Страница:
радостный Афоня Шмоток.
- Помогла моя ладанка, Иванушка. Сколь по Руси ни ходил, а такого
детинушку, как ты, не видывал. Отколь тебе ратные хитрости ведомы?
- В баню идти - пару не бояться, Афоня.
Затем Иванку окружили вотчинные мужики - односельчане. Загалдели,
восхищенно затрясли бородами.
- Князь-то как, не осерчал? - отбиваясь от мужиков, спросил
бобыля Иванка, указав в сторону Телятевского.
- Рукой махнул. Не до меня ему нонче, - весело рассмеялся Афоня.
Главные силы войска оставались в городке. Основные тумены
Казы-Гирея также находились на горах. Однако на поле сражались с обеих
сторон до двадцати тысяч воинов, ежечасно подкрепляя друг друга все
новыми и новыми отрядами всадников.
Нарастал и ширился шум битвы. Всхрапывали и заливисто ржали кони,
ревели походные варганы, гудели бубны, протяжно пели рога, свистели
стрелы. И все это перемешалось с оглушительными воплями ордынцев и
громогласными кличами, русских ратоборцев.
Ближе к Данилову монастырю жестоко рубились вершники, а правее,
возле изгиба Москвы-реки, навстречу конным ордынцам выступили около
тысячи пеших пищальников, поражая татар пулями и картечью. Однако
джигиты также наносили русским значительный урон, почти без промаха
пуская свои стрелы в ратников.
Песчаная равнина покрылась трупами коней и воинов.
К полудню князь Телятевский вновь подошел к воеводе Тимофею
Трубецкому.
- Не привык праздно на битвы взирать, князь. Легче в поле быть,
чем в стане изводиться. Разреши, Тимофей Романыч, своих ратников на
басурман вывести.
- Не пришло еще наше время, князь Андрей. Боярам наказано при
главном войске покуда быть.
- Пущай едет, воевода. Глянь - близ Данилова монастыря ордынцы
наших теснят. Надо бы на подмогу еще ратников послать, - степенно
поглаживая бороду, проговорил Иван Васильевич Годунов, приставленный
ближним ратным советником при Тимофее Трубецком.
- Добро, князь. Даю тебе три сотни вершников. Скачи под Данилов,
- согласился воевода.
Телятевский подъехал к своим посошным людям, давно сидевшим на
конях, крикнул:
- Пришел наш черед. Якушка, выводи ратников. Поставь их за мной в
передовую сотню. А тебе, Ивашка, здесь оставаться. С богом!
Когда новые три сотни воинов выехали из дощатого городка на
песчаную равнину, Иванка не удержался и поскакал вслед быстро
удалявшимся всадникам. Позади услышал звонкий выкрик безлошадного
Афони Шмотка:
- Вернись, Иванка! Потеряешь голову в сече! Вер-ни-и-ись!
Да где уж там! Разве удержишь теперь в стане горячего и дерзкого
ратоборца. Не таков Иванка, чтобы за чужими спинами отсиживаться.
Сердцем копья у недруга не переломишь...
Князь Андрей Телятевский врезался в самую гущу татар, где его
сразу же оглушил звериный крик монголов, мощный гул боевых барабанов и
звон оружия.
Низкорослый широкоплечий татарин сильно метнул в князя короткое
копье, но оно только скользнуло по плечу чешуйчатой кольчуги.
Телятевский в два скачка достал татарина и взмахнул мечом, разрубив
басурманина до пояса.
Признав в нарядном всаднике знатного воина, татары принялись
отчаянно наседать на Телятевского. Рослый татарский сотник, размахивая
клинком, прокричал своим джигитам:
- Берите в полон уруского коназа. Будет щедрая награда от
повелителя! (Коназ - так татары называли русских князей.)
Гневен и жуток был для врагов князь Телятевский. Нанося мечом
страшные по силе удары, Андрей Андреевич кричал обозлено:
- Это вам за сестрицу!
- А это за вотчину!
- Теперь за Москву!
Татары валились с коней. Поняв, что уруского князя в полон взять
не удается, джигиты еще яростнее закружились вокруг Телятевского,
которого прикрывали Якушка, Никита Кудеяр и другие ратники.
Звеня доспехами, богатой сбруей и бубенцами, к Телятевскому
прорвался мурза Бахты-Гирей. Его длинный кривой меч поверг наземь
немало московитян.
- Принимай смерть, презренный! - на русском языке выкрикнул
мурза. Бахты-Гирей когда-то жил на Руси в числе людей посольских и
постиг язык московитов.
- Не бывать тому, поганый! - в свою очередь воскликнул князь
Телятевский и с первого же удара отсек высокомерному мурзе правую
руку...
Бахты-Гирей дико взвыл от боли, бросил левой рукой щит и, с
перекошенным, побелевшим лицом, отскочил в сторону. Его плотным
кольцом окружили верные нукеры, которые помогли мурзе выбраться из
кровавой сечи...
Увлекшись битвой, Телятевский не заметил, как оторвался от своих
ратников. Возле него ловко крушил врагов лишь один Якушка.
Словно стая черных воронов на двоих ратоборцев налетели около
двух десятков злых, разгоряченных джигитов. Стало трудно. На
Телятевском помяли клинком шелом, прорубили на плече кольчугу. Перед
князем мелькали всхрапывающие кони, руки людей, сабли, хвостатые
копья, черные потные лица. Отводя щитом очередной удар басурманина,
Андрей Андреевич прокричал:
- Крепись, Якушка! Сейчас жарко будет!
- Ведаю, князь. К своим пробиваться надо.
- Держись меня. Да не горячись. Любой промах - смерть! - покрывая
визг татар, поучал Якушку бывалый Телятевский.
Но пробиваться к основной массе русских воинов было нелегко.
Татары, мстя за своего изувеченного мурзу, хотели во что бы то ни
стало изрубить клинками отважных урусов. И они уже были близки к
победе. Это почувствовали и князь с Якушкой.
Но тут случилось невероятное. В саженях десяти от сражавшихся,
размахивая огромной, окованной железом дубиной, показался могутный
чернобородый всадник, прокладывая путь к отбившимся воинам.
Ратоборец оказался без щита и шелома. На нем был лишь
перепачканный кровью колонтарь да двухствольный пистоль за поясом.
Взлохмаченный, с всклоченной бородой ратник оглушительно ругался на
все поле непонятными для басурман словами и сокрушал своей пудовой
дубиной всех, кто попадался ему под руку. (Колонтарь - доспех, броня
из блях и колец, среднее между латами и кольчугой.)
И вид богатыря-уруса был настолько страшен и буен, что басурмане,
повизгивая, рассыпались от него в стороны и молили аллаха, чтобы не
угодить под тяжеленную дубину косматого витязя.
Это был Митрий Капуста - захудалый дворянин подмосковный.
- А ну, геть, дьяволы! Я вам, сучьи дети! - зычно, словно из
медной трубы, извергал из себя Митрий Капуста, пробиваясь к
Телятевскому с Якушкой.
