Страница:
Перед ханом, пашой, мурзами и темниками поставили рабы золотые
чаши с кумысом, айраном, хорзой и красным персидским вином. (Хорза -
хмельной напиток, употребляемый южными народностями.)
Приглашенные на курлутай, дождавшись, когда повелитель первым
положит в рот кусок мяса и запьет его кумысом, шумно принялись
уничтожать обильное угощение. Чавкая, обтирая жирные пальцы о замшевые
сапоги, гости пили пенящийся холодноватый кислый напиток и хмельные
красные вина.
Когда хмель ударил в голову, Казы-Гирей вытащил из ножен кривой
меч и трижды взмахнул им над своей белой чалмой. Гости смолкли,
поставив на скатерть чаши с напитком.
- Прекратим достархан, правоверные. Поднимайте тумены. Потопчем
конями хулителей ислама! - свирепо рявкнул Казы-Гирей, сверкая мечом.
Когда тумены были приготовлены к бою, к воинам выехал на нарядном
с золотой сбруей и серебряными бубенцами гнедом коне повелитель,
окруженный могучими тургадурами. Казы-Гирей - в золотом остроконечном
шлеме с сетчатым надзатыльником и в серебристой кольчуге.
Джигиты сидели верхом на низкорослых, гривастых и лохматых
лошадях. Они в суконных чекменях, кафтанах и турбанах. На головах -
стальные шлемы либо черные овчинные шапки с отворотами. У многих
воинов грудь защищена медными пластинами, в левой руке - круглые
металлические щиты, в правой - короткие копья с белыми конскими
хвостами на конце. К седлам приторочены саадаки с тугими изогнутыми
луками и красными стрелами с закаленными стальными наконечниками.
(Турбан - верхняя мужская одежда. Саадак - чехол для лука.)
У бывалых воинов, а также сотников и темников кони покрыты
железными и кожаными панцирями. (Темник - начальник тумена.)
Джигиты громко приветствовали подъехавшего Казы-Гирея.
- Салям алейкум, великий хан!
- Слава повелителю!
- Слава несравненному!
Казы-Гирей окинул внимательным взглядом несметное войско,
ощетинившееся копьями, кривыми мечами, и громко произнес:
- Мои верные и храбрые джигиты! Я привел вас к богатой столице
урусов. Сейчас мы двинем свои тумены на московитян и уничтожим
презренных. Вспомните славные походы великих монгольских каганов. Мы
властвовали над всей вселенной. Теперь неверные подняли свои головы.
Но мы посечем их своими острыми мечами и по их поверженным трупам
въедем в Москву.
Славные воины! Я отдаю вам столицу язычников на три дня. Вьючьте
коней богатой добычей, набивайте чувалы золотыми крестами, и
драгоценными каменьями, наполняйте бурдюки красным боярским вином и
хмельными медами. (Чувал - большой вьючный мешок, изготовленный из
кожи или шерсти.)
Берите в полон рабов, убивайте стариков, кидайте детей в костер.
Все живое - предайте земле. Пусть один черный пепел останется после
нашего победного набега. Не стоять Москве на семи холмах!
Воины, размахивая клинками над шлемами и меховыми шапками, дико
взвыли, сотрясая Воробьевы горы гортанными воинственными криками.
Повелитель, зажигаясь от боевых воплей джигитов, приказал
Бахты-Гирею:
- Убейте молодого коня и принесите мне чашу крови.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, - приложив руку к груди,
отозвался мурза и с десятком нукеров поскакал к пасущемуся на склоне
горы конскому табуну.
Вскоре темник явился обратно и, припав на одно колено, поднес
спешившемуся хану чашу с темной лошадиной кровью.
Казы-Гирей снял с головы золотой китайский шлем, повернулся лицом
к солнцу и, воскликнув - с нами аллах - жадно припал губами к чаше.
На горе раздались мощные ратные кличи багатуров.
НА ПОЛЕ БРАНИ
Близился час битвы.
Ратники, переминаясь с ноги на ногу, еще раз проверяли на себе
доспехи, поправляли шеломы, натягивали кольчуги, панцири и тревожно
поглядывали на гору.
Пушкари встали возле подвижного дощатого тына. У них все наготове
- чугунные ядра, мешочки с зельем, фитили.
Здесь же прохаживается знатный литейный мастер государева
Пушечного двора - Андрей Чохов. Он в суконном кафтане, осанистый,
кряжистый, русобородый. Зорко поглядывает на пушкарей и затинщиков,
дает скупые советы. (Затинщик - пушкарь к затинной пушке, т. е. пушке,
вделанной в стену.)
- Не посрамим матушку Русь, Андрей Иваныч. Не пропустим басурман
в Москву, - заверяли знатного мастера пушкари...
- Ты бы поостерегся, Андрей Иваныч. Голова велел тебе во дворе
оставаться. Татары метко стрелу пускают. Зашибут, чего доброго, -
вымолвил старый, жилистый затинщик с опаленной рыжей бородой. (Голова
- в данном случае - начальник Пушкарского приказа.)
- Где как ни в ратном бою литейное дело проверять. Здесь мое
место, Акимыч, - строго произнес Чохов и пошел дальше вдоль
деревянного тына, мимо многопудовых громадных пушек.
Вместе с пушкарями приготовились к бою пешие стрельцы с ручными
пищалями и самопалами.
- Татары иду-у-ут! - вдруг пронесся по Передовому полку зычный
возглас.
С Воробьевых гор услышали русские воины дребезжанье рожков,
гулкие удары боевых барабанов, пронзительный вой труб.
Московское войско зашевелилось. Вершники по приказу сотников
взмахнули на коней, а пешие ратники построились в десятки и тесными
сплоченными рядами, поблескивая шеломами и красными остроконечными
щитами, панцирями и кольчугами, с волнением ожидали грозного врага.
Размахивая кривыми саблями, прижавшись к гривам низкорослых, но
быстрых и резвых коней, с дикими воплями неслись на русское войско
монгольские тумены.
Когда татары приблизились к дощатому городку, из бойниц
укрепленного стана, с крепостных стен Данилова, Новоспасского и
Симонова монастырей дружно ударили тяжелые пушки, пищали, единороги.
Ордынцы не ожидали столь громогласной огневой встречи. Многие
ядра достали передние ряды конницы и внесли заметное замешательство
среди джигитов. Улусники рассыпались по полю и повернули вспять к
холму, отойдя на безопасные рубежи.
Казы-Гирей, встревоженный громом урусских пушек, спешно послал
гонцов к темникам, приказывая им явиться к его шатру.
Когда начальники туменов появились перед разгневанным
повелителем, Казы-Гирей, размахивая мечом, закричал:
- Презренные шакалы! Бог войны Сульдэ не любит, когда багатуры
показывают неверным спины. Я даю вам еще один тумен. Идите на Урусов и
разбейте город!
