море нас подстерегают какие-нибудь ловушки: магия, тени…
Лизаэр прочертил воздух знамением, отвращающим несчастья.
— Попридержи язык! Только глупцы сами зовут беду.
Диган лишь высказал то, о чем сам принц пока не решался говорить. Не могли варвары так обнаглеть без благословения Аритона. Внешне это выглядело как месть Пескилю и его головорезам. Но не стоило забывать, что ратанские кланы — подданные Фаленита. Каждый, кто сталкивался с его кознями, поражатся, до чего же изощренно умеет Повелитель Теней сплетать нити разных событий в один зловещий узор.
Тревога разъедала Лизаэра с беспощадностью кислоты, которую плеснули на рану. Кошмар, преследовавший его в снах, грозил перейти в явь.
— Ветер обязательно переменится, — попытался успокоить его Диган.
Лизаэр молча качал головой. Дигану тоже стало не по себе. Чтобы хоть как-то его успокоить, главнокомандующий протянул принцу бокал подогретого вина с пряностями.
— Мы преодолели столько преград. Сумеем справиться и с этими.
Только сейчас Диган заметил, как исхудал и осунулся принц. Лизаэр равнодушно принял бокал и слегка отхлебнул терпкую жидкость. У него не хватило духа рассказать Дигану еще об одной опасности, подстерегающей корабли в море. Зимние штормы коварны тем, что ветер постоянно меняет направление. Крупные корабли просто задраивают люки и более или менее сносно выдерживают эту круговерть. Корабли помельче она грозит пустить ко дну. У них волны захлестывают надводную палубу и отверстия для весел. Перегруз (а они, конечно же, окажутся перегруженными) лишь усугубляет положение. Капитанам таких судов приходится выбирать одно из двух: либо постоянно вставать на якорь и пережидать непогоду, либо плыть дальше, рискуя потонуть.
— Нехватка продовольствия в Верпонте может оказаться пострашнее варваров. Если мы не хотим уморить наших солдат голодом, нужно немедленно уплывать отсюда.
Лизаэр прищурился, глядя на остатки вина в бокале. Недавняя растерянность исчезла. На лице появилась та особая решимость, какую Диган видел у принца всего один или два раза.
— У нас нет выбора. Если мы не отплывем в ближайшие дни, все окажется напрасным. Тогда мы должны будем признать, что напрасно собирали армию против Повелителя Теней. И все жертвы, принесенные нами в Вальгапском ущелье, тоже были напрасными. Я распорядился начать погрузку завтра, прямо с утра. Капитанам это не слишком понравилось, но я заставил их согласиться. С вечерним приливом корабли должны покинуть Верпонт. Даже если нам придется пройти весь Миндерлийский залив при встречном ветре, я все равно не изменю своего решения.
Миндерлинскин залив
Пока командование армии проклинало взбесившийся ветер и ломало голову из-за нехватки провианта, к борту торгового судна «Саврид», что стояло на дальнем рейде Вер-понта, подошел корабельный баркас. Капитан судна уже поджидал своих матросов на палубе, под тусклым фонарем. Опять засиделись в таверне? Нашли время! Капитан негромко пробормотал проклятия, сопровождаемые облачками пара. Перегнувшись через перила, он приготовился как следует отчитать разгильдяев и вдруг почувствовал острие кинжала, упершегося ему в бок.— Давай без крика, — прошептал незнакомый голос, раздавшийся откуда-то сзади. — Поворачивайся и вперед.
Судя по говору, нападавший принадлежал к ратанским лесным кланам.
Под плащом у моряка был спрятан объемистый пакет распоряжений, скрепленных печатью принца Лизаэра. Человек не робкого десятка, капитан не испугался, а лишь разозлился из-за того, что под давлением кинжала сверток больно вдавился ему в тело.
Острие тем временем продвинулось несколько глубже, разрезав лучший капитанский плащ.
— Я тебе сказал: иди или вообще забудешь, как ходить. Я могу заколоть тебя прямо здесь, как свинью. Мои лучники не моргнув глазом перебьют твоих безоружных гребцов. Хочешь, чтобы твои шумливые ребята остались в живых? Мой господин против напрасных жертв, но если ты будешь артачиться, я без колебаний отправлю всю эту ораву по другую сторону Колеса.
Капитан закрыл глаза. Стискивать зубы да бессильно ругаться про себя — это все, что ему сейчас оставалось. Непоправимые ошибки потому и называются непоправимыми. Задним числом он вспомнил: вахтенного на своем посту не было. Тогда где этот паршивец? Ясное дело: ошивается на камбузе, у горячей плиты, и чешет языком вместе с коком. «Саврид» был торговым судном с довольно разболтанной командой, не привыкшей к военной дисциплине. Тоже выдумали: нести дозор на дальнем рейде! Когда три недели подряд торчишь без дела в гавани и один унылый день похож на другой, бдительность притупится у кого угодно.
Поздно сокрушаться. Капитан молча выругался и коротко сказал незнакомцу, что сопротивляться не будет.
Ему сразу же накинули на глаза собственный плащ. Варвар, взявший его в плен, предпочитал не рисковать. Он проворно и крепко стянул капитану руки. Схватка с гребцами была недолгой: варвары связали их одного за другим. Матросы, чей боевой опыт исчерпывался драками в тавернах, не были серьезными противниками для тех, кто привык к нападениям на караваны и жестоким расправам.