И вскоре разъяренный витязь очутился возле попавших в беду
ратников. Признав в нарядном наезднике своего соседа - князя
Телятевского, Митрий воскликнул:
- Это тебе, князь, не мужиков моих воровать. Вишь, как татарва
наседает. Айда за мной!
Когда выбрались к своим воинам, плотной стеной напиравших на улусников, Андрей Андреевич воскликнул:
- Лихой ты воин, Капуста! Останемся живы - другом моим станешь.
Слово мое крепко.
- Готовь вина бочонок, князь! - перекрывая шум битвы, прокричал
Капуста и вновь ринулся на татар.
ИУДА
Иванка Болотников рубился с джигитами неподалеку. Возле него
оказался односельчанин Никита Кудеяр. Татары рассекли на нем панцирь,
обнажив белую пестрядинную рубаху на широкой груди.
- Осади назад, Никита! Худо без панциря, - посоветовал ему
Болотников, отбиваясь от двух татар.
- Спину татарам казать не стану, - отозвался Кудеяр, опустив меч
на бритую голову басурманина.
И в тот же миг в грудь Никиты глубоко вонзилась метко пущенная
каленая стрела. Покачнулся Кудеяр, алая кровь хлынула из его рта. Но с
коня Никита не упал. Вцепился одной рукой в гриву, а другой норовил
поднять меч.
Сбоку, с другой стороны от Болотникова, на Кудеяра наскочил
высокий широкоплечий татарин и острым изогнутым клинком разрубил
голову смертельно раненному ратоборцу.
- Ах ты, пес поганый! - вознегодовал Болотников и обрушил на
монгола свой тяжелый меч.
Джигит, взмахнув руками, вывалился из седла на потемневший от
крови песок.
Но не знал, не ведал Иванка, что опасность подстерегает его не
только со стороны отчаянно бившихся татар, но и от своего недруга.
В рядах русских воинов находился и объезжий голова Кирьяк. Он
давно заприметил Иванку. Вперед, на рожон не лез, а все больше
прятался за спины ратников, издалека наблюдая за Болотниковым и с
надеждой ожидая его гибели. Но Иванка, сразив монгольского багатура и
наводя ужас на татар, держался стойко.
"Дьявол ему подмога, - зло думал Кирьяк. - Уму непостижимо, как
удалось Ивашке из Пыточной выбраться. И на ратном поле он удачлив. Но
от меня ему не уйти. Ежели татарская сабля его не уложит, то мой меч
навеки Ивашку успокоит".
Черная, злобная душа у Кирьяка. Что ему жизнь славного витязя,
победившего свирепого монгола. Его своя корысть заедает. Ох, как
хочется отомстить дерзкому парню за свое бесчестье у крепостных стен
Белого города и в кабаке.
И стал Кирьяк незаметно подкрадываться к Болотникову. А сам с
опаской поглядывал по сторонам, остерегаясь басурманского удара.
И вот уже очутился рядом с Иванкой. Воровато оглянувшись по
сторонам, он сзади неожиданным предательским ударом полоснул мечом
Болотникова по голове.
На счастье шелом выдержал, не раскололся, но удар на миг оглушил
Иванку и вывел из равновесия. Болотников ткнулся в гриву коня и
повернул голову к коварному супротивнику.
Кирьяк взмахнул мечом в другой раз, норовя окончательно добить
своевольного парня. Но Иванка, прикрывшись щитом, уже успел
выпрямиться в седле. Его глаза запылали яростным гневом.
- Своих бьешь, Иуда! - вскричал Болотников и, стремительно
наскочив на предателя, первым же ударом напрочь отсек Кирьяку голову.
В шумной горячей сутолоке произошло это настолько быстро, что
ратники, сражавшиеся рядом, ничего не поняли.
НА КРЕПОСТНЫХ СТЕНАХ И В ПОЛЕ РАТНОМ
Во всех церквах и храмах служили неустанные молебны, где духовные
пастыри слезно просили господа даровать воинам победу над иноверцами.
А крепостные стены, башни и звонницы густо облепили московитяне,
с тревогой взиравшие на ратную равнину.
Посадские то безмолвствовали, замирая, то шумно ликовали, следя
за сечей. Древняя столица, знавшая многие приступы, никогда еще не
видела возле себя полевой битвы.
Дед Терентий, стоя на крепостной стене и придерживая старческой
рукой шустрого Аникейку, изрекал слобожанам:
- Видел я многие сражения, ребятушки, но такое - впервой на
Москве случается. Мудреная битва.
- Отчего мудреная, отец? - спросил старого тяглеца из Зарядья
княжий привратник Игнатий.
- Ась?
Игнатий наклонился к старику, туговатому на ухо, и повторил свой
вопрос.
- А то как же, почтеннейший. Отродясь такого не бывало, чтобы
промеж двух ратей еще одна рать билась...
Игнатий махнул на деда рукой, а Терентий повернулся лицом к
Москве-реке, силясь хоть что-нибудь узреть слезящимися глазами. Но
тщетно. Все расплывалось в старческих глазах мутным пятном.
Терентий дернул за рукав Аникейку, спросил с беспокойством:
- Чего там теперь деется, внучек?
- Бьются, деда, бьются, - уж в который раз отвечал Аникейка.
- Был бы в теле - пособил бы ребятушкам. Я с татарвой не единожды
в поле встречался. Свирепые людишки. Помоги, осподи, воинству
православному, - бурчал в белую пушистую бороду старый посадский...
Возле Яузской башни вздыхала о князе Андрее молодая супруга Елена
Телятевская. Вытирая слезы шелковым платком, говорила Секлетее:
- Боюсь за князя, мамка. Горячий он...
- А ты больше господу молись, княгиня. Пошто из Крестовой палаты
убежала. Бог-то страсть не любит на полуслове молитву прерывать.
Пойдем-ка, матушка, в терем.
- Не могу. К нему хочу, в поле. Нелегко там моему соколу.
- Крепись, матушка. Перестань слезами исходить. Не един наш
государь с нехристями бьется, - строго вымолвила старуха.
- Извелась душа моя, мамка. Пойду в стан, пожалуй, о князе
спытаю.
- И полно тебе, матушка, - сердито стукнула клюкой Секлетея. -
Мыслимо ли дело женам по рати бегать. Да и не впустят тебя туда. Идем,
княгиня, в моленную...
На Ивановской колокольне стояли подьячие Разбойного приказа
Силантий Карпыч и торговый сиделец Федотка Сажин.
- Отведи беду, осподи. Не дай товару пропасть. Два обоза у мя в
Гостином дворе, - поминутно крестясь, бормотал торговый сиделец.
(Гостиный двор - торговое помещение на Руси, в котором в XIII - XVII
вв. останавливались иноземные купцы (гости).)
- За добро трясешься, Федотка, - поглаживая окладистую бороду,
промолвил Силантий Карпыч.
- В обозах товару немало, мил человек. На сотню рублев барыш
выгорит.
- А как же Русь, Федотка? - подковырнул торговца подьячий.
- А товару да алтыну все едино, Карпыч, - хоть Москва, хоть
Бахчисарай. Лишь бы выгодно дельце справить, - высказал Сажин.