И теперь уже тридцать тысяч джигитов, издавая свирепые вопли,
ринулись на русский стан. Сотники, темники и мурзы, увлекая за собой
воинов, страшно визжали:
- И-ойе! И-ойе! Уррагх! (Уррагх - вперед (татарское).)
И вновь дружным огнем встретили яростно напиравшего неприятеля
русские пушки. Над песчаной равниной заклубились тучи пыли. Кони
шарахались в стороны, ржали, поднимались на дыбы, выкидывая из седел
всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.
Но все же татары упорно неслись вперед. Приблизившись к дощатому
городку, воины на полном скаку метали через тын копья, спускали
тетиву, поражая меткими калеными стрелами ратников Передового полка.
Но тут ударили в гущу конницы две тысячи пеших стрельцов из
пищалей и самопалов.
Монгольские тумены остановились, а затем, резко повернув коней,
вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных наземь
трупов.
Русское воинство ликовало. Опытный воевода Федор Иванович
Мстиславский, неторопливо поглаживал окладистую пушистую бороду,
сказал степенно окружившим его князьям и боярам:
- Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и
пищальники басурман бьют...
- Нашим пушкам нет равных. Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их
силу. Андрейку Чехова и затинщиков следует наградить щедро за радение,
- произнес князь Андрей Телятевский.
- До награды еще далеко. Монголы упрямы. Орда их несметна.
Вначале надлежит бой выиграть, - посуровев, проговорил воевода,
поглядывая из-под ладони на отступавших татар.
Узнав о больших потерях и поняв, что урусов смять нелегко,
крымскому повелителю пришлось согласиться с доводами Сафы-Гирея.
- Выманите неверных из лагеря и перебейте, как паршивых собак, -
отдал хан военачальникам свой новый приказ, недовольный ходом
сражения.
Такого прежде не бывало. Тумены обычно в степных боях, яростно
налетев на противника, опрокидывали его и начисто уничтожали стрелами,
копьями и мечами. А здесь - стена, о которую споткнулись джигиты.
Урусы надежно укрылись в своем боевом городке, укрепившись сотнями
пушек и тысячами пищалей. Их ядра и картечь летят в конницу из стана и
монастырей.
О, аллах! Помоги низвергнуть язычников!
Из каждого тумена темники выделили по сотне багатуров и направили
их к русскому стану. Джигиты придвинулись к вражескому городку и
остановились на безопасном расстоянии, выжидая урусов.
От татарской конницы отделился огромный, словно копна, воин в
серебристой кольчуге. На резвом и сильном степном коне, покрытом
защитным кожаным панцирем, он дерзко приблизился к боевому городку и
поднял над головой хвостатое копье, вызывая уруса на поединок.
На ратном поле застыла тишина. Лишь слышались предсмертные стоны
раненых и хрипы умирающих коней. Замолкли пушки, пищали, походные
трубы, рожки, бубны и барабаны. По отважному багатуру не стреляли, не
пускали из тугих луков стрелы. Таков закон ратного поля: одинокий
воин, требующий боя, пользуется с незапамятных времен полным
неприкосновением. Иначе бог покарает любого, кто посмеет нарушить
издревле заведенный обычай.
Тысячи глаз устремились на могучего, закованного в броню
всадника, горделиво застывшего с поднятым копьем. Сердца русских
воинов наполнились гневом и неумолимо звали их на бой с иноверцем.
Многие с надеждой поглядывали на воеводский, расшитый золотом голубой
стяг, ожидая, кого же выберет князь Тимофей Трубецкой из своего
Передового полка на схватку с татарином.
Но все знали - ордынцы выставили самого сильного и искусного
воина, повергшего разящим мечом уже не один десяток ратоборцев. У
кочевника тяжелая рука, верный наметанный глаз и свирепое сердце
завоевателя, не ведавшее и тени страха.
Бой будет нелегок. Нужен славный витязь - стойкий, мужественный,
чтобы не осрамиться, не уронить чести русского войска.
Это понимали ратники, об этом думали воеводы. К белому шелковому
шатру князя Тимофея Трубецкого прибыл из Большого полка сам Федор
Иванович Мстиславский. Глянув на князей и бояр в сверкающих дорогих
ратных доспехах, молвил:
- Уж больно спесив басурманин - под Москвой гуляет. Не пора ли
поганому и на свое место указать, бояре? Наши удальцы-молодцы в поле
рвутся. Кого против злого нехристя выставим?
Вышел вперед князь Андрей Телятевский - статный, широкоплечий.
Высказал твердо:
- С татарами у меня особые счеты, князь Федор. Вотчину мою
когда-то испепелили, над сестрой надругались. Зол я на поганых.
Отпусти меня с татарином биться...
- Спасибо тебе, княже. Воистину обрадовал. Не перевелись, знать,
среди князей ратоборцы. Ведаю о твоих поединках по ливонским походам.
Добрый воитель. Одначе на поле тебя не пущу. Твое место здесь. Ежели
Тимофей Трубецкой голову в битве сложит - тебе в Передовом полку
воеводой быть. Так с Борисом Федоровичем и великим государем порешили.
Ты и родом своим высок и воин отменный, - проговорил Мстиславский.
Телятевский хотя и был польщен словами князя, но все же решением
воеводы остался недоволен. Уж очень хотелось выйти в поле к ордынцу.
Однако вслух промолвил:
- Волю государя не смею рушить, воевода. Спасибо за честь.
К боярам протолкался крупный большеголовый дворянин в шеломе и
стальном панцире. Низко поклонился князю Мстиславскому и запальчиво
заговорил, ударяя себя тяжелым кулаком в грудь:
- Мочи нет смотреть на похвальбу басурманскую. Дозвольте, бояре,
мне с татарином поразмяться. Силушкой меня господь не обидел.
Застоялся я тут в городке.
- Имя свое назови, молодец.
- Митрий Капуста - дворянин поместный. Выпускай, воевода, а не то
сам пойду. Я поганого единым ударом наземь свалю.
К Федору Мстиславскому наклонился один из ближних челядинцев,
сказал негромко:
- Сей дворянин навеселе, князь.
Воевода крякнул с досады. Дворянин - виду богатырского, чисто
Илья Муромец. Такой бы не осрамился. Да жаль - зелена вина хватил.
Федор Иванович нахмурился, сказал строго:
- На татарина надлежит без хмеля ходить, братец. Здесь одной силы
мало. Нужна сноровка и голова разумная. Так что посиди покуда, Митрий.
Капуста обиженно фыркнул и отошел в сторонку. Князь Андрей
Телятевский после недолгого раздумья вновь подошел к воеводе.
- Уж ежели, Федор Иванович, меня на бой не пускаешь, тогда
дозволь моему ратнику в поле выйти.
- Чем примечателен твой ратник, княже Андрей?
- Парень молод, силен, разумен и на коне проворен. Не подведет -
за то словом своим ручаюсь.
- Зови своего молодца, княже.