- Без бога живешь, Федотка, - покачал головой Силантий Карпыч и,
вглядевшись в ратное поле, вдруг испуганно добавил, - одначе татары
стрельцов наших прижали. Бегут к лагерю пищальники. Ох ты, осподи.
Подьячий толкнул в спину стоявшего вблизи него холопа, закричал:
- Поспешай, Егорка. Грузи рухлядь на подводы. Да мотри не оброни
чего.
- Пожалуй, и я побегу, Карпыч. Не обокрали бы обоз мой воровские
людишки, - засуетился торговый сиделец.
- И то верно. Лиходеев нонче много на Москве развелось, -
поддержал Федотку подьячий и также шагнул к выходу.
Старый кремлевский звонарь, слышавший их разговор, покачал им
вслед седовласой головой, мрачно сплюнул и, тут же забыв про обоих,
устремил свой взор на ратное поле.
Битва продолжалась до вечерних сумерек. И та и другая сторона
ежечасно продолжали подкреплять свои рати...
Тяжелее приходилось пешим стрельцам - пищальникам. Конные татары
на своих быстрых лошадях часто прорывались через их плотный строй. И в
этой свалке уже нельзя было стрелять из самопалов и ручных пищалей:
пулями и картечью можно поразить своих. Отбивались от татар саблями,
пятились назад и несли большой урон.
И тогда в помощь пищальникам воевода Федор Мстиславский послал до
двух тысяч посадских ополченцев, давно рвавшихся в бой.
Слобожане с громогласными криками ринулись на татар:
- Круши басурман, посадские!
- Вперед, Москва!
- За землю русскую!
Ремесленные тяглецы встретили иноверцев ударами тяжелых дубин и
топоров, палиц, сулиц и кистеней. Многие ловко орудовали длинными
баграми и острыми рогатинами.
Татары дрогнули, усыпая поле трупами.
Караульный стрелец с Варварских ворот Давыд Одинец, потрясая
бердышом, весело воскликнул:
- Удирают басурмане, братцы-ы! А навались!
На бегу, подняв с земли окровавленный багор, Одинец зацепил им
татарина, стащил с коня, а затем полоснул по нему саблей.
- Получай свою дань, поганый!
Семен Одинец взмахнул на басурманского коня и погнался за
отхлынувшими монголами. Настиг одного джигита и свалил его саблей
наземь. Помчался за другим. Но татарин вдруг на полном скаку остановил
коня, натянул свой большой лук. Длинная стрела пронзила стрельцу
насквозь горло. Семен Одинец свалился на землю, а испуганный степной
конь, освободившись от отважного наездника, развевая черной косматой
гривой, сминая копытами раненых, стремглав понесся к своему стану.
Среди русских вершников храбро рубились с погаными рязанцы -
Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и Григорий Самбулов. Подбадривая друг
друга воинственными криками, молодые дворяне разили мечами вертких и
смуглых улусников.
Кряжистый Прокофий Ляпунов сражался сразу двумя мечами и при
каждом ударе восклицал:
- Москва бьет с носка, мать вашу!..
Ему вторил высокий широкоплечий Истома Пашков:
- Помни Рязань, плосконосые!
А Григорий Самбулов, тряся кучерявой цыганской бородкой, опуская
меч на татар по-разбойному, словно филин ухал:
- У-ух! У-ух!
АЙ ДА АФОНЯ!
Не усидел в дощатом городке и Афоня Шмоток. Истово
перекрестившись на золотые маковки Данилова монастыря, бобыль с
пистолем за кушаком и обнаженной саблей один выскочил из ратного стана
и шустро побежал к сражавшимся воинам.
И вид Афанасия в долгополом нараспашку кафтане и сдвинутом
набекрень войлочном колпаке был настолько нелеп для ратоборца, что
вызвал дружный хохот среди стоявших в лагере воинов. Глядя на
тщедушную, с жидкой козлиной бороденкой фигуру, ратники кричали вслед:
- Нагонит мужичок страху на поганых!
- Пропала теперь Орда!
Первым делом Афоня Шмоток решил раздобыть для себя коня. Куда же
ему в бой без лошади, да еще с малым ростом! И конь вскоре
подвернулся. Низенький, гривастый, стоит смирно и лижет языком убитого
басурманина.
"Вот и рысачок нашелся", - довольно подумал Афоня, взбираясь на
лошадь.
Конь сильно взбрыкнул задними ногами, и Шмоток, не успев взяться
за поводья, шлепнулся наземь. Горестно вздохнул и, потирая свой
ушибленный зад, Афоня вдруг перекрестился. Мать честная! Ужель пушки
по полю зачали палить? Повернулся в сторону. Нет, слава богу! Это
ратники на все поле над ним гогочут. Афоня погрозил им кулаком,
поднялся и принялся выискивать себе нового коня. Но и второй оказался
неподатлив.
"Басурманским коням словно кто перцу под хвост насыпал. Ну их к
ляду. Надо свою пахотную кобылку подыскать", - порешил Афоня, вновь
почесывая бок.
Иванка Болотников был немало удивлен, когда услышал за своей
спиной, в саженях пяти, знакомый, обрадованный голос:
- Нашел-таки! Я тута, Иванушка. На подмогу к тебе при-ше-е-ел!
Болотников попятил назад Гнедка и, утирая горячей ладонью пот с
лица, устало улыбнулся приятелю-односельчанину.
- Пошто ты сюда? Поезжай в стан. Зашибут тебя басурмане.
- Стыдно мне, Иванка, к своей Агафье возвращаться, коли поганого
не убью. Ты вон как басурман колотишь. И мне в деревеньку охота
Ерусланом прийти...
- Берегись! Татарин слева! - поспешно предупредил заболтавшегося
ратника Болотников.
Афоня, восседая на широкогрудом вороном коне, быстро повернулся
и, почти не целясь, пальнул в живот нависшего над ним грузного
татарина. Басурманин выронил из рук занесенную над бобылем саблю и
рухнул наземь.
Афоня восторженно поднял пистоль над головой.
- Вот так-то! Знай сверчок свой шесток!
Болотников, зорко поглядывая по сторонам, мельком посмотрел на
бобыля и хмуро покачал головой. Сквозь драную сермягу просвечивало
худосочное тело. Много ли надо такому хилому воину. Ему и трех минут в
бою не продержаться.
А бобыль взбудораженный своей первой удачей, пришпорил лаптями
коня, норовя ринуться в самую гущу джигитов.
Иванка придержал бобыльского скакуна.
- Возвращайся в стан. Без брони ты не ратник.
Афоня упрямо завертел головой.
- Не для того тебя битый час искал, чтобы восвояси удирать. Не
простит мне осподь, ежели тебя на поле брани покину, - прокричал
Афоня.
И в эту минуту хвостатое татарское копье угодило в Гнедка. Конь
споткнулся, жалобно и тонко заржал и вместе с Болотниковым повалился
на поле, забившись в предсмертных судорогах и придавив Иванке ноги.
На застигнутого врасплох ратника наскочил с резким гортанным
выкриком приземистый монгол в остроконечной с отворотами меховой
шапке. Оскалив желтые зубы, замахнулся клинком. Болотников широко
раскрыл глаза, а в голове в этот миг пронеслось: "Отвоевался Иванка.
Вот и пришел твой смертный час".
Но тут бухнул выстрел. Это Афоня метко пальнул из второго ствола.
Татарин шлепнулся рядом с Болотниковым. С кровавой пеной на губах,
натужно хрипя, закорчился возле мертвого Гнедка, схватившись за живот.
Наехали русские всадники. Татары откатились назад. Афоня Шмоток
соскочил с коня и помог Иванке выбраться.
- Спасибо тебе, друже. Второй раз ты меня от смерти спасаешь, -
вымолвил Болотников.
- Не зря я перед походом говорил, что сгожусь в ратном деле, -
шмыгнув носом, деловито вымолвил бобыль.
Болотников, печально взглянув на Гнедка, взмахнул на Афониного
коня, а бобыля посадил позади себя.
- Держись за меня крепче. В стан тебя доставлю.
- Не хочу я в стан, Иванка. Бог любит троицу - а я только двух
поганых уложил.
- Моли бога, что жив остался, Еруслан. Хватит с тебя. Я тебя
должен живым в вотчину доставить. А то без такого балагура на селе
мужики с тоски помрут, - на скаку, обернувшись к бобылю, прокричал
Болотников.
Примчались к городку. Афоня соскочил с коня и тронул Болотникова
за ногу.
- Слезай и ты, Иванка. Почитай, весь день с басурманами бьешься.
- Где из пистоля стрелять научился? - не слушая бобыля, спросил
Болотников.
- В ватаге у Федьки Берсеня. Вот послушай-ка...
- Потом поведаешь. Оставайся в городке. Да гляди у меня - в поле
больше не лезь. Осерчаю, - проговорил Иванка и, подтолкнув Афоню к
тыну, снова поскакал к ратоборцам.
ВИТЯЗЬ
День угасал. Солнце спряталось за крепостными стенами, но битва
продолжалась.
Князь Федор Иванович Мстиславский выслал на поле еще новую сотню
ратников, да две сотни конных стрельцов из государева стремянного
полка. (Стремянной полк - состоит из стрельцов, находившихся у
царского стремени при торжественных выездах государя.)
Среди последнего подкрепления выделялся крупный высокий наездник
в колонтаре. Видно было, что он силен и отважен и мечом разит ловко.
Стремянные стрельцы прежде в своих рядах этого славного витязя не
встречали. Появился он в сотне нежданно-негаданно, в последнюю минуту,
когда всадники из дощатого городка в поле выезжали. Даже сотник ничего
об этом не ведал.
Витязь, несмотря на свой саженный рост, был безус, словно юнец.
Лицо чистое, белое, с румянцем во всю щеку.
Немало джигитов уложил своим мечом дерзкий богатырь. Но уйти
победителем с поля брани ему не довелось. Басурманское копье, пробив
колонтарь, угодило отважному всаднику в грудь. Витязь припал к гриве
коня, а затем с тихим протяжным стоном соскользнул на землю.
...На песчаную равнину легли сумерки, озаренные багровым заревом
заката. По сигналу ратных труб и барабанов первыми начали отходить к
горе татарские тумены. Затем потянулись к своему стану и русские
воины.
К дощатому городку, опираясь на мечи и копья, побрели сотни
раненых. Навстречу им выбежали воины, не участвовавшие в битве,
помогая добраться до стана. Над теми, кто уже не мог подняться,
склонились знахари, давали пить снадобье из целебных трав и кореньев,
присыпали золой кровоточащие раны. Другие принялись сносить погибших
ратоборцев к Данилову монастырю.
Болотников снял с головы помятый шелом, вложил в ножны меч,
устало тряхнул влажными черными кудрями. Слегка кружилась голова, и
все тело налилось тяжестью, по правой щеке сочилась кровь.
Внимательно глянул он на ратное поле и только словно в эту минуту
увидел груды мертвых тел, услышал стоны и хрипы раненых, почувствовал
густой тяжелый запах крови. Тысячи убитых, изрубленных, искалеченных.
Иванка сошел с коня и не спеша, обходя стороной павших ратников,
повел лошадь к лагерю.
Внимание его привлек могутный воин, в залитом кровью колонтаре,
которого все видели храбро сражающимся с басурманами. Вокруг него
лежало более десятка порубленных татар.
Витязь вдруг шевельнулся и тихо застонал. Шелом соскользнул с его
головы и на поле легла пушистая льняная коса.
Иванка склонился над умирающим. Боже! Да это же Степанида -
бывшая стрелецкая женка!
Болотников провел горячими ладонями по белому лицу, молвил с
душевной грустью:
- Как же это ты, селянка моя?
Степанида открыла глаза, признала Иванку, улыбнулась краешком
посиневших губ, сказала чуть слышно:
- Вот и повстречались, сокол. Запал ты мне в душу...
- Как оказалась здесь?
- Сбежала от мельника, сокол... Да вот ратником обрядилась.
- Я тебя сейчас в стан доставлю. Знахаря знатного сыщу.
- Не надо, Иванушка, не надо, милый... Поцелуй меня напоследок, -
совсем слабея, попросила Степанида.
Иванка исполнил последнюю волю селянки.
- А теперь прощай, сокол...
Сказала и испустила дух, повернувшись лицом к златоглавой Москве.
В ШАТРЕ
Русские воины захватили в плен до трех тысяч улусников и вместе с
ними многих сотников, темников и мурз.
Боевой городок гудел, словно растревоженный улей. Из Москвы в
стан хлынули густыми толпами посадские люди, которых Борис Федорович
Годунов и воевода Мстиславский допустили к ратникам.
Московитяне приветствовали воинов, искали среди них родных и
друзей, выспрашивали о погибших. Радостные возбужденные крики
перемешивались с печальными возгласами и рыданьем матерей и жен,
оплакивающих своих сыновей и мужей, сложивших головы за Отчизну.
...К шатру Тимофея Трубецкого привели пленных татар. Однако
воевода находился в это время у Бориса Годунова.
Поджав под себя ноги, ордынцы уселись возле шатра, понуро ожидая
своей участи.
- Что присмирели, ребятушки? Чать, норовили по нашей матушке
белокаменной походить да потешиться? Шиш вам, а не Москва! - показав
басурманам кукиш, проговорил Афоня Шмоток.
Подошел к улусникам и Тимоха Шалый.
- Ишь какие в полону смирные... Афонюшка, нет ли у тебя кусочка
мяса?
- Пошто тебе, милок?
- Хочу поглядеть, как басурмане молятся. Уж такая, братцы,
потеха! Пахом Аверьянов мне о том сказывал.
- Нету мяса, милок. У самого в брюхе урчит.
Тогда Тимоха побежал к своим односельчанам и вскоре принес
большой кусок говядины. Сунул в руки первому попавшему татарину.