Иванка Болотников предстал перед князем. Воевода и бояре пытливо
оглядели ратника. Высокий, плечистый. С виду могутный детина, однако
татарин много крупнее будет. Выдюжит ли?
Заметив в глазах воеводы сомнение, Телятевский снова заверил
князя:
- Звать его Иваном. Из пахарей он. Сам не раз видел - силы
непомерной сей удалец...
Князь Федор Иванович кивнул головой, сошел с коня и шагнул к
Болотникову.
- Не посрамишь земли русской, молодец? Ведаешь ли, на что идешь?
- Ведаю, воевода. Со щитом вернусь, - спокойно и коротко
отозвался Болотников.
- Ну, храни тебя бог!
Князь Мстиславский троекратно облобызал ратника и протянул ему
свой меч.
- Знатными мастерами сей меч кован. Верно служил он мне в ратных
походах. Надеюсь и сегодня не подведет.
Иванка принял меч, молча поклонился князю и взмахнул на коня.
Перед ним расступились ратники, подбадривая его выкриками.
Напутствуя Болотникова, князь Телятевский предложил ему заменить
свою лошадь:
- Конь у тебя пахотный. На нем далеко не ускачешь. Басурманские
лошади быстры и резвы. Возьми коня у Якушки.
- Спасибо за добрый совет, князь. Однако менять коня не стану.
Привык я к Гнедку, все повадки его мне ведомы. А чужой конь - потемки.
- Ну, как знаешь, парень.
Перед тем, как выехать из боевого городка, молодого ратоборца
благословил чудотворной иконой архимандрит Данилова монастыря.
- Мужайся, сыне. Помни бога, и он дарует тебе победу над
нехристем.
А затем прорвался к ратнику Афоня Шмоток и протянул маленький
кожаный мешочек на голубой тесьме.
- Удачи тебе, Иванка. В поле - ни отца, ни матери: заступиться
некому. Накинь на грудь мою ладанку. В ней землица с родной отчизны.
От ворога сохранит.
Ладанку от бобыля Болотников принял. Снял шелом и надел через
голову мешочек на широкою грудь, обтянутую чешуйчатой кольчугой.
- Может, накажешь чего-нибудь Исаю? Неровен час, - вздохнув, тихо
промолвил бобыль.
- Из похода приду - сам все обскажу, Афоня, - проговорил Иванка
и, поправив на голове шелом, выехал в ратное поле.
ПОЕДИНОК
Хан Казы-Гирей, нервно закусив нижнюю губу, мрачно восседал на
коне и, прищурив острые волчьи глаза, молча вглядывался в свои
застывшие боевые сотни. Непривычно для хана складывается битва. Урусы
- сметливы и упрямы. Они, как всегда, не спешат. Багатур Ахмет уже
давно стоит с поднятым копьем, а они все мешкают. Сказал с издевкой:
- Презренные трусы! Они боятся моего славного джигита.
Находившийся вблизи повелителя Резван-паша, поглаживая рыжую
бороду, проговорил хану:
- Урусы - храбрые воины. Они пошлют к Ахмету достойного
наездника.
- Мой тургадур не знает равных во всей вселенной. Ахмет сильнее
барса. Он укрощал тигра и носил на своих плечах дикую степную
кобылицу. Мой могучий джигит проткнет копьем уруса и на поднятой руке
принесет его к моему шатру. И так будет!
- С нами аллах, повелитель, - опустив глаза, произнес паша
турецких янычар.
И вот от боевого стана на крупном светло-гнедом коне выехал
навстречу татарскому багатуру русский витязь.
Замерли татары, замерли московитяне. Казалось, куда-то пропало,
улетучилось трехсоттысячное войско. Оставалась лишь широкая песчаная
равнина, по которой, сближаясь друг с другом, ехали два отважных
воина.
Один защищал святую Русь, Отчизну.
Другой - хотел поработить ее, истоптать конем, испепелить,
обесславить.
Тишина - тревожная, изнуряющая. Нет ничего томительнее этих
беспокойных минут для обоих ратей. Ордынцы ждали победы своего
багатура, русские - верили в своего ратоборца. И те и другие понимали:
победа вселит в сердца воинов бесстрашие и мужество, придаст новые
силы для битвы с врагом, поражение - повергнет в уныние, вызовет ужас
и смятение перед грозным противником.
Покуда сближались, Болотников не вглядывался в своего недруга. Он
ехал не спеша, спокойно. Почему-то вдруг опять вспомнилась ему первая
теплая борозда, отец в чистой белой рубахе с соляными каплями пота на
морщинистом лбу, рано поседевшая сгорбленная мать с немудрящим узелком
в руке. А потом всплыла в памяти Василиса с ее теплыми, ласковыми
глазами, горячими руками и озорной улыбкой. И тотчас обожгла мысль -
выжить! Сразить басурмана! Иначе не увидеть больше лесной заимки,
родной отчины, пряного запаха земли.
- Победить! Победить врага!
И уже забыв обо всем на свете и видя перед собой лишь одного
супротивника, Болотников весь напрягся, напружинился, словно натянутый
тугой лук, и понесся навстречу ордынцу.
Громадный багатур пригнулся к гриве, наклонил перед собой
короткое хвостатое копье и с резким криком полетел на уруса.
Все ближе и ближе воины. И вот, когда просвет между ними
оставался сажени три, сильно метнули друг в друга копья. Успели
прикрыться щитами. Ахмет - круглым, Иванка - остроконечным красным.
Звякнув о металл, копья отлетели в стороны, а всадники разминулись.
Вновь повернули коней. Багатур, издавая хриплые устрашающие
вопли, выхватил из ножен изогнутую длинную саблю.
Ахмет был опытный и коварный враг. Он хитер и изворотлив, знал
немало великих сражений. Его тяжелый меч опускался на головы ногаев и
греков, грузин, армян и персов. Все тело монгола - в боевых рубцах и
шрамах. Он принимал на себя удары каленой стрелы, остроконечного копья
и сверкающей сабли.
Ахмет твердо верил в удачу и знал - ему сопутствует сам бог войны
Сульдэ.
Но с урусом он встречался впервые. И при первом же наскоке,
почувствовав, как со страшной силой обрушилось о его крепкий щит
вражеское копье, Ахмет сразу понял, что перед ним искусный, отважный
воин, обладающий богатырским ударом.
Во второй раз сшиблись ратоборцы. Заслоняясь щитами, взмахнули
мечами. Зазвенела сталь, посыпались искры.
Ахмет покачнулся в седле и резко поворотил коня в сторону. Надо
перехитрить уруса. Его конь тяжел и не так поворотлив. Следует
закружить противника вихревым круговоротом и, улучив момент, поразить
его мечом.
Иванка понял, что татарин начинает уклоняться от прямого боя. Он
с диким визгом заметался вокруг Болотникова.
Внезапно поворачивая коня, на скаку ударяя мечом о металлический
щит и вновь рванув удила, Ахмет стремительно налетал на Иванку, но
вплотную не сближался и ударами не обменивался.
Болотников разгадал хитрость татарина. Ласково потрепав Гнедка за
гриву, сказал, словно человеку:
- Держись, Гнедок. Не поддадимся на уловку поганого.
Знал Иванка, что исход поединка теперь во многом будет зависеть и
от коня. Надо успевать поворачивать лошадь, вовремя натягивать и
отпускать удила и быть готовым к любому коварному наскоку иноверца.
Монгол своими неожиданными опасными вывертами заставлял думать
только об одном - не попасть впросак, не угодить под внезапный разящий
удар.
Ахмет, покрутившись возле уруса и поняв, что испытанный боевой
прием на этот раз ему не удается, вдруг поворотил коня и, пригнувшись
к гриве, стремглав помчался к своему воинству.
Русские ратники обрадованно вскинули вверх копья. Однако ордынец,
выхватив у одного джигита колчан со стрелами, повернул вспять.
Иванка знал: татары пускают стрелы искуснее русских. У них
наметанный глаз, их длинные железные стрелы могут пробить и кольчугу.
Здесь уже медлить нельзя. Нужно спешить татарину навстречу, опередить
его.
Багатур на полном скаку вытянул из колчана стрелу, натянул тетиву
гибкого лука с набитыми на нем блестящими стальными полосами.
Русское войско замерло.
Изогнулся тугой лук колесом. Зазвенели металлические полосы,
запела тетива, тонко засвистела стрела.
Как только татарин спустил тетиву, Болотников, мчавшийся
навстречу басурманину, сделал резвый скачок в сторону. Но все же
татарская стрела достала его, разорвав кольчугу на левом плече.
Своего щита Иванка не выронил, хотя сильно дернуло в руку.
Стрела, не дойдя до тела, застряла в кольчуге. Болотников приготовился
к решающему удару. Если сейчас басурманин успеет ускользнуть в сторону
и вынет из колчана вторую стрелу - она может стать для Иванки
последней.
Увидев перед собой стремительно налетевшего уруса, Ахмет швырнул
саадак на землю и поднял изогнутый клинок. Сшиблись в третий раз.
Иванка подставил под острый клинок ордынца свой щит, а затем мощно
взмахнул рукой. Ахмет также заслонился, но удар Болотникова был
настолько силен, что меч, соскользнув со щита, глубоко вонзился в
конскую шею.
Конь вместе с багатуром рухнул на землю. Болотников нагнулся и
вновь занес над головой кочевника свой тяжелый меч. И только сейчас
разглядел Иванка смуглое безбородое плосконосое лицо, короткую
загорелую шею и широко раскрытые, застывшие в немом ужасе черные
глаза.
Близка победа! Повергнут татарин. Но не отпустил своего меча
Иванка. Не принято на святой Руси лежачего бить. Спешился с коня,
мрачно сплюнул и, выдрав стрелу из кольчуги, придвинул ногой к
поганому выпавшую из рук саблю.
Ахмет опомнился, поднялся на ноги и свирепо рявкнув - Уррагх! -
надвинулся на уруса.
И начался пеший поединок.
Блистали мечи, лязгало железо. Татарин бился жестоко. Он был
крупнее и выше Болотникова. Обозленный своей неудачей, Ахмет хотел
побыстрее уложить уруса и вновь поднять в глазах джигитов свою
пошатнувшуюся ратную доблесть.
Однако гибкий и верткий Болотников на земле держался цепко.
Багатуру никак не удавалось поразить уруса своим клинком. Иванка умело
защищался и выжидал удобного момента.
Бились отчаянно, долго. Ордынец все время визжал, издавал
воинственные вопли. А Иванка сражался молча, стиснув зубы, сурово
поблескивая из-под шелома внимательными зоркими глазами.
Ахмет, уверившись в своей победе, все наседал и наседал. Его
клинок словно молния сверкнул в воздухе, тяжело опускаясь на красный и
крепкий русский щит. Вот-вот урус дрогнет и обретет смерть на поле
брани.
У Иванки мелькнула мысль:
"Княжий меч, видно, знатные мастера ковали. Не устоять против
него басурманской сабле".
Болотников, прикрываясь от клинка щитом, стал лишь изредка
обмениваться ударами. Но вот, улучив момент и собрав воедино всю силу,
Иванка неожиданно для багатура взмахнул мечом и обрушил его на кривую
саблю. Клинок монгола переломился. Следующим ударом Болотников рассек
растерявшемуся багатуру голову.
Взмахнув руками, Ахмет рухнул замертво наземь.
Так на русском поле, возле Москвы-реки, и закончилась боевая
слава татарского тургадура.
ТЕЛЯТЕВСКИЙ И КАПУСТА
Русское воинство ликовало. А Болотников, победно потрясая мечом,
взмахнул на коня и поскакал к дощатому городку.
Ордынцы сникли. Печальный вой долго слышался над их станом.
Казы-Гирей от злости больно теребил свою подкрашенную хной бороду,
плевался. Бог Сульдэ отвернулся от Ахмета. (Хна - красно-желтая
краска, которой татары красили себе ладони, бороды, а в походе - хвост
коня.)
Высокий, худощавый раб, зазвенев легкой цепью на ногах, подал
повелителю красную чашу с айраном. Так полагалось всегда, когда
великий крымский хан гневался.
Казы-Гирей выбил ногой чашу из рук невольника и в слепой ярости
полоснул саблей раба по тощей шее. Голова невольника откатилась к
ногам оробевших тургадуров...
Запели ратные трубы, загремели тулумбасы. Из русского стана
выехали на поле отобранные из каждого полка боевые сотни.
Воодушевленные победой Болотникова, воины понеслись на татар,
врезались в их конницу. Началась кровавая сеча. (Тулумбас - род бубна
или небольшой барабан.)
А тем временем Иванка подъехал к воеводскому шатру. Спешился,
шагнул навстречу Мстиславскому, протянул ему меч.
- Земли русской не посрамил, князь.
Князь Федор Иванович, забыв о высоком своем роде, троекратно
расцеловал ратника-простолюдина.
- Каков молодец, бояре! Славно с татарином бился. За сию отвагу -
свой меч тебе дарю. Носи его с честью и приумножай славу русскую.
Глянув на князя Андрея Телятевского, воевода добавил:
- Этого молодца в поле на басурман не выпускай, княже Андрей.
Сберечь его надобно для воинства.
Телятевский согласно кивнул головой и подошел к Болотникову.
- Не ошибся я в тебе, Ивашка. Получишь от меня достойную награду.
А с этого дня забираю тебя в свою дружину. Будешь вместе с Якушкой
подле меня ходить.