Басурманин за тяжелый ратный день проголодался, потому, не
- Помогла моя ладанка, Иванушка. Сколь по Руси ни ходил, а такого
детинушку, как ты, не видывал. Отколь тебе ратные хитрости ведомы?
- В баню идти - пару не бояться, Афоня.
Затем Иванку окружили вотчинные мужики - односельчане. Загалдели,
восхищенно затрясли бородами.
- Князь-то как, не осерчал? - отбиваясь от мужиков, спросил
бобыля Иванка, указав в сторону Телятевского.
- Рукой махнул. Не до меня ему нонче, - весело рассмеялся Афоня.
Главные силы войска оставались в городке. Основные тумены
Казы-Гирея также находились на горах. Однако на поле сражались с обеих
сторон до двадцати тысяч воинов, ежечасно подкрепляя друг друга все
новыми и новыми отрядами всадников.
Нарастал и ширился шум битвы. Всхрапывали и заливисто ржали кони,
ревели походные варганы, гудели бубны, протяжно пели рога, свистели
стрелы. И все это перемешалось с оглушительными воплями ордынцев и
громогласными кличами, русских ратоборцев.
Ближе к Данилову монастырю жестоко рубились вершники, а правее,
возле изгиба Москвы-реки, навстречу конным ордынцам выступили около
тысячи пеших пищальников, поражая татар пулями и картечью. Однако
джигиты также наносили русским значительный урон, почти без промаха
пуская свои стрелы в ратников.
Песчаная равнина покрылась трупами коней и воинов.
К полудню князь Телятевский вновь подошел к воеводе Тимофею
Трубецкому.
- Не привык праздно на битвы взирать, князь. Легче в поле быть,
чем в стане изводиться. Разреши, Тимофей Романыч, своих ратников на
басурман вывести.
- Не пришло еще наше время, князь Андрей. Боярам наказано при
главном войске покуда быть.
- Пущай едет, воевода. Глянь - близ Данилова монастыря ордынцы
наших теснят. Надо бы на подмогу еще ратников послать, - степенно
поглаживая бороду, проговорил Иван Васильевич Годунов, приставленный
ближним ратным советником при Тимофее Трубецком.
- Добро, князь. Даю тебе три сотни вершников. Скачи под Данилов,
- согласился воевода.
Телятевский подъехал к своим посошным людям, давно сидевшим на
конях, крикнул:
- Пришел наш черед. Якушка, выводи ратников. Поставь их за мной в
передовую сотню. А тебе, Ивашка, здесь оставаться. С богом!
Когда новые три сотни воинов выехали из дощатого городка на
песчаную равнину, Иванка не удержался и поскакал вслед быстро
удалявшимся всадникам. Позади услышал звонкий выкрик безлошадного
Афони Шмотка:
- Вернись, Иванка! Потеряешь голову в сече! Вер-ни-и-ись!
Да где уж там! Разве удержишь теперь в стане горячего и дерзкого
ратоборца. Не таков Иванка, чтобы за чужими спинами отсиживаться.
Сердцем копья у недруга не переломишь...
Князь Андрей Телятевский врезался в самую гущу татар, где его
сразу же оглушил звериный крик монголов, мощный гул боевых барабанов и
звон оружия.
Низкорослый широкоплечий татарин сильно метнул в князя короткое
копье, но оно только скользнуло по плечу чешуйчатой кольчуги.
Телятевский в два скачка достал татарина и взмахнул мечом, разрубив
басурманина до пояса.
Признав в нарядном всаднике знатного воина, татары принялись
отчаянно наседать на Телятевского. Рослый татарский сотник, размахивая
клинком, прокричал своим джигитам:
- Берите в полон уруского коназа. Будет щедрая награда от
повелителя! (Коназ - так татары называли русских князей.)
Гневен и жуток был для врагов князь Телятевский. Нанося мечом
страшные по силе удары, Андрей Андреевич кричал обозлено:
- Это вам за сестрицу!
- А это за вотчину!
- Теперь за Москву!
Татары валились с коней. Поняв, что уруского князя в полон взять
не удается, джигиты еще яростнее закружились вокруг Телятевского,
которого прикрывали Якушка, Никита Кудеяр и другие ратники.
Звеня доспехами, богатой сбруей и бубенцами, к Телятевскому
прорвался мурза Бахты-Гирей. Его длинный кривой меч поверг наземь
немало московитян.
- Принимай смерть, презренный! - на русском языке выкрикнул
мурза. Бахты-Гирей когда-то жил на Руси в числе людей посольских и
постиг язык московитов.
- Не бывать тому, поганый! - в свою очередь воскликнул князь
Телятевский и с первого же удара отсек высокомерному мурзе правую
руку...
Бахты-Гирей дико взвыл от боли, бросил левой рукой щит и, с
перекошенным, побелевшим лицом, отскочил в сторону. Его плотным
кольцом окружили верные нукеры, которые помогли мурзе выбраться из
кровавой сечи...
Увлекшись битвой, Телятевский не заметил, как оторвался от своих
ратников. Возле него ловко крушил врагов лишь один Якушка.
Словно стая черных воронов на двоих ратоборцев налетели около
двух десятков злых, разгоряченных джигитов. Стало трудно. На
Телятевском помяли клинком шелом, прорубили на плече кольчугу. Перед
князем мелькали всхрапывающие кони, руки людей, сабли, хвостатые
копья, черные потные лица. Отводя щитом очередной удар басурманина,
Андрей Андреевич прокричал:
- Крепись, Якушка! Сейчас жарко будет!
- Ведаю, князь. К своим пробиваться надо.
- Держись меня. Да не горячись. Любой промах - смерть! - покрывая
визг татар, поучал Якушку бывалый Телятевский.
Но пробиваться к основной массе русских воинов было нелегко.
Татары, мстя за своего изувеченного мурзу, хотели во что бы то ни
стало изрубить клинками отважных урусов. И они уже были близки к
победе. Это почувствовали и князь с Якушкой.
Но тут случилось невероятное. В саженях десяти от сражавшихся,
размахивая огромной, окованной железом дубиной, показался могутный
чернобородый всадник, прокладывая путь к отбившимся воинам.
Ратоборец оказался без щита и шелома. На нем был лишь
перепачканный кровью колонтарь да двухствольный пистоль за поясом.
Взлохмаченный, с всклоченной бородой ратник оглушительно ругался на
все поле непонятными для басурман словами и сокрушал своей пудовой
дубиной всех, кто попадался ему под руку. (Колонтарь - доспех, броня
из блях и колец, среднее между латами и кольчугой.)
И вид богатыря-уруса был настолько страшен и буен, что басурмане,
повизгивая, рассыпались от него в стороны и молили аллаха, чтобы не
угодить под тяжеленную дубину косматого витязя.
Это был Митрий Капуста - захудалый дворянин подмосковный.
- А ну, геть, дьяволы! Я вам, сучьи дети! - зычно, словно из
медной трубы, извергал из себя Митрий Капуста, пробиваясь к
Телятевскому с Якушкой.
И вскоре разъяренный витязь очутился возле попавших в беду
ратников. Признав в нарядном наезднике своего соседа - князя
Телятевского, Митрий воскликнул:
- Это тебе, князь, не мужиков моих воровать. Вишь, как татарва
наседает. Айда за мной!
Когда выбрались к своим воинам, плотной стеной напиравших на улусников, Андрей Андреевич воскликнул:
- Лихой ты воин, Капуста! Останемся живы - другом моим станешь.
Слово мое крепко.
- Готовь вина бочонок, князь! - перекрывая шум битвы, прокричал
Капуста и вновь ринулся на татар.
ИУДА
Иванка Болотников рубился с джигитами неподалеку. Возле него
оказался односельчанин Никита Кудеяр. Татары рассекли на нем панцирь,
обнажив белую пестрядинную рубаху на широкой груди.
- Осади назад, Никита! Худо без панциря, - посоветовал ему
Болотников, отбиваясь от двух татар.
- Спину татарам казать не стану, - отозвался Кудеяр, опустив меч
на бритую голову басурманина.
И в тот же миг в грудь Никиты глубоко вонзилась метко пущенная
каленая стрела. Покачнулся Кудеяр, алая кровь хлынула из его рта. Но с
коня Никита не упал. Вцепился одной рукой в гриву, а другой норовил
поднять меч.
Сбоку, с другой стороны от Болотникова, на Кудеяра наскочил
высокий широкоплечий татарин и острым изогнутым клинком разрубил
голову смертельно раненному ратоборцу.
- Ах ты, пес поганый! - вознегодовал Болотников и обрушил на
монгола свой тяжелый меч.
Джигит, взмахнув руками, вывалился из седла на потемневший от
крови песок.
Но не знал, не ведал Иванка, что опасность подстерегает его не
только со стороны отчаянно бившихся татар, но и от своего недруга.
В рядах русских воинов находился и объезжий голова Кирьяк. Он
давно заприметил Иванку. Вперед, на рожон не лез, а все больше
прятался за спины ратников, издалека наблюдая за Болотниковым и с
надеждой ожидая его гибели. Но Иванка, сразив монгольского багатура и
наводя ужас на татар, держался стойко.
"Дьявол ему подмога, - зло думал Кирьяк. - Уму непостижимо, как
удалось Ивашке из Пыточной выбраться. И на ратном поле он удачлив. Но
от меня ему не уйти. Ежели татарская сабля его не уложит, то мой меч
навеки Ивашку успокоит".
Черная, злобная душа у Кирьяка. Что ему жизнь славного витязя,
победившего свирепого монгола. Его своя корысть заедает. Ох, как
хочется отомстить дерзкому парню за свое бесчестье у крепостных стен
Белого города и в кабаке.
И стал Кирьяк незаметно подкрадываться к Болотникову. А сам с
опаской поглядывал по сторонам, остерегаясь басурманского удара.
И вот уже очутился рядом с Иванкой. Воровато оглянувшись по
сторонам, он сзади неожиданным предательским ударом полоснул мечом
Болотникова по голове.
На счастье шелом выдержал, не раскололся, но удар на миг оглушил
Иванку и вывел из равновесия. Болотников ткнулся в гриву коня и
повернул голову к коварному супротивнику.
Кирьяк взмахнул мечом в другой раз, норовя окончательно добить
своевольного парня. Но Иванка, прикрывшись щитом, уже успел
выпрямиться в седле. Его глаза запылали яростным гневом.
- Своих бьешь, Иуда! - вскричал Болотников и, стремительно
наскочив на предателя, первым же ударом напрочь отсек Кирьяку голову.
В шумной горячей сутолоке произошло это настолько быстро, что
ратники, сражавшиеся рядом, ничего не поняли.
НА КРЕПОСТНЫХ СТЕНАХ И В ПОЛЕ РАТНОМ
Во всех церквах и храмах служили неустанные молебны, где духовные
пастыри слезно просили господа даровать воинам победу над иноверцами.
А крепостные стены, башни и звонницы густо облепили московитяне,
с тревогой взиравшие на ратную равнину.
Посадские то безмолвствовали, замирая, то шумно ликовали, следя
за сечей. Древняя столица, знавшая многие приступы, никогда еще не
видела возле себя полевой битвы.
Дед Терентий, стоя на крепостной стене и придерживая старческой
рукой шустрого Аникейку, изрекал слобожанам:
- Видел я многие сражения, ребятушки, но такое - впервой на
Москве случается. Мудреная битва.
- Отчего мудреная, отец? - спросил старого тяглеца из Зарядья
княжий привратник Игнатий.
- Ась?
Игнатий наклонился к старику, туговатому на ухо, и повторил свой
вопрос.
- А то как же, почтеннейший. Отродясь такого не бывало, чтобы
промеж двух ратей еще одна рать билась...
Игнатий махнул на деда рукой, а Терентий повернулся лицом к
Москве-реке, силясь хоть что-нибудь узреть слезящимися глазами. Но
тщетно. Все расплывалось в старческих глазах мутным пятном.
Терентий дернул за рукав Аникейку, спросил с беспокойством:
- Чего там теперь деется, внучек?
- Бьются, деда, бьются, - уж в который раз отвечал Аникейка.
- Был бы в теле - пособил бы ребятушкам. Я с татарвой не единожды
в поле встречался. Свирепые людишки. Помоги, осподи, воинству
православному, - бурчал в белую пушистую бороду старый посадский...
Возле Яузской башни вздыхала о князе Андрее молодая супруга Елена
Телятевская. Вытирая слезы шелковым платком, говорила Секлетее:
- Боюсь за князя, мамка. Горячий он...
- А ты больше господу молись, княгиня. Пошто из Крестовой палаты
убежала. Бог-то страсть не любит на полуслове молитву прерывать.
Пойдем-ка, матушка, в терем.
- Не могу. К нему хочу, в поле. Нелегко там моему соколу.
- Крепись, матушка. Перестань слезами исходить. Не един наш
государь с нехристями бьется, - строго вымолвила старуха.
- Извелась душа моя, мамка. Пойду в стан, пожалуй, о князе
спытаю.
- И полно тебе, матушка, - сердито стукнула клюкой Секлетея. -
Мыслимо ли дело женам по рати бегать. Да и не впустят тебя туда. Идем,
княгиня, в моленную...
На Ивановской колокольне стояли подьячие Разбойного приказа
Силантий Карпыч и торговый сиделец Федотка Сажин.
- Отведи беду, осподи. Не дай товару пропасть. Два обоза у мя в
Гостином дворе, - поминутно крестясь, бормотал торговый сиделец.
(Гостиный двор - торговое помещение на Руси, в котором в XIII - XVII
вв. останавливались иноземные купцы (гости).)
- За добро трясешься, Федотка, - поглаживая окладистую бороду,
промолвил Силантий Карпыч.
- В обозах товару немало, мил человек. На сотню рублев барыш
выгорит.
- А как же Русь, Федотка? - подковырнул торговца подьячий.
- А товару да алтыну все едино, Карпыч, - хоть Москва, хоть
Бахчисарай. Лишь бы выгодно дельце справить, - высказал Сажин.