Болотников, не остывший еще после тяжелого поединка, не сразу
понял, о чем ему говорит вотчинный князь. Слова доносились до него
словно сквозь сон. Опомнился он лишь тогда, когда на него налетел
чаши с кумысом, айраном, хорзой и красным персидским вином. (Хорза -
хмельной напиток, употребляемый южными народностями.)
Приглашенные на курлутай, дождавшись, когда повелитель первым
положит в рот кусок мяса и запьет его кумысом, шумно принялись
уничтожать обильное угощение. Чавкая, обтирая жирные пальцы о замшевые
сапоги, гости пили пенящийся холодноватый кислый напиток и хмельные
красные вина.
Когда хмель ударил в голову, Казы-Гирей вытащил из ножен кривой
меч и трижды взмахнул им над своей белой чалмой. Гости смолкли,
поставив на скатерть чаши с напитком.
- Прекратим достархан, правоверные. Поднимайте тумены. Потопчем
конями хулителей ислама! - свирепо рявкнул Казы-Гирей, сверкая мечом.
Когда тумены были приготовлены к бою, к воинам выехал на нарядном
с золотой сбруей и серебряными бубенцами гнедом коне повелитель,
окруженный могучими тургадурами. Казы-Гирей - в золотом остроконечном
шлеме с сетчатым надзатыльником и в серебристой кольчуге.
Джигиты сидели верхом на низкорослых, гривастых и лохматых
лошадях. Они в суконных чекменях, кафтанах и турбанах. На головах -
стальные шлемы либо черные овчинные шапки с отворотами. У многих
воинов грудь защищена медными пластинами, в левой руке - круглые
металлические щиты, в правой - короткие копья с белыми конскими
хвостами на конце. К седлам приторочены саадаки с тугими изогнутыми
луками и красными стрелами с закаленными стальными наконечниками.
(Турбан - верхняя мужская одежда. Саадак - чехол для лука.)
У бывалых воинов, а также сотников и темников кони покрыты
железными и кожаными панцирями. (Темник - начальник тумена.)
Джигиты громко приветствовали подъехавшего Казы-Гирея.
- Салям алейкум, великий хан!
- Слава повелителю!
- Слава несравненному!
Казы-Гирей окинул внимательным взглядом несметное войско,
ощетинившееся копьями, кривыми мечами, и громко произнес:
- Мои верные и храбрые джигиты! Я привел вас к богатой столице
урусов. Сейчас мы двинем свои тумены на московитян и уничтожим
презренных. Вспомните славные походы великих монгольских каганов. Мы
властвовали над всей вселенной. Теперь неверные подняли свои головы.
Но мы посечем их своими острыми мечами и по их поверженным трупам
въедем в Москву.
Славные воины! Я отдаю вам столицу язычников на три дня. Вьючьте
коней богатой добычей, набивайте чувалы золотыми крестами, и
драгоценными каменьями, наполняйте бурдюки красным боярским вином и
хмельными медами. (Чувал - большой вьючный мешок, изготовленный из
кожи или шерсти.)
Берите в полон рабов, убивайте стариков, кидайте детей в костер.
Все живое - предайте земле. Пусть один черный пепел останется после
нашего победного набега. Не стоять Москве на семи холмах!
Воины, размахивая клинками над шлемами и меховыми шапками, дико
взвыли, сотрясая Воробьевы горы гортанными воинственными криками.
Повелитель, зажигаясь от боевых воплей джигитов, приказал
Бахты-Гирею:
- Убейте молодого коня и принесите мне чашу крови.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, - приложив руку к груди,
отозвался мурза и с десятком нукеров поскакал к пасущемуся на склоне
горы конскому табуну.
Вскоре темник явился обратно и, припав на одно колено, поднес
спешившемуся хану чашу с темной лошадиной кровью.
Казы-Гирей снял с головы золотой китайский шлем, повернулся лицом
к солнцу и, воскликнув - с нами аллах - жадно припал губами к чаше.
На горе раздались мощные ратные кличи багатуров.
НА ПОЛЕ БРАНИ
Близился час битвы.
Ратники, переминаясь с ноги на ногу, еще раз проверяли на себе
доспехи, поправляли шеломы, натягивали кольчуги, панцири и тревожно
поглядывали на гору.
Пушкари встали возле подвижного дощатого тына. У них все наготове
- чугунные ядра, мешочки с зельем, фитили.
Здесь же прохаживается знатный литейный мастер государева
Пушечного двора - Андрей Чохов. Он в суконном кафтане, осанистый,
кряжистый, русобородый. Зорко поглядывает на пушкарей и затинщиков,
дает скупые советы. (Затинщик - пушкарь к затинной пушке, т. е. пушке,
вделанной в стену.)
- Не посрамим матушку Русь, Андрей Иваныч. Не пропустим басурман
в Москву, - заверяли знатного мастера пушкари...
- Ты бы поостерегся, Андрей Иваныч. Голова велел тебе во дворе
оставаться. Татары метко стрелу пускают. Зашибут, чего доброго, -
вымолвил старый, жилистый затинщик с опаленной рыжей бородой. (Голова
- в данном случае - начальник Пушкарского приказа.)
- Где как ни в ратном бою литейное дело проверять. Здесь мое
место, Акимыч, - строго произнес Чохов и пошел дальше вдоль
деревянного тына, мимо многопудовых громадных пушек.
Вместе с пушкарями приготовились к бою пешие стрельцы с ручными
пищалями и самопалами.
- Татары иду-у-ут! - вдруг пронесся по Передовому полку зычный
возглас.
С Воробьевых гор услышали русские воины дребезжанье рожков,
гулкие удары боевых барабанов, пронзительный вой труб.
Московское войско зашевелилось. Вершники по приказу сотников
взмахнули на коней, а пешие ратники построились в десятки и тесными
сплоченными рядами, поблескивая шеломами и красными остроконечными
щитами, панцирями и кольчугами, с волнением ожидали грозного врага.
Размахивая кривыми саблями, прижавшись к гривам низкорослых, но
быстрых и резвых коней, с дикими воплями неслись на русское войско
монгольские тумены.
Когда татары приблизились к дощатому городку, из бойниц
укрепленного стана, с крепостных стен Данилова, Новоспасского и
Симонова монастырей дружно ударили тяжелые пушки, пищали, единороги.
Ордынцы не ожидали столь громогласной огневой встречи. Многие
ядра достали передние ряды конницы и внесли заметное замешательство
среди джигитов. Улусники рассыпались по полю и повернули вспять к
холму, отойдя на безопасные рубежи.
Казы-Гирей, встревоженный громом урусских пушек, спешно послал
гонцов к темникам, приказывая им явиться к его шатру.
Когда начальники туменов появились перед разгневанным
повелителем, Казы-Гирей, размахивая мечом, закричал:
- Презренные шакалы! Бог войны Сульдэ не любит, когда багатуры
показывают неверным спины. Я даю вам еще один тумен. Идите на Урусов и
разбейте город!