- Без бога живешь, Федотка, - покачал головой Силантий Карпыч и,
вглядевшись в ратное поле, вдруг испуганно добавил, - одначе татары
стрельцов наших прижали. Бегут к лагерю пищальники. Ох ты, осподи.
Подьячий толкнул в спину стоявшего вблизи него холопа, закричал:
- Поспешай, Егорка. Грузи рухлядь на подводы. Да мотри не оброни
чего.
- Пожалуй, и я побегу, Карпыч. Не обокрали бы обоз мой воровские
людишки, - засуетился торговый сиделец.
- И то верно. Лиходеев нонче много на Москве развелось, -
поддержал Федотку подьячий и также шагнул к выходу.
Старый кремлевский звонарь, слышавший их разговор, покачал им
вслед седовласой головой, мрачно сплюнул и, тут же забыв про обоих,
устремил свой взор на ратное поле.
Битва продолжалась до вечерних сумерек. И та и другая сторона
ежечасно продолжали подкреплять свои рати...
Тяжелее приходилось пешим стрельцам - пищальникам. Конные татары
на своих быстрых лошадях часто прорывались через их плотный строй. И в
этой свалке уже нельзя было стрелять из самопалов и ручных пищалей:
пулями и картечью можно поразить своих. Отбивались от татар саблями,
пятились назад и несли большой урон.
И тогда в помощь пищальникам воевода Федор Мстиславский послал до
двух тысяч посадских ополченцев, давно рвавшихся в бой.
Слобожане с громогласными криками ринулись на татар:
- Круши басурман, посадские!
- Вперед, Москва!
- За землю русскую!
Ремесленные тяглецы встретили иноверцев ударами тяжелых дубин и
топоров, палиц, сулиц и кистеней. Многие ловко орудовали длинными
баграми и острыми рогатинами.
Татары дрогнули, усыпая поле трупами.
Караульный стрелец с Варварских ворот Давыд Одинец, потрясая
бердышом, весело воскликнул:
- Удирают басурмане, братцы-ы! А навались!
На бегу, подняв с земли окровавленный багор, Одинец зацепил им
татарина, стащил с коня, а затем полоснул по нему саблей.
- Получай свою дань, поганый!
Семен Одинец взмахнул на басурманского коня и погнался за
отхлынувшими монголами. Настиг одного джигита и свалил его саблей
наземь. Помчался за другим. Но татарин вдруг на полном скаку остановил
коня, натянул свой большой лук. Длинная стрела пронзила стрельцу
насквозь горло. Семен Одинец свалился на землю, а испуганный степной
конь, освободившись от отважного наездника, развевая черной косматой
гривой, сминая копытами раненых, стремглав понесся к своему стану.
Среди русских вершников храбро рубились с погаными рязанцы -
Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и Григорий Самбулов. Подбадривая друг
друга воинственными криками, молодые дворяне разили мечами вертких и
смуглых улусников.
Кряжистый Прокофий Ляпунов сражался сразу двумя мечами и при
каждом ударе восклицал:
- Москва бьет с носка, мать вашу!..
Ему вторил высокий широкоплечий Истома Пашков:
- Помни Рязань, плосконосые!
А Григорий Самбулов, тряся кучерявой цыганской бородкой, опуская
меч на татар по-разбойному, словно филин ухал:
- У-ух! У-ух!
АЙ ДА АФОНЯ!
Не усидел в дощатом городке и Афоня Шмоток. Истово
перекрестившись на золотые маковки Данилова монастыря, бобыль с
пистолем за кушаком и обнаженной саблей один выскочил из ратного стана
и шустро побежал к сражавшимся воинам.
И вид Афанасия в долгополом нараспашку кафтане и сдвинутом
набекрень войлочном колпаке был настолько нелеп для ратоборца, что
вызвал дружный хохот среди стоявших в лагере воинов. Глядя на
тщедушную, с жидкой козлиной бороденкой фигуру, ратники кричали вслед:
- Нагонит мужичок страху на поганых!
- Пропала теперь Орда!
Первым делом Афоня Шмоток решил раздобыть для себя коня. Куда же
ему в бой без лошади, да еще с малым ростом! И конь вскоре
подвернулся. Низенький, гривастый, стоит смирно и лижет языком убитого
басурманина.
"Вот и рысачок нашелся", - довольно подумал Афоня, взбираясь на
лошадь.
Конь сильно взбрыкнул задними ногами, и Шмоток, не успев взяться
за поводья, шлепнулся наземь. Горестно вздохнул и, потирая свой
ушибленный зад, Афоня вдруг перекрестился. Мать честная! Ужель пушки
по полю зачали палить? Повернулся в сторону. Нет, слава богу! Это
ратники на все поле над ним гогочут. Афоня погрозил им кулаком,
поднялся и принялся выискивать себе нового коня. Но и второй оказался
неподатлив.
"Басурманским коням словно кто перцу под хвост насыпал. Ну их к
ляду. Надо свою пахотную кобылку подыскать", - порешил Афоня, вновь
почесывая бок.
Иванка Болотников был немало удивлен, когда услышал за своей
спиной, в саженях пяти, знакомый, обрадованный голос:
- Нашел-таки! Я тута, Иванушка. На подмогу к тебе при-ше-е-ел!
Болотников попятил назад Гнедка и, утирая горячей ладонью пот с
лица, устало улыбнулся приятелю-односельчанину.
- Пошто ты сюда? Поезжай в стан. Зашибут тебя басурмане.
- Стыдно мне, Иванка, к своей Агафье возвращаться, коли поганого
не убью. Ты вон как басурман колотишь. И мне в деревеньку охота
Ерусланом прийти...
- Берегись! Татарин слева! - поспешно предупредил заболтавшегося
ратника Болотников.
Афоня, восседая на широкогрудом вороном коне, быстро повернулся
и, почти не целясь, пальнул в живот нависшего над ним грузного
татарина. Басурманин выронил из рук занесенную над бобылем саблю и
рухнул наземь.
Афоня восторженно поднял пистоль над головой.
- Вот так-то! Знай сверчок свой шесток!
Болотников, зорко поглядывая по сторонам, мельком посмотрел на
бобыля и хмуро покачал головой. Сквозь драную сермягу просвечивало
худосочное тело. Много ли надо такому хилому воину. Ему и трех минут в
бою не продержаться.
А бобыль взбудораженный своей первой удачей, пришпорил лаптями
коня, норовя ринуться в самую гущу джигитов.
Иванка придержал бобыльского скакуна.
- Возвращайся в стан. Без брони ты не ратник.
Афоня упрямо завертел головой.
- Не для того тебя битый час искал, чтобы восвояси удирать. Не
простит мне осподь, ежели тебя на поле брани покину, - прокричал
Афоня.
И в эту минуту хвостатое татарское копье угодило в Гнедка. Конь
споткнулся, жалобно и тонко заржал и вместе с Болотниковым повалился
на поле, забившись в предсмертных судорогах и придавив Иванке ноги.