И теперь уже тридцать тысяч джигитов, издавая свирепые вопли,
ринулись на русский стан. Сотники, темники и мурзы, увлекая за собой
воинов, страшно визжали:
- И-ойе! И-ойе! Уррагх! (Уррагх - вперед (татарское).)
И вновь дружным огнем встретили яростно напиравшего неприятеля
русские пушки. Над песчаной равниной заклубились тучи пыли. Кони
шарахались в стороны, ржали, поднимались на дыбы, выкидывая из седел
всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.
Но все же татары упорно неслись вперед. Приблизившись к дощатому
городку, воины на полном скаку метали через тын копья, спускали
тетиву, поражая меткими калеными стрелами ратников Передового полка.
Но тут ударили в гущу конницы две тысячи пеших стрельцов из
пищалей и самопалов.
Монгольские тумены остановились, а затем, резко повернув коней,
вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных наземь
трупов.
Русское воинство ликовало. Опытный воевода Федор Иванович
Мстиславский, неторопливо поглаживал окладистую пушистую бороду,
сказал степенно окружившим его князьям и боярам:
- Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и
пищальники басурман бьют...
- Нашим пушкам нет равных. Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их
силу. Андрейку Чехова и затинщиков следует наградить щедро за радение,
- произнес князь Андрей Телятевский.
- До награды еще далеко. Монголы упрямы. Орда их несметна.
Вначале надлежит бой выиграть, - посуровев, проговорил воевода,
поглядывая из-под ладони на отступавших татар.
Узнав о больших потерях и поняв, что урусов смять нелегко,
крымскому повелителю пришлось согласиться с доводами Сафы-Гирея.
- Выманите неверных из лагеря и перебейте, как паршивых собак, -
отдал хан военачальникам свой новый приказ, недовольный ходом
сражения.
Такого прежде не бывало. Тумены обычно в степных боях, яростно
налетев на противника, опрокидывали его и начисто уничтожали стрелами,
копьями и мечами. А здесь - стена, о которую споткнулись джигиты.
Урусы надежно укрылись в своем боевом городке, укрепившись сотнями
пушек и тысячами пищалей. Их ядра и картечь летят в конницу из стана и
монастырей.
О, аллах! Помоги низвергнуть язычников!
Из каждого тумена темники выделили по сотне багатуров и направили
их к русскому стану. Джигиты придвинулись к вражескому городку и
остановились на безопасном расстоянии, выжидая урусов.
От татарской конницы отделился огромный, словно копна, воин в
серебристой кольчуге. На резвом и сильном степном коне, покрытом
защитным кожаным панцирем, он дерзко приблизился к боевому городку и
поднял над головой хвостатое копье, вызывая уруса на поединок.
На ратном поле застыла тишина. Лишь слышались предсмертные стоны
раненых и хрипы умирающих коней. Замолкли пушки, пищали, походные
трубы, рожки, бубны и барабаны. По отважному багатуру не стреляли, не
пускали из тугих луков стрелы. Таков закон ратного поля: одинокий
воин, требующий боя, пользуется с незапамятных времен полным
неприкосновением. Иначе бог покарает любого, кто посмеет нарушить
издревле заведенный обычай.
Тысячи глаз устремились на могучего, закованного в броню
всадника, горделиво застывшего с поднятым копьем. Сердца русских
воинов наполнились гневом и неумолимо звали их на бой с иноверцем.
Многие с надеждой поглядывали на воеводский, расшитый золотом голубой
стяг, ожидая, кого же выберет князь Тимофей Трубецкой из своего
Передового полка на схватку с татарином.
Но все знали - ордынцы выставили самого сильного и искусного
воина, повергшего разящим мечом уже не один десяток ратоборцев. У
кочевника тяжелая рука, верный наметанный глаз и свирепое сердце
завоевателя, не ведавшее и тени страха.
Бой будет нелегок. Нужен славный витязь - стойкий, мужественный,
чтобы не осрамиться, не уронить чести русского войска.
Это понимали ратники, об этом думали воеводы. К белому шелковому
шатру князя Тимофея Трубецкого прибыл из Большого полка сам Федор
Иванович Мстиславский. Глянув на князей и бояр в сверкающих дорогих
ратных доспехах, молвил:
- Уж больно спесив басурманин - под Москвой гуляет. Не пора ли
поганому и на свое место указать, бояре? Наши удальцы-молодцы в поле
рвутся. Кого против злого нехристя выставим?
Вышел вперед князь Андрей Телятевский - статный, широкоплечий.
Высказал твердо:
- С татарами у меня особые счеты, князь Федор. Вотчину мою
когда-то испепелили, над сестрой надругались. Зол я на поганых.
Отпусти меня с татарином биться...
- Спасибо тебе, княже. Воистину обрадовал. Не перевелись, знать,
среди князей ратоборцы. Ведаю о твоих поединках по ливонским походам.
Добрый воитель. Одначе на поле тебя не пущу. Твое место здесь. Ежели
Тимофей Трубецкой голову в битве сложит - тебе в Передовом полку
воеводой быть. Так с Борисом Федоровичем и великим государем порешили.
Ты и родом своим высок и воин отменный, - проговорил Мстиславский.
Телятевский хотя и был польщен словами князя, но все же решением
воеводы остался недоволен. Уж очень хотелось выйти в поле к ордынцу.
Однако вслух промолвил:
- Волю государя не смею рушить, воевода. Спасибо за честь.
К боярам протолкался крупный большеголовый дворянин в шеломе и
стальном панцире. Низко поклонился князю Мстиславскому и запальчиво
заговорил, ударяя себя тяжелым кулаком в грудь:
- Мочи нет смотреть на похвальбу басурманскую. Дозвольте, бояре,
мне с татарином поразмяться. Силушкой меня господь не обидел.
Застоялся я тут в городке.
- Имя свое назови, молодец.
- Митрий Капуста - дворянин поместный. Выпускай, воевода, а не то
сам пойду. Я поганого единым ударом наземь свалю.
К Федору Мстиславскому наклонился один из ближних челядинцев,
сказал негромко:
- Сей дворянин навеселе, князь.
Воевода крякнул с досады. Дворянин - виду богатырского, чисто
Илья Муромец. Такой бы не осрамился. Да жаль - зелена вина хватил.
Федор Иванович нахмурился, сказал строго:
- На татарина надлежит без хмеля ходить, братец. Здесь одной силы
мало. Нужна сноровка и голова разумная. Так что посиди покуда, Митрий.
Капуста обиженно фыркнул и отошел в сторонку. Князь Андрей
Телятевский после недолгого раздумья вновь подошел к воеводе.
- Уж ежели, Федор Иванович, меня на бой не пускаешь, тогда
дозволь моему ратнику в поле выйти.
- Чем примечателен твой ратник, княже Андрей?
- Парень молод, силен, разумен и на коне проворен. Не подведет -
за то словом своим ручаюсь.
- Зови своего молодца, княже.
Иванка Болотников предстал перед князем. Воевода и бояре пытливо
оглядели ратника. Высокий, плечистый. С виду могутный детина, однако
татарин много крупнее будет. Выдюжит ли?
Заметив в глазах воеводы сомнение, Телятевский снова заверил
князя:
- Звать его Иваном. Из пахарей он. Сам не раз видел - силы
непомерной сей удалец...
Князь Федор Иванович кивнул головой, сошел с коня и шагнул к
Болотникову.
- Не посрамишь земли русской, молодец? Ведаешь ли, на что идешь?
- Ведаю, воевода. Со щитом вернусь, - спокойно и коротко
отозвался Болотников.
- Ну, храни тебя бог!
Князь Мстиславский троекратно облобызал ратника и протянул ему
свой меч.
- Знатными мастерами сей меч кован. Верно служил он мне в ратных
походах. Надеюсь и сегодня не подведет.
Иванка принял меч, молча поклонился князю и взмахнул на коня.
Перед ним расступились ратники, подбадривая его выкриками.
Напутствуя Болотникова, князь Телятевский предложил ему заменить
свою лошадь:
- Конь у тебя пахотный. На нем далеко не ускачешь. Басурманские
лошади быстры и резвы. Возьми коня у Якушки.
- Спасибо за добрый совет, князь. Однако менять коня не стану.
Привык я к Гнедку, все повадки его мне ведомы. А чужой конь - потемки.
- Ну, как знаешь, парень.
Перед тем, как выехать из боевого городка, молодого ратоборца
благословил чудотворной иконой архимандрит Данилова монастыря.
- Мужайся, сыне. Помни бога, и он дарует тебе победу над
нехристем.
А затем прорвался к ратнику Афоня Шмоток и протянул маленький
кожаный мешочек на голубой тесьме.
- Удачи тебе, Иванка. В поле - ни отца, ни матери: заступиться
некому. Накинь на грудь мою ладанку. В ней землица с родной отчизны.
От ворога сохранит.
Ладанку от бобыля Болотников принял. Снял шелом и надел через
голову мешочек на широкою грудь, обтянутую чешуйчатой кольчугой.
- Может, накажешь чего-нибудь Исаю? Неровен час, - вздохнув, тихо
промолвил бобыль.
- Из похода приду - сам все обскажу, Афоня, - проговорил Иванка
и, поправив на голове шелом, выехал в ратное поле.
ПОЕДИНОК
Хан Казы-Гирей, нервно закусив нижнюю губу, мрачно восседал на
коне и, прищурив острые волчьи глаза, молча вглядывался в свои
застывшие боевые сотни. Непривычно для хана складывается битва. Урусы
- сметливы и упрямы. Они, как всегда, не спешат. Багатур Ахмет уже
давно стоит с поднятым копьем, а они все мешкают. Сказал с издевкой:
- Презренные трусы! Они боятся моего славного джигита.
Находившийся вблизи повелителя Резван-паша, поглаживая рыжую
бороду, проговорил хану:
- Урусы - храбрые воины. Они пошлют к Ахмету достойного
наездника.
- Мой тургадур не знает равных во всей вселенной. Ахмет сильнее
барса. Он укрощал тигра и носил на своих плечах дикую степную
кобылицу. Мой могучий джигит проткнет копьем уруса и на поднятой руке
принесет его к моему шатру. И так будет!
- С нами аллах, повелитель, - опустив глаза, произнес паша
турецких янычар.
И вот от боевого стана на крупном светло-гнедом коне выехал
навстречу татарскому багатуру русский витязь.
Замерли татары, замерли московитяне. Казалось, куда-то пропало,
улетучилось трехсоттысячное войско. Оставалась лишь широкая песчаная
равнина, по которой, сближаясь друг с другом, ехали два отважных
воина.
Один защищал святую Русь, Отчизну.
Другой - хотел поработить ее, истоптать конем, испепелить,
обесславить.
Тишина - тревожная, изнуряющая. Нет ничего томительнее этих
беспокойных минут для обоих ратей. Ордынцы ждали победы своего
багатура, русские - верили в своего ратоборца. И те и другие понимали:
победа вселит в сердца воинов бесстрашие и мужество, придаст новые
силы для битвы с врагом, поражение - повергнет в уныние, вызовет ужас
и смятение перед грозным противником.
Покуда сближались, Болотников не вглядывался в своего недруга. Он
ехал не спеша, спокойно. Почему-то вдруг опять вспомнилась ему первая
теплая борозда, отец в чистой белой рубахе с соляными каплями пота на
морщинистом лбу, рано поседевшая сгорбленная мать с немудрящим узелком
в руке. А потом всплыла в памяти Василиса с ее теплыми, ласковыми
глазами, горячими руками и озорной улыбкой. И тотчас обожгла мысль -
выжить! Сразить басурмана! Иначе не увидеть больше лесной заимки,
родной отчины, пряного запаха земли.
- Победить! Победить врага!
И уже забыв обо всем на свете и видя перед собой лишь одного
супротивника, Болотников весь напрягся, напружинился, словно натянутый
тугой лук, и понесся навстречу ордынцу.
Громадный багатур пригнулся к гриве, наклонил перед собой
короткое хвостатое копье и с резким криком полетел на уруса.
Все ближе и ближе воины. И вот, когда просвет между ними
оставался сажени три, сильно метнули друг в друга копья. Успели
прикрыться щитами. Ахмет - круглым, Иванка - остроконечным красным.
Звякнув о металл, копья отлетели в стороны, а всадники разминулись.
Вновь повернули коней. Багатур, издавая хриплые устрашающие
вопли, выхватил из ножен изогнутую длинную саблю.
Ахмет был опытный и коварный враг. Он хитер и изворотлив, знал
немало великих сражений. Его тяжелый меч опускался на головы ногаев и
греков, грузин, армян и персов. Все тело монгола - в боевых рубцах и
шрамах. Он принимал на себя удары каленой стрелы, остроконечного копья
и сверкающей сабли.
Ахмет твердо верил в удачу и знал - ему сопутствует сам бог войны
Сульдэ.
Но с урусом он встречался впервые. И при первом же наскоке,
почувствовав, как со страшной силой обрушилось о его крепкий щит
вражеское копье, Ахмет сразу понял, что перед ним искусный, отважный
воин, обладающий богатырским ударом.
Во второй раз сшиблись ратоборцы. Заслоняясь щитами, взмахнули
мечами. Зазвенела сталь, посыпались искры.
Ахмет покачнулся в седле и резко поворотил коня в сторону. Надо
перехитрить уруса. Его конь тяжел и не так поворотлив. Следует
закружить противника вихревым круговоротом и, улучив момент, поразить
его мечом.
Иванка понял, что татарин начинает уклоняться от прямого боя. Он
с диким визгом заметался вокруг Болотникова.
Внезапно поворачивая коня, на скаку ударяя мечом о металлический
щит и вновь рванув удила, Ахмет стремительно налетал на Иванку, но
вплотную не сближался и ударами не обменивался.