На застигнутого врасплох ратника наскочил с резким гортанным
выкриком приземистый монгол в остроконечной с отворотами меховой
шапке. Оскалив желтые зубы, замахнулся клинком. Болотников широко
раскрыл глаза, а в голове в этот миг пронеслось: "Отвоевался Иванка.
Вот и пришел твой смертный час".
Но тут бухнул выстрел. Это Афоня метко пальнул из второго ствола.
Татарин шлепнулся рядом с Болотниковым. С кровавой пеной на губах,
натужно хрипя, закорчился возле мертвого Гнедка, схватившись за живот.
Наехали русские всадники. Татары откатились назад. Афоня Шмоток
соскочил с коня и помог Иванке выбраться.
- Спасибо тебе, друже. Второй раз ты меня от смерти спасаешь, -
вымолвил Болотников.
- Не зря я перед походом говорил, что сгожусь в ратном деле, -
шмыгнув носом, деловито вымолвил бобыль.
Болотников, печально взглянув на Гнедка, взмахнул на Афониного
коня, а бобыля посадил позади себя.
- Держись за меня крепче. В стан тебя доставлю.
- Не хочу я в стан, Иванка. Бог любит троицу - а я только двух
поганых уложил.
- Моли бога, что жив остался, Еруслан. Хватит с тебя. Я тебя
должен живым в вотчину доставить. А то без такого балагура на селе
мужики с тоски помрут, - на скаку, обернувшись к бобылю, прокричал
Болотников.
Примчались к городку. Афоня соскочил с коня и тронул Болотникова
за ногу.
- Слезай и ты, Иванка. Почитай, весь день с басурманами бьешься.
- Где из пистоля стрелять научился? - не слушая бобыля, спросил
Болотников.
- В ватаге у Федьки Берсеня. Вот послушай-ка...
- Потом поведаешь. Оставайся в городке. Да гляди у меня - в поле
больше не лезь. Осерчаю, - проговорил Иванка и, подтолкнув Афоню к
тыну, снова поскакал к ратоборцам.
ВИТЯЗЬ
День угасал. Солнце спряталось за крепостными стенами, но битва
продолжалась.
Князь Федор Иванович Мстиславский выслал на поле еще новую сотню
ратников, да две сотни конных стрельцов из государева стремянного
полка. (Стремянной полк - состоит из стрельцов, находившихся у
царского стремени при торжественных выездах государя.)
Среди последнего подкрепления выделялся крупный высокий наездник
в колонтаре. Видно было, что он силен и отважен и мечом разит ловко.
Стремянные стрельцы прежде в своих рядах этого славного витязя не
встречали. Появился он в сотне нежданно-негаданно, в последнюю минуту,
когда всадники из дощатого городка в поле выезжали. Даже сотник ничего
об этом не ведал.
Витязь, несмотря на свой саженный рост, был безус, словно юнец.
Лицо чистое, белое, с румянцем во всю щеку.
Немало джигитов уложил своим мечом дерзкий богатырь. Но уйти
победителем с поля брани ему не довелось. Басурманское копье, пробив
колонтарь, угодило отважному всаднику в грудь. Витязь припал к гриве
коня, а затем с тихим протяжным стоном соскользнул на землю.
...На песчаную равнину легли сумерки, озаренные багровым заревом
заката. По сигналу ратных труб и барабанов первыми начали отходить к
горе татарские тумены. Затем потянулись к своему стану и русские
воины.
К дощатому городку, опираясь на мечи и копья, побрели сотни
раненых. Навстречу им выбежали воины, не участвовавшие в битве,
помогая добраться до стана. Над теми, кто уже не мог подняться,
склонились знахари, давали пить снадобье из целебных трав и кореньев,
присыпали золой кровоточащие раны. Другие принялись сносить погибших
ратоборцев к Данилову монастырю.
Болотников снял с головы помятый шелом, вложил в ножны меч,
устало тряхнул влажными черными кудрями. Слегка кружилась голова, и
все тело налилось тяжестью, по правой щеке сочилась кровь.
Внимательно глянул он на ратное поле и только словно в эту минуту
увидел груды мертвых тел, услышал стоны и хрипы раненых, почувствовал
густой тяжелый запах крови. Тысячи убитых, изрубленных, искалеченных.
Иванка сошел с коня и не спеша, обходя стороной павших ратников,
повел лошадь к лагерю.
Внимание его привлек могутный воин, в залитом кровью колонтаре,
которого все видели храбро сражающимся с басурманами. Вокруг него
лежало более десятка порубленных татар.
Витязь вдруг шевельнулся и тихо застонал. Шелом соскользнул с его
головы и на поле легла пушистая льняная коса.
Иванка склонился над умирающим. Боже! Да это же Степанида -
бывшая стрелецкая женка!
Болотников провел горячими ладонями по белому лицу, молвил с
душевной грустью:
- Как же это ты, селянка моя?
Степанида открыла глаза, признала Иванку, улыбнулась краешком
посиневших губ, сказала чуть слышно:
- Вот и повстречались, сокол. Запал ты мне в душу...
- Как оказалась здесь?
- Сбежала от мельника, сокол... Да вот ратником обрядилась.
- Я тебя сейчас в стан доставлю. Знахаря знатного сыщу.
- Не надо, Иванушка, не надо, милый... Поцелуй меня напоследок, -
совсем слабея, попросила Степанида.
Иванка исполнил последнюю волю селянки.
- А теперь прощай, сокол...
Сказала и испустила дух, повернувшись лицом к златоглавой Москве.
В ШАТРЕ
Русские воины захватили в плен до трех тысяч улусников и вместе с
ними многих сотников, темников и мурз.
Боевой городок гудел, словно растревоженный улей. Из Москвы в
стан хлынули густыми толпами посадские люди, которых Борис Федорович
Годунов и воевода Мстиславский допустили к ратникам.
Московитяне приветствовали воинов, искали среди них родных и
друзей, выспрашивали о погибших. Радостные возбужденные крики
перемешивались с печальными возгласами и рыданьем матерей и жен,
оплакивающих своих сыновей и мужей, сложивших головы за Отчизну.
...К шатру Тимофея Трубецкого привели пленных татар. Однако
воевода находился в это время у Бориса Годунова.
Поджав под себя ноги, ордынцы уселись возле шатра, понуро ожидая
своей участи.
- Что присмирели, ребятушки? Чать, норовили по нашей матушке
белокаменной походить да потешиться? Шиш вам, а не Москва! - показав
басурманам кукиш, проговорил Афоня Шмоток.
Подошел к улусникам и Тимоха Шалый.
- Ишь какие в полону смирные... Афонюшка, нет ли у тебя кусочка
мяса?
- Пошто тебе, милок?
- Хочу поглядеть, как басурмане молятся. Уж такая, братцы,
потеха! Пахом Аверьянов мне о том сказывал.
- Нету мяса, милок. У самого в брюхе урчит.
Тогда Тимоха побежал к своим односельчанам и вскоре принес
большой кусок говядины. Сунул в руки первому попавшему татарину.
Басурманин за тяжелый ратный день проголодался, потому, не