Болотников разгадал хитрость татарина. Ласково потрепав Гнедка за
гриву, сказал, словно человеку:
- Держись, Гнедок. Не поддадимся на уловку поганого.
Знал Иванка, что исход поединка теперь во многом будет зависеть и
от коня. Надо успевать поворачивать лошадь, вовремя натягивать и
отпускать удила и быть готовым к любому коварному наскоку иноверца.
Монгол своими неожиданными опасными вывертами заставлял думать
только об одном - не попасть впросак, не угодить под внезапный разящий
удар.
Ахмет, покрутившись возле уруса и поняв, что испытанный боевой
прием на этот раз ему не удается, вдруг поворотил коня и, пригнувшись
к гриве, стремглав помчался к своему воинству.
Русские ратники обрадованно вскинули вверх копья. Однако ордынец,
выхватив у одного джигита колчан со стрелами, повернул вспять.
Иванка знал: татары пускают стрелы искуснее русских. У них
наметанный глаз, их длинные железные стрелы могут пробить и кольчугу.
Здесь уже медлить нельзя. Нужно спешить татарину навстречу, опередить
его.
Багатур на полном скаку вытянул из колчана стрелу, натянул тетиву
гибкого лука с набитыми на нем блестящими стальными полосами.
Русское войско замерло.
Изогнулся тугой лук колесом. Зазвенели металлические полосы,
запела тетива, тонко засвистела стрела.
Как только татарин спустил тетиву, Болотников, мчавшийся
навстречу басурманину, сделал резвый скачок в сторону. Но все же
татарская стрела достала его, разорвав кольчугу на левом плече.
Своего щита Иванка не выронил, хотя сильно дернуло в руку.
Стрела, не дойдя до тела, застряла в кольчуге. Болотников приготовился
к решающему удару. Если сейчас басурманин успеет ускользнуть в сторону
и вынет из колчана вторую стрелу - она может стать для Иванки
последней.
Увидев перед собой стремительно налетевшего уруса, Ахмет швырнул
саадак на землю и поднял изогнутый клинок. Сшиблись в третий раз.
Иванка подставил под острый клинок ордынца свой щит, а затем мощно
взмахнул рукой. Ахмет также заслонился, но удар Болотникова был
настолько силен, что меч, соскользнув со щита, глубоко вонзился в
конскую шею.
Конь вместе с багатуром рухнул на землю. Болотников нагнулся и
вновь занес над головой кочевника свой тяжелый меч. И только сейчас
разглядел Иванка смуглое безбородое плосконосое лицо, короткую
загорелую шею и широко раскрытые, застывшие в немом ужасе черные
глаза.
Близка победа! Повергнут татарин. Но не отпустил своего меча
Иванка. Не принято на святой Руси лежачего бить. Спешился с коня,
мрачно сплюнул и, выдрав стрелу из кольчуги, придвинул ногой к
поганому выпавшую из рук саблю.
Ахмет опомнился, поднялся на ноги и свирепо рявкнув - Уррагх! -
надвинулся на уруса.
И начался пеший поединок.
Блистали мечи, лязгало железо. Татарин бился жестоко. Он был
крупнее и выше Болотникова. Обозленный своей неудачей, Ахмет хотел
побыстрее уложить уруса и вновь поднять в глазах джигитов свою
пошатнувшуюся ратную доблесть.
Однако гибкий и верткий Болотников на земле держался цепко.
Багатуру никак не удавалось поразить уруса своим клинком. Иванка умело
защищался и выжидал удобного момента.
Бились отчаянно, долго. Ордынец все время визжал, издавал
воинственные вопли. А Иванка сражался молча, стиснув зубы, сурово
поблескивая из-под шелома внимательными зоркими глазами.
Ахмет, уверившись в своей победе, все наседал и наседал. Его
клинок словно молния сверкнул в воздухе, тяжело опускаясь на красный и
крепкий русский щит. Вот-вот урус дрогнет и обретет смерть на поле
брани.
У Иванки мелькнула мысль:
"Княжий меч, видно, знатные мастера ковали. Не устоять против
него басурманской сабле".
Болотников, прикрываясь от клинка щитом, стал лишь изредка
обмениваться ударами. Но вот, улучив момент и собрав воедино всю силу,
Иванка неожиданно для багатура взмахнул мечом и обрушил его на кривую
саблю. Клинок монгола переломился. Следующим ударом Болотников рассек
растерявшемуся багатуру голову.
Взмахнув руками, Ахмет рухнул замертво наземь.
Так на русском поле, возле Москвы-реки, и закончилась боевая
слава татарского тургадура.
ТЕЛЯТЕВСКИЙ И КАПУСТА
Русское воинство ликовало. А Болотников, победно потрясая мечом,
взмахнул на коня и поскакал к дощатому городку.
Ордынцы сникли. Печальный вой долго слышался над их станом.
Казы-Гирей от злости больно теребил свою подкрашенную хной бороду,
плевался. Бог Сульдэ отвернулся от Ахмета. (Хна - красно-желтая
краска, которой татары красили себе ладони, бороды, а в походе - хвост
коня.)
Высокий, худощавый раб, зазвенев легкой цепью на ногах, подал
повелителю красную чашу с айраном. Так полагалось всегда, когда
великий крымский хан гневался.
Казы-Гирей выбил ногой чашу из рук невольника и в слепой ярости
полоснул саблей раба по тощей шее. Голова невольника откатилась к
ногам оробевших тургадуров...
Запели ратные трубы, загремели тулумбасы. Из русского стана
выехали на поле отобранные из каждого полка боевые сотни.
Воодушевленные победой Болотникова, воины понеслись на татар,
врезались в их конницу. Началась кровавая сеча. (Тулумбас - род бубна
или небольшой барабан.)
А тем временем Иванка подъехал к воеводскому шатру. Спешился,
шагнул навстречу Мстиславскому, протянул ему меч.
- Земли русской не посрамил, князь.
Князь Федор Иванович, забыв о высоком своем роде, троекратно
расцеловал ратника-простолюдина.
- Каков молодец, бояре! Славно с татарином бился. За сию отвагу -
свой меч тебе дарю. Носи его с честью и приумножай славу русскую.
Глянув на князя Андрея Телятевского, воевода добавил:
- Этого молодца в поле на басурман не выпускай, княже Андрей.
Сберечь его надобно для воинства.
Телятевский согласно кивнул головой и подошел к Болотникову.
- Не ошибся я в тебе, Ивашка. Получишь от меня достойную награду.
А с этого дня забираю тебя в свою дружину. Будешь вместе с Якушкой
подле меня ходить.
Болотников, не остывший еще после тяжелого поединка, не сразу
понял, о чем ему говорит вотчинный князь. Слова доносились до него
словно сквозь сон. Опомнился он лишь тогда, когда на него налетел